Еще вчера. Часть вторая. В черной шинели Мельниченко Николай

И жизнь

хороша,

И жить

хорошо.

(В. Маяковский)

Мы с женой очень любим фильм "Римские каникулы" с Одри Хепбёрн. Смотрели мы его несколько раз, неизменно восхищаясь этой сказкой и главной героиней. Особенно – теперь, когда "телеканализация" заполнена насилием и всяким мусором. Оглядываясь на собственную жизнь, мы осознали, что 1959-1960 годы, проведенные в Котово, тоже были нашими "каникулами". Котовские каникулы отличаются от римских примерно так же, как Котово от Рима, а статус кво жены монтажного офицера от статуса принцессы. Но все же есть и общие черты: это было счастливое время, а прелесть моей жены не уступала прелести принцессы. Я люблю их обеих…

Зима в Котово – ослепительно красива. Огромные сосны вдоль нашей улицы одеты в иней, великолепно сверкающий на синем небе. Сугробы чистейшего снега совсем не похожи на питерские сборники сажи. Полукилометровая дорога на объект проходит через сосновый лес, и тоже навевает мысли о сказочном королевстве…

Работы на объекте много. Морозы ее тормозят изрядно, но графики жесткие и нам нельзя расслабляться. Я использую читинский опыт: – каждый офицер имеет свой личный состав, и, практически, работает бригадиром. Теперь у меня на объекте работают Корзюков и Ивлев. Гена отвечает за гнутье и подготовку арматуры. Ивлев занимается правкой тонкой арматуры. Шабанин – материально-ответственный: наши склады забиты оборудованием заказчика и своим. Вайтекунас – в бригаде Ивлева. Матросы работают отлично: все в одном месте, все на виду.

Я – тоже работаю бригадиром, на котором еще и обязанности начальника участка: личный состав, политзанятия, документация, форма 2, внешние связи, подготовка грядущего монтажа и т. д., и т. п. Пока что я плотно занимаюсь сборкой, сваркой и монтажом каркасов. Но скоро начнется бетонирование и мне надо готовить также всю механику тяжелых и герметичных затворов, ставить и выверять закладные. Короче: дел по горло, все работают от души. В отличие от Новой Земли – рабочий день для личного состава – нормальной продолжительности.

Потихоньку и я привыкаю к нормальному ритму работы, когда рабочий день не превышает 12 часов. "Ямщик не гони лошадей – мне некуда больше спешить". Седок это произносил с болью и надрывом, а я – с радостью: в теплом доме меня ждет любимая жена. Даже – с обедом, а вечером – с ужином. С продуктами в магазине – не ахти, и иногда Эмма берет обеды просто в столовой: там они довольно приличные. С очередью в магазине жена познала особенности жизни в военном городке, а заодно понятия о пользе воинских званий. С женой Володи Николаева она стояла в очереди за чем-то лакомым, которое кончалось. Внезапно вплыла дама в мехах и двинулась непосредственно к продавцу, минуя очередь. Эмма собралась, было, провозгласить классическое "Вас тут не стояло", но более опытная Ира Николаева своевременно дернула ее за рукав:

– Ты что? Это же комендантша!

Очередь из дам военного городка распределяется строго по должностям и званиям мужей: таков закон джунглей, в том числе – военных.

Постепенно Эмма вполне осваивается с новой жизнью. Ведет всю документацию по монтажному участку: наш пишмаш выдает на гора вполне качественные бумаги. Особо следует отметить "представительские функции" жены. Приведу два примера.

На нашем объекте принимал выполненные работы и визировал форму 2 весьма въедливый инспектор КЭУ ЛенВО. Он все записанные для оплаты объемы работ тщательно проверял в натуре, не жалея ни своего, ни чужого времени. Все приписки безжалостно вычеркивал. Для Лопаткина его приезд был божьим наказанием: строители после каждого визита несли ощутимые потери, не говоря о нервотрепке. Когда этот инспектор первый раз сверял мою форму 2, то времени на сильном морозе тоже было потрачено много, но никаких приписок он не обнаружил. Я уважаю людей, скрупулезно выполняющих свой долг. Да и жалко стало замерзшего человека, поэтому пригласил его домой на чаепитие. Эмма блеснула гостеприимством. Мы расстались добрыми друзьями. С тех пор инспектор никогда не проверял объемы работ, показанные мной в форме 2, а сразу ее подписывал. Лопаткин и Николаев завидовали черной завистью, я же отшучивался: "О, солгавшие единожды! Горька ваша доля! Но – Бог милостив: молитесь, ищите и обрящете!".

Следующим нашим визитером был Дмитрий Николаевич Чернопятов, человек, которого я глубоко уважал, от которого многому научился. ДН внимательно изучил наше производство на объекте, побывал на складах и в кубрике; кажется – остался доволен. Чтобы поработать с документацией, мы просто обязаны были зайти в офис, который по совместительству был также и нашим жильем. Эмма впервые познакомилась с любимым командиром, которого раньше знала только по моим рассказам.

Все документы и чертежи монтажного участка заботами моего нештатного секретаря находились в идеальном порядке, что ДН сразу же оценил. Конец работы с бумагами незаметно перешел в обед. Среди прочего Эмма накормила нас какими-то удивительными пирожками, от которых ДН был в восторге, сказал, что только украинки могут так вкусно готовить…

Подозреваю, что я и раньше был "любимчиком командира". Теперь он без всяких колебаний, причем – первым номером, присоединил туда и Эмму…

Быт нас не особенно отягощает. Однако я замечаю, что нагрев воды для мелкой стирки и мытья посуды занимает у жены много времени. Быстренько "соображаю" кипятильник мощностью киловатт 5-6, предварительно "реконструировав" плавкие вставки на щитке. Теперь ведро воды согревается за минуту. Правда, при этом на всей нашей линии садится напряжение, но ведь только на одну минуту! Однажды Эмма пожалела соседку Иру Николаеву, которая грела воду для "стирки" маленьких дочек, и ссудила ей кипятильник… Николаевы потом сидели без света несколько часов, пока я не пришел с работы. А щиток в их квартире мне пришлось капитально ремонтировать…

Вставка про электромузыкальный эффект. История нашего кипятильника имеет и музыкальное продолжение. Покидая Котово, Эмма не смогла расстаться с любимым прибором и забрала его с собой. Поскольку в Питере он был не нужен, то поехал в Брацлав, где и пребывал в забвении из-за своей иррациональной мощности. Мы были в отпуске, а я – так еще "у тещи на блинах". Читали, отдыхали, загорали, в летней кухоньке варили изысканное варенье из зеленого крыжовника, начиненного орехами…

Квартира директора детдома является одним крылом детского корпуса. Там дети выставили на улицу свой "радиолык" и начали крутить пластинки. Волей-неволей мы стали их слушателями тоже. Музыка состояла из разных песен и песенок, и нам было даже интересно. До тех пор, пока ребята не зациклились на одной пластинке – "Мама". Конечно, – "мама" понятие для детдома больше, чем святое, поэтому десяток проигрываний пластинки мы перенесли спокойно. Тем более, – я, закаленный китайским разучиванием "Голубки". Когда счет проигрываний "Мамы" стал приближаться к третьему десятку, мы поняли, что нам бы хотелось уже послушать что-нибудь и о папе. Сказать об этом детям – нельзя: не замахиваться же на святое. Решение было техническим: применить дистанционное управление репертуаром. Тут и пригодился наш супер кипятильник. Просто надо было включать нагрев воды в ведре. При первых аккордах "Мамы" вода в нашем ведре начинала согреваться, а напряжение садилось так, что "радиолык" начинал вещать угасающим басом. Другие пластинки крутились нормально. После четвертого неудачного запуска "Мамы" ребята пришли к правильному выводу: "Пластинка испортилась".

С соседями по дому мы жили хорошо, хотя и не проводили с ними совместных маневров и "распивочно-закусывательных" мероприятий. Особенно я подружился с Володей Николаевым, длинным любимцем женщин. Он там "очень дружил" с какой-то штукатурщицей. По этому поводу его жена Ира плакалась в жилетку Эмме. Оправдывая Володю, я предположил, что возможно так выражается его новаторство в отделочных работах в строительстве. Лопаткин, будущий Начальник СУ ЛенВО, казался мне мужиком довольно нудным и тягучим, но именно он прокатил Эмму на коляске своего мотоцикла. Эмма, к счастью, – выжила, но эта поездка стала важным аргументом против нашего мотоцикла, о чем – дальше.

Интересной была пара Леши Попова и его жены Эльвиры. Против желания мы близко познакомились с ними благодаря особенностям нашего общего "бунгалы", в котором все четыре спальни располагались рядом. Эльвира, плотная большая женщина цыганского типа, бывала у мужа наездами в праздники. Чтобы уберечь своего начинающего уже болеть алкоголика, Эльвира на мероприятиях "принимала на грудь" вместо него. В ночи рассвирепевшая супруга трясла бедного и трезвого Лешу и орала в полный голос:

– Разжалую, … твою мать! Уволю, блин!!! Выгоню из армии, … мерзавец!

Утром Эльвира как побитая собака с опухшей мордой (лица), но с надеждой на отрицательный ответ, вопрошает Эмму:

– Колька все – все слышал???

Эмма гуманно успокаивает ее, что я спал без задних ног. Эльвира немного успокаивается, совершенно забыв, что уши растут совсем не на задних ногах…

… Весеннее и летнее Котово нисколько не хуже зимнего. Запомнился коллективный выезд на рыбалку. Кроме нас с женой, рыбачили также Гена Корзюков с Люсей и Шабанин с женой Тоней. Именно он нашел это благословенное местечко и доставил нас к нему. В обрамлении сосновых лесов спокойная речка с коричневатой торфяной водой и песчаными отмелями – удивительно хороша. Мы остановились в домике, где проживала пожилая пара: мужик был то ли егерем, то ли лесником. Наловили рыбы мы недостаточно для ухи, но хозяйка радушно накормила нас необыкновенными пирогами, в которых целая рыбина запечена в тесто…

Больше года мы прожили в "Рае N2" – Котово. После всех передряг в первые годы совместной жизни, это место и время для нас оказались действительно райскими… Изгнали нас из этого рая вовсе не за вкушение яблок, а по суровой производственной необходимости, о чем – дальше. Но еще до изгнания в нашей жизни наступила новая эра – Эра Автомобиля.

21. АВТОМОБИЛИ, АВТОМОБИЛИ…

Автомобили, автомобили,

Вы все пространство заполонили…

(детская песенка внука Славы)

Автомобиль – роскошь,

которая иногда бывает и

средством передвижения.

(из собственных наблюдений)

Мой мичман Шабанин владеет автомобилем "Москвич 401", а мечтает сесть на "Волгу". Для осуществления этой мечты нужна такая уйма денег, что мечта кажется нереальной. Однако Макарий Михайлович с неукротимой энергией и настойчивостью работает в этом направлении. В Котово с ним живут жена Тоня и дочка, которые ему просто не могут не помогать. Он их посадил на голодный паек во всем – от харчей до одежды. Тоня – неплохая портниха, дома она может заработать больше, чем на производстве. Так вот ММ и держит ее дома для этой работы, а все средства идут в копилку "мечты". Дисциплина в его семействе – прямо железная, всякое свободомыслие подавляется на корню, все нацелено на результат, все силы – на копилку. Но самый существенный вклад в эту копилку должен внести "Москвич".

"Это было в те далекие времена, когда…", – так начинается фильм "Фанфан Тюльпан". Все наши действия современному человеку будут непонятны, пока не раскрыто это самое "когда". После денежной реформы 1947 года в продаже в СССР впервые появились автомобили! "Москвич" стоил около 9 тысяч рублей, "Победа" – 15 тысяч, ЗИМ – 40 тысяч рублей. Это были настолько огромные деньжищи, что все с уважением осматривали автомашины примерно так, как в Эрмитаже смотрят на большую, очень красивую, но неприменимую в быту вазу из малахита. Покупателей автомобилей народ воспринимал как богатых, но эксцентричных марсиан. Конечно, есть подпольные миллионеры, но для них такая "засветка" смерти подобна…

Потихоньку обстановка меняется: машинами обзаводятся все больше людей. Денег стает много, они накапливаются на книжках и в чулках, образуя "отложенный спрос": стоящих товаров то не было. Но дело, наверное, не столько даже в деньгах, сколько в преодолении предрассудков. Лед тронулся, и через короткое время автомобиль стал страшным дефицитом. В магазинах, торговавшими автомобилями, периодически устраивали записи в очередь, когда народ по несколько суток стоял в очередях, чтобы получить пяти-шестизначный "номер надежды". Это была очень далекая надежда, поскольку поступления машин были мизерными. Позже, когда начал работать ВАЗ, машин стало больше, но они распределялись по крупным организациям, которые создавали уже свои очереди и приоритеты…

Тогда же купить легально машину по номинальной цене стало вообще невозможно, из-за чего резко возросли цены на подержанные машины, причем они продолжали непрерывно повышаться. Купивший новую машину мог ездить на ней несколько лет, затем – продать вдвое дороже.

Вот такая была обстановка, когда Шабанин в шутку предложил мне купить у него машину "Москвич 401" за 15 тысяч рублей. Сначала я только хмыкнул: откуда я мог взять такие деньжищи… Постепенно мной начала овладевать идея: а может быть, в самом деле? Все-таки, автомобили – моя вторая, военная, профессия. На чем я только не ездил в колхозе, затем на Новой Земле. Да и здесь все большие грузовики в зону я заводил сам: водителей туда не пускала охрана на КПП. И мои права, полученные в институте – действующие! А еще – голубая мечта!

Свои мысли и сомнения я высказал любимой жене. Пока рассказывал, кое-что осознал и сам с большим удивлением. Оказалось, что все мои, самые заветные и несбывшиеся мечты были о транспортных средствах! В войну в Казахстане – как я мечтал иметь лыжи! Мне снилось, что приходит порученец Сталина и вручает мне настоящие, хорошо загнутые лыжи. Не сбылось. После войны, когда избранные катались на велосипедах, – как мне нужен был этот велосипед! И здесь – не получилось: недоступно было мне это чудо техники. Во время учебы в институте мне совершенно необходим был мотоцикл. Такой, какой был у Владьки Крыськова – ИЖ-49, чтобы быть свободным как муха и летать на нем в Брацлав и Деребчин! Опять – ничего не получилось. И вот теперь – автомобиль. Жизнь пройдет напрасно, если и это не сбудется… Может быть – мотоцикл с коляской: он дешевле?

"Она меня за муки полюбила", – Эмма становится стойкой сторонницей автомобиля, лишь бы я был только счастлив! Вариант мотоцикла с коляской она яростно отвергает: ей хватило опыта километровой поездки на мотоцикле Лопаткина. Именно в это время была дана великая клятва никогда – никогда! не садится в кастрюлю, несуразно прикрепленную сбоку этой тарахтелки!

Начинаем подсчитывать свои ресурсы. Их, конечно, не хватает. И не хватает очень много. Эмма предлагает занять у родителей. В целом – я против: надо жить по средствам. Но, если по-честному, с последующей отдачей, – один раз можно. Пишу письмо Федору Савельевичу, объясняю, что автомобиль сейчас, в условиях непрерывного роста цен – это копилка на колесах. Это я к тому ввернул, чтобы дорогой тесть не сомневался, что долг мы обязательно вернем. Федор Савельевич невнимательно прочитал мое письмо, что затем нас смешило многие годы. Он отвечает: "Ну почему вы, дети, пишете, что "Москвич" – этокоптилка на колесах? Это вполне нормальная машина!".

Решение принято, и все начало вертеться в одну сторону: мы ищем деньги. Эмма перебирает свой гардероб и все бросает в ненасытную пасть механизации: кофточки, платья, блузки, подаренные родителями дорожки, коврики и т. п. На мои вериги покупателей нет, и мой алчущий взор устремляется на фундамент семейной жизни – кровать с никелированными шишечками. Если есть любовь и матрац, то с родной женой можно спать и на полу…

Бабке, которая из ближней деревни нам носит молоко, нужна именно такая кровать. Договариваемся: цена 300 рублей, с моей доставкой. Пока я добывал машину, бабуля отказывается от покупки: слишком большой шик для ее деревни, завистливые односельчане могут не выдержать.

