Мы над собой не властны Томас Мэтью

81

Летняя форма включала в себя рубашку с коротким рукавом, без пиджака, правда брюки были из плотной полушерстяной ткани и фуражку снимать не разрешалось. Поскольку в вестибюле не было кондиционера, служащие открывали настежь двери в закрытый внутренний дворик, надеясь, что ветерок принесет прохладу.

Одно благо от жары: многие жильцы разъехались из города. Коннелл перетаскивал к джипам и «рейнджроверам» горы багажа и стойки с одеждой на вешалках, а жильцы, вручив ему десятку, уносились вдаль, в Хэмптоны или на Лонг-Бич-Айленд. Мистер Марку и тот уезжал на выходные за город. В пятницу, ближе к вечеру, он спускался в вестибюль в рубашке поло и с клюшками для гольфа в сумке, благоухая потом и лосьоном, и распоряжался, чтобы ему подогнали машину. Коннелл радовался — в отсутствие мистера Марку можно было читать не скрываясь.

Оставшиеся в городе жильцы особых хлопот не доставляли. Пароходный магнат, владелец состояния титанических масштабов, зачесывающий остатки волос поперек блестящей лысины, пробегал через вестибюль, не поднимая головы, всегда занятой и вежливый, — он будто извинялся за беспокойство. Были еще несколько акул-бизнесменов помоложе, еще не успевших обзавестись загородной резиденцией. Они останавливались поболтать с Коннеллом о спорте и о женщинах и совсем не важничали, если только он не порывался общаться на равной ноге. Они сами вызывали себе такси, а когда машина подъезжала, просили Коннелла не вставать, чтобы открыть двери, — но если он по собственной инициативе оставался сидеть, словно это само собой разумелось, его мигом одергивали холодным взглядом, враз позабыв минутное товарищество.

Самым преуспевающим из жильцов был, наверное, мистер Шенахан из квартиры 12C. Не по богатству — богаче всех был судовладелец, — а по влиятельности. Мистер Шенахан возглавлял банковско-инвестиционную компанию. Внешне он походил на кинозвезду: великолепный череп, идеальные зубы и подтянутое тело без грамма жира. Мистер Шенахан единственный во всем доме разговаривал со швейцарами как с обычными людьми. Коннелл не удивился, узнав, что он в студенческие годы сам подрабатывал швейцаром.

Мистер Шенахан много времени проводил со своим сыном Чейзом — тот прибыл к родителям на летние каникулы. Мистер Шенахан специально приезжал в лимузине, чтобы пообедать дома с Чейзом. Иногда он возвращался с работы пораньше и вскоре снова появлялся в вестибюле вместе с сыном — оба в тренировочных костюмах. Они разминались во дворе, а затем отправлялись на пробежку в Центральный парк, да еще после пробежки выполняли по скольку-то отжиманий. Строго говоря, заниматься этим во дворе не полагалось, но на нарушение смотрели сквозь пальцы, потому что мистер Шенахан отличный парень и целый год сына не видел.

Иногда мистер Шенахан с Чейзом присаживались на банкетку в вестибюле — завязать шнурки перед тренировкой или отдышаться после. Они добродушно задирали друг друга, точно первоклашки. Мистер Шенахан явно гордился сыном. Чейз в пятнадцать лет уже вымахал выше шести футов ростом, почти сравнявшись с отцом. Когда они трусцой выбегали во двор, у Коннелла сердце невольно сжималось.

В целом ему понравилось работать наверху. Только в середине дня, когда солнце заливало вестибюль беспощадным светом, а густой влажный воздух глушил далекие гудки автомобилей, Коннелла одолевало раскаяние. Мало того что он свалил заботу об отце на постороннего человека, так еще и мать ввел в лишние расходы. Она платит Сергею вдвое больше, чем зарабатывает Коннелл, — а ведь он бы ухаживал за отцом бесплатно. И все-таки не может все быть так мрачно! Наверняка его эгоизму есть какое-то пристойное обоснование. Может, он чего-то не понимает в происходящем именно из-за его масштабности. На первом курсе преподаватель литературы мистер Гроссман говорил как-то на лекции о механизме эдипова комплекса в шекспировском «Гамлете». Гамлет сам не понимает, какие силы взаимодействуют в его сознании, не разбирается в запутанной мешанине желаний и обязательств. Гамлету трудно пришлось, объяснял мистер Гроссман: рано потеряв отца, он не вынес свалившейся на него огромной ответственности. Может, нечто в таком роде подспудно совершается сейчас и в сознании Коннелла? Неужели он никогда не сможет в себе разобраться?

82

На персональный сеанс ее тоже отвезла Бетани.

Эйлин самоутверждения ради сразу попыталась всучить Рашели чек, но та ловко его отпихнула, сказав, что это подождет.

Рашель усадила Эйлин посреди комнаты. Эйлин поразило, что здесь нет ни одной фотографии Рашели, словно дом не ее, а, скажем, предоставлен кем-то из ее последователей.

Сразу приступили к делу. Бетани села рядом с Эйлин, взяла ее за руку, и Вивамус повел свои речи. Эйлин почти физически чувствовала, как вокруг нее сплетается паутина демагогии, а все-таки невольно расслабилась, сжимая теплую руку Бетани.

— Подлинная история твоего мужа сложнее, чем кажется, — с заметным усилием проговорил Вивамус и закашлялся, будто Рашель еще не полностью вошла в роль.

Эйлин хотелось думать, что она выше суеверий, однако она поймала себя на мысли: хоть бы Вивамус не предсказал ничего плохого!

— Ты знаешь его только в этой жизни, а на самом деле между твоим мужем и сыном на протяжении многих жизней идет борьба. На этот раз твоему сыну достались и чувства, и интеллект. Мужу — только интеллект. Он сражается за свою душу.

— Правда? — отозвалась Эйлин с сомнением.

Ей из принципа хотелось поспорить. Вивамус дал явно несправедливую оценку личности Эда. Всякий, кто его хоть немного знает, подтвердит, что Эд способен на сильные чувства, но разве докажешь это Вивамусу?

— Он творит благо для своей души, — продолжил Вивамус. — Жертвует своими интересами ради других.

Эйлин вспомнила, как Эд молился не о собственном спасении, а о них с Коннеллом. Может, в словах Вивамуса действительно что-то есть. А может, Рашель понимает, что не надо злить Эйлин — это повредит бизнесу.

— Твой сын ушел из дома, потому что был зол на отца.

— Надо же, — хмыкнула Эйлин. — А я думала, он уехал, потому что поступил в университет.

Вивамус не откликнулся на шутку.

— Их битва длится тысячи лет!

Все это — такой дешевый, примитивный спектакль... Однако Эйлин заставила замолчать критический голос в своем сознании. Пусть наркотические речи Рашели проникнут в ее мозг. Эйлин помнила, что на самом деле именно Рашель, а не какой-то там дух сплетает паутину слов. За пару сотен долларов в неделю она одаряет Эйлин тем, что ей нужно больше всего на свете: позволяет ненадолго сбежать от собственной жизни.

— Да, иногда бывает такое впечатление, — сказала она вслух.

— Ты очень насторожена, — ответил Вивамус. — Причина уходит корнями в твое детство. Ты знаешь, о чем я говорю. Нет необходимости называть это. Распахни окно в своем сердце! Твоей душе нужен приток свежего воздуха. Раскрой объятия тем, кто тебе дорог. Помни, через прикосновение лучше всего можно передать любовь.

— Хорошо.

Эйлин казалось, будто она слушает монолог умирающего. Откуда-то взялась неожиданная готовность выполнить все, что он скажет.

— У тебя хороший сын. И хороший муж. Битва никак не влияет на его чувства к тебе. В этой жизни ты помогла его душе.

— Спасибо, — сказала Эйлин. — Спасибо вам большое.

83

Однажды неспешным полднем в самом начале августа мистер Марку на ходу щелчком пальцев дал понять Коннеллу, что нужно спуститься за ним вниз. В кабинете Коннелл сел на потертый кожаный диванчик, а мистер Марку принялся орать по телефону на какого-то подрядчика. Коннелл смотрел, как в аквариуме среди кораллов гоняются друг за другом рыба-клоун и рыба-ангел, и тут на него снизошло кристально ясное понимание сути вещей. Настоящее озарение — из тех, что позднее кажутся совсем не такими уж глубокими. Подрядчик требовал разрешить его подчиненным работу по выходным, чтобы они быстрее закончили, а мистер Марку стоял насмерть. Швейцары и портье были уверены, что мистер Марку набивается на взятку, но, слушая его сейчас, Коннелл все больше склонялся к весьма неожиданной мысли, что корыстной подоплеки нет — просто мистер Марку в самом деле такой принципиальный.

Коннеллу вспомнилось, как он подслушивал, когда мама разговаривала по телефону. Стыдно, конечно, а что поделаешь, если она от него скрывает, что общается с той подозрительной теткой, приятельницей Бетани. На смену стыду пришла злость: похоже, маме здорово задурили голову.

Мистер Марку всех на свете знает, — наверное, он мог бы посоветовать пару крепких мужиков, чтобы припугнули эту дамочку. Лишь бы только она отстала от его мамы! Им даже говорить ничего особо не пришлось бы, только показаться возле ее двери.

Мистер Марку повесил трубку и, закурив сигарету, пристально уставился на Коннелла. Спокойно, без враждебности и оттого еще более устрашающе. Он всегда сразу приступал к сути дела, без предварительных шуточек и любезностей.

— Ты не бреешься — я даю тебе бритву и говорю, чтобы побрился, — начал мистер Марку. — Ты опаздываешь с обеда — я говорю, ничего страшного, молодой растущий организм. Ты слишком много болтаешь с жильцами — я говорю: хорошо, что он грамотно говорит по-английски. Но когда ты приходишь без шапки... Так, без шапки, и стоишь передо мной...

— Вы меня увольняете?

— Нет-нет, — сказал мистер Марку. — Я обещал твоему учителю, что присмотрю за тобой. Научу уму-разуму. Будешь опять работать в подвале.

84

Эйлин решила к вечерним групповым сеансам по вторникам и персональному по четвергам добавить еще звонок по телефону раз в неделю. Телефонный сеанс обходился немного дешевле — сто двадцать пять долларов в час.

Как-то во время очередного разговора Коннелл, сидя за кухонным столом, постоянно на нее косился. Эйлин смущалась, махала, чтобы он ушел, а он сидел как приклеенный. В конце концов Эйлин сказала Рашели, что перезвонит.

Как только она повесила трубку, Коннелл спросил:

— Что там такое?

— В каком смысле?

— Что у вас за дела с Бетани?

— Да ничего. А что?

— Я тут передачу видел про похожую лавочку. Обдерут как липку. Люди бездомными остаются потом.

— Посмотри вокруг, — сказала Эйлин. — Разве похоже, что мы бездомные?

В следующий раз, когда Бетани за ней заехала, началось что-то странное. В кухню явился Коннелл, а за ним Сергей. Потом оба направились в подвал. Эйлин крикнула, что уходит, — они не ответили. А когда Бетани завела мотор, дверь гаража поползла вверх и оттуда выехал Коннелл, причем рядом с ним на пассажирском месте сидел Сергей. Эйлин впервые видела их вдвоем в машине и всю дорогу ломала голову, куда это они собрались. Обычно ей нравилось ехать с Бетани, подпевая радио, а сейчас она все время тревожилась за Эда — как он там один? Хотя, когда она уходила, он уже спал.

Едва она уселась, как всегда, на полу, позвонили в дверь. Бетани открыла. На пороге стояли Коннелл с Сергеем. Коннелл шагнул внутрь.

Бетани загородила ему дорогу:

— Извините, молодой человек, вы куда?

Сергей без труда отодвинул ее в сторону одной рукой и тоже вошел.

— Коннелл, что ты здесь делаешь? — спросила Эйлин.

— Хотел посмотреть, куда ты все время ездишь.

— Ты за мной следил?

— Не знаю, что тут такое происходит, но мне это не нравится.

Эйлин почему-то стало приятно. Показалось на минуточку, что она не одинока.

— А отец где?

— Дома, в постели.

— Тебе надо вернуться поскорее.

— Это тебе надо вернуться.

В голосе Коннелла прорезалась неожиданная властность. Он как будто повзрослел лет на десять. Эйлин чуть было не послушалась.

Тут в комнату со своим обычным уверенным видом вошла Рашель и обняла ее за плечи.

— Это, наверное, ваш сын? Рада познакомиться! — сказала она обезоруживающе приветливо. — Я очень ждала этой встречи!

Рашель протянула руку, и Коннелл машинально ее пожал.

— Таким я вас себе и представляла! Решительным.

— Э-э... Спасибо. Мама, пойдем. Нам пора.

— Не представите своего друга? — спросила Рашель.

— Это Сергей, он заботится о моем муже, — сказала Эйлин.

Сергей стоял совершенно бесстрастный, скрестив руки на груди. Коннелл, должно быть, заранее с ним обсудил линию поведения. Эта мысль растрогала Эйлин.

— Мама, идем! — позвал Коннелл.

— Я понимаю, ты сейчас испытываешь противоречивые чувства, — сказала Рашель. — Гнев. Растерянность. Беспомощность. Знаю, сердце у тебя доброе. Я вообще много о тебе знаю. Больше, чем ты думаешь. Возможно, нам бы стоило как-нибудь с тобой поговорить.

— Нет уж, — сказал Коннелл. — Поберегите свое приворотное зелье.

— А вот хамить не надо! — Бетани шагнула к нему.

Сергей тут же загородил собой Коннелла и уставился на Бетани, точно большой пес на маленькую собачонку. В воздухе повисло напряжение.

— Давайте все успокоимся! — сказала Рашель. — Пожалуйста, присаживайтесь!

— Не собираюсь я присаживаться, — отрезал Коннелл. — Я за мамой пришел. Заберу ее, и все тут.

— Поэтому и друга с собой прихватил?

Коннелл молча кивнул.

— Тело можно поработить, но дух всегда стремится к свободе, — сказала Рашель. — Это его естественное состояние. Если твоей маме нужна свобода, она вернется. Дух никто не может заковать в цепи — ни ты, ни я. Мы здесь тем и занимаемся — учим дух разрывать цепи.

Коннелл оглянулся на Эйлин, словно просил его поддержать, но она застыла на месте — отчасти из любопытства. Посмотрим, как он теперь выкрутится, со своим неоконченным университетским образованием.

— Я в этих вещах не разбираюсь, — заявил Коннелл. — Вы, наверное, хороший человек. А я просто хочу забрать маму отсюда.

— Ты не имеешь права за нее решать! — огрызнулась Бетани. — Если она открыла для себя нечто недоступное твоему пониманию, не лезь не в свое дело!

Эйлин мгновенно ощетинилась:

— Бетани, полегче!

Рашель примирительно подняла руку:

— Ты — очень умный юноша. Попробуй задуматься: вдруг существует иная реальность, которую не воспринимают наши органы чувств? Быть может, мир не таков, каким мы его видим?

— Мама! — в отчаянии воскликнул Коннелл.

— А ты ее спросил, чего она хочет?

Бетани встала за плечом Эйлин, чуть надавила ей на спину, и Эйлин, сама себе удивляясь, послушно села на козетку.

— Всю жизнь мужчины диктовали, как ей себя вести, но уж собственному сыну она не позволит собой командовать!

Коннелл устало прислонился к стене. Сергей так и стоял, скрестив на груди руки. Наверное, со стороны казалось, что Эйлин поддалась гипнозу. Жаль, Коннелл не может разглядеть гранитную основу ее скептицизма. Эту скалу Рашель ни за что не разрушить, сколько ни старайся.

— Пойми, мальчик, — сказала Рашель, — твоя мама в хороших руках.

— Мам, пойдем, а?

— Коннелл, все нормально, — сказала Эйлин. — Ты не думай, мне здесь не делают ничего плохого.

— Сколько ты им денег уже отдала?

— Как характерно! — воскликнула Бетани. — Его только наследство заботит!

— Ты к нему несправедлива, — возразила Эйлин.

Рашель шагнула к Коннеллу:

— Как ты упрощаешь! Твоя мама открыла для себя вселенскую истину. Да, я беру скромное вознаграждение за помощь в постижении великих тайн. Всего лишь на организационные расходы, не больше.

— Вы пользуетесь тем, что у нее сейчас трудности. Не стыдно?

— Молодой человек, выбирайте выражения! — грозно проговорила Бетани.

— А вы оставьте мою маму в покое!

— Хулиган! — крикнула Бетани.

— А ты — психованная сектантка! Вы обе! — Он указал пальцем на Рашель и Бетани.

Эйлин понимала, что пора вмешаться, но не могла себя заставить произнести ни слова.

— Я терпела твое присутствие из доброго отношения к твоей матери, — сказала Рашель. — Хватит! Пожалуйста, уходи.

Бетани сделала шаг вперед. Сергей тоже.

— Мама! — жалобно позвал Коннелл.

— Ты меня оскорбил, — сказала Рашель. — Я попросила тебя удалиться. Если ты останешься, я буду вынуждена позвонить в полицию.

— Без мамы не уйду.

— Это не тебе решать, — отрезала Рашель. — Лучше уйди мирно и дай нам помочь твоей маме, чем попусту ее тревожить.

Коннелл не сдвинулся с места.

— Уходи! — велела Рашель.

— Мам!

— Все хорошо, — сказала Эйлин.

— Слышал, что мама говорит? — Бетани снова принялась напирать на Коннелла. — Иди отсюда! Если Рашель не вызовет полицию, так я вызову!

Сергей умоляюще смотрел на Эйлин темными бездонными глазами. Чувствовалось, что он с трудом сдерживает ярость. Тронь кто-нибудь Коннелла хоть пальцем — и будет взрыв.

— Значит, остаешься? С ними?

Эйлин хотела сказать: «Я скоро вернусь», но слова по-прежнему не шли.

— Ты не понимаешь, о чем говоришь! — крикнула Бетани. — Невежественный мальчишка! Мне тебя жаль!

— Не надо так говорить с моим сыном!

Эйлин услышала свой голос как будто со стороны. Сразу стало очень тихо. Эйлин поднялась на ноги:

— Коннелл не невежественный. Он хотел как лучше. Если он вас задел, я прошу за него прощения. Уверена, что он тоже извинится. Да?

— Конечно, — мгновенно сориентировался Коннелл. — Прошу прощения.

— А сейчас я хочу домой. — Эйлин сама не заметила, как оказалась у двери. — Я устала. Спасибо вам за все.

— Не поддавайтесь чувству вины! — сказала Рашель. — Вы только-только начали делать успехи!

— Вы мне очень помогли, — ответила Эйлин. — Я многое поняла.

— Не заблуждайтесь — вам предстоит еще долгий путь!

— Да, безусловно.

— Я вам потом позвоню!

— Лучше не надо.

— Не слушай его! — крикнула Бетани. — Он ничем не лучше твоего мужа.

Эйлин замерла:

— Ты его совсем не знаешь!

Она выхватила из сумочки чек и протянула Рашели.

— Ах, что за глупости! — Рашель сделала попытку пожать ей запястье.

Эйлин, стряхнув ее руку, положила чек на стол.

— Подумайте еще, не решайте сгоряча! Вам здесь всегда будут рады!

Коннелл снова позвал Эйлин, — должно быть, она слишком долго простояла, ничего вокруг не замечая. Бетани метнулась наперерез, но Сергей встал у нее на пути, как становится на место могильный камень. Тем временем Эйлин вышла за дверь.

— Все будет хорошо! — крикнула Бетани вслед.

Эйлин даже не оглянулась.

Коннелл бросился к машине, а Сергей помог Эйлин спуститься по ступенькам и открыл перед ней заднюю дверцу. Коннелл рванул с места, словно спасаясь от погони.

Ехали в молчании. Эйлин гадала, как ее сын ухитрился провернуть такую штуку. Много ли народу об этом знало? Как он все объяснил Сергею?

Когда вернулись домой, Сергей сразу ушел к себе в комнату. Эйлин и Коннелл остались стоять посреди кухни, с опаской глядя друг на друга.

— Не обязательно было за мной приезжать, — сказала Эйлин.

— Обязательно.

— Как бы тебе объяснить... Понимаю, звучит, как будто я оправдываюсь, но на самом деле никакой опасности не было. Я прекрасно сознавала, что делаю.

Коннелл молча уставился себе под ноги. Когда он вымахал таким здоровым? Уже давно она не испытывала этого чувства: надо же, растет сыночек. Может быть, он решил, что она уже ничего не соображает, совсем как отец? Думает, что они оба выжили из ума?

— В общем, спасибо тебе. Мне ничего не грозило, но я рада, что ты обо мне заботишься.

— Не за что, — буркнул он.

— Я серьезно. Хороший ты у меня.

— Да ладно. Ты моя мать все-таки.

Ей хотелось, чтобы он ее обнял, но он не подходил, только смотрел неуверенно.

— Иди сюда!

Эйлин обняла Коннелла и прижала его голову к груди, чувствуя теплое дыхание. Она вспомнила, как обнимала его, маленького, мягкого и свежего после купания, в чистенькой пижамке, — он тогда весь помещался у нее в руках и крошечная попка так удобно устраивалась на ладони. Для него тогда Эйлин была средоточием любви. Ей ничего не надо было от него скрывать — ей вообще ничего не было от него надо, лишь бы он был с ней. И сейчас, в эту минуту, все было так, как прежде. Он приехал за ней — это важнее всего на свете, как и то, что он здесь, в ее объятиях.

Когда она его отпустила, Коннелл посмотрел на нее как-то странно.

— Что?

— Может, эти психопатки тебе и правда помогли.

— То есть?

— Ты никогда раньше так не делала.

— Как не делала?

— Не обнимала меня первой.

Эйлин тряхнула головой:

— Не может быть!

— Сколько себя помню — не было такого.