Приключения в дебрях Золотой тайги Фаб Станис
Домик, посеревший от времени, заметно покосился и обветшал. Зимовьюшка словно вросла в эту землю и в эту скалу, единственное оконце, затянутое пузырем, щекотала трава. По всему видать, человек здесь давно не жил, да и не бывал.
– Похоже, сегодня это будет нашим домом. Самое необходимое для ночевки поднимем к зимовью, – предложил Катаев. —
Думаю, и шалашик придется соорудить, маловат охотничий приют для нашей большой компании.
На том и порешили. Как могли, благоустроились: вымели зимовьюшку, на пол набросали сосновых веток – приятный запах отбил запах сырости. Растопили старенькую печурку, и казалось, что лучшего и желать невозможно.
Вадим Петрович, Элен и Григорий Сидоров занялись приготовлением ужина. Никола и Черчилль, все еще слабые для физической работы, настроили рыболовные снасти и примостились на лодках рыбачить. Катаев, Степан и Дженкоуль отправились осматривать окрестности.
Начать движение решили с едва-едва видневшейся, густо поросшей тропинки – то ли охотники проложили ее, то ли собиратели ягод или кедрового ореха. А кто еще может забраться, в этакие-то дебри. Шли медленно, в траве по пояс, Дженкоуль впереди, затем Степан, замыкал группу Китаев.
Время от времени проводник останавливался, осматривался, пытался увидеть, что там, за густым подлеском смешанного леса.
Наконец Дженкоуль отвел ветку березы и замер. Степан не понял маневра и шагнул дальше. Он подтолкнул Дженкоуля вперед. Следом за Степаном, не сбавляя шага, шел Катаев. Все трое вылетели на свободную от леса прогалинку.
И замерли от ужаса. Прямо перед ними огромный медведь поедал свою добычу. Острый запах тухлятины ударил в нос. Степан инстинктивно отступил назад, в голове его мелькнула мысль о побеге. Но отец сильно прижал его к себе и прошептал еле слышно:»
Спокойно стой. Почует страх – конец».
Встревоженный зверь зарычал. Глаза его налились кровью, он поднялся на задние лапы во весь свой исполинский рост. Катаев держал Степана, Дженкоуль не шевелился и, казалось, не дышал. Медведь снова поднялся на задние лапы, потом упал на все четыре, запрыгал, как мячик, поднялся, вновь опустился. Наверное, собирался в два-три прыжка достать непрошенных гостей.
Дженкоуль медленно, не снимая ружье с плеча, стал опускать его, подтягивая ружейный ремень.
Зверь, заметив движение, попятился назад, злобно скалясь и оглашая окрестности ревом. Дженкоуль выиграл секундную паузу. Он мог бы снять ружье и убить медведя. Но вместо этого он вдруг стал… разговаривать с исполином.
– Уходи, амикан, уходи в лес, тайга ходи. Там твой дом. Мы худо не сделаем, уходи, амикан.
Тунгус осторожно сделал шажочек в сторону медведя.
– Уходи, прошу тебя, уходи, амикан. Тайга твой дом, нельзя в доме без хозяина.
Медведь попятился было назад, но вдруг остановился. Если бы кто-нибудь мог взглянуть в это мгновение на проводника, то увидел бы глаза, полные отчаяния: Дженкоуль понял, почувствовал, что не вышло у него уговорить медведя. Зверь, не желая уступать чужакам своего владычества в этой тайге, бросился вперед. Дженкоуль выстрелил. Медведь успел приблизиться к проводнику, так что, падая, завалил его своей тушей. Выстрел был удачный – зверь захрипел, и потом все стихло.
Катаев и Степан бросились к Дженкоулю, которого подмял медведь. Они с трудом отвалили звериную тушу.
– Дженкоуль, Дженкоуль, это я, Степан.
Вставай, ты медведя подстрелил! Степка, скорей воды, и подмогу из лагеря зови.
В этот момент проводник открыл глаза и слабо улыбнулся.
– Живой, живой, следопыт ты наш. – Катаев стал гладить проводника по голове, по руке, словно бы проверяя, а действительно ли жив человек, действительно ли все счастливо закончилось.
– Я цел, упал от страху, сознание потерял. – Дженкоуль шевельнул одной рукой, другой, потом ногами. Что-то бормоча на своем языке, он стал медленно подниматься.
– Говори, говори, дорогой. А хочешь, так поругайся. Ты же нас всех спас, подстрелил зверюгу. – Катаев поддерживал проводника, помогал ему подняться.
– Духов леса я уговариваю простить нас за то, что хозяина тайги потревожили, – грустно объяснял Дженкоуль. А потом посерьезнел: – Выстрел, да, хозяин. Выстрел был.
Тунгус сделался задумчив. Он был уверен, что в медведя не попал, и за это у духов леса прощения не просил. Вышла осечка. Он хотя и пальнул в медведя, но приклад из рук, мокрых, как после купания, выскользнул, заряд ушел в небо. Но кто же тогда убил зверя?.. Свои мысли Дженкоуль решил держать под замком, на язык не пускать. Зачем тревожить путешественников? Ведь коли спасение, а не зло имеют они от «третьей тени», пусть пока остальные ничего не знают.
А Дженкоуль не сомневался, что и в случае с Черчиллем, и сейчас оберегает их что-то одно.
Степан вернулся с баклажкой воды и подмогой.
Элен, как заправский доктор, стала осматривать Дженкоуля, тот не сопротивлялся. Может быть, впервые в жизни он стал объектом такого пристального уважительного внимания, благодарности и всеобщей любви.
– Цел и невредим. Одна царапина и две ссадины на лице, – радостно констатировала Элен. При этом она с нескрываемым ужасом поглядела на медвежью тушу, которая раза в три была больше охотника.
А Катаев призадумался, отчего зверь кинулся на людей. Такой странный случай опытные охотники знают, что медведь сторонится человека, редко нападает.
Все ушли к лагерю. На поляне остался только Дженкоуль. Он попросил друзей оставить его одного, он хотел поговорить с духом убитого медведя, задобрить амикана, объяснить ему, что никто не хотел его смерти. Его всего лишь просили уйти в тайгу.
Тунгус долго возился около убитого зверя. Он приседал на корточки то с одной стороны, то вставал, обходил тушу и приседал с другой, все рассматривал, словно выискивал что-то. Когда он снял, наконец, с туши шкуру, то удивлению охотника не было конца. Он обнаружил смертельное ранение прямо в сердце. Добравшись до пули, он убедился, что она выпущена не из его ружья. Значит, рядом был еще стрелок, который незримо и осторожно следует за ними. «Уж не Барбуда ли?», – подумал с тревогой Дженкоуль, но тут же отверг даже саму мысль об этом. С чего вдруг разбойнику рисковать своей шкурой и спасать то одного, то другого путешественника? Тунгус взял кусок медвежьего мяса, взвалил на плечо тяжелую шкуру и побрел в лагерь.
В лагере медвежье мясо приняли на ура.
– Никогда не думал, что медвежатина такой вкусный продукт! – удивлялся Вадим Петрович, уплетая за обе щеки запеченную Дженкоулем медвежатину.
– Между прочим, великий путешественник Нансен во время дрейфа на «Фраме» постоянно охотился на белых медведей, и это было единственным способом делать запасы свежего мяса.
Собственно, медведи сами приходили в лагерь полярников и становились добычей экипажа исследователей, – напомнил Катаев.
– Но я за то, чтобы здешние мишки обходили нас стороной. Мы лучше на водоплавающую дичь поохотимся, – усмехнулся Сидоров. – Оборони нас Бог от таких ужасов. Ты согласен, Дженкоуль?
Дженкоуль кивнул.
– Амикан – хозяин тайги. Плохо обижать хозяина, – очень тихо сказал тунгус. Его не расслышали. Всем показалось, что он по привычке разговаривает с лесными духами, попыхивая своей трубочкой.
– Через несколько дней доберемся до Енисейска, там сделаем остановку, поправим снаряжение, запасемся продовольствием и двинемся дальше, на Тунгуску. Эх, Николай Миронович, скорей бы Енисейск! Приходилось читать о нем, замечательный, пишут, город. Когда-то ведь был одним из главнейших сибирских городов. Отсюда шли экспедиции по всей Сибири, в особенности на Лену.
Сидоров потер руки.
– Трапани очень серьезно хочет осваивать сибирские реки. Енисейск, Тобольск, Туруханск – главнейшие транзитные пункты.
– Да уж пусть лучше наш одесский Трапани, чем иноземные компании, – заворчал Яковлев.
Черчилль нахмурился.
– Свободный рынок, господа, мы за свободный рынок. Пусть все решает предприимчивость и фарт.
– Ой-ой-ой! – опять не удержался Яковлев. – Слыхали мы про ваш рынок и предприимчивость. А ваши заградительные тарифы, а ограничительные пошлины, а трастовые сговоры, а стачки предпринимателей?! Уж вы-то свободный рынок? Это мы свободный рынок, всякого принимаем сразу в объятия, а нам вместо стоящих товаров, как древним индейцам, конкистадоры бусы и конфеты завозят.
Ну уж нет, друг мой! Мы за честную торговлю, а уж как ты ее назовешь – свободный рынок, или таможенный союз – мне лично все равно.
– Ну вот, опять наши Рикардо Смиты лбами столкнулись, – захохотала Элен. – Они у меня знатные специалисты по торговле. Ни разу в жизни ничего не продали и не купили, но рассуждают, как крупные коммерсанты. Но радует патриотический настрой. И потом, все же давно решено: Черчилль начинает разработку галечников, а ты, Вадим Петрович, создаешь транспортную компанию.
Будешь доставлять добытый камень, песок на промывку. Глядишь, а там и самоцветы и золото обнаружатся! То-то станем все мильонерами! А может, лучше тугуном займемся? Начнем эту рыбку разводить и ловить и продавать по всему свету.
Консервный заводик поставим, Федор-Григор нам поможет с уловом.
Элен не могла остановиться и заражала всех своим хохотом. Только автомобилист и велосипедист не разделяли общего веселья.
«Рикардо Смиты» были серьезны.
– Мадам, вы гениальный предприниматель, – подчеркнуто вежливо ответил Черчилль. – Как это говорится по-русски? Вашими устами да Богу в уши. Вы еще услышите о моей предпринимательской жилке. Не сомневайтесь!
Наконец Яковлев, который вдруг осознал всю смехотворность ситуации, громко захохотал, так что расположившийся где-то неподалеку филин встрепенулся и заухал свою ночную песню. Уханье филина так комично сочеталось с басовитым смехом Вадима Петровича, что все, сидевшие у костра, разразились поистине гомерическим хохотом. Окончательно растревоженная ночная птица, ухнув еще несколько раз, зашумела крыльями. Наверное, сменила свою позицию, перебралась на другой холм, откуда не было видно костра и где ей никто не мешал спокойно выслеживать добычу.
За разговорами прошла часть ночи. Уснули все очень поздно. Слишком много переживаний выпало в этот день.
Утренняя тайга встретила путешественников разноголосием. Оно было везде, оно окружало путешественников. Это был успокаивающий голос самой природы. Звучала, казалось, даже сама земля. Если опуститься на землю и замереть, то непременно услышишь необычные шорохи, увидишь то, чего никогда не замечаешь, стоя в полный рост. Каждый сантиметр таежной земли существовал в напряженной деятельности.
Первым пропажу заметил Сидоров. Вечером, он помнил это хорошо, Дженкоуль растянул на молоденьких сосенках медвежью шкуру – метрах в тридцати от дома, с ветреной стороны, почти у самого края террасы, ведущей к реке. Дженкоуль тогда сказал ему, что, увидя шкуру, другой медведь не придет в лагерь, будет бояться запаха большого амикана. А теперь шесты повалены, и лишь клок шерсти напоминал о вчерашнем происшествии.
– Какой презент пропал! – сокрушался Сидоров. – Мистер Трапани был бы очень рад иметь шкуру сибирского медведя. Да, Дженкоуль, сплоховал ты, братец. Надо было ее куда-нибудь поближе да повыше повесить.
Поскольку прямого вреда пропажа никому не принесла, никто не стал углубляться в расследование. Все решили, что это сделали лесные звери, может быть, лисицы, а может, забредшие в эти места волки.
После завтрака в лагере стало тихо. Дженкоуль ушел на охоту. Никола увязался за Черчиллем, любимым занятием для которого стал сбор минералов, попросту – камешков. Сидоров писал отчет о пройденном пути. Яковлев и Элен хлопотали у костра, придумывая новое блюдо из медвежатины и в конце концов решили запечь ее в глине, благо глины было по всему речному откосу в изобилии. Куски мяса оборачивали в широкие листья лопуха, затем обмазывали глиной, так что получались большие глиняные лепешки, лепешки закапывали в жаркие угли.
Крики Степана заставили всех, кто был в лагере, бросить свои дела и стремглав нестись к мыску, что выдавался в реку, образуя естественную бухточку, удобную для стоянки судов. Когда запыхавшиеся путешественники прибежали на зов, Степан молча ткнул рукой в гальку у себя под ногами.
Катаев осторожно ощупал выступавший из галечника остроконечный предмет. Ножом стал снимать верхний слой гальки и грунта, который был под ней. Он удалял верхний слой речного наноса. Наконец четко проступили очертания какого-то конусовидного предмета.
Катаев продолжал свою работу, пока наконец принадлежность предмета не определил Вадим Петрович.
– Но это же бивень, господа, самый настоящий слоновий бивень!
– Мамонта, – поправил его Катаев.
Он осторожно, миллиметр за миллиметром, отбрасывал грунт от бивня, пока наконец нож на уткнулся во что-то твердое.
– Да, да, да! – воскликнул Катаев. – Мерзлота! Скорее всего, бивень – только начало уникального открытия. Под землей, в мерзлоте, может быть целый сибирский мамонт!
– Какая прелесть, – прошептала Элен. – Вдобавок ко всем нашим находкам и приключениям мы нашли мамонта!
– Точно, мерзлота, – Вадим Петрович, стоя на коленях, рассматривал почву, из которой торчал кусок мамонтового бивня.
– Если здесь сохранился и весь его скелет, это будет находка мирового уровня. Степан, слышишь, это твое открытие!
Катаев еще какое-то время очищал пространство вокруг бивня, но скоро понял, что это работа не одного дня и даже не одной недели.
Увы, у нас нет ни времени, ни сил провести полноценные раскопки. Отметим это место на карте и по возвращении передадим сведения в ВСОРГО. Возможно, это подвигнет их на специальную экспедицию.
Он потрепал сына по голове и не удержался еще раз похвалить мальчика.
Тем временем Дженкоуль, ушедший из лагеря совсем в другую сторону, вышел к Енисею в том месте, где река делала крюк. И если смотреть сверху, то была видна водная петля. У берега, в этой естественной гавани, вода, кажется, застыла на месте. Тунгус спустился к воде, зачерпнул из реки и напился маленькими глотками. Потом сел, раскурил трубочку и стал думать. Он знал, что взял медвежью шкуру.
Зачем понадобилась шкура маленькому хозяину? А зачем Никола ночью в тайгу ходил, да еще американца сманил? Случайно или нет? Правда, что нашел он необычную зеленую гору? И как они вернулись живыми, если оказались у Чертова кладбища? Кто помог им выбраться из адского круга, коли зашли в него? Догадки одна за другой рождались в голове проводника. И по всему следовало, что надо бы поговорить со Степаном. Предупредить маленького хозяина, что с Николой-то шутки плохи. Попадешь под руку, как комарика раздавит без жалости.
Для Дженкоуля ясным было, что медвежья шкура заинтересовала Степана не случайно. И ночная вылазка Николы и Черчилля могла быть как-то с этим связана.
Выкурив трубочку забористого табаку и передохнув, Дженкоуль встал, повернулся к реке спиной, чтобы выйти на тропинку, ведущую в лагерь, и остолбенел. Метрах в двадцати вправо от тропинки стояло пять или шесть огромных вековых лиственниц. На них он увидел то, что повергло его в трепетный ужас и заставило упасть на колени.
Потом тунгус вскочил, бросился к деревьям и обнял самое большое.
На стволе одной из огромных лиственниц, верхушки которой не было видно с земли из-за ее собственных веток, он увидел вырезанное изображение лица. Дженкоуль знал, что это значит: когда умирал шаман, тунгусы вырезали его личину на стволе живой лиственницы. Отныне это место считалось священным для любого лесного человека.
Дженкоуль из рода Сычегир заплакал. Он не показывал слабины ни тогда, когда по трагической случайности оказался на каторге, терпя страдания и боль от тяжкой работы, от одиночества и потери близких; ни тогда, когда, еще будучи свободным человеком, он, увлекшись охотой, не заметил глубокого ручья и провалился по пояс: казалось, лед, сковавший всю его одежду, сантиметр за сантиметром отнимал у него жизнь.
Он сумел выжить на каторге, сумел, попав в бедственное положение, развести огонь и не погибнуть зимой в таежной глуши. А сейчас, стоя же у лика, он плакал. Но плакал от счастья. Он узнал его великого шамана из рода Сычегир. Узнал сразу, по лбу с глубокими характерными морщинами, по бровям вразлет, по тонким губам, узкая складочка которых ясно говорила о твердости характера этого человека.
Дженкоуль стоял и раскачивался в такт никому не слышимой музыки, которая играла у него внутри и называлась волнением сердца. Он вспоминал свое детство, своих родителей, бабушку, которая садила его к себе на колени и с удовольствием рассказывала о том, как жили их предки, за что лесные люди так любят свои леса и почему тайга тоже любит своих лесных людей. Она говорила о великом шамане из рода Сычегир, о его шаманском чуме, который никто никогда не видел, ведь если человек побывает возле него или покажет его другому человеку, духи накажут ослушников. Дженкоуль раскачивался и вспоминал первую охоту, раненого медведя, который достал его огромной лапой и глубоко поцарапал грудь.
И камлание шамана, просящего у духов исцелить молодого охотника Дженкоуля…
Экспедиция к берегам Сибири
Историческое отступление, составленное автором по страницам сибирской печати, из которого читатель узнает о новой экспедиции русских моряков к берегам Сибири по северным морским путям
«5 июня Августейшему Генерал-Адмиралу великому Князю Алексею Александровичу представлялись офицеры экспедиции лейтенанта Добротворского, которая в половине будущего июля отправится через Ледовитый океан к берегам Сибири. Его высочество подробно расспрашивал лейтенанта Добротворского о предстоящем плавании, рассматривал чертежи судов и пожелал успеха в экспедиции.
Задача лейтенанта Добротворского заключается собственно в том, чтобы довести до устья Енисея вверенные ему суда, а затем доставить на них вверх по реке до города Енисейска груз рельсов для строящейся сибирской железной дороги. Груз этот прибудет к устью Енисея ранее лейтенанта Добротворского, на особо зафрахтованном пароходе для экспедиции. Как известно, в настоящее время строятся в Англии, в Думбертоне, на заводах братьев Денни три специальных судна. Одно из них – двухвинтовой пароход в 370 тонн, длиною в 117 футов, а шириною в 23 фута. На нем будет 18 человек команды, 3 офицера и доктор. Предполагаемая скорость хода 8,5 узлов.
Другие из строящихся судов – речной колесный пароход в 165 футов длины и 22 фута ширины. На нем будет 19 членов команды и 3 офицера. Предполагаемая скорость 7,5 узлов.
Третье судно – стальная парусная баржа длиною 116 футов, шириною 32 фута, сидящая при полном грузе на 9 футов. На ней будет 12 человек команды и три офицера. Суда эти, как известно, названы именами исследователей нашего севера – двухвинтовой пароход «Лейтенант Овцын», колесный «Лейтенант Малыгин» и парусная баржа «Лейтенант Скуратов» – и зачислены в третий ранг судов. По сообщению «Кронштадского вестника», на двухвинтовом пароходе кроме лейтенанта Добротворского отправятся лейтенант Цим, мичман Пизани и доктор Бунге: на колесном пароходе – лейтенант Шведе, лейтенант Семенов и мичман Коломейцов; а на барже – лейтенант Тундерман и лейтенант Патон и мичман Балк.
Чтобы следить за постройкой и подготовкой строящихся судов, лейтенант Добротворский 6 июня выехал уже в Думбертон. Часть команды отправлена в Англию еще ранее, на эскадренном броненосце «Император Николай 1», а другая часть и офицеры выедут около 1 июля. Баржа пойдет до Вардэ на буксире частного парохода и, вероятно, несколько ранее других. Винтовой и колесный пароходы пересекут ближайшим путем Немецкое море, войдут в норвежские шхеры и поднимутся до Вардэ. Здесь все три судна возьмут полные запасы угля, морошки (одно из лучших противоцинготных средств), теплой меховой одежды, которая будет выслана из Архангельска, и по одному ледяному лоцману. Продовольственных запасов предполагается взять на 14 месяцев. Морское начальство приняло все меры к тому, чтобы суда экспедиции были снабжены всем необходимым. Суда будут снабжены ледяными якорями, водолазными аппаратами, пешнями для колки льда, пилами, необходимым запасом тросов, сетками для ловли рыбы и т. д.
На каждое из судов предполагается отпустить по одной пушке Энгстрема, а также ружья и револьверы по числу команды. Кроме офицеров на каждом из судов будет по одному боцману, несколько рулевых, сигнальщиков, марсовых, водолаз и нужное число машинной команды. Кроме доктора в экспедицию назначается особый фельдшер.
После погрузки суда рассчитывают идти все вместе, придерживаясь пути экспедиции барона Кнопа, т. е. через Югорский Шар к северной оконечности полуострова Ямал, затем суда пойдут в устье Енисея. Здесь экспедиция в конце августа или начале сентября будет встречена промерной партией лейтенанта Залевского, которая проводит ее до Енисейска, где решено сложить рельсы.
Партия лейтенанта Залевского, кроме помощи в разгрузке рельсов, имеет целью сделать беглый промер Енисея и обставить фарватер его предостерегательными знаками. Партия эта, состоящая из 14 нижних чинов под командой лейтенанта Залевского и его помощника, мичмана Ведерникова, выехала уже 3 июня из Петербурга и с возможною скоростью отправится прямо в Красноярск».
Правительственный Вестник, 1893
Глава семнадцатая
Барбуда
Мы оставили Барбуду и его подельников в Кежме, где они появились спустя некоторое время после отплытия наших путешественников. Вскоре разбойники отправились за ними вслед.
Они также шли на трех лодках. Шли налегке – у них не было необходимости в научном оборудовании, в большом запасе боеприпасов, в зимней одежде и прочем экспедиционном инвентаре.
В планы Барбуды не входила зимовка на Подкаменной Тунгуске. Налегке он за день успевал пройти значительные расстояния. Почти нагнав экспедицию, шайка тщательно скрывалась до поры до времени. Барбуда, конечно же, не знал, какие приключения и испытания выпали на долю путешественников.
Они шли след в след. Так же, как и экспедиция, отряд Барбуды проходил трудные пороги. Без особых потерь они проскочили опасные мели.
Так же, как и Степан, обнаружили пещеру одинокого охотника. Наскальные рисунки вызвали у разбойников не меньше уважения, чем у членов экспедиции Катаева. Крестясь и охая, они застыли перед скалой, где древний художник нарисовал сцены охоты и рыбалки. Простые сцены были одновременно и реальны и загадочны. Словно бы только вчера неизвестный пращур с кистью и краской оказался здесь и работал всю ночь.
Как и Катаев со спутниками, Барбуда со своими людьми ночевал неподалеку от Стрелки. Никола каждый раз оставлял на привалах тайные послания для главаря. Они заранее договорились, что послания можно будет найти под самым высоким деревом у костра. Никола клал записку с кратким отчетом, а также названием того места, куда они отправятся дальше, в неприметный кожаный мешочек, который по цвету сливался с таежной подстилкой, и присыпал мешочек лесным мусором.
Так что Барбуда всегда был осведомлен о планах Катаева. Но разве мог Никола заранее предугадать происшествие с Чертовым кладбищем и с медведем или с бивнем мамонта?..
…Барбуда, кажется, сотый раз перечитывал послание Николы: «Самоцветы кругом. Галька на вес золота. Американец иностранные компании. Зеленая гора. Завтра отплываем». Бородач старался понять важность написанного, сложить в общую картинку рубленные фразы. Что значит «кругом самоцветы»? Откуда там самоцветы? Разумеется, места, указанные Николой, дикие, но и там частенько бывали люди, останавливались на ночевки и дневки путешественники и рыбаки, и никто никогда не сообщал о самоцветах. Может быть, Никола хотел сказать что-то иное? Но что? А как следует понимать слова: «Американец иностранные компании»?..
Пока Барбуда пытался увидеть тайный смысл в посланиях Николы, его люди отдыхали. Осталось их человек семь. Кто-то сбежал в тайгу еще в Кежмах – рассказы золотоискателей страшная сила. Послушаешь их, так покажется, что в тайге за каждым кустом – по самородку. Кто-то, не выдержав запрета, который атаман наложил на любые самостоятельные активные действия, способные вызвать шум и привлечь внимание, подался с какой-нибудь ватагой в другие места в надежде легкого фарта. В другое бы время Барбуда в две минуты лишил бы нарушителей всякой охоты перечить ему, Барбуде. Но не в этот раз. Сейчас Барбуде нужна была тишина.
Разбойник долго ходил по берегу, время от времени поднимая гальку, внимательно ее разглядывая и подбрасывая ее в ладони. Он даже пробовал ее на зуб, может быть, Никола хотел сказать, что в гальке спрятано золото?! Но нет, ничего подобного, обычная речная галька.
Зеленая гора? Может быть, тайный замысел записки кроется именно в этих словах? Ведь Никола наверняка должен был писать о чем-то важном.
Барбуда решительным шагом пошел к лодкам.
– Шлем, Кондрат, Митяй, Щукарь, осмотрите местность. Ищите зеленую гору.
Раздался заливистый голос Шлема:
– Зелену гору? Барбуда, тыдыть-растудыть, откуда тут зелена гора. Не, мужики. Вы сами-то видали где по жизни гору зелену цвету?
Барбуда, не замечая подковырок, продолжал давать распоряжения:
– Шлем, ты старшой. И кстати, поосторожнее, без шума.
– Атаман, что-то ты в последнее время тихой стал. Не гоняешь по делу! – осторожно прогнусил Митяй.
– Зато без делу достается, – не удержался Щукарь.
Барбуда зыркнул в сторону подельников, и они вмиг замолчали, потупились. Взгляда Барбуды выдерживали немногие. Такой прищур его не сулил ничего доброго.
– От теперь узнаю нашего атамана, – захихикал Щукарь, вмиг сообразив, что Барбуда не в настроении, и желая к нему подольститься.
Разбойнички пошли вдоль берега, осматриваясь.
Дойдя до места, где река делает петлю, они повернули в тайгу, не обнаружив в прибрежной части ничего интересного. Сам Барбуда, оставив одного человека дежурить у лодок, с другим своим подельником с характерной кличкой Таран углубился в тайгу в другом месте.
Шлем, Кондрат, Митяй, Щукарь изучали прибрежную часть леса. Шли гуськом, поскольку встали на тонкую тропинку, едва заметную в густом подлеске. Вначале шли аккуратно, сосредоточенно молчали, еще помнили пронизывающий взгляд Барбуды. Но по мере удаления от лагеря чувство вседозволенности возвращалось к разбойничкам. И шли уже не так собранно, все реже оглядывались по сторонам, все чаще переговаривались и посмеивались над Николой, который написал хозяину про какую-то непонятную Зеленую гору – а им теперь отдуваться, рыскать по нехоженым лесным дорогам.
– Портки береги, Щукарь, вечно за сучки да валежины цепляешься. Новы портки Барбуда токо через год купит. А денег-то у тебя нема, все просадил в Кежмах. Говорят, ты вдовую скадрил, да так лихо, что чуть в тебе жениха не признали?
– Помолчал бы ты, Митяй, сам-то где тогда полночи шарахался? А? Барбуда узнает, что слинял в трактир, коды все уже до дому пришли, вот тогда поостришь. После Барбуды и память улучшится. И челюсть подвижнее станет, и глаз дергаться перестанет.
– Да ладно тебе, Щукарь. Чего злобный такой? Я ить в трактир по делу отполз.
– Ой, держите меня! Счас с горки скачусь! – запричитал-захихикал Шлем. – Какое такое дело у тебя в трактире, нам известно!
– Ну, и какое?
– Сякое…
Мужики шли, беззлобно лаясь между собой, и сразу не заметили, что тропинка пошла вдоль скальной стенки вниз. То тут, то там торчали беспорядочно острые валуны, серые, с островками мха. Сверху нависали перистые хвосты папоротника. Вдоль росли небольшие лохматые сосенки, облепившие подходы к самой скале.
– Ну, и че, скала себе. Не зеленая, не белая. Обычная себе скала, – бурчал Митяй, который шел первым.
– Что делать будем? Здеся тупик, через скальник полезем али нет? Может, не будем?
– Не, не будем, – поддержал его Шлем. – Давай вбок сдадим, может, там другая тропинка есть.
Обойдем, поглядим, чего там делается.
Они стали обходить скальные выступы слева, то спускаясь, то поднимаясь по перелеску. Тайга становилась все реже и реже, и, кажется, впереди уже блеснула гладь речной воды.
– Итить его так! – закричал Митяй и первым бросился вперед. Он увидел такую же скальную стенку, от которой они ушли. Она была повыше и практически открыта: лесная растительность ее не скрывала. Это была даже не скала, а какой-то огромный одинокий валун-гигант, похожий на высоченный конус с выступами-отростками.
Странно, но вся растительность будто отступила от этой скалы, словно вытолкнутой из-под земли какой-то чудовищной силой. Когда на него попадал свет, конус отсвечивал зеленоватым цветом. Издалека он казался совершенно зеленым, а вблизи эта зелень терялась под каким-то белесым налетом, казалось, что пыль осела на скале и въелась в каждую её трещинку.
Разбойники, раскрыв от удивления рты, рассматривали находку.
– Итить его так, – не переставал бубунить Митяй. – Вот тебе и зеленая скала. Значит, не привиделась она Николе.
– Да она и не зеленая вроде, а, Митяй?
Митяй уже достал топорик из-за пояса и отковырял от самого подножия кусочек.
– Не зеленая, говоришь? Накося, глянь, – и Митяй сунул Шлему скол.
– Так это ж нефрит! От чудо так чудо. Никогда не видал столько нефрита в одном месте. Ну, в деревне точили из него разные цацки девкам на украшенье, но чтоб такой каменюка!..
– Чудно, – Щукарь перекрестился. Это ж богатства-то сколько! Кому бы продать целиком?! Щукарь, присев на корточки, трогал скалу и прикидывал в уме, сколько денег можно выручить за нефритовую гору.
– Ага, Барбуда тебе даст денег! Жди сто лет. А так-то, конечно, продать хорошо бы!
Мужики замолчали. Помолчав, обдумав выгоду такой крупной коммерции, они наперебой заговорили.
– Сговоримся ничего Барбуде не сказывать, а?
– Ну, да, так мол и так, все обшарили, ничего не нашли. Мало ли чего Никола насочинял.
– Ох, братцы, чует мое сердце, добром это не кончится. Коли узнает Барбуда про наш сговор, зашибет без лишнего слова.
– Да поди не узнает, Шлем, коли ты язык будешь держать где надо.
– Я-то буду, ты сам, Щукарь, не проговорись. Не забыл, как год назад из-за твоей болтливости мы едва ноги унесли из Урика?
– Ну, это когда было! Я ж с той поры поумнел.
Уж больно хлебосольно хозяйка привечала, кто ж знал, что у ей брательник в полиции сторожем числится. Я ей про наши геройские подвиги особо и не сочинял. Так, пару слов сказал, а она, вишь, мудреная, смекнула, что Щукарь не простой хлопец, а залетный разбойничек, и пока я в баньке косточки парил, брательнику и намекнула. Ох, и деру я давал! В чем маманя родила, в том через поле и речку шуганул. А энти полицейские и бегать не могут, совсем их распузырило на казенных-то харчах.
– Короче, мужики, так я думаю, – Кондрат жестом позвал всех к себе поближе. – Первую загадку Николы мы разгадали, зеленую гору нашли. Помолчим покамест, все одно Барбуда ничего с ней счас не сделает. А мы после энтой вылазки, глядишь, вернемся в эти места, геолога какого прихватим.
Разбогатеем, братцы. Сколько можно у Барбуды шестерками ходить.
На том порешили и пошли обратно в лагерь.
Спускались теперь по другому склону, так было дольше, но никто не думал об этом, все были заняты обсуждением нефритовой горы. А ну, как и другую загадку Николы удастся решить – галька на вес золота да самоцветы кругом! – мечтали сорвиголовы.
Хотя, диво дивное, откуда самоцветы на речном берегу? Какая такая галька может быть на вес золота? И тут же успокаивали себя: чем черт не шутит.
Северная сторона склона оказалась менее лесистой. Передвигаться было легче, хотя идти пришлось наугад – ни одной даже мало-мальски заметной тропинки они не нашли. Мшистая, набравшая влагу таежная подстилка скользила под ногами, и они пару раз едва не срывались вниз, благо уклон небольшой, хватались за деревья и тормозили.
Первым шел Митяй, затем Шлем, Щукарь, и замыкал всех Кондратий. Вдруг на горизонте блеснула водная гладь.
– Ой, братцы, кажись, к берегу выходим, – обрадовался Щукарь. – И то, надоело по холмам скакать. Эхма, прокачусь! – Щукарь поднял кусок засохшей лесины, оседлал ее, словно коня, и поехал вниз со склона, семеня да подпрыгивая. Мужики засмеялись. Такой прыти от ленивого Щукаря не ожидали.
– Ну, пусть себе несется, ухажер наш. Мы-то не спешим никуда. Счас первым в лагере объявится, его Барбуда к новой работе приставит.
Первым неладное почувствовал Митяй. Еще спускаясь с холма, заметили мужики почти ровное место, словно кто-то срезал всю растительность по окружности. Но издалека оно казалось лесной прогалинкой на удивление правильной формы.
Но чем ближе была прогалина, чем ниже спускались разбойники, тем ощутимее становился неприятный запах, будто бы пахло горелым.
– Запах сшибает, мужики. Чуете?
– спросил Митяй, который шел первым. Щукарь был где-то впереди, его потеряли из виду.
– Есть такое дело. А я поначалу думал, что показалось. Что-то мутить меня стало, – сказал Шлем.
– И меня тоже чего-то подташнивает.
И тут раздался истошный вопль Кондратия, который замыкал спуск.
– Стойте! Назад, говорю! Это Чертово кладбище.
Я слышал о нем. Ровная полянка, страшная, над ней даже птицы не летают. А коли залетает птаха, падает замертво. И запах горелый. Ну, точно, оно! Назад, мужики, на холм! Тут проклятое место! Мужики попятились назад, подальше от лысого круга. Потом развернулись и скорее полезли назад к вершине холма, чтобы как можно быстрее перевалить через него и оказаться в безопасности. Залезли подальше, отдышались.
– Где Щукарь?!
– Видать, нету Щукаря уже на этом свете. Вперед побежал, да на поляну горелую попал. Значит, преставился наш подельник!
– А что ж, Никола даже не намекнул на эту напасть? Сгубить нас решил?
– захрипел Кондратий.
– Сдается мне, что попади Никола сюда, он бы вообще ничего уже написать не мог. Прости Господи, жуть-то какая. Ну, Кондратий, спасибо, уберег ты нас от верной погибели. Я ведь ничего и не учуял. Только голова потяжелела, да руки с ногами свинцом налились. Насилу вскарабкался. Сердчишко-то выскакивает, – Митяй приложил руку к груди. – Бухает, словно колокол.
Шлем тоже сидел сам не свой, кровь прилила от быстрой ходьбы в горку.
– Что это за место такое гиблое? Откуда горелость прет? Пожаров вроде не видать.
– А ты спустись еще разочек, поисследуй как надо.
– Заткнись, Кондратий. Я из интересу… В лагерь они вернулись старым путем.
Барбуда, как ему казалось, придумал хитрый план: проскочить незаметно Енисейск, Подтесово и Назимово, добраться до Вороговского многоостровья, где Енисей разливается на десятки километров, а широкое русло делится на десятки проток, которые в свою очередь образуют многочисленные острова и островки. Затеряться тут ничего не стоит. Здесь, совсем недалеко от устья Подкаменной Тунгуски, Барбуда и решил захватить экспедицию и заставить Катаева делать то, что потребуется ему, Барбуде. То, во имя чего он поставил на кон всё. Барбуде очень хотелось сделать хотя бы короткую остановку в Енисейске.
Но кто знает, не рыщут ли уже и тут помощники Блинова, не всплыло ли и его, Барбуды, имя в связи с дерзким убийством купца Перевалова.
Страх гнал его вперед.
Экспедиция тем временем занималась повседневной работой: геодезическими сьемками, промерами глубин, геологическими осмотрами, составлением гербария. А Барбуда, словно бы потеряв голову, без сна и отдыха, в предвкушении своего успеха, шел к Вороговскому многоостровью. Но, как случается нередко, люди, движимые страстями, нередко совершают ошибки, и порой роковые, которые сводят все дело к нулю. И тогда успех, который, казалось бы, уже почти достигнут, в мгновение ока превращается в неудачу.
Но все по порядку, ибо хроника событий имеет важное значение для нашего повествования… Пока Барбуда идет к своей цели, Катаев после долгих раздумий решает, что экспедицию следует завершить именно в Енисейске. Он поделился своими мыслями с остальными членами экспедиции, и все с огласились, что это будет разумно. Тем более что два месяца пути дали столь обширный и разнообразный материал, который потребует немало времени на обработку.
– Правильное предложение. Зачем нам в зимовку уходить. Под снегом, который в тех местах вот-вот ляжет, мы ничего не найдем. Жаль, правда, что на самой Тунгуске мы не побывали, – сокрушался Сидоров. —
Хотя, с другой стороны, Трапани покажет голландцам наши отчеты по Ангаре, по Енисею, наши рефераты по Карскому морю.
И, будем надеяться, оценит работу и поддержит следующую экспедицию. Ну, разве не понятно, что за один сезон такое расстояние покрыть невозможно! А в Енисейске можно организовать работу с гидрологическими и метеорологическими архивами.
– …и на следующий год прямо из Енисейска рвануть на Тунгуску, – закончил Яковлев. Что скажешь, Черчилль? Ты еще не раздумал вернуться к нам в следующем году со своими капиталистами?
– Я думаю, можно заинтересовать деловых людей, и не только американцев, но и российских подданных.
Все дружно поглядели на Черчилля, улыбаясь в знак одобрения и поддержки.
Но американец делал вид, что не заметил реакции приятелей.
– Отлично. Не будем, конечно, загадывать на год вперед. После всех наших приключений я становлюсь суеверным. Но ваше предложение мне нравится. Зиму поработать с собранными материалами, а поздней весной выйти в путь.
Все зааплодировали, а Катаев картинно поклонился, планы на будущее всем понравились. И все дружно засмеялись, каждый – радуясь своим тайным мечтам: кто встрече с родными, кто возвращению на родину, к житейским делам.
– До Енисейска еще день пути, а то и полтора, заметил Вадим Петрович.
– Жаль, нам не хватило времени, а тут рядышком, если судить по карте, интересное инженерное сооружение находится. – Яковлев разложил на коленях карту и ткнул пальцем в точку на Енисее.
Сидоров склонился над указанным местом и прочитал, растягивая слова: «Обь-Енисейский канал. Устье реки Касс. Левый приток Енисея, напротив острова Касовского».
– Мда, любопытный гидрологический объект соорудили наши местные инженеры и строители.
– Я слышал что-то об этом. Говорят, там применялись какие-то поразительные технологии. Но самому бывать не приходилось, – сказал Катаев.
– Неужели эту стройку все-таки удалось завершить? – отозвался Сидоров. – Это, конечно, не Суэцкий канал, но в дикой, практически ненаселенной местности сделать такую работу!
– Обижаете, батенька, – Яковлев вел себя, как краевед и заправский географ-путешественник. – Обь-Енисейский канал, представьте себе, существует не на бумаге, а в реальности, в этой самой непроходимой и безлюдной тайге, о которой только что изволили господин Сидоров рассуждать. И не просто существует, работает. Ра-бо-та-ет.
– Ох и устал я от ваших российских чудес, – запротестовал Черчилль. – Что у вас за жизнь, каждый день пусть маленькое, но чудо! Чудесный вы народ, чудесная страна! Нет, ну в самом деле, господа. Я говорю одному русскому: хорошо бы наладить выпуск двухколесных велосипедов для взрослых и трехколесных для младенцев. А он мне в ответ: «Как раз вчера и заложили кирпич в фундамент нового велосипедного завода».
Говорю другому, что было бы неплохо устроить пансибирские соревнования между авто и велосипедами. А он мне в ответ: «Разумеется, как раз через неделю проводим жеребьевку».
Читать бесплатно другие книги:
