Сила Трех Робертс Нора

— Ха-ха… Нет, там есть диван. Мы разожжем камин. У тебя ноги не замерзли? Может быть, дать носки?

— Нет, все нормально.

И тут Рипли заметила, что Мак нервничает. Что-то не давало ему покоя. «Что бы это значило?» — думала она, идя за ним в гостиную. Тропу к дивану пришлось прокладывать; похоже, им не пользовались по назначению с тех пор, как Мак снял коттедж.

Он поставил вино на пол и начал снимать с дивана пачки книг. Рипли решила сказать, что это ни к чему, но почему-то промолчала.

Вино, беседа, горящий камин. Романтично… Именно в такой обстановке мужчина обычно делает любимой предложение.

У нее заколотилось сердце.

— Разговор будет важный? — спросила она дрожащими губами.

— Думаю, да. — Он присел на корточки у камина. — Поэтому я и нервничаю. Не ожидал, что так случится. Не знаю даже, с чего начать.

— Не тяни резину. — У Рипли задрожали колени, и ей пришлось сесть.

Мак положил в камин дрова и обернулся к ней. «Что за пытливый взгляд, — подумала она. — Типичный взгляд ученого».

— Я могла бы разжечь камин, не сходя с места, — сказала ему Рипли. — Но не буду.

— Не сомневаюсь. Наука считает вызывание огня одной из основных форм магии. Говорят, ей можно научиться. Это верно?

— Для этого нужно сконцентрироваться, определить фокус и расстояние. — Рипли заерзала на месте. — Майя лучше меня объясняет такие вещи. Я… я давно не думала об этом. А она занимается магией постоянно.

— Возможно, поэтому она лучше владеет собой и знает теорию. — Мак чиркнул длинной деревянной спичкой и поднес ее к растопке. — Твоя сила… не знаю… взрывчатая, а ее — более упорядоченная.

Когда огонь начал разгораться, Мак встал и вытер руки о джинсы.

— Я все пытаюсь придумать, с чего начать. У Рипли засосало под ложечкой.

— Говори прямо.

— Без предварительной подготовки не получается. — Он наклонился и наполнил бокалы. — До сегодняшнего вечера я представлял себе, как это будет. Но после того, что случилось сегодня…

Он сел рядом с Рипли, протянул бокал, а затем коснулся ее руки.

— Я хочу, чтобы ты знала… До сих пор я не испытывал ничего подобного. Никогда и ни с кем.

У Рипли защипало в носу. И это впервые в жизни показалось ей приятным.

— У меня все по-другому, — сказала она.

Он хмуро кивнул. Наверно, Рипли хотела объяснить, что у ведьм физическая близость вызывает другие ощущения, чем у простых смертных.

— Ладно. Я говорю это, потому что… — Он провел рукой по волосам. — Потому что ты дорога мне. Потому что наши отношения очень много для меня значат. Но все остальное довольно сложно. Я боюсь, что после моего рассказа ты подумаешь, что мной руководил только научный интерес. Но это не так, Рипли. Главное — это ты сама.

Рипли испытывала такое чувство, словно ее гладят по шерстке.

— Не подумаю. Если бы я думала по-другому, то не пришла бы сюда. А я пришла.

Он взял ее за руку, поцеловал в ладонь, и по телу Рипли прошла сладостная судорога.

— Мак… — прошептала она.

— Сначала я собирался все рассказать Майе, но потом передумал. Хочу, чтобы об этом первой узнала ты.

— Я… ты… Майе?

— Теоретически она здесь главная. Но все взаимосвязано. Кроме того, я понял, что должен сначала поговорить с тобой. — Он снова поцеловал ее руку, на этот раз довольно рассеянно. Потом сделал глоток вина. Так лектор пьет воду, смачивая горло перед началом речи.

Романтическое настроение Рипли как ветром сдуло.

— Мак, не мотай душу.

— Послушай. У каждой из сестер были дети. Некоторые остались на острове, другие уехали и не вернулись. Третьи уехали, вступили в брак, затем возвратились на остров и начали воспитывать детей. Их дети делали то же самое и так далее. Некоторые из потомков жили на острове Трех Сестер из поколения в поколение. Но другие рассеялись по свету.

— Не понимаю, к чему ты клонишь.

— Наверно, лучше показать. Подожди минутку.

Мак быстро пошел к своим приборам. Когда он споткнулся и негромко выругался, Рипли ощутила злобное удовлетворение.

Сукин сын, думала она, стуча кулаком по дивану. Оказывается, он и не собирался признаваться ей в вечной любви, предлагать сердце и умолять выйти за него замуж. Просто решил что-то поведать о своей дурацкой работе. А она-то, дура, размечталась…

«Сама виновата, — сказала она себе. — Размякла от любви и перестала что-либо соображать».

Но она была из Тоддов и знала, что если полюбила, то полюбила навсегда. Пора было взяться за ум.

Мак сказал, что их отношения значат для него очень много, и, судя по всему, не кривил душой. Доктор Макаллистер Бук не просто изучал ведьм. Он все-таки собирался жениться на одной из них. Как только Рипли поняла это, все встало на свои места. У нее тут же созрел план мести.

— Извини. — Мак осторожно вернулся к дивану. — Это было не там, где я думал. Никогда не помню места. — Увидев лихорадочный взгляд Рипли, он насторожился. — Что случилось?

— Ничего. — Она кокетливо похлопала по дивану. — Просто я подумала, что одной даже у огня не очень уютно. — Когда Мак сел, Рипли положила ногу ему на колени. — Так намного лучше.

— Ну… — Когда она наклонилась и провела губами по его подбородку, у Мака подскочило давление и участился пульс. — Я думал, ты захочешь прочитать это.

— Угу… Почитай мне вслух, ладно? — Она слегка прикусила мочку его уха. — У тебя такой сексуальный голос. — Рипли вынула очки из кармана его рубашки. — Ты же знаешь, как я возбуждаюсь, когда вижу тебя в очках.

Мак хмыкнул и неловко надел очки.

— Это… гм-м… фотокопии. Оригинал хранится у меня в сейфе, потому что он старый и хрупкий. Это дневник моей пра… много пра… бабушки по материнской линии. Первая запись датирована 12 ноября 1758 года и сделана на острове Трех Сестер.

Рипли вздрогнула.

— Что ты сказал?

— Ты не ослышалась.

«Сегодня, — прочитал он, — у моей младшей дочери родился ребенок. Его назвали Себастьяном. Он крупный и здоровый. Я благодарна Эстер и ее милому мужу за то, что они согласились остаться на острове, обзавестись домом и начать семейную жизнь. Остальные мои дети очень далеко, и хотя я время от времени заглядываю в зеркало, чтобы увидеть их, у меня болит душа, потому что я не могу прикоснуться к их лицам и лицам моих внуков.

Я больше никогда не покину остров.

Это я тоже видела в зеркале. Я знаю, что еще поживу на этой земле и что смерть — это не конец. Но когда я вижу красоту жизни в ребенке моего ребенка, мне становится грустно от того, что я не увижу его взрослым».

Мак отважился поднять взгляд. Рипли смотрела на него так, словно видела впервые. «Лучше закончить все разом, — сказал он себе. — Семь бед — один ответ».

«Мне грустно, что моя собственная мать не выбрала жизнь, — продолжил Мак, — что она лишила себя радости, которую я ощущаю сегодня при виде ребенка, рожденного моей плотью и кровью…

Время течет быстро. Если наши дети сохранят память и сделают правильный выбор, в один прекрасный день потомок этого мальчика уравновесит чаши весов».

Рипли, забывшая, что держит в руке бокал, стиснула его ножку так, что побелели костяшки.

— Где ты это взял?

— Прошлым летом я разбирал коробки, хранившиеся на чердаке дома моих родителей, и нашел дневник. Я видел эти коробки и раньше и сводил родителей с ума тем, что все время спотыкался о них. Не знаю, почему я не обращал на них внимания. Возможно, мне просто не суждено было сделать это раньше прошлого июня.

— Июня… — Рипли вздрогнула и быстро поднялась. В июне на остров приплыла Нелл, и Трое соединились. Мак хотел что-то сказать, но она подняла руку, останавливая его.

— Ты предполагаешь, что это написано кем-то из предков…

— Не предполагаю. Я провел генеалогическое исследование. Мою прародительницу звали Констанс, а ее младшая дочь Эстер вышла замуж за Джеймса Макаллистера 15 мая 1757 года. Их первый ребенок, сын, Себастьян Эдвард Макаллистер, родился на острове Трех Сестер. Он был участником Войны за независимость, женился, имел детей и поселился в Нью-Йорке. Моя мать — его прямая наследница.

— Ты хочешь сказать, что являешься потомком…

— У меня есть все документы. Свидетельства о браке, свидетельства о рождении. Так что мы с тобой родственники. Правда, очень дальние.

Рипли посмотрела на него, а потом уставилась в огонь.

— Почему ты не сказал этого сразу?

— Прости, я виноват… — Маку хотелось, чтобы она села и снова прижалась к нему. Но он знал, что этого не случится, пока разговор не окончен. — Я приберегал это на крайний случай. Если бы нам не удалось договориться…

— Козырный туз в рукаве?

— Да. Если бы Майя стала чинить мне препятствия, это был бы хороший способ убедить ее. Но ничего такого не случилось, и мне стало неловко. Я собирался поговорить с ней сегодня вечером. Но понял, что сначала должен все рассказать тебе.

— Почему?

— Потому что ты дорога мне. Я понимаю, что ты сердишься, но…

Рипли покачала головой.

— Нет. — Она действительно не сердилась. Просто была слегка выбита из колеи. — Думаю, на твоем месте я поступила бы так же.

— Я не знал, что найду тебя. Ты понимаешь, что я имею в виду. Не знал, что мы полюбим друг друга. В науке такое называется «областью нелогичного». Поэтому очень важно подойти к делу логически. Но есть еще одно, чисто личное… Меня влекло сюда всю жизнь, но я не знал, куда именно меня влечет, и наконец узнал. Прошлым летом.

— Но не приехал.

— Мне нужно было собрать данные, изучить их, проанализировать и проверить факты.

— Ученый всегда останется ученым, — заключила Рипли.

Она села на ручку дивана. Мак решил, что это большой шаг вперед.

— Наверно… Я мечтал об этом острове. Мечтал еще до того, как узнал, где он и существует ли он вообще. И мечтал о тебе. Это чувство слишком много для меня значило, поэтому я решил действовать так, как меня учили, и прибыл сюда как наблюдатель и летописец.

— И что же вам сказали ваши наблюдения, доктор Бук?

— У меня накопилось множество данных, но я не думаю, что тебе будет интересно знакомиться с ними. — Рипли увидела его вопросительный взгляд и покачала головой. — Значит, я прав. Но я испытываю одно простое чувство, что оказался именно там, где нужно. Я являюсь частью происходящего. Вот только не знаю, какой. Рипли снова встала.

— Частью чего?

— Уравновешивания чаш весов.

— Значит, даже твой упорядоченный и набитый фактами мозг верит в то, что этому острову суждено кануть в море? Как ты мог попасться на эту старую удочку? Острова не тонут, словно дырявые лодки.

— Существует ряд уважаемых ученых и историков, которые оспаривают эту точку зрения и в качестве примера приводят Атлантиду, — пожал плечами Мак.

— Один из них — это ты сам, — съязвила Рипли.

— Да. Но пока я не завелся и не надоел тебе до чертиков, позволь сказать: одно и то же явление можно объяснять по-разному. Например, ураганы, землетрясения…

— Землетрясения? — Рипли не раз чувствовала, как земля дрожит у нее под ногами. Она сама могла вызвать землетрясение. Но сейчас ей не хотелось об этом думать. — О боже, Мак!

— Хочешь, чтобы я прочитал тебе лекцию о магме, земной коре, давлении и смещении пластов?

Она открыла рот, но тут же закрыла его и просто покачала головой.

— И правильно делаешь. У меня есть степень по геологии и метеорологии, и я способен быть ужасным занудой. Короче: природа — настоящая сука и с трудом терпит нас.

Рипли изучала его задумчивым взглядом: серьезный, сексуальный, спокойный, непоколебимо уверенный в себе. Ничего удивительного, что она влюбилась в него.

— Знаешь, ты совсем не зануда, когда рассказываешь о том, что тебя волнует.

— Ты ошибаешься. — Мак немного успокоился и взял ее за руку. — Рипли, Небеса и Земля не просто мирятся с нашим существованием. Они ждут, что мы их заслужим.

— А мы сами должны решить, на что готовы ради этого.

— Примерно так.

Рипли шумно выдохнула.

— Теперь мне будет трудно убедить себя, что все это чушь. Сначала Нелл, потом ты, а теперь это, — добавила она, глядя на страницы из дневника. — Прутья клетки становятся гуще, и мне уже из нее не выбраться.

Рипли угрюмо уставилась на фотокопии, но тут ее осенила новая мысль.

— Ты кровно связан с Сестрами. — Она вскинула глаза. — Значит, у тебя тоже есть сила?

— Нет. Похоже, на мою долю ничего не осталось, — ответил он. — Я мог унаследовать интерес к этим вещам, тягу к ним, но не способности.

Рипли расслабилась и села рядом с ним.

— Ну, это уже кое-что.

Майя сидела в кабинете за письменным столом и читала первую страницу дневника. В окно стучал ледяной дождь, пришедший на смену ветру.

На ней было платье вызывающего ярко-синего цвета, специально надетое, чтобы разогнать тьму, и подаренные Нелл серьги со звездочками и полумесяцами. Майя машинально играла ими, заставляя звезды сталкиваться с луной.

Закончив вступление, она откинулась на спинку кресла и смерила Мака веселым взглядом.

— Что ж, привет, кузен!

— Я не знал, как ты к этому отнесешься.

— Я отношусь к вещам так, как они того заслуживают. Можно немного подержать дневник у себя? Я бы с удовольствием дочитала его до конца.

— Конечно.

Она отложила фотокопии в сторону и взяла чашку с кофе.

— Одно к одному, верно?

— Я думаю, что это всего лишь совпадение… — начал Мак, но Майя остановила его.

— Совпадение совпадению рознь. Я могу проследить свое происхождение вплоть до одной из Сестер. Знаю, что кое-кто остался на острове, но многие уехали. И теперь припоминаю, что существовала ветвь Макаллистеров. Один сын, три дочери. Он покинул остров, пережил войну и нажил состояние. Не правда ли, странно, что я не вспоминала о нем до сегодняшнего дня и не связывала его с тобой? Думаю, это неспроста. Значит, вот почему меня тянуло к тебе. Родственные чувства. Что ж, в конце концов, это очень удобно.

— Когда я наконец понял, что к чему, то испытал совсем другое чувство.

— Какое?

— Возбуждение. Потомок ведьмы и морского котика. Разве это не здорово? — Он отломил кусок протянутой Майей булочки с яблочным вареньем. — Но мне ужасно досадно, что я не унаследовал ни капли магической силы.

— Ты ошибаешься. — Искреннее восхищение, прозвучавшее в голосе Майи, заставило его покраснеть. — Твоя сила — это ум. Открытость и острота ума — тоже магия. А наличие души делает ее еще могущественнее. Нам понадобится и то и другое. — Она сделала паузу. — Ей понадобишься ты.

Мак вздрогнул. Майя сказала это так спокойно, так просто…

— Сделай одолжение, не говори об этом Рипли. Она разозлится, — попросил Мак.

— Ты понимаешь ее, видишь все ее пороки, многочисленные недостатки и раздражающие привычки. И тем не менее любишь.

— Да, я… — Он осекся и отложил булочку. — Это очень нехорошо с моей стороны.

— Глупости. — Ее смех был добрым и ничуть не обидным. — Я знала, что ты любишь ее, но хотела услышать это от тебя самого. Ты сможешь остаться здесь, на острове?

Мак не стал торопиться с ответом.

— Ты хорошо знаешь ее, верно? — спросил он наконец. — Рипли никогда не будет счастлива в другом месте. А меня тянуло сюда всю жизнь.

— Ты мне очень нравишься. Я даже немного жалею, что ты полюбил ее, а не меня. И что я полюбила другого, — добавила она, видя, что Мак ужасно смутился. — Но раз уж так вышло, я рада тому, что мы друзья. Думаю, ты очень поможешь всем нам.

— Ты действительно любишь ее, верно? — спросил Мак.

На мгновение спокойствие покинуло Майю. Ее щеки залил румянец, что случалось редко. Потом, успокоившись, она пожала плечами.

— Да. Почти так же сильно, как злюсь на нее, но помалкивай об этом. А я буду молчать о твоих чувствах.

— Договорились.

— А чтобы скрепить сделку… — Майя встала, повернулась к полкам, висевшим за ее спиной, достала резную деревянную шкатулку, открыла ее и вынула серебряную подвеску в виде звезды. В центр подвески был вставлен солнечный камень. — Она хранилась в моей семье… в нашей семье, — поправилась Майя, — с тех пор, как мы поселились здесь. Говорят, что та, которая была мной, выковала ее из упавшей звезды и сделала камень из солнечного луча. Я берегла ее для тебя.

— Майя…

Но Майя просто коснулась губами щеки Мака и надела цепочку ему на шею.

— Благословляю тебя, кузен.

Хардинг нанес еще один визит Ивену Ремингтону. Его планы были окончательно определены, расписание разработано. Но он считал, что перед отъездом обязан снова увидеть Ремингтона.

Он чувствовал непонятное родство с этим человеком. Понимание этого пугало и одновременно возбуждало его. Конечно, Ремингтон был чудовищем. И тем не менее…

Разве не все таят в себе чудовищ? Разумные и культурные люди — к которым Хардинг относил и себя — просто сдерживали своих монстров.

Однако те, кто не делал ни того ни другого, кто потворствовал этим чудовищам, кормил и держал их наготове, странно притягивали его.

Хардинг говорил себе, что его регулярные посещения Ремингтона — это исследование. Бизнес. Но в глубине души ожидал их с болезненным трепетом.

«Все мы в одном шаге от ямы, — думал Хардинг, ожидая, когда его пропустят, и мысленно составляя набросок статьи. — Лишь изучая и наблюдая за теми, кто упал в нее, можно понять, что нас ждет по ту сторону безумия».

Хардинг вошел в комнату для свиданий и услышал щелчок запираемого замка. «Не этот ли звук провожает нас, падающих в пропасть? — мысленно написал он. — Лязганье засова, отнимающее надежду?»

На этот раз Ремингтон был без наручников. Хардингу уже говорили, что это является частью курса его лечения и реабилитации. Он не проявлял агрессивности к другим и не пытался повредить себе, при последних встречах был вполне вменяемым и сговорчивым.

Комната была маленькой и почти пустой. Стол, два стула. Хотя Ремингтон не был скован, но Хардинг слышал звяканье цепочки, прикрепленной к браслету на его правом запястье. В углу стоял третий стул, на котором сидел широкоплечий охранник с одутловатым лицом.

Видеокамеры фиксировали каждый звук и движение.

«Яма, — подумал Хардинг, — как ее ни называй, это место без всяких удобств и права на уединение».

— Мистер Ремингтон…

— Ивен. — Сегодня его вряд ли можно было назвать безумным. — После стольких визитов не имеет смысла соблюдать формальности. Я буду называть вас Джонатан. Знаете, Джонатан, вы единственный, кто приходит разговаривать со мной. Говорят, здесь была моя сестра. Но я ее не помню. Я помню вас.

Его голос был тихим, но удивительно звонким. Хардинг невольно вздрогнул, вспомнив, как выглядел Ремингтон во время первого посещения.

Теперь он все еще был худым, слишком бледным, с тусклыми волосами. Но если бы на Ремингтона надели костюм от модного дизайнера и переправили в Лос-Анджелес, знакомые решили бы, что он просто слишком много работал и переутомился.

— Хорошо выглядите, Ивен, — сказал Хардинг.

— Не лучшим образом, но нужно принимать во внимание обстоятельства. — На щеке Ремингтона задрожала какая-то жилка. — Мне нечего здесь делать. Во всем виноваты мои адвокаты. Но я уже разобрался с ними. Жалкие, ничтожные ублюдки. Я уволил их. Через неделю я жду пересмотра своего дела. А вслед за ним — освобождения.

— Понимаю.

— Вижу. — Ремингтон наклонился, потом посмотрел на объективы видеокамер. — Вижу, что понимаете. Я защищал себя и то, что принадлежит мне. — Его бесцветные глаза остановились на Хардинге, и в них мелькнуло что-то темное. — Меня предали и использовали. Здесь должны сидеть те, кто противостоял мне, а не я.

Хардинг не мог отвести взгляд, как зачарованный.

— Ваша бывшая жена? — спросил он.

— Моя жена, — поправил Ремингтон, а потом одними губами произнес: — «Пока смерть не разлучит нас…» Когда увидите Элен, скажите, что я думаю о ней, ладно?

— Простите, что?

— Вы не можете закончить начатое и получить то, что вам хочется, пока не встретитесь с ней и всеми остальными. — Ремингтон неторопливо кивнул, не сводя с Хардинга глаз, прозрачных, как вода. — У меня здесь много времени для раздумий. Мне нужно, чтобы кто-то напомнил ей, что я ничего не забыл. Нужен человек, который покажет им всем, что меня рано сбрасывать со счетов. Агент, если хотите.

— Мистер Ремингтон… Ивен… Я — репортер. Писатель.

— Я знаю, кто вы. И знаю, чего вы хотите. Славы, денег, признания. Уважения. Я знаю, как этого добиться. Это моя профессия. Вы хотите быть звездой, Джонатан. Я зажигаю звезды.

В его глазах снова что-то мелькнуло. Словно плавник акулы, разрезающий воду. Хардинг вздрогнул, но по-прежнему не смог отвернуться. По спине репортера бежали мурашки. Этот человек не отпускал его. Дыхание Хардинга участилось, грудь сдавило.

— Я собираюсь написать книгу.

— Да, да. Важную книгу. Вы скажете в ней то, что нужно сказать, и закончите ее так, как должно. Я хочу, чтобы они были наказаны. — Он протянул свободную руку и коснулся влажных пальцев Хардинга. — Желаю им смерти.

Что-то щелкнуло в воздухе, зашипело, и охранник поднялся со стула.

— Никаких контактов.

— «Ведьма должна умереть. Ты убьешь ее», — неожиданно для себя произнес Хардинг и увидел злобную улыбку, вспыхнувшую на лице Ремингтона.

— Никаких физических контактов, — приказал охранник и шагнул к столу.

Но Ремингтон уже убрал ладонь.

— Прошу прощения. — Ремингтон отвернулся и опустил голову. — Я забыл. Я только хотел пожать ему руку. Он приходит ко мне. И разговаривает со мной.

— Мы только попрощались. — Собственный голос показался Хардингу вялым и безжизненным, он шел откуда-то со стороны, как будто не принадлежал ему. — Я уезжаю в командировку и какое-то время не смогу посещать его. Мне нужно идти. — Хардинг с трудом поднялся. У него разламывались виски.

Ивен снова пристально посмотрел на него:

— Еще увидимся.

— Да, конечно.

Ремингтон опустил голову и послушно пошел к себе в палату. В его душе расцвела Черная радость, напоминавшая зловонный цветок. Он сделал открытие: безумие — это тоже магия.

Хардинг плыл на остров Трех Сестер и тщетно пытался вспомнить подробности своего визита к Ремингтону. Это выводило его из себя. Признак был скверный. Память на подробности — хлеб репортера. Но события, происшедшие всего восемь часов назад, затянуло плотной пеленой тумана.

Он не помнил, о чем они говорили. Помнил только внезапный приступ острой головной боли. Хардингу было так плохо, что пришлось лечь на переднем сиденье машины и дождаться, когда пройдут озноб, боль и тошнота. Только после этого он сумел сесть за руль.

Даже сейчас от воспоминаний по его спине бежали мурашки. Болезненное состояние Хардинга усугублялось сильной зыбью и ледяным дождем. Он сидел в машине и глотал таблетки от морской болезни, не запивая их водой.

Хардинг боялся, что ему придется вылезать на дождь и травить через борт.

Прогоняя от себя эту картину, он снова лег на сиденье и попытался дышать медленно и ровно. Он начал считать минуты, думая, скоро ли эта проклятая галоша доберется до твердой земли.

И, должно быть, уснул.

Ему снились змеи, ползающие под его кожей. Их прикосновения были холодными как лед.

Снилась женщина с голубыми глазами и длинными золотыми волосами, которая кричала от боли и умоляла о пощаде, а он раз за разом опускал трость, стремясь добить ее.

«Теперь она замолчит. Замолчит. Сатанинское отродье!»

Снилась голубая молния, сорвавшаяся с неба как стрела и поразившая его в сердце.

Ему снились ужас, месть и ненависть.

Снилась красивая женщина в белом платье, которая плакала, свернувшись в клубок на мраморном полу.

Снилась темная роща и он сам, держащий нож у гладкого белого горла. А когда нож вонзился в это горло и его забрызгало кровью, мир взорвался. Небо раскололось, море широко разинуло пасть, чтобы поглотить всех, кто противостоял ему…

Хардинг проснулся от собственных сдавленных криков. Он ожесточенно бил себя ладонью по телу, словно пытался убить того, кто ползал под его кожей. На мгновение он с ужасом взглянул в зеркало заднего вида.

На него в упор смотрели чужие глаза, прозрачные, как вода.

И тут паром издал низкий гудок, извещая о прибытии на остров Трех Сестер. Хардинг достал носовой платок, вытер мокрое от пота лицо, снова посмотрел в зеркало и увидел свои глаза. Воспаленные, испуганные, но свои.

Всего лишь небольшое недомогание, убеждал себя Хардинг. Он слишком много работал, слишком много летал, слишком часто пересекал часовые пояса.. Нужно будет отдохнуть день-другой, и все придет в норму.

Слегка приободрившись, он застегнул ремень безопасности, завел двигатель и по сходням съехал на пристань острова Трех Сестер.

Гроза сменилась бурей. На второй день Мак оторвался от работы и осмотрелся по сторонам. Он получил заказанные книги и запасные части. На маленьком кухонном столе были разложены детали прибора. На стойке стоял разобранный монитор.

На кухне все еще пахло горелой яичницей. Не следует ничего готовить, особенно если твои мысли заняты другим.

Кроме того, он разбил стакан, отвлекся и забыл вымести осколки. В результате — порезал ногу.

Весь коттедж превратился в лабораторию. Это было не так уж плохо. Но уборщицы у Мака не было, и помещение выглядело так, словно здесь произошла катастрофа.

Конечно, он мог бы работать и в зоне катастрофы, но существовать в таких условиях постоянно нельзя.

И вообще, если коттедж слишком мал для него и его оборудования, то как же он здесь будет жить…

Рипли, быстро подумал он. Мак еще не мог произнести слово «жена». Даже мысленно.

Не потому, что он не хотел жениться на ней. Хотел, и еще как. И не потому, что сомневался в положительном ответе. Он будет ждать, пока Рипли созреет. У него хватит терпения преодолеть ее упрямство.