Сокрушительный удар Фрэнсис Дик
– Мне предложили за кобылку восемь тысяч, – с горечью продолжала миссис Хантеркум. – И потребовали отдать половину того, что я получу сверх этой суммы. – Она гневно воззрилась на меня. – Разумеется, я отказалась! Почему я должна была соглашаться? Она обошлась мне в восемь тысяч. А половину прибыли они хотели заграбастать себе. И за что? Только за то, чтобы вздуть цены на аукционе? Они не работали, не трудились, не мучились… Нет, какая наглость – взять и потребовать половину прибыли себе!
– А кто это был?
– Я вам говорить не собираюсь. Вы один из них. Я вам не доверяю.
– И вы, значит, отправили ее на торги наудачу.
– Она должна была пойти минимум за десять тысяч. Минимум! – Она снова вызывающе взглянула на меня. – Вы не согласны?
– Скорее, за двенадцать-четырнадцать.
– Да, разумеется!
– И вы даже не назначили минимальной цены? – спросил я.
– Эти «минимальные цены» – сами по себе грабеж! – возмущенно сказала она. – Нет, не назначила. Я была уверена, что за нее дадут приличные деньги. Ее родословная, экстерьер… великолепная лошадка!
– А сами вы с ней в Ньюмаркет не ездили?
– Это так далеко… У меня и здесь дел хватает. Я отправила с ней конюха. Я даже и не думала… Я ушам своим не поверила, когда узнала, что она пошла за тысячу восемьсот. А эту байку про шумы в сердце я услышала только два дня спустя, когда человек, который ее купил, позвонил и потребовал свидетельство от ветеринара.
Я подумал о том, что ее предприятие явно не процветает…
– Вы очень рассчитывали на те деньги, которые должны были получить за нее?
– Конечно! Это был лучший жеребенок за много лет!
– Но ведь взятки с вас и раньше требовали?
– Да, но не так нагло! Я им всем говорила – говорила, говорю и буду говорить! – что они не имеют права на то, чего не заработали. Но на этот раз… Это была такая подлость!
Я был с ней согласен.
– Видимо, ваши годовики уже давно идут за полцены? – спросил я.
– Уже года два! – яростно ответила она. – Вы все сговорились! Я не даю вам взяток, а вы не покупаете моих лошадей!
Насчет того, что мы сговорились все, она была не права. Мне не раз случалось приобретать по дешевке хороших лошадей из-за того, что половина моих соперников не желали делать ставки. Мне и моим клиентам это было выгодно, а для заводчиков, вырастивших этих лошадей, это была катастрофа. И страдает от этого всегда мелкий заводчик, слишком честный или слишком наивный: крупные фирмы могут сами о себе позаботиться, а прочие заводчики – сами плуты не из последних и тоже славятся умением надуть клиента.
Система взяток выросла, видимо, из ирландского «пенни на удачу»: в старину, продавая лошадь, ирландец обязательно возвращал покупателю один пенни из его денег, «на удачу». Всего-навсего один пенни!
Нет ничего дурного в том, что заводчик награждает барышника, которому удалось продать его лошадь за хорошие деньги. Плохо, когда барышник сам требует награду сверх оговоренной платы. А когда он начинает требовать ее с угрозами, да еще приводит их в исполнение, – это уже преступление.
Слухи разносятся по аукционам со скоростью света. Я услышал о том, что у кобылки от Уинтерфренда шумы в сердце, за десять минут до того, как она пошла с торгов, и, как и все, поверил этому.
Мне часто говорили, что система взяток растет и ширится. Некоторые заводчики выворачивались, как могли, а некоторые так даже приветствовали ее: она более или менее гарантировала, что они получат за свою лошадь хорошие деньги. А такие вот неуступчивые миссис Хантеркум страдали.
– Ну? – воинственно спросила она. – Софи сказала, чтобы я попросила у вас совета. И что же вы посоветуете?
Для тети Антонии я был чересчур реалистом. Я знал, что ей не понравится то, что я скажу, и все-таки сказал:
– У вас три выхода. Первый – давать на лапу. В конечном счете вы все равно останетесь с прибылью.
– Не буду! – Она гневно сузила глаза. – Впрочем, чего и ждать от такого, как вы!
– Второй выход, – продолжал я, – это распродать лошадей, заложить дом и жить на проценты.
Она разгневалась еще больше:
– А как мне удастся получить приличные деньги за своих жеребцов и кобыл? А дом… дом уже заложен.
И, судя по ее тону, больше она получить уже не надеялась.
– В-третьих, вы можете каждый раз ездить на торги лично. Устанавливайте разумную начальную цену и просите кого-нибудь из своих знакомых начать торг. Берите с собой ветеринара с пачкой сертификатов. Сообщите всем агентам крупных фирм и прочим, до кого доберетесь, что ваша лошадь вполне здорова, кто бы что ни говорил по этому поводу. Обещайте вернуть деньги, если лошадь окажется больной.
Она снова воззрилась на меня.
– Я не могу. Это будет ужасно утомительно.
– Но вы ведь продаете всего шесть-семь жеребят в год.
– Я уже старая. У меня высокое давление, лодыжки опухают…
Это было первое человеческое высказывание, какое я от нее услышал. Я улыбнулся ей, но она не ответила.
– Это все, что я могу для вас сделать, – сказал я, вставая.
– Не закрывайте дверь, когда будете выходить, – сказала она. – А то мне придется вставать, чтобы выпустить собак.
От Пэйли до того места, где я назначил встречу с фургоном, который вез Речного Бога из Девона, было всего миль пять. Я думал явиться на место первым, но, подъезжая, увидел голубой фургон, стоящий на обочине в назначенном месте.
Я выбрал одно из тех удобных ответвлений, которые образуются, когда вместо старой извилистой проселочной дороги прокладывают новое, прямое, как стрела, шоссе. Позади моего фургона стоял другой, старый зеленый «Зодиак», который явно уже несколько недель не мыли. Я проехал мимо обеих машин, остановился впереди и вышел, чтобы поговорить с водителем.
Но разговор пришлось отложить. Водитель был уже занят. Он стоял, вжавшись спиной в стенку фургона, так что водители, проезжавшие по шоссе, его видеть не могли. А перед ним в классических угрожающих позах стояли два типа.
Типов я знал. Я уже встречался с ними в Аскоте.
Кучерявый и его приятель.
Они тоже не ожидали меня увидеть, так что шансы были по меньшей мере равные. Я схватил первое попавшееся под руку оружие – это был славный крепкий сук, упавший с одного из стоявших вдоль дороги деревьев, – и бросился в атаку. Возможно, по зрелом размышлении я бы этого и не сделал, но в гневе человек часто забывает об осторожности.
Должно быть, мои чувства отражались у меня на лице достаточно отчетливо. Кучерявый на миг замешкался, видимо, загипнотизированный и парализованный страхом при виде невероятного зрелища: мирный, сдержанный человек несется на него с перекошенной от злости рожей. Я огрел его суком с яростью, напугавшей меня самого не меньше, чем моего противника.
Он взвыл, ухватился за левую руку повыше локтя. Его приятель мигом сообразил, что дело нешуточное, и рванул к зеленому фургону.
Кучерявый бросился за ним, задержавшись лишь затем, чтобы крикнуть:
– Это тебе все равно не поможет!
Я помчался вдогонку, по-прежнему размахивая дубинкой. Но он несся, как хорошая скаковая лошадь, а его приятель уже впрыгнул на водительское место и завел мотор.
Кучерявый затравленно оглянулся на меня через плечо, вскарабкался в кабину и захлопнул дверь. Остановить их я не мог – разве что ухватиться за бампер; но зато я успел взглянуть на заляпанный грязью номер и, чтобы не забыть, достал из кармана ручку и бумагу и записал его.
Потом не спеша вернулся к водителю. Тот уставился на меня так, словно я зеленый человечек из космоса.
– Ей-право, – сказал он, – я уж думал, вы их прибьете!
Самый страшный противник – это маленький человек, отстаивающий свое имущество.
– Что им было надо? – спросил я.
– Блин… – Он достал мятый платок и вытер лицо. – А вы что, даже не знали?
– В целом – догадывался. А что конкретно?
– Че? – Шофер, похоже, все еще был не в себе.
– Что им было надо?
– Сигаретки не найдется?
Я достал ему сигаретку, дал прикурить, закурил сам. Он втянул в себя дым, словно утопающий, которому дали глотнуть воздуха.
– Наверно, вы и есть Джонас Дерхем? – спросил он.
– А кто же еще?
– Ага… Я че-то думал, вы меньше ростом.
Пять футов девять дюймов. Одиннадцать стоунов – то есть семьдесят килограмм. Куда уж меньше?
– Многие жокеи-стиплеры бывают высокими, – сообщил я.
Он постепенно приходил в себя. Облизнул пересохшие губы.
– Так что им было надо? – спросил я в третий раз.
– Тот, которого вы ударили, лохматый такой, – он со мной разговаривал…
– И что сказал?
– Он придурочный какой-то. Все время ухмылялся. Подходит к машине – вежливый такой, что твой джентльмен, – и просит одолжить гаечный ключ – у него, мол, машина накрылась.
Он остановился и оглядел пустое шоссе – «накрывшаяся» машина исчезла в мгновение ока.
– Ага… Ну вот, лезу я за инструментом и спрашиваю, какой ему номер. А он говорит – иди, мол, погляди. Ну, я и вылез из кабины. А он меня хвать – и прислонил к фургону. И все с улыбочкой. У-у, ублюдок! И говорит: «Слушай, мужик, есть человек, которому эта лошадь нужна больше, чем тебе, понял?»
– А кому именно, он, видимо, не сказал?
– Че? Не, он просто сказал, что, мол, ему эта лошадь нужнее, чем тебе. Мне то есть. Я ему говорю, что лошадь, мол, не моя, а он говорит, что не надо так шутить… И все время ржал, как ненормальный!
– А что он еще сказал?
– Да ничего. По правде, просто не успел. Ну, говорил всякое насчет того, чтобы я ему лошадь отдал по-хорошему, а то он мне все ребра пересчитает… Представляете? Тут всякий струсит…
Да, пожалуй.
– А что было потом?
– А потом вы на них налетели, точно они вашу сестрицу изнасиловали.
– А они не сказали, как именно собирались забрать эту лошадь?
Он уставился на меня.
– Да нет. Я не спрашивал. Наверно, хотели просто сесть в машину и укатить, блин. – Эта мысль его оскорбила. – Ублюдки гребаные! – сказал он.
– А заплатить за нее они не обещали?
– Ну вы же и скажете, ей-право!
Интересно, пообещали бы они, если бы успели? Возможно, появись я тут на десять минут позже, я нашел бы только шофера, сжимающего в руках пачку денег, и никакой лошади. А возможно, и нет…
Я вздохнул и затушил сигарету.
– Ну, давайте взглянем на наш товар, – сказал я и забрался в фургон.
Фермер наспех привел лошадь в порядок – так замазывают краской старую ржавчину. О ногах позаботились: подковы явно новые, копыта только что обрезаны и густо смазаны маслом. Грива и хвост расчесаны, шкура вычищена. С другой стороны, лошадь слишком лохматая – это говорит о том, что ее очень редко и небрежно чистили. Челка слишком густая, на морде какие-то жуткие бакенбарды, шерсть на груди чересчур длинная и повсюду торчит дыбом, вместо того чтобы лежать волосок к волоску. Вместо попоны – какой-то потрепанный плед с двумя дырками. И, разумеется, никаких сопровождающих.
– Я же просил фермера прислать конюха! – сказал я.
– Ага. Он сказал, ему посылать некого, у него все люди заняты. А по-моему, этому мужику и пони доверить нельзя, не то что скаковую лошадь. Вы просто не поверите: приезжаю я к ним туда, а бедная скотинка стоит во дворе, возле двери конюшни, а кругом – настоящая лужа. И весь дрожит, бедолага. Они его небось из ведра окатывали, чтобы дерьмо смыть, ей-право! А фермер говорит – это он, мол, вспотел, оттого и шкура мокрая. Представляете? За дурака меня держит! Я уж заставил его дать одеялко, чтобы накрыть бедную тварь. Да и то он давать не хотел – и еще потребовал, чтобы я это старье обратно привез!
– Понятно, – сказал я. – Ладно, давайте-ка его выведем.
– Че, прям тут, на дороге? – удивился шофер.
– Прямо тут, на дороге.
– Да че, он же согрелся уже!
– И все-таки… – сказал я и помог водителю, который сказал, что его зовут Клем, вывести Речного Бога. «Deus ex machina»[2], – подумал я совершенно не к месту. Ничего божественного в этом коняге не было.
Я снял плед, сложил его и сунул в фургон. Потом попросил Клема подержать коня за уляпанный грязью и навозом недоуздок, вернулся к своей машине, снял куртку, закатал рукава и достал из багажника свое хозяйство.
– Что вы собираетесь делать? – спросил Клем.
– Привести его в божеский вид.
– Так ведь мы же в три должны были встретиться… Вы, конечно, раньше приехали, но ведь сейчас уже четверть четвертого.
– Ничего, время еще есть, – успокоил его я. – Меня ждут не раньше полпятого.
– А че, неужто он так плохо выглядит?
– Ну, скажем так – не очень хорошо.
Раз уж я сам доставлю эту лошадь, значит, я отвечаю за то, как она выглядит. Я достал кусачки, две пары ножниц, тяжелый стальной гребень, несколько свечных огарков и взялся за дело.
Клем держал лошади голову и смотрел, как я с гребнем в одной руке и огарком в другой вычесываю грубую шерсть и выжигаю слишком длинный волос. В приличной конюшне все это было бы вычесано благодаря ежедневному уходу. Крошечный огонек свечи лошадь не беспокоил. Когда я управился с этим, Речной Бог уже меньше походил на деревенскую клячу. Потом я подстриг челку и гриву, выщипал отросшие на морде бакенбарды и наконец большими ножницами подровнял хвост.
– Ты гляди! – изумился Клем. – Совсем другая лошадь!
Я покачал головой. Блестящей и гладкой эту шкуру могут сделать только забота, ежедневная чистка и хороший корм. А сейчас конь выглядел как беспризорник, которого подстригли и умыли – чистенький, аккуратненький, но все равно беспризорник.
Прежде чем мы загрузили его обратно в фургон, я надел ему на передние ноги чистые синие ногавки и укрыл коня чистой попоной, которую захватил из дома. «Элиза Дулитл отправляется на бал», – подумал я. Но это было все, что я мог сделать.
Глава 6
Керри Сэндерс переводила взгляд с Николя на Константина, тревожась по поводу того, как они примут ее подарок, но тщательно скрывая свое беспокойство. Один из конюхов Бреветта показывал коня, то пуская его рысью, то заставляя застывать в картинных позах.
Надо отдать ему должное, двигаться Речной Бог умел. Хороший ровный шаг, прямая подобранная рысь. По этой части стыдиться было нечего.
– Милая девочка, я прекрасно понимаю, что у вас было очень мало времени на поиски, – снисходительно говорил Константин. – Я уверен, что со временем он сделается очень хорошей спортивной лошадью. Посмотрите, какие ноги, какая кость!
– Я надеюсь, что он принесет Николю победу, – сказала она.
