Пирамиды Пратчетт Терри

— Трепещи, смертный, — велел Сфинкс. — Ибо ты — пред ликом мудрого и ужасного. — Он моргнул. — А что, ничего статуи?

— Несколько идеализированные, — честно признался Теппик.

— Правда? Люди все время неверно изображают нос, — сказал Сфинкс. — В профиль я симпатичнее справа, тысячу раз говорил…

Тут Сфинкс осекся, заметив, что разговор уходит в сторону.

— Прежде чем ты сможешь проследовать дальше, о смертный, — промолвил он, сурово откашлявшись, — ты должен разгадать мою загадку.

— Зачем? — удивился Теппик.

— Что?

Сфинкс снова захлопал глазами. Он не привык к таким вещам.

— Зачем?… В общем… В общем потому, что я откушу тебе голову, если ты не ответишь. Да, кажется, так.

— Ладно, — кивнул Теппик. — Давай.

Сфинкс шумно прочистил горло — с таким звуком пустая вагонетка падает в карьер.

— Что ходит на четырех ногах утром, на двух днем и на трех вечером? — спросил он с нескрываемым самодовольством.

Теппик задумался.

— Сложная загадка, — промычал он наконец.

— Сложнее не бывает, — подтвердил Сфинкс.

— Хм…

— И не пытайся.

— Ага.

— И, пожалуйста, пока думаешь, сними одежду. А то нитки застревают в зубах — страшно неприятно.

— Наверное, речь идет о каком-то животном, у которого ноги отрастают после того, как…

— Ты на ложном пути, — предупредил Сфинкс, выпуская когти.

— О…

— Итак, больше вариантов нет?

— Дай еще немного подумать, — взмолился Теппик.

— Не стоит и пробовать.

— Сейчас, сейчас…

Теппик уставился на когти. Нет, это животное для драки не создано, попытался он подбодриться, слишком уж оно смышленое. И потом, если не мозги, то грудь точно будет мешать.

— Ответ: «Человек», — произнес Сфинкс. — Только, пожалуйста, не надо сопротивляться, при борьбе в крови вырабатываются вредные вещества.

Теппик отпрянул, уклоняясь от резко выброшенной вперед лапы.

— Погоди, погоди, — запротестовал он. — Что ты имеешь в виду под человеком?

— Ну, это просто, — ответил Сфинкс. — Утром ребенок ползает на четвереньках, днем становится на ноги, а к вечеру старик ходит опираясь на палку. Хорошая загадка, верно?

Теппик закусил губу.

— Так речь идет об одном дне? — уточнил он с сомнением в голосе.

Ответом было долгое недоуменное молчание.

— Это образное выражение, фигура речи, — рявкнул Сфинкс раздраженно, делая новый выпад.

— Нет, нет, погоди минутку, — остановил его Теппик. — Я только хочу уточнить все до конца. Чтобы все было по справедливости.

— Не придирайся к моей загадке, — сказал Сфинкс. — Замечательная загадка. Я ее придумал пятьдесят лет назад, когда был еще ребенком.

Сфинкс погрузился в воспоминания.

— Прекрасная загадка, — успокаивающе произнес Теппик. — Глубокая. Трогательная. Все бытие человеческое отразилось в ней, как в капле воды. Но, согласись, подобное превращение не может произойти с человеком за один день.

— Допустим, — уступил Сфинкс. — Но это очевидно из контекста. Элемент драматической аналогии присущ всем загадкам.

Последнее он произнес с таким видом, будто где-то услышал эту фразу и она ему понравилась, что, впрочем, не смогло предотвратить трагической участи ее автора.

— Да, но… — перебил Теппик, становясь на четвереньки и расчищая сырой песок руками. — Разве эта метафора не лишена внутренней логики? Предположим, к примеру, что средняя продолжительность жизни равна семидесяти годам, так?

— Так, — неуверенно ответил Сфинкс тоном человека, имевшего неосторожность пустить в квартиру агента и теперь удрученно созерцающего неизбежную перспективу приобретения страхового полиса.

— Вот и отлично. Итак, полдень — это тридцать пять лет, верно? Значит, исходя из того, что большинство детей начинают самостоятельно ходить в возрасте года, упоминание о четырех ногах кажется не вполне уместным, согласен? То есть я хочу сказать, что большую часть утра человек проводит на двух конечностях. Следуя твоей же аналогии, — Теппик помолчал, потом с помощью подвернувшейся под руку берцовой кости записал на песке еще несколько цифр, — на четырех ногах от проводит только около двадцати минут непосредственно после ноля часов. Ну что, я прав? Скажи честно.

— Допустим… — качнул головой Сфинкс.

— Те же расчеты доказывают, что в шесть часов вечера палка ему не понадобится, потому что в это время ему будет, м-м, пятьдесят два, — продолжал Теппик, отчаянно строча. — И действительно, какая-либо помощь в передвижении потребуется ему не раньше половины десятого, так я думаю… И это исходя из предположения, что весь жизненный отрезок равен одному дню, что, как я уже указывал, совершенно нелепо. Прости, но, хотя в целом загадка отличная, от жизни она далека.

— Да, но, — в голосе Сфинкса послышались раздраженные нотки, — я ничего не могу поделать. Больше загадок у меня нет — всегда хватало этой.

— Нужно только изменить ее чуть-чуть, вот и все.

— Как изменить?

— Сделать чуточку более реалистичной.

— Хм-м…

Сфинкс почесал лапой свою гриву.

— Ну ладно, — произнес он нерешительно. — Допустим, я спрошу так: «Что ходит на четырех ногах…»

— Образно выражаясь, — перебил его Теппик.

— «…На четырех ногах, образно выражаясь, — согласился Сфинкс, — примерно…»

— Минут двадцать, мы ведь договорились?

— Прекрасно. «…Образно выражаясь, приблизительно минут двадцать утром, на двух ногах…»

— Думаю, что, говоря «утром», мы несколько сужаем действительное значение, — вмешался Теппик. — Скорее непосредственно после полуночи. Я хочу сказать, что формально это уже утро, но на самом деле это еще глубокая ночь. Тебе так не кажется?

На лице Сфинкса мелькнуло выражение легкой паники.

— А как тебе кажется? — выдавил он.

— Давай посмотрим, что у нас уже получилось, ладно? Итак: «Что, образно выражаясь, ходит на четырех ногах сразу же после полуночи, на двух ногах — большую часть дня…»

— …Без учета несчастных случаев, — услужливо добавил Сфинкс, горя желанием внести свою лепту.

— Ладно, «…на двух ногах, без учета несчастных случаев, по крайней мере до ужина, и на трех ногах…»

— Я видел людей и с двумя костылями, — подсказал Сфинкс.

— Хорошо. Скажем так: «…после которого оно продолжает ходить на двух ногах или с использованием любых искусственных протезов по своему усмотрению».

Сфинкс задумался.

— Да-а… — прорычал он весомо. — Кажется, это охватывает все случаи?

— Ну? — спросил Теппик.

— Что ну?

— И какой же ответ?

Сфинкс устремил на него каменно-неподвижный взгляд и выпустил когти.

— Э нет, — фыркнул он. — Тебе меня не провести. Думаешь, я совсем глупый? Это ты должен сказать мне ответ.

— О, какой коварный удар, — пожаловался небу Теппик.

— Рассчитывал поймать меня? — осведомился Сфинкс.

— Ничего подобного.

— Думал меня запутать, приятель? — усмехнулся Сфинкс.

— А почему бы и нет?

— Ладно, я тебя прощаю. Так какой же все-таки ответ?

Теппик почесал переносицу.

— Ключа я так и не нашел, — признался он. — И все же рискну. Это Человек.

Сфинкс сверкнул на него глазами.

— Ты уже бывал здесь? — спросил он тоном общественного обвинителя.

— Нет.

— Значит, подсказал кто-нибудь?

— Кто мог подсказать? Разве хоть одному человеку удалось разгадать загадку?

— Нет!

— Вот видишь. Кто же тогда мог подсказать?

Сфинкс принялся раздраженно царапать когтями камень.

— Иди-ка ты свой дорогой, — проворчал он.

— Спасибо, — поблагодарил Теппик.

— Буду признателен, если ты никому не расскажешь о том, что здесь случилось, — холодно произнес Сфинкс. — Не хочу отравлять людям удовольствие.

Встав на камень, Теппик запрыгнул на шею Верблюдка.

— Насчет этого можешь не беспокоиться, — ответил Теппик, пришпоривая верблюда.

Краем глаза он заметил, что губы Сфинкса безмолвно шевелятся, словно он с трудом пытается поймать какую-то мысль.

Не успел Верблюдок проковылять и двадцати ярдов, как сзади послышался оглушительный разгневанный рев. Мигом позабыв про этикет, а именно про то, что сначала должен последовать удар палкой, Верблюдок всеми четырьмя ногами оттолкнулся от земли.

И на этот раз не промахнулся.

Жрецы окончательно сбились с толку.

И не потому, что боги не слушались их, а потому, что боги их попросту игнорировали.

Боги никогда не отличались послушанием. Требовалось немалое умение, чтобы убедить кого-нибудь из богов Джелибейби послушаться вас, и жрецам приходилось крутиться, как белка в колесе. Так, например, столкнув камень с вершины скалы, вы можете быстренько обратиться к богам с просьбой, чтобы он упал вниз, — и эта просьба будет непременно удовлетворена. Точно так же на богов можно положиться во всем, что касается солнца и звезд. Удовлетворить просьбу о том, чтобы пальма корнями уходила в землю, а кроной — в небо, боги тоже с легкостью соглашаются. В целом, всякий жрец, который уделяет подобным вещам достаточно внимания, может гарантировать практически стопроцентный успех.

Тем не менее одно дело, когда вас игнорируют далекие и незримые боги, и совсем другое — когда же боги разгуливают у всех на виду. Волей неволей почувствуешь себя преглупо.

Почему они не слушаются? — вопрошал верховный жрец Тега, Конеглавого Бога Сельского Хозяйства.

Слезы текли по его лицу. Последний раз видели, как Тег сидел в поле, рвал колоски и тихонько хихикал.

Прочие верховные жрецы чувствовали себя ненамного лучше. Воздух двора стал синим от дыма ритуальных благовоний, а провизии скопилось столько, что можно было накормить несколько голодных островов, но боги продолжали вести себя по-хозяйски, обращаясь с людьми как с букашками.

Скопившиеся под стенами дворца толпы не собирались расходиться. Религия правила Древним Царством почти семь тысяч лет. И каждый жрец с необычайной отчетливостью представлял, что произойдет, если людям хотя бы на минуту придет в голову мысль, что правителя больше нет.

— Итак, Диос, — сказал Куми, — мы обращаемся к тебе. Каково твое слово?

Диос сидел на ступенях трона, мрачно уставясь в пол. Боги оказались ослушниками. Он это знал. Он слышал об этом. Но раньше это ровным счетом ничего не значило. Требовалось лишь свершать установленные обряды и давать своевременные ответы. Важны были не боги, а обряды. Ну а боги выступали в роли громкоговорителя — иначе кого слушались бы люди?

Пока он старался сосредоточиться, руки его невольно проделывали движения, предписанные Обрядом Седьмого Часа, следуя приказам нервной системы, неукоснительным и неизменным, как грани кристалла.

— Вы все испробовали? — спросил он.

— Все, что ты нам советовал, о Диос, — ответил Куми.

Он подождал, пока остальные жрецы обратят на них внимание, и уже громче продолжил:

— Будь царь здесь, он вступился бы за нас.

Куми перехватил взгляд жрицы Сардук. Он не обсуждал с ней сложившееся положение — да и что, собственно, обсуждать? Но у него было ощущение, что она ему сочувствует. Она сильно недолюбливала Диоса, однако не испытывала перед ним такого благоговейного трепета, как все прочие.

— Я уже говорил, царь мертв, — произнес Диос.

— Да, мы слышали. Однако тело так и не найдено, о Диос. И все же мы верим твоим словам, ибо их изрек великий Диос, и нам нет дела до злокозненных сплетен.

Жрецы примолкли. Ах, теперь еще и злокозненные сплетни. А ведь совсем недавно кто-то говорил всего лишь о слухах. Нет, определенно что-то тут нечисто.

— В прошлом не раз случалось подобное, — раздался голос жрицы. — Когда царству грозила опасность или река не разливалась вовремя, царь выступал посредником. Точнее говоря, его отправляли посредничать.

То, как она просмаковала последнюю фразу, недвусмысленно давало понять, что речь шла о путешествии в один конец.

Куми замер от сладкого ужаса. О да. Золотые были денечки. В некоторых странах, правда давным-давно, экспериментировали в области царственных жертвоприношений. Погулял, посидел на троне — дай теперь и другим развлечься.

— В критическую минуту, — говорила между тем жрица, — место царя на жертвенном алтаре может занять какой-нибудь высокородный государственный сановник.

Диос поднял искаженное мучительной судорогой лицо.

— Понимаю, — кивнул он. — Но кто тогда займет место верховного жреца?

— Выбор за богами, — пожал плечами Куми.

— Вряд ли, — поморщился Диос. — Сомневаюсь, что у них хватит мудрости сделать выбор.

— Оказавшись в Загробном Мире, покойник может сам обратиться к богам, — вмешалась жрица.

— Но боги все здесь, — возразил Диос, борясь с дрожью в коленях, не в силах отделаться от видения, в котором жрецы сопровождают его по центральному коридору, чтобы свершить Поднебесный Обряд.

Плоть его жаждала умиротворенного покоя там, за рекой. Оказаться там и больше никогда, никогда не возвращаться… Но сколько раз он обещал себе это.

— В отсутствие царя его обязанности исполняет верховный жрец, не так ли, Диос? — уточнил Куми.

Да. Именно так и записано. А записанное однажды заново не перепишешь. Он сам вывел эти слова на папирусе. Очень-очень давно.

Диос понурил голову. Это куда хуже, чем водопровод, хуже и быть не может. И все же, все же… там, за рекой…

— Что ж, хорошо, — кивнул он. — Но у меня есть одна, последняя просьба.

— Да? — звучно вопросил Куми, в его голосе уже зазвучали новые, верховножреческие нотки.

— Я бы хотел быть похороненным… — начал Диос, но ропот, поднявшийся среди жрецов, которым был виден другой берег реки, прервал его.

Все взоры разом обратились к далекому, чернильно-черному берегу.

Легионы царей Джелибейби двигались по нему походным маршем.

Несмотря на ковыляющую походку, они двигались довольно быстро. Взводы, батальоны шли один за другим. Молот Джерна был уже не нужен.

— Неплохая разминка, — заметил царь, глядя, как с полдюжины предков срывают высохшими руками печать со входа. — Ну-ка, навались.

Некоторые из наиболее древних приходили в совершенное неистовство и бросались в атаку на пирамиды, раскидывая в стороны плиты. Царь не винил их. Как ужасно умереть и, зная, что ты мертв, быть отрезанным от мира, запертым в кромешной тьме!

«Они никогда не запихнут меня в эту штуковину», — поклялся он себе.

И вот, как приливная волна, они докатились до следующей пирамиды. Это было маленькое, приземистое, полузанесенное песком сооружение, и плиты, из которых оно было сложено, вряд ли можно было назвать шедевром каменного искусства; скорее они представляли собой грубо обтесанные валуны. Совершенно очевидно, что пирамида была построена задолго до того, как царство помешалось на пирамидах. И все же это была не просто груда камней.

Над дверью виднелись глубоко вырезанные, угловатые иероглифы царства Ур: «МЕНЯ ПОСТРОИЛ КУФТ. НОМЕР ОДИН».

Предки обступили пирамиду.

— О боги, — произнес царь. — Пожалуй, так мы зайдем слишком далеко…

— Номер один, — прошептал Диль. — Первая пирамида во всем царстве. До нее здесь были одни гиппопотамы и крокодилы. Из глубины этой пирамиды семьдесят столетий глядят на нас. Она древнее, чем все древности мира…

— Да, да, все так, — согласился Теппицимон. — Но не надо слишком уж увлекаться. Он был обычным человеком, как любой из нас.

— «И тогда Куфт, погонщик верблюдов, взглянул на долину…» — начал Диль.

— Черезъ семь тысячъ летъ опять, небось, возжелаетъ взглянуть, — заявил Ашкурментеп со стариковской прямотой.

— Но даже в таком случае, — возразил царь, — не кажется ли вам, что это слишком…

— Все мертвые равны, — изрек Ашкурментеп. — Эй ты, юноша. Кликни-ка его.

— Кто, я? — спросил Джерн. — Но он же был Пер…

— Все улажено, — успокоил Теппицимон. — Действуй. Публика уже нервничает. Он, полагаю, тоже.

Зажмурившись, Джерн размахнулся. Но не успел молот обрушиться на дверную печать, как Диль метнулся вперед, и Джерн с превеликим трудом, едва удержавшись на ногах, сумел избежать того, чтобы молот не размозжил череп его учителя.

— Дверь не заперта! — воскликнул Диль. — Глядите — печать болтается!

Теппицимон проковылял к двери и дернул. Дверь легко распахнулась. Тогда царь внимательно оглядел каменный приступок. Он едва виднелся, занесенный песком, но все же было заметно, что кто-то постоянно и аккуратно расчищает ведущую к пирамиде дорожку. И сам камень был стерт чьими-то ступнями.

Исходя из самой природы вещей, для пирамиды это было нечто ненормальное. Вся суть заключалась в том, что, раз попав внутрь, вы уже не можете выйти наружу.

Разглядывая стертый приступок, мумии поскрипывали, обмениваясь удивленными восклицаниями. Одна из самых древних, буквально разваливающихся на куски, издала победный звук, каким жук-точильщик приветствует падение подточенного им дерева.

— Что он там проскрипел? — спросил Теппицимон.

— Онъ сказалъ, зашибись, молъ, — перевел Ашкурментеп.

Покойный царь кивнул:

— Хочу взглянуть. Вы, живые, пойдете со мной.

Диль как-то сразу спал с лица.

— Ну давай, давай, приятель. — Теппицимон толкнул дверь. — Смотри, я же не боюсь. Волю в кулак! Всем немного не по себе.

— Надо чем-то посветить, — запротестовал Диль.

Стоявшие в первых рядах мумии резко попятились, увидев, как Джерн несмело достает из кармана огниво.

— Но ведь надо еще что-то пожечь, — не сдавался Диль.

Мумии, взволнованно ропща, отступили еще на шаг.

— Внутри есть факелы, — севшим голосом напомнил Теппицимон. — Только держи их подальше от меня.

Это была маленькая пирамида, без лабиринта и без ловушек. Каменный коридор вел вверх. Дрожа, каждый момент ожидая появления безумных чудовищ, бальзамировщики последовали за царем в маленькую квадратную комнатку, где пахло песком. Потолок был черным от копоти.

В комнате не было никакого саркофага, никакого футляра для мумии, никаких безымянных или имеющих прозвища чудищ. В центре лежала высокая каменная плита, а на ней подушка и одеяло.

И то и другое выглядели вполне новыми. Обескураживающее зрелище.

Джерн огляделся.

— А ничего… — протянул он. — Уютненько.

— О нет, — простонал Диль.

— Эй, хозяин-царь, взгляни-ка сюда! — воскликнул Джерн, подходя к одной из стен. — Похоже, кто-то тут что-то царапал. Видите черточки?

— И на этой стене тоже, — указал царь. — И на полу. Кто-то вел счет. Видишь, каждые десять палочек перечеркнуты? Кто-то что-то считал. Долго считал.

— А что считал? — спросил Джерн, выглядывая из-за царского плеча.

— Странно, очень странно, — пробормотал царь, наклоняясь. — Тут внизу какие-то надписи.

— Сможете их прочесть? — поинтересовался Джерн, выказывая совершенно неуместный, с точки зрения Диля, энтузиазм.

— Нет. Какой-то очень древний диалект. Не разберу ни единого иероглифа, — признался Теппицимон. — Вряд ли сегодня найдется кто-нибудь, кто сможет это прочесть.

— Стыдно, — укорил Джерн.

— Согласен, — вздохнул царь. Все трое застыли в мрачном молчании.

— Может, попросить кого-нибудь из мертвяков? — предложил Джерн.

— M-м, Джерн… — промямлил Диль, потихоньку пятясь.

Царь хлопнул подмастерье по спине, так что тот пошатнулся.

— Чертовски умная вещь! — воскликнул он. — Сейчас приведем кого-нибудь из дальних предков. Но… — Вид у царя стал разочарованным. — Нет, не годится. Никто же их не поймет…

— Ничего страшного, царь, — ответил Джерн, наслаждаясь непривычной свободой мысли, — разумное существо всегда поймет другого, надо только найти общий язык.

— Джерн! — окликнул Диль, вытаращив глаза.

— Светлая голова. Молодчина! — произнес царь.

— Джерн!

Подмастерье и царь удивленно посмотрели на Диля.

— Учитель, с вами все в порядке? — осведомился Джерн. — Вы прямо побелели весь.

— Ф… — только и смог произнести охваченный ужасом Диль.

— Ф — что, учитель?

— Ф… посмотри на ф…

— Ему надо прилечь, — озаботился царь. — Знаю я эти тонкие аристократические натуры. Комок нервов.

Диль перевел дыхание.

— Чертов факел, Джерн, — заорал он.

Взгляды всех троих устремились на факел. Беззвучно, превращая алую головню в солому, факел горел в обратную сторону.

И вновь Древнее Царство раскинулось перед Теппиком — совершенно нереальное зрелище.

Теппик посмотрел на верблюда, который, погрузив морду в придорожный источник, издавал звук соломинки, втягивающей последнюю каплю со дна стакана с молочным коктейлем[28].

Верблюдок выглядел вполне реально. Пожалуй, вряд ли найдется более весомый и зримый символ реальности, чем верблюд. Но все окружающее казалось непрочным, шатким, словно не могло решить вопрос, быть ему или не быть.