Как жить человеку на планете Земля? Пелевин Виктор
Виктор: «Суровая» – очевидно, а вот по поводу ее простоты можно и посомневаться. Как же реально решать проблему? Есть некий высший принцип, который Вы подчеркиваете?
Гадамер: Размышлять на эту тему можно только тогда, когда единым взором охватываются и традиции прошлого и искусство современности (часто не только не противостоящее традиции, но и черпающее в ней энергию). Сущность того, что мы называем духом, заключается в способности продвигаться вперед, удерживая и горизонт открытого будущего и неповторимого прошлого. Так как же все-таки преодолеть существующий, и вроде бы чудовищный, разрыв между традицией и современностью? Задача решается, если уметь находить общее в различном. И тогда время – уже не пропасть, над которой надо построить мост, – дело заключается в том, чтобы распознать во временной дистанции продуктивную возможность понимания.
Виктор: Оказывается, что, по Вашему мнению, нам и не надо преодолевать временную дистанцию, – «она уже заполнена последовательностью событий, трактуемых в рамках традиции, в свете которой выступает для нас все предание» («О круге понимания»). Это есть основа, в этом должно корениться наше сегодняшнее понимание события. И еще «нужно учиться читать произведение искусства», напоминаете Вы нам.
Гадамер: Читать текст – это значит, что буквы исчезают и проступает смысл (современное искусство, кстати, учит нас осваивать «буквы», думать, чтобы уловить смысл). При этом важна эрудиция. Существует знаменитое выражение А. Мальро («воображаемый музей») для обозначения необходимости одновременного присутствия в нашем сознании всех эпох искусства и их достижений. В целом, при этом происходит как бы «фильтрация подлинного смысла», заключенного в тексте, – и это есть бесконечный процесс, в котором решается настоящая критическая задача герменевтики, – дифференциация подлинных и ложных смыслов.
Виктор: В цикле лекций, прочитанных Вами перед студенческой аудиторией в Зальцбурге (1974), Вы подробно развиваете эти мысли, давая соответствующие рекомендации и ориентиры в этом процессе поиска смыслов.
Гадамер: Первый ориентир дает нам само понятие «искусство». Оно, в первую очередь, позволяет нам найти «общее в различном», охватывая единым взором знания и умения изготовления, совокупность «изящных» и технических, промышленных, ремесленных искусств (греч. – «технэ»). Второй ориентир – понятие прекрасного (греч. – «калос»). Оно отображает понятие того, чем всегда, независимо от времени его сотворения, можно любоваться, получать удовольствие от соприкосновения с ним. Третий ориентир – философская эстетика, которая постоянно ищет ответ на вопрос: что в единичном произведении искусства является столь значительным, что останавливает нас, как нечто, претендующее на истину.
Виктор: В конечном счете, в поисках ответа, позволяющего объединить понимание традиционного и современного искусства, предлагается исследовать три универсальные и вечные для искусства понятия: игру, символ, праздник.
Гадамер: «Игра», – человеческая культура и искусство без нее немыслимы. «Символ», – не может быть ничего в человеческой культуре, что не говорило бы мысли о чем – то еще. Это понятие скрывает, по сути, наиболее всеобъемлющую формулировку герменевтической мысли. «Праздник», – произведение искусства учит нас погружению в особого рода покой, – покой не подверженный скуке, праздничный покой. (Даже если мы, подобно древним грекам, сопереживаем античной трагедии, обретая состояние, названное Аристотелем «катарсис»). И современный театр, кстати, стремится доказать, что «человеческий жест и человеческое слово все еще обладают удивительной силой, в сравнении с которой вся техническая цивилизация, преобразующая мир, кажется уже бессмысленным нагромождением чего-то удручающе скучного.
Виктор: Итак, истинное решение загадки, заданной нам искусством, (и ее отгадка), заключается, по Вашему мнению, в понимании одновременности существования прошлого и современного, настоящего, что и демонстрирует каждое значительное произведение искусства, независимо от времени его создания. В целом, в общении с произведениями истинного искусства возникает впечатление нерасторжимости содержания и формы, традиции и современности, прошлого и настоящего, – таким образом, обретается некая истина. Стремление сохранить ускользающее и определяет отношение к миру художника и зрителя, понимание ими этого мира. Таким искусство было вчера, остается сегодня и будет, видимо, всегда. И вслед за философом хочется повторить известные афоризмы: «в недолго длящемся мгновении есть что-то прочное»; «остановись мгновение – ты прекрасно».
Бергсон: Да, – искусство не только снимает покровы с действительности, – оно творит вторую, сюрреальную действительность. Произведение – мир, внутри которого поэт творит как бог-творец. Хаос мира диктует и соответствующий хаос художественного мышления, реализуемый в творчестве.
Виктор: Как однажды сказал Луи Арагон, в истинном творчестве действуют принципы «свободных ассоциаций, логика сцепления бессвязных мыслей, несоединимого, несопоставимого с точки зрения здравого смысла, чистого психического автоматизма без какой-либо моральной или эстетической озабоченности, – усыпление разума, погружение в волну грез». Сюрреалисты в частности, полагали, что таким образом они проникают в доселе неизведанные области психического (подсознание, сны, сумасшествия, сверхъестественные состояния). Сам художник стремится достичь психофизиологического состояния, в котором область сознания является лишь незначительной частью. Бесконтрольный автоматизм управляет в этом случае художественным творчеством. Личность художника, по их мнению, должна быть очищена от «социальной, нравственной и индивидуальной шелухи». Провозглашается безразличие к истории: «Нет истории, кроме истории души» (Сальвадор Дали).
Рационалист: Возможно в этой позиции проявляется уже тенденция абстракционизма – стихийно-импульсивное самовыражение художника, принципиальный отказ его от образно-фигуративного отображения действительности во имя как бы чистой выразительности. (Кстати, в развитии этого направления прослеживаются две формы: психологический или лирически-эмоциональный абстракционизм (симфония красок) и логический или интеллектуальный (линии и плоскости). Эту позицию как раз и развивают поздний Сартр и, в какой-то степени, Андрэ Мальро (который является представителем типа «человека действия», – «только лично прожитая истина имеет значение»).
Мальро: Искусство, как спонтанное стремление человека к выражению ощущения абсолюта, проявляется, прежде всего, в мифах, отражающих его размышления о смысле человеческого существования, о вечности (это основа всех великих религий). Развивая учение Бергсона о способности к мифотворчеству, как прирожденной способности человека, можно утверждать, что свое адекватное выражение миф как раз и находит в искусстве: человек – это песнь истории, а не ее продукт. Плодотворным, чтобы понять конечные истины человеческого бытия, является обращение не к официальной истории человечества, а к его системе мифов. Реальная история является мнимой историей. Подлинная история есть последовательность художественных мифологических форм, через которые человек освобождается от времени, чтобы связать себя с вечностью. Искусство как раз и есть просветленная история, очеловеченная история, – оно организует и преобразует в художественных формах проявление вечности в той или иной эпохе и точки соприкосновения выражает в мифах (таким образом, каждая эпоха обретает и отражает в искусстве собственное понимание смысла своего существования).
Виктор: Как видим, вновь громко звучит идея необходимости осмысления феномена времени, о чем мы уже говорили. Возможно, в этих размышлениях видна связь с концепцией Гегеля, просматривается опять-таки выход за пределы сотворенного мира явлений к некой божественной реальности (а может быть, в каком-то смысле, и к сверхбожественной). Мальро выделяет мифы, подчиняющие человека («идеализирующая фантазия религии», – похоже, это мифы Библии, Корана, Веды и Упанишады), и мифы, подчиненные ему (искусство, заново творящее Вселенную, соответственно человеческим законам, что и делает его высшей ценностью – Абсолютом). Последнее, возможно, проявилось, к примеру, в творчестве Данте Алигьери (Божественная комедия), Джона Мильтона (Потерянный рай). Возникает вопрос, какие же мифы следует выделить и по каким критериям? Возможно ли и в этом случае применение «бритвы Оккама» (не умножать сущности без необходимости)?
Мальро: Глубинный смысл искусства – в прорыве художника сквозь хаос действительности в «нечто»: реальное есть видимость, но существует еще нечто, что не является видимостью и не всегда есть Бог. Форма возникает как выражение того, что художник не может объяснить и что продиктовано ему по каналам его иррациональной связи с трансцендентным. Подлинное искусство вызывает чувства, принципиально отличные от чувств, вызываемых реальной человеческой практикой. Чувство творческого должно заменить разум в качестве высшей ценности и является признаком, по которому все люди делятся на две касты– художников и не художников. Таким образом, решается задача замены, в каком-то смысле, философии искусством. Причем следует отделять ремесленных шаманов, которые копируют, от художественных колдунов, которые только и творят. Шедевр потому и является шедевром, что отвечает и на те вопросы, которые ему не задавались при его рождении, – и в этом смысле он оптимально бесконечен.
Виктор: Итак, вновь мы видим очередную интерпретацию смысла жизни человека, что непосредственно увязывается с творчеством художника. В целом, искусство трактуется, таким образом, как бесконечная совокупность непрерывно воздействующих друг на друга художественных форм. Кстати, Николай Бердяев (40-е гг. 20 в.) также развивал схожие мысли в плане анализа соотношения этики и эстетики.
Бердяев: Эстетика и этика шире той сферы, которую им обычно отводят. Оценки по критерию добра и зла, прекрасного и безобразного носят лишь символический характер, – глубина жизни, глубина бытия и не добрая и не злая, и не прекрасная и не безобразная.
Виктор: Выделяются три ступени этической эволюции человечества и создается т. н. этика творчества (по сути дела, как элемент эстетики), которая трактуется как высшая стадия морали (этика творческой энергии и первожизни), когда всякий творческий акт трактуется как «взлет в иной план существования – акт трансцендирования, обретения истинной свободы». (Кстати, композитор Скрябин А. Н. также искал в этом направлении, стремясь к позитивному переустройству мира через свою музыку, создавая «Божественную мистерию»). Тем самым реализуется неразрывная связь эстетики и этики.
Рационалист: В целом, обобщая, можно отметить, что тема «красоты» позволяет выделить три основные точки зрения (Гегеля – Хайдеггера, Платона – христианства, Бергсона – Сартра), во многом по-разному трактующие основные категории эстетики и влекущие нас к различному пониманию принципов этики и смысла жизни человека.
Чайна: Конфуций ценил в человеке культурное начало во всех его проявлениях: и как ученость, и как хорошее воспитание, и как высокие нравственные качества. С легкой его руки не только занятия словесностью, но и каллиграфией, музыкой, живописью стали надежным способом снискать славу «возвышенного мужа». Культура была для него единственно подлинным отпечатком возвышенной воли «благородного мужа», как воплощением Великого пути мироздания. Сам он лишь в свои 70 лет смог отметить, что только теперь вся его сердцем прожитая жизнь словно соткана из одной невидимой нити, проникнута одним дыханием, наполнена одним глубоко затаенным чувством: это постоянство духовного подвижничества, бездонная глубина самосознающего сознания, о которой не расскажешь словами. Он не замечал надвигающейся старости, дух его был бодр и ясен, как никогда.
Конфуций: О благородстве сосен и кипарисов узнаешь лишь после того, как придут холода.„Тот, кто честен и не лукавит, добьется того, что его наставлениям будут верить… Лукавые речи, надменное лицо, угодливые манеры – позор для человека… Благородный муж – господин вещей, а низкий человек – их раб.
Чайна: Учитель выделял две стороны идеального человека, единение которых делает его цельным и самодостаточным: покой бытийствующего и подвижность познающего. Его отображением является по его мнению водная стихия.
Конфуций: Вода вечно пребывает в движении и без усилия растекается по земле. Вода всегда течет по пути, указанному природой, – в этом она являет образец справедливости. Водный поток не имеет предела и никогда не иссякает, – в этом он подобен Великому пути. Вода стремглав направляется в глубокие ущелья, – в этом она являет образец отваги. Вода равномерно заполняет пустоты, – в этом она уподобляется закону. Омывая все сущее, она избавляет мир от скверны. Жизнь течет, как эти воды, всякий день и всякую ночь. Вот почему благородный муж любит созерцать водный поток.
Собрание 9. О добродетели
(Вернулись в Подмосковье)
Подмосковная природа. Чудно, чудно! Ах, господи, какая красота! Сегодня я видел сосны из бронзы, – длинные стройные сосны, залитые солнечным светом на фоне ослепительно синего неба и ослепительно белых облаков. Невыразимо прекрасный образ. Легкая теплая кора цвета радостного (радостного золота) в ослепительных лучах на синем фоне. Какая прозрачность, чистота красок. И все колышется, плывет, качается. Прелестные лужайки. Высокая трава. Цветы, цветы. Какое буйство красок. Горячий воздух струится, движется, жужжит, благоухает.
Участвуют:
Виктор – модератор, Рационалист, Платон, Эпикур, П. Т. де Шарден, А. Швейцер, К. Леонтьев, Бердяев, Гегель, Спиноза, Гоббс, Локк, Лейбниц, Фрейд, Юнг, Камю, Плотин, Шеллинг, Кант, Синтетист, Учитель.
Виктор: Одно из произведений маркиза де Сада называется «Злоключения добродетели». (Две сестры Жюстина и Жульетта (после смерти отца и разорения семьи) идут по разным путям, – одна по пути добродетели, другая по пути порока (с позиции морали католического христианства). Добродетель постоянно унижена, порок – торжествует). Все это автор живописует яркими красками. Так что же есть добродетель? «Добродетель, – в словарях, чаще, – обобщенная характеристика неких устойчивых положительных морально-нравственных качеств личности. Противоположным является понятие «порока». В этих понятиях подчеркивается деятельная форма усвоения тех или иных ценностей (добро делать– либо быть порочным). Разным историческим эпохам, культурам были свойственны разные добродетели. Добродетель одной моральной системы выглядит пороком в другой. Итак, проблема, предполагающая глубокий философский анализ названных устойчивых положительных морально-нравственных качеств личности, – чем и займемся (что это за качества?). Для исследования такого рода проблем в философии существует специальная отрасль – этика. Ни один крупный философ не оставляет ее без внимания.
Но этику часто называют и «практической философией» (в противовес теоретическим исследованиям). Как термин и особая систематизированная дисциплина этика восходит к Аристотелю: впервые этот термин встречается в названии всех трех его больших сочинений, посвященных проблемам морали и нравственности («Никомахова этика», «Евдемова этика», «Большая этика»). Понятие «этический», от которого происходит этика, образовано Аристотелем на основе греческого слова «этос», обозначавшего некогда вначале «привычное место обитания», а потом уже вообще «привычки, нрав, обычай». Оно выделяло тот особый срез человеческой реальности (определенные индивидуальные качества людей, соотнесенные с определенными же формами общественного поведения), который и составляет предметную область этики. Тем не менее, в самой этике также выделяют два рода проблем и направлений исследования: опять-таки теоретические (философско-религиозные и научные) и практические. Как раз последние образуют так называемую «нормативную этику» – кодекс или свод правил, норм поведения, установлений морали, которым должен подчиняться индивид в обществе. Рассмотрим вначале первое направление – теоретическое, потом обратимся и ко второму. Выделим два момента в теории, исходя из того, что иногда этику называют наукой о морали и нравственности.
Рационалист: Первый элемент для анализа, как мне представляется, – это наука или не наука или не только наука? Утверждение (что это наука), по крайней мере, нуждается в уточнении, ибо очевидно, что этика затрагивает проблемы, которые не могут быть разрешены именно наукой в чистом виде, а должны обсуждаться в рамках более общих философско-религиозных представлений. Почему? Да потому, что затрагиваются фундаментальные проблемы философии, неразрывно связанные с образом жизни человека: жизнь, смерть, смысл жизни, свобода и необходимость, любовь, бытие вообще и другие, при анализе которых научные методы оказываются бессильными, ибо предполагают строгие эмпирические законы, экспериментальную проверку, – т. е. все то, что в этом случае для них реализовано быть не может. Как результат, этика, как раздел философского познания, хотя и пытается обратиться к науке (через социологию, психологию, математику, например), однако, чаще всего лишь систематизирует принципы морали и нравственности, правила поведения, выработанные многими поколениями людей, получившие отражение, к примеру, в текстах священных книг, либо сформулированные крупнейшими философами разных веков. (Примерно об этом писал и Аристотель, когда выступал против трактовки добродетели через науки. «Исходным пунктом этики являются не строгие принципы, а общий опыт общественной жизни, – поэтому в ней нельзя достичь той степени точности, которая свойственна, например, математике; истина в ней устанавливается «приблизительно и в общих чертах»). Заметим при этом, что в советской философии его упорно называли «отцом науки этики» (видимо, в соответствии с общим мировоззренческим посылом тех времен).
Виктор: Тогда можно дать определение этики, так сказать, помягче: этика – это область философского знания, в которой изучаются проблемы морали и нравственности, поведения и образа жизни человека. Как он должен жить, что он должен делать, существуют какие-либо фундаментальные принципы, определяющие его поведение, или их нет? В конечном счете, следует понять, и что движет человеком, что побуждает его к деятельности в определенном направлении или к бездеятельности? Вот такие возникают вопросы сразу же при рассмотрении предмета нашего изучения.
Рационалист: Второй момент для анализа: трактовка понятий «мораль» и «нравственность». Что такое есть «мораль» и что такое «нравственность», – это одно и то же или разные феномены? В чем их истоки, каково их происхождение, их генезис, говоря философски? Часто эти понятия отождествляются, не различаются, трактуются как синонимы. И для этого есть веские основания – прежде всего, вследствие этимологии слов. Мораль – от латинского mores (нравы), moralis (нравственный). Мораль опирается на нравы, существующие в том или другом обществе. Однако, всегда предпринимались и попытки смыслового разделения и отдельного определения каждого из этих понятий: «мораль» и «нравственность». Нравы – это обычаи, принятые людьми нормы поведения, т. е. отражают содержательную видимую сторону поведения человека. Нравы повседневно воспроизводятся в жизни общества силой массовой привычки, властью общественного мнения, общественной дисциплины. Характер следования существующим в данном обществе нравам только как бы контролируется и корректируется властью общества через узаконенную ею мораль. Но укоренившиеся в обществе нравы могут и не совпадать с официальной, к примеру, моралью, как совокупностью требований, исходящих от власть предержащих. Не будем далее вдаваться в терминологические тонкости, но остановимся на принципиально важном различении этих двух сфер человеческой этики (а как их называть – это выбор того или иного автора). Это будет иметь определенный методологический и мировоззренческий смысл.
Виктор: Это и моя позиция. Мораль можно определить как социально сформированную и закрепленную в нравах совокупность норм и правил, систему, которая призвана регулировать сознание и поведение людей в конкретном обществе, их взаимоотношения (отношения между индивидами, группами индивидов, человеком и обществом и т. д.). Они, эти взаимоотношения, могут быть закреплены в официальном законодательстве. В целом, можно сказать, что нормы морали есть своеобразное требование общества к человеку, – указывают человеку границы дозволенного. Поведение человека считается аморальным, если он игнорирует эти нормы, и внеморальным, если он с ними не знаком.
Существуют детально разработанные нормативные системы (кодексы), помогающие человеку выстаивать свою линию поведения (как моральную в этом смысле), входящую в привычку и реализуемую как «нравы».
Нравственность отображает прежде всего глубинные установки сознания индивида, включающие в себя не только рефлексию (раздумья), но и интуитивно-нравственные переживания. (Нравственные убеждения могут не только не совпадать с общепринятыми моральными нормами, как было отмечено, но даже противопоставляться им, – например, в аморальном, по мнению гражданина, государстве). Человек есть, как известно, не просто объект общественного регулирования, – это не машина, только реагирующая на внешние воздействия. Человек, как показали и наши исследования, гораздо более сложен. Чаще всего – это личность, обладающая и так называемым нравственным самосознанием: убеждениями, склонностями, чувствами, совестью, выражающими некие глубинные мотивационные побуждения человека. И поиск их оснований ведет к понятиям, используемым, например, в религиозной этике (оснований от чего-то трансцендентного: «от Бога» или «от Космоса»), к анализу движущих сил в человеке, как проявлений некой Абсолютной Идеи или «вещи в себе» (это уже философская этика). Глубинные мотивационные побуждения человека можно увязать и с унаследованием социального опыта в филогенезе, с его укорененностью в наследственности многих поколений (теория интериоризации Г. Спенсера в эволюционной психологии, архетипы по Фрейду и Юнгу). И вот для характеристики этих глубинных побуждений в человеке мы будем применять понятие «нравственность», как отличное от понятия «мораль». (Хотя гипотеза Спенсера позволяет усматривать все же глубочайшую связь морали и нравственности).
Рационалист: Кстати, французский философ 11–12 вв. П. Абеляр трактует совесть в человеке, как проявление в нем именно этой глубинной нравственности – от Бога. Согласно Шеллингу, совестливость, то есть невозможность поступить иначе, также определяется не человеческими, физическими или психологическими, а Божественными причинами. «Совестливость, – пишет он, – может являть себя в строгом выполнении долга, ей может быть свойственна суровость и строгость. Нравственная добродетель может явить себя и как энтузиазм, героизм в борьбе со злом, свободное и мужественное решение в вопросах веры». (Его пример из римской истории: «Марк Катон всегда поступал справедливо, ибо иначе поступать он не мог»).
Виктор: Итак, по нашему мнению, понятия морали и нравственности следует отделять друг от друга, разводить. Мы полагаем оправданной эту позицию, которая обусловлена трактовкой человека как сложного живого образования, в котором сплетаются и природные (биологические) унаследованные черты, и космические, и, возможно, Божественные влияния, и социально формируемые в онтогенезе и филогенезе качества. И, характеризуя личность, следует, на мой взгляд, не говорить отдельно о ее моральных или нравственных качествах, а употреблять усложненные термины: морально-нравственная направленность, морально-нравственная ориентация, качества, ценности, соответствующие некоей равнодействующей её (личности) побуждений, некоей диагонали в параллелограмме слагаемых сил морали и нравственности, говоря математически.
Рассмотрим подробнее категорию «нравственности», отображающую некие глубинные мотивационные установки сознания индивида, и их истоки. На эту тему в истории человечества с давних пор существует множество различных концепций: главные из них религиозно-мистическое направление и взгляды с опорой на разум, науку.
Рационалист: В рамках религиозно-мистического направления выделим «брахманизм» древней Индии. Веды, Упанишады являются м.б. наиболее ранними памятниками из известных нам в такой трактовке (2–3 тыс. лет д.н. э.) и м.б. наиболее глубокими. Но там всегда было много различных направлений: брахманизм, санкхья– брахманизм, буддизм, джайнизм, индуизм. Особняком выделяется этика Бхагаватгиты. (Подробности пока опускаем, – это отдельная большая тема). Характеризуя в целом этические учения Древней Индии, отметим их высокую духовность, направленность на преобразование внутреннего мира человека (отсюда – их тесная связь с психологией, интерес к методикам самонаблюдения, медитации).
Виктор: Кстати, на мой взгляд, их наиболее общие положения закреплены в «Йоге Патанджали».
Рационалист: В русле подобных представлений (по духу) развивалась и этика античности (ближе к нам по времени). Нужно, прежде всего, отметить этическую мысль древней Греции (6–4 в.в. д.н. э.). Это прежде всего, концепция Анаксимандра, – о «божественном Апейроне», лежащем в основе бытия, а также утверждение Фалеса «в мире все полно богов». У Гераклита (6–5 в. до н. э.), отметим идею существования Логоса (как некоего Закона, управляющего мирозданием). У него же важнейшая идея о том, что все в мире состоит из противоположностей, противоборствующих тенденций и сил, их борьбой (в единстве) определяется сущность любой вещи, любого процесса (и соответственно, этики). В этике Платона (5–4 в. в. до н. э.) большое внимание (причем, развернуто и обоснованно) уделено этому представлению о движущих и управляющих человеком божественных силах.
Платон: Мир создан и одушевлен богом. Существует иерархия богов, у каждого из которых имеется своя сфера деятельности. Все направлено к определенной конечной цели: чтобы осуществлялось присущее жизни целого блаженное бытие, и бытие это возникает не ради тебя, наоборот, ты – ради него.
Виктор: Пожалуй, это фундаментальный тезис: каждый человек создан богом с вполне определенной целью (которая включена в некую цепь, иерархию целей, ведущих к какой-то общей цели бога) и его движение к этой цели определяется по-видимому, как добродетель, а отклонение от нее – как порок. Но появляется и вопрос: душа, созданная богом, может вести к неразумным поступкам, (за что человек, по Платону, заслуживает наказания). Почему? Ответ на этот вопрос представляется Платону трудным.
Платон: Что такое душа, мой друг, – это кажется неведомо никому.
Виктор: Анализируя мотивацию поведения человека, Платон даже замечает, что «живые существа – это «чудесные куклы богов», сделанные ими с неизвестной нам целью».
Рационалист: В конечном счете, в этике античности в основном просматривается идея существования какой-то живой, одушевленной, божественной субстанции, из которой происходят и боги– управители, и мир с его закономерностями, и человек. Таким образом, и снаружи, и изнутри человека действуют материальные закономерности, за которыми стоят божественные сущности, обуславливающие (в том числе) и так называемую случайность в этом мире и так называемую свободу воли человека (либо ее отсутствие). Эпикур (3 в. до н. э.), кстати, твердо, как уже было отмечено, отстаивает мнение о свободе воли человека (полемизируя с Демокритом). Отметим еще, что гораздо ранее и параллельно существует этика иудаизма, (св. книги Тора, Танах), где также подчеркивается, что над человеком есть Бог-Творец, сотворивший его и весь мир, утвердивший Закон, воле которого он должен безусловно повиноваться. Кстати, в отличие от греческих философов, жестко утверждается единобожие. (Ветхий Завет Библии, кстати, может рассматриваться, как отражающий ту сторону христианской этики, что идет от иудаизма, где Моисей сформулировал конкретные положения, раскрывающие своеобразие человеческого бытия как бытия нравственного). И все-таки настоящая христианская этика излагается в Новом Завете, где И. Христос по сути дела полемизирует с Богом Завета Ветхого (по крайней мере, с десятью заповедями Декалога в изложении Моисея, – к примеру, по поводу заповеди «не убий»). Основу учения Христа составляет заповедь непротивления злу и любви к ближнему и дальнему человеку. Это очень необычные заповеди, близкие по духу некоторым из восточных учений – в частности, буддизму, – радикально преобразующие иудаизм. (Нравственное содержание буддизма, который в этическом плане противостоит гедонизму, часто сопоставляется с христианством). Как видим, различные религии дают различные указания, формируют различные установки (часто взаимоисключающие) по важнейшим принципам существования человека (к примеру, опять-таки по принципу «не убий»). Вновь возникает вопрос, почему? Попытаемся ответить.
Виктор: В дальнейшем, кстати, христианские мыслители стремятся осмыслить и снять имеющиеся противоречия между Ветхим и Новым Заветами, опираясь и на античную философию. Попытки эти удаются им в различной степени, что и ведет, на наш взгляд, к появлению в христианстве различных течений, направлений, сект. Августин Аврелий (5 в.), в частности, глубоко размышляет о морали и нравственности человека. Его (как и Платона) занимает главный вопрос: почему же заблуждается человеческая душа, которую создал сам Бог? (Много он пишет о соблазнах и противоречиях в человеке). Его главный вывод: все существующее истинно, поскольку оно существует (утверждается основной тезис в этике христианства, – смирение человека перед могуществом Творца). В Библии, по его мнению, выражена единая мысль о любви к Богу и к ближнему. Это и есть основа этики христианства, на его взгляд, утверждаемая Иисусом Христом. На эту тему размышляяет и П.Т. де Шарден («Феномен человека: преджизнь, жизнь, мысль, сверхжизнь»), у которого, как результат стремления домыслить до конца концепцию эволюции, рождается идея сверхчеловека, способного утвердить собственную мораль, как некую высшую мораль.
П.Т. де Шарден: Эволюция должна достигать кульминации в каком-то высшем сознании (сверхмышление, сверхперсонализация в точке Омега).
Рационалист: Этическая мысль России, испытывая большое влияние Византии и латинского Запада, сформировала, (прежде всего, и наиболее развернуто и основательно), именно христианское религиозно-мистическое направление, наиболее раннее в зафиксированной письменно российской этической мысли, когда за эмпирической действительностью угадывается иная высшая реальность («мистический реализм»). Такое движение мысли было характерно для многих русских философов вплоть до современности (в самой России и в эмиграции, за ее пределами). Однако, при этом некоторые выдающиеся умы позднее стремились выйти и выходили за пределы христианской догматики. Соловьев Владимир, к примеру, пишет о необходимом рождении «богочеловечества» в результате его неизбежного морального перерождения (философский оптимизм своего рода, – близко санкхья-брахманизму и йоге Патанджали).
Виктор: После периода Средних веков анализ движущих сил в человеке ведет в истории философии от трансцендентного религиозно-мистического взгляда к более светской их трактовке. В частности, у немецких классиков речь идет о проявлениях некой Абсолютной Идеи (у Гегеля) или «вещи в себе» (у Канта), – создается уже т. н. философская этика. Более того, рождается антихристианский бунт (в т. ч. и в России) в трудах некоторых выдающихся деятелей: периода Возрождения (Ф. Рабле, к примеру), французского Просвещения (Вольтер), Ф. Ницше, философия общего абсурдизма и антитеологизма Камю и тот общий нигилизм, на почве атеизма, который мы имеем в современном обществе.
Рационалист: Что касается упомянутого антихристианского бунта, то следует выделить, особо, период Ренессанса (Возрождение, – 15, 16, 17 в.) Возрождается интерес к античному искусству с его культом человека, как гармонического единства телесного и духовного начала. Возрождается интерес к чувственным, волевым началам в человеке – в противовес одностороннему преувеличению рационального в христианстве (в какой-то степени атеизм, но, в большей мере, возврат к т. н. язычеству древней Греции и древнего Рима). В человеческой личности подчеркивается ее творческое начало, возникает понятие Человека-Творца. (С этим связаны высочайшие достижения искусства периода Ренессанса). При этом следует подчеркнуть, что гуманизм, как ведущая идейная этическая тенденция Возрождения, противостоит гуманизму христианскому. Человек мыслится, как индивид, в своем самостоятельном существовании ни от кого и ни от чего не зависящий (даже и от Бога), – несет в себе и глубокие противоречия т. н. «титанизма». («Титаны» в греческой мифологии – архаические боги, олицетворявшие стихии природы). На почве развиваемой науки идет борьба с традиционным религиозным клерикализмом, – иной раз жестокая (свидетельствуют литературные произведения современного автора Дэна Брауна). Стихийное самоутверждение человека приводило к тому, что человек стремился освободиться от всего даже объективно значимого и признавал только свои внутренние нужды и потребности. (Герои Ф. Рабле («Телемская обитель») провозглашают: «делай, что хочешь! Поступай, как хочешь»). Личность-титан, возомнившая себя равной богу, стремится подчинить себе все и вся, и когда она сталкивается с другой личностью-титаном, то возникает борьба не на жизнь, а на смерть. Поэтому Возрождение, как пишет А. Ф. Лосев, есть «эпоха стихийно-человеческого самоутверждения», является «попыткой земного человека утвердить именно земное свое существование». Реализуются образцы поведения цезарей древнего Рима (Юлий Цезарь, Калигула, Нерон, Клавдий, другие цезари, – «что-то страшное, но и прекрасное содержится в сознании человека, живущего зверино и чувствующего себя богом» (замечает А.Ф.). Все это еще не раз «аукнется» в истории человечества. (Этика цезаризма, макиавеллизма, титанизма, бонапартизма, гитлеризма, сталинизма).
Виктор: Творчество Н. Макиавелли – пример наиболее резкой критики теории и практики христианства, вызванной противоречиями и трудностями в них.
Рационалист: Николо Макиавелли – один из главных соответствующих теоретиков этой эпохи. В основу своих теоретических построений Макиавелли кладет ряд социологических и психологических понятий. Знаменитое макиавеллиево понятие Virtu – это воля, вооруженная умом, или ум, окрыленный волей, – у него это означает храбрость и энергию, причем как в добродетели, так и во зле. Это отображает его безразличие к традиционным моральным оценкам поступков, связанных с осуществлением власти. Понятие Virtu соединяется у него с представлением даже о диком характере и безграничной воле. («И злодейство обладает известным величием или является в какой-то мере проявлением широты души»). Макиавелли строит свою концепцию управления людьми и их воспитания и здесь он преступает через все традиционные моральные барьеры и ограничения, считая их лицемерными и лживыми. Он пишет прежде всего о методах, превознося вероломство и насилие в достижении цели. «Не бойся греха, если в грехе спасение», – таков главный смысл его афоризмов. По сути, Макиавелли создает идеологию построения сильного государства, империи, но… империи зла. (Существует мнение, что его книга была настольной у Сталина). Много у него рассуждений о жестокости и возможности ее применения: «Думаю, что результат зависит от того, как применена жестокость – дурно или хорошо. Хорошо, если она совершена только один раз, из необходимости себя обезопасить, после чего в ней не упорствуют, но извлекают из нее всю возможную пользу для подданных. Князь не должен бояться, что его ославят безжалостным, если ему надо удержать своих подданных в единстве и верности». Великие дела, по его мнению, творили также те, кто мало считались с обещаниями, хитростью умели кружить людям голову и, в конце концов, одолели тех, кто полагался на честность. «Разумный правитель не может и не должен быть верным слову, когда такая честность обращается против него. Так как люди злы и не станут держать слово, данное другому, то и тебе нечего блюсти слово, данное им. Также нет нужды князю обладать всеми добродетелями, но необходимо казаться, что он ими наделен, – надо быть великим притворщиком и лицемером. Пусть князь больше заботиться о сохранении государства и победе, – средства всегда будут достойными считаться и каждым будут одобрены, так как толпа идет за видимостью и успехом дела»… «Князь должен не отклоняться от добра, если это возможно, но и должен вступить на путь зла, если это необходимо. Ради сохранения государства он может быть вынужден поступать против верности, против любви к ближнему, против человечности и религии. Родину надо защищать средствами славными и позорными, лишь бы защитить ее». Последнее – одна из его важнейших мыслей. Он – великий патриот Италии. И ради достижения великой цели он отбрасывает многие (если не все) христианские ценности (то, что мы называем общечеловеческими ценностями). Провозглашается лозунг: «можно все, что нужно». Перечеркивается христианская мораль, – и в этом он предтеча Ф. Ницше. Воинствующее антихристианство Ф. Ницше в дальнейшем (19 в.) также имело задачу «переоценить, перевернуть так называемые «вечные ценности», преодолеть традиционную христианскую мораль».
Виктор: С творчеством Фридриха Ницше часто связывается гипотеза «сверхчеловека». Во вступительной статье к собранию его сочинений, проф. Свасьян пишет: «Философия Ницше – это как бы всей жизнью осуществленный эксперимент саморазрушения «твари в человеке» для самосозидания в нем «творца», названного «сверхчеловеком». Этот немецкий Раскольников, с оглядкой на Наполеона, решал соответствующий ребус собственной жизни. Писал Ницше прекрасно («находил слова, разрывавшие сердце Богу»), перевод на русский язык сделан замечательно, – и это обусловило «блеск» концепции. (Но блеск, хотя и яркий, но в большой степени призрачный). Лирик познания, философствующий поэт, – он испытывал влияние творчества Ф. Достоевского, А. Шопенгауэра, дружил с Р. Вагнером. Однако, в дальнейшем его разрозненные тексты, активно использовались и цитировались теоретиками и практиками фашизма (и лично А. Гитлером) и сегодня в сознании обычного европейца он предстает неким «моральным пугалом». Конечно, никакого отношения к гитлеризму он не имел (1900 – год смерти), но созданию мифа об этой связи активно способствовала его сестра Элизабет Фёрстер-Ницше. И некоторые его тезисы, в совокупности с антикоммунизмом, антисемитизмом, расизмом и другими избирательно человеконенавистническими идеями идеологов и практиков фашизма, обусловили «нищету» концепции «сверхчеловека» по совокупности этих взглядов. «Нищета» – по грубости, топорности (буквально) реализации такого рода идей.
Рационалист: В целом, Ницше начинает действительно, как атеист, борющийся с христианством. Но логика размышлений влечет его на путь, соотносимый с признанием Божественного начала в человеке и, в частности, к тому, что оставили нам философы древнего Востока, древней Индии. Кстати, главный герой его главного произведения «Так говорил Заратустра», – пророк Зороастр /Заратустра (греч.); Заратуштра (иран.)/. Зороастризм (3,5 тыс. л.д.н. э.) – учение в целом жизнеутверждающее (провозглашается «благая мысль, благое слово, благое дело»).
Швейцер: Индия. Древнейший кодекс знаний – т. н. Веды (в 4-х частях). Уже в гимнах Ригведы (самая древняя часть) попадаются сведения о людях, желающих удалиться от мира, – это шаманы и знахари, которые способны войти в состояние экстаза с помощью напитка сома (готовят из сока растений по сложной технологии, сопровождаемой и сложным обрядом), а также через умерщвление плоти и самогипноз (позднее их стали называть йогами). В этом состоянии в них, мол, входят боги и они получают сверхъестественные способности. Ригведа (гимны о богах и знании: самые ранние до 1500 г.д. н. э). Далее, в 1 тыс. д.н. э. – брахманский период. Появляется прослойка жрецов, которых называют брахманами, так как они находятся в связи с главным Богом – Брахмой. (К этому времени относится и образование каст: брахманы, кшатрии (воины), вайшья (торговцы и крестьяне), шудры (слуги). Каждый брахман считает себя сверхчеловеком от рождения, человеко-богом, способным войти в контакт со сверхъестественной силой (само слово «брахма» обозначает эту великую силу). Их жертвоприношения – это колдовское действо, вызывающее эту силу. Они ищут эту силу и в гимнах, и через наблюдение природных явлений (исследуют связь жизни с дыханием, снами, различными веществами). В целом брахманское мистическое учение как бы сверхэтично: отрешенность от мира означает для брахмана требование быть выше оценки любых поступков по обычным критериям добра и зла. В период брахманизма появляются философско-религиозные трактаты Упанишады.
Термин «йог» впервые появляется как раз в поздних Упанишадах (в Ригведе упоминается находящийся в экстазе «кешин» – длинноволосый, встречается слово «муни» – аскет, «санъясин» – отрекшийся, «шрамана» – интенсивно упражняющийся, «паривраджака» – странник). В состоянии одержимости, верят они, в них входят боги и они получают сверхъестественные способности. Cвобода души от сенсорного мира предполагает, что человеку следует прожить свою жизнь в полном отказе от всего земного. Но и полного отречения от жизни недостаточно, – требуется концентрация духа на Сверхчувственном, – даются соответствующие указания и упражнения.
Главными источниками нашего знания о раннем индуизме являются великие эпические произведения Индии «Махабхарата» и «Рамаяна», а также сборники пуран (древних сказаний). Они дошли до нас в форме, приобретенной во 2 —м в.н. э. Особое место занимает «Бхагаватгита» (Песнь о возвышенном Божестве, – из уст бога Кришны). Вначале она была отдельным священным текстом и лишь позднее вошла в текст Махабхараты (3 в.д. н. э.). В поэме тщательно разбирается вопрос о возможности неэтических (по обычным представлениям людей) действий, – оправдываются эти действия. При этом человек должен отказаться от мысли, что его Я является деятелем, а понимать, что всякое его действие есть событие, предусмотренное богом (действует Бог). Такой образ мысли позволяет Кришне одобрить и такие действия, которые по обычным человеческим меркам считаются неэтичными, дурными, злыми.
Учитель: Есть в учении йоги такой смысл термина Аватар, когда имеется в виду некая выдающаяся личность, которая божественным повелением приходит на Землю, чтобы служить проводником Десятого целостно в теле конкретного человека, – Аватар Синтеза, который временами грядет, – об этом следует помнить, вспоминая Кришну и Иисуса Христа.
Виктор: Однако, вернемся к Ницше. Подчеркнем, что в его творчестве, в частности, первостепенное значение придается атеистической трактовке понятия «сверхчеловек» на основе соотносимого понятия «воля к власти». Сама жизнь, считает он, есть некая воля к власти, проявление этой воли, – инстинкт самосохранения, к примеру. Именно непризнание свободы воли приводит, по его мнению, к тому, что вся психология и психология мотивации деятельности человека, в частности, не может до сих пор отделаться от многих моральных предрассудков и опасений (религиозных, прежде всего), которые навязываются свободной воле. Утверждая, что в целом принципы морали в истории человечества развиваются, всю силу своей критики Ницше обращает против современной ему морали: следует понимать мораль, пишет он, как «учение о структуре и развитии свободной воли к власти, когда из человека формируется существо, которое можно называть «сверхчеловеком». «Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, канат над пропастью… В человеке важно то, что он мост, а не цель, в человеке можно любить только то, что он переход и гибель». Так он напишет в своей главной работе «Так говорил Заратустра». И он ставит перед собой задачу, как было отмечено, «переоценить, перевернуть так называемые «вечные ценности», преодолеть традиционную христианскую мораль», утверждая, что человек неисчерпаем для новых возможностей и что мы стоим на пороге периода, который можно назвать внеморальным. Соответственно этим воззрениям Ницше ищет условия, при которых «растение – человек» наиболее мощно взрастает». Он полагает, что опасность, насилие, суровость, рабство, скрытность, стоицизм, – все злое, тираническое, ужасное, хищное, змеиное, существующее и формируемое в человеке способствует возвышению вида» человек». В то же время он предостерегает:» Если ты слишком долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя, – кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому не стать чудовищем».
Рационалист: Развивая эти мысли, Ницше дает психологический анализ чувств сострадания и жестокости. Он отвергает первое и славит второе: «Ваше сострадание относится к «твари» в человеке, к тому, что должно быть сломано, разорвано, обожжено, закалено, очищено, к тому что страдает по необходимости и должно страдать. Наше сострадание более высокое и более дальновидное, – мы видим, как человек умаляется в изнеженности и слабости». В целом речь идет об укорененности жестокости в человеке и это духовное свойство рассматривается им как предпосылка некоего творческого взлета. Именно в таких условиях формируется тот, кто может быть самым непохожим на других и соответственно самым великим. Это должен быть человек, стоящий по ту сторону добра и зла, господин своих добродетелей, обладатель огромного запаса воли, что и называется подлинным величием. В целом он обосновывает такой свой взгляд своей любовью к людям: «Человек – симпатичное, храброе, изобретательное животное, ему не страшны никакие лабиринты, – я люблю его и думаю о том как улучшить его и сделать сильнее, злее, глубже»…
Виктор: Далее Ницше развивает учение, обосновывающее гипотезу сверхчеловека, об иерархии, рангах в самом человеческом обществе на основе теории наследования социального и морального опыта (развивая, по сути, идеи Г. Спенсера – отца эволюционной психологии). При этом он высказывает совершенно не современные в научном плане, но раздуваемые СМИ сегодня, идеи расизма. Выстраивается иерархия морали господ и морали рабов. Основное превосходство людей знатной породы, аристократов заключается, по его мнению, не в физической силе, а в душевной, – «это более цельные люди» (идеализация касты), считающие себя не функцией, а смыслом и высшим оправданием существующего строя, считает он. «По отношению же ко всему более низкому, чуждому можно поступать по своему усмотрению, по влечению сердца, по ту сторону добра и зла», – утверждает он, – обязанности существуют только по отношению к себе подобным. И все это провозглашается не в силу каких-то абстрактных принципов, считающихся нравственными или безнравственными, а в силу того, что «сама жизнь и есть воля к власти». Ибо «жизнь по существу своему есть присваивание, нанесение вреда, преодоление чуждого и более слабого, угнетение, суровость, насильственное навязывание собственных форм, аннексия и эксплуатация». И совсем иначе дело обстоит с моралью, создаваемой для рабов: в категорию злого зачисляется как раз все мощное и опасное, обладающее грозностью, хитростью или силой. В целом, по Ницше, «общее благо» – вовсе не благо (для всех) и не должная цель. Требование общей морали для всех наносит вред, по его мнению, именно и прежде всего высшим людям. В соответствии с этим взглядом он делает следующий вывод:» Мы имморалисты! Болваны и очевидность всегда против нас. У нас мужество авантюристов, изощренное и избалованное любопытство, духовная воля к власти и покорению мира. Разве жизнь не слишком коротка, чтобы скучать!» Все эти романтические в чем-то формулировки и были использованы фашистскими лидерами уже в своих абсурдных целях для формирования идеологии и завоевания симпатий молодежи в целях достижения мирового господства. (Так, кстати, происходит и сегодня).
Рационалист: Следует заметить, что философы Европы исследовали и трактовали гипотезу сверхчеловека и без прямого обращения к философии древней Индии (в Европе с философией Упанишад познакомились впервые только в начале 19 века), – причем, трактуя ее и в союзе с Богом и без того. В России, в частности, на этом пути этического интеллектуального поиска также было характерно появление мотивов антихристианства. К. Н. Леонтьев – русский Ницше. Биолог-натуралист, он переносит биологические законы на историческое бытие.
Леонтьев: В природе нет морального начала, нет равенства, – гармония основана на борьбе. В социальной видимой неправде таится невидимая социальная истина. Эстетическое мерило – самое верное. Гармония в эстетическом смысле есть деспотизм формы, приостанавливающий центробежные силы. При этом не следует забывать и основной закон красоты – разнообразие. Будет разнообразие – будет и соответствующая жизненная мораль. Всеобщее равноправие и равноправное благоденствие убило бы такую мораль.
Рационалист: Леонтьеву вторит В. В. Розанов, Н. О. Лосский, С. Н. Булгаков. В подобном ключе развивается этический поиск в рамках и так называемого религиозного неоромантизма (Д. С. Мережковский и его группа: А. Блок, Вяч. Иванов, З. Гиппиус). Шла речь и о различных видах синтеза: христианство и язычество, к примеру, синтезируются в рамках т. н. «русского декаденства». Е. П. Блаватская вообще создает грандиозный синтез мировых религиозно-философских идей, формируя т. н. теософию. Н. К. Рерих, Е. И. Рерих идут по пути синтеза буддизма и теософии.
Виктор: Н. А. Бердяев создает, как было сказано, так называемую этику творчества. У него как бы умаляется и сам бог: человек есть дитя божие, но и дитя свободы, над которой не властен и сам бог (развивается концепция антииерархического персонализма, – близок титанизму Возрождения). Сегодня, кстати, на почве такого рода взглядов, в различных формах вновь прорастают семена т. н. «неоязычества».
Бердяев: Это высшая стадия морали, – этика творческой энергии, первожизни. Всякий творческий акт есть как бы взлет в иной план существования – акт трансцендирования, обретения истинной свободы.
Рационалист: Л. И. Шестов (Шварцман) вообще отвергает вечные начала этики, которые «родились вместе с разумом и есть истинный враг человека, который ищет свободы и рвется к божественному» («На весах Иова»). Но Бог для него – Бог иудаизма, Иерусалима, вера в которого превыше всякой логики («Афины и Иерусалим»).
Виктор: Как видим, в целом, был довольно пестрый набор по-своему глубоких этических взглядов. Похоже, все они способствовали дальнейшему развитию событий. Как известно, Россия дожила до страшной революции 1917 года, после которой до 90-х гг. 20-го века в ней господствовала уже единая, универсальная, «непоколебимая», как представлялось, так называемая марксистско-ленинская этика.
Рационалист: Кстати, предпосылки для такой этики сформировались в период Просвещения. 18 век – историческая эпоха развития человечества, сущность которой (по замыслу) – в широком использовании человеческого разума, науки (опять-таки) для реализации целей социального прогресса, на соответствующих этических_основаниях. По сути дела, речь идет о формировании положений соответствующей морали. Велика была при этом роль философов Франции: Вольтер, Монтескье, Руссо, Дидро, Гольбах, Гельвеций. (Философы – атеисты – просветители резко критиковали развращенность образа жизни представителей светской и религиозной элиты, лицемерие деятелей католицизма). Отстаивается идея общественного договора, посредством которого создается общественный организм – гражданское общество, в котором важнейшее место занимают понятия справедливости, долга, честности, благоразумия, умеренности, ограничения личного интереса во имя интереса общественного. (Как это похоже на пропагандируемые сегодня и у нас европейские ценности). Оправдывается революция против деспотизма, нарушающего общественный договор, проповедуется разумное законодательство и политика. Основным понятием т. н. сенсуалистической этики 18-го века провозглашается понятие естественной морали, – предполагается, что имеется некий природный идеал, естественный закон, который забыт человеком или искажается в силу определенных социальных причин. (Исходя из такого понимания морали и нравственности, особое значение придается воспитанию, просвещению человека, которое рассматривается как социальная программа. Задача просвещения – довести до монарха, до общества первоначальный, неискаженный идеал. (Кстати, еще «даосы» древнего Китая создают культ опрощения и возврата от цивилизации и государственности к первозданной природе). Разрабатывается теория «разумного эгоизма», согласно которой, преследуя свои частные интересы, человек способствует общественному благу.
Виктор: По сути дела просветители создавали идиллическую картину будущего буржуазного общества всеобщего благоденствия. Но история оказалась более реалистической и жестокой: была, к примеру, кровавая революция, потом реставрация, потом установление жестокого капиталистического строя в той же Франции, потом Парижская коммуна и кровавая резня на баррикадах и т. д. Напомню, что этому веку принадлежит и творчество упомянутого маркиза де Сада. Последний отрицает союз свободы и добродетели. Поэтому в политике он усматривает только цинизм: лишь делается вид, что соблюдается законность, – действует всецело закон силы, вдохновляемый волей к власти, – обладать, разрушать, убивать без всякой жалости, – мечта сверхчеловека в атеистическом формате. (Но он показал и крайние последствия такого бунта, – с одной стороны, замкнутая тотальность, стремление к всемирному господству, и, как результат, ко всемирному преступлению; а с другой стороны, и то, что самый сильный, переживший всех бунтарь всегда будет одинок и несчастен). Поэтому сама концепция рассыпается в прах, – человек, по самой своей сущности, так жить не может. В целом, рассуждая о «возможности – невозможности» преодоления меры «человек», нельзя не обратиться к Гегелю. Один из законов, на который тот обращает внимание: закон перехода количества в качество и наоборот, – закон меры.
Гегель: Мера есть определение каждой вещи. Уходя за пределы меры, процесс затухает и вещь погибает, – происходит переход из количества в качество. Наивысшая зрелость, которой что– либо может достигнуть, это та ступень максимума, на которой начинается его гибель. Но при переходе границы меры появляется и новое качество.
Рационалист: 18 век – век секуляризации, наступления нового времени и в России. В этот период ощущается сильное влияние французского Просвещения, развивается научный взгляд на этику. Но в этических воззрениях российских мыслителей причудливо уживались и соединялись и научные взгляды на основе материализма и позитивизма (в частности, критический реализм Герцена, Чернышевского, Белинского, Добролюбова) и религиозно-мистические положения (из Европы пришло и масонство). Противоречивость и несоединимость таких взглядов с православной религией всегда глубоко переживалась крупнейшими представителями русской интеллигенции.
Виктор: В частности, позднее, у Н. В. Гоголя, – «мученическое осмысление темы «церковь и культура», несоединимости этического (христианского) и эстетического (жизненного) начала в душе человека». У М. А. Бакунина – религиозно-мистическая и одновременно практическая направленность мышления. Л. Н. Толстой – страстный искатель правды, – он строит систему мистической этики, в которой основная заповедь – непротивление злу. Ф. М. Достоевский: у него не было сомнений в бытии Бога. Но его всю жизнь мучил вопрос: как могут быть религиозно оправданы зло в человеке, страдания в мире? И он отвергал этику рассудочную, а защищал, похоже, этику мистическую. По этому пути шел и В. С. Соловьев: «Свобода воли проявляется лишь при выборе зла, как свобода от нравственности. Добро же не является предметом выбора, – он бесконечно предопределен Богом».
Рационалист: В целом, конфликт этических ценностей атеизма и теизма (а лучше сказать, трансцендентализма) является центральным (в трактовке нравственности) и для современности. Тем не менее, справедливо отметить, что уже изначально философы стремились внести свой вклад в его разрешение (развивая положения сферы, которую мы называем моралью).
Виктор: Действительно, уже в античности Плотин (3 в.) различает два вида добродетели: божественные и общественные (признаваемые обществом добродетели: здравомыслие, справедливость, мужество, воздержанность). Последние призваны сдерживать порождаемые телом страсти и регулируют наши отношения с людьми. Платон, как было отмечено, анализируя ранее, какие же качества следует воспитывать в людях, также особо выделяет мужество и рассудительность. Эту их совокупность он и называет добродетелью, как согласованность чувств и разума. Аристотель для достижения счастья признает, как отмечалось также, главным – деятельность согласно добродетели. Главной же человеческой добродетелью он называет деятельность на благо государства, народа. Причем превыше всего он ставит добродетель не тела, а души. Среди последних он выделяет две категории: одни добродетели он называет мыслительными (мудрость, сообразительность, рассудительность), другие – нравственными (щедрость, благоразумие, мужество).
Рационалист: Подчеркнем, что движение в сторону научного исследования принципов этики и разрешения упомянутого конфликта, начатое Аристотелем, особенно зримо продолжается в Новое время (17 в.). При этом религиозно-философские основания этих принципов не уходят из поля зрения исследователей, но смещаются акценты. Согласно Декарта мудрость состоит в том, чтобы властвовать над страстями и умело ими распоряжаться на основе разума. Согласно Спинозы действовать абсолютно по добродетели есть не что иное, как действовать, жить, сохранять свое существование по руководству разума. Могущество разума есть путь, ведущий к человеческой свободе. Свобода есть осознанная необходимость. Он стремится дезавуировать, развенчать обычные человеческие ценности (в т. ч. и в сверхчеловеческой упаковке, – «Трактат о совершенствовании разума»).
Спиноза: Опыт научил меня, что все встречающееся в повседневной жизни суетно и пусто. Я увидел, что все, чего я опасался, содержит в себе добро и зло лишь постольку, поскольку этим тревожится дух… То, что обычно считается у людей за высшее благо сводится к следующему: богатству, славе, любострастию… Все это есть то, к чему стремится толпа, и оно не только не дает никакого средства для сохранения нашего бытия, но даже препятствует ему, оказываясь, нередко, причиной гибели тех, кто имеет это в своей власти, и, всегда, причиной гибели тех, кто сам находится во власти этого.
Рационалист: Эти мысли развивает и Т. Гоббс, утверждая незыблемость понятий этики в рамках отдельного конкретного государства.
Гоббс: Именно законы государства служат общей мерой для добродетели и пороков, – каковы бы ни были эти законы. К примеру, в целом государство может быть сохранено лишь благодаря мужеству, благоразумию, умеренности своих граждан. Значит, это добрые нравы, существование которых утверждается законами государства, – противоположные же нравы есть пороки и государство стремится их обуздать и искоренить.
Рационалист: Нарастает тенденция материалистическая, естественно-научная. Д. Локк развивает идеи Гоббса о построении этики на разумных основаниях, хотя и уделяет большее внимание ее теистическим корням. Но и он считает в высшей степени важным тщательно заботиться о разуме, обосновывает соответствующие принципы воспитания человека и формирования его интеллекта. Он подчеркивает и важность практического опыта в формировании этических принципов.
Локк: Все испытывайте, хорошего держитесь, – таково божественное правило. Здоровый дух в здоровом теле – вот краткое, но полное описание счастливого состояния в этом мире, – кто обладает и тем и другим, тому остается желать немногого, а кто лишен хотя бы одного, тому в малой степени может компенсировать это что бы то ни было иное.
Виктор: В то же время отметим, что у Локка неоднократно повторяется мысль об иерархии мыслящих существ во Вселенной. Он называет их хорошими и плохими ангелами, которые обладают достоинствами и способностями, намного превышающими наши.
Локк: От нас скрывается в непроницаемом мраке почти весь интеллегибельный мир, который несомненно больше и прекраснее мира материального. Между нами и великим Богом есть разные степени духовных существ.
Рационалист: Отстаивая теорию врожденных идей, Г. Лейбниц утверждает, что Разум необходим человеку, чтобы, в частности, стать господином над страстями, которые неотъемлемы для человека и влекут нас к сиюминутным удовольствиям, но могут в дальнейшем принести невзгоды. Он признает, что люди способны хотеть не только то, что им нравится, или признается разумным, но и совершенно противоположную вещь для того только, чтобы показать свою свободу.
Лейбниц: Существует старое выражение: «Я вижу и одобряю лучшее, а следую худшему».
Виктор: Однако, и у него вновь звучит идея иерархии разумных существ во Вселенной, – по сути, оценивается и признается возможность существования неких сверхчеловеков.
Лейбниц: Так как природа может варьировать основами до бесконечности, то не существует столь возвышенного духа, над которым не было бы бесконечного множества других, возвышающихся над ним.
Рационалист: В целом отметим, что в Новое время развиваются рационально-чувственные представления об этике взаимоотношений людей, построения ее на научных основаниях. Даются соответствующие практические рекомендации. При этом не исчезает, а как бы отодвигается в тень, убежденность в наличии и Божественных (космических) начал нашей нравственности. В большой степени как раз эти последние идеи получают еще более фундаментальное обоснование в немецкой классической философии 19 в. Тем более, что испытание научных оснований этики в век Просвещения и в период последовавших за ним событий жестоких революционных преобразований, (в том числе и на почве марксизма) доказали их утопичность, несбыточность.
Виктор: На «научной основе» развивались идеи основоположников марксизма К. Маркса и Ф. Энгельса, причем как раннего, так и позднего периода их творчества. Они_основывались, как известно, на синтезе многих предшествующих научных и философских концепций: английская политэкономия, немецкая классическая философия, – результатом стал «научный коммунизм». В качестве предтечи социалистических и коммунистических утопических идей можно назвать древнего грека Пифагора. Далее эпоха Возрождения. Напомним, что трактат «Утопия» (от греческого слова, – в переводе «нигдения») был создан Т. Мором (лорд-канцлер Англии) и в нем описывалось идеальное устройство общества. Схожая утопия на коммунистических принципах была создана и Т. Кампанеллой (монах, поэт, философ) – «Город солнца». Эти идеи развивали в дальнейшем французские утопические коммунисты 18–19 в.в. Морелли, К. Сен-Симон, Ф. Фурье: «все люди в своих взаимоотношениях должны быть как братья, власть – средство рационального управления обществом, в котором формируется всесторонне развитый человек», – утверждали они.
Рационалист: Попытку решения проблем этики на основе психологических исследований в 20 веке предпринимают З. Фрейд и К. Юнг (больше К. Юнг, меньше З. Фрейд, – но по времени последний – ранее), – психоаналитики, придававшие своим трудам в большей степени научный характер (или, может быть, скорее даже поисково – наукообразный). Исследуя глубинные мотивационные побуждения человека они увязывают их (также как и Ницше) с унаследованием социального опыта в филогенезе, с его укорененностью (как некие архетипы) в наследственности многих поколений.
Виктор: Основные движущие человека силы Фрейд помещает, как уже отмечалось, в инстинктивную сферу деятельности. Эти инстинкты он называет именами греческих Богов – Эрос (инстинкт жизни) и Танатос (инстинкт смерти). В целом, человек, по его мнению, в течение своей жизни находится, как уже было отмечено, как бы «между Сциллой инстинктивных устремлений и Харибдой социальной репрессивности». Отсюда трагизм его существования. Причины неврозов трактуются, как результат конфликта неосознаваемых устремлений и осознаваемой (но в глубине не принимаемой) морали общества. Внося свой вклад в трактовку морали в человеке, он утверждает, что «вера в доброту человеческой натуры является одной из худших человеческих иллюзий». («В человеке таится особый инстинкт агрессии и разрушения, – уроки истории и жизненный опыт это подтверждают»). В конце жизни Фрейд затрагивает вопрос о представлениях по поводу восприятия таинственных сверхъестественных фактов, – феноменов, которые доступны только отдельным избранным лицам (телепатия, передача мыслей на расстояние, состояний возбуждения, волевых побуждений через свободные пространства другому лицу). Можно ли верить в объективную реальность этих оккультных фактов, ставит он вопрос? Психоанализ, по его мнению, не может ответить прямо, однако «выявленный с его помощью материал производит по меньшей мере благоприятное впечатление для утвердительного ответа». Обоснование возможно через трактовку психической структуры личности, как комбинации феноменов, которым он дает название «Сверх – Я», «ОНО», «Я». При анализе психологии масс он пытается отобразить, в частности, соотношение Я и Сверх– Я, используя для объяснения феномена фанатизма толпы, как реакции на выступление к. – л. «фюреров».
Фрейд: Психическая масса толпы (фанатичная, страстно возбужденная) является объединением отдельных личностей, которые ввели в свое Сверх-Я одно и то же лицо (например, – вождя, гуру, воспитателя) и на этой основе идентифицировались друг с другом в своем Я». Отсюда вся сверхчеловеческая мощь актуализации такого Сверх-Я в людской массе, – происходит может быть своего рода психологический резонанс.
Виктор: Юнг также рассуждает о предпосылках свехчеловечности в самом человеке. Он изначально увлекался оккультизмом, представлениями о сверхъявлениях. (Уже в детстве, в частности, в своих сновидениях он обнаружил в себе личность номер 2 – образ наделенного магической силой старца Филемона. В дальнейшем прочитав книгу «Так говорил Заратустра» он сделал вывод, что у Ницше также была личность номер 2 – Заратустра). Юнгу принадлежит теория т. н. «коллективного бессознательного», как соответствующего резервуара архетипов (и в этом его главное отличие от Фрейда, хотя надо отметить, что поздний Фрейд сходным образом трактует Сверх-Я), что м.б. истолковано, как потенциал некой сверхчеловечности.
Юнг: Если мы представим на миг человечество как единого индивида, то увидим, что человеческая раса напоминает персону, увлекаемую бессознательными силами, инстинктами, которые можно трактовать как своеобразные корреляты (соотнесенные элементы) коллективного бессознательного. Для их характеристики используем термин «нуминозное» (нумен – Божество), – это что-то сверхъестественное, сверхприродное. Они приходят и ведут себя так, как им заблагорассудится, – могут затруднять или менять намерения сознания, могут вести человека к избавлению от опасности или в ловушку. Именно такого рода архетипы дают толчок к созданию мифов, религий, философий, оказывающих влияние на целые народы, исторические эпохи, – они лежат в их основе. Их можно интерпретировать, с одной стороны, как вид некой ментальной терапии для человечества, страдающего от войн, голода, болезней, смерти. (Чаще всего, это проявляется как свойство гения, – многие художники, философы, ученые лучшими своими идеями обязаны вдохновению, которое рождается из таких истоков). Именно миф, овладевающий людьми на основе архетипа, как раз и может сделать их несравненно великими (св. Павел, бродячий ковровый ткач, поверил, что он Божий посланник и стал им, сын плотника из Назарета Иисус поверил, что он богочеловек и стал им, – по крайней мере в сознании многих поколений людей, хотя этот миф о приходе Мессии существовал за много веков до рождения И.Х.). Архетипы обладают колоссальной психической энергией. Они же могут порождать и некие психозы, индивидуальные и массовидные, возникающие под их влиянием. Может быть именно поэтому некоторые вроде бы примитивные идеи, к примеру фашизма, захватывают народные массы. В то же время коллективное безумие, периодически возникающее в Европе, является следствием специфического развития логического типа мышления европейцев, – экс-травертивного, направленного во вне под влиянием этих архетипов. На Востоке, в Индии например, напротив, преобладает интуитивное, интровертивное, ориентированное как бы во внутрь мышление, направленное на приспособление к коллективному бессознательному. Современную Европу (с ее кризисом христианства) можно сравнить с поздней античностью, когда рушились языческие религии и варвары сокрушали цивилизацию. Но греки и римляне обратились к восточным религиям, чтобы восполнить утрату священных символов собственных религий. В результате победило христианство, которое как бы восстановило в то время охранительную стену символов. Но и его, христианство, разрушил протестантизм. И сегодня вновь налицо увлечение восточными религиями, как инстинктивное стремление к защите.
Виктор: Итак, по Вашему убеждению, внутренние мотивы поведения человека возникают из глубокого источника, не порожденного сознанием и не находящегося у него под контролем (возможно, они существуют всегда, но не всегда проявляются). «Девиз – где есть воля, там есть путь, – утверждаете Вы, – суеверие современного человека, который слеп к тому, что он одержим силами, находящимися вне его контроля».
Юнг: Человечество в течение веков возводило как бы защитную стену религиозных символов против «жуткой жизненности, таящейся в глубинах души». И когда эта стена стала разрушаться, Европа стала матерью демонов, пожравших большую часть Земли, – это Реформация, Просвещение, капитализм, протестантизм, материализм естествознания. Трагическая иллюзия наша в том, что мы уверили себя «что с помощью разума (имеется ввиду интеллект) мы завоевали природу». Но это лишь лозунг, влекущий за собой трагические последствия.
Виктор: Как видим, здесь уже больше мистики. Кстати, у него, как видим, имеется и убеждение, что этическая мысль современности возвращается к этическим взглядам древней Индии.
Синтетист: Кстати, к вопросу о синтезе культур Востока и Запада, – возможна программа совместных исследований, исходя из того, прежде всего, что существуют ряд положений, учений, в которых ход мысли индийских и западноевропейских исследователей совпадает (полностью или частично).
1. Можно выделить учения, источники индийской мысли в области онтологии и соответствующей этики, с которыми прямо соотносятся идеи авторов Европы. Приведу соответствующие примеры:
1. Индия: Брахманизм, Упанишады:
1.1. «Брахман» – сфера сверхчувственного, первоначало, мировая душа, всеобщая одухотворенность («высочайший брахман – душа всего; все из нее и все в нее возвращается, – «тат твам аси – То есть Ты сам»).
Европа: Платон, Лейбниц, – схожие идеи (указываю для примера только некоторых авторов, – фактически их гораздо больше);
1.2. Указания и упражнения по полной концентрации духа на сверхчувственном (цель – достижение соединения с брахманом через состояние экстаза, ибо обычными методами это невозможно).
Европа: Плотин, исихазм, молчальничество;
1.3. Мифы о странствии души и ее перевоплощении.
Европа: Пифагор, Платон:
1.4. Сверхэтика сверхчеловека.
Европа: Ницше, Бердяев;
1.5. Этика земных дел, добра и зла для обычных людей.
Европа: Библия – Ветхий и Новый Завет;
2. Индия: Cанкхья:
2.1. Идея циклов рождения и гибели Вселенной.
Европа: стоики;
2.2. «Брахман» – Бог есть результат божественной игры, которую Вседуша разыгрывает для самой себя. В дальнейшем этот бог создает вселенную и мир.
Европа: Платон, Августин Аврелий;
2.3. Материя, состоящая из невидимых элементов, образует видимую телесность и психическое Я человека (эфирное тело).
Европа: материалистическая наука (Демокрит, Эпикур, фундаментальная физика, психофизиология);
2.4. Выделение трех онтологически-этических комплексов (гун), откуда идут побудительные импульсы в теле человека: саттва (покой, свет, добро), раджас (движение, энергия, побуждения), тамас (мрак, зло, страсти).
Европа: христианство;
3. Индия: Джайнизм:
3.1. Мнение о невозможности регуляции цикла сансары (это судьба, – Госала Махпали).
Европа: Демокрит, стоики (образ древних греков – «веретено Ананке»).
4. Индия: Буддизм (хинаяна):
4.1. Будда Гаутама – реформатор и свободно мыслящий человек.
Европа: философы; Августин Аврелий, протестантизм.
4.2. Учение о фактах (образ вещи и законы логики в человеке).
Европа: материалистическая наука;
4.3. Изменение духовности человека (а не условий его жизни) через достижение «полноты сознания», когда человек становится обладателем таинственной властной силы (некая энергия, которая исходит из него, как излучение добра и любви ко всему миру, ко всем живым существам). Только так, сохраняя в чистоте нравственные принципы добра и любви, можно изменить мир к лучшему. Указания и требования прилежного упражнения в этом духе. Идеи восьмеричного пути;
Европа: Нагорная проповедь И. Христа, Толстой Л. Н.
5. Индия: Буддизм (махаяна):
5.1. Единый бог время от времени посылает на землю своих представителей в образе человека.
Европа: христианство – И. Христос;
5.2. Идея святых – ботхисаттв, помогающих людям обрести верный путь.
Европа: христианство;
6. Индия: Веданта, Шанкара:
6.1. Учение о двух истинах – эзотерической (высшей) и экзотерической (низшей).
Европа: Шеллинг;
7. Индия: Индуизм:
7.1. Культивация любви и самопожертвования Богу.
Европа: христианство;
7.2. Не подчинение Богу, а растворение в нем, единение с ним.
Европа: Плотин, исихазм;
8. Индия: Бхагаватгита:
8.1. Человек сам не является деятелем (во всем действует Бог, который не есть бог добра и любви, а стоит выше добра и зла в обычном человеческом смысле).
Европа: христианство – Ветхий Завет;
9. Индия: Рамануджа, Рамаяна, Рамананда:
9.1. Бог есть Добро, все люди братья.
Европа: христианство – Новый Завет;
9.2. Индия: Кабир, Нанак – его ученики, но они же и организаторы братства сикхов для борьбы с мусульманскими завоевателями (их ученик Баба Вирса Сингх похоже руководствуется Законами Ману, где брахманизм трактуется в применении к жизни общества, где насилие с благой целью не осуждается). Противоречие.
Европа: христианство после И. Христа;
10. Индия: Акбар Великий (16,17 вв), Кешаб Чандра Сен (19в), Бабу Вирса (20в) – попытки создания универсальной религии.
Европа: Н. Кузанский;
11. Индия: Деятельная любовь к людям: Сарасвати (любовь и справедливость), Вивекананда (помощь бедным и отверженным), махатма Ганди (продолжатель Будды в деятельностном аспекте).
Европа: Толстой Л. Н.;
12. Индия: Рабиндранат Тагор: синтез многих направлений индийской мысли.
Европа: Лейбниц, Шеллинг (синтез многих направлений мировой мысли);
11. Следует, на мой взгляд, также выделить ряд идей сугубо индийских, считая, что более внимательное и подробное ознакомление с ними Запада несомненно обогатит его культуру:
1. Брахманизм, Упанишады:
1.1. Достижение сверхъестественной способности обладания сверхъестественной Силой (даже богов заставлять служить себе);
2. Cанкхья:
2.1. Онтологическая идея раздельного существования материи и духовной субстанции, их взаимосвязи на уровне индивидов и вещей с образованием Вселенной и последующий распад – гибель Вселенной, как победа добра и света над злом и мраком (борьба гун). Бог Демиург и мир, им созданный, после каждого цикла возвращается во Всемирную душу;
2.2. Брахман – Бог есть результат божественной игры, которую Вседуша разыгрывает для самой себя. В дальнейшем этот бог создает вселенную и мир;
2.3. Развернутые идеи реинкарнации (перерождается система: эфирное тело + нематериальная духовная сущность);
2.4. Реинкарнация, как механизм этической регуляции деятельности человека;
2.5. Идея кармы, – эфирное тело, как ее носитель;
3. Джайнизм: главная заповедь – регуляция реинкарнации через очищение души посредством незапятнанности миром (ахимса – не причинение вреда живым существам и т. п.);
4. Буддизм (хинаяна):
4.1. Вся жизнь есть страдание, – иллюзии радости (как результат наличия бессмысленной воли к жизни), – необходимость убить волю к жизни, прекратить саму жизнь, достигая состояния нирваны;
4.2. Этика пассивного сострадания через сопереживание, отрицание деятельной помощи (ибо таким образом возрождается причина всех страданий – воля к жизни);
5. Буддизм (махаяна): учение шуньята – все есть ничто;
Рационалист: Сделаем выводы:
1. И западная и индийская философская мысль пока малознакомы. Индийцы недостаточно знакомы с западной мыслью, где существуют мистические учения того же значения и рода, как и в Индии. Европейцы мало знакомы с современными исследованиями и разработками индийской философской мысли. Необходимо продолжать работу по их сближению и совершенствованию. Предполагается более глубокое изучение соответствующих учений Востока и Запада с очищением от наслоений времени и выделением ядра «живого знания», синтезом этого знания, формированием более адекватной картины мира и человека в нем, в которой на философской основе будут сплетены научные знания, религиозно-мифологические верования и мистический опыт человечества.
2. Мистика оказывается идеальным мировоззрением, провозглашая духовное единство человека с бесконечным бытием, реализуя главную идею: все бытие есть жизнь. При этом необходимо существует идея Бога-Демиурга, создающего сенсорный мир и этические основы жизни в этом мире. Но, возможно, следует смотреть еще шире: и смерть можно трактовать, как оборотную сторону жизни – некая антижизнь. Возможно и необходимо предположение существования миров за пределами наших пространственно-временных представлений (т. е. обычных представлений о жизни и смерти), – в Европе, например, «Ареопагитики, Псевдодионисий (божественная тьма)».
3. Опыт Индии особо значим для России (на этом настаивает Н. Рерих). Соответственно, именно русская культура, похоже, может выступить в качестве третьей, решающей стороны необходимого и реально идущего синтеза культур Востока и Запада.
4. Восток для России слишком общее понятие. Помимо культуры Индии целесообразно изучение и синтез культур Китая, Японии, древнего Египта, Персии, Ближнего Востока и Междуречья.
Синтетист: Выскажу свое мнение еще по одному важному, на мой взгляд, вопросу. Сегодня вся этика строится на основе признания наличия в человеке неискоренимого страха перед физическими страданиями и, в особенности, перед физической смертью. На этом страхе зиждется и светская мораль, и религиозные моральные установки (даже при описании загробного существования используются те же самые «страшилки», – к примеру, описание ада у Данте). Но важно подчеркнуть, что вся эта этика земной жизни радикально преобразуется, когда в качестве главной принимается установка веры в бессмертие души, в продолжение ее существования после физической смерти тела, когда уже оказывается невозможным убедительно воздействовать на людей, применяя пытки, запугивая физическими страданиями. Если уж и говорить о возможности использовании чувства страха в воздействии на человека, то следует это делать в какой то иной форме, – связывая это со страданиями души, – может быть через новый образ ее жизни в ее реинкарнации. Именно такие установки веры всегда оказывались чрезвычайно действенными у приверженцев любых религий, отдававших и отдающих жизнь за веру (к примеру, мученики и святые в христианстве). Возможно они же движут сегодня шахидами – смертниками у мусульман.
Кстати, отсутствие страха физической смерти только и может позволить принять в качестве основополагающей для нашей земной жизни этику Нагорной проповеди Иисуса Христа. Это радикально иная (нежели все иные существующие) этика, предполагающая, как известно, жизнь в соответствии с идеалами всепрощения и всеохватывающего добра. Однако, сегодня, как кажется, даже христиане различных направлений не исповедуют эту этику. Возникает вопрос, – почему этика Нагорной проповеди не находит всеобщего применения в нашей жизни? Ответ может быть таким, по моему мнению: заповеди Нагорной проповеди противоречат самой земной жизни человека, – они как бы обесценивают ее. Но нельзя забывать, что сама эта жизнь создана Богом и есть некая тайна, не позволяющая ее обесценивать. Именно поэтому большинство религий отвергает самоубийство человека. В то же время убийство человека человеком при определенных обстоятельствах допускается, в рамках законов, установленных обществом. В частности, с позиций «противления злу», – часто действует закон «жизнь за жизнь, око за око» (декалог Моисея), что в большей степени, как кажется, соответствует устроению земной жизни. Итак, вновь проблема! При этом все же хочется надеяться и на расширение сферы действия этики Нагорной проповеди, как, возможно, наиболее гуманистичной, когда ширится аура добра, захватывая в свою орбиту, без ущерба для существования самой жизни (будем верить), все большее число людей. Конечно, такой вывод можно принять, лишь исходя из признания идеалов Добра, как безусловно необходимых для нашей сотворенной и устроенной нашим Богом – творцом Вселенной. Но как это не вяжется с утверждениями Гераклита, Канта, Гегеля, Ницше, трактующих противоречивость и борьбу, как необходимое условие развития самой жизни, как это не вяжется с самой жизнью. И в качестве логического выхода, можно предположить, что и этика Нагорной проповеди, а главное, жизнь построенная на ее принципах (даже если и предположить возможность ее практической реализации), – тоже всего лишь отдельный этап (является ли он обязательным?) в бесконечном развитии «апейрона».
Виктор: Итак, мы видим, что в течение сотен и тысяч лет человек в лице его лучших интеллектуальных представителей ищет ответы на вопрос о смысле человеческой жизни. Как видим, в этих исследованиях, в частности, в этике (также как в любой отрасли философии), круг постоянно замыкается, – «змея познания кусает свой хвост». За науку «зацепиться» серьезно не удается, – этическая мысль человека «сваливается» постоянно либо к Богу, либо фиксируется ситуация абсурда. А. Камю – представитель французского экзистенциализма, воспринимаемый массовым сознанием в качестве носителя трагической идеи именно об абсурдности человеческого существования: «Жить – значит пробуждать абсурд». И тем самым утверждается бессмысленность каких-либо этических исследований. В качестве возможного выхода из этой ситуации абсурда анализируются, но и отбрасываются, как основные акции, самоубийство и бунт.
Камю: Самоубийство – это ошибка. А бунтующий человек – это человек, говорящий убийству «нет» словом, мыслью, но уже первым своим действием говорящий ему «да». Абсурд нужно максимально полно пережить. Невозможно раз и навсегда исключить надежду! Иррациональное таинство жизни не должно приносить в жертву: любой морали должен быть присущ реализм, чувство меры, ибо и добродетель в чистом виде пагубна и цинизм тоже губителен.
Виктор: И эти выводы все же являются, похоже, религиозно-мистическими. Хотя, в целом, Камю уделяет большое внимание поиску именно атеистических предпосылок свехчеловечности в самом человеке, в частности, в художественном творчестве. При этом фиксируется «нищета» этих «потуг»! (Литература мятежных денди, – к. 18 в. – н. 19 в., – Блейк, Мильтон, Виньи, Лермонтов, Байрон, ле Пуатвен; «поэты преступления» Бодлэр, Лисенер). Это примеры, доносящие до нас дыхание живых человеческих жизней, в которых главное – интенсивность жизни, и которых ждет фиаско в конце жизни. (В связи с этим он касается и творчества Ницше). И все же, в целом, «голая» логика не может (по Камю) найти применения в установке реального человека. Существует нечто не подлежащее, с его точки зрения, отрицанию, – жизнь человека. Что это, – интуитивное прозрение или всего лишь эмоции?
Рационалист: Камю писал сразу после окончания Второй мировой войны (когда и проявили себя претенденты на звание сверхчеловека во всей красе, – отобразив нищету собственных гипотез, хотя и были у них также попытки (достаточно неуклюжие) приобщения и к тайному эзотерическому знанию древней Индии и к иным подобным учениям).
Виктор: Итак, и сегодня звучит громкий «ор» голосов атеистов «бог умер, бог опрокинут», – но что взамен? Часто это полная утрата поиска смысла жизни, ее перспектив, переход к обсуждению всего лишь частностей, как отдельных понятий и категорий этики. Блуждание во тьме! Однако, и такое обсуждение, и такое блуждание всегда выносит, тем не менее, к поиску истоков именно в Боге, к религиозно-мистическим глубинным корням, как мы увидим и далее, при исследовании отдельных понятий и категорий этики (помимо упомянутых), – в их трактовку стремился и стремится внести свой вклад каждый крупный философ.
Рационалист: Вообще, рассмотрение наиболее известных авторов этических теорий в истории философии приводит нас к выводу, что в их творчестве проявились все основные направления исторического развития этических взглядов, которые обобщенно м.б. обозначены как: чувственно-гедонистическое, религиозно-мистическое, научное и утопически-коммунистическое. Все эти взгляды переплетались в творчестве и названных и других философов уже в античности, в частности, в направлениях скептицизма, кинизма, эклектизма, стоицизма. И такого рода различные построения живут и по сию пору, трансформируясь как раз в категории и понятия этики, (в которых в разной степени обоснованности выражается их содержательное наполнение). Предлагаю подробнее рассмотреть некоторые из них.
Виктор: Добро и зло – центральные категории этики. С понятиями морали и нравственности, морального и нравственного в поведении человека как раз и связаны оценки его как доброго, добродетельного, соответствующего морали общества или нравственности какого-либо человека, либо как злого, аморального, безнравственного, соответственно. В широком смысле слова добро понимается как благо, т. е. нечто положительное, значимое для человека (или к.-л. человеческого сообщества в целом), необходимое условие жизни человека и общества. В таком понимании добро ассоциируется с благополучием, пользой (утилитаризм), удовольствием (гедонизм), счастьем (эвдемонизм) и т. п. С понятием добра тесно связано как раз понятие добродетели (добро делать).
Рационалист: Соотношение добра и зла (в самом общем смысле) может трактоваться и фактически трактуется в истории философии по-разному. В онтологическом плане, согласно одной из точек зрения (зороастризм, манихейство), добро и зло являются однопорядковыми началами мира, находящимися в постоянном противоборстве. Плотин (3 в.), решая главный вопрос «как жить?», продолжает традиции исследования соотношения добра и зла в жизни человека в этом же духе (в ответе он в основном использует мысли Платона и трактата стоиков о Провидении).
Плотин: Добро и Зло, награда и возмездие, – в порядке вещей, которые есть Божественный порядок.
Рационалист: Согласно другой точке зрения (сформировавшейся в христианской патристике), действительным абсолютным мировым началом является божественное Добро, как Благо, или абсолютное Бытие, Бог. Зло в таком случае остается проблемой. (Августин: «Откуда оно приходит в наш мир?»).
Виктор: При этом, если верить, что каждое существо приходит в этот мир со своим предназначением, то это предназначение, независимо от содержательного наполнения (доброго или злого) для него (любого существа) всегда – добро (также как и для Верховного Существа, пославшего его в этот мир).
Рационалист: Ф. Шеллинг чрезвычайно глубоко анализирует в этом плане проблему добра и зла и соотносит ее с трактовкой сущности самого Бога.
Шеллинг: Вопрос, почему Бог не препятствует злу, не заслуживает ответа, – равным образом во избежание противоположности любви, – ненависти, следовало бы отказаться и от самой любви, абсолютно положительное – принести в жертву одной из противоположностей, вечное – временному. Чтобы не было зла, не должно было бы быть и Бога.
Рационалист: Счастье – это также одна из глобальных морально-нравственных ценностей, выступающая в качестве регулятора жизни. Субъективно ощущение счастья проявляется как глубокие позитивные эмоции, выражающиеся в состоянии радости, ощущении наполненности, гармоничности жизни. Но каждый человек имеет свое представление о счастье. Люди могут ассоциировать счастье с самыми разными вещами: с материальным достатком, физическим здоровьем, высоким социальным статусом, уважением со стороны других людей, самовыражением в творчестве, благодатью Божьей. Эпикур, в частности, формулирует свое понимание счастья. В письме своему другу Менекею, о счастье богов он не рассуждает, а для человека провозглашает, как конечную цель его блаженной жизни, телесное здоровье и духовную безмятежность, – только в этом случае человек будет получать наслаждение от жизни. Это позволяет говорить о чувственно-гедонистической направленности создаваемой им этики. На Эпикура было множество нападок: обвиняли и в разврате, и в чревоугодии, и в плагиате. Исходя из этого эпикурейский образ жизни, эпикурейская философия часто толкуются превратно. Однако есть и иные свидетельства о том, что жизнь его была скромна и неприхотлива, а моральные установки провозглашались с опорой, прежде всего, на разум человека.
Виктор: Смысл жизни и счастье взаимосвязаны, но смысл часто присутствует в жизни человека даже при самых неблагоприятных обстоятельствах, при отсутствии ощущения счастья, а вот обратное невозможно (невозможно ощущать бессмысленность своей жизни и быть счастливым). Смысл жизни не создается, но обретается. (Об этом ранее мы уже говорили).
Рационалист: Категория свободы является ключевой в этике, как морально-нравственная реальность, которая основывается на оценке способности человека к самостоятельным поступкам. Сущностью духовной свободы является возможность выбора. Выбор возможен при наличии альтернатив и доступности возможных вариантов. Нравственная свобода человека – это возможность определения (нравственного самоопределения) и реализации нравственной позиции. Возможность выбора указывает на важнейшую характеристику человеческого бытия – свободу воли, – и наоборот. Проблема нами уже рассматривалась ранее (в частности Кант считает возможным мыслить единство свободы и необходимости, как отображающее наличие двух миров, в каждом из которых действуют специфические законы причинности).
Виктор: Понятие долга является одной из центральных категорий этики, начало теоретической разработки которой восходит к школе стоиков (виднейшими ее представителями были Сенека, Марк Аврелий, Эпиктет, создававшими ее на принципах синтеза представлений о неотвратимой судьбе, о богах и стойкости духа человека, его непоколебимой вере, несмотря ни на что, в свое предназначение). Своей высшей точки развития учение о долге достигает, возможно, в этике Канта. Надо сказать, этика приобретает у Канта характер аскетизма, враждебности в большой степени чувственной природе человека:
Кант: Достоинство морального человека должно быть осуществлено, нравственный долг должен быть выполнен, какие бы препятствия ни воздвигала наличная эмпирическая действительность!
Виктор: Для Канта совершенно неприемлема примитивная эгоистическая этика чувственного наслаждения. Соблюдение этической нормы становится долгом, т. е. личной задачей человека, его обязанностью, когда она переживается, как нравственная форма осознания необходимости действия, которое совершается добровольно, свободно, по воле (доброй или злой) самого человека. (Важной характеристикой долга является его связь с волевыми качествами человека. Чтобы исполнить свой долг, ему часто приходится преодолевать многочисленные препятствия как во внешнем мире, так и во внутреннем (например, чувство страха).
Рационалист: Отметим в заключение: после штурма вопросов этики немецкими классиками, когда был достигнут некий умственный предел в осмыслении этих вопросов, развитие этической мысли в Европе пошло, с одной стороны, по пути усиления поисков научно – практического ее обоснования и реализации (прежде всего, в творчестве Маркса и Энгельса и их последователей), что привело к их банкротству на практике, а, с другой стороны, как мы уже показали, в направлении анализа ее иррациональных, религиозно-мистических основ, синтезируемых с данными и концепциями психологической науки.
На первом пути в ряде последующих учений (например, в некоторых социологических концепциях, в частности, в советском марксизме) понятия долг, совесть, стыд, вина, грех, достоинство, честь уже рассматриваются только в их утилитарном обыденном значении, – как подчинение человека обществу, осознание им (и принятие) соответствующих обязанностей, как способ социализации. (К примеру, высшие моральные требования к трудящимся СССР были сформулированы в моральном Кодексе строителя коммунизма).