– Нет, нет, бабушка, все уже решено, вот и машина подъехала. Как вы можете отказаться от такой прелести всего за 300 рублей???

Я загружаю кровать и привожу ее к бабуле. Потом она хвалилась:

– Ой, какая красота! У меня вся деревня перебывала: любовалась шишечками! А уж как мягонько спать!

Какие-то деньги мы занимаем у родителей. Правда, потом они категорически отказались получить наш долг…

Позже я с удивлением уразумел, что продавать старую машину знакомым, тем более – начальству, – себе дороже. Все грядущие поломки и недочеты в машине обращаются на бывшего владельца. Наверно об этом догадывался и Шабанин, но отступать ему уже некуда. Тем более, что я принял его, несколько завышенную цену, не торгуясь. Шабанин едет в Ленинград, проходит там непонятную операцию "техосмотр" и заново окрашивает машину. Я прошу его окрасить ее в серый цвет, который мне тогда почему-то нравился, но тут Шабанин непреклонен: цвет останется "родной" – "беж с краснинкой".

Этот цвет мне очень нравится до сих пор. На замурзанной до предела машине стоило протереть фары и никелированные детали, – и она смотрелась как чистенькая и новая. А уж если хорошо отмыть ее – она вообще ставала нарядной и светлой. Во всех своих последующих машинах я хотел иметь именно этот цвет, но бывали только похожие. Кроме того, я понял, что перекрашивать без полной разборки машину в другой цвет – последнее дело: старая краска начнет проявляться в самых неожиданных местах.

Ранней весной 1960 года "Москвич 401" стает нашей собственностью. Мы с Шабаниным едем в Питер оформлять продажу-покупку. Я сажусь за руль легковой машины, фактически, – впервые. Тем более – в условиях интенсивного городского движения. Шабанин морщится от моих рывков-толчков. Я еще не чувствую своего положения на дороге, и ориентируюсь по проекции капота на бровку, – просто смех. Возле Комаровского моста меня зажимают с двух сторон огромные МАЗы, я вижу вокруг только их колеса, – страшно, аж жуть… Что делается сзади – в зеркальце через маленькое заднее окошечко – плохо видно. Да, собственно я туда и не смотрю: хорошо бы увидеть все впереди. Чтобы показать едущим сзади, что я поворачиваю налево, – следует приоткрыть левую дверь. А если направо – еще хуже: надо опустить стекло и выставить левую руку, согнутую в локте. А рук только две, ими еще надо рулить и переключать передачи. А педали слишком маленькие, их потерять – раз плюнуть! Ох, недоработал фюрер этот "Опель кадет", из которого москвичи потом слепили свой "четыреста первый"! Да еще при изготовлении "усугУбили" многое, что я узнаю несколько позже. И все-таки – автомобиль есть, и он бегает!

Возвращаюсь в Котово уже бывалым водителем. Мой первый рабочий рейс – встретить Эмму из санатория в Саках. Поезд в Окуловку приходит очень рано, и я завожу будильник так, чтобы иметь запас времени. Будильник не срабатывает. Я просыпаюсь в то время, когда в Окуловке поезд уже подходит к перрону. Как ошпаренный вскакиваю, наспех одеваюсь. Благо машина – под окнами, для нее 10 км – не расстояние, хоть дорога и не ахти…

На полпути мой аппарат пару раз чихает и останавливается. Лезу под капот: что там могло произойти??? Второпях что-то отвинчиваю, что-то подкручиваю. Не помогает – не заводится. Беру себя в руки – начинаю думать, вместо "трясения дерева". Версия: нет бензина. Отвинчиваю бензопровод: да, он сухой. Почему, когда у меня полный бак? Над бензонасосом стеклянный отстойник подозрительно коричневый. Надо снять. Только бензонасос размещен рядом с раскаленным коллектором. Перчаток нет, в брезентовых рукавицах – не отвернуть. Руки – заживут, отворачиваю. В отстойнике полно грязи. Вычищаю, ставлю на место. Подкачиваю бензин рычажком на бензонасосе. Машина завелась. Рву со старта. Через 50 метров – опять глохнет. Повторяю все предыдущие операции. Заводится. Проезжаю опять только 50 метров. Остервенел. Повторяю все сначала. Опять проехал 50 метров, опять заглох. Руки уже все обожжены, но я упорно продолжаю двигаться как кенгуру. Со времени прибытия поезда прошел уже почти час. Я уже озверел. Если бензонасос не работает, то как же он подает бензин при ручной подкачке??? Бессмысленно шевелю рычажок подкачки, и вдруг замечаю, что он может фиксироваться и во втором положении внизу. Оставляю его там. Машина заводится и больше не глохнет. После ручной подкачки я оставлял бензонасос в выключенном состоянии! Такая идиотская конструкция бензонасоса была только в одном 401-м "Москвиче" и нигде больше!

Эмма меня не дождалась. С тяжелыми чемоданами она пошла на автобусную остановку. Когда я вернулся домой – она была уже там…

Лиха беда – начало. Первая машина обращалась с нами очень нехорошо и дальше – все шесть лет. Вот краткий перечень ее грядущих проделок, некоторые из них я для наглядности собрал вместе. Например: отломался рычаг переключения передач, расположенный на руле. Она это проделала посреди потока машин на Невском проспекте, мне даже трудно было выйти из машины.

Коробка передач у нее заклинила посредине Литейного моста. Поработал прямо на мосту под машиной, как-то поставил на нейтраль, начал голосовать… Сердобольный грузовичок взялся меня доставить в Автово. Остановка по красному светофору. Дают зеленый. Грузовик трогается, трос обрывается, но "манюня" (партийная кличка нашей машины) успевает выкатиться на трамвайные пути и застопорить движение в обе стороны. Кстати, останавливать движение – ее любимые проделки. Например, колесо у нее спускает на винницком главном мосту, по которому движение идет в один ряд по глубокому желобу.

Еще у нее пунктик – тормоза. Пройти техосмотр без бутылки коньяка на заднем сиденье – вообще невозможно: одно колесо никогда не тормозит юзом, а именно "на юз" проверялись тогда тормоза на техосмотре. Если у него выбрать все зазоры – перестает тормозить другое. Вот мы в Деребчине, преодолевая первобытную грязь, взбираемся на высокую гору. И тут у нас полностью вытекает вся тормозная жидкость. Иду пешком в завод, где мне сваривают съемник для снятия заднего барабана. Перебираю всю систему, заливаю туда добытую жидкость. Выезжаем из мест обитания во чисто поле. И уже здесь тормоза намертво заклинивают, все до единого…

Едем в отпуск. Машина ведет себя изумительно. Радостно въезжаем в праздничный Киев. День Молодежи, все улицы заполнены веселящимся народом. На самом запруженном бульваре Шевченко наша, украшенная снаружи канистрами и большой задней рессорой, "манюня" показывает норов: движок работает, но не тянет, и мы еле ползем. Вдруг движок взвывает, и манюня прыгает как тигр. Такими рывками и движемся среди народа, вызывая у него подлинное веселье и фонтан сочувственных советов. Глохнем вообще возле изумленной гаишницы на Евбазе, затем вприпрыжку движемся дальше. Я как в бане, в которой забыл снять зимнюю одежду. Намечаю: допрыгаем до Святошино, и там остановимся смотреть карбюратор. За двести метров до намеченного места мотор начинает работать мощно и ровно. Мы едем дальше опять хорошо…

После шести лет неслыханных наслаждений решаем продать машину в Брацлаве: там есть знакомый покупатель, которому машина понравилась в прошлом году. Правда, вышел закон: продавать только через комиссионный магазин по месту жительства. Но наш родственник, начальник областной ГАИ Иван Бондарь, обещал помочь. Еще в Ленинграде привожу машину в порядок, окрашиваю ее, полирую: манюня просто сверкает. Приезжаем в Брацлав. Покупатель будет только через несколько дней. Чтобы на Ее Великолепие и муха не села, на багажник напяливаем покрывало… Вот приходит покупатель, мы снимаем покрывало и ахаем: по всей машине вместо краски висят безобразные струпья… Последняя проделка манюни нам обошлась в копеечку… Кстати, почти все машины, на которых я ездил, после принятия решения о их продаже – сопротивлялись. Чаще всего они влезали в ДТП, которое делало невозможной их продажу… Я и раньше подозревал, что автомашины – живые и все понимают. Я уважаю свои машины, поэтому никогда не снимаю с них установленные мной приемники, антенны, другие прибамбасы. Они ведь к ним привыкают, верно?

И все-таки, и все-таки: несмотря на все ее проделки, – я люблю свою первую машину! Во-первых – она Первая. Именно она привела нас в мир автомобиля, из которого мы уже не можем и не хотим уйти. Я пишу только о Ее проделках. Она могла бы много рассказать и о моей "автосерости", которая ей наносила травмы, причиняла боль…

Во-вторых она за шесть лет показала нам около 100 тысяч километров нашей бывшей Большой Родины, которую по-другому мы бы никогда не увидели.

Есть и третья причина. Она, наша машина, могла нас троих, вместе с нашим не родившимся еще сыном, запросто убить, но – не сделала этого. Об этом случае – дальше.

… наматываю мили на кардан…

(В. В.)

Начинаю совершенствовать машину, готовить ее к дальним странствиям. Первое дело – установить указатели поворотов и тумблер переключателя. Затем – специальный багажник над наружной запаской для двух канистр. Для регулировки клапанов и ревизии двигателя, снимаю его и переношу на веранду. Без всяких моих просьб к этим работам подключается молодой парень с соседнего дома. Он работает фрезеровщиком на арсенале. Это – Георгий Федорович Бельский, с которым мы будем потом работать вместе долгие годы. Невысокий, ладно скроенный, разговаривает с белорусским акцентом, трудолюбивый и безотказный.

Вставка – реквием. Это был удивительный человек с воистину золотыми руками, влюбленный в технику. Ему не хватает образования, приходится до всего доходить самостоятельно. Слесарь Жора – просто блестящий: может изготовить любое изделие, отремонтировать любой двигатель. Может работать на любом станке, на любом оборудовании. Позже он запросто освоил все виды ручной сварки, в том числе – в аргоне. А вот управление автомашиной у него получалось не ахти: очень часто попадал он в ДТП со своим желтым "Москвичом". Бельский стал сверхсрочником в нашей части и долгие годы мы работали вместе. Чтобы наверстать выслугу и получить жилье, он отправился служить в новоземельскую группу. Я усиленно "пробивал" ему жилье, мне приходилось общаться с женой Жоры Зоей – женщиной недалекой, упрямой и подозрительной, которая всех "прикладывала", считая, что ее хотят обмануть… Через год работы на Новой Земле у Жоры начались проблемы с сосудами головного мозга. Вместе с врачом Леней Лившицом мы настаивали на том, чтобы Жора распрощался с Землей, но Зоя опять нас заподозрила во всех грехах, и настояла на продолжении службы. Квартиру они получили… Жора ушел в отпуск. Умер он за плугом, когда пахал огород родственникам в Котово…

У нашей манюни оказывается уйма узких мест, которые издали не просматривались. "Передние крылья могут проржаветь, я запасся материалами для их сохранения" – предупреждает Шабанин. Снимаю крылья, очищаю до неприличного блеска, окрашиваю свинцовым суриком на натуральной олифе. Ставлю новую прокладку, а под болты – латунные, "запасенные" Мишей, шайбы. Все – очень красиво, и я "свернулся клубком на камне, гордясь собою". Через годик я кое-что начну понимать в контактной коррозии, но манюне уже будет причинен большой вред…

Передняя подвеска состоит из двух наполненных маслом поворотных "поросят", в которых спрятаны пружины-рессоры и даже амортизаторы. Сальники безбожно текут, и масло надо без конца доливать. Главная же беда – втулки пальцев, на которых поворачиваются "поросята". Их надо смазывать солидолом через каждую тысячу километров. Тем не менее, они разбалтываются еще быстрее, и машина начинает вилять.

В те времена был популярным такой анекдот. На директора психушки поступила жалоба: свободных мест – навалом, а он не принимает желающих. Пришла комиссия. Действительно: застеленных кроватей – целые залы, а людей нет. Начали писать протокол.

– А вы загляните под кровати!

Под каждой кроватью лежал человек, и перебирал пружинки сетки.

– Это наш золотой фонд, – гордо пояснил директор, – бывшие владельцы "Москвичей.

С колесами, так называемой "резиной", – дело труба: ее нет. Ставилась резина с самолета (протектор – нарезается), либо с трактора (часть протектора срезается). Если очень повезет, то за большие деньги можно добыть новые покрышки ЕШЗ – Ереванского шинного завода. Резины, как таковой, правда, в них нет, и "чистая сажа" протектора полностью стирается после тысячи километров пробега. Надо еще учесть примитивную балансировку колес или ее полное отсутствие. А слова "динамическая балансировка" широким кругам автолюбителей были вообще неизвестны.

Позже я купил и поставил на манюню более мощный двигатель с 402-го Москвича, который мог провернуть колеса при старте. Однако ездить быстрее, чем 90 км в час, было нельзя: машина начинала метаться по всему полотну дороги. Рев же стоял такой, как будто я пытался взлететь на гусеничном тракторе…

Задние рессоры на нашем лимузине – из длинных пластин. Шабанин очень боится, что рессора может обломаться. Густо смазываем их графитовой смазкой, укутываем в капроновые чулки и брезентовый чехол. Запасную рессору берем с собой. Она настолько длинная, что внутри салона ей места нет. Привязываем ее над наружной запаской под канистрами. Концы рессоры угрожающе торчат с обеих сторон машины…

С бензином в пути проблем у нас быть не должно: этилированный (!) бензин А-66

льется везде рекой. Перед выходными водители умоляют купить у них канистру бензина за 1 (один) рубль. У всех уже в путевых листах и нарядах накручены виртуальные сотни километров, спидометры успешно поломаны, а полученный в парках бензин надо куда-то девать. Можно, конечно, слить в канаву народное добро, но более гуманно – помочь товарищу, и при этом еще добыть средствА на "злодейку с наклейкой"…

А вот с маслом – дело табак. Автол расхватывают мотоциклисты, да и нагар он, якобы (как бы), дает большой. Готовлю для манюни "супер" из смеси авиационного масла и веретенки. Заполняем элитной смесью одну из двух 20-литровых канистр: пригодится… Еще как пригодилась: наш масляный след протянулся по трем братским республикам…

Ночевать мы собираемся в машине. Шабанин с гордостью демонстрирует свою доработку: неразборные от рождения передние сиденья, теперь могут откидывать спинку, образуя весьма горбатое, но все же – ложе. Выдержим! Шабанин учит меня и многим другим премудростям. Одна из них: не ездить компанией из двух и более машин. Спасибо, Миша (так все зовут Макария Михайловича), я многократно убеждался в ценности этого совета. Конечно, речь идет о дальних поездках. Кстати: наши отношения с Шабаниным пришли в норму. Позже мне говорили о мелких кознях мичмана против меня, но я зла не держу: младший по возрасту и старший по званию-должности должен быть сдержаннее…

Еще одна вставка-реквием."Волгу-21"Шабанин приобрел, из армии – уволился. Последняя наша встреча была спустя пару лет после описываемых событий: он пришел ко мне. Неустанное пополнение копилки, видно, не прошло бесследно для его психики. Миша с гордостью хвастал своим бизнесом и доходами. Он ранней весной отправлялся на юга, набивал свой танк-лимузин, очищенный от сидений и всего лишнего, почти тонной маленьких огурчиков (разве сравнишь грузоподъемность и выносливость Волги с параметрами бывшего дохлого "кадета"!). Через сутки непрерывного движения он был в Питере, где огурчики шли нарасхват в два-три раза дороже. После огурцов наступала очередь черешни, вишни… Не знаю, для чего нужно было так яростно пополнять копилку. Возможно, он уже не мог остановиться. А может быть, чтобы купить подержанный ЗИМ (новых уже не выпускали)? Последующую "Чайку" частникам уже не продавали; "Мерседесов" надо было ждать еще очень долго. Даже "Жигули" тогда не просматривались… Через несколько месяцев от ребят живших в Песочной я случайно узнал, что М. М. Шабанин умер еще месяц назад… Мир его праху. Все там будем.

Наша манюня бодро бегает по городку и окрестностям. Я использую ее для поездок в зону объекта, пару раз даже доставлял на ней кислородные баллоны. Начал учить езде жену: получалось у нее неплохо. Те огромные потери в нарядах, которые нанесла ей манюня, ставали меньше и оправданней: это такое удовольствие, когда тебе повинуется машина! На мотоцикл Лопаткина теперь Эмма вообще смотрела свысока. Стиль вождения машины непрерывно улучшался, – пока я сидел рядом и мог в любой момент вмешаться…

Груз ответственности – тяжелая штука для многих. Среди новоземельских летчиков известна быль-легенда. Во время полета с ними очень назойливо кокетничала некая привилегированная дама, жена большого начальника. Дама без всяких комплексов зашла к пилотам. Среди всяких вопросов был и такой:

– Мальчики, тяжело управлять самолетом? Я хочу попробовать!

– Да делать нечего! – ответил командир. – Вот смотрите на этот самолетик на приборе. Если он наклоняется вниз – тяните штурвал на себя, пока самолетик не выровняется, если вверх – отдавайте штурвал вниз, – летчик показал, как легко самолет направляется вверх и вниз.

– И все дела. Садитесь на мое место, пробуйте!

Дама с визгом восторга уселась в кресло пилота, слегка пошевеливая сопротивляющийся штурвал и вглядываясь в самолетик авиагоризонта. На ее очередной вопрос никто не ответил. Дама оглянулась и обнаружила, что в кабине больше никого нет, и она одна ведет ревущий самолет в облаках, далеко от земли…

Больше всех негодовал бортмеханик: именно ему пришлось приводить в порядок командирское кресло…

Конечно, самостоятельное управление автомобилем, тем более – после учебы, не столь впечатляюще. Вот как это выглядело. Я приехал домой для срочной работы.

– Ты обещал свозить меня в магазин, – напоминает Эмма.

– Очень некогда, малыш, в другой раз…

– Я тогда сама поеду! – заводится Эмма. Я молча протягиваю ключи от машины: ездила она уже довольно прилично, а ехать было недалеко.

– Я поеду! – это уже угроза.

– Конечно – езжай, малыш!

Эмма недоверчиво берет ключи, садится в машину и уезжает. Проехать в магазин надо было полкилометра по городку, затем через КПП и переезд.

Через четверть часа наша машина показалась на дороге, подъехала к дому и остановилась. Эмма вышла из машины, и… разрыдалась горько на моей груди. На мое успокоительное мурлыканье, она сквозь слезы сказала:

– Я думала, что ты не разрешишь мне ехать… Зачем ты разрешил???

Уже потом все путешествие было изображено в красках. Эмма доехала до магазина, зашла туда, молча постояла. Продавщицы выжидательно смотрели на нее. Но она забыла, что ей там надо было купить, и, поскольку ноги дрожали, – вышла и поехала назад… Если бы я сидел рядом, это была бы ничем не примечательная поездка, можно сказать – обычный "шопинг".

…поездки наши – счастья пир:

Живем вдвоем в пространстве малом,

Под шины стелется весь мир!

В первых числах июля 1960 года мы с Эммой уезжаем в Ленинград, пару дней снаряжаем свою манюню и себя. От дома мы отъезжаем в три часа утра. Все светло и прекрасно: у нас еще белые ночи. Дороги пустынны, и мы быстро выезжаем из города. Вот позади уже Пулково, Гатчина… Двигатель работает ровно, легко перемещая в пространстве нашу довольно-таки нагруженную манюню со скоростью просто непостижимой – 80 километров час!

Перед нами расстилается очень приличное шоссе. Проезжаем красивые места: рощи, мосты, селения с диковинными названиями. Все интересно, все в первый раз! Народ только начинает просыпаться, а мы уже проехали Лугу. Остановок почти не делаем. У нас с собой двухлитровый термос с крепким чаем, бутерброды. Эмма меня поит и кормит на ходу.

Мы дурачимся, смеемся, поем песни. Когда у нас на спидометре выскакивает круглая или диковинная цифра, мы даем троекратный сигнал и чокаемся чашками с чаем. За Лугой мы приветствуем все встречные машины с ленинградскими номерами. Шик в том, чтобы приветствовать первым, а не отвечать. Мы – ленинградцы, это наша традиция и символ нашего единства на чужих дорогах. Спасибо Шабанину: это он рассказал нам об этом обычае. Я полной мерой оценил также его совет – не связываться с попутчиками и второй машиной: мы свободны, независимы, не вертим головой и не дергаемся; едем и останавливаемся только так, как удобно нам.

Эмма – штурман, определяет по карте и спидометру наше положение во времени и пространстве. На карту наносятся всякие приметные и нужные места для обратной дороги: где можно помыть и заправить машину, где можно ночевать. Немного удивляемся: наша крейсерская скорость – 80 км/час. Через несколько часов езды рассчитываем среднюю скорость, она получается всего 50 км/час. Даже маленькие остановки и замедления резко снижают среднюю скорость. Ну и что? Никакой усталости нет и в помине – мы можем непрерывно ехать хоть круглые сутки!

Проехали Псков. Шоссе проходит через леса и поля. Солнце припекает прямо в лобовое стекло, и мы принимаем решение немного вздремнуть. Выбираем лиственный лес и удобный съезд. По давно заброшенной дороге забираемся вглубь леса, выходим из машины. Солнце пробивается желтыми лучами сквозь зеленую листву, под ногами – трава-мурава. Мы одни в этом прекрасном мире. Тишина нарушается только пением неведомых птичек. Так бывает только в раю. Мы молоды и счастливы, и бросаемся друг другу в объятия…

Вставка из прекрасного будущего. Наш сын, который родился в апреле следующего года, бесконечно любит лес и не расстается с автомашиной…

Проезжаем большие и малые города и поселки, с интересом рассматриваем неведомые нам раньше лики Родины. Россия уже кончилась, мы едем по Белоруссии. Лесов стало больше, поселки реже. Мы уже накрутили на кардан около 800 км. Вечереет, надо думать о ночлеге.

На открытой опушке леса замечаем большой костер, две палатки и три машины. Присоединяемся к ним. У костра ужинает и развлекается больше десятка взрослых и детей. Две машины – ленинградские, они уже возвращаются. Нас радостно приветствует общество у костра. Женщины приглашают к ужину – печеной в костре картошке, один радушный мужчина даже наливает грамм по 50 коньяка. Мы выкладываем свои припасы. С мужиками обмениваемся ценной информацией: они мне о дороге до Киева, я им – о пути к Ленинграду. Уже глубокая ночь, искры из костра ярко взлетают в темное небо, но никто и не думает ложиться. Дети резвятся вокруг костра: это необыкновенный праздник для них, городских жителей.

Потихоньку наши новые друзья разбредаются по палаткам. Мы с Эммой планировали ночевку в салоне манюни, используя откидное изобретение Шабанина. Но рядом с нашим автостойбищем находится большая копна душистого сена, в которую мы с восторгом и забираемся. Однако наш уход от животворного костра с таким же восторгом воспринимают и местные комары: они набрасываются на нас поодиночке и компаниями. Наша молодая кровь им нужна для продолжения рода. Меня всегда занимал вопрос: кем бы они закусывали и как бы размножались, если бы мы здесь не появились? Мы ввинчиваемся в сено, закрываем за собой пути-выходы. Минутку блаженствуем, затем опять слышим знакомое пение и чувствуем, что нас потребляют ненасытные звери. После часа героических, но бесплодных усилий мы покидаем уютную нору, выкидываем из салона все габаритные вещи на багажник, и кое-как укладываемся на буграх шабанинского изобретения. Кровопийцы теперь могут только издали разглядывать наше блаженство, прильнув к поднятым стеклам дверей…

Покидаем мы гостеприимный лагерь в утренних сумерках: путь наш далек и долог. Без остановок едем несколько часов, кормимся на ходу.

Машин на дороге немного. Во-первых – воскресенье, во-вторых – чем лучше дорога, тем меньше на ней машин: они проезжают быстрее. Небольшое происшествие слегка портит наше настроение. Догоняем велосипедиста. Он оглядывается, видит нашу маленькую, обвешанную канистрами и рессорой машину, и начинает с нами играть. Перед самым носом машины начинает ехать по дороге синусоидой, болтаясь от одной бровки к другой. Эмма занервничала:

– Осторожно! Смотри не сшиби этого лихача!

Мне тоже не по себе: всегда в самых кошмарных снах мне видится, что я машиной сшибаю велосипедиста. Аккуратно его обгоняю, стаскиваю с велосипеда уже большого парня лет 16-17-ти, отвешиваю ему от души мощную оплеуху, и отпускаю со словами: "Понял, как надо ездить?". Эмме очень не нравятся мои методы воспитания, она считает, что мне надо было провести с нарушителем просто беседу. Рассказываю ей случай из своего детства: я бросил комок глины в проезжавшего мотоциклиста. Он меня догнал, надрал уши, да еще сказал отцу, который добавил. И вот с тех пор я никогда больше не бросаю твердых предметов в проезжающих мотоциклистов. Мы слегка ссоримся, но я говорю, что только такую науку он запомнит, то есть я, возможно, спас его жизнь в будущем. А длинные лекции не запоминаются, да и времени на них у нас нет.

Раз мы остановились, то уже заливаем бензин из канистры, осматриваем колеса. Трогаемся дальше, но Эмма мной недовольна по-прежнему. Через пару километров нагоняем велосипедиста. Нас он не видит, но едет ровненько по самой бровке шоссе. Эмма смеется, и говорит на одесский манер:

– Нет, ты его таки перевоспитал, в самом деле!

Мир и согласие восстанавливаются: доброе дело, есть доброе дело…

А вот наша манюня, которая первый день вела себя безукоризненно, начинает выкидывать коленца: откуда-то из двигателя вытекает масло. Весь двигатель и низ машины в подтеках, уровень масла – близок к минимальному. Тщательный осмотр двигателя ничего не дает: после остановки и на холостых оборотах масло не течет. Радуюсь своей предусмотрительности: у меня масла целая канистра. Доливаю чуть выше уровня, трогаемся дальше. Километров через 50 все повторяется: масло опять ушло. Доливаю, едем дальше.

Вот уже скормил манюне половину большой канистры. Прикидываю – до Винницы масла не хватит. Замечаю, что очень быстро расходуется только избыток масла. Если его уровень близок к минимальному, – масло почти не расходуется. Теперь я уже доливаю понемногу, не более середины уровня; потери масла уменьшились. Позже я вычислил место течи: выпал труднодоступный болтик крепления водяного насоса, проходивший прямо в блок. Деревенский болт, снятый с двери погреба в Виннице, навсегда ликвидировал неисправность…

Как мы проезжали столицу Украины в день Молодежи, – я уже описал. Такой уж солоноватый юмор был у нашего первого автомобиля…

Киев мы покинули примерно в 16 часов. До Винницы остается еще около 250 километров, то есть 5-7 часов пути, учитывая, что надо проезжать незнакомые Житомир и Бердичев. Как показал опыт, в крупных городах никаких указателей нет, и заблудиться там очень даже просто. Чтобы не искать дорогу в темноте, решаем поднажать. Нажимаем. Дорога широкая и мы даже пытаемся обогнать путешествующих на иномарке французов. Во время обгона замечаем, что иноземцы фотографируют какие-то строения слева от дороги. Это непорядок: я воевал со шпионами еще до войны. Записываем километр, номера машины, которая теперь нас легко обгоняет. В Житомире мы передаем эти сведения гаишнику. "А, 65-й километр? Да, там они вечно пасутся!". Номер машины он записывает. С чувством выполненного долга, мы покидаем Житомир, и устремляемся к Бердичеву.

Увы, теперь гнать приходится осторожней. Мало того, что дорога стала уже, – на левой ее половине насыпаны кучки гранитной щебенки, предназначенной для ремонта. Дорога стала фактически однополосной. Встречные автомашины, прижимаясь к щебеночным холмикам, раскатывают их на половину единственной полосы. Если быстро наехать на такой "язык" левыми колесами, то запросто можно совершить "оверкиль" в кювет. Поняв эту опасность, внимательно смотрю вперед и лавирую, не снижая скорости: торопимся.

Нагоняем коричневую Победу без номеров, медленно ползущую по середине полосы. Машина очевидно из ремонта и недавно окрашена: на бампере краска даже не очищена. "Бибикаю" своим дохленьким кадетским голоском, прошу старшего товарища сдвинуться правее, чтобы я мог обогнать. Победа послушно смещается. Когда я начинаю обгон, Победа опять принимает влево, чтобы я наехал на очередную щебеночную кучу. Я резко торможу, пристраиваюсь в кильватер, и опять начинаю бибикать. Все повторяется с начала. В Победе сидят несколько дюжих мужиков и ржут. Ну, пошутили два раза – и хватит! Я еще несколько раз пытаюсь обогнать, но у "победистов" видно запасы юмора неисчерпаемы. Мой штурман негодует и переживает вместе со мной…

Опять сигналю, опять Победа смещается вправо. Опять начинаю обгон, Победа снова начинает перекрывать мне дорогу. Только теперь вместо тормоза я утапливаю полностью газ, с грохотом прохожу по левому борту шутников и вырываюсь на оперативный простор. В зеркало вижу: машина остановилась, мужики выскочили из нее и осматривают содеянное нами…

Эмма растерянно смотрит на меня: такого исхода она не ожидала. Я – тоже. Но теперь, если колеса крутятся, надо просто удирать, пока нас не начали "прикладывать": у них сил и свидетелей явно больше. Мы не знаем, какой урон понесли мы, но осматривать некогда. Несемся на большой скорости километров пятнадцать, пока решаемся остановиться и осмотреться. Выбираем съезд с дороги, но, увы, повернуть я не могу: мои колеса при повороте издают ужасающий скрежет, а молча могут ехать только прямо. Спасибо вам и за это, дорогие!

Осматриваемся. Наши травмы не так уж велики: нас спасли ручки, выступающие из дверей Москвича на манер квартирных. Они крепко продрали борта Победы, оставив на себе несколько слоев краски с обидчицы. Под коричневой краской у нее была, оказывается, голубая, затем – желтая и грунт. У нас смято правое переднее крыло, но так удачно, что мы смогли удрать по прямой. Я беру молоток и восстанавливаю пространство для поворота колеса. Красоту наведу после: есть шпаклевка и краска – "беж с краснинкой". Представляем себе свежеокрашенную Победу с продранными бортами: это влетит им в копеечку… Ну, что ж: ребята получали удовольствие, а за это надо платить. А может быть, – все юмористы соберутся с силами и побьют режиссера веселья? Мы представляем эту картинку, и тоже веселимся – уже в движении к дому.

В Винницу мы приезжаем поздно вечером, но тут нас примут в любое время.

Автомобиль является транспортным средством

для поиска запчастей к нему

(народная мудрость).

Мы наслаждаемся свободой передвижения. Наскоро восстанавливаю крыло, устраняю течь масла: мы опять на ходу, и можем порхать как мухи по родной Винницкой области и дальше.

Сначала представляемся родителям в Брацлаве. Они наше приобретение одобряют. Мобилизуется народ и ресурсы, и на наши неказисто-бурые сиденья шьются роскошные чехлы из плотного зелено-золотистого гобелена. Особенно нам по душе огромные карманы за сиденьями, в которые может поместиться даже двухлитровый термос. Двери изнутри покрываются зеленым сукном. Все – "в тонус", как говаривала одна творческая женщина.

Живем на два дома – в Виннице и Брацлаве, посещаем маму в Деребчине. Там вспоминаю о благодатной Арыставке, сплошь усеянной гигантскими черешнями. Через считанные минуты мы уже там. Просто таки великанские черешни стоят облепленные черными или розовыми плодами. Обращаемся к первой увиденной женщине, просим продать черешен. Она даже разводит руками от удивления:

– Ось вам, діти, драбина, вилізайте туди і рвіть собі скільки влізе!

Мы с женой влезаем на дерево с черными, не крупными, черешнями: это самый вкусный и мягкий сорт, его нельзя перевозить далеко. Все привозные в город черешни – специально выведенные гибриды. Они большие, твердые и безвкусные, но допускают перевозку и длительное хранение. Около часа мы упиваемся на дереве неземным вкусом настоящих черешен. Слезаем с фиолетовыми губами и сожалением: нам бы такое дерево в Питер!

В Виннице частенько выезжаем на пляж: очень быстро и удобно. Над нами берет шефство сосед и родственник Иван Бондарь, начальник областного ГАИ. Ваня – эпикуреец чистой воды: он считает, что у всякого, уважающего себя и здорового начальника должен быть животик, и усиленно занимается его наращиванием. Вот едем с ним по Виннице. В связи с жарой на Иване одна майка и подобие шортов.

– Коля, остановись, попьем пивка!

Останавливаемся. Иван берет бокал себе и мне.

– Ваня, я же за рулем, вон и гаишник наблюдает!

– Да не бойся, пей свободно!

С опаской прикладываюсь к прохладному бокалу. Гаишник немедленно приближается к нам, но, разглядев в полуголом пляжнике высокое начальство, берет под козырек:

– Виноват, Иван Петрович: не разглядел Вас!

– Начальство надо узнавать и без штанов! – смеется Иван, здороваясь за руку со своим кадром. – Ну, иди, гуляй, Андрюша: тебе при исполнении нельзя пить пиво на дороге!

Однажды я один поехал к дяде Антону. Радушные родственники были очень рады, и я никак не мог их обидеть быстрым отъездом. Возвращался на Старый город уже затемно. Начинался участок неосвещенной окраины. Внезапно в свете фар показалась знакомая фигура. Это любимая жена, плача, вышла встречать меня: по слухам здесь пошаливало хулиганье. Но Эмма была крепко вооружена – она держала в руках самые большие бабушкины ножницы…

Меня очень беспокоит боковой износ передних шин. После многочисленных измерений и консультаций определяю причину: прогнулись концы передней балки и развал колес у меня "не в ту степь". Поэтому машина еще и плохо держит дорогу. Лечение одно: менять балку. Федор Савельевич привозит мне новенькую, окрашенную голубой краской, балку из Киева, – в Виннице это супердефицит. Сначала я хотел менять ее сам, но нужно было много инструментов и подъемник. В то же время ремонтники автобазы открыли техпомощь для машин "частников", и тамошний бригадир обещал мне все сделать за два дня.

В понедельник приезжаю на базу к 7-30: начало работы – в 8-00. Никого из бригады нет. Начальство извиняется: понедельник – день тяжелый. Часам к 11 появляется один рабочий, но без бригадира принять машину не может. К часу приходит сам бригадир – здоровенный мужик, изъясняющийся на блатном жаргоне. Просит денег на опохмелку, обещает завтра начать уже без раскачки. Деньги даю и уезжаю.

Во вторник уже лучше: бригада из 3-х человек собирается к 10 часам. В 12 часов моя машина уже "на яме". Яма – как яма: вся заполнена грязью и маслом. Бригада зачем-то до ниточки разбирает передние колеса, наверное – чтобы я не смог уехать. Подшипники и сальники укладываются в пыль рядом с ямой. Уходят все на обед. Денег уже не просят, но возвращаются навеселе. Пытаются кувалдой выбить шкворень из балки – не получается. Просвещаю их: если бы это можно было сделать кувалдой, то шкворень вылетел бы на ходу. Должен быть стопор. Вся бригада – не согласна со мной. Лезу в яму, нахожу стопор, выбиваю его, после чего шкворень легко выходит. Теперь бригада одобряет мои действия и предлагает сделать то же самое с другой стороны. Я вымазался по самые уши, а домой мне надо ехать на автобусе. Кое-как отмываюсь бензином, добытым из собственного бензобака: за водой надо идти в другое здание, а мыла вообще нет…

На следующий день уже прихожу со спецовкой, переодеваюсь и начинаю работать. Планирую поднять двигатель и освободить балку. Для этого нужно еще хотя бы два человека: тали нет. Бригада собирается к 11 часам, но ее снимает с моей машины руководство и "бросает" на новый объект. По Украине на Москвиче 402 (новый "стиляга") путешествовал некий партийный деятель. Именно в Виннице у него разлетелся задний мост, и обком приказал рембазе: сделать немедленно.

На своей яме я работаю один, привожу, что можно, в порядок. Три дня "моя" бригада калечит партийный Москвич прямо во дворе, – свободных ям больше нет. Работают злые, но относительно трезвые. Со "стилягой" дело уже шло к благополучному финалу, но наведался владелец и решил рублем поощрить тружеников сервиса. На день после этого они "выпадают". Владелец в истерике; обком дает втык руководству автобазы. Бригаду собирает на рабочем месте сам начальник на служебной машине только к вечеру, когда я уже уходил. Задерживаюсь возле несчастного стиляги. В пыли под машиной копошатся мои благодетели. Поскольку я уже переодет в чистое, меня просят завести мотор и проверить передачи – задние колеса висят в воздухе. Завожу, втыкаю наугад незнакомую передачу, колеса крутятся. "Задняя работает! – слышу радостные крики. – Давай теперь вперед!"

Втыкаю другую. "Вперед, тебе говорят!" – кричат умельцы. Разбираюсь со схемой передач на рукоятке и начинаю командовать сам: "Включаю первую!" "Это задняя!" – кричат из под машины. "Даю вторую!" "Это опять задняя!". Я начинаю кое-что понимать, и включаю заднюю передачу. "Ну вот, наконец попал!", – радуется "партер".

– Так вот это и есть задняя! – затыкаю я вопли умельцев. Затем командую:

– Смотрите! Первая, вторая, третья, четвертая! Теперь – задняя!

В ответ – гробовое молчание. Умельцы впали в ступор. Теперь отремонтированный Москвич имеет 4 скорости (передачи) назад и только одну – вперед. Ездить, конечно, можно, но – только задним ходом, повернув голову на 180^о , что не всегда удобно.

Приходит ясное понимание, что после вмешательства этих умельцев моя машина не сможет доехать даже до Старого города. Беру власть и инструмент свои руки. Объявляю бригаде, что они все – мои подсобники. Пьяных – уволю без выходного пособия. Если через два дня моя машина не будет собрана, я тоже пойду в обком, чтобы наказали всю фирму, а их всех уволили.

К сожалению, я и сам еще мало понимаю тонкости своего аппарата. Добываю всякие книжки по Москвичу, консультируюсь, разбираюсь. Новая балка уже стоит на месте, для настройки схождения делаю линейку со штангелем. Умельцы притихли и тоже кое-чему учатся…

Через день я выезжаю с осточертевшей ямы и приезжаю на Старый город. Эмма и бабушки рады. Начинаем готовиться к возвращению: отпуск уже кончается…

Загружают и "упаковывают" нас родители по-настоящему: банками, фруктами, припасами, всякими разными одеждами и вещами, которые нам якобы будут совершенно необходимы в нашей будущей жизни. Я уже начинаю переживать за здоровье своей, только что отремонтированной машины, говорю, что она не выдержит. Федор Савельевич соглашается не нагружать машину:

– Ну, ладно, – привезу вам на поезде!

Мне его жалко еще больше, и я покорно распихиваю по щелям манюни очередную нагрузку.

– Ничего-ничего! Будете ехать тихонько!

Тихонько, дорогой батя, мы уже ездить не можем: наша "коптилка на колесах" теперича бегает очень-очень быстро…

…я горизонт проскакиваю с ходу…

(В. В.)

Выезжаем по обычаю очень рано с надеждой еще посетить в Киеве друзей. Штурман привычно достает карты, намечает, где будем пить чай. Преодолеваем цветущие села вокруг Винницы, выходим на бердичевское шоссе. Идем с привычной скоростью, хотя машина рыскать стала немного меньше, и можно было бы прибавить. Пьем чай, любуемся природой, разговариваем, дурачимся, короче – живем.

Нас нагоняет новенькая 21-я Волга с оленем на радиаторе. Я немного снижаю скорость, перемещаюсь вправо, включаю правый поворот. Это всем водителям понятный сигнал: даю дорогу, обгоняй! Однако Волга идет плотно за нами, и не думает обгонять. Тогда я прибавляю скорость. Волга не отстает, все так же плотно висит на нашем хвосте. В ней сидят два жителя Бердычева и нагло "лыбятся".

– Чего они хотят? – нервничает Эмма.

Я зверею. Проходу нет от этих юмористов: то проехать не дают, то с хвоста не уходят. Разгоняюсь. Волга как привязанная идет за нами. Вижу встречную машину, начинаю резко тормозить. Волга автоматически берет влево, но там навстречу идет машина. Повиляв туда-сюда, Волга тормозит и опять пристраивается к нашему хвосту. Морды лиц у "волгарей" немного вытянулись, но еще сохраняют подобие улыбки. Еще раз разгоняюсь, встречную машину подпускаю поближе, торможу сильнее. Волге приходится тормозить до полного юза колес, так, что они дымят. Волга останавливается, по мнению моего штурмана – для чистки основательно испорченных штанов. Штурман гордится своим крутым пилотом…

Гораздо позже я начинаю понимать, какой опасности я подвергал наши жизни, и не только наши. Если бы эти придурки не успели затормозить, то они бросили бы других придурков (нас) прямо на встречную машину, в которой тоже наверняка бы пострадали весьма приличные люди… Лобовое столкновение, когда скорости суммируются, – весьма эффективное средство для камикадзе. Я ничего еще не знаю о скрытой опасности, которая обнаружится спустя всего лишь несколько часов…

Очень умная вставка. Наблюдая агрессивный и наглый стиль езды некоторых водителей теперь, я свято чту "закон трех Д": – "Дай Дорогу Дураку",как ни чешутся руль и газ. Из приведенного случая видно, что и тормоз может чесаться…

…Наташа и Юра Яворские проводят лето на близкой даче лесничества. Она находится в нескольких километрах от конечного трамвайного кольца в Святошино. Конечно – Киев очень зеленый город, но это – город. Здесь же, невдалеке от житомирского шоссе, – земной рай и полная лепота. Помещений много, хозяева – радушные. Мы принимаем их приглашение погостить у них денек. На даче проводит выходной еще одно семейство друзей с детьми. Мы бодро вливаемся в большую компанию. С Яворскими мы не виделись с осени 1956 года, когда Юра сажал нас с Эммой на поезд в Ленинград: нам есть о чем поговорить.

Вечером семейство с детьми заторопилось домой. Я усаживаю всех в машину, чтобы довезти до трамвая, извиняясь, что не могу довезти их прямо к дому: я уже не знаю Киева, особенно в начинающихся сумерках.

Проезжаем пару остановок после кольца: там удобный разворот. Высаживаю новых друзей, с каждым дитем прощаюсь за руку, что их очень веселит. Убеждаюсь, что они благополучно сели в нужный трамвай, и радостно ложусь на обратный курс: теперь можно посидеть с друзьями за рюмкой чая. Сумерки уже сгустились.

Проехав метров 100, вижу неглубокую канаву поперек дороги. Резко торможу, но въезжаю в канаву, хоть и с небольшой скоростью. Раздается треск, машина накреняется вправо и ползет по инерции на встречный трамвай. Трамвай проносится в считанных сантиметрах от машины. Выскакиваю из салона. Правого колеса нет: оно затянуто под машину. Резко пахнет тормозная жидкость, вытекающая из разорванной трубки. Оглядываюсь. Я наехал на недостаточно засыпанную канаву после прокладки кабеля поперек шоссе. На левой стороне эта канава засыпана полностью, и я ее даже не заметил до разворота.

Собирается толпа зевак и гаишников. Один из них философски заявляет:

– Да, вот такая эта канавка! Здесь у Победы и Газона вообще передки отлетели! А иностранец подпрыгнул на метр – ничего: постоял и поехал дальше!

– Вам бы, паразитам, по шапке песку принести сюда – ничего бы не было! Вон вас сколько! Только штрафы умеете брать, бездельники х…вы! Что мне теперь делать? – ласково обращаюсь я к стражам порядка на дорогах. Они, понимая, что услышат еще не такое, рассасываются в сумерках. Я обращаюсь к оставшимся зевакам:

– Хочет кто-нибудь купить эту машину??? Отдам дешево!

Зеваки тоже исчезают потихонько. Я остаюсь один на один с покалеченной манюней. Ослепляют меня фарами и объезжают одни легковые машины. Меня нельзя буксировать. Погрузить – не на что, и нечем. Сообщить ребятам о своем положении тоже не могу. Начинаю работать по-грязному в чистой одежде. Добываю домкрат, поднимаю правый бок, вытаскиваю колесо. У новенькой балки отломался по сварке рог со шкворнем, вокруг которого поворачивается "поросенок" с колесом. Отсоединяю рулевые тяги, вместе с колесом загружаю все на верхний багажник. Доступ в обычный багажник в манюне через салон, туда мои обломки не поместятся, да и грязные они очень. Теперь моя манюня могла бы ехать: левое колесо руль поворачивает. Если бы только что-нибудь поддерживало ее вместо правого колеса!

Неожиданно из темноты возникает Юра с товарищем: меня не было слишком долго. Жить стало легче. Юра ловит случайный грузовик, коротким тросом мы подвязываем передок к фаркопу грузовика и трогаем. Я сижу в манюне, рулю, и подтормаживаю ручником, чтобы не очень влезать носом в ведущего…

Балку надо менять, я знаю как это долго и сложно. Правда, я теперь имею опыт. Но не имею ямы и инструмента. Юра успокаивает: он завтра пригласит знакомого автослесаря.

Утром он приводит парнишку в светлоголубом комбинезоне. Я смотрю на него с сожалением, представляя, в каком виде он вылезет из под машины, готовлюсь ему помогать. Паренек стеснительно говорит, что помощь ему не нужна. Через 15 минут (!!!) голубая балка уже без шкворней у меня в руках! Голубой комбинезон на умельце – такой же чистый, он даже руки не очень вымазал. Есть гениальные поэты, певцы, конструкторы, я же видел гениального слесаря!

Мы, три инженера-сварщика, разглядываем разрушенный стык в балке, сваренный контактной сваркой на стыковой машине. Он просто не мог не разрушиться: непровар по сечению был более 70 %! Такой же был и второй стык. Я с ужасом начинаю понимать, что передние колеса по одному, или оба сразу, могли у нас отвалиться на скорости 90 км или при "тормозных игрищах" с Волгой! Сколько хлопот было бы, у желающих собрать наши тела…

На "стиляге" еще одних друзей едем в автомагазин на Красноармейской улице: именно там Федор Савельевич приобрел голубую балку.

– А, армянская балочка, – небрежно говорит продавец. – Бросьте ее в угол и выберите себе другую. Пять человек уже принесли нам такие же балки!

Я представляю, сколько же людей не смогли предъявить "рекламацию", и уже никогда не будут заниматься ремонтом своих автомобилей! Внимательно осматриваю оставшийся десяток голубых изделий: все до единого – явный брак! Проварить шов обычной сваркой нельзя: рог со шкворнем поведет, колеса будут наклонены в разные стороны, и покрышки (тоже ереванские!) "спилятся" мгновенно!

Довожу эти сведения до продавца. Он "проникается", особенно после небольшой мзды. После длительных поисков под стеллажом находим ржавую московскую балку из предыдущей партии и забираем ее.

Гениальный паренек через час выдает нам готовую машину. Схождение колес он установил своим прибором тоже, и теперь машина не виляет!

На радостях "гуляем" у Яворских остатки дня и вечер. Утром они нас провожают в дорогу. Разговариваем с женой: все-таки наша манюня нас любит: оставила нас в живых, когда мы неслись с большой скоростью и до предела нагруженные, сломалась в нужном месте, на малой скорости, когда в салоне был я один. Мы еще не знаем, что в живых она оставила и нашего сына…