Помеченный смертью Кунц Дин
Дойл с трудом открыл глаза. К его великому изумлению, незнакомец бросил свое ужасное орудие и, прижав ладони к вискам, корчил какие-то странные гримасы. На лбу его выступил пот и крупными каплями катился по красному от натуги лицу.
Ловя ртом воздух, Алекс еле поднялся на ноги и прислонился к стене. Он был слишком слаб и разбит болью, чтобы двигаться.
Светловолосый заметил его движение и нагнулся за топором, но остановился на полпути. Он издал сдавленный вопль, повернулся и, спотыкаясь, побрел прочь из комнаты — в ливень и ночную мглу.
Прошло довольно много времени, пока Алекс пытался восстановить дыхание и преодолеть колющую боль в боку. Он ни секунды не сомневался, что получил лишь временную передышку. Ведь его врагу не имело смысла бросать почти законченное дело и уходить. Человек отчаянно нуждался в том, чтобы убить Дойла. Он не шутил и не играл. Каждый раз, взмахивая топором, он надеялся разрубить Алекса пополам. Вне всякого сомнения, он был ненормальным. А ненормальные, как известно, непредсказуемы.
Однако он не вернулся.
Постепенно боль в боку отпустила, и вскоре Дойл смог держаться прямо и идти. Дыхание стало гораздо ровнее, хотя Алекс все еще не мог глубоко вздохнуть без того, чтобы не почувствовать острую боль. Сердце тоже немного успокоилось.
Итак, он остался один.
Алекс медленно, прижимая ладонь к правому боку, подошел к двери, выглянул наружу и, секунду помедлив, сделал шаг вперед. Тут же с новой силой на него набросились дождь и ветер, пробирая до костей холодом и сыростью.
Стоянка была пуста. Блестели мокрые поверхности буро-зеленых машин. Все они были похожи друг на друга — неподвижные близнецы. Алекс прислушался к звукам ночи.
Но лишь монотонная дробь дождя и свист ветра звучали в тишине.
И вот уже стало казаться, что все происшедшее в подсобке было ночным кошмаром, дурным сном. И если бы не боль в боку, напоминавшая о реальности случившегося, Алекс, пожалуй, вернулся бы в мастерскую и поискал бы топор и другие свидетельства того, что с ним приключилось.
Он побрел по направлению к внутреннему дворику мотеля, поднимая фонтаны брызг, идя по лужам и не пытаясь обойти их. Десятки раз он останавливался, всматриваясь подозрительно в каждое движение теней и прислушиваясь.
Однако слышал он только свои собственные шаги.
Наконец Алекс добрался до северо-восточного крыла здания, поднялся вверх по лестнице на второй этаж и прислонился к перилам ограды. Некоторое время он стоял неподвижно, переводя дыхание и унимая новую вспышку тупой боли в боку и груди.
Алекс продрог, его била крупная дрожь. Дождевые капли, словно острые льдинки, кололи лицо.
Алекс обвел глазами десятки темных окон и закрытых дверей... Неожиданно ему пришла в голову мысль: а почему, собственно, он не закричал, не позвал на помощь, когда незнакомец напал на него с топором? Его голос проник бы, прорвался в эти комнаты, разбудил бы людей. И если бы Алекс кричал изо всех сил, так громко, как только мог, кто-нибудь наверняка пришел бы узнать, в чем дело. И еще кто-нибудь позвонил бы в полицию. Но Алекс был так напуган, что просто не догадался позвать на помощь. Их битва была странно бесшумной. Это был кошмар беззвучных ударов и контрударов. Никто из обитателей мотеля не слышал их.
А потом Дойл подумал: а ответил бы вообще кто-либо на его призыв о помощи? Или все эти люди просто перевернулись бы на другой бок в своих постелях, засунув головы под подушки?
Да уж, эту мысль не назовешь приятной.
Дрожа от озноба, Алекс попытался перестать думать обо всем этом, с усилием оторвал непослушное тело от перил и побрел в свою комнату по мокрой от дождя дорожке.
13
Когда Дойл насухо вытер волосы, Колин сложил вчетверо белое мокрое полотенце, отнес его в ванную и развесил на перекладине душевой вместе с мокрой от дождя одеждой. Колин был в одних трусах да еще успел нацепить на нос свои очки, и было забавно смотреть, как он изо всех сил старается вести себя спокойно и с достоинством, хотя Алекс видел, что Колин изрядно напуган.
