Приключения в дебрях Золотой тайги Фаб Станис
– Россия, дорогой Черчилль, это страна не чудес, а возможностей. Хотите славы – в Россию. Хотите геройства и подвигов – опять же к нам.
Сидоров прервал легкую беседу неожиданно деловым тоном:
– Господа, если он работает, тогда по Обь-Енисейскому каналу можно обеспечить поставку хотя бы малогабаритных грузов. Давайте, давайте, господин Яковлев, рассказывайте подробности.
Это важные коммерческие сведения.
Яковлев даже растерялся.
– Вам что, на самом деле интересно, господа?
– Конечно. Я тоже хочу послушать, – сказала Элен, ближе подсаживаясь к костру.
– Вот видите, Вадим Петрович! Все мечтают услышать ваш подробный рассказ о знаменитой стройке. – Катаев подкинул в костер несколько сухих дровинок, и стало еще теплее и ярче. – Начинайте!
– Друзья мои! Я искренне польщен, ваше внимание заставляет меня волноваться, и буду признателен, если вы, как истинные джентльмены, не заметите некоторых пробелов в моих знаниях.
– Да начинайте же поскорей, – просто зашипел Сидоров. – Ну прям капризная певица. Не испытывайте наше терпение! – И все дружно, не сговариваясь, стали аплодировать первому иркутскому автомобилисту, словно перед ними звезда театра или оперной сцены.
– Хорошо, я хотел лишь заострить внимание уважаемой публики на существовании уникального инженерного проекта, а вы убедили меня сделать экскурс в историю. Как и вы, я тоже готовился к нашему путешествию. Несколько вечеров просидел в библиотеке Географического общества, и мои знания почерпнуты из многочисленных газетных публикаций и специальной литературы. Итак, господа, – Вадим Петрович встал и картинно замер на фоне костра, – я начинаю.
Полагаю, все присутствующие здесь знают Суэцкий канал, удивительное достижение инженерной мысли. Но мало кто знает и даже слышал об Обь-Енисейском канале. А ведь он превышает Суэц по длине! При этом устроен практически в таежной глуши. Удивительно, но задуман он был еще в 60-е годы 19 века. В 1872 году были сделаны первые практические шаги, а в 80-е годы на свет появился сам проект. В основе идеи великая цель – соединить реки Сибири с северными морями. И тогда, и сейчас русским человеком двигала жажда освоения и обустройства новых земель, искреннее и неутомимое стремление открыть перед российской провинцией необозримые блестящие перспективы.
Волоки и каналы в Сибири распространены повсеместно. Никого этим не удивишь. Вспомните Ленский, Илимский или Ангарский волоки – они вошли в историю как важнейшие стратегические пути, они связали Приангарье с Приленьем! В 1797 году (дамы и господа, обратите внимание на год!) генерал-майор Новицкий предложил первый проект по соединению Енисея и Оби. Затем были проекты 1810 и 1811 гг. Какие смелые идеи предлагались! Соединить Лену и Ангару, Обь и Енисей, найти пути от Оби к Архангельску в обход северных морей и Обской губы.
Дух захватывает от фантазий проектировщиков.
И ведь работы велись, строили канал! По проекту того же Новицкого полным ходом шли изыскания. Ах, если бы славный генерал проложил трассу не по притокам Тыми и Сыма, совершенно безлюдной местности, то возможно казна выделила деньги.
Еще один проект должен был соединить Обь и Енисей притоками Кети и Сегура с Анциферовкой и Кемью. 10 километров и 144 шлюза! Когда оказалось, что государство решило на какое-то время проект отложить и работы не вести, в дело вступила частная инициатива. В 1850 г. мещанин Гладышев предложил устроить дело. Взамен просил привилегию на 20 лет. Увы, его инициативу не поддержали. Ничего не получилось и у некоего Адамовского. Он просил привилегию на 40 лет! Дали бы предприимчивым людям эти привилегии, и, глядишь, канал бы работал давным-давно.
В 1861 году золотопромышленник Рощектаев придумал проект транссибирского водного пути Амур-Волга, а за 100 000 рублей был готов убрать все пороги на Ангаре.
Не дремали и кяхтинские купцы-чаеторговцы.
Деловые и практичные, они для начала снарядили экспедицию на Ангару. Но дальше дело не пошло. Потом были проекты пароходчика Бутырина, золотопромышленника Сибирякова, купца Фунтусова… И вот наступил 1875 год, когда министерство путей сообщения отправило в Сибирь сразу две экспедиции. Одна исследовала ангарские пороги, а другая пошла маршрутом Фунтусова по Кеть-Касовскому направлению.
Спустя некоторое время появился проект Обь-Енисейского канала. Длина его составляла без малого 8 километров, ширина 19 метров, глубина 1 метр 70 сантиметров. Надлежало построить 29 шлюзов. Из 10 миллионов рублей, отпущенных на строительство, два предполагалось отдать на расчистку порогов. В таком варианте канал сокращал путь на 121 километр 183 метра!
Одна выдержка из министерского отчета, который опубликовала одна столичная газета, запомнилась мне очень хорошо. Там говорилось, что мероприятие имеет особенно важное значение из-за сооружения железной дороги от Екатеринбурга до Тюмени. Оно обеспечило бы бесперебойную доставку хлеба, леса, железа, соли, каменного угля и прочих материалов. Определенные выгоды Европейской России, а также чай, шелк и другие произведения из Китая и Японии идут к нам в три раза длиннейшим путем.
Кроме того, обустройство морского сообщения Сибири с прочими странами через Северный Ледовитый океан, через устья Оби, Енисея, Лены, придает внутреннему водному пути чрезвычайную важность. Связь этих путей предоставит возможность Сибири и смежным с нею азиатскими владениям направлять свои товары не только сухим путем к конечному пункту дороги Тюмени, но и морем…
Вот так, господа! Вот что значит государственный подход! Браво всем, кто фантазировал на этом пути, кто ходил в таежные маршруты, кто просил привилегии, будоража чиновников и братьев по цеху! Браво министрам, которые не отправляли проекты в корзину!
Все завертелось в 1881 году. Проект Обь-Енисейского канала представили в правительство, и летом 1882 года Государственный совет принял решение строить.
Стройка должна была начаться в 1883 году. Автор проекта Аминов приезжает в назначенный год в Енисейск.
Первое время на строительстве работало 350 человек. Работы велись плохо. Планы срывались, но в навигацию 1886 года было решено канал запускать. Даже во время строительства не прекращались жаркие дискуссии о его нужности. И действительно, канал строился, сдавалась государству верста за верстой, но на берегах его так и не было замечено поселенцев, землепашцев, охотников, рыбаков, словом, тех, кто должен освоить, обжить эти таежные просторы.
Все понимали, что значение канала неизмеримо усилилось бы, если бы удалось расчистить порожистую часть Ангары. Но государственных капиталов не хватало. Частная инициатива не могла самостоятельно разрешить все проблемы.
В 1883 году купечество, тем не менее, снарядило паровой баркас, который прошел всю порожистую часть реки. А Сибиряков запросил привилегии для улучшения судоходства по Ангаре. Но дело рассматривалось так долго, что большинство купцов разуверилось в удачном исходе дела.
Но основные работы на канале завершили в 1895 году. А теперь самое печальное, господа! Построенный канал почти не работал. Его глубина и ширина не позволяли использовать большие суда. К тому же купцы постоянно сталкивались с маловодьем. Это было большим разочарованием.
Черчилль вскочил и стал прохаживаться вдоль костра.
– Сколько усилий, и все напрасно. Это что за бизнес! Вот если бы дали эти самые привилегии, купцы бы построили то, что нужно, и эксплуатировали бы канал.
– Ну, не горячитесь, Черчилль. Не все так плохо. Небольшие лодки и суда замечательно освоили новый путь… Хотя, верно, для крупных перевозок действительно все сложилось куда как печальнее.
Столько сил и средств пущено по ветру. А ведь идея была хороша. И что печальнее всего: потребность во внутреннем крупном соединительном канале не отпала! Он нужен и по сей день, хотя уже и железная дорога значительно расширила свою сеть.
…Пока друзья горячо обсуждали проблемы Обь-Енисейского канала, потом вспоминали приключения на Ангаре и Енисее, отряд Барбуды продолжал двигаться к своей цели…
Встреча русских моряков в Енисейске. 1893 г.
Историческое отступление, составленное газетой «Енисейский листок» и опубликованное 17 октября 1893 г., из которого читатель узнает о приходе русских моряков в Енисейск после опасного и длительного перехода по северным морским путям
«4 октября рано утром нарочный привез известие, что ожидаемые морские пароходы остановились ночевать ниже устья Кеми, и, несмотря на дурную сумрачную погоду, с раннего утра начальство, городской голова, гласные и много публики собрались на бульвар и на стоявшие у пристани пароходы Гадалова. Но желанные гости долго не появлялись. И многие из публики, промерзнув, спешили домой погреться, чтобы снова потом возвратиться на бульвар, изукрашенный флагами; наконец, в 11 часу, при густо падавшем снеге, они могли только заметить их, и ровно в 11 часов пароходы бросили якоря и салютовали выстрелами; в ответ на это публика прокричала «ура» и замахала шапками. Команда пароходов, взойдя на лестницы, ведущие к мачтам, приветствовала тем же. Пароходы остановились в отдалении от берега, и поэтому начальство, представители города и многие из публики отправились на пароходе «Россия» навстречу дорогим гостям к пароходу «Лейтенант Овцын». Все это время с обеих сторон раздавалось громогласное «ура».
Когда «Россия» пристала к пароходу, лейтенант Леонид Федорович Добротворский сошел на него, и здесь городской голова И. И. Лалетин приветствовал его следующими словами: «Позвольте, г. лейтенант, представителям городского общества приветствовать Вас и спутников Ваших с благополучным прибытием в наш город, и в особенности с благополучным проходом опасных мест океана; весьма сожалеем только о случившейся в Гольчихе неприятности, предотвратить которую, конечно, не было возможности. Просим Вас удостоить принять от города хлеб-соль в знак глубокого уважения жителей к представителям русского флота, в первый раз и по важному для сибиряков делу посетивших Енисейск». Приняв хлеб-соль, дорогой гость благодарил за сердечный прием, говоря, что «путь между Европой и Енисейском можно считать вполне установившимся, Енисейск сделается портовым городом, и сношения будут совершаться отныне беспрепятственно».
Затем лейтенант пригласил депутацию и начальствующих на свой пароход в каюту, где предложена была закуска и затем было подано шампанское, за которым лейтенант со слезами на глазах еще раз благодарил общество за дорогой и радушный прием и предложил тосты за Государя Императора, Императрицу, Наследника и за енисейское общество, которое провозгласило тост: «за благополучное прибытие моряков». На предложение со стороны городских представителей отслужить молебствие за благополучный приход пароходов г. Добротворский выразил желание, чтобы это было исполнено на другой день в Соборе, и в тот же день любезно согласился принять от общества обед. Затем, распростившись с гостями и при криках «ура», депутаты и власти отбыли на пароходе «Россия» обратно.
6 числа в 9 часов утра большой соборный колокол возвестил к обедне, и в четверть 11 часа, при стечении массы народа, учащихся в учебных заведениях, городского управления и властей, лейтенант Добротворский, офицеры и матросы при входе в Собор были встречены городским головой, и затем началось торжественное благодарственное Господу Богу молебствие, совершенное местным настоятелем Собора в служении с четырьмя священниками, с провозглашением при этом многолетия Государю Императору и всему Царствующему Дому, причем перед началом молебна протоиерей Евтихеев сказал морякам приветственное слово.
По окончании молебна все дорогие гости по приглашению городского головы поехали в общественное собрание на чай и закуску, а матросы в числе 60 человек – на обед, который происходил в партере театра и окончился в 4 часа. По прибытии офицеров было подано шампанское, выпитое с провозглашением тостов, а затем был предложен чай и закуска. Собрание было оживлено. Играла музыка, и пели певчие, сменяясь один другими.
Тостам и возгласам «ура» не было конца. В час гости разъехались, а в 3 часа начали собираться на официальный обед, который продолжался до 9 часов вечера. Вечером берег, где стояли пароходы, был освещен плошками, смоляными бочками и бенгальским огнем. На обеде прочитаны были приветственные телеграммы г. начальника губернии и красноярского городского головы и следующий адрес гг. офицерам, поднесенный городским обществом:
«Милостивые государи! В первый раз наш город видит у себя в таком числе представителей русского флота. Такое небывалое событие, как прибытие правительственных пароходов с Ледовитого океана к берегу Енисейска, выходит из ряда обыкновенных. Труды Ваши, Милостивые Государи, были не безопасны потому, что ранее, по бывшим примерам, нельзя было быть вполне уверенным во всегдашней возможности проследования по Ледовитому океану до реки Енисея, да и местность Гольчихи, состоящая вблизи устья этой реки, по свирепствующим там ветрам всегда представляет большую опасность для пристающих в этой местности судов. Хотя в Гольчихе случилась катастрофа, но, благодаря Бога, удалось спасти без урона экипаж, пароходы и часть груза.
Возблагодарив Господа Бога за предотвращение большого несчастия, в особенности за спасение самих Вас и вверенного Вам экипажа, от души приветствуем Вас с избавлением худшего и желаем в предстоящих Вам дальнейших путях счастливых успехов.
Просим верить искреннему уважению и совершенной преданности, с коими имеем честь пребывать. Милостивого Государя покорными слугами представители Енисейского городского Общества».
В ответ на этот адрес г. Добротворским была произнесена заздравная и задушевная речь, где он между прочим высказал, что они во многих городах России и за границею встречали приветы, но такого сердечного, родственного приема не встречали никогда. После него говорились речи капитаном Виггенсом и многими другими лицами, из которых выделялась речь А. И. Кытманова».
Глава восемнадцатая
Пропажа
Ночью Никола растолкал Сидорова и вытащил его сонного из шалаша. Григорий Матвеевич сразу и не сообразил, что происходит, и, бестолково вертя головой, еще какое-то время силился спросонья понять, где он. Наконец, сон отступил, и он узнал Николу.
– Да ты спятил, братец. Какое дело в такую пору?!
– Самое время для дел, не шумите, а то помогу затихнуть, – и Никола помахал перед глазами Сидорова здоровенным своим кулачищем.
– Да ты просто невоспитанный наглец. Вначале вытаскиваешь меня из шалаша ни свет ни заря, потом грозишься и оскорбляешь. – Сидоров повысил голос.
– Тихо и слушайте сюда. Я сейчас не шучу и готов пойти на все, – Никола оглянулся по сторонам, проверяя, нет ли какого-нибудь движения в лагере, не разбудил ли кого Сидоров.
Сто тысяч хочешь? А, может, двести. Пятьсот? А может, и весь мильон?!
– Не свихнулся ли ты от здешней свежени? А может, Чертово кладбище на тебя так подействовало? Чего это ты торгуешь? Никола повалил Сидорова на землю, зажал ему рот и мертвой хваткой своей держал с минуту. Тот уже вздохнуть не мог. Когда Сидоров перестал сопротивляться, а только часто моргал, Никола отпустил его.
– То-то, окромя силы никто ничего не разумеете. Мне помощник нужен, компаньон по-вашему, образованному. Один я не справлюсь, тайга. Дженкоуль слаб для нашего дела: преданность для него, вишь, вещь серьезная. Служит Катаеву, аж подметки рвет на ходу. Но мы и его прихватим, должок, однако, у него передо мной. Должок для лесного человека большая задачка.
– Все-таки спятил!
В ответ Никола яростно зашептал:
– Спятил? Ты, поди, и не знаешь, что такое голод, нищета. Еще на каторге я поклялся, если только будет возможность, дойду, раскопаю, душу продам, а Золотую речку найду. Вот теперь самое время. Там, где попали мы с американцем в переделку, и есть Золотая речка, там вся тайга золотая. Чего еще искать: нефритовая гора! Я сам ее обнимал, самоцветы опять же. Надо шурфы бить, поди, и золотишко отыщется. Не хочу я более по Енисею шнырять… Все спят. Лодки с провиантом на берегу. Помощник нужон мне. Одному не управиться. Ты в торговлишке понимаешь, так что польза от тебя будет. Дженкоуля прихватим и назад, к нефритовой горе.
Только сейчас Сидоров стал понимать, что задумал Никола бежать из лагеря. Но какая-такая Золотая речка, какая-такая Золотая тайга?..
Пытаясь тянуть время, Сидоров продолжил тихий разговор.
– Ты вот что, Никола, на ухо не шепчи. Растолкуй по порядку, внятно, что за речка, что за такая Золотая тайга. Отродясь не слыхал про эти чудеса.
– Пойдем к костру, там тунгус спит. Он мастак на рассказы.
– Ах, вон оно что. Сказки Дженкоуля, конечно, прекрасны, но очень хочется спать. Давай до утра потерпим, а?
– Не понимаешь ты, Григорий Матвеевич… Открылся я тебе. Так что либо наверх пойдешь, – Никола недвусмысленно показал на небо, – либо со мной. Так что и думать-то тебе некогда, решено все. Не сомневайся, разбогатеешь. Да не бойся – Дженкоуль с нами пойдет, осилим тайгу.
Не был Никола следопытом. Не был чутким на слух и острым на зрение. Силушки природной хватало с лихвой, а в остальном, конечно, слабоват был. Иначе бы давным-давно заметил за собой слежку. И наблюдал за Николой не кто иной, как Степан. Он спал чутко и проснулся, услышав шорохи. Он прокрался за шалаш, где отдыхал Сидоров, все видел и все слышал. Никола не понравился Степану еще с той случайной встречи на острове, и теперь опасения юноши подтвердились.
Вот с Дженкоулем Степан подружился быстро, и его тянуло к охотнику. Сердцем чувствовал он доброту и открытость тунгуса. Не один Степан, а все в экспедиции полюбили Дженкоуля. Другое дело Никола. Себе на уме, слова лишнего не скажет, как будто проговориться боится. Никола так и не завоевал расположения путешественников.
Степан услышал ночные речи Николы и не на шутку испугался. Ладно бы один Никола, а тут оказывается и Сидоров замешан. Впрочем, Степан не был уверен, что Григорий Матвеевич вероломный предатель, он же видел, как Никола его едва не придушил. Но может, у них просто размолвка вышла между собой? Может, делили чего да не поделили? Юноша был в замешательстве.
Да еще и Дженкоуль к делу причастен. Обида за разрушенное доверие комком подступила к горлу. Может, Никола его заставил? А чего же тогда тунгус никому ничего не сказал? Они бы с отцом ему помогли… Степан заставил себя забыть об обиде. Ему пришло в голову, что с Николой – почти половина экспедиции. Одному отцу со всеми не справиться. Что же придумать?! И тут в глазах потемнело, и Степан словно бы провалился в ночь… Утром в лагере царил переполох. Исчезли Степан, Сидоров. Исчезли лодки и практически все снаряжение экспедиции, провиант, запасы пороха…
Первым узнал об этом Дженкоуль. Он и поднял тревогу. Пока путешественники обсуждали ситуацию и решали, что предпринять, Никола сидел на старой валежине немного в стороне, искоса поглядывал на Дженкоуля, который молча осматривал место, где еще вчера стояли лодки.
Тунгус покачал рукой колышки, к которым сам вязал пеньковые концы. Опустившись на колени, он поглаживал песок, видя на нем одному ему ясные знаки.
– Подлый тунгус! – зашептал Никола, подкравшись к проводнику. – Знаю твои проделки. Кто еще мог лодки увести? Куда спрятал их, говори?
– Совсем ты бешенный стал, Никола. Оглянись, я тут, лодок нет. Куда я их мог один увезти? Нет, это не Дженкоуль. Моя в лагере спала.
– Врешь. Я знаю, без тебя не обошлось. Ты думаешь, Никола с ума спятил? Это вы все свихнулись. Говори, Дженкоуль, куда лодки могли подеваться. Ты меня знаешь! Убью здесь, задушу!
Пропажа лодок нарушила все его планы. Он не знал, что делать дальше. Идея рвануть на Золотую речку, такая, казалось бы, близкая рассыпалась в один миг.
Но проводник лишь пожимал плечами, приговаривая растерянно: спал, ничего не видел. Без лодок беда, всем плохо будет. На тихий, но яростный спор подошли остальные члены экспедиции.
Подошел удрученный Катаев. Он был растерян. В голову не приходило, куда мог подеваться мальчишка. Если с ним случилась непоправимая беда, то жизнь теряла всякий смысл. Не уберег сына, слишком рано поверил в его самостоятельность! Но если он ждет помощи?.. Нужно действовать немедленно.
Он собрался с духом. Растерянности как не бывало. И все члены экспедиции заметили это и готовы были действовать по команде Катаева.
– Нужно искать, нужно облазить все вокруг, – предложил Яковлев.
Катаев согласно кивнул головой.
– Тремя отрядами пойдем на поиски. Вадим Петрович и Элен, вы идете вправо по береговой линии, может быть, лодки сорвало течением, а Степан и Григорий Матвеевич, пытаясь их причалить, уплыли вместе с ними.
Я и Черчилль пойдем влево. Дженкоуль, двигайся вглубь тайги. Ты опытный охотник, быстро разберешься, не оставили ли Степан и Сидоров каких следов, знаков для нас. Никола, оставайся в лагере. В случае чего беги, присоединяйся к любому из отрядов.
…Катаев с Черчиллем уже долго шли по берегу, но никаких видимых следов, ни намека на то, что тут могли пройти лодки. Да и какие следы на воде! О плохом думать не хотелось, и путешественники продолжали идти вдоль кромки воды, пытаясь найти хоть какой-то знак, сообщающий о пребывании здесь людей. Стремнины сменялись тихими плесами. Пейзажи почти не менялись. Все тот же сосновый лес, который то подходил вплотную к реке, то отступал. Иногда встречались гари поляны, на которых массивы леса были истреблены пожаром. Удивительно было видеть одинокие не тронутые огнем деревья посреди таких полян. Встречался красивый беломшанник, которым в другое время можно было бы любоваться. Но все красоты меркли в свете отцовской тревоги за сына.
Впереди послышался едва различимый шум.
Катаев и Черчилль переглянулись. Ускорив шаг, путешественники вскоре оказались в устье небольшой речки. Маленькая, но шумела она основательно. Наверное, во время весеннего таяния снега в горах эта неширокая речушка превращалась в грозный поток, который ворочал огромные валуны. По сухим береговым террасам валялись старые покореженные валежины. Подмытые хвойники опасно накренились над быстрой водой.
Катаев и Черчилль переглянулись: а не «нырнули» ли в эту, вполне судоходную для сплавных лодок, реку пропавшие? И хотя течение несло прозрачные горные воды вниз, в Енисей, двоим – молодому мужчине и крепкому подростку – было под силу на бичеве подняться вдоль берега.
Но если и так, то для чего? Ответа не находилось, и надежда найти там исчезнувших людей растворилась, становилась ничтожна. Но и это был шанс. Отряд стал подниматься вверх по одному из многочисленных енисейских притоков.
Шли молча, высматривая, кажется, каждый метр береговой растительности, каждый большой валун, словно бы за ним могла спрятаться лодка.
Но тщетно. Ни единого следа. Русло горной речки, в начале абсолютно прямое, вдруг неожиданно запетляло. И за очередным поворотом стала хорошо просматриваться не то чтобы заводь – откуда заводь на горной реке? – но что-то, очень похожее на бухточку, «сработанную» каким-нибудь очередным паводком, который, гоняя валуны, словно острым ножом вырезал в бережке дугу, а последующие сезонные катаклизмы углубляли и расширяли ее.
Катаев и Черчилль миновали еще метров сто и вошли в сосновую рощицу, которая, как оказалось, отлично прикрывала целую усадьбу – какой-то дом и хозяйственные постройки. Наши следопыты были настолько увлечены движением, что даже не заметили, что из-за ближней огромной сосны отделилась человеческая фигура. В ту же минуту раздался выстрел, и перед путешественниками неожиданно вырос человек. Лицо его наполовину закрывала густая черная борода, одежда была обычной для тунгусов и для охотников: легкие сапоги из оленьей кожи, длинная холщовая рубаха, свободные шаровары, заправленные в сапоги, шапка смахивала на малахай, но без «ушей» и козырька: этакий горшок, отороченный мехом.
– Зачем пожаловали? – произнес охотник спокойным, но твердым голосом.
Из-за дерева вышел еще один человек. Дженкоуль?
Катаеву на минуту показалось, что он видит своего проводника. Но он быстро понял ошибочность первого впечатления. Какое-то время они изучали друг друга.
Черчилль, стоявший чуть поодаль Катаева, так, что Катаев не мог видеть его лица, всматривался в бородатого охотника, потом улыбка осветила его лицо. Он начал смеяться, расходясь все громче.
Катаев растерянно обернулся, решив на секунду, что Черчилль спятил. Вдруг и лицо бородача озарила широкая улыбка. Он решительно направился к нашим путешественникам и… заключил Черчилля в объятия.
– В конце концов объясните, что здесь происходит, – Катаев не знал, как поступить. Может, на всякий случай взять бородача на мушку?
– Здесь происходит, объяснить трудно… – Черчилль явно подбирал походящее слово. – Здесь происходит, как это говорится по-русски? – черт знает что. Позвольте представить, Николай Миронович. Перед нами никто иной…
Договорить Черчиллю не дал незнакомец.
– Разрешите представиться. Жулковский Дмитрий Матвеевич, государственный преступник, сосланный на каторгу за участие в политических беспорядках.
– Так это вы?!
Катаев от удивления чуть не выронил ружье.
– Простите, но мы, кажется, не знакомы. – Бородач с сомнением посмотрел на Катаева.
– Элен! Элен много рассказывала о вас.
– Жулковский! Элен отправилась в эту экспедицию в надежде что-то узнать о тебе.
Жулковский замолчал, посерьезнел. Видимо, что-то обдумывал.
– Да, я видел ее в лагере. Она сейчас пришла вместе с вами? – Видели ее в лагере? – спросил Катаев удивленно.
Из лагеря пропали мой сын Степан и Николай Матвеевич Сидоров, участник нашей экспедиции. Пропали неожиданно. Мы разбились на отряды и обследуем местность. Элен ушла в другую сторону.
– Господа, я очень прошу вас ничего не говорить ей обо мне. Ничего не было, не было нашей с вами встречи. Ваш сын и спутник живы-здоровы.
Я помог им уберечь экспедиционное снаряжение.
Об этом они расскажут вам сами. Через минуту они будут здесь. Баркауль, зови наших вчерашних гостей.
Тунгус, так похожий на Дженкоуля, скрылся в таежной рощице.
– Господин Жулковский, но почему вы не хотите предстать перед Элен? Она столько лет хранила память о вас, не вышла замуж.
– Черчилль, это длинная история. Минуло уже много лет… После того, как мне помогли бежать, я в итоге своих долгих странствий оказался среди тунгусов, с ними много кочевал. Для правительства я по-прежнему преступник, хотя все мое преступление заключалось в требовании справедливости. Обвинения не сняты с меня до сих пор. А лесные люди приняли меня в свою семью.
Я оказывал им медицинскую помощь, учил детишек грамоте. Я привык к этой лесной бродячей жизни.
– Но вы можете спокойно перебраться за границу. Элен очень богата!
– Черчилль, теперь это не моя жизнь. Я ни в коей мере не хочу обременять Элен. Тем более, – Жулковский немного помолчал, – тем более что в племени я обрел семью. У меня жена – дочь шамана Монго. Во время одной из кочевок племя оказалось в здешних лесах. Шаман заболел и умер. Похоронили его здесь же. С тех пор раз в год мы с женой и детьми кочуем в эти места, чтобы поклониться великому шаману. Блестящих способностей, скажу вам, был человек. Прекрасно знал астрономию, а уж как разбирался в природных явлениях! Ему бы закончить университет – и он вполне мог стать выдающимся ученым. У меня три замечательных мальчика и девочка. Так сложилась моя судьба. Лучше Элен ничего этого не знать. Свое прошлое мне пришлось забыть.
Черчилль долго молчал.
– Да, верно. Это ваш путь. Но как жаль, что Элен будет продолжать надеяться на вашу встречу. Это неправильно.
– Теперь ничего не изменишь. С тех пор, как в этих местах похоронили Великого шамана, я построил небольшой дом. Когда мы кочуем сюда, он дает семье максимум возможных удобств. Да и врачевать так сподручнее. Пойдемте к дому, мы на самом деле уже и заждались вас. Думаю, все объяснения ваши спутники дадут сами.
– Отец!
Катаев обернулся на голос. К нему бежал Степан.
Он обнял отца, не как ребенок, а отчаянно, как человек, многое испытавший. Катаев почувствовал, насколько повзрослел сын. Подошел Сидоров.
От него Катаев ждал объяснений. Степан уловил этот испытующий взгляд отца.
– Сейчас, сейчас я все расскажу. Григорий Матвеевич, позвольте мне, я скажу все по порядку…
– Так вот, значит, как все было, – тяжело проговорил Катаев после того, как рассказ сына, дополненный подробностями от Сидорова, был закончен. – Значит, Никола хотел увести наши лодки, а Григория Матвеевича выбрал в подельники, заманивая богатствами Золотой тайги.
– Кто-то вбил ему в голову, что Золотая тайга и Золотая речка – это в буквальном смысле слова земли с несметными богатствами. Черчилля он взять не мог – слаб. После истории с Чертовым кладбищем Дженкоулю, который, по его мнению, был ему многим обязан, Никола не совсем доверял. Никола был уверен, что упрямый тунгус не хочет открывать ему места, где спрятаны таежные богатства. Оставался я. Конечно, можно было бы что-то придумать, расстроить все планы Николы, не уводя лодки, но риск был слишком велик. А ну как ему взбредет в голову взять в заложники Элен или Степана? Его угрозы, что он спалит все лодки и мы останемся на этом пустынном месте умирать, казались вполне осуществимыми. Кто же знал, что и этот уголок давным-давно обжит людьми.
Вот я и решил, что, когда Никола заснет, потихоньку отведу лодки подальше от лагеря. Пока Никола поутру искал бы их, наверняка поднялся бы шум.
– А я следил за Николой давно, – продолжил Степан. – Еще перед отплытием я увидел его на нашем острове. Его и Дженкоуля. Никола нападал на проводника, ругался и грозил. Он мне сразу показался злым и опасным.
– Ну, а что касается меня, то я давно слежу за всеми вами, – рассмеялся Жулковский. – Но делал это так, чтобы вы меня не видели и не слышали.
Пришлось, кстати, сильно постараться, оттаскивая Николу и Черчилля от Чертова кладбища. Еле успел. Уж больно тяжелым оказался ваш разбойничек.
– Так это вы помогали нам?! – на лице Катаева была написана благодарность.
– Будем считать это моим вкладом в изучение сибирских рек.
– А мы голову сломали, думая, как же они выбрались. Просто волшебство какое-то. Дмитрий Матвеевич, а вы слышали что-нибудь о Золотой речке?
– Сказка о Золотой речке очень популярна у здешних лесных людей. Русские слышали эту сказку и решили, что есть река, протекающая в этих местах, дно которой сплошь усыпано слитками благородного металла. И крупица правды в ней, безусловно, имеется. Места здесь богатейшие.
Однажды, как рассказывали мне тунгусы, в очаг одного из племен каким-то образом попал кусок черного камня. Люди увидели, что он загорелся золотым огнем и стал давать много тепла. Никогда еще такого не бывало, чтобы камень горел.
Назвали его черным золотом, а речку, на которой впоследствии стали находить такой же камень, попросту говоря уголь, – золотой. Так и пошло: Золотая речка. Впрочем, и золотишко тут есть, но угля гораздо больше, а он для здешней жизни куда как полезнее…
Еще некоторое время Катаев, Степан и Сидоров пробыли в гостеприимном домике Жулковского. Затем все вместе спустили лодки к Енисею, Жулковский попрощался и ушел в тайгу. А путешественники на длинной бечеве потащили лодки в лагерь.
Их встречали шумно. Все уже вернулись в лагерь, удрученные безрезультатностью своих поисков. Когда на горизонте показались лодки, Элен и Яковлев подбежали к самой кромке воды, принялись кричать и приветственно размахивать руками. Дженкоуль молча улыбался.
Степана и Сидорова трогали, словно бы сомневались, что это они. Больше всех, разумеется, досталось Степану, роль которого в спасении лодок была исключительно важной. Вадим Петрович в приступе нежности даже обещал мальчику дать порулить своим «Зябликом».
А Никола при появлении лодок незаметно исчез, вероятно, поняв, что его планы раскрыты. Но никто и не жалел о нем. Ведь каждый выбирает свой путь и проходит его от начала до конца.
До поздней ночи шли разговоры об увиденном, о пережитом. Ночь была теплой и безветренной.
На черном небосводе звезды мерцали, кажется, особенно ярко. Тайга будто пыталась подбодрить путешественников и сделать им посильный подарок: ничто не нарушало покой экспедиции: ни звериный рык, ни птичьи ночные голоса, ни людское любопытство.
…О Жулковском, разумеется, никто и словом не обмолвился. Даже Степан держал язык за зубами. Это была чужая жизнь, чужая история, которую просили сохранить в тайне.
Дженкоуль и Степан сидели на камушке у самой реки.
– Маленький хозяин, – проводник хитро улыбнулся. – Скажи-ка, зачем ночью в тайгу ходил? Зачем шкуру убитого медведя прятал?
– Алешке обещал привезти, трофейная добыча как-никак, – Степан достал из кармана штанов тряпицу. Осторожно развернул ее – и на ладони блеснул револьвер.
Дженкоуль покачал головой.
– Значит, дырка в шкуре твоя? Значит ты спас меня.
– Ага, мой выстрел. Со страху, наверное, попал.
Но Степан все равно был горд собой.
Дженкоуль снова покачал головой и снова улыбнулся.
– Спасибо, маленький хозяин, я твой должник.
…Вы, конечно, спросите: ну а что же случилось с Барбудой и его людьми? Барбуда пока не знает, что допустил элементарную географическую ошибку и принял Обь-Енисейский канал за легендарную Золотую речку.
Он идет со своими людьми вверх по рукотворному каналу и встревоженно замечает, что уставшие, голодные подельнички смотрят в его сторону неодобрительно. Но он не показывает своей тревоги: Барбуда силен, беспощаден и слывет фартовым.
Оставим их на этом пути. Когда-нибудь история расскажет нам, чем закончилось безумное предприятие разбойника Барбуды и его шайки…
– Элен, идите сюда, посмотрите, какая красота, – Черчилль протянул ей руку. Река внизу казалось узкой блестящей змейкой.
– А когда плывешь, не замечаешь, что она так петляет.
Отвесный склон подходил к Енисею. Стройные сосны и разлапистые лиственницы спускались почти к самой реке. Солнце в это время года уже не палило во второй половине дня, но на этой маленькой площадке, созданной в скальных породах стараниями ветра и дождей, было почти жарко.
Во всяком случае, теплей, чем внизу.
– Фрэнк, о чем ты задумался?
– Я? Нет, я просто любуюсь этим размахом природы. И я счастлив, что совершил это путешествие. Воспоминаний будет на целую книгу!
– Тебе скоро уезжать на Родину… А я так и не нашла следов Жулковского…
– О, это печально, но, Элен, возможно, не все так грустно. Возможно, все еще впереди.
Элен ничего не ответила, а только смахнула слезинку.
Это был последний привал и последняя ночь экспедиции перед прибытием в Енисейск. Вечером разожгли прощальный костер. По такому случаю Черчилль достал из своего бездонного саквояжа бутылку виски, чем вызвал неописуемое удивление всей компании. И ведь тащил в такую даль!
Луна, яркая, словно отполированная пуговица, разделила реку на две части, пустив по ней лунную дорожку. Пройденная половина реки уже не казалась нашим путешественникам дикой и безмолвной. Где-то там, в таежных далях, кочевали тунгусы, жил загадочный Жулковский, скрывался беглый каторжник Никола и запутавшийся в своих авантюрах разбойник Барбуда. А вот вторая половина еще хранила свои тайны.
Никто не хотел в эту теплую ночь уходить в свои шалаши. Новый день надвигался, и чем ближе он становился, тем спокойнее становилось на душе у путешественников. О чем думал каждый из них? Мы не знаем. Но совершенно точно, что каждый верил в будущее…
Вместо эпилога
Историческое отступление, в качестве которого мы решили взять статью из местной прессы, в которой речь идет об успешном освоении Карского моря и сибирских рек
«О ПАРОХОДНОМ СООБЩЕНИИ ПО КАРСКОМУ МОРЮ МЕЖДУ УСТЬЯМИ рр. ЕНИСЕЯ И ПЕЧОРЫ (доклад, сделанный в 1890 г. в Комиссию по поводу проекта А. Н. Гадалова о срочном пароходстве по р. Енисею) Срочное пароходство по р. Енисею, между гг. Минусинском, Красноярском, Енисейском и Туруханском. В связи с пароходным сообщением между этим последним и каким-либо значительным портом через Карское море, тем более важно для нас, что, помимо выгоды быстрого обмена торговых сношений между городами, расположенными по р. Енисею, приобретения из первых рук разных заграничных товаров и промышленных машин, мы получили бы возможность на первое время сбывать прямо за границу разнообразное наше сырье, как то: овес, пшеницу, льняное семя, коноплю, лен, щетину, конский волос, оленьи шкуры, солонину, кожи, лиственничную губу и проч., а затем разрабатывать и минеральные богатства с тою же целью.
Итак, нам нельзя безучастно относиться к проектам Гадалова и равнодушно смотреть на англичан, намеревающихся пользоваться дарами нашей страны. Напротив, мы должны понять значение пароходного сообщения между с. Дудинским и каким-нибудь значительным заграничным портом, чрез Карское море, понять и способствовать скорейшему его осуществлению, даже в том случае, если бы осуществление проектов г. Гадалова затронуло бы интересы некоторых пароходовладельцев на Енисее, потому что их интересы ничего не значат пред интересами громадного края и всего государства.
Но, к сожалению, г. Гадалов, испрашивая субсидию на речное пароходство, вовсе не намерен обязательно устроить пароходное сообщение по Карскому морю и таким образом связать громадную речную область р. Енисея с каким-нибудь значительным заграничным портом, куда бы мы могли сбывать наши произведения, обесцененные теперь вследствие отсутствия рынков сбыта, то, само собою разумеется, проект его о срочном пароходстве на р. Енисее и при том на тех условиях, какие в нем г. Гадалов излагает, теряет всякое значение для Енисейской губернии и, можно сказать, скорее основан на его личных торговых расчетах, чем на интересах страны.
Как бы там ни было, т. е. будет ли рассматриваться проект г. Гадалова о срочном пароходстве на р. Енисее в связи с пароходством между с. Дудинским и каким-нибудь значительным европейским портом или нет, я все-таки позволю себе высказать здесь некоторые мои соображения, которые, быть может, будут не бесполезны при обсуждении вопроса о поднятии в крае промышленности путем дарования ему правительством разных пособий в виде субсидий для улучшения путей сообщения, могущих способствовать тому, чтобы произведения величайшей речной области Енисея, простирающейся внутрь Азии до границ Китая, были бы отправляемые сразу за границу, и этим самым могло бы быть достигнуто то экономическое состояние страны, которое желательно как для самой Енисейской губернии, так и для правительства.
Чтобы доказать неотложность улучшения водных сообщений в губернии, нам не понадобится большого напряжения ума. Сама природа в этом случае является нам на помощь и прямо указывает, что благосостояние и производительность края зависят не от узко меркантильных воззрений и не от золотопромышленности и винокурения, как привыкли думать все, а от производительных сил страны, предприимчивости и уменья пользоваться выгодным географическим положением р. Ангары и Карского моря, переставших теперь слыть первая за недоступную для судоходства, а второе за ледник северного полюса. Река Ангара может открыть нам рынки Якутской области и Иркутской губернии для сбыта нашего хлеба; Карское же море – рынки Англии, Франции и Германии для сбыта других наших продуктов.
…Конечно, преждевременно думать о вывозе из Енисейской губернии за границу каких-либо фабричных изделий. Всему бывает свое время, а поэтому нам волей-неволей приходится мириться с вывозом за границу тех продуктов, производство которых может представить больше выгоды для производительной силы губернии крестьянства.
Благоприятные климатические условия и обилие земли дают нам полную возможность развить в крае льняную промышленность. Лен, прежде чем пустить его в продажу, требует большого ухода за ним и большой обработки, и притом в такое время, когда рабочие руки губернии бывают совершенно свободны и не находят себе заработка. Все это, полагаю, весьма важно в смысле улучшения быта крестьян, которые, имея заработок у себя дома, не стали бы уходить в отхожие промыслы, что зачастую влечет их к сугубому пьянству и бродяжничеству, а казну – к недоборам податей.
Итак, если бы страна наша могла производить один милл. этого продукта, то этот один милл. пудов нашел бы себе сбыт на рынках Англии, Франции и Германии. Но так как мечтать нам теперь о вывозе за границу одного милл. пудов льна также преждевременно, как преждевременно мечтать о вывозе фабричных изделий, то я ограничусь количеством 300 тысяч пудов производства, которых при настоящем положении края вполне возможно, только было бы требование.
Принявши в соображение цифру вывоза за границу ежегодно 300 тыс. пудов льна, который даст населению не менее 1,5 миллиона иностранного капитала, остается только построить план субсидированного пароходства и вместе с тем указать контрагенту на те слабые стороны местной пароходной промышленности, которые препятствуют ей сделаться одним из лучших проводников остальной промышленности в губернии. Слабые стороны здешней пароходной промышленности в общих чертах – это небрежное отношение к местным условиям и судостроительной технике.
Так как правительство, давая субсидию, должно быть гарантировано в действительной полезности для страны, контрагент же в действительной пользе для себя, а так как то и другое должно находиться в зависимости от устройства самых пароходов, то само собою разумеется, вместимость, силы и тип пароходов должны быть таковы, как того требуют местные условия и потребности края. Р. Енисей нам хорошо известна, и мы часто повторяли, что ее нельзя сравнить ни с Обью, ни с Волгой, а потому брать за образцы пароходы с этих последних рек, как это практикуется теперь здесь, крайне бессмысленно! Песчаные реки Обь и Волга не имеют такого быстрого течения и такой упругости воды, как горный, каменистый Енисей; притом на Оби и Волге нет ни порогов, ни стремнин, борьба с которыми требует не только больших усилий от парохода, но и особенного устройства машин. Итак, если на Оби и Волге представляется возможность и выгоды содержать буксирные пароходы, то на Енисее возможности и выгоды не представляется, что нам хорошо известно из личной практики, а поэтому контрагент должен обратить внимание, серьезное внимание на успехи пароходостроительной техники в новейшее время и согласиться с тем, что перевозка грузов здесь может быть производима не иначе, как только в самых пароходах; что пароходные двигатели полезно было бы иметь тройного расширения, что важно в смысле сокращения расходов на дрова, времени на загрузку их, а главное, в смысле сокращения помещения для дров, чтобы предоставить места для груза, и что обороты двигателей должны быть не менее 50 в минуту, в чем мы совершенно убедились также на практике, благодаря прозорливости немецких гостей, положивших начало торговому плаванию пароходов из Европы в Сибирь, через Карское море, и доставивших нам из заграницы пароход «Дальман», который, как нам хорошо известно, благодаря большому числу оборотов колес работает теперь в енисейских стремнинах гораздо лучше, чем какой-либо другой пароход…»
Читать бесплатно другие книги:
