Лучшие мысли и изречения древних в одном томе Душенко Константин

«Оратор», 70, 234

Изгнание страшно для тех, кто как бы огородил для себя место, где должно жить, но не для тех, кто считает весь мир единым градом.

«Парадоксы стоиков», II

Если актер хотя бы чуть-чуть нарушит ритм в своих движениях или произнесет стих, ошибившись в краткости или долготе хотя бы одного слога, он будет освистан или ошикан, а в жизни, которая требует больше меры, чем любое движение, которая должна быть слаженнее любого стиха, ты полагаешь возможным допустить ошибку хотя бы в едином слоге?

«Парадоксы стоиков», III, 2

Хотя твое изложение ‹…› показалось мне несколько взъерошенным и непричесанным, но его украшает именно пренебрежение к украшениям, подобно тому как женщины кажутся хорошо пахнущими именно оттого, что они ничем не пахнут.

Письма к Аттику, II, 1, 1

Теперь ничто не пользуется таким признанием у народа, как ненависть к народным вождям.

Письма к Аттику, II, 20, 4

После того как Тираннион привел мои книги в порядок, мне кажется, что мое жилище получило разум.

Письма к Аттику, IV, 8, 2

Один нуждается в узде, другой в шпорах.

Письма к Аттику, VI, 1, 12

Вершина всех зол – это победа в гражданской войне.

Письма к Аттику, IX, 6, 3

Лучше погибнуть в отечестве, нежели повергнуть отечество, спасая его.

Письма к Аттику, IX, 9, 2

* Тот, кто господствует на море, хозяин положения.

Письма к Аттику, X, 8, 4

Долго бояться – большее зло, нежели то самое, чего боишься.

Письма к Аттику, X, 14, 1

Несчастье склонно к обвинению.

Письма к Аттику, XII, 41, 2

Я всегда полагал, что друзей [наших] недругов не надо преследовать, особенно друзей, стоящих ниже, и лишать самого себя этого оплота.

Письма к Аттику, XIV, 13b

Никогда не было ни поэта, ни оратора, который считал бы кого-нибудь лучше, чем он сам; это удел даже дурных.

Письма к Аттику, XIV, 20, 3

Стыдливому человеку тяжело просить о чем-нибудь большом того, кого он считает в долгу у себя, чтобы не показалось, что того, чего он просит, он больше требует, чем испрашивает, и рассматривает скорее в качестве платы, чем благодеяния.

Письма к близким, II, 6, 1

Знаю я вас, великих защитников [т. е. адвокатов]: тому, кто захочет воспользоваться вашей помощью, надо, по крайней мере, убить человека.

Письма к близким, II, 14

[О правлении Юлия Цезаря: ] Говорить то, что думаешь, пожалуй, нельзя; молчать вполне дозволяется.

Письма к близким, IV, 9, 2

В гражданских войнах все является несчастьем ‹…›. Но нет ничего несчастнее, чем сама победа. ‹…› Победителю, уступая тем, с чьей помощью он победил, многое приходится делать даже против своего желания.

Письма к близким, IV, 9, 3

При встречах я давно делал попытки говорить с тобой об этом, но меня пугал какой-то почти деревенский стыд; на расстоянии я изложу это более смело: письмо ведь не краснеет.

Письма к близким, V, 12, 1

Тому, кто однажды перешел границы скромности, надлежит быть вполне бесстыдным до конца.

Письма к близким, V, 12, 1

Ничто не может доставить читателю большего удовольствия, чем разнообразие обстоятельств и превратности судьбы.

Письма к близким, V, 12, 1

Воспоминание о былых страданиях, когда находишься в безопасности, доставляет удовольствие.Письма к близким, V, 12, 1

Непозволительно назвать несчастным того, кто может поддержать себя сознанием правоты своих наилучших намерений.

Письма к близким, VI, 1, 3

Никому не следует особенно скорбеть из-за того, что случается со всеми.

Письма к близким, VI, 2, 2

Не существует никакого великого зла, кроме чувства вины.

Письма к близким, VI, 3, 2

Каждый считает самым несчастным свое положение и каждый менее всего хочет быть там, где он находится.

Письма к близким, VI, 3, 3

Слабо утешение, проистекающее из несчастий других.

Письма к близким, VI, 3, 4

Пока я буду существовать, я не буду тревожиться ни из-за чего, если буду свободен от всякой вины; а если не буду существовать, то буду совершенно лишен чувства.

Письма к близким, VI, 3, 4

Государство не может пасть, пока стою я.

Письма к близким, VI, 6, 2

* Я предпочитал даже самый несправедливый мир самой оправданной войне.

Письма к близким, VI, 6, 2

Если то, что обозначается словом, не позорно, то слово, которое обозначает, быть позорным не может. Задний проход ты называешь чужим именем; почему не его собственным! Если оно позорно, не называй даже чужим; если нет – лучше его собственным.

Письма к близким, IX, 22, 2

Приятно то прославление, которое исходит от тех, кто сам прожил со славой.

Письма к близким, XV, 6, 1

Сулла, суждение которого мы должны одобрить, когда увидел, что философы не согласны во мнениях, не спросил, что такое добро, но скупил все добро.

Письма к близким, XV, 19, 3

Чем лучше человек, тем труднее ему подозревать других в бесчестности.

Письма к брату Квинту, I, 1, 4, 12

Он ‹…› не имеет соперника в любви к самому себе. (О Помпее Великом.)

Письма к брату Квинту, III, 6, 4

При столь тяжкой ране следует скорбеть, во избежание того, чтобы самая свобода от всякого чувства скорби не была большим несчастьем, чем скорбь.

Письма к Бруту, I, 9, 2

Люди почему-то легче оказываются благосклонными, когда они в страхе, нежели благодарными после победы.

Письма к Бруту, I, 15, 8

Счастье не что иное, как благополучие в честных делах.

Фрагмент письма к Корнелию Непоту

* Их молчание – громкий крик.

«Речи против Катилины», I, 8, 21

[Римская] свобода не внушает страха жестокостью казней, а ограждена милосердием законов.

«Речь в защиту Гая Рабирия», 3, 9

Недолог путь жизни, назначенный нам природой, но беспределен путь славы.

«Речь в защиту Гая Рабирия», 10, 30

* Цезарь не забывает ничего, кроме обид.

«Речь в защиту Квинта Лигария», 12, 35

Никто ‹…› не станет плясать ‹…› в трезвом виде, разве только если человек не в своем уме.

«Речь в защиту Мурены», 4, 13

Нет ничего менее надежного, чем толпа, ничего более темного, чем воля людей, ничего более обманчивого, чем весь порядок народных собраний.

Речь в защиту Мурены, 17, 36

Кто остался доволен, забывает, кто обижен, помнит.

«Речь в защиту Мурены», 20, 42

Природные качества без образования вели к славе чаще, чем образование без природных качеств.

«Речь в защиту поэта Архия», 7, 15

Эти занятия [науками] воспитывают юность, веселят старость, при счастливых обстоятельствах служат украшением, при несчастливых – прибежищем и утешением.

«Речь в защиту поэта Архия», 8, 16

Занятия другими предметами основываются на изучении, на наставлениях и на науке; поэт же обладает своей мощью от природы, он возбуждается силами своего ума и как бы исполняется божественного духа.

«Речь в защиту поэта Архия», 8, 18

Природа велела мне быть сострадательным, отчизна – суровым; быть жестоким мне не велели ни отчизна, ни природа.

«Речь в защиту Публия Корнелия Суллы», 3, 8

Будем надеяться на то, чего мы хотим, но то, что случится, перенесем.

«Речь в защиту Публия Сестия», 68, 143

На людей известных ссылаться не следует, так как мы не знаем, хотят ли они быть названными по имени.

«Речь в защиту Секста Росция», 16, 47

Собаки ‹…› не могут отличить воров от честных людей, но все же дают знать, если кто-нибудь входит в Капитолий ночью. И так как это вызывает подозрение, то они – хотя это только животные, – залаяв по ошибке, своей бдительностью приносят пользу. Но если собаки станут лаять и днем, когда люди придут поклоняться богам, им, мне думается, перебьют лапы за то, что они проявляют бдительность и тогда, когда для подозрений оснований нет. Вполне сходно с этим и положение обвинителей.

«Речь в защиту Секста Росция», 20, 56

Если возможно применить законы, то преступного гражданина, вернее внутреннего врага, надо сломить судом, но если насилие препятствует правосудию или его уничтожает, то наглость надо побеждать доблестью, бешенство – храбростью, дерзость – благоразумием, шайки – войсками, силу – силой.

«Речь в сенате по возвращении из изгнания», 8, 19

Мы всегда считали подати жилами государства.

«Речь о предоставлении империя Гнею Помпею», 7, 17

Выдающийся император [полководец] должен обладать следующими четырьмя дарами: знанием военного дела, доблестью, авторитетом, удачливостью.

«Речь о предоставлении империя Гнею Помпею», 10, 28

Если нашей жизни угрожают какие-либо козни, насилие, оружие разбойников или недругов, то всякий способ самозащиты оправдан. Ибо молчат законы среди лязга оружия.

«Речь в защиту Милона», IV, 10–11

Я ‹…› скорблю из-за того, что в то время как государство должно быть бессмертно, оно держится на дыхании одного человека [т. е. Юлия Цезаря].

«Речь по поводу возвращения Марка Марцелла», 7, 22

* Жил довольно для славы, но для отчизны мало.

«Речь по поводу возвращения Марка Марцелла», 8, 25

Различие между миром и рабством огромно. Мир – это спокойная свобода, рабство же – это худшее из всех зол, от которого мы должны отбиваться не только войной, но и ценой жизни.

«Филиппики» (речи против Марка Антония), II, 44, 113

[Цезарь], то внушая страх, то проявляя терпение, приучил свободных граждан к рабству.

«Филиппики», II, 45, 116

Каждому человеку свойственно заблуждаться, упорствовать в заблуждениях свойственно только глупцу.

«Филиппики», XII, 2, 5

В учености и словесности всякого рода Греция всегда нас превосходила, – да и трудно ли здесь одолеть тех, кто не сопротивлялся?

«Тускуланские беседы», I, 1, 3

Я охотнее готов заблуждаться вместе с Платоном, чем разделять истину с нынешними знатоками.

«Тускуланские беседы», I, 16, 39

«Душа так бессильна, что не видит и самой себя!» – Точно так же, как и глаз: душа, не видя себя, видит все остальное.

«Тускуланские беседы», I, 27, 67

Надеяться разумнее, чем бояться.

«Тускуланские беседы», I, 36, 86

Смерть не имеет отношения ни к мертвым, ни к живым – одних уж нет, а других она не касается.

«Тускуланские беседы», I, 38, 91

Итак, долой этот бабий вздор, будто умереть раньше времени – несчастье! Раньше какого времени? Данного нам природою? Но она дала нам жизнь, как деньги, только в пользование, не оговорив, до которого дня. Что же ты жалуешься, если она требует свое обратно по первому желанию? Таково было ее условие с самого начала.

«Тускуланские беседы», I, 39, 93

Какую же жизнь считать долгой? и что вообще может быть долгого в жизни человека? ‹…› Долгим и коротким мы называем все на свете только по сравнению с тем, что людям дано и на что они рассчитывают. На реке Гипансе, что течет в Понт с европейской стороны, живут, по словам Аристотеля, существа-однодневки: так вот, кто из них прожил восемь часов, тот умирает уже в преклонном возрасте, а кто дожил до заката, тот достигает глубокой дряхлости, – особенно если это было в день летнего солнцестояния. Сравни человеческую долговечность с вечностью – и окажется, что мы почти все такие же поденки, как и эти твари.

«Тускуланские беседы», I, 39, 94

Если толпа и судит порой справедливо о достойных людях, то это больше к чести для самой толпы, чем к счастью для таких людей.

«Тускуланские беседы», I, 46, 110

[Достойный человек в смерти не] обретет ни малейшего зла. Он даже предпочтет умереть, пока все дела его идут на лад, ибо не так отрадно накопление благ, как горько их лишение. Именно это, думается мне, имелось в виду в словах одного спартанца: когда знаменитый олимпийский победитель Диагор Родосский в один день увидел олимпийскими победителями двух своих сыновей, тот спартанец подошел к старику и поздравил его так: «Умри, Диагор, живым на небо тебе все равно не взойти!»

«Тускуланские беседы», I, 46, 110–111

Возделывание души – это и есть философия.

«Тускуланские беседы», II, 5, 13

Труд как бы создает некую мозолистую преграду против боли.

«Тускуланские беседы», II, 15, 36

Старушки часто не едят по два-три дня – а отними на один день еду у атлета, и он с криком восплачется к Юпитеру Олимпийскому, которому служит, что он так больше не может. Велика сила привычки!

«Тускуланские беседы», II, 17, 40

Стенать мужчине иногда позволительно, хоть и редко; вопить непозволительно даже и женщине. ‹…› Если и случится вскрикнуть мужу сильному и мудрому, то разве лишь затем, чтобы усилить свое напряжение, – так бегуны, состязаясь, кричат что есть сил, так, упражняясь, подают голос атлеты, так кулачные бойцы, ударяя противника, вскрикивают, ‹…› – это не потому, что им больно или что они струсили, а потому, что при крике все тело напрягается и удар получается сильнее.

«Тускуланские беседы», II, 23, 55–56

Для полководца и солдата одни и те же труды тяжелы по-разному – полководцу они легче, потому что ему за них выше честь. (Свободное изложение мысли Ксенофонта.)

«Тускуланские беседы», II, 26, 62

Душе приходится судить о своей болезни лишь тогда, когда то, что судит, само уже больное.

«Тускуланские беседы», III, 1, 1

Сострадание есть горе о чужом несчастье, ‹…› зависть есть горе о чужом счастье.

«Тускуланские беседы», III, 10, 21

Тиран Дионисий, изгнанный из Сиракуз, в Коринфе учил малых детей – так не хотелось ему расставаться хоть с какой-то властью!

«Тускуланские беседы», III, 12, 27

Единственное зло в нашей жизни – это вина, а вины не бывает там, где случившееся не зависит от человека.

«Тускуланские беседы», III, 16, 34

Гай Гракх, вконец опустошивший казну даровыми раздачами, на словах всегда был защитником казны.

«Тускуланские беседы», III, 20, 48

Непредвиденное поражает сильнее.

«Тускуланские беседы», III, 22, 52

* Женоненавистничество возникает из страха.

«Тускуланские беседы», IV, 10, 24

Искать меры в пороке – это все равно что броситься с Левкадской скалы и надеяться удержаться на середине падения.

«Тускуланские беседы», IV, 18, 41

Мужество бывает и без ярости, а гнев, напротив, есть черта легкомыслия. Ибо нет мужества без разума.

«Тускуланские беседы», IV, 23, 50

Мужество не нуждается в помощи гнева: оно и само приучено, готово, вооружено ко всякому отпору. Иначе можно сказать, что и пьянство, а то и безумие тоже полезно мужеству, так как и пьяные и безумные тоже отличаются силою.

«Тускуланские беседы», IV, 23, 52

Соперник томится о чужом добре, которого у него нет, а завистник – о чужом добре, потому что оно есть и у другого.

«Тускуланские беседы», IV, 26, 56

Если есть любовь на свете – а она есть! – то она недалека от безумия.

«Тускуланские беседы», IV, 34, 72

Думают даже, будто старую любовь, как клин клином, можно выбить новой любовью.

«Тускуланские беседы», IV, 75

* Слава – суд толпы, состоящей из глупцов и подлецов.

«Тускуланские беседы», V, 16, 46

Из всех поэтов, которых я знал, ‹…› каждый считал себя лучше всех.

«Тускуланские беседы», V, 22, 63

Где хорошо, там и отечество.

«Тускуланские беседы», V, 37, 108

* Для человека ученого и образованного жить – значит мыслить.

«Тускуланские беседы», V, 38, 111

Глуховат был Марк Красс, но глуховат несчастливо: то, что против него говорилось дурного, он слышал.

«Тускуланские беседы», V, 40, 116

…Красивые слова, пустое колебание воздуха.

«Тускуланские беседы», V, 41, 119

Когда я вижу, как тщательно уложены его волосы и как он [Юлий Цезарь] почесывает голову одним пальцем, мне всегда кажется, что этот человек не может замышлять такое преступление, как ниспровержение римского государственного строя.

(Плутарх. «Цезарь», 4)

Победив Помпея, Цезарь приказал с честью восстановить его поверженные статуи. Цицерон сказал: «Восстанавливая статуи Помпея, Цезарь укрепляет свои собственные».

(Плутарх. «Изречения царей и полководцев», 89, 20)

Гирций ‹…› в речи своей против Пансы сказал об одной женщине, что она десять месяцев носила сына своего «в утробе». «Как? – подхватил он [Цицерон], – неужели другие носят в кармане?»

(Квинтилиан. «Воспитание оратора», VIII, 3)

Цицерон, увидя, что его зять Лентул, человек маленького роста, опоясан длинным мечом, сказал: «Кто привязал моего зятя к мечу?»

(Макробий. «Сатурналии», II, 3)

Однажды, когда Цицерон ужинал у Дамасиппа, тот, угощая его посредственным вином, сказал: «Выпей этого фалернского, ему сорок лет». – «Право, – сказал Цицерон, – оно не по летам молодо».

(Макробий. «Сатурналии», II, 3)