– Да, разумеется. Николю очень повезло – такой щедрый подарок…
Сам герой дня отвел меня в сторонку и осведомился:
– Неужели ты не мог найти для меня ничего получше?
Мы не раз участвовали в одних и тех же скачках, в те времена, когда моя карьера подходила к концу, а его только начиналась, и Николь знал меня не хуже, но и не лучше, чем любого другого жокея, с которыми он встречался в раздевалке.
– Она дала мне всего два дня. А потом, он в хорошей форме.
– А ты сам стал бы на нем выступать?
– Безусловно. А если он не оправдает надежд, я его, так и быть, перепродам.
Он втянул воздух сквозь зубы.
– Ему не повезло с хозяевами, – объяснил я. – В твоих руках он быстро пойдет в гору.
– Ты думаешь?
– Попробуй его.
Николь кисло улыбнулся.
– Ну да, дареному коню в зубы не смотрят…
– Она хотела сделать тебе приятное.
– Ха! Купить она меня хотела, вот что!
– С днем рождения! – ответил я.
Он повернулся и посмотрел на Керри Сэндерс. Она разговаривала с его отцом, и мощная, мужественная фигура Константина нависала над ее хрупкой, стройной, женственной фигуркой, как бы защищая ее. Костюм миссис Сэндерс, как всегда, был простым и безыскусным, как золотые слитки, а бриллиантовые кастеты рассыпали снопы искр в косых лучах осеннего солнца.
– По крайней мере, я хоть знаю, что она не охотится за его деньгами, – заметил Николь. – Я разузнавал насчет ее состояния. Она впереди нас на много корпусов.
Для аутсайдера Константин Бреветт жил совсем неплохо. Фургон Клема стоял на лужайке величиной в добрую четверть акра, и сам Клем стоял рядом с ним, переминаясь с ноги на ногу и ожидая разрешения убраться восвояси. Вдоль двух сторон этого мини-плаца возвышались постройки: современный гараж и конюшня примыкали под прямым углом к старинному, сурового вида жилому дому. Не дворец, конечно, но на двоих более чем достаточно.
Стены дома чистили, и примерно треть фасада была теплого кремового цвета, а остальная его часть по-прежнему оставалась уныло-серой. Когда очистка будет закончена, дом, несомненно, сделается куда привлекательнее, но пока что он был похож на человека, успевшего выбрить только одну щеку. Впрочем, вряд ли хозяин этого дома когда-нибудь появлялся на людях в таком недостойном виде.
Николь подошел к человеку, водившему Речного Бога, что-то сказал, тот кивнул и повел лошадь в конюшню.
Керри Сэндерс слегка приуныла, но Николь сказал ей:
– Я, пожалуй, проедусь на нем. Видите, мне не терпится.
Речной Бог вернулся заседланным и взнузданным, и Николь легко взлетел в седло. Он немного порысил по мощеному двору, а потом выехал за ворота, на луг, обнесенный изгородью, и пустил коня легким галопом. Константин Бреветт следил за ним с добродушной усмешкой, Керри Сэндерс – с надеждой, Клем – нетерпеливо, а я – с облегчением. Что бы я ни думал о финансовых методах Ронни Норта, товар он поставлял доброкачественный.
Николь вернулся, бросил поводья конюху, подошел и с энтузиазмом чмокнул Керри Сэндерс в щеку.
– Замечательный конь! – сказал он. Глаза у него блестели. – Просто замечательный!
Радость, озарившая ее лицо, растопила бы даже камень. Николь обратил на это внимание, и когда Керри Сэндерс с его отцом пошли к дому, он натянуто улыбнулся мне и сказал:
– Ну вот, видишь? Не такая уж я сволочь.
– И к тому же эта лошадь куда лучше, чем кажется на первый взгляд.
– Циничный ублюдок! У него рот жесткий, как задница у носорога.
– Мне говорили, что это лошадь для спеца.
– Первая приятная вещь, которую я услышал от тебя за все время нашего знакомства! – рассмеялся Николь. – Пошли выпьем!
– Секундочку…
Я подошел к Клему, дал ему пятерку и отослал домой. Николь подошел следом за мной и тоже дал ему пятерку. Клем с удовольствием взял деньги, залез в кабину и укатил.
В гостиной, куда провел меня Николь, уже стояло наготове шампанское в бокалах в форме бутонов тюльпана, и в последних лучах солнца пузырьки сияли серебром в расплавленном золоте. Константин обнес нас бокалами, и мы весьма торжественно выпили за здоровье Николя. Он исподтишка ухмыльнулся мне. Я с удивлением обнаружил, что он начинает мне нравиться.
В гостиной стояло девять пухлых кресел. Мы расселись. Константин всячески ухаживал за Керри Сэндерс. Она лучилась счастьем. Ее персиковые щеки были свежими, как у ребенка. «Удивительно все-таки, как отчетливо духовное состояние женщины проявляется на ее коже», – подумал я.
– А ведь вы едва не остались без подарка! – сказала она Николю. – С первой лошадью, которую приобрел Джонас, произошла самая возмутительная вещь!
Они с изумлением выслушали повествование о наших злоключениях, а я подлил масла в огонь, сообщив, что те же двое громил пытались проделать тот же трюк и с Речным Богом.
Константин с величественным видом, который очень подходил к его гладко причесанным седым волосам и толстой черной оправе очков, заверил Керри, что позаботится о том, чтобы негодяи получили по заслугам. Я подумал, что Кучерявый скорее всего свое уже получил – я ему, похоже, руку сломал, – но не стал возражать против планов Константина, желавшего узнать, в чем дело. Ему открыт доступ в такие сферы, куда мне не пролезть…
– Джонас, а ты что думаешь? – спросил Николь.
– Ну… На мой взгляд, из-за самих этих лошадей никто бы такого шума поднимать не стал. Они прибыли из совершенно разных мест, а значит, это не мог быть какой-нибудь человек, живущий по соседству с ними и не желавший, чтобы их продавали. Это тем более глупо, что мы узнаем, кто купил Катафалка, как только его выставят на скачки. Даже если он несколько раз перейдет из рук в руки, проследить всю цепочку будет несложно.
Константин тяжело покачал головой и с видом знатока заявил:
– Прикрыть продажу довольно просто, если знать как.
– А может, просто кто-то хотел помешать Керри сделать мне подарок, – предположил Николь.
– Но зачем? – спросила Керри. – Зачем это может понадобиться?
Этого никто не знал.
– Вы кому-нибудь говорили про Речного Бога? – спросил я.
– После того раза? Вы с ума сошли. Когда вам удалось найти вторую лошадь, у меня уж хватило ума не кричать об этом во всеуслышание.
– Вы не говорили об этом ни леди Роскоммон, ни парикмахеру, ни Паули Текса? Никому из тех, кто мог знать о предыдущей лошади?
– Точно нет. Я не виделась ни с Мэдж, ни с тем парикмахером, а Паули не было в городе.
– Но ведь кто-то знает! – сказал Николь. – Джонас, а ты кому говорил?
– Никому. Я не сказал человеку, которому принадлежал этот конь, для кого я его покупаю, и не сообщил в транспортную фирму, куда его надо доставить.
– Но ведь кто-то знает, – повторил Николь.
– У тебя есть недоброжелатели? – спросил я.
– Все профессиональные жокеи меня люто ненавидят.
– А любители?
Он усмехнулся:
– И любители тоже.
– Нет, – сказал Константин. – Как бы другие жокеи ни завидовали успехам Николя, вряд ли кто-то из них способен скупать или воровать лошадей исключительно ради того, чтобы помешать Николю сделаться чемпионом.
– Да, им бы пришлось порядком повозиться! – заметил Николь.
Голос у Константина был низкий и звучный, ему было тесно в этой комнате. Николь обладал теми же данными, но еще не сознавал своей силы, так что его голос звучал тише, более естественно. Он не служил орудием самоутверждения.
– А как насчет Уилтона Янга? – поинтересовался Николь.
Константин верил, что Уилтон Янг способен на все. Он был единственной угрозой безраздельному владычеству Константина в мире английских скачек. Это был упрямый, как осел, йоркширец, не имевший ни малейшего представления о светских манерах. Он занимался почтовым бизнесом, и ему чертовски везло с лошадьми. Он не старался щадить чужие чувства, поскольку не подозревал об их существовании, и судил о людях исключительно по их умению зашибать деньгу. Они с Константином не уступали друг друг в беспощадности, а людям, которых подминает под себя паровой каток, очевидно, все равно, скрежещет он или как следует смазан.
– Конечно! – воскликнул Константин, и лицо его исказилось от гнева. – Уилтон Янг!
– У этих двоих не было йоркширского акцента, – заметил я.
– А это здесь при чем? – осведомился Константин.
– Уилтон Янг старается нанимать на работу исключительно йоркширцев. Всех прочих он ни в грош не ставит.
– Надменное ничтожество! – бросил Константин.
– Честно говоря, я не представляю себе, чтобы он положил столько трудов исключительно ради того, чтобы помешать миссис Сэндерс подарить Николю на день рождения лошадь.
– Вот как? – Константин посмотрел на меня свысока, словно говоря: «Скажите кому другому!» – Он пойдет на все, чтобы досадить мне, на любую мелкую пакость!
– Но откуда он мог знать, что лошадь предназначается для Николя?
Ему понадобилось не больше трех секунд, чтобы найти объяснение:
– Он видел вас на аукционе с Керри и видел ее на скачках со мной.
– Его не было на аукционе, – возразил я.
Константин раздраженно пожал плечами:
– Может, и был, просто вы его не заметили.
Я про себя подумал, что на небольшом пространстве аукциона в Аскоте не заметить Уилтона Янга было бы сложно. Голос у него был такой же громкий, как у Константина, и значительно более пронзительный. И вообще, Уилтон Янг не из тех людей, которые могут допустить, чтобы их не заметили.
– Так или иначе, – сказал Николь, – могу поручиться, что его барышник там наверняка был. Ну, знаете, тот мелкий рыжий йоркширец, который покупает для него лошадей.
Я кивнул.
– Да, и ваш агент, Вик Винсент, там тоже был.
О Вике Винсенте Константин отзывался исключительно положительно.
– На этот раз он купил мне несколько замечательных годовиков. Двоих – в Ньюмаркете, на той неделе… Совершенно классические жеребчики! У Уилтона Янга таких нет!
Он еще некоторое время распространялся о десятке годовичков, которые на будущий год непременно должны были взять все призы для двухлеток, явно гордясь тем, что купил их. Вик Винсент замечательно разбирается в годовиках! Вик Винсент вообще замечательный парень!
Возможно, Вик Винсент и был замечательным парнем, но исключительно для своих клиентов. Я слушал, как Константин поет ему дифирамбы, пил шампанское и прикидывал, не мог ли этот самый Вик Винсент счесть меня достаточно серьезной угрозой его монополии на Бреветта, чтобы попытаться отнять любую лошадь, которую я покупаю для этой семьи. Да нет, вряд ли. Вик Винсент смотрел на меня, как Уилтон Янг на людей, не имевших чести родиться в Йоркшире: мелюзга, не стоит возиться…
Я допил шампанское и обнаружил, что Керри Сэндерс внимательно следит за мной. Видимо, ищет признаки алкоголизма. Я улыбнулся ей, и она ответила довольно натянутой улыбкой.
– Керри, дорогая, в следующий раз, когда вам понадобится лошадь, обратитесь лучше к Вику Винсенту…
Читать бесплатно другие книги:
