Сокрушительный удар Фрэнсис Дик

– Папашу удар хватит, – заметил Николь.

Однако Константин умел сохранять лицо даже в поражении и мужественно утешал своего тренера, делая вид, что не замечает бесстыдного ликования, царившего всего в трех шагах, у места, где расседлывают победителя.

– Так всегда бывает, – сказал Николь. – Если ты не хочешь, чтобы какая-то лошадь выиграла, она непременно придет первой.

Я улыбнулся.

– Например, та, на которой ты отказался ехать…

– Чувствуешь себя последним идиотом.

– И так всегда.

Вечером я уехал с ипподрома, лежащего в миле от шоссе на Лондон. Я заехал в город и повернул направо, к аукционным загонам. Николь был со мной: Константин вернулся с Керри в гостиницу зализывать раны. Мы обошли конюшни и осмотрели с десяток годовичков, которых я предполагал приобрести. Николь сказал, что ему интересно, как выбрать себе лошадь, потому что он не хочет всю жизнь полагаться на мнение своего барышника.

– Если таких, как ты, станет больше, я останусь без работы, – заметил я.

Там была кобылка от Он-Сафари, которая мне понравилась: крупная широкогрудая гнедая лошадка с добрыми глазами. Ее предки славились резвостью, ее мать родила уже двух лошадей, которые брали призы в двухлетнем возрасте, и я подумал, что, если за нее не потребуют астрономической суммы, она вполне подойдет Эдди Инграму.

Ее должны были выставить на продажу примерно через час после начала вечерних торгов. Чтобы скоротать время, я купил пару средненьких жеребчиков, по тысяче каждый, для тренера в Чешире.

По-прежнему в сопровождении Николя, я вышел на улицу, чтобы посмотреть, как выводят кобылку от Он-Сафари. Она двигалась так же хорошо, как выглядела. Я начал бояться, что предоставленного Эдди Инграмом кредита в пятнадцать тысяч будет недостаточно.

И тут возник Джимини Белл. Он незаметно и ловко втерся между Николем и мной, когда мы стояли у изгороди.

– У меня к тебе записка, – сказал он. Сунул мне в руку сложенный листок бумаги и исчез прежде, чем я успел предложить ему выпить. Это было так же невероятно, как если бы назойливый гость удалился, не дожидаясь обеда.

Я развернул записку.

– Что случилось? – спросил Николь.

– Ничего.

Я засунул листок во внутренний карман пиджака и постарался согнать с лица нахлынувшую мрачность. Записка была написана крупными буквами и не оставляла сомнений относительно того, что имел в виду ее автор.

«НЕ ТОРГУЙСЯ ЗА 182».

– Джонас… Ты вдруг напрягся, как проволока под током.

Я рассеянно взглянул на Николя.

– Бога ради, что случилось? – повторил он.

Я заставил себя немного расслабиться и легкомысленно ответил:

– Взялся за гуж – не говори, что не дюж.

– А за что ты взялся?

– Видимо, скоро узнаю.

– Не понимаю.

– Не обращай внимания, – посоветовал я. – Пошли посмотрим, как будут продавать эту кобылку.

Мы вошли в большое круглое здание и уселись недалеко от двери. Этот сектор, как всегда, был забит коневодами, барышниками и прочим людом, имеющим отношение к скачкам. Прямо за нами уселся Ронни Норт. Он наклонился, просунул голову между нами и сообщил:

– Говорят, что кобылка от Он-Сафари скорее всего бесплодна. Какая-то инфекция… Так что вряд ли она годится на племя. Такая жалость!

Николь встревожился и, похоже, разочаровался на мой счет. Он задал Ронни пару вопросов, но тот только печально покачал головой и сказал, что деталей он не знает, но слышал об этом от самых надежных людей.

– Ну, в таком случае она будет стоить не так уж дорого, – сказал Николь, повернувшись ко мне.

– Если это правда, то да.

– А ты думаешь, что это неправда?

– Не знаю.

На продажу был выставлен лот 180. Времени оставалось очень мало.

– У меня дело срочное, – сказал я Николю. – Увидимся позже.

Я бросился к телефону. Кобылка от Он-Сафари прибыла из Ирландии, с какой-то фермы, о которой я раньше и не слышал. Прошло целых две драгоценных минуты, пока справочная в Ирландии искала их номер. Я спросил, нельзя ли дозвониться туда немедленно.

– В течение получаса.

– Если я не дозвонюсь туда сейчас, потом будет слишком поздно!

– Подождите…

В трубке послышались щелчки, голоса, и внезапно женский голос с типично ирландским акцентом очень отчетливо произнес:

– Алло!

Я спросил, не болела ли кобылка от Он-Сафари какими-нибудь заразными заболеваниями и проходила ли она тест на фертильность.

– Ну-у, – ответила ирландка, нарочито растягивая слова, – этого я вам сказать не могу. Я сама в лошадях не разбираюсь. Я тут у них за детишками приглядываю, пока мистер и миссис О’Кири не вернутся из Дублина. Они будут где-то через часик. Вот тогда позвоните, они вам все скажут.

Когда я вернулся, кобылку уже вывели на круг и торг за нее начался. Место рядом с Николем было занято. Я встал в проходе, через который лошадей выводят на арену, и слушал, как аукционист заверяет покупателей, что здоровье у лошади отличное.

Человек, сидевший рядом со мной, недоверчиво покачал головой. Я посмотрел на него. Это был старший партнер одной из крупных фирм. Я угрюмо смотрел на кобылку, не спеша вступать в торг.

Двое людей в толпе подняли цену до шести тысяч пятисот, и на этой цифре торг застрял. Тот, кто предложил цену последним, выглядел озабоченным. Покупать кобылу ему явно не хотелось. Видимо, он работал на какого-то заводчика, и теперь ему придется расплачиваться за кобылу самому, если ее никто не перекупит…

– Шесть тысяч пятьсот… Кто даст больше? Торг продолжается!

Аукционист обвел взглядом ряды и заметил, что все сидят с каменными лицами.

– Ну, хорошо. Шесть пятьсот – раз! Шесть пятьсот – два! Других желающих нет?

Он снова поднял молоток – и я вскинул руку.

– Шесть шестьсот!

Предыдущий покупатель просветлел. Несколько человек обернулись в мою сторону, высматривая очередного участника, а мой сосед заерзал на месте и процедил углом рта:

– Говорят, она бесплодна.

– Спасибо, – ответил я.

Больше никто не шевельнулся. Аукционист еще некоторое время вызывал желающих, но безрезультатно, и наконец он покачал головой и опустил молоток в последний раз.

– Продано Джонасу Дерхему! – объявил он, записывая лошадь на мое имя.

Группка, толпившаяся около Вика Винсента, шевельнулась. Я не стал ждать, чтобы узнать, что они мне скажут, и вместо этого принялся поспешно пробиваться к конюшне, чтобы договориться о перевозке. Когда я через час возвращался обратно, успев выпить чашку крепкого кофе, я столкнулся лицом к лицу с Эдди Инграмом, который громко и без тени своей обычной улыбки сообщил, что ищет меня.

– Если вы купили эту кобылку от Он-Сафари для меня, – решительно заявил он, – можете об этом забыть.

Яркие прожектора с арены освещали его лицо. Куда делось все его добродушие! Очаровательная Марджи источала презрение.

– При ее родословной она должна быть очень резвой, – возразил я.

– Мне сказали, что она больная и бесплодная! – Веселый Эдди был в гневе. – Я не позволю, чтобы вы выбрасывали мои деньги на ветер!

– Эдди, – сказал я, – я еще ни разу не покупал вам плохих лошадей. Если эта кобылка вам не нужна – что ж, я продам ее кому-нибудь еще. Но шесть шестьсот за такую лошадь – это не деньги. Я был бы рад оказать вам услугу.

– Она бесплодная! И вы это знали, когда покупали ее! Вы действовали вопреки моим интересам.

– А-а! – вздохнул я. – Действовал вопреки вашим интересам? Неплохо сказано. И от кого же вы это услышали?

Эдди сверкнул глазами.

– Не понимаю…

– Зато я понимаю, – сухо ответил я.

– Во всяком случае… – он передернул плечами, отбрасывая проснувшиеся сомнения, – во всяком случае, я беру ту, которую вы купили для меня сегодня утром, и больше я с вами дела не имею.

Кто-то успел свернуть ему мозги. Впрочем, Эдди был дурак, и убедить его было совсем несложно. Интересно, а вдруг и все прочие мои клиенты разбегутся с такой же скоростью?

Тут Эдди пришла в голову мысль, которая заставила его окончательно ожесточиться.

– Вы думали, я не узнаю, что она бесплодна! Рассчитывали получить свои пять процентов за сделку, хотя знали, что от кобылы не будет никакого толку!

– Откуда вы знаете, что она бесплодна? – спросил я.

– Мне Вик сказал.

– И впредь лошадей для вас будет покупать Вик?

Он кивнул.

– Ну что ж, Эдди, – сказал я, – желаю удачи!

Он остановился в нерешительности.

– Вы ничего не отрицали…

– Я не стал бы покупать лошадь только затем, чтобы получить свои пять процентов.

Лицо у него сделалось несчастным.

– Вик сказал, что вы будете все отрицать и чтобы я вам не верил…

– Да, убеждать Вик умеет.

– Но вы купили мне четырех хороших лошадей…

– Разберитесь с этим сами, Эдди. Обдумайте все как следует и дайте мне знать, когда решите, – сказал я. И ушел.

Через час я снова позвонил в Ирландию.

– Че-го-о?!

Я отодвинулся от трубки и поморщился.

– С чего вы взяли, что она бесплодна? – Ирландец орал так, словно хотел докричаться до меня из Ирландии без телефона. – Да она вообще ни дня не болела с тех пор, как была жеребенком! Кой черт вам это наплел?

– Об этом говорили на аукционе.

– Чего? – К негодованию добавилась тревога. – А сколько за нее дали?

Я сказал сколько. Мне пришлось отодвинуть трубку от уха дюймов на десять. Слышно все равно было очень хорошо. Похоже, все жертвы Вика Винсента были наделены отменными легкими.

– Я же сказал соседу, чтобы он поднял цену до десяти тысяч, и обещал вернуть деньги, если ему придется ее купить самому!

– Ну, у него сдали нервы на шести пятистах, – сказал я.

– Убью мерзавца! – Судя по его тону, он не шутил. – Я сказал этому парню, Вику Винсенту, что я в его помощи не нуждаюсь, я и сам вполне способен позаботиться о том, чтобы моя лошадь пошла за хорошие деньги, а теперь смотри, как оно вышло! Нет, это ж надо!

Он заклокотал от ярости.

– А что предлагал вам Вик? – спросил я.

– Он обещал поднять цену до десяти тысяч и потребовал половину того, что получит сверх этой суммы. Половину! Представляете? Я предложил ему одну пятую. Это и так бешеные деньги. Он сказал, половину или ничего, а я ответил, что тогда ничего, и пусть катится к черту.

– А в следующий раз вы пойдете на его условия?

– В следующий раз!

Тут до него, видимо, дошло, что такое может повториться не единожды.

– Ну-у… – Он заметно притих. Наступило продолжительное молчание, и, когда он заговорил снова, стало ясно, что он успел прикинуть, какую выгоду может принести содействие Вика, и осознать, во что может обойтись новый отказ. – Ну, может, я и соглашусь…

Когда я снова увидел Эдди Инграма, он, как и его Марджи, широко улыбался Вику. Все трое стояли чуть ли не в обнимку.

Я злорадно подумал, что вовсе не обязан говорить Эдди, что с кобылкой все в порядке. Если она окажется лучшей племенной кобылой века – что ж, поделом дураку.

Вечером, ближе к концу торгов, когда Николь уехал обедать, меня схватил за руку какой-то человек.

– Мне надо с вами поговорить!

Мои нервы были так напряжены, что я готов был дать ему в морду и кинуться прочь, но тут сообразил, что сердится он не на меня. Он сказал, что он бывший владелец жеребенка от Транспортера, которого Файндейл, агент Уилтона Янга, купил за семьдесят пять тысяч фунтов. Он говорил, брызгая слюной, и был совсем не похож на человека, чья лошадь продана за астрономическую сумму.

Он настаивал на том, чтобы я выпил с ним и выслушал его.

– Ну ладно, – сказал я.

Мы стояли в углу бара, пили бренди и имбирное пиво, и он с горечью изливал мне свои невзгоды.

– Я слышал, что Вик Винсент на вас ополчился. Потому я вам это и рассказываю. Он явился ко мне на прошлой неделе и купил у меня жеребенка за тридцать тысяч.

– Ничего себе! – ахнул я.

Частные продажи до аукциона не поощряются. Каждая лошадь, заявленная в каталоге, должна быть выставлена на торги, разве что владелец предъявит справку от ветеринара. В противном случае продавцы и покупатели могут воспользоваться аукционным каталогом как источником бесплатной информации и рекламы и вовсе не посылать лошадь на торги, а устроителям аукциона это невыгодно. Они издают каталог и организуют аукцион, и хотят получать свои десять процентов за труды. На некоторых аукционах каталог вообще выпускают только в последнюю минуту, из-за того, что в противном случае половина сделок заключается частным образом до аукциона.

А каталоги, выпущенные с запозданием, сильно осложняют мою работу. С другой стороны, я знал, что некоторые заводчики, не желая платить комиссионные, продают лошадей за хорошие деньги частным образом и потом всячески сбивают цену на аукционе. Неудивительно, что устроители аукционов предпринимают ответные меры.

– Вик наобещал мне с три короба, – говорил заводчик, кусая губы. – Он говорил, что, если никто больше не будет торговаться за жеребчика, они не станут поднимать цену выше тридцати тысяч.

– Чтобы вам не пришлось платить комиссионные?

Он уставился на меня.

– А что такого? Бизнес есть бизнес.

– Ну-ну, продолжайте.

– Он обещал, что, если цена дойдет до пятидесяти тысяч, он отдаст мне половину того, что будет выше тридцати.

Он выпил бренди залпом, поперхнулся. Я ждал.

– А теперь… теперь… – Он был не в силах говорить от распиравшего его негодования. – Представляете, что он мне сказал? Хватило же наглости! Он говорит, что мы договаривались о пятидесяти тысячах, а все, что сверх того, он берет себе!

Да, в этом было своеобразное изящество.

– И что, вы подписали сделку на этот счет? – спросил я.

– Да!

– Что ж, очень жаль.

– Очень жаль! И это все, что вы можете сказать?

Я вздохнул.

– А почему вы не хотели рискнуть и выставить жеребчика на свободные торги, вместо того чтобы продавать его Вику?

– Потому что он сказал, что вряд ли за жеребчика дадут на торгах больше тридцати, но у него есть клиент, который согласен дать тридцать, и мне следует воспользоваться этим.

– А вы когда-нибудь раньше имели дело с Виком Винсентом? – с любопытством спросил я.

– Напрямую – нет. И, если честно, я был польщен, когда он лично явился ко мне домой… Польщен!

Он с грохотом опустил свой стакан на один из маленьких столиков, расставленных по бару. Сидевший за столиком человек поднял голову и махнул нам рукой.

– Присоединяйтесь к клубу, – сказал он.

Я немного знал его: мелкий тренер из одного из северных графств, который временами приезжал на юг, чтобы купить новых лошадей для своих владельцев. Он разбирался в лошадях не хуже любого барышника. Я считал, что его владельцам повезло: он всегда покупал лошадей сам, и им не приходилось тратиться на комиссионные барышникам.

Тренер был не столько пьян, сколько подавлен.

– Ублюдок этот ваш Вик Винсент! – сказал он. – Присоединяйтесь к клубу противников Вика Винсента!

– О чем это вы? – рассеянно спросил заводчик.

– Нет, вы представляете? – спросил тренер, не обращаясь ни к кому конкретно. – Я много лет покупал лошадей для одного владельца. Очень хороших лошадей. И что? Он встречается с Виком Винсентом, и Вик Винсент убеждает его разрешить ему, Вику, купить для него лошадь. И покупает. И что же потом? Потом я тоже покупаю ему лошадь, как всегда. И что же? Этот Винсент жалуется моему владельцу и говорит, что я не должен покупать лошадей, потому что лошадей покупает он, Вик Винсент, и ему за это платят комиссионные. Можете себе представить? Тогда я жалуюсь своему владельцу и прошу, чтобы этот Винсент больше ему лошадей не покупал, потому что я предпочитаю тренировать лошадей, каких сам выбрал, а не тех, которых выбирает для меня этот Винсент. И как вы думаете, что было потом?

Он театрально развел руками, ожидая ответной реплики.

– И что же было потом? – вежливо спросил я.

– Потом мой владелец говорит, что я несправедлив к Вику Винсенту, забирает от меня своих лошадей и передает их другому тренеру, которого посоветовал ему Вик Винсент, и теперь Винсент с тренером вертят им, как хотят, а он этого даже не замечает и думает, что лошадь будет в два раза лучше, если она стоит в два раза дороже.

Заводчик слушал молча, потому что был слишком занят собственными горестями; а я слушал молча, потому что верил каждому слову в этой невероятной истории. Люди, покупающие скаковых лошадей, доверчивее, чем любая пенсионерка, отдающая все свои сбережения любезному коммивояжеру. Люди, покупающие скаковых лошадей, покупают мечты и готовы поверить любому, кто посулит им молочные реки с кисельными берегами. Золотые россыпи находят немногие, но все продолжают искать. Я с улыбкой подумал, что следовало бы организовать «Общество защиты легковерных владельцев». И Константин с Уилтоном Янгом могли бы стать его первыми клиентами.

Заводчик и тренер взяли себе еще выпивки и уселись считать раны. Я оставил их наедине с их печалями, вернулся на аукцион и принялся торговаться за рослого жеребчика, но безуспешно. Жеребчик ушел к Вику Винсенту за сумму, вдвое большую той, что мне разрешили истратить.

В торгах участвовал и Джимини Белл. Я видел, как Вик потом сунул ему десятку и похлопал по плечу. Вот и еще один «легковерный владелец» заплатит Вику вдвое больше, чем следовало бы. Прямо курам на смех!

Однако Вик не был расположен смеяться и шутить. Он поджидал меня на автостоянке.

Не успел я выудить из кармана ключи и отпереть дверцу машины, как в лицо мне ударил свет фонарика.

– Выключи эту штуку к чертовой матери, – сказал я.

Фонарик погас. Проморгавшись, я увидел, что вокруг меня на расстоянии трех шагов стоят человек семь.

Я оглядел их одного за другим. Вик Винсент и рыжий йоркширец Файндейл, Ронни Норт и Джимини Белл. И еще трое, с которыми я тоже каждый день встречался на аукционах.

Все серьезны, как на похоронах.

– Вы что, линчевать меня собрались, что ли? – поинтересовался я.

Никто не засмеялся. Да и мне было не до смеха.