Мастерская чудес Тонг Куонг Валери

Мариэтта

Когда мы после ужина возвращались домой, Шарль съязвил:

— Ну, по крайней мере, аппетит к тебе вернулся.

«Опять ты за свое!» — подумала я с досадой. Излишний вес долгое время был любимейшей мишенью его острот. Муж не давал мне покоя, высмеивал, унижал, докучал бесконечными замечаниями. Спрашивал в присутствии официанта: «Дорогая, как ты думаешь: бараньи мозги потянут на триста калорий?» Говорил при своих друзьях: «Мариэтта, тюлень мой ненаглядный, тебе добавки не полагается. Ну-ну, не смотри на меня так! Уж и пошутить нельзя. Тюленьи детеныши, бельки — прелестные существа, милее на всем свете не сыщешь!»

Заметьте, я сказала «при своих друзьях», не «при наших друзьях», не просто «при друзьях». По мнению Шарля, у меня друзей не должно быть в принципе. Из всех моих подруг уцелела только Жюдит, да и с той мы видимся раз в год, если повезет. Остальных он распугал, разогнал непрестанными насмешками, сарказмом, высокомерием. Стоило мне к кому-нибудь привязаться, как Шарль заявлял: «Мариэтта, глупышка, как ты можешь общаться с этой тупоголовой уродиной? Она дурно на тебя влияет. И говорит такое, что хочется придушить ее на месте!»

Все эти годы я не сопротивлялась. Покорно терпела, решив, что прошла точку невозврата, что у меня не хватит сил, остроумия, сообразительности, чтобы ему противостоять. Меня засасывали зыбучие пески, я вообще не понимала, на каком я свете. Ведь все вокруг считали Шарля обаятельным, безупречным, красноречивым. Я никому не открывала правды, не рассказывала, во что он превращается, когда двери заперты и посторонних нет рядом. Со мной Шарль становился циничным, грубым, пошлым, вульгарным, от интеллигентности не оставалось и следа. Зато на людях преображался до неузнаваемости, речь становилась изысканной, отточенной, изящной.

Теперь я сбросила шесть кило, поскольку меня полгода ежедневно мучила рвота. Я не вызывала ее нарочно, поверьте. Наоборот, испугалась, побежала к врачу, сдала все анализы, но причину так и не выяснила. Видимо, рвотный рефлекс возник у меня на опостылевшую повседневность. Меня рвало от отвращения.

Лишнего веса как не бывало.

Я посмотрела Шарлю прямо в глаза и непринужденно сказала:

— Да, я проголодалась. И что в этом плохого?

Следовало быть агрессивней, но и такой ответ — блистательная победа, на мой взгляд.

В спальне он попытался меня приласкать. Я выскользнула из его объятий. Пока что мне не хватило храбрости бросить Шарлю в лицо: «Как ты мне опротивел! Я ненавижу тебя, отвергаю всем существом. От твоих прикосновений меня мутит и передергивает. Мне надоели твои уловки, ужимки, тирания и муштра». Пришлось солгать, сослаться на временное недомогание.

На следующий день я по возможности избегала мужа и старалась не думать о нем. Когда-нибудь я осмелею и открыто выступлю против него, исполню свою мечту, произнесу заветное слово «развод». Хотя смертельно боюсь последствий, знаю, что Шарль будет в ярости, и не представляю, как справлюсь со всем одна. Решающий бой впереди. Пока что предстоит выиграть другое сражение. Нужно вернуться в коллеж и там, по совету Жана, установить новые правила, иначе взяться за дело, отважно отражая нападения Зебрански, не обращая внимание на недоверие коллег. Зато Жан в меня верил. Старался убедить, что перевес на моей стороне.

— У Зебрански было время поразмыслить о своем поведении. Все-таки он вас до психушки довел — за это по головке не погладят. Вот увидите, он не станет опять нарываться на неприятности. Вполне возможно, он вас теперь опасается. Как-никак вы его с лестницы спустили в состоянии аффекта. А вдруг в следующий раз совсем пришибете?

— Я не спускала его с лестницы. Я всего лишь дала ему пощечину, а он потерял равновесие и сам скатился вниз.

— Не сомневайтесь, он все равно задрожит от страха и поднимет белый флаг.

В понедельник утром я поднялась на час раньше обычного. Решила привести себя в порядок. Сделала несколько дыхательных упражнений, как в «Мастерской», приняла контрастный душ, нанесла на лицо экспресс-маску, которая, если верить рекламе, «преображает кожу, возвращая ей свежесть и здоровое сияние». Смыв маску, тщательно подкрасилась. Но, поскольку я все-таки нервничала, стрелки мне не давались, пришлось рисовать их снова и снова.

Раньше, уходя на работу, я надевала просторную бесформенную одежду, удобную, не стесняющую движения. Широкие мягкие брюки, растянутые свитера, водолазки. О стиле не задумывалась. Но на этот раз выбрала свое любимое платье, короткое, черное, простенькое, но со вкусом. Оно отлично подчеркивало фигуру, так что даже водитель автобуса засмотрелся на меня.

Всю дорогу до коллежа я нервно постукивала ногой, прижималась щекой к холодному стеклу и воображала всевозможные ужасы, не дававшие мне покоя последние дни. Я приняла четвертинку последней таблетки бета-блокатора, которую бережно хранила в кармашке сумки с тех пор, как врач отказался выписывать мне лекарства этой группы. Я сдуру проговорилась, что нарушила обещание и пила их каждое утро перед работой, а не по особым случаям, как мы договаривались.

Вот и моя остановка. Знакомое громоздкое здание, серый асфальтовый двор, черно-белая плитка холла, кучи разноцветных рюкзаков возле облупленных дверей… «Что ж, Мариэтта, — сказала я себе. — Ты вернулась туда, где все началось, где с тобой и впредь может случиться что угодно. Готова ли ты начать с чистого листа? Удалось ли твоим помощникам в „Мастерской“ починить и наладить твой внутренний механизм?»

— Здравствуйте, мадам Ламбер, — приветствовал меня Виншон, как всегда наблюдавший за потоком учеников, сложив руки за спиной. — Как приятно снова вас видеть! Вы прекрасно выглядите!

Судя по всему, он искренне мне обрадовался. Потом вдруг смутился, забормотал:

— Этот ваш… Как бы сказать? Перерыв? Отдых? В общем, отпуск пошел вам на пользу… Мадам Ламбер, вы… неотразимы! — Виншон подошел ко мне, сочувственно покачал головой, взял за руку и проговорил вполголоса: — То, что с вами случилось, бросает тень на весь коллектив. У нас с вами непростая профессия, поэтому мы должны с особенным вниманием относиться к тем, кто нуждается в помощи, помогать друг другу, поддерживать коллег. Признаю, в вашем случае начальство проявило халатность… И вот результат! Ну, не стану вас задерживать, ученики и вправду заждались. Скоро экзамены, нужно усиленно к ним готовиться. Представьте, мадам Ламбер, я так и не смог найти вам замену… Да-да-да… Управление учебного округа не на высоте, согласен. Итак, время не ждет, придется осваивать программу в кратчайшие сроки. Но вы, уверен, разделаетесь с ней в два счета!

Я натянуто улыбнулась и поднялась на второй этаж, где с нетерпением ждал меня мой класс.

В другом конце коридора, прислонившись к стене, стоял Зебрански и вещал что-то своим верным подданным. От страха у меня живот подвело и в горле пересохло. «Мариэтта, не поддавайся, — велела я себе. — Лучше подумай о бликах солнца на мелководье, о теплом ветре, что ласкает твои голые руки, колышет кроны деревьев, раздувает костер. Ему все нипочем: огонь, пространство, время. „И это пройдет“, Мариэтта. Твой стакан наполовину полон, а не пуст. Вспомни о прогулках с Жаном». Ноги, не подгибаясь, спокойно несли меня вперед. Наверное, под действием лекарства. Я поравнялась с Зебрански, старательно глядя в другую сторону, высоко подняв голову, надеясь, что удастся войти в класс первой. Но он вдруг отделился от свиты и направился ко мне.

— Здравствуйте, мадам, — приветствие прозвучало корректно, без малейшего подвоха, если бы я не знала Зебрански, то сказала бы, что ко мне подошел приятный вежливый мальчик. — Как вы? Все хорошо?

— У меня все отлично, спасибо. А как ваше запястье? Срослось? — К собственному величайшему удивлению, я ответила сразу же, без запинки, непринужденно.

— Вы же знаете, травма была пустяковая, — кивнул он.

Зебрански поспешно поднял свой рюкзак, вернее, холщовый черный мешок, разрисованный черепами, и велел остальным идти в класс. Ученики послушно последовали за ним и тихо заняли свои места. Мне не пришлось ни о чем напоминать. Пока я вешала пиджак на спинку стула, они дружно достали тетради и открыли учебники на нужной странице.

Милли

Все переменилось внезапно и совершенно случайно. В тот день погода капризничала — то дождь, то солнце, — приближалась гроза, люди нервничали, повсюду на улицах образовались пробки. Я смотрела на скопление машин из окна офиса, наслаждаясь временным затишьем. С понедельника Леандри и Сару отправили на курсы повышения квалификации, а несчастную Виолетту положили в больницу на сохранение. Она рассказала нам, что беременна и что недавно у нее началось кровотечение. Зловещий симптом!

Так и вышло, что мы с Сандрой остались одни. Надо сказать, что, лишившись верных союзниц, она стала менее враждебной.

На утро у нее были назначены две важные встречи. Одна, менее существенная, на девять часов на другом конце города. Вторая, судьбоносная для фирмы, на половину двенадцатого. Сандре предстояло вести переговоры с посредником крупного китайского концерна, мсье Вэй Мином. Я предложила ей помощь, сказала, что обыденный разговор с нашим давним субподрядчиком Возелем вполне по силам и мне, однако та отказалась. Предпочла изматывающую мотогонку по отвесной стене разумному распределению обязанностей, лишь бы не дать мне вырваться на передовую и одержать даже самую пустяковую, незначительную победу.

В десять тридцать конференц-зал был готов к приему гостей. Я проветрила помещение, разложила блокноты и ручки с надписью «Робертсон», приготовила угощение: буду подавать им черный кофе, зеленый чай, шукеты — горячие заварные пирожные — и сухофрукты. Без четверти одиннадцать мне позвонили с проходной и сообщили, что мсье Вэй Мин с сопровождающими прибыл.

Сандры нет как нет. Я попыталась с ней связаться, мне ответили, что она «временно недоступна». Уже начало двенадцатого. Сандра по-прежнему отсутствует. Прибежала испуганная стажерка, зашептала: «Мсье Вэй Мин выражает недовольство и нетерпение». Я лихорадочно перебирала в уме возможные алгоритмы действий. Доложить о неприятности Робертсону лично? Не получится: я только что встретила на кухне, где мы сервировали закуски, его секретаршу, и она сказала, что «Бог Отец» занят, у него встреча с каким-то англичанином. Позвать на помощь второго коммерческого директора, мсье Брежона? Не вариант: он давний недоброжелатель и соперник Сандры, мечтающий оттереть всех нас от азиатского сектора. Умолять мсье Вэй Мина подождать еще какое-то время? Боже, уже четверть двенадцатого! Объяснить ему, что Сандра задерживается по непредвиденным обстоятельствам? Или просто заменить ее вот так с ходу, без подготовки? С одной стороны, последствия могут быть самыми плачевными. С другой — мне вдруг представилась уникальная возможность покончить с прозябанием, на которое меня обрекли недоброжелательные коллеги.

Второго шанса может и не быть, жди его потом до старости! Итак, мой выбор вполне понятен и оправдан.

Я пригладила волосы и аккуратно их заколола, расправила юбку, одернула блузку, застегнула верхнюю пуговицу. Спустилась вниз и предстала пред светлые очи мсье Вэй Мина в качестве заместительницы Сандры. Поклонилась, произнесла приветствие на мандаринском диалекте. Теперь он глядел на меня куда благосклонней. Продолжила по-английски, поскольку по-китайски ничего, кроме слов вежливости, не знала. Заверила, что смогу ответить на все вопросы и разрешить любые сомнения. Тут не солгала, коль скоро именно я по приказу Сандры готовила всю документацию для этих переговоров, вникая в малейшие детали и тонкости.

После непродолжительной паузы мсье Вэй Мин улыбнулся и последовал за мной в конференц-зал.

Переговоры длились целый час. Я взяла на себя смелость включить в контракт дополнительный пункт об ограничении сроков выплат, очень выгодный для Робертсона в финансовом отношении.

Демонстрировала на интерактивной доске колонки цифр, давала необходимые пояснения, а сама с опаской поглядывала на дверь: не ворвется ли Сандра в зал посреди моей презентации. Однако она так и не появилась. Мсье Вэй Мин подписал соглашение, мы пожали друг другу руки в знак успешного сотрудничества наших предприятий. И потом еще мирно пили зеленый чай за светской беседой о мировом экономическом кризисе. Вскоре представители китайского концерна отбыли, вполне довольные тем, что заключили выгодную сделку.

У меня сердце прямо выпрыгивало из груди, я никак не могла успокоиться: такая удача! Тут в офис влетела Сандра, красная, запыхавшаяся, растрепанная. Вне себя от волнения и злости.

— Ни за что не угадаешь, что у меня стряслось, — прошипела она и выругалась. — Мне и Возель напакостил, отложил встречу на полчаса, целых полчаса! Представляешь? Это еще ничего, я бы успела, хотя времени оставалось в обрез. Я все предвидела, все рассчитала заранее, но вдруг — бац! У меня лопнула шина на переднем колесе. Еще один сюрприз! Черт! Что за день такой поганый! Слушай дальше, приключения только начинаются. Какой-то прохожий предложил помочь, мол, сменить покрышку — плевое дело. Пять минут, и все. Нужен только специальный ключ, чтобы снять противоугонное устройство. На дорогих машинах они повсюду. Лишняя возня, а толку нет. «Лучше бы вы, дамочка, купили что подешевле». Я полезла в бардачок, проклиная все на свете: ключа нет. Третий сюрприз меня доконал. Пока я искала ключ, прохожий исчез и сумку мою прихватил! Мразь! Сволочь! Чтоб ему провалиться! Вернулась к Возелю, стала звонить тебе, чтобы ты попыталась застать Вэй Мина в гостинице и предупредила его, что переговоры откладываются. У тебя отключен мобильный. Чем это ты занималась, кстати? По твоей милости я там целый век проторчала как идиотка, слушая дурацкий автоответчик. Пришлось бежать в полицию, так и не дозвонившись. Ведь в сумке остались все мои документы и ключ от квартиры! Гнусный вор мог мигом меня обчистить. Хорошо хоть добрый дежурный дал мне карточку на метро, не то бы я целые сутки топала сюда пешком. Я в полном дерьме! Ни денег, ни мобильного, ни ключей, ни документов. Без сумки я как без рук. А что Вэй Мин? Рвет и мечет? Придется как-то его умаслить, иначе «Бог Отец» покарает нас за грехи. Не повезет, так не повезет. Что ты им всем наврала в мое оправдание?

Она рухнула на стул, совсем обессилев после бешеной гонки. Я набрала в легкие побольше воздуха, готовясь сообщить ей ошеломляющую новость.

— Вэй Мин не согласился перенести переговоры на другое время, так что они состоялись, Сандра. Брежона я не стала просить, ты же не велела к нему обращаться, предупреждала, что он тебя подсиживает, поэтому провела их сама.

— Ты сама провела переговоры с Вэй Мином?! — так и взвилась моя начальница, у ней явно открылось второе дыхание. — Дура несчастная, что ты наделала?! Робертсон очень дорожит этим посредником, а ты посмела его унизить! К самому Вэй Мину послали жалкую секретаршу! Зельда, это скандал! Международный скандал! Ты допустила непростительную ошибку!

Последние слова она произнесла уже спокойно, с глубоким удовлетворением.

«Наконец-то наше восьмое чудо света срезалось. Непростительная ошибка, серьезный промах! Теперь ее вышибут отсюда под зад коленом. Доигралась, милая!» Однако я протянула ей папку с документами, подписанными китайским представителем.

— Нет-нет, Сандра, успокойся. Никакого скандала нет и близко. Вэй Мин не догадался, что я мелкая сошка, последняя спица в колеснице. Он заключил договор с нашей фирмой на вполне приемлемых условиях.

Сандра внимательно прочитала и побледнела.

— У тебя хватило наглости добавить пункт об ограничении сроков выплат, и он это подписал?! Ты и впрямь ненормальная!

Она в ярости швырнула папку на стол и продолжила осыпать меня бранью. Пусть буянит в свое удовольствие! Мы обе отлично знали, что этот раунд выиграла я.

В булочную я летела на крыльях. Мистер Майк уже сидел там, облокотившись о прилавок, и потягивал пиво. Не знаю, что на меня нашло. Я бросилась к нему на шею.

— Мистер Майк, сегодня великий день! Поздравьте меня. Сейчас расскажу все по порядку. Помните, вчера я говорила, что у Сандры намечено две деловые встречи? И что она не пожелала отправить меня к Возелю, хотя он всего лишь давнишний субподрядчик? Пожадничала, не поделилась такой малостью, и вот результат. Ее Бог наказал. Подсекло злополучное стечение обстоятельств. Она задержалась, не смогла приехать, опоздала. Другие переговоры, важные, ответственные, с уважаемым посредником китайского концерна провела я! Я заключила договор с китайцами на самых распрекрасных выгодных условиях! Поверьте, я не хвастаюсь!

Мистер Майк радовался вместе со мной от всей души, угостил меня кофе, пошутил:

— Давай чокнемся за твой успех! Ой, простите, я не хотел, случайно вырвалось, — смутился он.

С этой минуты мы перешли на «ты».

На следующий день я пожинала лавры. Вэй Мин в беседе с Робертсоном упомянул обо мне, назвал «очаровательной» (да-да-да, именно так!) и выразил надежду, что я и впредь буду вести с ним переговоры. «Бог Отец» вызвал меня к себе на седьмое небо, поздравил, поблагодарил.

— Дорогая Зельда, я с первого взгляда понял, что вы особенная, талантливая, не такая, как все. Отныне проходные рутинные обязанности не будут отнимать у вас время. Вы даже не представляете, какую выгоду получит фирма благодаря тому, что вы достигли изменения пункта о выплатах! Вэй Мин — эталон, образец, его примеру последуют остальные. Вы создали прецедент. Раз Вэй Мин принял наши условия, и для других они закон. Мелкие ручьи вольются в широкую реку нашей прибыли.

Робертсон сразу же назначил меня третьим коммерческим директором, теперь я подчинялась ему напрямую, а в остальном обрела полнейшую независимость. Я переехала на другой этаж, мне предоставили собственный кабинет, обещали поручать только ответственную и интересную работу и значительно повысили оклад, само собой.

Настоящее чудо! Вечером, возвращаясь в «Мастерскую», я вспомнила слова медсестры: «Счастливый случай! Судьба улыбнулась вам, мадемуазель». И вновь ощутила угрызения совести. Повышения, как и всего остального, я добилась с помощью лжи, а также череды случайностей и недоразумений. Робертсон радовался моей победе потому, что был уверен: прежде Вэй Мин решительно отвергал пункт об ограничении сроков выплат. На деле все обстояло иначе. Сандра, отсылая китайцу для ознакомления копию договора, боялась осложнений и вообще исключила этот пункт. А Робертсону сказала, будто представитель концерна наотрез отказался обсуждать тему выплат. Так что благодаря хитрости Сандры, сопротивления я не встретила. Моя победа ничтожна.

Да и никакие героические усилия не помогли бы мне так быстро добиться успеха, если бы не моя мнимая амнезия. Разгадка проста: Робертсону хотелось сделать доброе дело.

Хоть я и выбрала угрызения совести вполне сознательно, чтобы начать жизнь заново, с чистого листа, мне не нравилось мошенничать. Судьба вовсе не улыбнулась, я обманула ее, вот и все. Построила свое счастье на их костях.

— Что-то ты приуныла, — всполошился мистер Майк. — Устала, да? Нелегко перепрыгивать через три ступени на служебной лестнице. Перетрудилась, бедная! Или дело в другом? Если тебя те сучки достают, ты только скажи!

Виолетту положили на сохранение вплоть до самых родов. С Сандрой, Леандри и Сарой мы почти не пересекались. Так, иногда встречала их в коридоре. Они смотрели на меня с подчеркнутым отвращением и повсюду распространяли слухи, будто я состою в непозволительной связи с «Богом Отцом». Мне рассказала об этом его секретарша.

— Не обращайте внимания, у них у самих стыда нет. Вам и так досталось — пожар, амнезия, — а они еще добавляют. Зависть все разъедает, как кислота.

Я с головой ушла в работу, полностью сосредоточилась на ней, чтоб ни о чем не думать и ничего не помнить. Но по вечерам меня вновь одолевала тоска и мучила совесть. В «Мастерской» теперь не было спасения от всеобщего внимания. Жан вновь устроил праздник, и все пили шампанское, отмечая мое повышение. Он жал мне руку, твердил, что гордится мной.

— Зельда — вы лучшее, прекраснейшее из наших достижений.

Потом спрашивал с беспокойством:

— Неужели у вас по-прежнему нет никаких воспоминаний?

Предлагал обратиться к лучшим специалистам.

— Зельда, для вас мы ничего не пожалеем. Один американский врач разработал новый подход к преодолению амнезии, причем весьма многообещающий.

Настаивал на моем участии в общей жизни.

— Вскоре у нас начнутся лекции по истории культуры. Вам просто необходимо на них присутствовать. Восстановить базовые познания, заново открыть для себя искусство.

Я задыхалась от преизбытка его заботы и тепла. Не знала, что меня мучает больше: мое самозванство или возрастающее, подавляющее, навязчивое присутствие Жана. В «Мастерской» он казался вездесущим, постоянно брал меня под руку, обнимал за плечи, водил по всем помещениям, словно хотел похвастаться мной перед всеми.

Других, наоборот, моя слава начинала раздражать. Особенно Сильви. Когда она передавала мне документы, я чувствовала на себе ее взгляд, подозрительный, пронизывающий. Будто Сильви догадывалась о подлоге и пыталась вывести меня на чистую воду.

Как-то раз я пожаловалась на нее мистеру Майку.

— Она неплохая, — вступился он за Сильви. — Просто старая прислужница, влюбленная в священника. А священник смотрит на тебя как на знаменье божье. Вот она и злится…

— Они оба ошибаются, это-то меня и беспокоит.

— Не ошибаются, ты и вправду чудесная. В огне не сгорела, о камень не расшиблась, все позабыла, а такую головоломку решила. Ты из бездны вынырнула. За тобой никто не угонится.

— Ты тоже из бездны вынырнул.

Он вдруг помрачнел и умолк.

— Не из такой, поверь.

С некоторых пор я стала приходить по вечерам к нему в комнату, особенно если днем не удавалось встретиться в булочной. Ведь я все чаще обедала с Робертсоном или с нашими деловыми партнерами.

Мистер Майк стал моим первым настоящим другом. Старый Канарек и школьные подружки не в счет. На следующий день после той, давней трагедии девчонки стали шарахаться от меня. Наверное, родители так их настроили. Не разрешали со мной играть.

Мистер Майк непохож на других. С ним не нужно притворяться, умничать, применять обходные маневры. Он говорит то, что думает, причем говорит и думает искренне, без затей. Язык у него забавный. То армейское прошлое всплывет, то уличный опыт, то простонародный юмор. «Попал под обстрел». «Торчок-сморчок». «Как в лужу пернул». Нам обоим выпало счастье начать жизнь заново, так что мы понимали друг друга. Мне с ним было легко, а ему — со мной. Остальные заставляли нас напрягаться, тянуться, вставать на цыпочки, оправдывать надежды, возложенные на нас, таких незначительных и невзрачных.

Ему первому я объявила о своем решении.

— Хочешь снять квартиру?

— Да, денег у меня хватит. А здесь мне трудно дышать. Я будто в западне. Кажется, что за мной следят днем и ночью. Хочется вольной спокойной жизни, без оглядки на чужих людей.

Мистер Майк сомневался, что я поступаю разумно. Считал, что я преувеличиваю. Ведь он не знал, каких усилий мне стоит постоянная ложь, необходимость замалчивать, прятать свои воспоминания, привычки, пристрастия.

— Без тебя «Мастерская» опустеет.

— Ничего подобного. Моя комната куда нужнее другим пострадавшим. Занимать ее нечестно по отношению к ним.

— Это Жан тебе сказал?

Нет, конечно, не Жан. Сильви. Я встретила ее вчера в холле, куда спустилась, чтобы купить в автомате бутылку воды.

— Зельда, хочу еще раз поздравить вас с назначением коммерческим директором у Робертсона. Потрясающее достижение! Мы рады за вас, и нам очень жаль, что вы нас покидаете.

— В смысле?

— Рано или поздно из «Мастерской» уходят все нуждающиеся. Вернее, перестают в нас нуждаться. Мы даем лишь временное пристанище. Расставаться всегда мучительно, к людям привязываешься, привыкаешь. Однако птенец с окрепшими крыльями улетает из гнезда. Освобождает место другим птенцам. Если бы вы знали, сколько просьб о помощи мы получаем!

Я догадывалась, что ею движет не только сострадание к ближним, но вместе с тем она была права. Да и мне самой хотелось свободы, что верно, то верно.

— Я согласна с вами, Сильви. Завтра же начну подыскивать жилье.

Мистер Майк допил пиво и тяжело вздохнул.

— Я буду скучать по тебе.

Я чмокнула его в щеку.

— Я не дам тебе соскучиться. Мы будем по-прежнему встречаться каждый день в булочной. Если ты, конечно, не придушишь свою несчастную матушку. Но ведь и это — повод для встречи. Я приду и помогу тебе спрятать труп. Так и знай!

— Я тоже тебя не оставлю. Помогу перебраться.

Мистер Майк криво улыбнулся, неловко поцеловал меня в лоб, отряхнул свой пиджак. Я еще никогда не видела его таким грустным. Он растрогал меня до слез.

Мистер Майк

Мне всего привалило поровну, и счастья, и беды. Счастье в том, что Малютка ко мне привязалась. А беда, что настала пора прощаться. И город, и жизнь — все нас теперь разделяет. Я ничего другого и не ждал, ясен пень, так и должно быть. Да и ей, бедняжке, в «Мастерской» неуютно, вечно она стремается, оглядывается. Амнезия с человеком и не такое делает. Помню, у одного парня после контузии и осколочного в голову тоже память отшибло напрочь. Мерещилась ему всякая хрень, голоса, мелодии, шумы какие-то. Совсем крышан поехал. Док три недели с ним возился, а потом в психушку сдал. Там его «ксанаксом» накачали, голоса-то и стихли. И никакого больше радио в башке.

Малютка меня в щеку поцеловала, посмотрела прямо в глаза.

— Мистер Майк, — говорит, — я и не знала, что такие, как ты, бывают на свете. Неужели же я тебя брошу?

Прямо вот так и сказала, ну, типа такого. У меня от этих слов прямо кровь закипела. Но я вида не подал, наступил на горло собственной песне, она и не заметила ничего. Только предложил ей помощь с переездом, и все.

Зато Жан разбушевался не на шутку. То есть Малютке он тоже ни слова поперек не сказал, будто ему до лампочки, а вот мы с Сильви огребли по полной. Как завопит: «Мер-р-ртен! Майк!» Как набросится, как начнет слюной брызгать и словно щенят мордой возить…

Целый час мозги клевал. Мол, невежды мы, лентяи и слюнтяи, упустили, проморгали, не уберегли ребенка. Меня-то, честно говоря, не за что было бодать. Я свою часть соглашения исполнил от и до. Наизнанку вывернулся, выше головы прыгнул. Однако боссу не возражал, помалкивал и кивал с сокрушенным видом. Нужно же и ему выпустить пар. Не мне его судить, он тут главный и мой благодетель к тому же.

Я лишь об одном отважился спросить. Продолжать мне Малютку пасти или пусть на новом месте сама разбирается? Жан на меня руками замахал.

— Ты что, спятил? Следи за ней, следи еще усердней! У тебя все те же обязанности. Мы с мамзелью не закончили, она по-прежнему у нас на попечении, хоть и возомнила о себе невесть что. Не понимает, что не готова еще жить одна, не видит, сколько опасностей кругом. Проклятая амнезия! Нельзя ее отпускать на волю волн без спасательного круга. Память так запросто к ней не вернется. Следи, оберегай, глаз с нее не спускай!

— Чего он убивается? Избавились от этой выскочки, и слава богу! — ворчала вечером Сильви у себя в спальне. — Меня она во как достала! Тоже мне, пуп Земли! Ни кожи, ни рожи, один курносый нос.

— Нет, носик у нее что надо, это ты зря.

— Не в том дело. Зельда — вылитая мадам Харт, покойница. Прими, Господи, ее душу. Я когда нанялась, Жан был уже вдовый. Но я фотографии видела: сходство несомненное. Как просто стать любимицей, ты подумай, а? Ну ее совсем, жену эту мертвую, еще явится! Свят-свят-свят!

— Рано радуешься, лапа. Ты Зельду как пить дать увидишь, и не однажды. Раз в неделю Жан ей велел являться на курсы повышения культурного уровня.

— Басня Лафонтена «Ку-кукушка и павлин». Цирк! Вот уж поржем!

— Не въехал. Повтори!

Она засмеялась, довольная, что так клево пошутила.

— Ты что, про кукушек не слыхал? Они еще свои яйца в чужие гнезда подкладывают. А мадам Ламбер я называю кукушкой, потому что она совсем «ку-ку». Сколько же с ней возни! Долги отдаем, приходится. Зато за Зельдой не заржавеет, чистую прибыль получим, вот увидишь! Удачная инвестиция.

— Какую еще прибыль? — испугался я. — Что за инвестиция?

— Ты дурак или прикидываешься? — нахмурилась она. — Мы общество взаимопомощи, соображаешь? Помогаем друг другу, да? Иначе мигом прогорим. Тебе дали, ты вернул. По-другому не получается. Мы с тобой — иная статья. Мы в «Мастерской» сотрудники, работники. А нуждающиеся нам кругом должны за свое чудесное избавление, исцеление, новую жизнь. Все эти чудеса недешево обходятся. Вот и плати за них деньгами и чем еще сможешь. Жан — не миллионер и деньги не печатает. На одни пожертвования сыт не будешь, хотя многие не скупятся, что правда, то правда.

— У системы своя логика, все ясно, — поразмыслив, сказал я. — Идея проста как апельсин. Берешь в долг, возвращаешь с процентами. Бесплатный сыр только в мышеловке. Однажды Жан, или ты, или кто другой заявится к Зельде со счетом на кругленькую сумму…

Сильви, как всегда, укоризненно покачала головой.

— Что ты за человек? Вечно всем недоволен, все тебе не так, все не то. Да каким еще тоном произнес: «Все ясно!» Успокойся, никто ей счет не пришлет. Речь о простой благодарности, вполне естественной и понятной. Ты хоть знаешь, скольких утопающих мы вытащили? Скольких умирающих в пустыне напоили? Потом они по доброй воле делятся с другими тем, что получили не без нашей помощи. И счастливы! Колесо вертится. Все довольны. Пойми! Жан — гений. Его идея неподражаема. Угадай, что было с Робертсоном десять лет назад?

— Понял. Он нанял Зельду, потому что задолжал Жану. А я-то думал, что они друзья…

— Мы все тут больше, чем друзья. Гляди, как складно вышло! Робертсону досталась превосходная сотрудница, Зельде — место под солнцем и достойная цель. Проигравших нет.

— Выигрыш немного подтасовали. Фортуне помогли.

— Повторяю: мы все помогаем друг другу. Отчего бы не подправить божий план? Греха в этом никакого. Жан никогда бы не подсунул Зельду Робертсону, если б не был уверен, что ее место именно там. Ошибись он в ней, не справься девчонка с задачей — Робертсон уволил бы ее, и все дела. Тогда Жан по своим каналам нашел бы ей другую работу, по способностям. В «Мастерской» самозванцев нет, учти! Почти нет. Порой залетает, конечно, какая-нибудь ку-кукушка. Помни: тебе крупно повезло. Без нас тебе бы из ямы не выбраться. Так и помер бы от цирроза печени в своем распрекрасном подъезде. А в «Мастерской» и от выпивки отвык, и обществу полезен, и уважение коллег заслужил. Любая система несовершенна, нечего всех подряд критиковать и подозревать Бог знает в чем. — Она положила мне голову на плечо и ласково проворковала: — Оставим это. Поговорим о чем-нибудь другом. Я одну такую штуку знаю, хочешь покажу?

Но у меня аппетит пропал.

— Завтра покажешь, лапа. Пойду-ка я прогуляюсь.

Сильви обиженно завернулась в цветочную простыню.

Мне нужно было проветриться, обмозговать всю эту хрень — взаимопомощь, гениальный план, фигову тучу тех, кто обязан Жану… Гигантский пазл, а я его малюсенькая частица. Жан — мужик башковитый, согласен. И неплохой. Однако на душе у меня кошки скребли. Что-то не так с вашей «Мастерской», ребята!

Вдруг меня осенило. Я резко развернулся, помчался к Сильви, позвонил в дверь. Она открыла в халатике на голое тело.

— Слушай! — говорю. — А когда народ узнает, что ему от вас никуда не деться? В «Мастерской» ведь не сразу об этом скажут. Вот в чем засада. Есть какая-то определенная такса? Или вы долг на глазок измеряете? Они вообще понимают, каким способом латают их дыры? Или так и умрут в святом неведении, не вдаваясь в детали? Догадываются, что все чудеса — ловкость рук, не более?

— Хватит! — оборвала меня Сильви. — Ловкость рук… Скажешь тоже! Вечно ты преувеличиваешь. Много знаешь — плохо спишь. Правда — вещь неудобная, не каждому нужна, уж поверь. А ты подписку давал о неразглашении, помнишь? Так что держи язык за зубами. Сам посуди: если тебя тащат на веревке из пропасти, будет тебя волновать, из чего сплетена веревка? То-то же. — Она вдруг схватила меня за ворот и приблизилась вплотную. — Тебе, мистер Майк, заранее рассказали все правила игры. Про ловкость рук ты знал, когда контракт подписывал. Скажешь нет? Поздно щелкать клювом.

Сильви права. Никто меня сюда силком не затаскивал. Сам пришел, сам подписал. Знал, на что иду, и не слишком собой гордился. Однако поначалу совесть меня не особо грызла. Захотелось пожить в тепле и сытости, чтобы все вокруг уважали, а не плевали в морду.

Сильви права. Подправить божий план — не грех. А помочь ближнему — уж тем более. Что стало бы с Малюткой, если б Жан не привел ее в «Мастерскую»? Давно бы с моста сиганула, как из окна при пожаре.

Сильви права. Любая система несовершенна. Эта по крайней мере скрипит помаленьку — колесики смазаны, крутятся. Рука руку моет. Как говорила моя бабуля: «Не разбив яиц, омлет не приготовишь».

— Прости, лапа. Меня и впрямь занесло. Больше не буду. Молчу. Пойду, раздавлю пару банок пиваса и на боковую. Спокойной ночи.

— Так-то лучше. Пей на здоровье. Завтра в «Мастерской» увидимся, пока.

Шел я к ближайшей пивной, а сам думал, думал, думал, вспоминал. Торчок-сморчок, приятель его с трубой, щека на мокром холодном асфальте, грязная котельная, чистюля Натали, свист пуль, камуфляж в крови, бабуля моя в дурацких штанах в цветочек, комната в «Мастерской»… Какой счастливой прибежала ко мне Малютка от китайца Вэй Мина! Как радовалась, что квартиру нашла!

— Мистер Майк, теперь я свободна! Свободна! — пела моя пташка во все горло.

Нет, оно того стоило. Не о чем переживать.

Мариэтта

Первое время я по привычке просыпалась среди ночи в холодном поту. Трудно избавиться от многолетнего страха, отчаяния, беспокойства. Но потом вспоминала, что жизнь у меня наладилась, все хорошо, и снова засыпала. Все изменилось — как по волшебству. Словно тот несчастный случай, шок, резкий сбой — никак не подберу подходящее слово для пощечины Зебрански — парадоксальным образом привел в порядок часовой механизм моего существования. Ученики прекратили надо мной издеваться, сыновья стали вдруг ответственными и взрослыми, даже Шарль, чьих сарказмов я боялась по-прежнему, не говорил ничего неприятного. Просто удивительно!

Иногда я думала: «Не ревнует ли муж меня к Жану?» Наверное, его настораживало, что я провожу много времени в обществе мужчины, которого он и в глаза не видел.

Я вернулась в «Мастерскую» после того, как неделю проработала в коллеже безо всяких проблем. Не знала, как выразить Жану глубочайшую признательность. А он даже не удивился.

— Вот видите, я же говорил. Пусть этот случай послужит уроком и вам, и всем остальным. Вы больше не позволите подавлять вас, унижать, порабощать. А они научатся уважению и чуткости. Наконец-то вы стали собой, Мариэтта! Очень рад за вас. Тем более что вы активно сопротивлялись лечению и не верили мне.

Теперь я в этом искренне раскаивалась. Жан — необыкновенный, исключительный человек. Он изменил мою жизнь, сделал меня сильной и стойкой. Сумел обратить ситуацию, которая, казалось бы, безвозвратно меня погубила, мне же на пользу. Вернул уверенность в будущем, в себе, в своих способностях и возможностях.

— Кстати, я больше не боюсь Зебрански, мне даже жаль его. Вовсе он не злой гений, не манипулятор-психопат, а глупый дурной мальчишка, только и всего. Настал его черед испытывать нешуточный страх передо мной. На уроке он сидит, склонив голову над тетрадью, тише воды ниже травы. Внимательно слушает, а затем выскальзывает из класса, неслышно, по стеночке, едва прозвонит звонок. Надо сказать, я трудилась не зря. Мы мгновенно наверстали упущенное, одолели всю программу до конца и успешно готовимся к экзаменам. Само собой, лентяи, растяпы и шуты не исчезли враз, куда же без них! Однако жаловаться смешно и дико. Наконец-то моя мечта осуществилась: нормальный класс, налаженный учебный процесс, радости и горести вперемешку.

— Все очень просто, — подытожил Жан. — Вы изменились, они изменились. Нужно было пройти этот долгий путь, чтобы преодолеть конфликт. К тому же раньше вы многое преувеличивали из-за своей депрессии.

Обновленная, бодрая, энергичная, я с увлечением начала читать бесплатные лекции в «Мастерской». В зале собиралось около двух десятков взрослых с разным уровнем образования. Приходила и Зельда Марин. Какое-то время мы жили с ней здесь по соседству, но, к сожалению, не общались. Естественно, я знала ее историю: пожар, амнезия, блестящий взлет в фирме, куда устроил ее Жан.

С первого семинара я заметила, насколько Зельда отличается от остальных. Она мало говорила. Слушала вдумчиво, но иногда ее взгляд становился рассеянным, девушка явно витала где-то далеко-далеко. В такие минуты ее было жалко. Как страшно носиться по морю без руля и ветрил…

Тихая, вежливая, приветливая. Мне хотелось обнять ее, приласкать как дочку, которой у меня не было. Хотелось непременно помочь ей, тем более что Жан очень рассчитывал на мои лекции, надеялся, что какой-нибудь сюжет или образ вернет Зельде память. Так что я старалась изо всех сил, чтобы не подвести его, не разочаровать.

В какой-то момент Жан решил, что тоже прочтет несколько лекций. Я обрадовалась несказанно. Мы очень с ним подружились, пока вместе продумывали и готовили этот курс. Он не пропустил ни одного занятия: то слушал меня, то говорил сам. Я поймала себя на том, что увлечена им. Не могла дождаться, когда же мы встретимся вновь. Стоило ему войти, подняться на кафедру, сесть рядом со мной, случайно коснуться моей руки — у меня замирало сердце. А если Жан обращался ко мне при слушателях, просил что-то пояснить, высказать свое мнение — я не помнила себя от волнения. Да, я влюбилась…

Я ни за что не призналась бы в этом ни ему, ни самой себе, если бы не Сильви. Я слишком им восхищалась, а потому и вообразить не могла, что роман между мной и Жаном возможен. Но однажды мы с Сильви задержались в «Мастерской» до позднего вечера, вместе вышли, и я попросила, несмотря на неурочный час, передать Жану план следующей лекции. Она кисло на меня посмотрела:

— Вы уверены, что план лекции так уж важен? По-моему, его на занятиях интересует нечто другое. Догадываетесь, о чем я?

От неожиданности у меня подкосились ноги, я рухнула на каменную скамейку у дверей «Мастерской». «Догадываетесь, о чем я?»

Боже, нет, тысячу раз нет, я ни о чем не догадывалась, слепая дура!

Хотя во время наших прогулок он ласково брал меня под руку, называл красавицей, терпеливо выслушивал… Мне и в голову не могло прийти, что такой одаренный человек обратил внимание на заурядную, ничем не примечательную женщину вроде меня!

«Догадываетесь, о чем я?» Сильви открыла мне глаза. Ясно как день: Жан затеял эти лекции ради меня, чтобы проводить больше времени со мной, чтобы нас с ним объединяло общее дело. Она проговорилась случайно и сразу же пожалела об этом. Но было поздно: отныне я знала о его чувствах. Ей они не давали покоя. Сильви хотела бы оказаться на моем месте, злилась, ревновала, завидовала. С какой ненавистью она посмотрела на мою полную грудь! Наверное, подумала: «Стерва неплохо сохранилась, чтоб ей провалиться!»

Вернувшись домой, я думала только о Жане. Вспоминала, как он погладил меня по голове. Видела золотые блики в его карих глазах. Слышала негромкий глуховатый голос. Как проникновенно он сказал тогда: «Мы научим вас радоваться каждому дню, каждому мгновению». Глубокий тайный смысл этих слов открылся мне наконец.

Красивым Жана не назовешь. Встретив его на улице, ни одна женщина не обернется и не посмотрит ему вслед. Но когда он говорит, возникает мощнейшее магнитное поле, властно подчиняющее себе, не отпускающее. С Жаном никто не сравнится!

— Ты какая-то рассеянная сегодня, — проворчал за ужином Шарль. — Не слышишь, когда к тебе обращаются. Что с тобой? Мы с мальчишками тебе надоели? Так и скажи! Мы отстанем.

С тех пор как я вернулась, мы с мужем сохраняли нейтралитет. Шарль старался быть на удивление милым. Ни оскорбительных замечаний, ни скабрезных шуточек. Должно быть, он растерялся, почувствовав мое полнейшее равнодушие. Не знал, как себя вести, что сделать, чтобы заполучить прежнюю власть надо мной.

Его тоже одолевала ревность. Он не мог не заметить, как старательно я наряжаюсь и крашусь, уходя в «Мастерскую».

Мне же не давали покоя слова Сильви. Жан стал средоточием всех моих помыслов и чаяний. Я заранее готовилась к субботней лекции. Тщательно подбирала одежду, продумывала каждое выражение, каждый термин.

Я поощряла Жана к решительным действиям всевозможными скрытыми подтекстами. Специально говорила о сближении Востока и Запада или о хиппи, которые проповедовали свободную любовь. «Стремление к независимости», «законные требования развивающихся народов», «преодоление предрассудков», «родство душ», «брожение умов» — я повторяла все это вкрадчиво, со значением глядя ему в глаза. Он не мог не понять столь откровенных признаний. Я всячески старалась ему понравиться, раздуть огонь в его сердце. И в то же время понимала, что нужно набраться терпения: скромному и порядочному человеку трудно признаться в своих чувствах. К замужней женщине в особенности.

Так прошло две недели. Внезапно события начали развиваться с немыслимой скоростью. Как-то раз я зашла к нему в кабинет и увидела, что Жан ходит взад-вперед, скрестив руки на груди, с недовольным озабоченным видом.