Мальчик вернулся в комнату, сел на свою постель и уставился на правый бок Дойла, где наливался фиолетовым большой синяк.
Кончиками пальцев Алекс осторожно ощупал бок и убедился, что вроде бы ребра целы и на этот раз, похоже, обойдется без врача.
— Болит? — спросил Колин.
— Чертовски.
— Может, приложить лед?
— Это всего лишь синяк, нечего возиться.
— Это ты так думаешь, что всего лишь синяк, — озабоченно произнес Колин.
— Ничего, самое страшное уже позади. Боль утихает. Несколько дней придется помучиться, но этого не избежать.
— Что нам теперь делать?
Дойл, разумеется, рассказал Колину все: о топоре, о сражении с высоким мрачным человеком с безумными глазами. Дойл знал, что обманывать его нет смысла — мальчик немедленно распознал бы ложь и приставал бы к нему до тех пор, пока не вытянул бы из Алекса все. Колин был не из тех людей, с которыми можно обращаться как с детьми.
Услышав вопрос Колина, Алекс перестал разминать и массировать бок и задумался.
— Ну... нам определенно нужно сменить маршрут от Солт-Лейк-Сити. Вместо дороги сорок, как было запланировано раньше, мы поедем по шоссе восемьдесят или двадцать четыре и...
— Мы и раньше уже изменяли маршрут, — сказал Колин, сверкая толстыми и круглыми линзами очков и при этом немного напоминая филина. — Это ни на что не влияет. Он снова и снова догоняет нас.
— Он догнал нас, только когда мы свернули на семидесятое шоссе, а это именно та дорога, по которой ехал он, — ответил Дойл. — Но на сей раз мы не будем возвращаться на главное шоссе. Мы поедем далеко в объезд. Придется рассчитать новый путь в Рено из Солт-Лейк-Сити, а потом запасной вариант из Рено до Сан-Франциско.
Колин с минуту поразмышлял.
— Может быть, нам следует останавливаться в других мотелях? Выбирать их наобум?
— Но у нас забронированы комнаты, там нас уже ждут.
— Именно об этом я и говорю, — помрачнел мальчик.
Дойл растянулся на постели, прислонившись головой к спинке кровати.
— Думаешь, этому типу известно, где мы собираемся останавливаться на ночь каждый раз?
— Но ведь каждое утро он снова и снова удачно выслеживает нас, — парировал Колин.
— И как же ему становится известно о наших планах?
Колин пожал плечами.
— Предположим, он из числа людей, которых мы знаем, — принялся рассуждать Дойл, отнюдь не воодушевляясь этой мыслью, наоборот, стараясь оттолкнуть, прогнать ее от себя. — Я с ним не знаком. А ты?
Колин опять лишь пожал плечами.
— Я уже описывал его, — продолжал Дойл. — Крупный, высокий мужчина. Светлые, почти белые волосы, короткая стрижка. Голубые глаза. Вообще-то симпатичный. Немного мрачноватого вида... Похож на кого-нибудь из знакомых?
— Я не могу так сразу сказать по одному описанию, — ответил Колин.
— Совершенно верно. Он ничем не отличается от миллиона других. Так, а если исходить из предположения, что он — совершенно незнакомый человек, просто рядовой сумасшедший американец, вроде тех, о ком мы каждый день читаем в газетах?
— Он поджидал нас в Филадельфии.
— Не поджидал. Он случайно...
— Он тронулся в путь вместе с нами, — произнес Колин, — он с самого начала преследует нас.
Но Дойл не желал даже думать о том, что это может быть знакомый, так сказать, имеющий на них зуб — обоснованно или надуманно. Если так, то вся эта безумная история может и не кончиться с концом поездки. Если маньяк их знает, он сможет вновь выследить их в Сан-Франциско. Он может следовать за ними когда захочет, в любое время.
— Нет, мы его не знаем, — настаивал Алекс, — он просто псих. Я видел, как он действует. Я видел его глаза. Он не из тех, кто может разработать и осуществить план погони через всю страну.
Колин молчал.
— Чего ради ему устраивать за нами погоню? Если ему нужно убить нас, то почему он этого не сделал еще там, в Филадельфии? Или на побережье? Чего ради гнаться за нами всю дорогу?
— Я не знаю, — признался мальчик.
— Послушай, тебе придется согласиться, что кое-что здесь просто совпадение, — продолжал Дойл. — По чистой случайности он начал свою поездку одновременно с нами, от того же дома той же улицы. И он ненормальный. А ненормальному вполне достаточно подобного совпадения, чтобы превратиться в одержимого навязчивой идеей. Он схватится за нее, раздует, использует как базу для своих параноических иллюзий. И все, что уже произошло, вполне объясняется этим фактом.
Колин обхватил плечи руками и стал медленно покачиваться из стороны в сторону. Потом произнес:
— Наверное, ты прав.
— Но я все же тебя не убедил?
— Нет.
— Ну хорошо, — вздохнул Дойл, — мы отменим все сделанные заказы и следующие две ночи будем выбирать мотели наугад. Если, конечно, будут свободные номера.
Он улыбнулся, почему-то почувствовав облегчение, хотя и не верил всерьез в смутные предположения Колина.
— Теперь тебе лучше?
— Мне не будет лучше, пока мы не доберемся до Сан-Франциско, до дома, — ответил Колин.
— Так же, как и мне.
Дойл скользнул под одеяло и вытянулся на кровати. Движение снова причинило ему острую, взрывную боль в боку.
— Не хочешь выключить свет, чтобы мы смогли хоть немного передохнуть?
— И ты сможешь спать после всего этого? — спросил Колин.
— Может, и не смогу. Но попытаюсь. Если мы собираемся возвратиться немного назад, выбрать другую дорогу и таким образом прибавить несколько часов пути к нашему расписанию, мне необходим максимальный отдых.
Колин выключил свет, но не лег.
— Я посижу вот так немного, — сказал он, — не могу сейчас спать.
— Нужно постараться.
— Я попробую. Чуть позже.
Смертельно уставший Дойл заснул, но спал урывками, не крепко. Ему снились сверкающие лезвия, топоры, кровавые брызги, в ушах звенел жуткий смех маньяка. Много раз Алекс просыпался, обливаясь холодным потом. А когда он не спал, то думал о таинственном незнакомце и гадал, кто это может быть. Кроме того, мысли Алекса занимала его собственная так неожиданно проявившаяся храбрость. Он понимал, что любовь к Куртни и Колину придавала ему силы и отваги. Когда ему нужно было заботиться только о себе, Алекс всегда мог избежать проблем. Но теперь... Их было трое, а троим не так-то просто убежать. Таким образом Алекс, сам того не желая, обнаружил в себе некие скрытые ресурсы, о которых и не подозревал. И, поняв, что находится теперь в большем ладу с самим собой, чем когда бы то ни было раньше, довольный, он вновь заснул. А потом ему опять приснился все тот же сон, и он опять проснулся. Но теперь он уже смог унять бившую его дрожь, уверенный, что отныне он в состоянии управляться с ней.
Долгих два часа Колин неподвижно сидел на кровати в полной темноте, слушая дыхание Дойла. Он слышал, как тот вдруг проснулся, забился под простынями и потом снова уснул. "Ну, по крайней мере, он хоть отдохнет", — подумал Колин, на которого произвели огромное впечатление хладнокровие и самообладание Дойла в такой опасной ситуации.
Колину всегда нравился Алекс Дойл. Он восхищался им настолько, что считал делом чести скрывать свое восхищение. Иногда Колину хотелось сжать Дойла в объятиях, прижаться к нему и так остаться навсегда. Пока Дойл ухаживал за Куртни, Колин все время боялся, что сестра не сумеет его удержать и Алекс бросит их. И вот теперь, когда Алекс был членом их семьи, "принадлежал" им, Колин ни о чем так не мечтал, как о том, чтобы быть все время рядом с ним и учиться у него. Однако он давно уже изо всех сил старался быть взрослым, зрелым, поэтому сдерживал себя. И, несмотря на огромную любовь, восхищение и привязанность к Алексу Дойлу, выражал свои эмоции потихоньку, так сказать, маленькими порциями.
Когда утром солнечные лучи стали пробиваться в комнату поверх тяжелых гардин, Колин поднялся с постели и направился в ванную принять душ. Он знал, что Алекс спит. И пока теплая вода ласкала и массировала его тело, а желтое душистое мыло приятно пенилось в руках, Колин постепенно успокоился, почти забыл о незнакомце в "Шевроле". Немного, совсем немного удачи и везения — и все будет в порядке. Все просто должно кончиться хорошо в конце концов, потому что Алекс Дойл был здесь именно для того, чтобы ничего плохого не случилось ни с Колином, ни с Куртни. Колин был уверен в этом.
К тому моменту, когда Джордж Леланд добрался до своего фургона, припаркованного недалеко от "Рокиз Мотор отеля", он уже давно забыл и о Дойле, и о мальчишке. Джордж повертел в руках ключи, но пальцы не слушались его, и ключи полетели в грязь. Наконец отыскав их в глубокой луже, он отпер заднюю дверь и забрался внутрь фургона. Леланд был совершенно разбит, измучен болью.
Это была самая жуткая мигрень, которую он когда-либо испытывал. Обычно она концентрировалась внутри и вокруг правого глаза, но теперь веером разлилась по лбу и побежала дальше, назад и вверх, к затылку. От этой неистовой боли у Леланда заслезились глаза. Он слышал скрип собственных зубов, похожий на царапанье колес по песчанику, но не в его силах было усмирить свои челюсти: Леланд чувствовал себя так, словно был в чьей-то власти, и этот кто-то думал, что боль можно прожевать, измельчить на крошечные кусочки, проглотить и переварить.
В этот раз ничего не предвещало болевую вспышку. Обычно где-то за час до первой волны Леланда начинало тошнить, голова кружилась, разноцветные круги горячего слепящего света концентрировались перед глазами. Но не сегодня вечером. Странно, но за секунду до начала приступа он чувствовал себя просто великолепно, а потом боль, подобно удару молотка, обрушилась на него. Теперь он понимал, что раньше, по сравнению с сегодняшним приступом, она была просто ничтожной. Состояние Леланда быстро ухудшалось, боль нарастала так стремительно, что он не надеялся добраться до мотеля, прежде чем полностью обессилеет.
Выезжая с автостоянки, фургон зацепил бордюр при повороте на шоссе, и Леланд услышал, как скрипнули рессоры. В тот вечер он не чувствовал себя частью машины, совсем нет. Леланд был словно инородное тело, случайно попавшее в этот хитроумный механизм под названием "автомобиль", и руль, который сжимали его тяжелые большие ладони, казался ему чужим, незнакомым, враждебным предметом. С трудом управляя фургоном, Джордж бросил косой взгляд на мокрый тротуар, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть за плотной стеной дождя и длинными, похожими на призраки полосами тумана.
Навстречу ему вдруг выскочила низкая легковушка, которая, приблизившись, обдала фургон потоком воды и грязи из-под колес. Ее передние четыре фары светили так ярко, что Леланду показалось, будто четыре лезвия вонзились ему в глаза и изрезали их, оставив глубокую болезненную рану.
Автоматически, инстинктивно он крутанул руль вправо, уклоняясь от бьющего света. Фургон наткнулся на бордюр тротуара, накренился набок, прыгнул на обочину и только там выровнялся вновь, еще долго содрогаясь и восстанавливая равновесие. В кузове шумно задвигалась мебель. И в эту секунду неожиданно, словно из-под земли, из темноты перед Леландом выросла стена, выложенная из красно-коричневого кирпича, невысокая, глухая, несущая смерть. Леланд вскрикнул и резко свернул влево. Правое переднее крыло с лязгом ударилось о кирпич. Фургон вновь прыгнул на тротуар, и его колеса угрожающе заскрипели по мокрому асфальту. Прошло всего несколько мгновений, показавшихся Джорджу вечностью. Наконец машина неохотно опять стала подчиняться управлению.
Леланд добрался до мотеля только благодаря счастливой случайности: ему на пути не попалось больше ни одной машины. В противном случае, если бы ему встретился хоть один автомобиль, Леланд разбил бы вдребезги "Шевроле" и погиб сам.
Он долго не мог вставить ключ в замочную скважину двери в свой номер. Дождь хлестал по его спине, и Леланд выругался так громко, что вполне мог разбудить других обитателей мотеля.
Войдя в комнату и плотно закрыв за собой дверь, Леланд почувствовал, как боль неожиданно и резко усилилась, и рухнул на покрытый пятнами ковер. В тот момент он был уверен, что умирает.
Однако это была последняя волна, и боль вскоре стала вполне переносимой.
Леланд подошел к постели и собрался было лечь, но вспомнил, что сначала нужно переодеться. На нем не было ни одной сухой нитки. И если провести остаток ночи в этой одежде, подумал Леланд, то на следующее утро он будет совершенно больным...
Медленно и с нарочитой тщательностью он разделся и докрасна вытерся пушистым полотенцем. Однако и после этого его продолжало колотить. Вероятно, он все-таки заболевает. Дрожа как в лихорадке, Джордж лег в постель и натянул одеяло до подбородка. Он смирился с неутихающей болью и попытался привыкнуть к ней.
Приступ длился в два раза дольше, чем обычно. И когда он совсем уже прошел, а это случилось только на рассвете, Леланда стали мучить кошмары, которые в этот раз были еще ужаснее, чем всегда. И единственным светлым пятном в круговерти отвратительных чудовищ был образ Куртни. Она то появлялась, то исчезала, а то подолгу стояла перед глазами. Нагая и прекрасная. Ее полная, округлая грудь и великолепной формы длинные ноги приносили облегчение, отдохновение от страшных картин сна... Однако всякий раз, когда Куртни появлялась, Леланд в своем воображении убивал ее кинжалом. И всякий раз, без исключений, убийство доставляло ему невиданное удовольствие.
Четверг
14
Двадцать пятое шоссе уходило к северу от Денвера и на границе штата Вайоминг состыковывалось с восьмидесятым шоссе. Это была прекрасная четырехполосная трасса, с великолепным покрытием и подъездными путями; по ней можно было доехать прямиком до Сан-Франциско, никуда не сворачивая.
Однако Алекс и Колин не поехали по этой трассе, поскольку такой маршрут казался слишком очевидным и естественным, если рассматривать его как альтернативу ранее задуманному плану. Ведь если этот ненормальный в фургоне действительно одержим навязчивой идеей преследования и убийства Алекса и Колина, то он наверняка пытается думать на ход вперед них. В таком случае, если он осознал, что теперь его жертвы решат изменить ранее спланированный маршрут, то достаточно бросить беглый взгляд на карту, чтобы понять: трассы двадцать пять и восемьдесят — это лучший вариант.
— Поэтому мы поедем по двадцать четвертой, — сказал Дойл.
— Что это за дорога? — Колин перегнулся через сиденье, чтобы взглянуть на карту, которую Дойл развернул прямо на руле.
— Местами она тоже четырехполосная, хотя в основном поуже.
Колин протянул руку к карте и пальцем провел по линии шоссе. Потом указал на области, заштрихованные серым:
— Это горы?
— Ну... высокое плато. Возвышенности. Но там есть много пустынных мест, солончаков, равнин...
— Хорошо, что у нас есть кондиционер.
Алекс свернул карту и отдал ее мальчику.
— Пристегнись.
Колин сунул карту в отделение для перчаток и пристегнул ремень.
Пока Дойл выезжал с автостоянки "Рокиз Мотор отеля", Колин углубился в разглаживание складок на своей футболке с черно-оранжевым изображением "Призрака в опере". У Призрака была уродливо перекошенная физиономия. Потом он пару минут расчесывал и приводил в порядок свои густые темные волосы, пока они наконец не улеглись именно таким образом, как нравилось Колину. После этого мальчик сел прямо, откинувшись на спинку сиденья, и стал наблюдать, как за окном бежит опаленный солнцем ландшафт и медленно надвигаются горы.
Узкие полоски серовато-белых облаков расчерчивали электрическую голубизну неба, которое уже не было низким, штормовым. Ночной ливень прекратился так же внезапно, как и начался, оставив лишь некоторые практически незаметные следы. А песчаная почва по обочинам шоссе выглядела почти сухой, даже пыльной.
В то утро движение на дороге не было оживленным, и те машины, что попадались им на пути, двигались так быстро и корректно, что Алексу даже не пришлось обгонять, — пока они не выехали за пределы районов, прилегающих к Денверу.
Фургона не было.
— Ты сегодня чертовски спокоен и молчалив, — сказал Алекс после пятнадцатиминутного молчания. Оторвав на секунду взгляд от дороги, он посмотрел на Колина. — Ты себя хорошо чувствуешь?
— Я думал.
— Ты всегда думаешь.
— Я думал об этом маньяке...
— Ну и?..
— Сейчас он не преследует нас, не так ли?
— Нет, не преследует.
Колин удовлетворенно качнул головой:
— Держу пари, больше мы его не увидим.
Дойл нахмурился и слегка прибавил газу, чтобы не отставать от основного потока машин.
— Почему ты так в этом уверен?
— Интуиция.
— А-а. А я было подумал, что у тебя есть теория на этот счет...
— Нет, только предчувствие.
— Ну хорошо, — ответил Дойл, — хотя мне было бы гораздо спокойнее, если бы у тебя были серьезные основания полагать, что мы встречались с ним в последний раз.
— Мне тоже было бы спокойнее, — произнес мальчик.
Джордж Леланд понял, что прозевал их, как только въехал на автостоянку "Рокиз Мотор отеля". Из-за недавнего приступа, такого мучительно долгого и сильного, он потерял много времени. Помимо этого, последующее забытье длилось тоже не менее двух часов. Может быть, намного они и не оторвались, но, без сомнения, взяли фору.
То место, где ночью был припаркован "Тандерберд", пустовало.
Леланд приказал себе не паниковать. Ничего еще не потеряно. Никуда они не сбежали. Он точно знал, куда направляются Алекс и Колин.
Леланд припарковался на свободное место, выключил двигатель. Поверх обитой тканью шкатулки, хранившей пистолет 32-го калибра, как всегда, лежала карта. Леланд развернул ее и стал изучать сеть автомобильных дорог, покрывавшую штаты Колорадо и Юта.
— Выбор у них не богат, — обратился он к девушке со светящимися золотистыми волосами, только что появившейся на соседнем сиденье, — либо они будут придерживаться старого маршрута, либо поедут по одному из этих двух.
Девушка не ответила.
— После всего, что произошло этой ночью, они наверняка изменят свои планы.
Головная боль совсем прошла, и Леланд теперь смог восстановить в памяти все события: приезд в мотель за час до прибытия туда Алекса с Колином, наблюдение за холлом до их приезда, осторожная слежка за ними до номера мотеля. Леланд вспомнил, как за полночь он подошел к их двери и пытался отмычкой отпереть ее, как они с Алексом молча преследовали друг друга, садовый топор... И если бы не проклятый приступ, начавшийся в самый неподходящий момент, если бы он только задержался на несколько минут, то с Алексом Дойлом было бы покончено. Леланда совершенно не волновало то, что он пытался убить человека. Достаточно настрадавшись от других, даже сверх меры, Джордж Леланд пришел к выводу, что только наступление, насилие, агрессия с его стороны смогут разрушить опасный заговор против него. Он должен разорвать, уничтожить невидимый порочный круг связей, созданных исключительно с одной целью — довести его до полнейшего отчаяния. С того момента, как Алекс Дойл — и, разумеется, мальчишка — заложили основу этого заговора, Леланд считал их убийство вполне справедливым. Он действовал в целях самозащиты. В прошлый понедельник, поймав в зеркале свой собственный взгляд, Леланд был ошарашен, шокирован. Теперь уже, укрепившись в своих намерениях, он, глядя в зеркало, ничего такого не испытывал. В конце концов, он поступил так, как хотела Куртни, и во имя того, чтобы они могли вновь быть вместе, чтобы все было так же замечательно, как два года назад.
— Либо они поедут до Вайоминга по восьмидесятому шоссе, либо на юго-запад по двадцать четвертому. Как ты думаешь?
— Как скажешь, Джордж, — произнесла девушка голосом тихим и приятным, словно счастливое воспоминание.
Несколько минут Леланд продолжал изучать карту.
— Проклятье... Возможно, они поехали до восьмидесятого и дальше по нему. В таком случае, даже если мы последуем за ними и сумеем их нагнать, это будет бесполезно. Это же главная трасса. Оживленное движение, слишком много транспорта, слишком много полиции. Все, чего мы добьемся, — будем сидеть у них на хвосте, а этого далеко не достаточно.
Некоторое время Леланд молчал, размышляя.
— Но, если они поехали по другой дороге, это в корне меняет дело. Пустынная местность. Почти нет машин, гораздо меньше полицейских. И мы могли бы наверстать упущенное.
Девушка молчала.
— Поедем по двадцать четвертой, — наконец решил Леланд, — и если они все же поехали по другой трассе... Что ж, мы всегда сможем перехватить их вечером в мотеле.
Девушка не произнесла ни слова и испарилась, растаяла в воздухе.
Он улыбнулся, свернул карту и положил на место, на шкатулку с серебристо-голубоватым пистолетом.
Леланд включил мотор. И поехал прочь от "Рокиз Мотор отеля", прочь из Денвера, на юго-запад — к штату Юта.
За утро они успели преодолеть горный участок пути и спуститься в долины Колорадо, поросшие соснами, — от последнего снега к солнцу и песку. Они проехали через Райрл и Дебек, дважды пересекли реку Колорадо, оставили позади Великую Горную цепь и вскоре пересекли границу штата. Находясь уже на территории Юты, они наблюдали, как горы медленно плывут назад, все дальше и дальше, как земля становится все суше и суше. Поток машин значительно уменьшился. Некоторое время их автомобиль был на шоссе единственным.
— А что, если у нас спустит колесо? — спросил Колин, указывая на мрачный, пустынный ландшафт.
— Не спустит.
— А вдруг?
— У нас все покрышки новые, — сказал Дойл.
— Ну все-таки, а вдруг?
— Ну, тогда поставим запаску.
— А если и запаска спустит?
— Разберемся.
— Как?
Алекс понял, что Колин затеял одну из своих игр, и улыбнулся. Может быть, предчувствие мальчика не обмануло. Возможно, все позади. И их путешествие вновь станет веселым и забавным, каким было в самом начале.
— В случае необходимости у нас в багажнике есть все инструменты, — сказал Дойл подчеркнуто профессиональным тоном. — Например, баллон со сжатым воздухом крепится к клапану поврежденной шины. Он подкачивает воздух и одновременно затягивает прокол. И вы сможете таким образом ехать, пока не доберетесь до станции техобслуживания, где получите необходимую помощь.
— Умно придумано.
— Неужели?
Колин взял в руки воображаемый баллон, присоединил его к невидимому клапану и издал шипящий звук.
— А что, если баллон сломается?
— Не сломается.
— Ну ладно... А если будет три прокола?
Дойл рассмеялся.
— Но ведь может же такое случиться? — настаивал Колин.
— Разумеется. Может даже и четыре.
— И что тогда мы будем делать?
Дойл начал объяснять Колину, что в таком случае они бросят машину и пойдут пешком, и вдруг позади них затрубил сигнал. Он был близким, громким и неприятно знакомым. Это был сигнал фургона.
15
Еще до того, как Алекс осознал, что их надежды не оправдались и ночной кошмар продолжается, он сумел надавить на педаль газа и рвануться вперед, прочь от фургона, который проскочил в левый ряд и начал догонять его. Вновь скрипуче завыл сигнал. Далеко вперед — вплоть до высоких Скалистых гор, возвышающихся причудливыми нагромождениями, — на серой извилистой дороге не было ни одной машины, которая бы двигалась навстречу фургону.
— Ни в коем случае не позволяй ему обогнать нас! — крикнул Колин.
— Сам знаю! — ответил Алекс и подумал: "Если этот ублюдок обойдет нас, то сможет заблокировать путь".
Обочины шоссе были узкие и каменистые, под колесами — сухой, сыпучий песок, поэтому если "Тандерберд" свернет с проезжей части, то потеряет скорость, да и управление, которых уже не восстановит.
Дойл все жал и жал на газ. "Тандерберд" мчался, рассекая воздух.
Однако незнакомец за рулем фургона был далеко не глупцом, хотя и ненормальным. Он ожидал от Алекса подобного маневра. Он тоже увеличил скорость и на мгновение поравнялся с машиной Дойла. Два автомобиля неслись на запад, что называется, ноздря в ноздрю, и ветер выл и свистел между ними.
— Мы его обойдем, — сквозь зубы сказал Алекс.
Колин не ответил ни слова.
Тоненькая стрелка спидометра постепенно подползла к отметке "80", перевалила через нее и дошла до "85". Дойл лишь мельком взглянул на спидометр, тогда как Колин напряженно наблюдал за движением стрелки: со страхом, а потом уже и с неподдельным ужасом.
Песок, солончаки, каменистая почва по обочинам дороги — все это слилось в белые полосы с дрожащими пятнами горячего воздуха.
Фургон не отставал, он как бы завис рядом с ними.
— Он не продержится долго, — произнес Алекс.
"90", "95"... А потом, когда они неслись со скоростью уже в сто миль в час и ветер с воем и свистом, казалось, застревал между двумя автомобилями, этот ненормальный повернул на мгновение. "Шевроле" царапнул "Тандерберд" коротко и несильно, но по всей длине. Прямо перед глазами Дойла за лобовым стеклом дождем посыпались искры, сверкающие, словно звездопад. Завизжали и заскрипели сминаемые, изуродованные листы металла.
Толчок чуть не вырвал руль из рук Дойла. Он крепко вцепился в него и сжимал, сжимал все сильнее. Машина выскочила на каменистую обочину, накренилась. По днищу громко застучал брызнувший из-под колес гравий. Скорость резко упала, и их медленно стало заносить в сторону. Алекс был уверен, что они вот-вот врежутся прямо в фургон, который все еще держался рядом. Но мгновение спустя автомобиль все же начал автоматически выравнивать движение... Алекс прикоснулся к педали газа и вновь вернул машину на шоссе, хотя предпочел бы воспользоваться тормозами.
— Ты как? В порядке? — спросил он Колина.
Мальчик с трудом перевел дух и сглотнул.
— Да.
— Ну тогда держись. Сейчас мы, черт побери, выберемся отсюда.
"Тандерберд" постепенно наращивал утраченную скорость, его корпус отбрасывал едва заметную тень на бок "Шевроле".
Дойл на долю секунды оторвал взгляд от дороги и посмотрел на боковое стекло фургона, отдаленное от него не более чем на три-четыре фута. Но, несмотря на столь малое расстояние, Алекс не смог рассмотреть водителя "Шевроле", он не увидел даже его силуэта. Тот сидел выше, в дальнем углу кабины, и слепящие золотисто-белые отблески солнечного света на стекле служили ему прекрасным укрытием. И вновь восемьдесят миль в час. Наверстать упущенное время, восстановить дистанцию. А теперь восемьдесят пять. Стрелка спидометра слегка подрагивает. Она немного колеблется на отметке "85", на мгновение кажется, что стрелка застыла, но потом судорожно дергается и начинает медленно ползти вверх.
Краем глаза Алекс следил за "Шевроле". Скорее почувствовав, чем поняв, что фургон собирается снова ударить их машину, он бросил "Тандерберд" на обочину, усыпанную булыжниками, и попытался избежать нового столкновения. Им долго не выдержать подобные удары. Хотя "Шевроле" стоил в полтора раза дешевле, их громоздкая машина развалится гораздо быстрее. Если "Тандерберд" занесет, то он начнет юзить с такой скоростью, что просто рассыплется, как карточный домик, и сгорит быстрее, чем папиросная бумага.
На скорости девяносто миль в час "Тандерберд" затрясся словно в лихорадке. Он гремел и грохотал, как если бы кто-то встряхивал жестяное корыто с камнями. Руль прыгал под руками Алекса, а потом стал еще и прокручиваться вхолостую туда-сюда.
Дойлу ничего не оставалось, как ослабить нажим на акселератор, хотя сейчас ему меньше всего этого хотелось.
Стрелка спидометра упала. На "85" машина восстановила плавность движения и вновь подчинилась водителю.
— Что-то сломалось! — закричал Колин, пытаясь заглушить завывание ветра и рев двух соревнующихся двигателей.
— Нет! Скорее всего плохой участок дороги.
И хотя у Алекса теперь не осталось ни малейшего сомнения в том, что их поездка, мягко говоря, не удалась, он молил Господа послать им немного везения. Он хотел надеяться на то, что слова, сказанные им Колину, были правдой. Пусть это будет правдой. Пусть это будет не более чем небольшой участок шоссе с плохим покрытием, размытым дождем. Только это, ничего более серьезного. Боже, только бы с "Тандербердом" ничего не случилось. Только бы он не сломался. Нельзя, нельзя им здесь оказаться на мели: среди песка, солончаков, слишком далеко от возможной помощи, слишком близко от этого сумасшедшего.
Алекс попробовал нажать на газ.
Машина ускорила ход, девяносто миль в час...
И тут же ее вновь немилосердно затрясло. Будто скелет ее и плоть не были больше единым целым, они сталкивались, врезались друг в друга, отделялись, снова врезались — вот что ощущали Колин и Алекс. Но в этот раз Дойлу не удалось удержать руль, и он тут же почувствовал леденящее душу вибрирование педали газа. Итак, их предел — восемьдесят пять миль в час, в противном случае автомобиль развалится на части. Таким образом, им не обогнать "Шевроле".
Казалось, водитель фургона понял это одновременно с Алексом. Вновь загудел сигнал, и "Шевроле" обошел их, вырвался вперед, получив таким образом пространственное преимущество — шоссе.
Читать бесплатно другие книги:
