Три сердца и три льва (сборник) Андерсон Пол

Глава 24

Где– то далеко, на границе слышимости, звучали рога. В них был шум ветра и моря, грохот огромных крыльев, крики ястребов, карканье ворон. И Хольгер понял: это мчится Дикая Охота. А дичь -они трое.

Он вскочил на Папиллона, конь помчал, Хольгер на скаку подхватил Алианору и усадил за спиной. Сарах уже обогнал его. Белая лошадь и всадник в изорванных белых одеждах неслись в лунном свете, как духи. Подковы звенели, грохотали оземь.

Слева серебряно светила луна. Обок проносятся деревья, под копытами стелется темнота, камни стреляют из-под подков; шип травы и шум веток как хохот. Хольгер ощущал, как под ним ходят напряженные мышцы коня, как сжимают его талию руки девушки – Алианора без слов указывала ему дорогу, рассмотренную ею с воздуха. Позвякивали доспехи, скрипели кожаные ремни, ветер свистел в ушах. Но громче всего было тяжело дыхание Папиллона, его шалое хрипенье.

Вокруг сияли звезды, невообразимо далекие. Созвездие Лебедя сверкало над головой, туманная дуга Млечного Пути протянулась по небу. Большая Медведица совершала свое извечное кружение вокруг Полярной Звезды. Все звезды были холодные. На севере Хольгер разглядел горные вершины, острые, как мечи, укутанные льдом, залитые лунным блеском. Сзади, за спиной, клубилась темнота.

Галоп, галоп, галоп! Рога в руках осужденных на вечное проклятье охотников трубили все ближе – пронзительно, рыдающе, с таким страданием, какого Хольгер в жизни не слышал. Сквозь посвист рассекаемого грудью коня воздуха датчанин расслышал в небе грохот копыт, лай бессмертных гончих. И пригнулся к гриве Папиллона, колыхаясь в ритме скачки; одной рукой он обхватил шею коня, другой придерживал Алианору.

Скорей, скорей, по серой, как пепел, равнине, под облаками и заходящей луной, галоп, галоп, галоп! Точка зачарованных охотников хлынула в его сознание мощной волной невыносимой безнадежности. Усилием воли Хольгер стряхнул ее, напряг взор, пытаясь рассмотреть цель их путешествия. Но впереди лежала пустынная равнина, а за ней – ледяные горы.

Сарах стал отставать. Его лошадь все чаще спотыкалась. Сарацин задирал ей поводьями голову, немилосердно шпорил. Хольгеру казалось, что адские собаки настигают. Неистовый вой раздался совсем рядом.

Он оглянулся, но все заслоняли разметавшиеся по ветру волосы Алианоры. Привиделся блеск металла, или нет? Что это за звуки, не грохот ли голых, лишенных плоти костей?

– Скорее, скорее, лучший из коней! Скачи, дружище, лети, как ни один конь никогда в жизни – вместе с нами преследуют весь мир! Скорее, хороший мой, это гонка со Временем вперегонки, гонка с ордами Хаоса! Пусть поможет тебе бог, даст тебе силы!

От рева рогов едва не трескался череп. Грохот копыт, лай гончих, стук голых костей – уже за спиной! Хольгер ощутил, что Папиллон сбивается с аллюра. Алианора пошатнулась, едва не свалилась с коня. Хольгер крепче прижал ее к себе.

Но что это там впереди, вверху, что за острый силуэт на фоне неба? Церковь святого Гриммина! Дикая Охота, завывая, неслась по пятам. Хольгер слышал шум огромных крыльев, видел, как сгущаются перед глазами клубы мрака. Господи Иисусе, я недостоин, но помоги же мне в этот миг!

Стена выросла перед ними. Дикая Охота окружила их полукругом. Хольгер почуял жуткий невообразимый холод, проникший в самое сердце. Показалось, что ветер свистит меж его собственных ребер.

Но Папиллон напрягся и прыгнул. Огромный вороной скакун над стеной и приземлился на той стороне. От удара Хольгер с Алианорой едва не вылетели из седла. Сарах скакал следом. Но его лошадь перепрыгнуть не смогла. Упала. Сарацин отпрыгнул, ухватился за кромку стены и рывком перебросил тело на церковный двор. Крик его лошади, короткий и пронзительный, утонул в завывании Дикой Охоты.

И вдруг все стихло. Даже ветер умолк. Тишина обрушилась на них, как вопль.

Хольгер наклонился и дрожащей рукой схватил ладонь Сараха. Другой прижал к себе Алианору. Огляделся.

Двор зарос травой и диким кустарником, почт срывавшим надгробья, окружавшие развалины церкви. Полосы мглы, кое-где выбеленные лунным светом, возносились вверх, неся влажные кладбищенские запахи. Прильнувшая к Хольгеру Алианора дрожала от холода.

Из отброшенной развалинами тени донеслись какие-то звуки. Шаги лошади, бредущей меж могил, старой, хромой, неимоверно измученной; она ступала неуверенно, спотыкаясь о надгробья, но двигалась прямо к ним, искала их. Горло Хольгеру перехватило от страха – это была, он знал, Кладбищенская Лошадь; кто ее увидит – умрет.

Папиллон не мог идти быстро – надгробья торчали из земли, как жадные пальцы, готовые схватить коня и свалить на землю. Сарах взял его под узду и осторожно повел. Они шли меж каменными плитами, пьяно накренившимися. Высеченные некогда на них имена давно стерлись и забылись. Шаги старой хромой клячи звучали все громче – шаткие, неуверенные, они неотвратимо приближались.

Тьма все гуще клубилась вокруг церкви, словно хотела скрыть ее от глаз нежданных пришельцев. Колокольня лежала в руинах, крыша провалилась внутрь, стены зияли пустыми глазницами окон. Путники медленно приближались к развалинам, нащупывая дорогу среди закутанных туманом надгробных камней. Копыта Кладбищенской Лошади захрустели по гравию совсем рядом. Но они уже были у входа в церковь. Датчанин спрыгнул с седла. Алианора упала в его протянутые руки. Хольгер взошел по стертым временем ступеням, бережно неся девушку.

– И ты тоже, – ласково сказал Сарах, заводя Папиллона внутрь.

Они остановились и смотрели на алтарь, освещенный сиянием заходящей луны. Высоко над остатками пресвитериума сохранилось распятие. Хольгер увидел Христа в короне из звезд. Снял шлем и опустился на колени. Рядом с ним преклонили колени Алианора и Сарах.

Они услышали, как уходит прочь Кладбищенская Лошадь. Когда ее неуверенные шаги растаяли в тишине, повеял ветерок, и мгла рассеялась. Хольгер подумал, что церковь не умерла, не обесчещена, осталась символом мира и покоя. Небо было ей крышей, а стенами – пульсирующий жизнью свет.

Он поднялся и привлек к себе Алианору. Знал, что поиски его окончены, и это знание причиняло боль. Нежно поцеловал девушку. И услышал тихий, ласковый голос Сараха:

– Так что же ты собираешься тут искать?

Не ответив, Хольгер подошел к алтарю. Перед ним увидел большую каменную плиту. Дрожь пробрала его тело, когда он коснулся ввинченного в плиту железного кольца.

– Вот оно, – сказал он. Вынул затупившийся, бесполезный уже меч, просунул в кольцо, действуя им, как рычагом. Плита оказалась ужасно тяжелой. Клинок выгнулся дугой, вот-вот мог сломаться.

– Помоги мне! – прохрипел Хольгер.

Сарах вогнал саблю в образовавшуюся щель. Мигом позже меч переломился с треском. Вдвоем они подняли плиту, перевернули. Она рухнула с глухим грохотом и разломилась на три части. Алианора схватила Хольгера за руку, шепнула:

– Слушай!

Он поднял голову. И услышал далекий шум марширующих армий. Мощный грохот копыт, звуки труб, предвещавший смерть, лязг оружия.

– Это орды Хаоса двинулись на человечество. Хольгер глянул в яму у своих ног. Там в нарождавшемся рассвете отливал голубым огромный меч.

– Со страхами покончено, – сказал Хольгер. Тому, что заключено в этом мече, никто не сможет противостоять. А когда демоны, которых дикари чтут, как богов, будут побеждены, их союзники – люди враз потеряют отвагу и разбегутся. Сейчас мы ими займемся.

– Но кто же ты? – шепнула Алианора.

– Еще не знаю, – сказал он. – Но скоро узнаю. Он выжидал. Чуял в себе мощь, но то, что его ожидало, превышало все людские меры и надежды. Он не собрал еще достаточно отваги, чтобы взяться за рукоять.

Взглянул вверх на Распятие. Нагнулся. И выпрямился, держа Кортану в руке.

– Я знаю этот меч, – прошептал Сарах.

Хольгер чувствовал, как его фальшивый облик тает, исчезает. И возвращается память. Теперь Хольгер знал, кто он такой.

Алианора прижалась к нему, Сарах положил Хольгеру руку на плечо, Папиллон ласково коснулся мордой его щеки.

– Что бы ни случилось, чтобы со мной ни произошло знайте – вы вернетесь невредимыми и с вами всегда будет моя любовь.

– Я искал тебя, друг, – сказал Сарах. – Искал тебя, Огер.

– Я люблю тебя, Хольгер, – сказала Алианора. Огер Датчанин, Хольгер Данске, которого старые французские хроники именуют «Огир ле Даноис», вскочил в седло… Он был датским принцем, которого еще в колыбели одарили силой удачей и любовью те из жителей Фаэра, что желали людям добра. Был тем, кто направился служить Карлу Великому и стал одним из знаменитейших его рыцарей, защитником христианства и человечности. Был тем, кто победил в бою Сараха, короля Мавритании, и стал его другом, и они странствовали вместе долгие годы. Был тем, кого любила фея Моргана; тем, кого она, когда подступила к нему старость, взяла к себе на Авалон, чтобы вернуть ему молодость. И он жил там с ней, но сто лет спустя язычники стали угрожать Франции, и он вернулся, чтобы задать им трепку. А потом, в миг своего Триумфа, был перенесен из мира смертных в неизвестность.

Одни уверяют, что он на Авалоне, на острове, на знающем власти Времени, ждет, когда вновь придет час спасти Францию; другие говорят, что он спит в подвалах замка Кронборг и проснется, когда враг станет угрожать Дании; но все забыли, что он был и останется человеком со всеми нуждами и слабостями рода человеческого. Для всех он – попросту Заступник.

Он выехал из церкви на равнину. Казалось, следом едет весь мир.

ЭПИЛОГ

Вскоре после окончания войны я получил письмо от Хольгера Карлсена. Узнал, что он жив, но больше не имел от него никаких известий, пока два года назад он в один прекрасный день не появился у меня в конторе.

Он очень изменился, выглядел гораздо спокойнее и старше, что меня ничуть не удивило – я помнил из того письма, сколько ему пришлось пережить, сражаясь в подполье. Он рассказал что снова нашел себе работу в Штатах.

– Зарабатываю на жизнь и только, – пояснил он. – А главное мое занятие – рыскать по антикварным магазинам. Старинные книги. Я отыскал несколько великолепных экземпляров в Лондоне, Париже и Риме, но этого мало.

– Это что-то новенькое! – воскликнул я. – Ты стал библиофилом?

Он рассмеялся – не очень весело.

– Не совсем. Расскажу при случае. – Стал расспрашивать о наших общих знакомых. Пребывание в Лондоне несомненно улучшило его английский.

Случай выдался вскоре. Думаю, ему позарез нужен был благожелательный слушатель. Он вступил в лоно католической церкви (учитывая его прежние взгляды, я готов считать этот шаг сильным аргументом в пользу подлинности его рассказа), но не это стало темой его излияний.

– Не думаю, что ты поверишь хоть слову из того, что услышишь, сказал он как-то в полдень, когда мы сидели у меня дома за пивом и бутербродами. – Но выслушай все же, ладно?

И он рассказал эту историю, как она ему помнилась. Закончил перед самым рассветом. Улицы были пусты, а фонари светили так тускло, что можно было разглядеть звезды. Он налил себе пива и долго созерцал стакан.

– И как же ты вернулся? – спросил я тихо, чтобы не вырвать его резко из задумчивости. Он посмотрел на меня взглядом лунатика:

– Понятие не имею. Я вдруг оказался здесь. Там, в том мире, я выехал на равнину и разогнал орды Хаоса, рассеял его войско. В какой-то миг мне стало казаться, что я одновременно сражаюсь на берегу, в другом мире и другом времени. И очутился на берегу, совершенно голый. Моя здешняя одежда вместе со мной не путешествовала и лежала теперь рядом. Меня зацепила парочка пуль – так, царапины. Я двигался чертовски быстро. Быстрее, чем может это сделать нормальное человеческое тело. Врачи говорят, что при сильных нервных потрясениях такое иногда случается. Резкое повышение адреналина в крови, или что-то вроде этого. Словом, я оказался среди немцев, вырвал у одного карабин и заработал им, как дубиной. Вскоре с ними со всеми было покончено.

Он скривился, вспоминая ту неприятную сцену, но продолжил:

– Те два мира – а миров наверняка гораздо больше – словно бы составляют одно целое. И там, и здесь шла та же борьба. Здесь – с нацистами, там – с Серединным Миром, но в обоих случаях – борьба Порядка против Хаоса, древний дикой магии, слепо пытавшейся уничтожить род людской, все его свершения. В обоих мирах помощь требовалась Дании и Франции. И в обоих появился Огер. Здесь, в этой Вселенной его деяния были рангом пониже – всего лишь какой-то берег, и человек в лодке, бегущий к союзникам, где он был необходим. И он обязан был спастись. Зная все, что случилось потом, легко понять, почему. Вот Хольгер Данске и помог ему вырваться на свободу. В том мире Каролингов я провел несколько недель, а сюда вернулся в ту самую секунду, из которой был взят. Забавная штука Время…

– А что с тобой было потом? – жадно спросил я.

Он тихонько засмеялся:

– Ну и намучился же я, когда они добивались, зачем я разделся, перед тем, как кинуться на немцев, и когда успел скинуть одежду… Хорошо еще, времени было мало – мы разошлись по одиночке, прежде чем я успел окончательно запутаться. И с той поры я был самым обычным Хольгером Карлсеном. А что мне еще оставалось? – пожал он плечами. – Я уже все знал о себе, знал, что – и в самом деле заступник, что разогнал в том мире орды Хаоса. А потом силой наложенного на меня заклятья был возвращен сюда, чтобы и здесь закончить свое дело. Кризис в обоих мирах миновал, задание было выполнено… Ну и вот, все пришло в норму, равновесие восстановилось, улегся вихрь, перемещавший меня во времени и пространстве. И я остался здесь – он посмотрел на меня устало.

– Знаю, о чем ты думаешь. Галлюцинации, видения и тому подобное. Я не в претензии. Спасибо, что хоть выслушал.

– Честно говоря, не знаю, что и думать, – сказал я. – А зачем тебе книжки?

– Не книжки, а книги. Старинные. «Гримоирес». Да-да, трактаты по маги. Сумела же как-то Моргана отправить меня в другой мир, – вдруг он грохнул кулачищем по столу: – И я найду способ вернуться!

С тех пор я не встречал его, не получал от него писем, не слышал о нем. Что ж, случается, что люди пропадают бесследно. Быть может, ему удалось перенестись в мир, о котором он мне рассказывал – если все это правда. Я хотел бы воздержаться от безапелляционных суждений. Но надеюсь, что так оно и есть. Но сейчас на наш мир надвигаются новые бури. И может настать миг, когда нам вновь потребуется Огер Датчанин.