Пирамиды Пратчетт Терри

Добравшись до края плиты, царь тяжело опустил ноги на землю и, с присвистом сопя, сделал несколько первых, неуверенных шагов нововоскресшего.

Как трудно, оказывается, идти, когда ноги твои набиты соломой, а мозги, которые должны контролировать движения, лежат в горшке в десяти футах от тебя, но царь все же добрался до стены и двинулся вдоль нее, пока не наткнулся на полки с сосудами. Он сбил крышку с первого и осторожно запустил руку внутрь.

«Должно быть, это мозг, — подумал он с безумным смешком, — на манную кашу это мало похоже. Вот они, мои мысли, ха-ха».

Он проверил еще несколько кувшинов, пока — по вспышке света — не определил, что наткнулся на сосуд с глазами. Забинтованная рука опустилась в жидкость, и царь осторожно извлек наружу органы зрения.

«Пока это самое главное, — подумал он. — Остальное подождет. Может, когда проголодаюсь…»

Обернувшись, он вдруг почувствовал, что не один. Диль и Джерн давно наблюдали за ним. Еще дальше втиснуться в угол им мешало только то, что спины у них не были треугольными.

— Привет вам, добрые люди, — произнес царь, сознавая, что голос его звучит несколько загробно. — Я столько о вас узнал, и мне хотелось бы пожать вам руки. — Опустив глаза, он добавил: — Правда, сейчас мои руки несколько заняты…

— Д-д-д-д… — только и мог выдавить Джерн.

— Ты не мог бы помочь мне немножко восстановиться? — попросил царь, оборачиваясь к Дилю. — Кстати, твои швы очень прочные. Прекрасная работа.

Профессиональная гордость Диля пересилила ужас.

— Так вы живы? — спросил он.

— Вообще говоря, да, — ответил царь. — Разве не заметно?

Диль кивнул. Царь, безусловно, был жив. Диль всегда верил, что это должно случиться, но никак не ожидал, что это произойдет на самом деле. Однако все случилось как случилось, и первые слова, ну почти первые, были похвалой его искусству. Диль горделиво выпятил грудь. Еще не один человек в Гильдии не удостаивался похвалы лично от клиента.

— Послушай, там, — обратился царь к Джерну, который едва не пробуравил лопатками стену. — Ты слышал, что я сказал твоему учителю?

Царь умолк. У него вдруг забрезжила мысль, что кругом творится что-то неладное. Конечно, Загробный Мир очень похож на этот, только лучше, и там тоже должно быть много слуг и так далее, но слишком уж он походит на мир настоящий… Царь был совершенно уверен, что Диль и Джерн еще не успели перебраться вниз. Тем не менее он всегда понимал, что у простых людей свой Загробный Мир, где они могут общаться с себе подобными и чувствовать себя легко и непринужденно, в социальном плане не испытывая никакой неловкости.

— Дело в том, что я какое-то время отсутствовал, — продолжал он. — Скажите, вы случаем не умерли?

Диль помедлил с ответом. Кое-что из увиденного за последние дни мешало ему с полной определенностью ответить на этот вопрос. Однако в конце концов он вынужден был признать, что жив.

— Так что же происходит? — спросил царь.

— Мы не знаем, о царь, — ответил Диль. — Действительно не знаем. Все сбылось, о источник вод!

— Что же именно?

— Все!

— Как все?

— Солнце, о повелитель. И боги! О, эти боги! Они повсюду, о владыка небес!

— Мы пробрались с черного хода, — признался Джерн, упав на колени. — Прости нас, о справедливый, тот, кто явился, дабы произнести мудрое слово. Мне страшно жаль, что у нас с Глюэндой все так случилось, просто затмение нашло, безумная страсть, мы были не властны над собой. И это я…

Диль замахал на него руками, призывая к благоговейному молчанию.

— Извините, — сказал он, обращаясь к царской мумии, — но не могли бы мы поговорить наедине, так, чтобы этот парень не слышал? Как мужчина с…

— …С мужским трупом, — подсказал царь, стараясь помочь бедняге Дилю. — Да, конечно. Они перешли в другой конец зала.

— Дело в том, о милосердный царь… — начал Диль заговорщицким шепотом.

— Думаю, можно обойтись без титулов… — перебил его царь, поморщившись. — Мертвым церемонии ни к чему. Просто «царь» вполне достаточно.

— Значит, дело в том… царь, — вновь начал Диль, испытывая легкий трепет от подобного панибратства, — что молодой Джерн думает, будто все произошло именно по его вине. Я твердил ему, что боги не стали бы впутываться в такую передрягу только потому, что одному здоровому балбесу приперло — понимаете, куда я клоню? — Он помолчал и уточнил: — Ведь не стали бы?

— Ни минуты не сомневаюсь, — отрывисто ответил царь. — Иначе заявились бы намного раньше.

— Вот и я о том же, — кивнул Диль с неимоверным облегчением. — Ваше величество, он хороший парень, только мамаша у него немножко тронутая насчет религии. Я был бы очень благодарен, если бы вы, ваше величество, перемолвились с ним, ну, успокоили бы маленько…

— Буду рад, — учтиво согласился царь. Диль подсел поближе:

— Дело в том, ваше величество, что эти боги, ваше величество, какие-то не такие. Мы сами видели, ваше величество. По крайней мере я. Специально залез на крышу. Джерн, тот сидел под скамейкой. Какие-то они не такие, ваше величество!

— Так что же в них не такого?

— Понимаете, ваше величество, что они — здесь! А ведь это неправильно! То есть неправильно, что они — и вдруг здесь! Бродят повсюду, дерутся друг с дружкой, на людей орут…

Диль оглянулся по сторонам и продолжил:

— Только между нами, ваше величество, придурковатые они какие-то.

Царь кивнул:

— А что жрецы?

— Бросают друг друга в речку, ваше величество.

Царь снова кивнул.

— Вот это похоже на правду, — признал он. — Наконец-то пришли в чувство.

— Знаете, что я думаю, ваше величество? — решился Диль на откровенность. — Все, во что мы верили, сбывается. И вот что я еще слышал, ваше величество. Этим утром, если вообще можно говорить об утре, ведь солнце сейчас то там, то тут, ваше величество, с солнцем тоже что-то случилось, так вот этим утром несколько солдат пытались удрать по эфебской дороге, ваше величество, и как вы думаете, что с ними приключилось?

— И что же?

— Дорога, которая раньше вела туда, ваше величество, теперь ведет обратно!

Диль сделал шаг назад, чтобы наглядно продемонстрировать всю серьезность происходящего.

— Словом, забрались они на скалы, и вдруг — на тебе! Оказывается, что идут они уже по дороге из Цорта, то есть обратно. Получается все как петли перекрученные. Заперло нас, ваше величество. Заперло вместе с богами нашими.

«А я заперт в своем теле, — подумал царь. — Значит, все, во что мы верили, сбылось? А то, во что мы верим, совсем не то, во что, как нам кажется, мы верим.

Нам кажется, мы верим, что боги мудрые, могучие и справедливые, а на самом деле верим, что они — вроде отца, когда тот возвращается домой после тяжелого дня. И мы думаем, что верим, будто Загробный Мир — это что-то вроде рая, а на самом деле верим, что Загробный Мир — здесь и попадаем мы туда в собственном теле, вот и я — в нем, никуда мне отсюда не деться. Никуда и никогда».

— А что говорит о случившемся мой сын? — спросил он.

Диль зловеще откашлялся. Испанцы, как бы предупреждая, что сейчас вы услышите вопрос, ставят перевернутый вопросительный знак в начале предложения. Так и кашель Диля предупреждал о том, что сейчас вам предстоит услышать нечто прискорбное.

— Прямо не знаю, как и сказать, ваше величество, — произнес он.

— Давай напрямую.

— Говорят, он умер, ваше величество. Покончил с собой и скрылся.

— Покончил с собой?

— Мне очень жаль, ваше величество.

— И скрылся?

— Да, говорят, на верблюде.

— Активную жизнь после смерти ведет наше семейство… — сухо заметил царь.

— Прошу прощения, ваше величество?

— Я хочу сказать, что это два взаимоисключающихся утверждения.

Лицо Диля изобразило исключительную понятливость.

— Иными словами, одно из них — неправда, — поспешил прийти к нему на помощь царь.

— Угу.

— Да, но я — особый случай, — брюзгливо промолвил царь. — В этом царстве верят, что жизнь после смерти ты обретешь, только если тебя муми…

Он запнулся.

Даже подумать о таком ужасно… Тем не менее какое-то время он думал.

— Мы должны что-то предпринять, — решил он наконец.

— Насчет вашего сына, ваше величество? — спросил Диль.

— О моем сыне можешь не беспокоиться, он жив, иначе бы я знал, — оборвал его царь. — Мой сын сам о себе позаботится. А вот предки мои меня тревожат.

— Но они же умерли… — начал было Диль.

Несколько выше уже упоминалось, что Диль не мог похвастаться богатым воображением. При его работе чем беднее воображение, тем лучше. Но его духовному взору вдруг представилась вся панорама пирамид, вытянувшихся вдоль реки, а его духовный слух проник за прочные двери, взломать которые было не по силам ни одному вору.

И он услышал, как кто-то за этими дверьми царапается и скребется.

И услышал тяжелый топот.

И глухие восклицанья.

Перебинтованной рукой царь обнял бальзамировщика за трясущиеся плечи.

— С иголкой ты мастер управляться, — сказал он. — А как насчет кувалды?

Кополимер, величайший рассказчик за всю мировую историю, сидел откинувшись и, лучась радушием, озирал величайшие умы мира, собравшиеся за обеденным столом.

Теппику удалось прибавить еще крупицу к своему багажу знаний. Оказалось, что «симпозиум» — это нечто вроде фуршета.

— Итак… — начал Кополимер и принялся излагать историю цортских войн.

— А вышло, значит, так: он увез ее к себе, а отец ее — нет, не старый царь, а тот, что был до него, который еще женился на девушке откуда-то из Эльгариба, косоглазой, как же ее звали — то ли на «Пэ», то ли на «Эл»? В общем, на одну из этих букв начиналось ее имя. Так вот, ее отцу принадлежал остров в заливе — Папилос, кажется. Нет, вру, Криникс. Так, в общем, царь, тот, другой, собрал войско, и они… А, Элеонора, вот как ее звали. Она еще косила. Но, говорят, прехорошенькая была. И вот они поженились — поженились, говорю. Неофициально. М-да. Как бы там ни было, когда они забрались в этого деревянного коня… Что, разве я забыл рассказать про коня? Да, это был конь! Поверьте моему слову, это был конь. А впрочем, может, и не конь. О боги, скоро забуду, как себя зовут! Прекрасная мысль пришла в голову одному, который еще прихрамывал. Хромоножке, словом. Я разве про него не говорил? И вот началась битва. Нет, это я про другую.

Да. В общем, чертовски хитро было придумано с этой деревянной свиньей. Из чего же они ее сделали? Так и вертится на языке. Да, из дерева. Но это было уже потом. Итак, битва! Чуть не забыл. Страшная битва. Шуму было, крику! Броня блистала, как блистает только броня. Разве с этим блеском другой сравнится?! Был там еще один, нет, не хромоножка, а скорее такой, рыженький. Ну вы знаете. Высокий такой парень, все шепелявил, словно каша во рту. Нет, сейчас припоминаю, он был с другого острова. Я про хромоножку. Он все не хотел идти, говорил, что сумасшедший. Определенно сумасшедший, сразу видно. Деревянная корова — вот, вспомнил! И тогда царь, не этот, другой, сказал, когда увидел эту козу: «Боюсь эфебцев, особенно когда они такие сумасшедшие, что оставляют прямо у нас под носом этакую деревянную бандуру — действуют на нервы, что они думают, мы — дети малые, сжечь ее!» Ну, и, конечно, они повылезали сзади и всех перерезали, прямо смешно. Помните, я еще говорил, что она немножко косила? Рассказывают, правда, что она была хорошенькая, но это без разницы. Да. Так это случилось. А потом, конечно, этот хромой — Меликаний, кажется, его звали — решил вернуться домой, а пробыли они там долго, ну и понятно, с годами моложе не становишься. Вот почему ему и приснился сон про эту деревянную штуковину. Да. Нет, опять переврал, то был Лавеллий, хромой. А какая битва, какая битва была!

Кополимер умолк, чрезвычайно довольный собой.

— Какая битва… — пробормотал он слабеющим языком и с кроткой улыбкой на губах погрузился в сон.

Только тут Теппик заметил, что все это время слушал Кополимера с открытым ртом, и поспешил закрыть его. Часть сидевших за столом всхлипывали и утирали слезы.

— Волшебно! — воскликнул Зенон. — Маг и кудесник. Каждое слово — перл на канве Времени.

— Такое впечатление, он помнит все до мельчайших подробностей. Какое отточенное мастерство! — пробормотал Ибид.

Теппик оглядел стол и слегка подтолкнул сидевшего рядом Зенона.

— Кто здесь кто? — поинтересовался он.

— Ну, с Ибидом ты уже знаком. С Кополимером тоже. Вон там сидит Езоп, величайший в мире баснописец. А это Антифон — величайший комический драматург.

— А где же Птагонал? — спросил Теппик.

Зенон указал на сидящего за дальним концом стола мрачного, с испитым лицом человека, который пытался измерить угол между двумя хлебными катышками.

— Чуть позже я вас представлю друг другу, — пообещал Зенон.

Лысые головы и длинные белоснежные бороды вдруг показались Теппику неким знаком цеховой принадлежности. Как бы само собой предполагалось, что все обладатели лысых голов и длинных белоснежных бород — кладези мудрости. Единственным исключением был Антифон, розовый и лоснящийся, как ветчина.

«Да, вот они, великие умы, — сказал про себя Теппик. — Вот люди, которые пытаются выяснить, как устроен мир, не с помощью магии и не с помощью религии, а просто ища зацепку в любой, самой маленькой трещине и стараясь ее углубить».

Ибид постучал по столу, прося тишины.

— Тиран призвал к войне с Цортом, — начал он. — Давайте же выясним, какое место занимает война в идеальной республике. Нам потребуется…

— Прости, ты не мог бы передать сельдерей, — попросил Езоп. — Благодарю.

— …Итак, как я уже сказал, идеальная республика основана на фундаментальных законах, которые…

— И соль. Она у тебя под рукой.

— …На фундаментальных законах, которые управляют всеми людьми. Не подлежит ни малейшему сомнению, что война… перестань, пожалуйста.

— Но это же простой сельдерей, — возмутился Езоп, жизнерадостно хрупая. — Сельдерей и война — две совершенно разные вещи.

Зенон подозрительно уставился на нечто, лежащее у него на тарелке.

— Послушайте, это же кальмар, — заявил он. — Я не просил кальмара. Кто заказывал кальмара?

— …Вне всякого сомнения, — повторил Ибид, повышая голос, — вне всякого сомнения, война…

— А я думал, это бараний кускус, — удивился Антифон.

— Выходит, кальмар твой?

— Нет, я просил макрель и барабульку.

— А я заказывал баранину. Передай мне ее, пожалуйста, будь любезен.

— Не припоминаю, чтобы кто-нибудь заказывал столько чесночных гренок… — нахмурился Зенон.

— Послушай, кое-кто здесь пытается развить философскую концепцию, — саркастически заметил Ибид. — Ты прости, что мы тебе мешаем, ладно?

Кто-то бросил в Зенона хлебной коркой.

Теппик пригляделся к тому, что лежало у него на тарелке. В Древнем Царстве дары моря редко употребляли в пищу, и то, что лежало перед Теппиком, вызывало подозрение чрезмерным количеством клапанов и присосок. Он очень осторожно приподнял виноградный лист — Теппик мог поклясться, что кто-то шустро юркнул за маслину.

Да, это, пожалуй, тоже следует запомнить. Эфебцы делают вино из всего, что можно положить в ведро, и едят все, что не может само из него выбраться.

От толкнул пальцем то, что лежало у него на тарелке. Часть содержимого дала ему сдачи.

Философы совершенно не слушали друг друга, твердя каждый о своем. Возможно, это и есть домкратия в действии.

Очередной хлебный шарик пролетел совсем рядом. Стало быть, пришло время дебатов.

Внезапно Теппик обратил внимание на невысокого тощего — кожа да кости — человека, сидящего напротив, который с чопорным видом жевал нечто щупальчатое. Не считая Птагонала, который мрачно вычислял радиус своей тарелки, человек этот был единственным, кто не пытался утвердить собственную правоту за счет своей глотки. Время от времени он что-то помечал на клочках пергамента и прятал их в свою тогу.

Теппик наклонился к нему через стол. Чуть дальше Езоп, подбадриваемый оливковыми косточками и хлебными шариками, начал рассказывать длинную басню о лисе, индюке, гусе и волке, которые побились об заклад, кто из них дольше пробудет под водой с привязанным к лапам тяжелым грузом.

— Я прошу прощения, — повысил голос Теппик, стараясь перекричать шумное сборище, — но нас не представили…

Человечек робко поглядел не него. У него были огромные уши. При определенном освещении его по ошибке можно было принять за узкогорлый кувшин.

— Я — Эндос, — ответил он.

— А почему ты не философствуешь? Эндос продолжал препарировать непонятного моллюска.

— Дело в том, что я не философ, — объяснил он.

— Тогда, наверное, ты автор комедий или чего-нибудь еще? — предположил Теппик.

— Боюсь тебя разочаровать. Я — слушатель. Эндос-слушатель, тем и известен.

— Любопытно, — пробормотал Теппик, ровным счетом ничего не понимая. — И что же ты делаешь?

— Слушаю.

— И все?

— Именно за это мне и платят, — признался Эндос. — Иногда я киваю. Или улыбаюсь. Или киваю и улыбаюсь одновременно. Ободряюще. Им это нравится.

Теппик почувствовал, что собеседник нуждается в небольшом комментарии.

— Вот это да! — выразился он.

Эндос ободряюще кивнул ему и улыбнулся улыбкой, которая недвусмысленно давала понять, что из всех занятий в мире в данный момент для него нет ничего более привлекательного, чем внимать Теппику. С его ушами что-то произошло. Они стали похожи на две большие раковины с черными отверстиями, жаждущими слов. Теппик почувствовал непреодолимое стремление рассказать Эндосу всю свою жизнь, все сны и мечты…

— Держу пари, тебе платят кучу денег, — произнес он.

Эндос улыбнулся согревающей сердце улыбкой.

— Тебе, наверное, уже не раз приходилось слушать, как Кополимер рассказывает свою историю?

Эндос кивнул и улыбнулся, хотя во взгляде его на мгновение мелькнула глубоко затаившаяся боль.

— Думаю, что со временем твои уши должны покрыться защитной роговой оболочкой, — хмыкнул Теппик.

Эндос кивнул.

— Да, да, продолжай.

Теппик бросил взгляд на Птагонала, который задумчиво делил свой салат на прямые углы.

— Мне бы хотелось остаться и целый день слушать, как ты меня слушаешь, — сказал Теппик. — Но вон там сидит человек, с которым я должен поговорить.

— Очень интересно, — согласился Эндос, сделав какую-то пометку на своем пергаменте и устремив все внимание на спор, разгоревшийся на другом конце стола.

Философы выдвинули тезис, что, хотя истинное всегда прекрасно, прекрасное не всегда истинно. Назревала драка. Эндос весь обратился в слух[25].

Теппик прошел вдоль стола туда, где с совершенно несчастным видом сидел Птагонал, время от времени подозрительно заглядывая под корочку пирога.

Теппик заглянул ему через плечо.

— Мне показалось, там что-то шевелится, — сказал он.

— А… — произнес геометр, зубами вытаскивая пробку из амфоры. — Загадочный юноша в черном из затерянного царства.

— Надеюсь, ты поможешь мне найти дорогу обратно? — спросил Теппик. — Я слышал, у вас в Эфебе в ходу самые невероятные идеи.

— Это должно было случиться, — неопределенно выразился Птагонал.

Вытащив из складок одежды циркуль, он принялся сосредоточенно снимать мерки с пирога.

— Как думаешь, это константа? Удручающая концепция.

— Что? — переспросил Теппик.

— Как тебе, наверное, известно, существует отношение длины окружности к диаметру. Оно должно быть равно трем. Ты ведь тоже так считаешь? Но так ли это на самом деле? Нет. Три целых, один, четыре, один и так далее и так далее. И все один и четыре, один и четыре. От такого можно в стельку напиться.

— Похоже, ты прав, — вежливо согласился Теппик.

— Верно. Из вышесказанного я сделал вывод, что Создатель использовал неправильные круги. Иначе откуда такие дурацкие числа?! Одно дело, скажем, три и пять. Или три и три. И совсем другое дело… — Он неприязненно уставился на пирог.

— Прости, но мне показалось, ты сказал, что-то должно было случиться?

— Что? — переспросил Птагонал, погрузившийся было в мрачное молчание. — Пирог, вот что!

— Что-то должно было случиться… — подсказал Теппик.

— С геометрией шутки плохи, приятель. Пирамиды? Опасная штука. Только и жди беды. — Птагонал неверной рукой дотянулся до кружки. — Я хочу сказать, сколько еще эти люди собирались строить их? Энергия же не бесконечна. То есть, — он икнул, — ты же там был, верно? Заметил, как там все замедлилось?

— О да, конечно, — энергично произнес Теппик.

— А все потому, что они всасывают время. Пирамиды всасывают. Поэтому они и дают разряд. Вспышки, как это у них называется. Люди думают, это красиво! А сами сжигают свое время!

— Я только знаю, что воздух над пирамидами буквально кипит, как в чайнике, — пожал плечами Теппик. — И ничего не меняется, даже перемены не происходят.

— Верно, — ответил Птагонал. — Дело в том, что время там уже прошедшее. А они используют его снова и снова. Все новое время вбирают пирамиды. И если пирамиде не дать разрядиться, то вся энергия… — Птагонал умолк. — Полагаю, — продолжал он, — что вся она уйдет в пространство.

— Я был там, перед тем как царство… исчезло, — сказал Теппик. — По-моему, я видел, как большая пирамида движется.

— А я что говорю? Она могла сместить все параметры на девяносто градусов, — заявил Птагонал с пьяной уверенностью.

— Значит, длина стала высотой, а высота — шириной?

— Не-не-не, — Птагонал покрутил пальцем. — Длина стала высотой, высота — глубиной, глубина — шириной, а ширина… — он рыгнул, — временем. Новое измерение, ясно? Еще одна сволочь — время. А остальные все — на девяносто. Градусов. Только… такого в этом мире быть не может, поэтому все царство должно было — хлоп и… ясно? Иначе люди у вас стали бы ходить наискось и стареть от этого. — Птагонал печально заглянул в кружку. — И каждый год вы становились бы старше на одну милю. Теппик ошеломленно взглянул не него.

— Вот тебе время и пространство, — продолжал Птагонал. — Ma-аленькая оплошность, и они сразу путаются. Три целых, один, четыре, один. Как бы ты назвал это число?

— Кошмар какой-то, — пробормотал Теппик.

— Правильно, черт побери. Кто-то, — Птагонал начал раскачиваться взад-вперед, — кто-то где-то когда-то создал вселенную любо-дорого посмотреть, как на… — Птагонал туманным взором обвел стол, — как на пирог. Не то что это чертово число, которое никогда не кончается, три целых, один, четыре, один…

— Значит, люди с каждым шагом будут стариться?

— Не знаю… Ты сможешь прогуляться назад в свои восемнадцать лет или отправиться поглазеть, во что ты превратишься, когда тебе стукнет семьдесят. Настоящее перемещение в ширину…

Бессмысленная улыбка появилась на лице Птагонала, и он медленно рухнул лицом прямо в свой обед, часть которого, правда, успела слинять[26].

Теппик заметил, что философская шумиха вокруг несколько поутихла. Он поискал глазами Ибида.

— Никакого проку, — покачал головой Ибид. — Тиран и слушать нас не станет. Народ тоже. И тем не менее, — он бросил взгляд в сторону Антифона, — часть из нас остается при своем мнении.

— Этих чертовых цортцев надо проучить, — рявкнул Антифон. — Две сверхдержавы не могут существовать на одном континенте. И главное, все это дрянное дело затеялось только из-за того, что мы похитили их царицу. Конечно, я понимаю: молодость, возвышенные чувства, кипение крови, любовь…

Кополимер проснулся.

— Ты ошибаешься, — мягко заметил он. — Великая война случилась потому, что это они похитили нашу царицу. Одним взглядом она могла свалить тысячу верблюдов, как же ее звали — то ли на «А», то ли на «Тэ»?…

— Похитили нашу царицу? — воскликнул Антифон. — Гады!

— Я в этом совершенно уверен, — подтвердил Кополимер.

Теппику прискучил их спор, и он повернулся к Эндосу-слушателю. Тот по-прежнему ел, пережевывая пищу с видом человека, который более всего не свете обеспокоен своим пищеварением.

— Эндос?

Слушатель аккуратно положил нож и вилку рядом с тарелкой.

— Да?

— Они что, действительно сумасшедшие? — устало спросил Теппик.

— Чрезвычайно любопытно, — ответил Эндос. — Ну же, продолжай.

Он смущенно достал из глубин тоги клочок пергамента и тихонько положил его перед Теппиком.

— Что это?

— Счет, — пояснил Эндос. — За пять минут Внимательного Слушания. Большинство этих господ расплачиваются со мной в конце месяца, но ты, насколько мне известно, завтра отбываешь.

Теппику ничего не оставалось, кроме как отступить. Поднявшись из-за стола, он вышел в холодный сад, окружавший крепость Эфеба. Беломраморные статуи древних эфебцев, занятых тем или иным героическим деянием и совершенно нагих, выступали из зелени, и повсюду виднелись статуи эфебских богов. Отличить одних от других было весьма непросто. Теппик знал, что Диос сурово порицал эфебцев за то, что их боги слишком похожи на людей. Если бога не отличить от простого прохожего, любил повторять он, то как же люди узнают его?

Теппику была близка такая точка зрения. Согласно преданию, боги Эфеба действительно были похожи на людей; свою божественность они проявляли, лишь когда требовалось совершить нечто такое, на что простые смертные не осмеливались. Любимой проделкой эфебских богов, вспоминал Теппик, было превращаться в разных животных, чтобы в таком виде добиваться снисходительности высокопоставленных эфебских дам. Молва утверждала, что один из богов, преследуя свою суженую, даже превратился в золотой дождь. Все это наталкивало на интересные размышления о том, что же творится по ночам в хитроумном Эфебе.

Когда Теппик вернулся, Птраси сидела на траве под тополем и кормила черепашку. Теппик подозрительно пригляделся — уж не бог ли это, тайком добивающийся своего. Но черепашка никак не походила на бога. Если же это и был бог, то преисполненный самых благих намерений.

Черепашка неторопливо жевала салатный лист.

— Милая, маленькая черепашка, — просюсюкала Птраси и только тут заметила Теппика. — А это пты, — произнесла она довольно холодно.

— Ты немного потеряла, что не побывала там, — ответил Теппик, присаживаясь на траву. — Шайка маньяков. Когда я уходил, они били тарелки.

— Птрадиционное завершение эфебских птрапез, — кивнула Птраси.

— А почему не начало? — удивился Теппик, подумав.

— Потом они, наверное, будут плясать под звуки борзуки, — добавила Птраси. — По-моему, это птакая порода собак.