Сокрушительный удар Фрэнсис Дик
Тут я с удивлением обнаружил, что ко мне подошел сам Вик Винсент. Он облокотился на ограду рядом со мной и кивнул мне:
– Привет, Джонас.
– Привет, Вик.
Мы обменялись вежливыми улыбками, в которых не было ничего дружеского. А ведь он мог бы мне нравиться – и когда-то действительно нравился. Он бы нравился мне и до сих пор, если бы не отбил у меня двух клиентов, наврав им про меня с три короба.
Поверить Вику Винсенту было нетрудно. У него было широкое обветренное лицо с уютным двойным подбородком и полным ртом, который легко расплывался в улыбке, и уголки губ были приподняты, даже когда Вик не улыбался. Прядь рыжевато-русых волос падала на лоб, придавая Вику мальчишеский вид, несмотря на то что ему было уже лет сорок, и даже его блестящие голубые глаза выглядели чистыми и искренними.
Но все это добродушие было чисто внешним. Когда я выразил ему свое возмущение по поводу потерянных клиентов, Вик рассмеялся и сказал, что в любви, на войне и в торговле лошадьми все средства хороши и что, если мне слишком жарко, я могу выйти из кухни, а он все равно будет топить печку по своему усмотрению.
Он поднял воротник дубленки и похлопал руками в теплых перчатках.
– Нежарко сегодня!
– Угу.
– Я слыхал, у тебя были проблемы в Аскоте…
– Были.
– Мне Константин Бреветт рассказал.
– Понятно.
– Ага… – Вик Винсент помолчал. – Если миссис Сэндерс снова понадобится лошадь, лучше предоставь это дело мне.
– Это Константин так сказал?
– Да.
Он смотрел, как выводят первых лошадей. Номер четыре сзади выглядел нормально, но спереди смотрелся неуклюже.
– Я однажды купил такого жеребчика, – заметил Вик. – Рассчитывал, что с возрастом плечи у него разовьются. А он так и остался непропорциональным. Покупая растущего жеребенка, всегда рискуешь…
– Да, наверно, – ответил я. Бедная тетя Антония!
Еще несколько секунд он стоял молча, но я уже прекрасно понял его. «Не вставай мне поперек дороги и не покупай этого жеребчика». Наконец он кивнул с видом человека, оставшегося хозяином положения, и удалился.
Громкоговоритель захрипел, прокашлялся и объявил о начале торгов.
Я вошел в зал. На просторной трибуне стояло четверо-пятеро барышников, но места для покупателей были еще пусты. Несмотря на то что за окнами было светло, под потолком ярко сияли прожектора, и песчаный круг, на который выводят лошадей, был выровнен граблями. Аукционист с надеждой смотрел в сторону двери. Лот номер один виновато появился на арене, сопровождаемый группой озабоченных людей – видимо, его нынешних владельцев.
Покупателей на него не нашлось. Лот номер один удалился в противоположную дверь, и озабоченные люди ушли вслед за ним.
На лот номер два и номер три покупателей тоже не нашлось. Британские устроители аукционов обычно планируют продажи с расчетом на то, что потенциальные серьезные покупатели появляются в середине дня, и потому лучших годовиков ставят именно на это время, а мелкие фермы вроде той, которой владеет тетя Антония, подбирают остатки.
При ярком освещении лот номер четыре выглядел значительно лучше. Все лошади при ярком свете выглядят лучше, как и драгоценности, – вот почему устроители аукционов и ювелиры не жалеют денег на электричество.
Аукционист добросовестно начал торг, явно не рассчитывая на удачу. Он принялся накручивать цену без единого серьезного предложения. Когда дошло до тысячи, я довольно нерешительно махнул каталогом. Если я куплю жеребчика за тысячу, Антония меня сожрет.
– Спасибо, сэр! – отозвался аукционист, несколько удивленный, и умело выудил из абсолютно пустых рядов прямо перед собой тысячу сто.
«Ну, слава тебе, господи!» – подумал я. У тетушки хватило ума назначить минимальную цену. Я предложил тысячу двести, аукционист сказал: «Тысяча триста», и в конце концов мы с ним с грехом пополам добрались до тысячи девятисот.
– Вы можете его потерять! – предупредил аукционист.
Снаружи вошли три-четыре человека и остановились рядом со мной на краю арены, по которой терпеливо нарезал круги номер четыре. Ход торгов транслировался на улицу через громкоговорители, и люди зашли посмотреть.
Я кивнул аукционисту. Тот немного успокоился и ровным тоном произнес:
– Две тысячи. Продаю…
Он взглянул на тех, кто только что зашел.
– Две тысячи сто?
Но две тысячи сто никто не предложил. Он сделал еще несколько бесполезных попыток, и наконец жеребчик был продан Джонасу Дерхему.
Я развернулся. Позади меня стоял Вик Винсент. Он был мрачнее тучи.
– Джонас, – сказал он, – нам надо поговорить…
– С удовольствием, Вик. Кофе хочешь?
Он отмахнулся от моего предложения, взял меня под руку, якобы по-дружески, и буквально вытащил на улицу.
– Слушай сюда!
– В чем дело?
– Я же тебе говорил, что этот жеребчик никуда не годится!
– Спасибо за заботу.
Он уставился на меня исподлобья.
– Сколько миссис Хантеркум тебе заплатила?
– Тут холодно, – ответил я.
Вик был готов взорваться.
– Она тебе ничего не даст!
– Я и не просил.
– Вот именно, тупой ублюдок! Мы должны держаться вместе. Мы должны показать коневодам, что мы все заодно. Понял или нет? Мы не можем позволить тебе сбивать цену. Это бесчестно по отношению к нам! Ты же сам больше заработаешь, если будешь на нашей стороне! Это разумно. Тебе ясно?
– Ясно, – ответил я. Чего уж тут не ясно!
– Миссис Хантеркум и таким, как она, надо дать понять, что, если они не будут вознаграждать нас надлежащим образом, мы не будем заинтересованы в том, чтобы покупать их лошадей.
– Ясно, – снова сказал я.
– Вот и хорошо. Значит, впредь ты будешь работать заодно с нами.
Это был не вопрос, а утверждение.
– Нет, – ответил я.
Возможно, есть и более верные способы раздразнить осиное гнездо, но я в этом сомневаюсь. Я прямо физически ощущал вскипевшую в нем ярость. Он был настолько близок к тому, чтобы перейти к мордобою, что стиснул кулаки и подался вперед. Только собирающаяся на торги толпа помешала ему дать мне в зубы. Он стрельнул глазами по сторонам, увидел, что на нас смотрят, с превеликим трудом взял себя в руки и ограничился тем, что яростно прошипел:
– Если ты не присоединишься к нам, мы тебя разорим!
Это была не пустая угроза. Люди ему верили. Двое клиентов, которых я потерял из-за него, поверили, что я их надуваю, потому что так сказал Вик Винсент. Он устроил так, что хорошая кобылка пошла за бесценок, всего лишь сказав, что у нее шумы в сердце. И ему наверняка ничего не стоит задавить мою начинающуюся карьеру, распустив какой-нибудь столь же простой и лживый слух. Барышник существует лишь за счет доверия своих клиентов…
Я не знал, что ему ответить.
– Раньше ты таким не был, – сказал я. Это была правда, но мне это не помогло.
– Я все сказал! – ответил Вик. – Играй честно, или мы тебя вышибем!
Он развернулся на каблуках и ушел. Вся его удаляющаяся фигура источала гнев и ярость. Рядом с ним встревоженными спутниками кружили Ронни Норт и Джимини Белл. Я слышал, как он что-то зло говорит им вполголоса.
Через час большинство присутствующих барышников уже знали о нашей стычке, и в течение дня я имел случай проверить, кто мне друг, а кто – так себе. Все те, к кому я не пожелал присоединиться, повернулись ко мне спиной и переговаривались вполголоса, искоса поглядывая на меня. Парни из крупных компаний обращались со мной в точности как обычно, а некоторые даже одобрительно – их фирмы не поощряли беспардонного вымогательства.
Наибольшее количество информации удалось извлечь из тех, кто занимал нейтральную позицию.
Я пригласил одного из них выпить кофе с сандвичем. Этот человек занялся бизнесом значительно раньше меня, но находился примерно в том же положении, что и я сейчас: только-только более или менее утвердился и начал процветать. Он был явно озабочен и совсем не обрадовался, когда я сообщил ему, чем мне пригрозил Вик Винсент.
– Они и ко мне подъезжали, – сказал он. – Только не говорили, что будет, если я к ним не присоединюсь. Не то, что тебе… Просто сказали, что я больше заработаю, если буду с ними.
– Это в самом деле так.
– Да… но… Я прямо не знаю, что делать! – Он положил недоеденный сандвич на тарелку. – С каждым днем все хуже и хуже!
Я сказал, что тоже это заметил.
– Раньше их было совсем немного, – сказал он. – Когда я только начинал. Но в последнее время они набрали такую силу…
– И сделались такими алчными! – добавил я.
– Вот-вот! – поспешно согласился он. – Я ведь тоже не против левых прибылей. Лишние деньги никому не помешают. Но ведь они просто… просто обнаглели! Я прямо не знаю, что делать… Их методы мне не нравятся, и я не могу себе позволить… – Он остановился, помолчал и с унылым видом медленно продолжал: – Наверно, я мог бы просто не вступать в торг, когда скажут. В этом ведь нет ничего плохого…
Ну да, конечно. «Живы будем – не умрем». Опора всех тиранов в истории. Он удалился вместе со своими тревогами. Позднее я увидел, как Вик что-то ему говорит, а он неловко улыбается.
В тот день я купил еще одного годовика, отбив его у представителя крупной фирмы. Я приобрел его за хорошие деньги. Возможно, щупальца Вика тянулись очень далеко, но они все же еще не достигли всех коневодов в стране. По крайней мере пока. Ни он, ни его дружки моей второй покупкой не заинтересовались.
К концу дня появился один из моих постоянных клиентов. На одной руке у него висела расфуфыренная девица, в другой дымилась сигара. Эдди Инграм, член общества богатых бездельников.
– Мы сюда на всю неделю! – весело сказал он, широко взмахнув сигарой. – Не желаете отобедать завтра со мной и с Марджи?
– С удовольствием.
– Вот и чудесно!
Он широко улыбнулся мне, улыбнулся Марджи. Недоросль, щедрый благодаря богатому наследству. Я считал его глупцом, но он мне нравился.
– Ну что, нашли мне парочку классных жеребят, как я просил? – осведомился он.
– Вот завтра будет один…
– Покупайте. Потом мне скажете. – Он снова расплылся в улыбке. – Этот парень, – сообщил он Марджи, – купил для меня четырех лошадей, и все четыре принесли выгоду. Так что мне жаловаться не приходится, скажи?
Марджи нежно улыбнулась и проворковала: «Да, Эдди». Что говорило об уровне ее интеллекта.
– Так не забудьте, завтра вы обедаете у меня!
Он сообщил мне, где и когда, а я ответил, что до того мы еще успеем увидеться на скачках либо на торгах, а возможно, и там и там.
Он еще раз расплылся в улыбке и увел Марджи в бар. Побольше бы таких клиентов!
На следующее утро я купил для него кобылку хороших кровей за одиннадцать тысяч фунтов, обойдя на торгах одного из приспешников Вика Винсента. Поскольку никто из стаи не казался особенно расстроенным, я решил, что один из них или все вместе получат на лапу от заводчика. Даже если лошадь купят не они, им заплатят просто за то, что они набили цену.
К середине первой половины дня толпа сильно разрослась. Почти все места в амфитеатре были заняты. Около полудня с торгов должны были пойти два жеребчика великолепных кровей, и потому на аукцион сползлись и игроки по дороге на ипподром, и домохозяйки из городка со своими корзинками, и пьяницы из баров. Разумеется, никто из них не собирался покупать лошадей, но всем было любопытно поглядеть, как люди тратят такие громадные деньги. Я смотрел, как два гвоздя программы с достоинством вышагивают по выводному кругу, а потом движутся к арене. У двери свободных мест не было вообще. Я прислонился к одной из перегородок и увидел рядом с собой Паули Текса. Коротенький, крепенький, американец до мозга костей. В голубом пальто с накладными плечами.
– Привет! – сказал он. – Как дела?
– Нормально. А у тебя как?
– Все отлично… Я слышал, Николю Бреветту лошадь понравилась? Керри мне звонила…
– А она тебе говорила, что мы и эту едва не потеряли?
– Еще бы! Тут какая-то тайна…
Однако сейчас он был занят не Керри, и не мной, и не проблемой пропавших лошадей, а грядущими торгами. Клички знаменитых жеребчиков были жирно подчеркнуты, и рядом с ними красовались колонки подсчетов. Похоже было на то, что американец намерен увезти с собой хотя бы одного из британских чистокровок.
Двойные двери распахнулись, и ввели первого из жеребчиков. Толпа зашевелилась в предкушении зрелища. Вперед выступил самый опытный аукционист. Паули Текса прокашлялся.
Я посмотрел на него. Куда только делся благодушный толстячок! Черты его лица сделались резче, на скулах проступили желваки. Он был сама решимость. У Паули Текса были вьющиеся черные волосы, редеющие на висках, и дымчато-серые быстрые глаза.
– Первый из жеребчиков от Транспортера! – начал свою обычную речь аукционист. – Выставлен на продажу заводом «Бейлайт». Десять тысяч! Кто предложит десять тысяч?
Ему предложили пять. Когда цена поднялась до десяти, Паули Текса вступил в торг. Я подумал, что кое-чем обязан ему за то, что он свел меня с Керри Сэндерс, несмотря на то что эта сделка попортила мне немало крови.
– На твоем месте я не стал бы покупать этого жеребчика, – сказал я.
– Почему это? – Он движением бровей поднял цену еще на две тысячи.
– Мне его масть не нравится.
– А что такого? Нормальный рыжий жеребчик…
Еще две тысячи.
Я сказал:
– От Транспортера родилось около ста жеребят, и этот – единственный рыжий. Все прочие – караковые либо гнедые.
– И что?
Еще две тысячи.
– Так что я не поручился бы, что его отец – действительно Транспортер.
Паули сразу прекратил торг, обернулся и внимательно посмотрел на меня.
– Я вижу, ты хорошо знаешь свое дело.
Я смотрел, как рыжий жеребчик ходит по кругу. Цена взлетела уже до сорока тысяч.
– Я видел многих потомков Транспортера, – сказал я. – Они не такие.
Аукционист вопросительно поглядел на Паули.
– Против вас, сэр!
Паули покачал головой, и торг продолжался без него.
– Один мужик из Новой Зеландии, – сказал он, – проезжая через Стейтс-Сайд, просил меня купить ему в Ньюмаркете жеребчика от Транспортера, если такие найдутся, и переслать ему. Он хотел добавить кровь Транспортера к своим лошадям.
Я улыбнулся и покачал головой.
– Сколько я должен? – спросил Паули.
– За что?
– За информацию.
– Н-ну… Да ничего!
Паули взглянул на меня в упор.
– Ты дурак! – сказал он.
– Не все продается за деньги, – мягко ответил я.
– Неудивительно, что те парни объединились против тебя!
– А что ты слышал? – с любопытством спросил я.
– Почему бы тебе не объединиться с ними?
– Мне не нравится то, чем они занимаются.
Он снисходительно посмотрел на меня взглядом бывалого человека и сказал, что, если плыть наперекор общему течению, можно плохо кончить. Я ответил, что готов рискнуть. Паули добавил, что в таком случае я трижды глупец.
Рыжий жеребчик был продан за пятьдесят шесть тысяч фунтов, и на арене появился второй гвоздь программы. Этот выглядел так, как, должно быть, выглядел в его возрасте сам Транспортер: караковый, тонкая шея, выпирающие маклаки.
– А как насчет этого? – спросил Паули.
– Вот этот – настоящий.
– Ну ты даешь!
Он вступил в торг, но вышел из игры, когда цена поднялась выше назначенного ему предела в пятьдесят тысяч. Я подумал о том, как легко повлиять на ход торгов. Паули поверил мне два раза: в первый раз, когда я отсоветовал ему покупать рыжего, и во второй, когда посоветовал купить каракового. И не раздумывая последовал моему совету. Что же удивительного, что другие следуют советам Вика Винсента? Трудно винить человека, следующего совету того, кто отговаривает его покупать лошадь, когда на карту поставлены такие суммы.
Когда цена поднялась до пятидесяти двух тысяч, все крупные фирмы вышли из игры и торг превратился в состязание между Виком Винсентом и рыжим йоркширцем Файндейлом, работавшим на Уилтона Янга. Я внезапно заметил, что Константин Бреветт явился сюда со своими благородными сединами и очками в черной оправе и теперь стоит за плечом у Вика и что-то яростно шепчет ему на ухо.
Человек Уилтона Янга набавлял цену так стремительно, словно у него был собственный монетный двор. Константин выглядел уязвленным и решительным. Годовички, которые стоят больше шестидесяти тысяч фунтов, – не слишком выгодное вложение капитала, даже если это потомство Транспортера, и я догадывался, что, не будь его противником Уилтон Янг, Константин бы уже давно отказался от торга.
Когда цена дошла до семидесяти тысяч, он начал хмуриться. На семидесяти пяти он яростно замотал головой и ушел прочь. Рыжий Файндейл подмигнул Вику Винсенту.
– Недешевая, однако, лошадка! – заметил Паули Текса.
– Пожалуй, даже слишком дорогая, – согласился я.
– Что ж, гордость обходится недешево.
«Да, пожалуй», – подумал я. Любая гордость так или иначе обходится недешево.
Паули предложил выпить. Главные события дня завершились, и толпа хлынула к бару. Мы влились в общий поток.
– Нет, Джонас, серьезно! – говорил Паули, держа в руке стакан. Его черты снова были исполнены благодушия. – Отныне в игре нет места одиночкам. Тебе следует либо присоединиться к крупной фирме, либо же договориться с другими мелкими торговцами вроде тебя и действовать заодно. Это система, ее не переспоришь… тем более если ты рассчитываешь на прибыль.
– Ладно, Паули, хватит, – сказал я.
– Слушай, приятель, мне просто не хочется, чтобы ты вляпался в крупные неприятности!
– Да ничего со мной не случится! – сказал я. Но Паули потряс головой и возразил, что всерьез за меня боится. Я слишком честен, и мне это на пользу не пойдет.
Глава 8
Константин, Керри и Николь были на ипподроме: в этот день в скачках должен был участвовать жеребчик Константина, бывший фаворитом главного заезда. Константин был в таком дурном настроении, что им, пожалуй, было бы веселее в приемной у зубного врача. Поэтому вскоре после того, как они прибыли, Николь сбежал из атмосферы всеобщего уныния и с гримасой присоединился ко мне.
– Этот чертов Уилтон Янг…
Мы спустились к паддоку, чтобы посмотреть, как выводят двухлеток, участвующих в скачке для новичков.
– Скажи своему папе, пусть утешится тем, что Уилтон Янг скорее всего выбросил деньги на ветер.
– Ты думаешь?
– Многие ли лошади берут призы стоимостью в семьдесят пять тысяч?
– Папа убежден, что этот жеребчик выиграет Триумфальную Арку.
– Скорее утешительную скачку в Редкаре.
Николь расхохотался.
– Да, это его подбодрит!
Я спросил, как поживает Речной Бог. Николь ответил, что конь ест хорошо и выглядеть стал уже лучше. Он спросил, не узнал ли я, зачем Кучерявому понадобились его лошади, и я сказал, что еще нет. И мы еще некоторое время провели вместе, скрепляя неожиданно возникшую дружбу.
Вик Винсент это заметил, и ему это не понравилось: он воспринял нашу дружбу как еще одно покушение на его монополию на Бреветтов. Даже Николь ощутил направленную на меня вспышку злобы.
– Что ты такого сделал, что Вик на тебя злится? – спросил он.
– Ничего.
– Но что-то же ты сделал?
Я покачал головой.
– Дело не в том, что я сделал, а в том, чего я делать не собираюсь. И не спрашивай, что именно, потому что я тебе не отвечу.
Николь фыркнул:
– Что, профессиональная тайна?
– Ну да, вроде того.
Он искоса взглянул на меня и усмехнулся:
– Как тогда, когда я нечестно выиграл скачку, а ты не стал жаловаться на меня распорядителям?
– Н-ну…
– Ага, – сказал он. – Ты, может, и забыл, но я-то помню. Ты пришел четвертым. Ты слышал, как я наплел владельцу с три короба, и ничего не сказал.
– Но ты же выиграл.
– Ага… А если бы ты рассказал об этом, меня бы опротестовали.
– Так это когда было…
– Целых три года назад! – Он ухмыльнулся. – А клыки у леопарда прежние.
– Пятна.
– Клыки! – Усмешка мелькнула и исчезла. – Состязаться с тобой было сущим наказанием.
– Ну что ты!
– Ей-богу. Ты был милейшим парнем, пока не сядешь в седло, но уж тогда – берегись все!
Он помолчал.
– Я должен тебе сказать одну вещь… Я у тебя многому научился. Научился не ныть и не жаловаться, когда судьба к тебе несправедлива. Научился не обращать внимания на мелкие неприятности и стремиться вперед, вместо того чтобы пережевывать старые обиды. И не скулить, когда все идет не так, как хотелось бы. Так что, пожалуй, я тебе многим обязан.
– Ну, ты только что со мной расплатился, – ответил я.
Чуть позже я стоял, облокотившись на перила балкона на крыше трибун для избранных, и смотрел вниз. Внизу Вик Винсент переходил от группки к группке, болтал, хохотал, что-то записывал, хлопал людей по плечу. Он выглядел доброжелательным, осведомленным и компетентным. Он выглядел ребячливым, безобидным и в то же время надежным. На нем был плотный твидовый костюм и несколько щегольская темно-красная рубашка с белым воротничком и галстуком. Шляпы он не надел.
Хотелось бы мне знать, почему он вдруг в последнее время сделался таким агрессивно-алчным! Он всегда преуспевал и давно уже занял первое место среди барышников-одиночек. Он ежегодно проворачивал сделки на сумму около двух миллионов фунтов. При пяти процентах комиссионных это означало, что он каждый год зарабатывает по сотне тысяч. Даже если учитывать крупные расходы и большие налоги, у него все равно оставалось немало.
Работал он как поденщик. Во время зимних аукционов он целыми днями торчал на холодном ветру, подсчитывал, оценивал, давал советы, покупал, делился своим опытом – не бесплатно, разумеется. А теперь, когда он мотался по захолустным уголкам, запугивая коневодов на провинциальных фермах, работы у него прибавилось, пожалуй, вдвое. Видимо, случилось нечто, отчего жажда денег довела его до грани преступления.
Интересно, что именно?
Паули Текса исходил восторгами по поводу Ньюмаркета, утверждая, что этот ипподром лучше любого из виденных им в Америке от Саратоги до Гольфстрим-парка. Когда я выразил ему свое недоверие, Паули признался, что ньюмаркетский ипподром нравится ему тем, что он такой маленький, такой старомодный, такой удивительно английский… Трибуны в Ньюмаркете были сравнительно новые и комфортабельные; но я, усмехнувшись про себя, подумал, что, видимо, «маленький, старомодный и английский» ипподром непременно предполагает неудобные скамьи, толкучку в баре и отсутствие нормальной крыши над головой.
Паули говорил, что ему также очень понравилось поле. Ему нравилось смотреть, как лошади скачут по траве. Ему нравилась длинная и прямая правосторонняя скаковая дорожка.
– А ты в Ньюмаркете уже бывал?
– Конечно! Четыре года тому назад. Но только проездом.
Мы посмотрели, как заляпанный грязью маленький жокей выиграл скачку после пяти фарлонгов состязания с соперником с минимальным отрывом, а потом, спускаясь с трибун, столкнулись с Константином и Керри.
Она представила мужчин друг другу. Один – крупный бизнесмен с серебряной сединой, другой – крепенький коротышка-американец. Оба друг другу сразу не понравились. Обменялись вежливыми светскими фразами. Константин держался мягче, Паули – более жестко, но не прошло и двух минут, как оба кивнули и поспешили расстаться.
– Этот мужик слишком много о себе понимает, – заметил Паули.
Уилтон Янг прибыл на вертолете за четверть часа до большой скачки. У Уилтона Янга был свой собственный «Белл-Рейнджер» с личным пилотом, что было на порядок круче личного «Роллс-Ройса» Бреветта. Кроме того, Янг старался, чтобы его появление всегда производило как можно больше шуму. Константин Бреветт, конечно, ставил себя очень высоко, но Уилтона Янга ему в этом отношении было не переплюнуть.
Вертолет приземлился в дальнем конце загона, и Уилтон Янг прошествовал через ворота в паддок, где как раз выводили перед скачкой одного из его четырех лучших трехлеток.
Пронзительный голос йоркширца рассек сырой октябрьский воздух, подобно бензопиле. Слов издалека было не разобрать, но общий агрессивный тон слышался вполне отчетливо.
Константин стоял в другом конце паддока, как бы заслоняя собой маленькую группку, состоявшую из Керри, тренера и жокея, и пытаясь не обращать внимания на то, что все величие этой сцены только что было испорчено наглым паразитом, буквально свалившимся с неба.
– Теперь не хватало только, чтобы лошадь Уилтона Янга обставила папину! – сказал мне на ухо Николь.
Увы, именно это и произошло. Лошадь Янга пришла впереди на два корпуса. И даже без особых усилий.
Читать бесплатно другие книги:
