Уик-энд Остермана Ладлэм Роберт

Часть четвертая

Воскресенье, днем

И снова в городе Сэддл-Вэлли наступило воскресное утро. Две патрульные машины, как обычно, курсировали по городу — на этот раз не спеша объезжая тенистые улицы. Водители улыбались детям, приветливо помахивали их родителям, занятым привычными воскресными делами. В небольших автомобилях с откидывающимся верхом и в сверкающих лимузинах лежали сумки для гольфа и теннисные ракетки. Ярко светило солнце, деревья и лужайки сверкали яркой зеленью, омытой вчерашним летним ливнем.

Сэддл-Вэлли проснулся и готовился к великолепному воскресному дню. Звонили телефоны. Кое-кто извинялся за неподобающее поведение на вчерашней вечеринке. Извинения встречали смехом: о чем вы говорите? Вчера же была суббота! В Сэддл-Вэлли субботние проступки легко и быстро прощались.

Последней модели темно-синий седан с белыми ободами мягко подкатил к дому Таннера. Сидевший в гостиной хозяин поднялся с дивана и, морщась от боли, подошел к окну. Верхняя часть груди у него и вся левая рука были замотаны бинтами, Левая нога от бедра до колена туго забинтована.

Таннер выглянул в окно. По тропинке к дому шли два человека. В одном он, хотя и не сразу, узнал Дженкинса. Сняв полицейскую форму, Дженкинс преобразился. Теперь он выглядел как респектабельный горожанин — служащий банка или рекламного бюро. Его спутника Таннер не знал. Он никогда не встречался с ним раньше.

— Они приехали, — крикнул Таннер, повернувшись в сторону кухни.

В дверях гостиной показалась Элис. Она была одета как обычно — в свободные домашние брюки и рубашку, но взгляд ее глаз был тревожен.

— Я думаю, мы должны закончить с этим сейчас, — сказала она, — Дженет гуляет с няней. Рей в клубе... Верни и Лей-па наверное, уже добрались до аэропорта.

Если успели... Они должны были дать показания, подписать протоколы... Дик выступает в роли общего адвоката.

В прихожей раздался звонок, и Элис пошла открывать, говоря мужу:

— Садись, дорогой. Тебе нельзя много двигаться, так сказал доктор.

— О'кей.

Вошли Дженкинс и его спутник. Элис принесла кофе, и вчетвером они уселись друг против друга — Таннеры на диване, Дженкинс и мужчина, которого он представил как Грувера, в креслах.

— Кажется, это с вами я говорил по телефону в Нью-Йорке, да? — спросил Джон.

— Да, со мной. Я — сотрудник Центрального разведывательного управления. Между прочим, и Дженкинс тоже. Он был послан сюда полтора года назад.

— Вы очень убедительно играли роль полицейского, мистер Дженкинс, — сказала Элис.

— Это было нетрудно. Прекрасное место, приятные люди...

— А я думал, тут у нас шпионское гнездо, — съязвил Таннер, не скрывая враждебности. Настало время для объяснений. Он потребует их.

— Отчасти и так, — мягко добавил Дженкинс.

— Тогда давайте лучше побеседуем об этом.

— Прекрасно, — сказал Грувер. — Знаете, каков был девиз Фоссета? «Разделяй и убивай». Узнаете тактику «Омеги»?

— Так значит, все-таки Фоссет? То есть я хочу сказать, что это было его настоящее имя?

— Да, разумеется. В течение десяти лет Лоренс Фоссет был одним из лучших оперативников нашего управления. Прекрасный послужной список, награды... А потом с ним стали происходить непонятные вещи...

— Он сделался предателем.

— Это все не так просто, — вступил в разговор Дженкинс. — Точнее сказать — у него изменились взгляды. Изменились коренным образом, радикально. Он стал врагом.

— И вы об этом не знали?

Грувер помедлил, прежде чем ответить. Казалось, он подыскивает более мягкие слова.

— Мы знали... Мы убеждались в этом постепенно в течение нескольких лет. Изменников такого ранга, как Фоссет, невозможно разоблачить за одну ночь. Это долгий процесс: подозреваемому дается серия заданий с противоречивыми целями. В конце концов истинная картина начинает вырисовываться. И тут важно не упустить момент... так мы и действовали.

— Что-то слишком сложно и запутанно.

— Нет, наоборот, все предельно ясно. Фоссетом манипулировали так же, как он вами и вашими друзьями. Фоссет был привлечен к операции по ликвидации «Омеги», его служебное положение создавало для этого прекрасные предпосылки. Он был блестящим тактиком, а ситуация становилась угрожающей... У шпионажа свои законы. Мы предположили — как оказалось, справедливо, — что противник возложит на Фоссета обязанность сохранить «Омегу», не допустить ее разоблачения. Таким образом, он становился одновременно и атакующим и защитником. Все было хорошо продумано, поверьте... Теперь вы начинаете понимать?

— Да, — едва слышно произнес Таннер.

— "Разделяй и убивай". «Омега» на самом деле существовала. «Кусок кожи» — это действительно Сэддл-Вэлли. Проверка жителей города выявила наличие счетов в швейцарских банках у Кардоунов и Тримейнов. Когда в поле зрения появился Остерман, оказалось, что и у него есть счет в Цюрихе. Для Фоссета обстоятельства складывались как нельзя более удачно. Он нашел три супружеские пары, связанные друг с другом не только дружбой, но и незаконными — или, по крайней мере, весьма сомнительными — финансовыми операциями в Швейцарии.

— Цюрих... итак, вот почему их всех так пугало это слов. Кардоун, услышав его, просто цепенел.

— У него были основания для страха. И у него, и у Тримейна. Один — совладелец брокерской конторы, которую использовала для отмывания своих денег мафия, другой — ведущий адвокат фирмы, специализирующейся по оказанию услуг сомнительного характера крупным корпорациям. Для них публичное разбирательство стало бы крахом. Остерман терял меньше всех, но и для него — человека причастного к миру телевидения — передача дела в суд могла бы иметь печальные последствия. Вам лучше нас известно, как чутко реагируют на подобные события средства массовой информации.

— Да, — кивнул Таннер и глубоко вздохнул.

— Если в течение одного вечера Фоссету удалось посеять недоверие между друзьями и разобщить их настолько, что они стали бросать друг другу в лицо обвинения, то следующим шагом вполне могло стать насилие. Создав для этого нужные условия, настоящая «Омега» намеревалась убить по крайней мере две из четырех пар, которые Фоссет затем представил бы как побежденного врага, заявив об уничтожении «Омеги». Кто смог бы оспорить это? Ведь те, кого он собирался выдать за «Омегу», были бы мертвы... План действительно блестящий.

Преодолевая боль, Таннер поднялся с дивана и, хромая, подошел к камину. Он в гневе хлопнул ладонью по каминной полке.

— Я рад, что теперь вы можете сидеть здесь и рассуждать о достоинствах этого плана! — Он резко повернулся к разведчикам. — Но вы не имели права! Не имели права! Мою жену, моих детей едва не убили! Где в это время были ваши люди, которых поставили охранять нас? Что случилось с оборудованием крупнейшей разведывательной службы мира? Почему вы ничего не слышали, если по всему дому были расставлены подслушивающие устройства? Где были ваши умники? Нас оставили одних и фактически обрекли на смерть! Нас чудом не расстреляли тогда в подвале!

Грувер и Дженкинс не спешили с ответом. Они восприняли враждебность Таннера с пониманием — им уже приходилось испытывать подобное раньше. Когда Грувер заговорил, его Голос был нетороплив и спокоен.

— В операциях, подобных этой, трудно избежать ошибок. Они случаются, так как всего предусмотреть нельзя.

— О каких ошибках вы говорите?

Дженкинс кашлянул.

— Позвольте мне ответить на этот вопрос... Ошибка была моя. Я был старшим в оперативной группе — единственным, кто знал об измене Фоссета. Единственным... В субботу утром Макдермотт сообщил мне, что Коул располагает чрезвычайно важной информацией и хочет немедленно со мной увидеться. Я не проверил этого — не стал звонить в Вашингтон, чтобы убедиться в ее достоверности. Я решил, что он — или кто-то еще из нашей агентуры — узнал, кем на самом деле является Фоссет. Если бы это действительно было так, план операции мог кардинально измениться. Из Вашингтона поступили бы совершенно иные инструкции...

— Мы были готовы к этому, — добавил Грувер. — Составили несколько альтернативных планов, подготовили условия для их осуществления...

— Я приехал в Нью-Йорк и отправился в номер гостиницы, где должен был находиться Коул, но его там не оказалось. Я знаю, это звучит нелепо, но он... вышел пообедать. Просто вышел пообедать. Он оставил у портье адрес ресторана, и я бросился туда. Все это, естественно, заняло определенное время. Такси, пробки на дорогах... Я не мог позвонить по телефону, так как все разговоры записывались на магнитофон. Фоссета могли предупредить... В конце концов я нашел Коула. Он никак не мог взять в толк, о чем я говорю. Он не вызывал меня и ничего не просил мне передать.

Дженкинс остановился. Его душила досада при воспоминании об этом промахе.

— В этом состояла ошибка? — тихо спросила Элис.

— Да. Фоссет получил необходимое ему время. Я дал ему это время...

— А не слишком ли многим он рисковал? Он самому себе ставил ловушку. Ведь вы могли связаться с Коулом и узнать, что тот не вызывал вас.

— Фоссет просчитал степень риска. Он все выверил по минутам. Так как Коул постоянно находился в контакте с оперативной группой, одно сообщение, особенно переданное через второе лицо, можно было сфальсифицировать. Тот факт, что я поддался на обман, тоже говорил ему о многом. Проще говоря, меня следовало убрать.

— Ваш отъезд в Нью-Йорк не объясняет того, почему ваши люди ушли...

— Мы уже говорили, что Фоссет блестящий тактик, — продолжил Грувер. — Он систематически отводил людей от вашего дома под тем предлогом, что вы — агент «Омеги». Он постоянно внушал им мысль, что человек, которого они охраняют, рискуя жизнью, на самом деле — враг.

— Что?!

— Подумайте сами. Если бы вас убили, кто смог бы это опровергнуть?

— Но почему они ему верили?

— Электронные звукосниматели, установленные в вашем доме... Они все перестали работать. Один за другим они выходили из строя. Вы были единственным в доме, кто знал об их существовании. Следовательно, вы сами целенаправленно уничтожали их.

— Но это неправда! Я даже не знал, где они установлены. Я и сейчас не знаю!

— Даже если бы вы знали, это вряд ли бы помогло, — сказал Дженкинс. — Эти звукосниматели были рассчитаны для работы на срок от тридцати шести до сорока восьми часов. Не больше. Коул показывал вам один из них вчера вечером... Их обработали кислотой. Все до единого. Кислота постепенно разъедала миниатюрные пластины, и передача сигнала прерывалась... Но люди, следившие за вами, знали только одно: что звукосниматели прекращают работать. И в этот момент Фоссет заявляет, что он допустил ошибку. Вы агент «Омеги», а он этого не понимал. Мне говорили, что он проделал все это очень эффектно. Когда такой человек, как Фоссет, признает собственные ошибки — это внушает уважение... Он убрал охрану, а затем они вместе с Маколиффом отправились убивать вас. Они могли сделать это беспрепятственно, так как меня на месте не было и некому было остановить их. Они предусмотрительно удалили меня со сцены, отправив в Нью-Йорк.

— Вы знали о Маколиффе?

— Нет, — ответил Дженкинс. — Даже не подозревали. Его легенда была просто идеальной. Фанатичный провинциальный полицейский, ветеран нью-йоркской полиции, «правый» до мозга костей. Если говорить честно, то первые подозрения о его возможной причастности зародились у нас, когда вы рассказали о том, что полицейская машина не остановилась на ваш сигнал из подвала. Ни одной патрульной машины поблизости не было. Маколифф позаботился об этом. Однако в своей машине он возил красную сигнальную лампу, которую при необходимости можно установить на крыше. Он кружил вокруг вашего дома в надежде выманить вас... Когда же он наконец прибыл сюда, нам показались странными две вещи. Первое — он принял вызов в машине, а не дома. Второе — по словам присутствовавших в доме полицейских, Маколифф то и дело хватался за живот, жалуясь на то, что у него сильный приступ язвы. Никаких сведений о язвенной болезни в его медицинской карте не было. Тогда мы предположили, что он ранен. Впоследствии это предположение подтвердилось. «Язва» оказалась кровоточащей раной. Памятью о мистере Остермане.

Таннер потянулся за сигаретой. Элис помогла ему прикурить.

— Кто убил того человека в роще?

— Маколифф. И не вините себя в его смерти. Маколифф убил бы его независимо от того, зажгли бы вы той ночью свет на кухне или нет. Он же отравил газом вашу семью в прошлую среду. Он использовал полицейское снаряжение для борьбы с массовыми беспорядками.

— А убитая собака в спальне моей дочери?

— Это уже Фоссет. Он решил усилить всеобщую панику, — отозвался Грувер. — Без пятнадцати два вам привезли лед и оставили прямо на крыльце у парадного. Вы все в это время были у бассейна. Фоссет взял лед и вошел в дом. Попав внутрь, он мог маневрировать — ведь он профессионал. Даже если бы вы обнаружили его, он мог бы сказать, что решил предпринять дополнительные меры предосторожности. Вы, разумеется, не стали бы с этим спорить... Ну и конечно, Фоссет был тем человеком на дороге, который отравил Кардоунов и Тримейнов.

— Все было рассчитано на то, чтобы держать в панике не только нас, но и остальных. Мы не знали ни минуты покоя, подозревали всех и каждого... — сказала Элис и, посмотрев на мужа, тихо добавила: — Почему так случилось? Что мы друг другу говорили?

— Были моменты, когда мне казалось, что каждый из них выдал себя... Я был в этом абсолютно уверен.

— Вы ждали, что они себя выдадут, — сказал Грувер. — Вам мучительно хотелось этого. И учтите, что ваши друзья были очень напуганы. Фоссет поработал на славу. Он шантажировал их не только профессиональными грехами, но, самое главное, Цюрихом.

Таннер и Элис слушали не перебивая.

— И это объясняет их действия в финале. Кардоун даже не поехал к больному отцу в Филадельфию. Он позвонил своему партнеру Беннету и назначил ему встречу. Он не захотел говорить о делах по телефону, так как боялся, что за его домом установлена слежка. И в то же время не хотел уезжать далеко семьи. Они встретились в кафе, на шоссе номер пять... Кардоун рассказал Беннету о финансовых операциях в Цюрихе и предложил свою отставку, если тот поможет ему замять скандал. Замысел Кардоуна состоял в том, чтобы дать свидетельские показания органам правосудия в обмен на гарантии неприкосновенности.

— Тримейн сказал, что улетит сегодня утром...

— Самолетом «Люфганза». Прямиком в Цюрих. Он хороший адвокат. Очень искушенный в решении подобного рода споров. Он собирался выйти из этой истории с минимальными потерями.

— Выходит, они оба — и каждый в отдельности — оставляли Берни одного расхлебывать эту кашу?

— Да, но у мистера и миссис Остерман были свои планы. Один из крупных парижских синдикатов дал согласие принять их долю капитала. Все, что для этого требовалось, это дать телеграмму французским адвокатам фирмы.

Таннер поднялся с дивана и, прихрамывая, подошел к окнам, выходящим во двор. Он не был уверен в том, что хочет продолжать этот разговор. Он устал. Его душило отчаяние. «Омега» никого не оставила в стороне. Как там говорил Фоссет?

«Это неизбежно, мистер Таннер. Безгрешных людей нет».

Он медленно повернулся к сидящим в креслах гостям.

— Остаются еще вопросы...

— Боюсь, что мы никогда не сможем дать вам исчерпывающих ответов, — сказал Дженкинс. — Вы будете обнаруживать несовпадения, противоречия — они породят сомнения. Появятся новые вопросы... Это самый тяжелый для вас момент. Прошедшие события слишком глубоко затронули вас лично. В течение пяти дней вы жили на пределе, в огромном напряжении, почти без сна... Фоссет рассчитывал и на это.

— Нет-нет, я не о том. Я имею в виду конкретные факты. Тогда, в подвале, на Лейле была брошь, которая светилась в темноте. И на стене вокруг нее не оказалось следов пуль... Ее мужа не было здесь, когда я находился в городе. Кто-то проколол шины моего автомобиля и пытался сбить меня... встреча на станции Лесситер была моей идеей. Как Фоссет смог узнать о ней, если ни один из них не сообщал ему?.. Вы говорите, они не причастны? На чем основана ваша уверенность? Ведь вы не знали о Маколиффе? Откуда вам известно, что они не... — Джон Таннер остановился, поняв, какое обвинение собирался бросить в адрес своих ближайших друзей. Он посмотрел на Дженкинса, не сводившего с него глаз.

Дженкинс оказался прав. Вопросы возникали снова и снова. Многое в этой истории было чересчур личным.

Грувер подался вперед.

— Я попробую ответить вам. На мой взгляд, все достаточно просто. Фоссет и Маколифф работали в паре. Когда Фоссет покинул мотель, он забрал с собой всю аппаратуру и подслушивающие устройства. Когда вы уехали из дома и позвонили вашим друзьям, назначив встречу, он легко мог связаться по рации с Маколиффом и передать ему приказ уничтожить вас. После того как Маколифф сообщил ему о том, что не сумел этого сделать, Фоссет сам поехал на станцию. Достать автомобиль — не проблема, проколоть шины — тем более. Брошь миссис Остерман? Думаю, она надела ее случайно... Стена без пулевых отметин? Насколько я помню, ее расположение почти полностью исключает возможность прямого попадания.

— "Почти", «случайно»... О Боже! — Таннер вернулся к дивану и неловко сел. Он взял руку жены. — Постойте... Вчера на кухне, когда я вышел закрыть зонты и попал под обстрел, Элис услышала странный диалог...

— Мы знаем, — мягко перебил его Дженкинс. — Ваша жена рассказала нам.

Элис посмотрела на Джона и кивнула. Глаза ее были печальными.

— Ваши друзья, Остерманы, удивительная пара, — продолжал Дженкинс. — Миссис Остерман видела, что ее муж хотел... должен был прийти вам на помощь. Он не мог просто так стоять и смотреть, как вас убивают... Они очень близки. Вчера она фактически разрешила ему рисковать за вас жизнью.

Джон Таннер закрыл глаза.

— Не думайте об этом, — сказал Дженкинс. Таннер посмотрел на Дженкинса и понял, что тот имел в виду.

Грувер поднялся со своего кресла. Это было сигналом для Дженкинса, который последовал за ним.

— Нам пора идти. Мы не хотим утомлять вас. Время еще будет. Мы всегда к вашим услугам... Да, кстати, это принадлежит вам. — Грувер полез в карман и вытащил оттуда конверт.

— Что это?

— Обязательство, которое Фоссет заставил вас подписать. Ваше согласие участвовать в операции. Даю вам честное слово, что магнитная запись этого разговора надежно похоронена в архивах. Навечно. Ради безопасности обеих сторон.

— Я понимаю. Позвольте еще один вопрос. — Таннер помедлил, словно боясь собственных мыслей.

— Да, слушаю.

— Кто из них позвонил вам? Кто сообщил вам о встрече у станции?

— Они сделали это вместе. Все трое встретились и решили позвонить в полицию.

— Вот так просто?..

— Ирония судьбы, мистер Таннер, — сказал Дженкинс. — Если бы они сделали это раньше, ничего не случилось бы. Но только прошлой ночью они решились встретиться и рассказать друг другу правду.

Дженкинс и Грувер поднялись, чтобы попрощаться. Пожимая им руки, Джон вдруг спросил:

— Скажите, а кто же был в машине?

— В какой машине, мистер Таннер?

Джон продолжал держать руку Грувера.

— Когда я шел по Лесситер-роуд, мимо меня дважды проехала черная машина — к станции и обратно, в Сэддл-Вэлли. Маколифф и Фоссет остались поджидать меня. А кто же был в машине?

Джон наконец выпустил руку Грувера.

— Вы сегодня очень устали, мистер Таннер, давайте в следующий раз, — вместо ответа сказал Грувер. — Как-нибудь в другой раз... — повторил он, и они с Дженкинсом быстро вышли из комнаты.

Сэддл-Вэлли наполнился слухами. В полумраке местного бара завсегдатаи собирались группами и шептались о чем-то. В клубе, на теннисных кортах и у бассейна, оживленно обсуждали неслыханные события, потрясшие их райский уголок.

Рассказывали странные вещи — будто Кардоуны уехали в длительное путешествие, никто не знает куда. Говорят, у его фи[,-мы неприятности... Ричард Тримейн пьет больше обычного — а он и так никогда не был трезвенником. И вообще, в его семье что-то неладное. Прислуга куда-то пропала. Дом — далеко не тот, каким был раньше. Любимый сад Вирджинии потихоньку зарастает...

Но скоро разговоры прекратились. В Сэддл-Вэлли быстро забывали о печальном. Через некоторое время горожане перестали вспоминать о Кардоунах и Триметинах. Они ведь, в сущности, никогда не были здесь своими. И их калифорнийские друзья не из тех, кого привечали в клубе.

И вообще для разговоров, суждений и оценок просто не было времени. Ведь летом столько интересных дел! Сэддл-Вэлли летом бесподобен. А как же иначе?

Отгородившийся от всего мира, надежно защищенный и независимый.

А Джон Таннер знал, что больше никогда не будет «уик-энда Остермана».

«Разделяй и убивай».

В конце концов «Омега» все же победила.