Султан и его гарем Борн Георг

– Вот видишь, милое мое дитя, – сказала она ему, – твой отец богат, он принц, и он, верно, уже давно скучает о тебе и только не может найти тебя. Но как обрадуется он, если ты теперь вернешься к нему, и ты, как принц, будешь жить в довольстве и счастье. Каждое твое желание будет исполнено, и у тебя будут слуги, которые станут тебе повиноваться.

– И никто не будет больше преследовать меня?

– Никто, ты будешь жить в роскошном конаке.

– Ах, это прекрасно!

– Ты будешь играть в парке, а отец твой будет ласкать тебя, – продолжала Реция.

– Но тебя не будет со мной, – проговорил, вспомнив, Саладин.

– Я должна уйти. Пойдем, я отведу тебя к отцу.

Мальчик беспрекословно последовал за Рецией, он был уверен в любви той, которая столько времени заменяла ему мать. Они вышли из пустой лодки на берег и отыскали каик, где еще был лодочник, который и перевез их на противоположный берег.

Реция знала, что принц жил в своем маленьком дворце на этой стороне Босфора, и немедленно отправилась туда с Саладином.

Ночь давно уже наступила. Все еще шел мелкий, холодный дождь. Чуть брезжил сероватый утренний свет, но на востоке уже начинала загораться заря.

Саладин безразлично шел за Рецией, которая вела его за руку, глаза его совершенно смыкались от усталости.

Но вот они пришли к парку. Одна из беседок не была заперта. Реция вошла в нее с Саладином. Должно быть, богатый владелец ее забыл запереть дверь. В беседке было много диванов. Реция заперла дверь, уложила спать Саладина, потом легла и сама.

Освежительный сон на несколько часов заставил их забыть все невзгоды. Яркое солнце разбудило Рецию. Она мигом вскочила. Но никто еще не входил в беседку. Она разбудила Саладина и вместе с ним покинула свое ночное убежище. Поблизости они нашли цистерну, где и освежились свежей, холодной водой. Затем Реция повела мальчика к маленькому дворцу принца Мурада.

В караульне она велела доложить о себе: слуга провел в нижние покои рядом с галереей: там гордый, важный человек, которого слуга назвал муширом Чиосси, взял от нее мальчика и отпустил ее.

Реция, решив, что отцовский дворец лучшее убежище для Саладина, простилась с ним, что, впрочем, нелегко ей было сделать, так как маленький принц ни за что не хотел отпускать ее, и поспешно удалилась.

Во дворе она забеспокоилась, что следовало бы ей отдать ребенка самому принцу Мураду; она вернулась, чтобы увидеть самого принца, но прислуга не допустила ее.

Это еще более увеличило беспокойство и недоверие Реции, сильно тревожившейся за Саладина. Как ни слаба была она, тем не менее решилась остаться вблизи дворца и подождать, что будет с Саладином.

Знатный, гордый, молчаливый мушир невольно возбуждал в ней недоверие, которое еще более возросло с тех пор, как она оставила дворец.

Реция села на дерновую скамью в тени дерева близ дороги, откуда она хорошо могла видеть ворота, вделанные в стену, окружавшую двор и парк дворца.

У проходившего мимо разносчика она купила несколько фиников, утолила голод и предалась своим мыслям. Тоска о Сади гнала ее прочь из Константинополя, она должна была следовать за ним, она должна была непременно увидеть его.

Несколько часов спустя ворота открылись, Реция поспешила туда. У подъезда стоял экипаж. Из него вышел довольно полный господин лет тридцати с черными жидкими бакенбардами и усами, в европейском костюме, только на голове была надета пунцовая чалма. На лице его заметно было страдание. Это, должно быть, был принц Мурад. За ним следовал тот господин, который взял от нее ребенка и которого слуги называли муширом Чиосси.

Реция подошла к карете. При виде ее мушир побледнел и взорами искал слуг, чтобы приказать им прогнать ее.

– Принц Мурад! – воскликнула закрытая покрывалом Реция.

Изумленный принц повернулся к девушке и, приняв ее за просительницу, бросил ей несколько золотых монет. Но Реция не подняла их и продолжала:

– Принц Мурад! Дочь Альманзора сегодня привела к тебе во дворец сына твоего, принца Саладина, и отдала его этому муширу, – прибавила она, указывая на Чиосси.

Принц Мурад удивленным и вопросительным взглядом обратился к Чиосси.

– Где мой сын? Правду говорит эта девушка? – вскричал он.

– Точно так, ваше императорское высочество, – отвечал с поклоном мушир, меняясь в лице. – Маленький принц находится во дворце.

– И никто не известил меня об этом? Никто не привел ко мне принца Саладина?

– Об этом, вероятно, забыли, ваше императорское высочество.

– Как! Забыли передать отцу его ребенка? – запальчиво спросил всегда хладнокровный, почти флегматичный принц и немедленно вернулся во дворец. – Я тоже когда-нибудь забуду награждать своих слуг! Это неслыханное дело! Где мой сын?

Чиосси был вынужден отвести маленького принца к отцу. О Реции более никто не заботился. Но она достигла своей цели – отдала Саладина принцу и, успокоенная, покинула дворец. Когда через некоторое время принц Мурад вспомнил о дочери Альманзора и Саладин с несколькими слугами бросился во двор, чтобы позвать Рецию к своей матери, кадыне, жене принца, она была уже далеко.

Она велела лодочнику перевезти себя на другой берег и отправилась в путь отыскивать своего Сади. Но ноги ее скоро устали, и к вечеру, пройдя значительное расстояние, она почувствовала, что слишком поздно пришла ей мысль следовать за мужем: невыразимая усталость одолевала ее. Она была на холме, далеко за предместьем Скутари. Поблизости было разбросано несколько бедных хижин. Здесь жили обнищавшие или выселенные из города мастеровые. Они сами построили себе эти жалкие, покривившиеся набок деревянные хижины и занимались кто выделкой циновок, туфель, кто починкой посуды. Работу свою они сбывали в город и тем обеспечивали себе скудное пропитание.

Реция взглянула на хижины – ее так и влекло туда, она нуждалась в людской помощи перед наступлением холодной ночи. Но она не могла идти далее и упала возле дороги. Начинало быстро темнеть. Смертельный страх овладел несчастной женщиной, она была одна в этом уединенном месте, вдали от людей.

Она звала, но никто не приходил, бедняжке казалось, что она умирает, она плотнее завернулась в свою теплую одежду и прислонилась к дереву. Темнота совершенно скрывала ее, слышны были только ее тихие вопли и стоны.

В это позднее время одна горбатая старуха возвращалась из города, где она продала работу своего мужа, старого башмачника Гафиза, и выручила за это немного денег. В веселом расположении духа, гордо побрякивая монетами, шла она к своей покривившейся хижине, где вела свое жалкое существование вместе с мужем.

Старая Макусса и Гафиз были родом из Персии, но уже с давних пор жили в Константинополе. Сначала они были довольно зажиточны, имели отличный дом, но всевозможные несчастья мало-помалу разорили их, и старый Гафиз сделался башмачником.

Но это нисколько не уменьшило его добросердечия, веселого нрава и страсти к стихотворству. Сидя в своей жалкой хижине и молотком вколачивая сапожные гвоздики, он сочинял в такт какие-нибудь стихи. Когда же Макусса бранилась, что случалось очень часто, так как она никак не могла привыкнуть к своей бедственной жизни, Гафиз сейчас же сочинял на нее стихи и был очень доволен, если они ему удавались.

Эта странная чета была еще самая почтенная между обитателями маленьких хижин, хотя старая Макусса в последнее время и не пренебрегала никакими средствами для приобретения денег. Гафиз был и малым доволен, он никогда не говорил ни о своей прежней зажиточности, ни о своем несчастии и терпеливо переносил свою участь, не ропща даже в тех случаях, когда ему приходилось голодать. В свое утешение он сочинил на этот случай опять-таки стихи:

Итак, старая Макусса возвращалась этой дорогой и, услышав тихие стоны, пошла к месту, откуда они выходили, чтобы узнать, в чем дело. Не будь она в веселом настроении благодаря полученным деньгам, она не сделала бы этого и равнодушно прошла бы мимо, так как чувство сострадания к ближнему она потеряла с тех пор, как сама стала бедна.

Как бы то ни было, она подошла к деревьям и там нашла Рецию, которая только что произвела на свет мальчика.

– Здесь, на дороге! – в ужасе воскликнула старуха, оказав необходимую помощь молодой матери. – Что это значит? Как попала ты сюда?

Реция рассказала ей, как она собиралась следовать за благородным и храбрым Сади-беем, но внезапно, охваченная болью, упала здесь, на дороге.

– Сади-бей? – спросила старуха с возрастающим интересом. – Так ты жена Сади-бея?

– Да, но он далеко отсюда! И теперь мне негде даже преклонить голову!

– И еще с ребенком! Этого быть не должно, ты будешь иметь приют! У тебя будет что поесть, и малютке сделано все необходимое, – продолжала Макусса, рассчитывавшая на богатую награду от молодого офицера. – Я сейчас схожу за Гафизом, чтобы он помог мне довести тебя вместе с ребенком в нашу хижину!

– О, неужели ты это сделаешь? – спросила Реция со слезами радости и надежды, что ее новорожденный ребенок не останется на дворе в эту холодную, неприветливую ночь.

– Непременно! Иначе и быть не может, – отвечала старуха и хотела идти в свою хижину за Гафизом.

– Постой, – попросила Реция, с трудом поднимаясь на ноги. – Я могу идти, я пойду с тобой.

– Тем лучше! Дай мне ребенка, Реция, я понесу его.

По дороге Макусса рассказала Реции, как зовут ее и мужа, упомянула, что он башмачник, и была очень довольна, когда та сунула ей в руку остаток своего небольшого капитала в награду за ее услуги.

– Это лишнее. Сади, вернувшись, может заплатить мне за все издержки, – сказала она, однако охотно взяла деньги.

Реция рассказала ей, что она дочь Альманзора, что, кроме Сади, у нее нет никого на свете, и через четверть часа Макусса так хорошо ознакомилась со всеми обстоятельствами жизни Реции, как будто бы знала ее в продолжение многих лет. Она заботливо несла ребенка, завернув его в свое платье, а Реция, собрав последние силы, следовала за нею. Свою странную находку на дороге старуха считала счастливым случаем: она была твердо уверена, что вернувшийся офицер сторицею вознаградит за все ее труды и заботы.

Наконец кое-как добрались они до хижины, где было уже тихо и темно. Старый Гафиз, соблюдая экономию в освещении, уже лег спать. Дверь оставалась незапертой.

– Пойдем, пойдем же, Реция! – кричала старуха и первая вошла в хижину, состоявшую из двух комнат. В первой на соломенной постели лежал Гафиз и при виде посетителей удивленно поднялся с места.

– Опять гости? – спросил он, но в темноте никак не мог разглядеть, кто там пришел с его женой. – Кого еще ведешь ты с собою?

Макусса в коротких словах рассказала ему о случившемся. Тогда Гафиз поспешно оделся в свой старый кафтан и засветил огонь.

– Милости просим! – приветствовал он Рецию и, улыбаясь, смотрел на маленького новорожденного мальчика, для которого Макусса тотчас же стала приготовлять ванну. – Славный маленький мальчик. Этого я и не представлял! Свари молодой госпоже супу, Макусса!

– Да, да! Одно за другим! – отвечала та и принялась стряпать на плохом очаге, стоявшем в углу комнаты.

– Я же покамест приготовлю для молодой мамы постель из свежей маисовой соломы, – хлопотал Гафиз. – И то благодать, что удается и на соломе спать! – проговорил он про себя в рифму.

– Ах, да, пожалуйста, приготовьте мне постель, я так устала! – созналась Реция, которая едва стояла на ногах, да к тому же держала ребенка, кричавшего своим нежным голоском.

Гафиз отправился в соседнюю комнату и там приготовил постель для Реции. При этом он качал головой от удивления на свою жену, которая вдруг стала так сострадательна, что приняла к себе молодую мать с ребенком. Этого с ней никогда еще не случалось.

Присутствие Реции с ребенком в доме старого башмачника, нарушив вечное однообразие его жалкой жизни, приносило ему развлечение и удовольствие. Он сам устал, была уже поздняя ночь, однако он не ограничился устройством постели; когда Реция уже легла, он послал жену покормить бедную, слабую мать, а сам принялся делать ванну ребенку. С трогательной заботливостью взял он его на руки и выкупал сам.

– Старик и дитя – близкая родня, – бормотал он, улыбаясь, так как мальчик спокойно выносил всю эту процедуру, как будто бы добрый старик доставлял ему удовольствие. И действительно, трогательную картину представлял старый башмачник, возившийся с малюткой.

Наконец мать и сын успокоились, и тогда только легли Гафиз и Макусса.

Реция свободно вздохнула, она лежала, держа на груди свое дитя, под гостеприимной кровлей добрых людей, здесь она была в безопасности от своих преследователей, здесь она могла спокойно ожидать возвращения Сади, отца ее ребенка, и с блаженной улыбкой представляла себе ту минуту, когда покажет вернувшемуся отцу его сына, сладкий залог их любви.

Под впечатлением этих мыслей и образов бедная страдалица заснула; благодетельный сон отрадно подействовал на нее после всех тревог этого дня и прошлой ночи, тем более что в объятиях у нее лежало ее дитя.

Рано утром проснулась Макусса и с удивительною заботливостью принялась ухаживать за случайно попавшими в ее руки питомцами, так что старый Гафиз не мог надивиться этому.

– Она чует деньги, – бормотал он, улыбаясь. Рано сел он за работу, но как можно осторожнее принялся за дело, чтобы не разбудить спящих в соседней комнате Рецию и ребенка. – Если моя старуха держит ее, значит, она чует деньги, ибо ничего нет для нее на свете, что она любила бы так, как деньги!

Мать и сын отлично чувствовали себя под гостеприимным кровом этой хижины, окруженные нежным, заботливым уходом добрых людей. Реция вскоре могла встать с постели. Малютка был ее утехой и гордостью, и она с блаженной улыбкой утверждала, что он был уже вылитый отец.

Старик часто качал ребенка на руках. Макусса стряпала для молодой матери и ухаживала за нею. Проходили дни за днями, неделя за неделей, а Реция с сыном все еще спокойно жили в хижине старого башмачника.

Но вот однажды к старому Гафизу пришел его знакомый и рассказал, что на следующий день будет праздноваться торжественный въезд пленной Кровавой Невесты и офицеров Зоры-бея и Сади-бея, вернувшихся победителями.

Услыша эти слова, Реция побледнела от радостного волнения и испуга.

– Сади-бей! – воскликнула она. – Он вернулся победителем!

При этом известии старая Макусса оскалила зубы от удовольствия.

– Вот видишь, – сказала она, – теперь наступили твои красные деньки. Он возвращается назад, да еще победителем! Как рад он будет увидеть тебя и своего сына!

– Ах, я-то как обрадуюсь ему!

– В толпу на въезде ты не должна ходить, Реция. Что скажет Сади, увидя тебя в толпе!

– А как бы мне хотелось, Макусса, видеть его на блестящем празднике, гордо сидящим на коне!

– Еще увидим, он ли это, его ли будет радостными криками приветствовать народ! Пусть пойдет туда мой муж, он, кстати, узнает, где живет Сади-бей и имеет ли он снова конак здесь, в Стамбуле. Гафиз скажет ему, где он может найти свою кадыню и сына, – уговаривала ее старая Макусса; она ни за что не хотела отпускать Рецию одну с ребенком, боясь лишиться награды от ее мужа. Она решила, что лучше будет, если Сади-бей прямо из их хижины получит свою жену и сына, тогда награда будет вернее.

Как она желала, так и сделала. Гафиз один пошел в город и к вечеру вернулся в свою хижину с известием о блестящем триумфальном шествии и о назначении Сади пашою.

Эта радостная весть вызвала всеобщий восторг, конечно, по разным причинам у каждого: у Реции из любви к своему Сади; у старой Макуссы из корыстолюбия. Она рассчитывала, что паша совершенно иначе наградит оказанную его кадыне и ребенку помощь, чем простой бей; теперь тем более не должна она была выпускать из своей хижины Рецию с сыном.

Она объявила, что лучше завтра сама пойдет в город и передаст Сади-паше известие о его жене и ребенке, и Реция волей-неволей должна была уступить ее желанию, ведь она была в ее руках. Сверх того, старуха умела так ловко обставить свое предложение, что даже Гафиз и тот должен был с ним согласиться.

Старая Макусса надела свой лучший наряд, остаток прежней роскоши: старое с разводами платье и пестрый платок. Обе одежды своим покроем и полинялыми красками сразу выдавали свою древность, но Макусса важничала этими остатками прежней роскоши. Она гордо вышла из своей хижины и прошла мимо жилищ остальных мастеровых, чтобы бедный люд подивился ее наряду и увидел бы, что она совсем не то, что другие. Реция была в сильном волнении; ее томило ожидание, даже старый Гафиз и тот с нетерпением ждал результатов задуманного его женою путешествия. Но напрасны были все их ожидания. Макусса вернулась вечером, не разыскав Сади-пашу. Собственного конака у него еще не было. У сераля она понапрасну прождала несколько часов, спрашивая о нем. Одно только-то узнала она, что принцесса Рошана устраивает празднество в честь Сади-паши. Она намерена была в этот день отправиться в город и там, перед дворцом Рошаны, ждать Сади. Реция была безутешна, она хотела сама идти, чтобы отыскать своего Сади, но старая Макусса удерживала ее.

– Зачем ты будешь блуждать по улицам? Или ты думаешь, что узнаешь более меня? – говорила старуха.

– Не думай этого, – согласился со своею дражайшей половиной Гафиз, многозначительно и добродушно улыбаясь. – Предоставь Макуссе все разузнать, выведать – это уж ее дело, верь мне!

– Но мне бы так хотелось отыскать его. Может быть, старая Ганнифа знает что-нибудь о нем, – говорила Реция: невыразимая тоска сжимала ее сердце.

Но Макусса не пускала ее.

– Скоро вечер, – говорила она, – положись на меня, я все устрою, тебе незачем идти!

Однако Реция ее не послушалась. Хорошенько укутав ребенка, она взяла его на руки, простилась с Гафизом и Макуссой, обещав им вернуться с богатой наградой, и поспешила к Скутари. Старуха была вне себя от досады за такой оборот дел; она боялась остаться с пустыми руками; Гафиз же пытался успокоить ее.

В сумерки Реция достигла предместья и отправилась к старой Ганнифе. С невыразимою радостью приняла ее добрая старушка, нежно ласкала и целовала ребенка. Она оставила Рецию ночевать, но в эту ночь пришел Лаццаро, чтобы с помощью старой Ганнифы заманить пророчицу к платанам перед воротами Скутари. В эту ночь Реция принуждена была, спасаясь от грека, спрыгнуть с балкона и второпях оставила там ребенка. Ей удалось убежать от своего преследователя, во что бы то ни стало хотевшего ее назвать своею. В одно мгновение из широкой улицы она завернула в переулок и, быстро обогнув его, вернулась в дом Ганнифы, чтобы взять там свое сокровище, своего возлюбленного сына. Ганнифы нигде не было, и Реция, сознавая всю опасность своего пребывания в ее доме, вторично ушла из него – посреди ночи, прижимая ребенка к своей груди, чтобы защитить от холодного и сырого ночного воздуха. Она побежала к отдаленной хижине старого башмачника. Не за свою жизнь дрожала она, но за жизнь своего ненаглядного дитяти. В хижине старого Гафиза они оба были в безопасности, надо было спешить туда. Она застала Макуссу еще не спящей. Едва отворила она дверь, как старуха уже угадала, кто был пришедший.

– Это ты, Реция? – спросила она.

В это время проснулся и старик.

– Да, я опять пришла к вам, ожидать моего Сади.

– Не говорила ли я тебе, что ты ничего не узнаешь? Предоставь мне, я уж отыщу благородного Сади-пашу, – говорила старуха, очень довольная тем, что мать и сын снова очутились в ее руках: она во что бы то ни стало хотела сделать их золотым дном для себя.

Реция рассказала о случившемся с нею.

– Здесь, у нас, ты в безопасности! – говорила Макусса. – Ложись спать. Счастье еще, что ты была так отважна! Ох, эта молодежь, никогда ничего и слышать не хочет!

– Вот она и опять права, – заметил полусонный Гафиз.

Реция легла на свою постель в соседней комнате и скоро заснула вместе с сыном.

В тот вечер, когда должно было состояться празднество у принцессы, старая Макусса, снова облекшись в свой парадный наряд, отправилась ко дворцу, перед которым уже собралась большая толпа любопытных.

Экипажи с гостями въезжали во двор, и Макуссе невозможно было поговорить там с Сади-пашой. Когда он отправился во дворец и большинство гостей собралось уже там, старая сапожница смело вошла во двор и оттуда поднялась на галерею. Здесь она, разумеется, встретила дворцовый караул, который бросился прогонять ее.

Макусса хотела объяснить, что ей нужно видеть одного из гостей, но бешеные крики их ошеломили ее. Она насилу смогла опомниться и объяснить им, что она пришла увидеть Сади-пашу.

Те отвечали, что это невозможно. Сади-паша наверху в залах принцессы, на которой он скоро женится, и никто не смеет беспокоить его.

Услышав это, старая Макусса обезумела от испуга.

– Что? – закричала она. – Что вы там такое говорите? Я спрашиваю о Сади-паше!

– Мы о нем и говорим.

– Вы сказали, будто он женится на принцессе?

Невольники подтвердили это и сообщили старухе адрес Сади, но при этом заметили, что это только его временная квартира, так как для него уже строится новый конак.

Макусса стояла как громом пораженная, если б слуги довольно бесцеремонно не прогнали ее с галереи, а затем и со двора, она все еще стояла бы неподвижно на том самом месте.

О, это была ужасная весть, одним ударом разбившая все ее надежды на богатую награду! Его удостаивала своей любви принцесса! Теперь, разумеется, он уже более не спросит о той, которую он некогда любил и которая теперь с тоскою ожидает его. Он должен быть супругом принцессы! Несметно богатая и могущественная принцесса Рошана хотела за него выйти замуж.

Старуха все еще продолжала бы расспрашивать у всех и у каждого, но, прежде чем она собралась с мыслями, ее выдворили на улицу.

Перед дворцом стояло много любопытных, ожидавших султана и султаншу Валиде.

Макусса обратилась с вопросом к нескольким разговаривающим между собою женщинам:

– Разве вы не знаете, что будет помолвка принцессы?

– Без сомнения, – отвечали те. – Молодой, прекрасный Сади-паша обворожил ее! Это очень красивый офицер! Он привез Кровавую Невесту, он любимец двора! – И много еще чего рассказывали они.

– Как же мне этого не знать? – заметила одна из женщин с чувством собственного достоинства. – Сестра моя – судомойка здесь, во дворце, и знает все! Славная парочка будет принцесса и прекрасный Сади-паша; втайне они уже помолвлены; сегодня же будут открыто праздновать их помолвку!

Этого было достаточно для старухи. Она поспешно отправилась домой. В одну минуту рушились все ее надежды! Чего еще могла она ждать от паши, который женится на принцессе? Какое теперь ему дело до Реции?

В невыразимом волнении вернулась она поздно ночью в свою хижину, где ее с нетерпением ждали Гафиз и Реция.

На пороге она споткнулась: бешенство и досада не давали ей ничего видеть.

– Вот тебе и раз! – вскричала она. – Все кончено! Все погибло! Твой Сади-паша!..

– Что же такое случилось? – в смертельном страхе спросила Реция.

– Вот что случилось! В эту ночь твой Сади празднует свою помолвку с принцессой!

– С принцессой? Так это правда? – беззвучным голосом произнесла Реция.

– Какое ему теперь дело до тебя? – продолжала старая Макусса. – Он более и не думает о тебе. Вы с сыном теперь вольные пташки.

Реция, рыдая, закрыла лицо руками.

– Кто же сказал тебе это? – спросил Гафиз, которому скорбь Реции глубоко проникала в сердце.

– Кто мне сказал? Люди, знающие это! – злобно вскричала старая Макусса. – Ты, может быть, думаешь, что я сама выдумала все это?

– Сохрани Боже! – успокаивал Гафиз свою расходившуюся супругу. – Я только спрашиваю, кто тебе это сказал?

– Дворцовый караул. Но, не довольствуясь этим, я еще спросила у людей, стоявших перед дворцом. Там была одна женщина, сестра которой во дворце кое-что значит. Как же ей было не знать этого. И она подтвердила мне то же самое. Они давно уже помолвлены, потому-то он и не заботился о Реции и ребенке. Он давно домогается брака с принцессой, и та, должно быть, до безумия любит красивого молодого офицера.

Гафиз молчал.

Бедная Реция вернулась в соседнюю комнату к своему мальчику, там она легла на жесткую соломенную постель и заплакала в отчаянии. У нее никого теперь не было: одинокая, покинутая, она погибла, и никакой надежды на счастье не было больше в ее сердце.

Ее единственное сокровище, наследник Сади, любившего другую, был сын. Не ведая ни горя, ни страданий, он безмятежно спал возле плачущей матери.

Всю ночь Реция не могла сомкнуть глаз. Настало утро, а она все еще не спала, все еще струились слезы по ее бледным, исхудалым щекам.

Но вот одна мысль внезапно овладела ею: она быстро вскочила с места, ей хотелось самой убедиться во всем. Она хотела сама услышать то, чему все еще не верила и чего не могла себе даже представить. Она сейчас же решилась идти к Сади и спросить его, правда ли, что он хотел покинуть и отвергнуть ее? Проворно оделась она, закутала ребенка и вместе с ним оставила хижину старого Гафиза. Она отправилась в город. Старая Макусса сказала ей, где жил Сади-паша.

Солнце высоко поднялось на небе, когда она дошла до ворот Скутари. Когда же она с тревожно бьющимся сердцем вошла в квартиру Сади, был уже полдень, так далек был путь. Она задыхалась от волнения: одна минута должна была решить все.

Навстречу ей вышел слуга.

Дрожащим голосом в бессвязных словах спросила она о Сади-паше.

– Его сиятельства благородного Сади-паши нет дома, – отвечал слуга.

– Мне надо его видеть, – просила Реция.

– Благородный Сади-паша отправился во дворец светлейшей принцессы, и неизвестно, когда его сиятельство вернется оттуда.

– Во дворец принцессы Рошаны? – спросила Реция, едва владея собой.

– Ну да, мой господин женится на принцессе, – подтвердил слуга.

Реция должна была собрать все свои силы, чтобы не выдать своей слабости перед слугами и от потрясения не лишиться чувств, чтобы громко не вскрикнуть от скорби и отчаяния: она чувствовала, что все погибло.

Слуга не заботился о бедной матери и покоящемся на руках ее ребенке и удалился, оставив ее одну.

Сердце ее разрывалось на части, она задыхалась, ей казалось, будто пол колеблется у нее под ногами.

– Возможно ли это? – спрашивала она себя, выходя, шатаясь от горя, из его квартиры. – Неужели это правда? Неужели Сади забыл свои клятвы?

Но она все еще сомневалась в возможности его измены! И снова разрывалось ее сердце от скорби, лишь только вспоминала она слова старой Макуссы и слуги.

Ее тоска, любовь и верность – неужели все было напрасно? А ее дитя, которое так безмятежно лежало теперь у нее на груди, залог их любви, неужели и оно должно быть покинуто, должно погибнуть?

Погруженная в свои грустные мысли, Реция незаметно подошла к хижине старого Гафиза. Был теплый день, он сидел за работой у открытой двери. Там стояла и старая Макусса и, вероятно, ждала ее.

Реция сама не знала, как добралась до их хижины, не знала, что с нею будет: она была в отчаянии.

Гафиз не спрашивал ничего, он только взглянул на Рецию – и угадал все. Другое дело Макусса.

– Что, убедилась ты теперь? – спросила она вошедшую Рецию. – Иначе и быть не могло, он бросил тебя! Как быть теперь?

– Да, как теперь быть? – механически повторила за нею Реция и забилась с ребенком в угол, бесцельно глядя на окружающее.

На другой же день жадная Макусса дала ей понять, что она ей в тягость, ведь она более уже не могла рассчитывать на награду. Гафиз, напротив, старался своим ласковым обращением с Рецией загладить грубые выходки своей жены и ночью упрекал за это старуху.

– Что нам с нею делать? – злобно возражала ему Макусса. – Чем нам кормить ее, когда мы сами едва можем достать себе кусок хлеба?

– По крайней мере, не будь так груба с нею.

– Груба или нет, все же мы не можем держать ее у себя!

– Завтра работа будет готова, ты отнесешь ее в город, вот у нас и будут деньги!

– Она ведь красивая женщина и всегда может найти себе другого, чего же она, глупая, так горюет о паше, который вовсе и не думает о ней! – сказала Макусса.

Реция не спала и из соседней комнаты слышала каждое слово, она была в тягость старикам, они хотели избавиться от нее и ее ребенка.

Что было ей делать? Куда деваться с мальчиком, который так безмятежно спал теперь у нее на руках?

На следующее утро старая Макусса отправилась в город продать работу мужа и с вырученными за нее пиастрами вернулась к вечеру в свою хижину.

Должно быть, она выведала что-то новенькое: это видно было по ее многозначительному виду.

Поговорив с мужем о работе, она обратилась к Реции, которая, удрученная, молча сидела в отдалении.

– У меня есть кое-что и для тебя, – сказала она. – Долго ли будешь ты тут плакать и сокрушаться? Красота проходит, нет ничего хуже тайной скорби; она сушит человека, вызывает седину в волосах, морщины на лице и преждевременно старит его. Какая польза тебе плакать и сокрушаться? Ведь изменить ничего нельзя. Ты должна на что-нибудь решиться. Разве ты не молода и не прекрасна? Зачем же тебе приходить в: отчаяние? Тебя ожидает лучшая жизнь, ты можешь быть так счастлива, как никто.

Реция унылым взглядом посмотрела на старую Макуссу.

– Счастлива? – спросила она взволнованным голосом.

– Ты хороша и молода, – продолжала старуха, – ты всегда можешь составить свое счастье! Сегодня я случайно встретила старого торговца Бруссу из Стамбула и пожаловалась ему на твое беспомощное положение! «Гм, – заметил он, – если, как ты говоришь, она молода и хороша, я, может быть, найду ей хорошее местечко! Пришли ее ко мне, я посмотрю сам, что с нею делать. Богатый Формоза из Перы хочет купить себе жену! Быть может, она ему и понравится, и тогда она может быть уверена в своем счастье!»

– Богатый Формоза? – спросил Гафиз. – Это хороший пожилой господин!

– Вот видишь ли! Я обещала Бруссе, что ты завтра придешь к нему!

– Чтобы он меня продал? Чтобы я стала женой человека, которого я никогда еще не видела, человека нелюбимого? – вскричала Реция. – Не требуй от меня этого!

– Как, ты отказываешься от подобного счастья? – возмутилась Макусса. – Вот как! Чего ж тебе еще надо? Чего ты намерена ждать? Не возвращения ли Сади-паши? Не его ли свадьбы с принцессой?

– Ты должна спокойнее говорить с ней, – заметил Гафиз. – Она принимает все это близко к сердцу.

– Она должна слушаться советов старых, опытных людей! Ребенка я возьму у тебя, пусть он воспитывается здесь. Ты будешь каждый месяц платить мне за его содержание, – говорила Макусса. – Никто не должен знать, что ты была женой Сади. Завтра я отвезу тебя к Бруссе. Если тот тебя только увидит, ты будешь иметь хорошее место в богатом доме, это верно!

– Сжалься надо мною и не принуждай меня к этому! Я не могу быть женою другого, я лучше готова умереть!

– Говорю тебе, что ты дура! – вскричала старая Макусса. – Не думаешь ли ты вечно оставаться здесь? Поупрямься-ка еще у меня! Отчего ты не хочешь идти к другому?

– Не спрашивай меня! Я не могу этого сделать! Я принадлежу Сади, хотя он меня забыл и покинул!

– А я говорю тебе, что завтра ты пойдешь со мною к Бруссе! – в бешенстве вскричала старуха. – Не безумная ли она? Любит человека, который и знать ее не хочет, а еще отказывается от такого прекрасного случая составить свое счастье. Старый Формоза ищет жену в свой гарем, так как у него умерла его любимая жена! Очень мне надо спрашивать, хочешь ли ты или нет! Ты должна слушаться опытных старых людей: они лучше знают, что хорошо и что дурно, и позаботятся о том, чтобы ты не погибла. Любовь к паше! Какое дело ему до твоей любви и верности!

Реция ничего не отвечала, она сделала вид, как будто покорилась, по крайней мере, так объясняла себе старуха ее молчание. Бедняжка неподвижно сидела, бесцельно глядя перед собой. Она слышала каждое слово старухи, которая через торговца невольниками Бруссу хотела продать ее старому богатому турку и, конечно, получить за это свою долю барыша. Она видела, что теперь все погибло!

Она стояла у пропасти, на краю гибели. Ее хотели оторвать от ее ребенка, от ее единственного сокровища, от нее требовали, чтобы она нарушила любовь и верность Сади! Нет, она никогда не сделает этого! Лучше встретит она смерть. Да, смерть казалась ей спасением! Мысль разом избавить себя и ребенка от всех унижений и скорбей, от всех забот и бедствий овладела ею. Тогда все было бы кончено. Тогда она сохранила бы верность своему Сади. Чем ей дорога была жизнь теперь, когда он ее покинул? Она не сердилась на него, не проклинала, хотя сердце ее и разрывалось на части, – она простила ему все! Она была бедная, недостойная его девушка, его же ожидали блеск, слава и величие, ей не место было в его конаке – лучше всего ей было умереть вместе с ребенком.

Пожелав покойной ночи старикам, она, по обыкновению, отправилась в соседнюю комнату и сделала вид, будто легла спать.

Когда в передней комнате водворилась тишина и старики заснули, она тихо и осторожно поднялась с постели.

Она прислушалась, все было тихо. Чтобы успокоить проснувшегося ребенка, она покормила его грудью и, когда тот заснул, встала. Кругом были тишина и безмолвие. Она осторожно отворила дверь в соседнюю комнату. Гафиз и Макусса крепко спали, их громкий храп разносился по комнате.

Реция тихо прокралась мимо их постелей, тихонько отворила дверь в сени. Холодный ночной воздух пахнул на нее, но она даже и не почувствовала этого – так была взволнована. Она быстро вышла из хижины, осторожно притворив за собою дверь.

Никто не слышал ее ухода; повсюду было тихо, все уже спали. С ребенком на руках она бежала прочь, бесцельно стремясь вперед; ее преследовала одна мысль – поскорее избавить себя и свое дитя от всех скорбей этого мира!

Пробегая по полю, она вдруг заметила вдали два огненных глаза приближающегося локомотива.

Луч надежды блеснул на ее лице. Что, если бы она, чтобы избавиться от своего отчаяния и беспомощного состояния, вместе с ребенком бросилась на рельсы? В одну минуту все было бы кончено.

Она торопливо бросилась к рельсам.

Ясно слышался шум приближающегося поезда.

Она поцеловала своего ребенка.

– Так должно быть! – воскликнула она. – Только на небе ждет нас спасение и покой, здесь, на земле, мы беспомощны и обречены на гибель.

Крепко прижав малютку к своей груди, она бросилась на рельсы. Горе и отчаяние ее были так велики, что она не чувствовала при этом ни малейшего страха. Напротив, казалось, будто она уже готова была вступить в ту блаженную обитель, где кончаются все земные бедствия.

Она еще раз поднялась.

Громче слышался шум локомотива, словно бешеное фырканье ужасного дракона с огненными глазами.

На минуту ею овладел ужас.

– Прощай, мой Сади, я умираю за тебя! – воскликнула она.

Ночной мрак скрывал страдальцев от глаз машиниста, если бы он и видел их, то было уже поздно остановить поезд и тем спасти несчастных.

Свист локомотива возвестил городу о приближении поезда. В эту самую минуту вагоны переехали несчастную мать и сына…