Нарцисс в цепях Гамильтон Лорел
— Это вы убили Каспара Гундерсона, последнего царя лебедей?
Я заморгала: этого я не ждала. Пульс у меня участился — просто от удивления.
— Нет, это не я.
— Вы знаете, кто это сделал?
Я снова заморгала и подумала, могу ли я соврать и не почует ли он ложь. Но решила придерживаться правды.
— Да.
— Кто?
Я покачала головой:
— На этот вопрос я не отвечу.
— А почему?
— Потому что я бы сама убила Каспара, если бы он не сбежал.
— Я знаю, что на его совести несколько смертей и что он пытался убить вас и некоторых ваших друзей, — сказал Риис.
— Это еще не самое противное, — ответила я. — Он брал деньги у охотников и поставлял им оборотней.
Риис кивнул:
— А своих подопечных лебединок он превращал в жертв. Это, наверное, было общим для него и прежней лупы — сексуальный садизм.
— Вот почему ваши девушки, как вы их называете, были в том клубе с Натэниелом.
— Да. Я в эти игры не играю, а они к ним привыкли.
— Сочувствую, — кивнула я.
— Вы правдиво ответили на мои вопросы, и я не могу сделать меньше. — Он расстегнул рубашку.
Я посмотрела на Мику — он пожал плечами. Я посмотрела на Рафаэля — он помотал головой. Приятно, что никто из нас не знал, зачем он раздевается.
Оставив рубашку заправленной в штаны, он стал вытаскивать майку. Кажется, он собирался обнажить мягкое подбрюшье, а я не была на сто процентов уверена в своем самоконтроле. У меня опять зачастил пульс, и я спросила:
— Зачем вы раздеваетесь?
— Показать вам символ моего монаршего предназначения.
— Простите? — переспросила я.
— Не волнуйтесь, миз Блейк, — нахмурился Риис. — Я не собираюсь вас смущать.
— Дело не в этом, Риис, я просто...
Но я не договорила, потому что он обнажил белую-белую кожу живота. В полутемном автомобиле я все равно видела пульс под пупком. Черт, я почти чувствовала его вкус у себя во рту, будто уже всадила зубы в нежную кожу, будто уже вгрызлась глубоко, в более жизненно важные органы.
Что-то странное было в волосках на его груди. Слишком тонкие, слишком белые, тонкой линией с груди вокруг пупка, потом вниз, в штаны.
Я оказалась на полу и поползла к нему, но не помню, как это случилось. Остановившись, я прижалась к ноге Мики.
— Я не помню, как спрыгнула с сиденья.
Провалы в памяти.
Мика положил руки мне на плечи:
— Так бывает, когда зверь берет над тобой верх. Поначалу. Первые несколько полнолуний — почти полный провал в памяти, и только потом они вспоминаются.
Риис прогнулся, наклонившись в сторону, и стал расстегивать ремень.
С такого расстояния я увидела — или решила, что вижу, — что неправильно в этих волосах на теле. И попыталась податься вперед, но Мика придержал меня, сжав руки на моих плечах. Я протянула руку и кончиками пальцев коснулась Рииса. От легкого прикосновения он перестал возиться с ремнем и взглянул на меня. Это вообще не были волосы.
— Перья, — тихо сказала я. — Как снизу у цыпленка, такие мягкие.
Я хотела погладить эту текстуру, прижаться телом к перышкам и жару кожи. Сердце в его груди заколотилось, и я, подняв глаза, встретила его взгляд. Пульс бился у него в горле, я ртом ощущала вкус его страха. Его испугало одно мое прикосновение, тихий голос, звучащий как в сонном забытьи.
Мика обнял меня рукой за плечи и прижал к себе, придерживая ногами. Наклонившись надо мной, он прижался ко мне лицом и сказал:
— Тс-с, Анита. Тс-с.
Но я услышала не только голос. Его зверь воззвал к моему, будто рука прошла по моему телу — огромная рука. От нее свело мышцы живота, появилась влага. У меня самой сердце забилось в горле.
— Что ты сделал? — спросила я беззвучно.
— Голод можно превратить в секс, — ответил он.
— Я не собиралась есть.
— У тебя кожа стала горячей. У нас температура подскакивает перед переменой, как у людей перед эпилептическим припадком.
Я повернулась у него в руках, зажатая в тисках его коленей.
— Ты думал, я собираюсь перекинуться?
— Обычно до первой перемены формы проходят недели, хотя бы до ближайшего полнолуния.
Но у тебя все развивается быстрее обычного. Если бы ты впервые перекинулась здесь, вряд ли мы даже вдвоем с Рафаэлем могли бы помешать тебе разорвать Рииса.
— Первая перемена проходит очень бурно, — сказал Рафаэль, — и даже в лимузине заднее сиденье не дает много места, чтобы убежать или спрятаться.
Риис поглядел на меня почти в упор, а Мика меня держал руками, телом, и я знала, что не из романтических побуждений, а на случай если секс не сработает как отвлекающий момент.
— Она уже больше года как Нимир-Ра, — сказал Риис.
— Но до сих пор оставалась человеком, — напомнил Рафаэль.
Риис посмотрел на меня еще секунду, потом сказал:
— Понятно. У меня есть родинка в форме лебедя. С моего рождения было известно, кем я должен стать.
— Я слыхал о таком, — произнес Мика задумчиво, — но всегда считал, что это легенды.
— Это чистая правда, — покачал головой Риис, заправляя рубашку.
— У Каспара были перья на голове вместо волос, — сказала я.
— Мне говорили, что, когда я достаточно долго проживу, у меня они тоже постепенно изменятся.
Что-то в его голосе говорило, что такую перспективу он не приветствует.
— Кажется, вам это не нравится, — сказала я.
Он посмотрел на меня хмуро, застегивая рубашку.
— Вы когда-то были человеком, миз Блейк, а я никогда. Я родился царем лебедей. Меня с пеленок воспитывали для трона. Вы себе представить не можете, как это было. Я настоял, чтобы меня отпустили в колледж, дали получить диплом, но у меня нет шансов им воспользоваться, потому что переезды в заботе о других лебедях отнимают все мое время.
Я оставалась в кольце тела Мики, но напряжение уходило.
— Первую душу в своей жизни я увидела, когда мне было десять, а первого призрака еще раньше, Риис. В тринадцать лет я случайно подняла свою околевшую собаку. Я никогда не была человеком, Риис, можете мне поверить.
— Вы говорите об этом с горечью.
— Еще бы, — кивнула я.
— Вы оба должны принять себя такими, как вы есть, или будете очень несчастны, — заметил Рафаэль. Мы оба посмотрели на него — вряд ли дружелюбно.
— Ты мне дай пару недель привыкнуть к тому, что я кошка.
— Я говорю не о том, что ты стала настоящей Нимир-Ра, Анита. С той минуты, как я тебя увидел, ты подспудно ненавидела себя за то, что ты такая, как ты есть. Как Ричард бежит от своего зверя, так и ты бежала от собственного дара.
— Мне не нужны уроки философии, Рафаэль.
— Мне кажется, очень нужны, но я не стану развивать тему, раз она для тебя так болезненна.
— А со мной даже и не пытайтесь, — сказал Риис. — Всю мою жизнь я слушаю проповеди на тему о том, что я благословен, а не проклят. Уж если все мои родственники меня не убедили, вряд ли у вас получится.
Рафаэль пожал плечами и снова повернулся ко мне.
— Давайте сменим тему, потому что до лупанария ехать всего несколько минут, а я видел, как зверь Мики — его энергия — прошла сквозь тебя, и ты откликнулась.
— Ты видел? — спросила я.
Он кивнул:
— У него энергия синяя-синяя, а у тебя багрово-красная, и они смешались.
— И что получилось? Пурпур?
Мика прижал меня чуть сильнее — предупреждение, что не стоит задираться, но Рафаэль высказался прямо:
— Не надо шуточек, Анита. Если я это видел, то увидит и Ричард.
— Он — мой Нимир-Радж, — напомнила я.
— Ты не понимаешь, Анита. Мика говорит, что думал, будто родинка в виде твоего зверя бывает только в легендах. Точно так же и я до сих пор считал, что разговоры о совершенных парах тоже легенда. Романтика, вроде суженого или суженой. — И без того серьезное лицо Рафаэля стало совсем мрачным. — Как говорят эти легенды, какая-то связь ощущается с первой встречи, но лишь после первого секса зверь одного может проходить сквозь тело другого. Только физическая близость создает такую степень метафизической.
Я отвела взгляд от этих твердых и вопрошающих глаз, но заставила себя снова в них посмотреть.
— Так что ты спрашиваешь, Рафаэль?
— Даже не спрашиваю, а сообщаю. Сообщаю, что знаю о том, что у вас был с Микой секс, и что Ричард, хотя и бросил тебя и публично объявил, что вы более не пара, будет от этого не в восторге.
Сильная недооценка. Я отодвинулась от Мики, и он отпустил меня, не попытавшись продлить прикосновение. Еще несколько очков в его пользу.
— Ричард бросил меня, Рафаэль, а не я его. У него нет права злиться на то, что я делаю.
— Если он ее бросил, — согласился Риис, — то она имеет право делать, что хочет. Ульфрик может винить только себя.
— Логически вы правы, но когда мужчина, увидев любовь своей жизни в чужих объятиях, руководствовался логикой?
Горечь в голосе Рафаэля заставила меня всмотреться в его лицо. Кажется, он судил по собственному опыту.
— Он Ульфрик, а я Нимир-Ра. Это не дает ему на меня прав.
— Сегодня и без того будет опасно, Анита. Не надо еще и сердить Ричарда.
— Я не хочу ухудшать положение вещей. Видит Бог, и без того оно не сладко.
— Ты злишься, что он тебя бросил, — сказал Рафаэль.
Я уже открыла рот, чтобы сказать «нет», но поняла, что он, быть может, и прав.
— Может быть.
— И ты хочешь сделать ему больно в ответ.
Я открыла рот, чтобы сказать «нет», но остановилась подумать — по-настоящему подумать, что же я чувствую. Это была злость и обида, что он попросту дал мне отставку. Ладно, пусть не так просто, но все же...
— Да, я уязвлена и отчасти, наверное, хочу наказать за это Ричарда, но не просто за то, что он меня выставил. Еще и за бардак, который он устроил в стае. Он подверг опасности тех, кто мне не безразличен, а сделал он это из-за своей бойскаутской дури, которая даже среди людей не работает, не говоря уже о шайке вервольфов. Я устала от всего этого, Рафаэль, и от него тоже.
— Звучит так, будто ты его бросила бы, если бы он тебя не опередил.
— Я вернулась, чтобы помочь. Чтобы посмотреть, не можем ли мы как-то во всем разобраться. Но ему надо бросить свой дурацкий моральный кодекс, от которого добра ни ему, ни окружающим.
— Бросить свой моральный кодекс для него значит отказаться от самого себя.
— Знаю, — кивнула я. Все это, сказанное вслух, выглядело еще хуже. — Он не может перемениться, а если останется таким, как есть, это приведет к его гибели.
— А с ним, быть может, твоей и Жан-Клода, — сказал Рафаэль.
— Это что, каждому известно?
— Стандартная ситуация. Если убить слугу-человека вампира, вампир может этого не пережить. А если убить вампира, его слуга либо умирает, либо сходит с ума. Логика подсказывает, что убийство одного из вас опасно для двух других.
Все равно мне не нравилось, что это всем известно. Что убить одного из нас может означать убить всех троих. Слишком это легко было бы для убийц.
— И что ты хочешь от меня услышать, Рафаэль? Что у нас с Ричардом фундаментальные философские расхождения почти по всем важным вопросам? Что есть достаточно причин, что мы с ним не женились и не стали жить-поживать да добра наживать? Что он, быть может, встанет перед выбором между своей моралью и выживанием? Что я боюсь, что он скорее умрет, чем пойдет на компромисс со своей совестью? Да, боюсь. Когда он увидит меня с Микой, это убьет частицу его души. Я бы его избавила от этого, но это не мой выбор.
— Здесь нет твоей вины, — сказал Рафаэль.
Я вздохнула:
— Если бы я полгода назад не сбежала, я могла бы отговорить его от демократизации стаи. Если бы я была здесь, многое могло бы пойти по-иному, но меня не было, и тут ничего не поделаешь. Я могу только попытаться склеить разбитое.
— И ты думаешь, что все это еще можно исправить? — спросил Рафаэль.
Я пожала плечами:
— Спроси меня, когда я посмотрю на Джейкоба и увижу, как Ричард исполняет роль Ульфрика с ними со всеми. Я должна ощутить динамику процесса, а потом судить, можно ли что-то исправить.
— И как будешь исправлять? — спросил Мика.
Я покосилась на него:
— Если проблема вся в Джейкобе и еще некоторых, то она разрешима.
— Убить тех, кто идет против Ричарда, не исправит положение, Анита, — возразил Рафаэль. — Эксперименту с демократией необходимо положить конец. Ричард должен стать суровее со своими противниками. Они должны его бояться, или будет еще один Джейкоб, и еще, и еще.
— Ты все правильно говоришь, Рафаэль.
— Раз ты не его подружка, не возлюбленная, то, боюсь, твое влияние на Ричарда окажется очень незначительным.
— Не уверена, что оно было сильным, когда мы еще встречались.
— Если ты не приведешь его в чувство, то в конце концов Ричард погибнет, и стаю возглавит кто-то другой, вероятно, Джейкоб. Первое, что делает грамотный узурпатор, это убивает тех, кто был ближе всего и лояльнее всех к прежнему вождю.
— Ты думаешь, Джейкоб настолько практичен?
— Да.
— И что ты хочешь, чтобы я сделала?
— Я хочу, чтобы ты скрыла, что вы с Микой любовники.
Я оглянулась на Мику. Он пожал плечами, не изменившись в лице.
— Я тебе сказал, Анита, что хочу тебя на любых твоих условиях. Чем мне тебя убедить, что я говорил правду?
Я всмотрелась в его лицо, пытаясь обнаружить фальшь, но не смогла. Может быть, он настолько хорошо умеет лгать. Может быть, я слишком подозрительна.
— В присутствии леопардов, в присутствии только их, мне было с тобой вполне уютно. Такое было чувство, что так и надо... а почему теперь его нет?
Переглядывание затянулось так надолго, что мне пришлось его прервать:
— Кто-нибудь из вас, может, все-таки ответит?
Рафаэль наклонил голову в сторону Мики, будто говоря: давай ты.
— Ладно, — начал он, явно тщательно подбирая слова. Я почти могла ручаться, что тема ему не нравится. — Каждый пард, каждое сообщество оборотней, если оно здорово, обладает групповым разумом.
— То есть группа имеет идентичность? — уточнила я.
— Не совсем так. Это нечто большее... — Он наморщил лоб. — Это как ковен, члены которого некоторое время совместно колдуют. Они становятся частями некоего целого, когда дело касается колдовства или целительства. Целого, которое больше суммы частей.
— Хорошо, но какое это имеет отношение к тому, что мне было с тобой уютно, когда были одни только леопарды?
— Если у тебя особое чувство, когда вокруг тебя леопарды, значит, мы образуем групповой разум. Обычно для выработки такой связи нужны месяцы. Может быть, это всего лишь связь между тобой и твоими леопардами. Приближающаяся перемена могла ее активизировать.
— Но ты считаешь, что дело не только в этом? Так?
Он кивнул:
— Я думаю, что ты образуешь групповой разум с моим пардом, что фактически решение об объединении пардов уже принято.
— Я еще ничего не решила.
— Правда? — спросил он. Такой он был рассудительный, сидя со сцепленными перед собой руками, чуть ко мне подавшись. Такой серьезный.
— Послушай, секс — это было чудесно. Но я еще не готова выбирать свадебный сервиз, это понятно?
Под ложечкой у меня сосало чувство, близкое к паническому страху.
— Иногда за тебя выбирает твой зверь, — сказал Рафаэль.
Я посмотрела на него:
— То есть?
— Если ты уже вошла в групповой разум его парда, значит, твой зверь принял за тебя решение, Анита. Это интимнее любовной связи, потому что ты берешь на себя обязательства не только перед ним.
Я вытаращила глаза:
— Ты говоришь, что я буду ощущать ответственность за безопасность и благополучие всех его леопардов, как и своих?
— Вероятно, — кивнул Рафаэль.
Я оглянулась на Мику:
— А ты? Ты ощущаешь ответственность за моих леопардов?
Он вздохнул, и это был тяжелый вздох, а совсем не счастливый.
— Я не ожидал такого быстрого образования связи. Никогда не видел, чтобы это случалось так сразу.
— И?
Он пошевелил губами, почти улыбаясь.
— И если мы действительно образовали групповой разум, то да, я буду ощущать ответственность за твоих леопардов.
— Что-то у тебя не очень довольный вид.
— Не хочу никого обидеть, но твои леопарды — полное безобразие.
— Твои куда как здоровее, — огрызнулась я. — У Джины такой вид, будто ее слишком часто пинали.
Глаза Мики стали жестче, он всмотрелся мне в лицо:
— Тебе никто не мог сказать. Они бы не посмели.
— Никто и не настучал, Мика, но я это увидела, учуяла. Кто-то ее чуть не сломал совсем, и это было недавно или еще не кончилось. Неудачный бойфренд?
Лицо его закрылось. Ему не понравилось, что я вычислила ситуацию.
— Нечто в этом роде.
Но у него забился сильнее пульс, и я поняла, что он от меня что-то скрывает, что-то, чего боится.
— Чего ты мне не хочешь говорить, Мика?
Он глянул через мое плечо на Рафаэля:
— А дальше она с еще большей легкостью будет читать моих котов.
— Как и ты ее котов.
— Ее ребят и сейчас не трудно прочесть, — ответил он.
Я стала рассматривать его лицо. Он контролировал свое тело, держал его расслабленным, но я ощущала частоту его пульса — и страх, причем не маленький. Мысль, что я смогу читать его зверей, ужасала его почти до крайности.
Я положила ладонь на его сцепленные руки, и он обратил ко мне свои серьезные, настороженные глаза.
— Джине не понравится, что ты это знаешь.
— Ты, как ее Нимир-Радж, обязан ведь ее защищать от подобных мудаков?
— Я сделал все, что мог, — ответил он, но так, будто оправдывался.
— Набей морду этому типу и запрети ей с ним встречаться. Вопрос простой, нечего его усложнять. Или она его любит?
Он покачал головой, не поднимая глаз, так крепко сцепив пальцы, что кожа побелела. Голос его звучал нормально и ровно, но все же слышалось страшное напряжение.
— Нет, она его не любит.
— Так в чем же сложность?
— Сложность такая, что ты себе даже представить не можешь. — Он вскинул глаза, и в них теперь читался гнев.
Я протянула к нему руку — и опустила.
— Если мы действительно образуем один пард, если я действительно ее Нимир-Ра, то моих зверей никто не тронет.
— Волки забрали у тебя Грегори, — напомнил он.
Руки его чуть подрагивали от злости, пылавшей в его глазах.
— И мы едем его забрать.
— Я знаю, что ты вела трудную жизнь. Я слыхал кое-какие рассказы о тебе. Но говоришь ты как очень молодая и наивная. Иногда, как ни пытайся, всех не удается спасти.
Настала моя очередь опустить глаза.
— Я теряла своих. Я подводила своих, и их пытали, их убивали. — Я подняла взгляд. — Но те, кто пытали или убивали их, — они тоже мертвы. Может быть, я не могу спасти всех, но я чертовски тщательно умею мстить.
— Но вред все равно случается. Мертвые не встанут снова — зомби всего лишь трупы, Анита. Это не те, кого ты потеряла.
— Вот это я знаю лучше тебя, Мика.
Он кивнул. Страшное напряжение несколько спало, но в глазах его стояла старая боль еще не зажившей раны.
— Я сделал для Джины и остальных все, что мог, но этого все равно мало. И всегда всего будет мало.
Я тронула его за руки, и на этот раз он не убрал их.
— Может быть, вместе мы сможем сделать достаточно.
Он посмотрел на меня внимательно:
— Ты действительно собираешься сделать то, что говоришь?
— Анита редко говорит то, чего не собирается делать, — сказал Рафаэль. — Но я бы на ее месте сперва спросил, в чем проблемы, а потом бы уже обещал их решить.