Круг Матарезе Ладлэм Роберт

– Значит, вчера…

– Что произошло, Василий? Это не вэкаэровцы, тут что-то другое…

Да, это было другое, и Талейников знал, что именно. Как раз вчера он встречался с двумя бывшими партийными лидерами, и те отказались говорить с ним, указав на дверь. И то, о чем спрашивал его приятель, было связано с Матарезе.

– Когда-нибудь я все тебе объясню, – ответил Василий. – Верь мне!

– Конечно, верю. Ты лучший из нас, лучший из всех, кто был среди нас.

– Теперь мне необходимо тридцать шесть или сорок восемь часов. Как ты думаешь, есть у меня это время?

– Думаю, да. Им нужна твоя голова, но они будут очень осторожны. Они постараются зафиксировать каждый твой шаг, а на это нужно время.

– Уверен, что так. Есть любители читать сопроводительные записки над телом убитого. Спасибо тебе. Ты услышишь обо мне.

Василий решил не возвращаться домой. Он отправился в свой служебный кабинет и просидел там несколько часов в темноте, пока не пришел к необычному решению. Еще несколько часов назад об этом нельзя было и подумать, но не сейчас. Если Матарезе сумели коррумпировать верхние эшелоны КГБ, то, очевидно, то же самое они смогут проделать и в Вашингтоне. И если простое упоминание о них повлекло за собой смертный приговор для одного из крупнейших сотрудников разведслужб, человека его ранга, то, без сомнения, они сами и их власть невообразимо велики. Если же правда и то, что они ответственны за убийство Блэкборна в Америке и Юревича в России, тогда Крупский прав. Существует график. Матарезе подобрались совсем близко – и премьер или президент теперь у них на прицеле.

Он должен добраться до человека, которого так ненавидел. Он непременно должен увидеться с Брэндоном Аланом Скофилдом, американским убийцей.

Утром Талейников один за другим привел в движение несколько механизмов. Обладая по обыкновению свободой в принятии решений, он дал всем ясно понять, что направляется под прикрытием на оперативное совещание в Прибалтику. Затем просмотрел архивы данных по музыкантам и композиторам и нашел имя скрипача, который пять лет назад вышел на пенсию и уехал на Урал. Его документы вполне подходили. Наконец, Василий запросил компьютерную информационную сеть о возможном местонахождении Брэндона Скофилда. Американец исчез где-то в Марселе, но амстердамский инцидент наводил на мысль, что это дело рук искомого лица.

Василий отправил шифровку одному агенту в Брюсселе, человеку, которому можно было доверять, так как адресат был обязан Талейникову жизнью – и не раз.

"Выйди на Скофилда, белый статус. Амстердам. Обеспечь контакт. Императив. Оставайся при нем. Доложи о ситуации. Используй коды юго-западного сектора".

Все произошло так стремительно! Василий был благодарен прошлой жизни, научившей его мгновенно принимать решения. Севастополь был менее чем в часе лета. В Севастополе он наконец проверит свои навыки, приобретенные за долгие годы тяжелой работы.

Он занял номер в неприметной гостинице на Херсонском бульваре и позвонил в местное управление КГБ по номеру, который не должен был прослушиваться. Московские вэкаэровцы еще не хватились его, не забили тревогу, не объявили розыск. Теплый прием в КГБ ему обеспечен – старый друг вернулся. Это давало Василию широту полномочий и свободу действий.

– Скажу откровенно, – обратился он к дежурному офицеру, своему прежнему помощнику, – у нас опять проблемы со службами ВКР. Они опять лезут не в свое дело. Вам может прийти запрос. Вам ничего не известно о моем местонахождении, понятно?

– С этим будет все о'кей, пока вы не покажетесь здесь у нас. Этот телефон вполне надежен. Вы остаетесь под прикрытием?

– Да. Я не хочу обременять вас знанием о моем местопребывании. Мы проводим зондирование, отлаживаем связи, которые тянутся в Одессу и далее на юг в горы. Это агентура ЦРУ.

– Ну, это полегче, чем отлавливать лодки, идущие через Босфор. Кстати, Амстердам входит в ваши планы?

Талейников был поражен. Так скоро он не ожидал вестей от своего человека.

– Может так случиться. Вы что-то получили?

– Это сообщение пришло два часа назад. Мы бились над ним долго. Наш шифровальщик, тот, которого вы привезли из Риги, узнал ваш старый код. Мы собирались отправить полученное в Москву с утренней почтой.

– Не нужно этого делать. Прочтите мне текст.

– Минутку, бумаг навалом. Ах да, вот оно: "Беовулф исчез из виду. Над Вашингтоном сгущаются тучи. Отслеживание будет продолжено до установления открытого контакта. Связь через столичный департамент". Звучит внушительно, Василий. Похоже, вы вышли на крупную рыбу. Желаю удачи. Это как-то связано с вашим зондированием?

– Думаю, да. Но не надо распространяться на эту тему. Держите ВКР в неведении.

– С удовольствием. Вы хотите, чтобы мы обеспечили вам связь с Амстердамом?

– Нет, я могу это сделать сам – это проще простого. Позвоню сегодня вечером, скажем, в половине десятого. Я все успею к этому времени. Передайте привет моему приятелю из Риги. Но больше никому. И спасибо вам.

– Когда закончите свои дела, мы могли бы пообедать вместе. Очень приятно видеть вас снова в Севастополе. Хорошо, что вы вернулись.

– Возвращаться всегда приятно. Мы еще поболтаем… Талейников повесил трубку и задумался над сообщением из Амстердама. Скофилда отозвали в Вашингтон, но обстоятельства были необычные. Беовулф Агата "попал в сильный шторм", то есть в Госдепартаменте им недовольны. Одного этого факта самого по себе было достаточно, чтобы брюссельский агент рванул за океан, – его обязательства перед Талейниковым в данном случае отступали на второй план. Открытый контакт – это временное перемирие, передышка, означающая, что некто собирается предпринять решительный шаг. И уж коли существовала пусть отдаленная, но возможность того, что легендарный Скофилд станет перебежчиком, любой риск, любая игра стоили свеч. Человек, которому удастся сдать Медведицу Агату, положит к своим ногам всю советскую разведку.

Но что касается Скофилда, его переход на сторону противника был невозможен… еще более невозможен, чем предательство Талейникова. Враг останется врагом, и так будет всегда.

Василий снова взялся за телефон. В районе порта существовала вполне безопасная телефонная линия, которую использовали греческие и иранские бизнесмены для связи со своими конторами и фирмами. Назвав пароль, можно было получить приоритет для срочной связи, и в течение нескольких часов посланная информация достигала "столичного департамента", т. е. отеля на Небраска-авеню в Вашингтоне.

Он должен встретиться со Скофилдом на нейтральной территории, где-нибудь в таком месте, чтобы ни у кого из двоих не было преимуществ. И обязательно там, где есть аэропорт и действуют жесткие, таможенные барьеры, например, в Западном Берлине, Тель-Авиве, где именно, не имеет значения, и расстояния не существенны. Но встретиться они обязаны, и Скофилд должен осознать необходимость этой встречи.

Шифровка, которую он отправил в Вашингтон, должна была попасть к Скофилду через агента из Брюсселя.

Мы использовали в личных целях смерть дорогих нам людей. Я – более чем вы, но вам, конечно, об этом неизвестно. А теперь появился третий, который использует нас обоих, чтобы переложить на наши плечи ответственность за международную бойню, размеры которой нам обоим трудно вообразить. Я действую самостоятельно и вне контроля властей. Мы должны обменяться мнениями и поменять убеждения, что отвратительно, но необходимо для нас обоих. Выберите любое нейтральное место в пределах территории аэропортов для гарантии большей безопасности. Предлагаю Тель-Авив или внутренние авиалинии Германии, Западный Берлин.

Этот связной найдет, как дать мне знать.

Мое имя вам известно.

Талейников не спал почти трое суток, и когда наконец пришел сон, он был глубок и долог. Он лег, когда едва забрезжило на востоке, и проснулся час спустя после того, как солнце начало клониться к западу. Ему удалось заснуть только около четырех утра. Это было прекрасно: и ум и тело его нуждались в отдыхе, г. предстоял ночной переход в нужное место в районе Севастополя. Знакомый дежурный офицер еще не заступил на смену – оставалось три часа до связи. Василий ждал именно этого человека, других вовлекать было небезопасно. Чем меньше людей будет знать, тем лучше. Разумеется, и шифровальщик теперь в курсе, но он ничего не скажет. Талейников обучил и выдрессировал его, вытащив некогда из Риги и перебросив в Севастополь, где жизнь была вольготнее.

Надо бы потратить время с толком и приятностью, думал Василий. Он перекусит, а затем можно будет заняться приготовлениями к рейсу на зафрахтованном греками судне, идущем в море и вдоль южного побережья, через Босфор, а далее в Дарданеллы. Если его и узнает кто-либо из греческих или иранских агентов ЦРУ, а то и САВАК[2], – что вполне возможно, – то он будет в полном порядке. Будучи руководителем операций, он "не обнаружил" это "окно" по личным соображениям. Однако, если скрипач Петр Рудаков через два дня после отъезда не свяжется по телефону с Севастополем, "окно" будет найдено и реакция КГБ последует мгновенно. Это будет позором: не исключено, что данным путем впоследствии захотят уйти и другие пользующиеся неприкосновенностью лица, менее способные и с менее важной информацией.

Талейников надел неприметное тесноватое пальто и поношенную шляпу. Очки в металлической оправе и сутулившиеся плечи дополняли его новый облик. Он осмотрел себя перед зеркалом и остался доволен. Конечно же, он прихватил и скрипичный футляр – ведь ни один музыкант не забудет свой инструмент в номере незнакомой гостиницы. Затем вышел и спустился по лестнице – он никогда не пользовался лифтом.

Оказавшись на улице, он двинулся в район порта, уверенный в себе: он знал, куда идет и что скажет.

С моря шел туман, поглощая лучи прожекторов на пирсе. Повсюду на пристани кипела работа: шла погрузка в трюмы зафрахтованного судна. Кричали грузчики, на лапах гигантских кранов, качаясь, плыли огромные контейнеры, полные товаров, подаваемых на борт. Погрузку производила русская команда, надзирали греки. Солдаты и милиционеры кружили, прохаживались с винтовками на плече – вяло патрулировали, больше любопытства проявляя к технике, чем к каким-либо возможным нарушениям порядка. Если бы они захотели, наблюдательный Василий мог бы порассказать им, где следовало проявить бдительность. Сюрпризы таились в контейнерах, зависавших над корпусом судна: грузы паковали в расползавшиеся картонные ящики, все, что можно, торчало и вылезало, грозя вывалиться, все инструкции нарушались.

Молоденький лейтенант, дежуривший у входа на территорию погрузочных работ, изнывал от скуки, на лице его было написано раздражение.

– Что вам надо? Проход воспрещен, если нет пропуска! – Он указал на скрипичный футляр: – Что это?

– Мое орудие труда и средство пропитания. Я из севастопольского симфонического…

– Никто не поставил меня в известность о каких-либо концертах в доках.

– Как ваше имя? – как бы между прочим поинтересовался Талейников.

– Что? – не понял охранник. Талейников выпрямился – сутулость исчезла, он стоял чуть ли не по стойке смирно.

– Я спрашиваю, как ваша фамилия, лейтенант?

– Зачем это? – Неприязни у лейтенанта вроде поубавилось. По лицу скользнула растерянность.

– Для объявления благодарности в приказе или для взыскания.

– О чем вы, кто вы?

– Сотрудник госбезопасности из управления города Севастополя. Я на службе. Мы инспектируем порт. Лейтенант стал вежливее – он был не дурак.

– Боюсь, меня не информировали. Я вынужден просить вас предъявить документы…

– И если бы вы это не сделали, вы получили бы первое нарекание! – Талейников полез в карман за служебным удостоверением. – А второе может последовать, если вы заикнетесь о моем появлении здесь сегодня. Ваша фамилия?..

Лейтенант доложил по форме и полюбопытствовал:

– А что, ваши люди ожидают здесь неприятностей? – Он взглянул на пластиковую карточку и вернул ее Василию.

– Неприятностей?! – Талейников улыбнулся. Взгляд его был насмешлив, он подмигнул заговорщически: – Единственная неприятность состоит в том, что меня оторвали от приятной трапезы в компании прекрасной дамы. Похоже, начальство севастопольского управления хочет выслужиться. Вы здесь хорошо выполняете свои обязанности, и им это известно, но они не признают это.

Лейтенант улыбнулся с облегчением.

– Благодарю вас. Мы делаем все, что в наших силах на этой Неприметной работе.

– Но не говорите ничего о моем пребывании здесь. На этот счет есть большие строгости. Двоих ваших офицеров предупредили на прошлой неделе. – Талейников опять улыбнулся: – Для начальства скрытность, умение держать в тайне ложь – основа безопасности. Таков метод их работы.

Лейтенант усмехнулся.

– Понимаю. У вас там оружие в этом футляре?

– Нет. Честно, нет. Там очень хорошая скрипка. Я жалею, что не умею играть на ней.

Они простились, и Талейников двинулся в глубь причала, в пасть к докерам и патрульным, в царство машин и механизмов. Он искал особого наблюдателя за погрузкой, по имени Зеимис, грека по происхождению, но гражданина США.

Каррас Зеимис был агентом ЦРУ, ранее служил в командной должности на военно-морской базе в Салониках, а теперь тайно исполнял обязанности "провожатого", облегчая побег из страны. Василий знал, как выглядит этот человек, благодаря множеству фотографий, найденных в его деле. Он шел в тумане, вглядываясь в лица, и не мог идентифицировать нужного человека; пробрался к пакгаузам и вошел. Лампы под высоким потолком давали тусклое освещение, перекрещиваясь, скакали по бортам контейнеров лучи фонариков, – люди искали нужные номера. Василий задумался на мгновение о том, какую огромную информацию по технологии вывозят в этих ящиках из России. Но утечка информации происходила не только таким образом. Более серьезные данные добывала техническая и научная разведка.

Сутулясь, поправляя ненужные очки, Василий пробирался среди грузов и, натолкнувшись на двоих споривших – грека и старшего мастера, русского, – извинился, побрел дальше к крайнему ряду ящиков, тележек, картонных коробок, составленных в ожидании погрузки. Он начал раздражаться. Времени оставалось не много, а грек как сквозь землю провалился. Статус Зеимиса никак не изменился, он оставался и курьером, и агентом ЦРУ – все последние донесения из Севастополя не содержали и намека на какие-либо изменения в условиях и сети агентов.

Где же Зеимис?

Внезапно Талейников ощутил боль – кто-то с ожесточением ткнул его дулом под правую почку, а потом мертвой хваткой вцепился в пальто так, что вместе с тканью ухватил и кожу. И зашептал:

– Я не собираюсь объясняться с тобой ни по-гречески, ни по-русски. Мне сказали, английским ты владеешь, как любой в Вашингтоне.

– Положим, получше многих… – прошипел Василий сквозь зубы. – Зеимис?

– Никогда не слыхал о таком. Мы думали, ты покинул Севастополь.

– Я и собираюсь. Где Зеимис, я должен поговорить с ним.

Американец проигнорировал сказанное Василием.

– Хрен ты получишь, скажу я тебе. Здесь на двадцать километров кругом нет никого из КГБ.

– Ты уверен в этом?

– Абсолютно. У нас там стая своих сов. Они видят во тьме. Они-то тебя и увидели. Бог ты мой! Футляр от скрипки…

– А за морем они следят?

– Это – дело чаек.

– Вы все прекрасно организованы… все эти ваши птицы.

– Зато ты оказался не таким смышленым, как тебя изображают. Что ты собирался тут делать? Небольшая личная рекогносцировочка, а?

Василий ощутил, что хватка ослабла, а затем уловил характерный приглушенный звук – напавший вытащил из каучуковой коробочки ампулу. Сыворотка! Он собирается сделать инъекцию.

– Нет! – сказал он твердо. – Не делай этого! С чего ты решил, что я здесь один? Я хочу уйти из страны.

– Туда-то я тебя и отправлю. Полагаю, ты окажешься где-нибудь в Вирджинии в спецбольнице, где тебя и обследуют годика за три.

– Нет. Ты не понял. Я должен выйти на контакт кое с кем, но не таким способом.

– Расскажешь это хорошим докторам. Они выслушают тебя внимательнейшим образом.

– У меня нет времени!

Времени действительно не оставалось. Талейников почувствовал, как враг изменил положение тела. Вот сейчас игла проткнет одежду и войдет под кожу. Но этого не должно случиться. Он не может встретиться со Скофилдом официально.

"Никто не осмелится заговорить. Последствия будут катастрофическими… для правительств всех стран. Матарезе".

Если его могли убрать в Москве, то и американцы не станут с ним церемониться.

Василий резко повел правым плечом – последовала немедленная реакция: ствол глубже вонзился ему под почку. Всего на секунду основное напряжение в руке, державшей оружие, переместилось с указательного пальца на ребро ладони. Этого было достаточно, чтобы Василий рванулся, не опасаясь, что будет нажат спуск. Левой рукой он схватил американца за локоть и завел ему руку на бедро – предплечье хрустнуло. Пальцами правой руки он вцепился в горло противнику и начал душить его. Тот выронил пистолет, и грохот, с которым опасная игрушка упала на пол, разнесся по всему пакгаузу. Американец, оглушенный болью, не крепко держал шприц, тот тоже выпал. Василий подобрал иглу и прижал потерявшего преимущество агента ЦРУ к контейнеру. Взор его тускнел, но Василий знал, что противник не потерял еще сознание.

– Теперь ты слушай меня! – Талейников заговорил прямо в лицо Зеимису. – Мне известно об операции "Дарданеллы" уже семь месяцев. Ты всего лишь посредственный регулировщик и диспетчер. Ты ничего не значишь. Но я не убрал тебя ранее совсем не поэтому. Я думал, однажды ты сможешь пригодиться мне. Время пришло. Выбирай.

– Талейников – перебежчик? – спросил Зеимис, держась за горло. – Не может быть. Двойной агент – это да, но не предатель.

– Ты прав. Я не предатель. Но если бы эта безумная мысль пришла когда-нибудь мне в голову, я выбрал бы англичан или французских ребят скорее, чем тебя. Я же сказал, я хочу выбраться из России не затем, чтобы предавать.

– Ты врешь. – Рука американца скользнула вниз по лацкану толстой куртки. – Ты сам можешь добраться, куда захочешь.

– Боюсь, что не теперь. У меня сложности.

– Что ты натворил? Оказываешь услуги капиталистам? Удираешь с парой пустых карманов?

– Кончай, Зеимис! Ты отлично знаешь, у каждого из нас есть небольшой запасец. Зачастую законный. То, что вылетает в трубу, можно и отложить. Твои небось не в Риме и не в Афинах. Было бы не слишком надежно. Думаю, депозит в Берлине или в Лондоне. А у меня – совсем просто: "Чейз Манхэттен", Нью-Йорк-Сити.

Выражение лица у Зеимиса было никакое – он оставался безучастен и только теребил большим пальцем лацкан куртки.

– Итак, ты попался, – констатировал он вяло.

– Мы теряем время! – взорвался Василий. – Доставь меня в Дарданеллы. Оттуда я выберусь сам. Если ты этого не сделаешь… короче, если они здесь, в Севастополе, не услышат ожидаемого звонка в нужный момент, ваша операция кончена. Вас…

Рука Зеимиса метнулась ко рту. Василий успел схватить его за пальцы и вывернул ему ладонь. Выпала маленькая таблетка.

– Ты, чертов кретин! Что ты собираешься сделать?

– Уж лучше так, чем Лубянка.

– Ты, жопа! Если кого и возьмет Лубянка, так меня. Потому что там тоже сидят маньяки вроде тебя. И козлы, которые предпочтут таблетку, лишь бы не слышать правды. Такие же козлы, как ты. Хочешь подохнуть – подыхай. Но только сначала проведи меня в Дарданеллы.

Тяжело дыша, Зеимис уставился на Талейникова.

– Ты что, серьезно? – спросил американец.

– Да, поможешь мне?

– Мне терять нечего, – сказал агент. – Ты пойдешь с нами по нашему коридору.

– Запомни: сообщение обо мне из Дарданелл здесь должно быть получено. Если нет – вам конец! Зеимис помедлил, затем кивнул:

– Идет, сделка состоялась.

– Сделка состоялась, – подтвердил Василий. – Давай, мне надо позвонить.

В котельной пакгаузов было два телефона, установленных русскими и наверняка защищенных электроникой ЦРУ или САВАК от перехвата. Связь определенно стерильная, подумал Василий, можно говорить спокойно. Когда он набрал номер, Зеимис приготовился слушать.

– Это ты, мой старый приятель?

Это был приятель, но не тот. Вместо прежнего дежурного офицера трубку снял шифровальщик, которого Талейников вызволил несколько лет назад из Риги. Говорил он тихо, явно чем-то обеспокоенный.

– Наш общий друг вышел в шифровальную, а я сижу вместо него, ожидая твоего звонка. Мы так договорились. Где ты находишься? Я должен срочно тебя увидеть.

Зеимис подскочил мгновенно. Ладонь его легла на микрофон трубки. Талейников покачал головой, давая понять, что не собирается открывать свое местонахождение. Несмотря на то, что он доверял шифровальщику, у него и в мыслях не было отвечать на вопрос.

– Это не имеет отношения к делу. Лучше скажи, поступило ли что-нибудь из столицы?

– Да, и более того… дружище.

– Но ты получил это? – Василий сделал ударение на последнем слове.

– Да, но код мне неизвестен. Мы никогда им не пользовались. Даже когда вместе работали в Риге.

– Прочти это мне.

– Тут кроме этого еще кое-что. – Шифровальщик говорил со значением. – Они преследуют тебя в открытую. Я запросил Москву по телетайпу, а оригинал сжег. Ответ придет менее чем через два часа… Я поверить не могу! Я не хочу в это верить!

– Успокойся. Что это было?

– Тревога. Тебя разыскивают повсюду. От Прибалтики до китайской границы.

– ВКР? – Василий был взволнован, но сдержался. Он ожидал, что в "Девятке" его хватятся довольно скоро. Но что так скоро, он не предполагал.

– Не только ВКР. КГБ и все разведслужбы; которые только существуют. И войсковые соединения также. Повсюду. И то, что они о тебе говорят, на тебя не похоже. Я не верю этому!

– Так что же именно?

– Что ты предал интересы государства, что тебя надо взять. Но никакого содержания под арестом, никакого дознания. Просто уничтожить немедленно.

– Понятно, – сказал Василий.

Ему действительно было понятно. Он ожидал этого. Это были не вэкаэровцы, а те властные структуры, которые слышали от него имя, не предназначавшееся для чьих-либо ушей: Матарезе.

– Я никого не предал. Ты веришь мне?

– Да, верю. Я знаю тебя.

– Прочти мне шифровку.

– Хорошо. Есть у тебя карандаш? Она бессмысленна.

– Давай! – Василий достал из кармана ручку. На столе лежал листок бумаги. Он начал писать.

– Я прямо как здесь, по порядку. "Приглашение Казимир". Дальше по-немецки, – добавил от себя шифровальщик. – "Schrankenwarten, пять це…" – Шифровальщик замолчал.

Талейников услышал в трубке отдаленные голоса.

– Я не могу продолжать. Сюда идут.

– Но мне необходим весь текст целиком!

– Через тридцать минут. Магазин "Омар". Я буду там… – В трубке послышались гудки.

– Что за магазин? – спросил Зеимис. – Где продают омаров?

– Рыбный ресторан на улице Керенского, в семи кварталах от местного КГБ. Никто из знающих Севастополь

туда не ходит: там ужасно кормят. Но мне сгодится. Вполне соответствует тому, что он собирается сообщить мне.

– Что-то я не понял.

– Если мой человек захотел бы показать мне шифровку, которую никто не должен видеть, он назначил бы встречу в ресторане "Омар".

– А он не пошел сейчас к тебе в кабинет? – спросил Зеимис.

Талейников взглянул на американца.

– Ты отлично знаешь, что нет, Каррас Зеимис. Ваши люди довели до совершенства электронную разведку. А мы всего лишь украли ее у вас.

– Они хотят получить тебя в упакованном виде и желательно уже остывшего, не так ли?

– Это огромнейшая ошибка, – ответил Василий.

– Это всегда ошибка, – сказал Зеимис нахмурившись. – Ты доверяешь ему?

– Ты же слышал все. Когда ты отплываешь?

– В одиннадцать тридцать. Еще есть два часа. Приблизительно в это время они получат из Москвы подтверждение депеши на твой счет.

– Я буду здесь к этому времени.

– Знаю, что будешь, потому что я иду с тобой, – сказал агент ЦРУ.

– Что?

– У меня есть надежные люди в городе. Верни мне оружие. Посмотрим, насколько ты стремишься пересечь Босфор.

– Зачем тебе это?

– У меня мелькнула мысль, что ты можешь пересмотреть свое невероятное решение. Я хочу сдать тебя. Василий медленно покачал головой.

– Ничто не меняется. Этого не случится. Я все еще имею возможность разоблачить тебя, а ты не знаешь, как я могу это сделать. Выдав тебя, я разрушу всю агентурную сеть Причерноморья. И понадобятся годы, чтобы восстановить ее. Со временем и сроками всегда следует считаться, не так ли?

– Посмотрим. Так тебе надо попасть в Дарданеллы или нет?

– Конечно.

– Тогда верни мне мою пушку, – потребовал американец.

В ресторане было битком, у официантов грязная форма, на полу мусор. Талейников занял место около правой стены, а Зеимис уселся через два стола от него в компании греческого моряка, на лице которого было написано презрение и отвращение ко всему, что его окружало.

Василий выпил холодной водки, чтобы забить вкус несвежей икры.

Шифровальщик, появившийся в дверях, сразу заметил Талейникова и стал пробираться к нему, лавируя между столиками и снующими официантами. В его глазах за толстыми стеклами очков стояли одновременно страх, радость и тысяча невысказанных вопросов.

– Это все так невероятно, – произнес он, присаживаясь. – Что они сделали с тобой?

– Они делают это с собой, – отвечал Василий. – Они не желают слышать то, что должно быть сказано, не хотят знать о том, что должно быть предотвращено. Пока это все, что я могу тебе сказать.

– Но отдать приказ о твоей ликвидации – это уму непостижимо!

– Не волнуйся, приятель. Я вернусь и, как принято говорить, буду с честью реабилитирован. – Талейников улыбнулся, коснувшись руки собеседника, и продолжил: – Главное – никогда не забывай, что в Москве еще есть люди, которые больше преданы стране, чем своим собственным амбициям. Они презирают страх. Такие всегда существовали, и я доберусь до них. Они встретят меня объятиями и поблагодарят за то, что я сделал. Верь мне. Ну… У нас всего несколько минут. Где эта шифровка?

Шифровальщик раскрыл ладонь. Листочек с текстом был скатан в трубочку.

– Я хотел иметь возможность выбросить его, если придется! Я знаю все слова наизусть.

Страх нахлынул на Талейникова, когда он прочел известие из Вашингтона.

"Приглашение Казимир. Schrankenwarten, пять целей. Унтер-ден-Линден. Przseclvac. Ноль. Прага. Повторить текст. Ноль. Повторить снова как угодно. Ноль.

Беовулф Агата".

– Ничто не меняется, – прошептал руководитель стратегических операций.

– О чем она? – спросил шифровальщик. – Я ничего не понял. Это не из наших кодов.

– Ее и невозможно понять. – Голос Василия звучал одновременно враждебно и печально. – Тут сочетание двух кодов, нашего и их. Наш код периода Восточного Берлина и их – Праги. Это сообщение передал не наш агент из Брюсселя. А боевик-террорист, который не может не убивать.

Дальнейшее произошло так внезапно, что у Талейникова оставались считанные секунды, чтобы отреагировать. Но греческий моряк оказался проворнее. Он успел выкрикнуть, глядя на дверь:

– Будь осторожен! Там мерзкие козлы! Талейников посмотрел в направлении его взгляда. В дверях стояли двое. Они осматривали столики с посетителями. Официанты мгновенно обступили вошедших, но было ясно, что те двое забрели сюда не ради еды. Шифровальщик замер на стуле.

– О Боже! – прошептал он Василию. – Они прослушивали телефон, чего я и боялся.

– Они следили за тобой, что вполне возможно: ведь им известно, что мы друзья. Но телефон они не прослушивали – не нашли. Они пришли сюда за тобой. – Говоря это, Талейников смотрел на Зеимиса, который готов был вскочить с кресла, идиот! – Если бы они знали, что я здесь, – продолжал Василий, – они бы приперлись сюда с кучей солдат. Эти двое из местной военной контрразведки – я знаю их. Давай спокойней! Сними шляпу, пригни голову и иди в конец зала. Там есть выход к туалетам, а рядом боковой вход… Помнишь?

– Да-да, я помню, – заторопился шифровальщик. Он поднялся и сгорбившись стал пробираться между рядами столиков, направляясь к узенькому проходу, упиравшемуся в служебный выход. Но бедняга был кабинетный изыскатель, а не оперативник, и Василий проклял себя за то, что научил шифровальщика, как поступить. Один из вэкаэровцев засек шедшего и сделал шаг вперед, отстранив официанта.

Но тут он заметил Талейникова, и рука его метнулась под полу пиджака за оружием. Увидев это, греческий моряк качнулся на стуле, якобы с трудом встал и шаткой походкой заковылял к вэкаэровцу, закрывая ладонью рот так, словно едва сдерживал пьяную рвоту. Он остановился перед следившим, изображая, что ему сложно обойти препятствие. Вэкаэровец оттолкнул его. Матрос, симулируя пьяное остервенение, отпихнул обидчика с такой силой, что тот отлетел назад, опрокинув столик за спиной; тарелки и бокалы полетели на пол со страшным грохотом и звоном. В эту секунду Василий вскочил с места и ринулся вслед за своим рижским приятелем, успев заметить на ходу, что Зеимис – кретин! – выхватил оружие.

– Убери!.. – заорал Талейников. Но было поздно. Выстрел разорвал завесу гула и жужжания, стука приборов и возбужденных голосов. Кто-то закричал, началось столпотворение. Зеимис упал, схватившись обеими руками за грудь. Одежда его окрасилась кровью.

Василий успел ухватить шифровальщика за плечи и потянул за собой к боковому выходу. Раздался второй выстрел – приятель из Риги рухнул навзничь. Его ранили сзади в шею, из горла бил фонтанчик крови.

Талейников кинулся на пол в проходе и замер, пытаясь оценить обстановку. Третий выстрел перекрыл визг, крики, топот ног, шум падающих стульев. Василий понял, что стрелял грек-матрос.

– Где здесь выход? – заорал он на плохом английском.

Следом за Талейниковым он достиг кухни. До ужаса перепугав поваров и судомоек, Василий и его новый соратник выскочили в темный двор и, взяв влево, понеслись по булыжной мостовой вдоль ряда мрачных домов к старому городу.

Они пробежали около километра. Василий знал все закоулки и дворы, а грек отстреливался на бегу длинными очередями.

Когда бежавшие углубились в темный переулок, матрос схватил Талейникова за руку.

– Передохнем чуток! – Он задыхался, хватая ртом воздух. – Они не найдут нас.

– Да уж! Тут искать не станут, – согласился Василий. Они огляделись. По обеим сторонам шли маленькие старые домишки.

– Всегда прячься с надежным напарником, – заговорил моряк. – Обыватели избегают контактов. Они бы в минуту донесли на тебя. ГБ это знает, а потому они не станут искать тебя в жилом квартале.

– Ты говоришь: "Постоим чуток", а мне надо – минут пяток, чтобы сообразить, куда двигать дальше.

– Не повезло тебе с судном, да? Хотел, да не вышло…

– Да, у Зеимиса были бумаги. И, что хуже всего, у него осталось мое оружие. Через час гавань будет кишеть вэкаэровцами.

Грек изучал Василия.

– Итак, великий Талейников бежит из России? Оставаться на родине он может только в виде трупа.

– Не "из", а "от", и не от России, а от испуганных людей. Да и то вынужден, но только на время. Хотел бы я знать, каким способом…