Контакт первой степени тяжести Горюнов Андрей

– Фу, пронесло! – вздохнула от души гражданку сзади, та, что с фальшивым проездным.

Дежурный старший лейтенант построил вдоль стены дежурки всех бомжей.

– Р-р-равняйсь! Смирна-а! Ну, хорошо. Вольно, господа бомжи. Так… Начальник отделения велел мне вам для начала «Отче наш» зачесть. Смирно стоять! Не напрягаться! – Он чуть откашлялся смущенно и начал – не совсем уверенно: – Отче наш! Иже еси на небеси да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя… – он запнулся, видимо подзабыв.

– Хлеб наш насущный даруй нам днесь… – подсказала ему робко бомжиха и беззвучно заплакала.

– Точно! – обрадовался подсказке старлей и, торопясь, закруглил: – И отпусти нам грехи наши, яко и мы всем подряд их грехи отпускаем… – Он на секунду смутился таким довольно нелепым для милиционера признанием, но тут же поправился: – На носу себе зарубите, что не всегда я вам грехи и прочие художества намерен отпускать. И более того: еще раз, плесень вонючая, в моем районе заночуете – так отпущу вам, до бровей – мало не покажется! Аминь! Кыш все вонять на улицу отсюда!

Перед пролетевшими перекресток на красный милицейскими «жигулями» открылся вид вперед на километр: проспект прямой, как стрела, идущий в гору, в небо – как на взлет. Там, впереди, уже вползли на самую верхотуру два троллейбуса…

– Жми!

Один троллейбус на горе свернул направо, второй, будто задумавшись, замер секунды на две. Затем свернул налево.

Лейтенант с каким-то глухим отчаянием, поднимавшимся из глубин его подсознания, ощутил внезапно необходимость принятия ответственного решения.

– Дай закурить! – Он повернулся к шоферу.

– Нет ни хера! Бомжу отдали.

– Ч-ч-черт! – Лейтенант в сердцах сунул ни в чем не виноватому водителю в ухо: – Давай в прокуратуру, идиот! Не видишь, что ли, – упустили его! Упустили!

Покинув отделение милиции и отойдя не больше ста шагов, Белов первым делом сорвал с себя пальто и кепку, направив их в ближайший мусорный бак.

Так. Первым делом – деньги. В карманах ни гроша.

Ах да! Деньги остались в милиции, в сейфе. Лежат себе там, в конверте вместе с протоколом о временном изъятии. Вчера выгребли, перед тем как в камеру запихнуть.

А холодно чертовски, несмотря на солнце. Рубашка, даже байковая, не очень подходящая одежда для двадцать второго сентября. Свернув в проулок, он побежал трусцой, чтобы согреться и чтоб выглядеть естественней в одной рубашке. О, слава богу, на ногах кроссовки! И, слава богу, что кроссовки «на липучках» – а то шнурки бы отобрали тоже.

Бежать следовало по направлению к дому.

К дому?! Туда-то и приедут за ним – первым делом.

Вопрос в том лишь – когда?

Пока суд да дело, можно и успеть.

Там уже сориентируюсь. К соседям стукнусь. Или кого знакомых – из дома – на улице подловлю.

Словом, направление – к дому. Но – дворами, дворами. Они, хватившись, могут подключить подвижные патрули. Колесят по району. Так что вдоль проезжих улиц лучше не бежать. Пересекать – да. Но после предварительного осмотра: справа, слева. Бежать легко, не вызывая подозрений у дворовых старух, собачников. Соблюдать ритм, дыхание. Не думать о беге. Думать о чем угодно. Так легче бежать. Не концентрируясь. Свободно. Легко. Расслабить рожу. Создать впечатление безмятежности. Бутафорить. Создать образ. Борька это умел – напустить на себя. Скосить под любого. О-о, он даже без слов, простейшими звуками создал себе, помнится, образ Ильи Муромца. Журчанье, плеск камня – и все – и он былинный герой.

Это было в семидесятых. Их, первокурсников, послали на картошку. Куда? Можайск? Нет, в Ужопинск какой-то…

Жили в доме колхозника, кормили их две поварихи: сочные бабы – под два метра ростом и килограммов по сто каждая. Борька сразу положил на них глаз. Это было смешно: Тренихин тогда после детдома и оформительского ПТУ был тощ, тщедушен и жалок – ну точно пионер из Освенцима. Может быть, именно это и сыграло решающую роль в его влечении – его невыразимая словами худоба и небывало рубенсовские формы поварих.

Поварихи, конечно, Бориса в упор не видели, смеялись в лицо. В ответ на его недвусмысленные поползновения только ржали как две слонихи: «апчхи» на тебя, малявка!

– А все равно я их трахну! – петушился в мужской компании Тренихин.

– Которую?

– Обеих!

Эта уверенность вызывала неизменный взрыв веселья – не приедающаяся дежурная шутка: слишком уж несоответствующей казалась поставленная Борькой цель имевшимся в его распоряжении дохлячьим средствам.

– Куда тебе поварих! – смеялись над Борькой все мужики и студенты. – Хезнет разок – ты на Луну улетишь.

И именно этой вульгарной шуткой общество подкинуло Борьке мысль, подарило ему то самое ленинское решающее звено, ухватившись за которое он разрешил коллизию в свою пользу.

В доме колхозника туалета внутри помещения не было – удобства располагались во дворе – двойной домик: «Ж» и «М».

Борис заприметил, что поварихи любят туда ходить вдвоем, не прерывая своей бесконечно длинной и увлекательнейшей беседы. Однажды, как только поварихи двинули в очередной раз на посиделки, Тренихин взял заготовленные им заранее ведро с водой и два кирпича. С этим реквизитом Борька быстро рванул в «М» – по соседству.

Женщины, разумеется, как только услышали, что рядом зашел кто-то, сейчас тары-бары долой, будто бы обе заснули или умерли.

Борька тихо положил кирпичи на пол, взял в обе руки ведро и начал лить воду в очко. Долго лил – с полминуты. Вылил полведра.

Поварихи за стеной, естественно – ша!

Тогда Борька взял первый кирпич, закряхтел, заквакал и, бесшумно размахнувшись, шмякнул кирпичом со всего маху в отверстие!

Буль!!!

За стеной в «Ж» обычная тишина превратилась в тишину гробовую.

Подождав и отдышавшись после броска, Борька шумно вздохнул, взялся опять за ведро и снова секунд сорок лил воду. Когда вода закончилась, он вдруг заухал филином, закричал ночной выпью и с силой жваркнул в очко второй кирпич.

После чего спокойно начал шуршать газетой.

Девочки, не вынеся этой «радиопостановки», выпорхнули из «Ж». Но далеко не отбежали, отошли к рукомойнику: руки помыть… Конечно, интересно – кто таков?

Секунд через двадцать из туалета вышел и Борис. Тоже пошел к рукомойнику – тоже руки ополоснуть…

Ведро он предусмотрительно оставил в нужнике.

Дальше все было уже совсем просто. Отношение поварих к Тренихину изменилось в корне, на сто восемьдесят градусов. Кормить они стали Бориса эксклюзивно – то есть отборнейшие порции – шесть котлет и одна картошка – на убой. И все остальное тоже, конечно, произошло: имидж есть имидж. В точности по известным пословицам: любовь мужчины начинается с желудка, а женщина любит ушами.

И более того – что касается ушей, то дамский телеграф сделал свое дело.

На картошке тогда первокурсников продержали больше месяца, до десятого октября. Ну, а Борька, «дохлятина из художественного», охотник бойкий, «объехал» за эти сорок суток буквально всех неваляшек – девиц ли, баб – всех в зоне прямой видимости.

Даже из ближайшего совхоза зверотехника Полину Алексеевну, женщину лет пятидесяти с большим прицепом, дважды бабушку – и ту достал.

Уверенность в себе, смекалка и мастерство, талант и настырность – все это есть, по сути, простой и известный всем секрет успеха, твоя счастливая звезда.

Белов снизил темп; дыхалка резко засбоила.

Еще немного.

Нет на свете непреодолимых барьеров, нерешаемых задач.

Мимо Белова мелькали телефоны-автоматы.

Остановиться? Позвонить Лене?

Нет, не удастся: нет жетонов, мобильник – у ментов.

Вот впереди сверкающий стеклом какой-то Пром-бам-трам-банк. Акционерный, мать. Коммерческий.

Бодрым аллюром Белов вбежал в стеклянный вестибюль.

Вон телефон – стоит слева, на стойке. И рядом никого.

Но это ошибка – охрана скрыта легкой перегородкой – стражи от скуки смотрели вполглаза телевизор – пресную утреннюю жвачку.

Их было трое, перегородивших ему путь к телефону: двое в пятнистом, с кобурами, и один мент – в бронежилете, с АКСУ под мышкой.

– Ребята, позвонить от вас по телефону… Еле убежал!

– Откуда убежал?

– Да был здесь в гостях неподалеку, муж вернулся, понимаешь, внезапно. Куртку там оставил. Бумажник в куртке.

– Ваши документы? – попросил милиционер.

– И документы в куртке! – объяснил Белов. – Там паспорт, служебный пропуск, права! А главное, вся получка осталась. Видал, в натуре – во анекдот-то!

– Так, – задумался милиционер. – Так вы без документов?

– Да что ты, Петь, к нему пристал? – вступились за Белова сразу оба пятнистые. – Он же не в банк рвется, ему ведь только позвонить. Чего ты сердитый такой? Иди, звони, земляк, не слушай ты его, не обижайся. Он милиционер…

Белов пододвинул к себе аппарат и набрал свой номер.

Лена сидела на кухне в квартире Белова, пила кофе.

Мысленно она считала время. Если Коля уехал вчера вечером, то на месте он будет через тридцать шесть – сорок часов, то есть завтра утром. Так он, по крайней мере, планировал. День он потратит на поиски Бориса и, конечно, сразу его найдет. Наверное, в тот же день. Коля уверен, что Борька поехал в эту тайгу. Значит, ему больше и быть негде. Коля никогда не ошибается. При встрече они с Борькой, конечно, на радостях поддадут. В тайге, правда, взять негде, но Борька ради такого случая найдет обязательно. Это еще один день. И полтора дня надо прибавить на обратную дорогу. Всего, получается – пять дней. Коля вернется с Борисом через пять дней. А прошло… Прошла всего только ночь. Точнее, десять часов. Но ждать все равно еще, значит, те же пять дней…

Тоскливо до ужаса.

Лена вздохнула: хоть бы кто-нибудь позвонил.

Но телефон в квартире молчал, как голос пращуров.

Потому что Лена отключила его ночью, после беседы с отцом.

А утром забыла включить.

– Никто не подходит. Видно, ушла уже.

– Жена? – спросил с оттенком ненависти милиционер.

– Нет, не жена, – ответил Белов простодушно.

– Ты что ж, – удивился один из «пятнистых», – удрал от одной и звонишь другой, чтоб спасла?

– Приблизительно так, – он повторил попытку дозвониться. – Нет!

– А ты жене теперь попробуй, – ввернул милиционер.

– Жена за океан умылась, – соврал Белов, сроду в браке не состоявший.

– Надолго?

– Навсегда.

– Давно?

– Да лет двенадцать как.

– Ну, там живет, небось!

– Я полагаю.

– Они там все живут неплохо. Знаю!

– Доллары, конечно. С зелеными не загрустишь!

– А ты вот здесь, в рубашке…

– Я в рубашке родился, – кивнул Белов, слушая вполуха, пытаясь дозвониться.

– И ведь, поди, тебе не помогает?

– Мы разведены.

– А ну и что ж с того? И все равно могла помочь бы!

– А хрен-то! – встрял милиционер. – С Америкой вообще, моя бы воля… – он выразительно повел стволом автомата.

– Ты посиди, попозже позвонишь. Раз дома нет, значит, ускакала на работу.

Белов качнул отрицательно головой.

– Тогда, наверно, в ванной.

– Или в туалете, – снова встрял милиционер.

– Пошла за хлебом, в магазин.

– Стирает, может быть – и поэтому не слышит.

Очевидно, что охране банка было скучно.

– Садись-ка, лучше расскажи нам: как ты от мужа-то удирал…

– Сейчас, чуть отдышусь.

Конвойные – сержант и лейтенант, упустившие Белова – подъехали к прокуратуре. Хоть машина и остановилась у самого подъезда, они не спешили покидать ее.

На лейтенанта лучше было б не смотреть – лицо приговоренного к повешению. Лейтенант понимал, что его может в данной ситуации спасти только чудо, нечто из ряда вон выходящее. Объяснение с начальством нужно было сделать каким-то таким… Внезапным и резким, каким был и сам этот побег.

Сержант был поспокойней: над ним был старший, офицер. Ему-то дыня и полагалась, по уставу. Однако все ж и у сержанта лицо дергалось.

– Ну что, пошли, что ли? – решился наконец лейтенант, открывая дверь «жигулей». – Прошу, сержант!

– Да нет уж, вы первым идите!

– Мы тут не на параде. На службе старший – замыкающий.

– Это почему же?

– Потому. Волки – знаешь, как ходят? Вожак всегда сзади идет, прикрывает.

– Неправда ваша! Вожак впереди – ведет!

– Вот и неверно! Вожак от преследователей огрызается!

– Боитесь идти впереди – так и скажите!

…Они вошли к Власову в кабинет вдвоем, плечом к плечу, одновременно.

Вошли и встали. Тишина.

– Владислав Львович! – взяв под козырек, нарушил паузу лейтенант. – Вот вам блокнот с чистосердечными признаниями художника Белова. Писал он всю ночь и написал честно, как он нам сам доложил. Откровенно. Ничего не утаил.

– Понятно, хорошо! Давай сюда его, Белова.

– А это просто невозможно, – отрицательно мотнул башкой сержант.

– Как невозможно? Почему?

– Да потому что – вышло как? – Сержант склонился к самому лицу Власова, втолковывая ему ясно, просто, как малому ребенку: – Он письменно, художник ваш, Белов, все объяснил вам, письменно, не устно, так? Видите – вот исписал полблокнота. Это понятно, надеюсь? Ну вот. А сам он взял – да и сбежал!

– Вот сука же, ага? – добавил лейтенант.

– Что, снова не подходит? – спросил милиционер Белова. – А ты соседу позвони. Соседа телефон знаешь?

– О, Петя, ты – Аристотель! – обрадовался Белов и быстро набрал номер соседа: – Алло, Сашка? Привет! Тебе Ленка ключи не оставляла от квартиры? Нет? Ну, значит, дрыхнет. Будни ее! В стену стукнись кулаком. И позови ее к себе: мой телефон, его… – Белов чуть не сказал «могут прослушивать», но спохватился: – Ужасно плохо работает, мой телефон, совсем погано слышно. Да!..Лена?! Слава богу!

Белов обрадовался так, что у него чуть не лопнуло сердце. Не в состоянии сдерживаться, он уже почти кричал в трубку:

– Послушай, Лен, я не уехал, я в Москве. При встрече расскажу. Внимательно меня послушай, слышишь? Что надо сделать? Во-первых, собрать мои вещи, теплые. Какие найдешь, все равно.

– И сухарей насушить, – не смог не встрять, подначивая, милиционер.

– Там свитер новый, да ладно, его надо искать. Бери, что найдешь, понятно? Я сейчас в одной рубашке. После расскажу… Потом еще деньги ты достань. А то я и без копья вдобавок. Деньги, ИЗ, на книжной полке у меня, за Львом Толстым. Все забираешь деньги, абсолютно все! Да, вот еще: и документ какой-нибудь, любой, найди, прихвати. Любую ксиву – чтобы только с фотографией! Все это ты хватаешь быстро и – к соседу, к Сашке – ну откуда говоришь, почему – сейчас нет времени это объяснять, при встрече. В моей квартире не оставайся, ясно? Ни в коем случае. Запрешь квартиру и у Сашки меня ждешь! У Сашки, поняла?! Отлично. Пять минут тебе на все про все! Я тоже к Сашке подскочу, быстро, в течение ближайшего часа. Все поняла? Удач тебе! До встречи! У-х-х! – выдохнул Белов, кладя трубку.

– А я не понял, – вдруг сказал милиционер, – зачем же ты ее ну, со своей квартиры – к Сашке? Странно.

– Боюсь, ко мне нагрянут на квартиру.

– Кто?

– Жена!

– Она же, ты сказал, за океаном у тебя?

– Вот то-то и страшно. Разгонится над океаном и налетит с разгона…

– С чего бы? Вы ж разведены?

– А разведенному, ты думаешь, не больно? – молол Белов что лезло в голову, лишь бы не замолкать, не останавливаться. – Ну, если, скажем, мясорубкой по лицу? Разведенному? А? Так же хреново, как и женатому. Верно я рассудил? Ладно, бывайте, братцы. Хотел у вас еще и на метро занять, да ладно уж – раз без денег, то уж такси поймаю, пожалуй.

– Ты бы оделся б. Не в рубашке ж ехать. В таком виде тебя никто и не посадит. Решат, что того… – один из охранников покрутил пальцем себе у виска. – Я комбинезон тебе дам – во – запасной.

– Давай. Спасибо. Я сегодня же верну.

– Да не спеши. Ты, главное, верни его постиранным!

Лена лихорадочно искала, собирала вещи. Нервозность, сквозившая в голосе Белова, передалась и ей. Она плохо ориентировалась в вещах Белова – копаться у него в шкафах ей до того не приходилось. Она спешила, все перерывая, откидывая барахло на стулья, кресла, на тахту.

Надо быстро, за пять минут – он ей ведь так сказал!

Белов, уже одетый в пятнистый комбинезон, протянул руку, останавливая первую попавшуюся машину – старенький «москвич», времени в обрез.

На его удивление, «москвич» мгновенно и резко вильнул к нему, тормознув с визгом.

«Во, до чего ж денег ему хочется!» – подумал Белов, наклоняясь к окну «москвича».

Однако водитель, вместо того чтобы склониться навстречу с вопросом «Куда?» и «Сколько дашь?», стремительно выскочил из автомобиля на проезжую часть.

– Николай Сергеевич?! Вот те раз! Вы как здесь?

Обходя быстрым шагом капот, прямо на Белова надвигался старший инспектор уголовного розыска Иван Петрович Калачев.

«О господи! – мелькнуло в голове у Белова. – Вот повезло как утопленнику».

В сознании немедленно всплыла картина: кирпич, летящий в очко сельского сортира.

Люди реагируют на звук!

– Здравствуйте, Иван Петрович! – шагнув вперед, Белов протянул руку инспектору. – Мне Владислав Львович сказал, что вас срочно начальство зачем-то вызвало и вы поэтому задержитесь… – Белов говорил искренне, чувствуя с удивлением, что он как-то совершенно неожиданно взял верный тон. Нахлынувшее вдохновение самозабвенного, наглого вранья настолько охватило его, что он осознал каким-то седьмым чувством, что эта встреча даже к лучшему. Да и в самом деле он был рад встрече с Калачевым. – Рад видеть вас в добром здравии! Хотя, честно говоря, никак не надеялся с вами сегодня увидеться.

– Я ничего не понимаю: почему вы здесь?

– В двух словах объясню. Вы не очень торопитесь? Власов отпустил меня на все четыре стороны.

– Как так?

– Так. Даже подписку о невыезде аннулировал. Вот. – Белов выдержал небольшую паузу и продолжил: – Я уже дома успел побывать, переоделся, решил на дачу, на недельку… Больно вы мне нервы-то все же потрепали. Ну, да я не в обиде: работа у вас такая, все понятно!

– Мне ничего пока не понятно.

– Я объясню вам, Иван Петрович, но только в той мере, в какой сам понимаю ситуацию. Владислав Львович – только прошу: пусть это останется между нами – вел с вами не совсем чистую игру.

– То есть?

– Ну, например, вы ведь, наверное, не в курсе, что вчера мы с Власовым были в засаде в мастерской Тренихина?

– Что? Первый раз слышу об этом.

– Вот то-то и оно. Я так и понял. Моя гипотеза состоит в том, что Власов напал на след настоящего преступника, а меня разрабатывал для вас, для отвода глаз, чтобы самому взять виновного и присвоить все лавры себе. Очень просто – как и везде – конкуренция!

– Но… Но простите меня… А пистолет? Вы же тоже, вне зависимости от дела Тренихина, подлежите уголовной ответственности! Я же сам вас вчера задержал с пистолетом на Ярославском вокзале!

– Да. Так. С пистолетом, который мне одолжил Власов. И вообще – мое, так сказать, вчерашнее «задержание» было тщательно спланировано Владиславом Львовичем. Когда мы с ним сидели в засаде в мастерской Бориса, он меня попросил и проинструктировал. Весьма настойчиво и бесцеремонно. Каюсь, мне не хватило сил ему отказать. Цель этого представления – отвлечь ваше внимание от горячего следа.

Остановив на секунду поток вранья, Белов, переводя дух, заметил, что посеянные им зерна упали на благодатную почву: Калачев явно перерабатывал полученную информацию, и по коротким вспышкам озарения на его челе Белов понял, что его басни на удивление легко легли в масть – как рука в перчатку.

– То есть это Власов подставил вас для меня на вокзале?

– Конечно. Не знаю только, откуда Власов знал, что вы, Иван Петрович, на Ярославском вокзале окажетесь?

– Так он же сам меня и попросил туда съездить!

– А, вот оно что! – Белов даже расхохотался. – Но время? В какое время вы там будете?

– Меня вели. Наружка. Чего же проще!

– Неужели вы ничего не замечали?

– И в голову не приходило. Я и не смотрел… Чего ради-то?

– Н-да! – Белов покачал головой. – Вы уж простите меня… Моя роль здесь не очень благовидна по отношению к вам. Но, сами понимаете – особо выбирать не приходилось.

– Да. Это понятно. – Калачев вдруг встряхнул головой. – А все-таки – как вы здесь оказались? Да и в такой одежде?

– Заскочил к приятелю: вон, в банке здесь работает, денег перехватить. – Белов махнул рукой в сторону банка, и охранники, еще наблюдавшие за ним, дружелюбно махнули в ответ. – А в одежде – я на дачу решил, говорил вам уже. И машина моя, как на грех, сломалась. Буду на даче с недельку. Если понадоблюсь – милости прошу. Адреса-телефоны у вас есть. Можно и просто так ко мне, Иван Петрович, без уголовщины. Посидим, водки попьем всласть. Ей-богу, рад буду, если заглянете. Как?

– Не знаю. – Калачев выглядел абсолютно потерянным. – Работы пока очень много.

– А потом уж, позже, в октябре-ноябре, погода, боюсь… Все равно всех денег не заработаешь, всех воров не переловишь… в этой стране. Вы, кстати, в какую сторону сейчас путь держите? – вконец обнаглел Белов.

– Так к Власову как раз, в прокуратуру, – сварливо процедил Калачев. – С художником Беловым разбираться. Что там, кстати, с акварелями – «Н. Белов» и «Николай Белов»?

– Я все написал. У Власова моя исповедь – на столе. Но ничего в ней нет сногсшибающего. Не ждите.

– Да? – Калачев склонил голову набок и тут же почти наглухо отключился: глаза его заволокла поволока задумчивости. Он явно не тянул: мозг не успевал структурировать, упорядочивать и анализировать непрерывно поступающую сенсационную информацию.

– Иван Петрович… – тряхнул его за плечо Белов. – А может, ну его, Власова, к херам херовичам? Махнем, прям сейчас, ко мне на дачу? Возьмем мясца на рынке, лимонадика. Я все вам расскажу – подробно, обстоятельно. В непринужденной обстановке, на свежем воздухе.

По лицу Ивана Петровича вдруг пробежала настолько яркая искра соблазна, что Белов на мгновение обомлел: вдруг согласится? «Надо надавить, принуждать как бы его – тогда соскочит враз, откажется», – мелькнуло в голове.

– Отлично, едем! Я вижу, вы решились. Сейчас костерчик сбацаем. Истопим баньку, матрешек выпишем. У меня есть шкурки три на примете – песец, норка-ласочка! Нажремся водочки… Всем трем карасика запарим – групповушечка…

– О, нет! – отшатнулся Калачев.

– А что, живем-то раз?…Вы ж не голубой, полагаю?

– Мне нужно с Власовым поговорить, – в глазах Калачева уже светился ровный, спокойный огонь разума и справедливого гнева. – Мне есть что ему сказать… Поэтому я – в прокуратуру. Нам с вами пока не по пути, – он неожиданно улыбнулся. – Пока не по пути. Желаю отдохнуть! Присоединюсь с радостью, но другой раз.

– Спасибо!

Проводив взглядом удаляющийся «москвич», Белое снова вытянул руку, голосуя.

Тут же, с визгом около него тормознула таксистская «Волга» с рекламой «Кремлевской» на крыше.

– Гони к парку Горького! Быстро!

Таксист врубил первую и рванул как на пожар. Неожиданно в голове Белова мелькнула шальная мысль.

– Стой! Стой!!!

Таксист тормознул так, что Белов поцеловал лобовое стекло.

– Теперь куда? – спросил таксист, почесывая ушибленную грудь.

– Теперь назад. Сдай снова к банку. Позвонить забыл. Прости.

Через секунду он уже влетел назад, в вестибюль банка:

– Ребята, ребята! Забыл, черт, забыл… – он бросился к телефону.

«Пятнистые» с ментом уже смотрели на него, как чукчи на Майкла Джексона: явление природы, однако. Быстро, по памяти, Белов набрал номер прокуратуры.

– Владислав Львович? Здравствуй, дорогой! Не могу долго беседовать, я тут в бегах… Что хотел сказать? Мы здесь с Калачевым Иван Петровичем возле Пром-бам-трам-банка встретились случайно как бы, поговорили… Он сейчас как раз к тебе, козлу, поехал – для серьезного разговора. Злой, как сантехник с похмелья – только держись! Уж ты не отлучайся, братец мой, дождись его. Ладушки? Ну, бывай, пинкертон! Кланяйся президенту с внучатами! Чао!