Нарцисс в цепях Гамильтон Лорел

— Ты будешь сердиться.

— Выкладывай, Натэниел.

Он пожал плечами, и полоски его топа обнажили плечи почти целиком.

— Он надеется, что ты выберешь меня своим pomme de sang. Сказал, что говорил тебе об этом.

— Говорил.

— Можно мне расстегнуть ремень?

— Пожалуйста, не стесняйся.

Он отщелкнул ремень и повернулся ко мне лицом, подтянув одну ногу на сиденье, закинув косу на плечо.

— Жан-Клод сказал, что чем больше ты сопротивляешься, тем сильнее становится ardeur, но если кормить его, как только он возникнет, то справиться с ним легче.

— Он говорил мне.

— Он боится, что ты попытаешься выяснить это завтра, без него. Он опасается, что ты будешь сопротивляться весь день и сдашься лишь тогда, когда будешь вынуждена.

— Интересная идея, — сказала я.

Натэниел покачал головой:

— Не упирайся, Анита, не борись. Мне страшно думать, чем это может кончиться.

— Так. Значит, завтра утром я должна перевернуться с боку на бок и рухнуть в твои объятия? — Мне не удалось сдержать язвительности, и у него на лице появилась обида, так что мне тут же захотелось извиниться: — Ничего личного, Натэниел. Дело не в тебе, а в необходимости делать то, что мне не нравится.

— Я знаю. — Он снова опустил голову, чтобы не смотреть мне в глаза. — Только обещай мне, что когда завтра утром тобой овладеет голод, ты обратишься ко мне — или к другому — сразу, и не будешь стараться быть такой... упорной.

— А какое слово ты хотел сказать?

Он улыбнулся:

— Упрямой.

Я не могла сдержать улыбку.

— Не уверена, что смогу сразу лечь на спину, как только на меня накатит, ardeur. Я просто не умею сдаваться быстро, Натэниел. Ты это понимаешь?

— Тебе надо доказать, что ты сильнее его.

— Нет, я просто должна быть той, кто я есть. А я такая, которая не уступает кому-нибудь или чему-нибудь.

— Это еще слабо сказано, — осклабился он.

— Ты надо мной смеешься?

— Чуть-чуть.

— Натэниел, ты видел, что я сделала с шеей Джейсона. Если я тебе что-нибудь сделаю? В смысле, по-настоящему плохое?

— Джейсон выздоровеет, Анита, и он не жаловался, когда Ашер его уносил. — Широко улыбаясь, Натэниел отвернулся, будто хотел сдержать смех.

— В чем дело?

Он мотнул головой:

— Ты разозлишься, а он этого не хотел бы.

— Что он сказал, Натэниел?

— Спроси его сама. Он всегда умел говорить тебе всякие мерзости, а ты их считала остроумными. Если скажу я, ты озвереешь.

— А если я тебе прикажу мне сказать?

Он секунду подумал и блеснул очередной улыбкой. Хорошей такой улыбкой, молодой, спокойной, настоящей. Когда я впервые увидела Натэниела, он забыл, как надо улыбаться.

— А я все равно не скажу.

— Ничего себе подчиненный!

Улыбка перешла в ухмылку.

— Ты же не любишь, когда я покорный. Тебе от этого неуютно.

— Так ты меняешься, чтобы мне было приятно?

Улыбка исчезла, но не то чтобы настроение у него ухудшилось — просто веселость сменилась задумчивостью.

— Поначалу так и было, а последнее время мне и самому приятно.

Тут уж улыбнулась я:

— Самая лучшая новость за всю эту ночь.

— Я рад.

Я отстегнула ремень безопасности.

— Давай вылезем из машины, пока не расплавились.

И я открыла дверцу, зная, что он поступит так же. Дверцы захлопнулись, и я нажала кнопку на брелоке, запирая джип. Он пискнул, и мы пошли к дороге, обходя машины, направляясь к моему дому. Коса спадала ему за спину и покачивалась на ходу.

Из стада машин вышли нам навстречу Черри и Зейн.

— Мы уж думали, вы заблудились, — сказала она с улыбкой.

— Ребята, вы всех запустили в дом? — спросила я.

Улыбка исчезла в растерянности.

— Да. Я думала, это можно.

Я улыбнулась в ответ:

— Нет, Черри, все правильно. Если бы я подумала заранее, то распорядилась бы, чтобы их впустили.

Явно успокоившись, она опустилась передо мной на колени. Я протянула ей левую руку — правая осталась свободной, чтобы вытащить пистолет в случае чего. Вряд ли понадобится, но никогда не знаешь.

Черри взяла мою ладонь двумя руками и потерлась лицом как кошка, оставляющая след подбородка. Другой вид официального приветствия включал в себя облизывание, но мне удалось убедить моих кошек, что меня устраивает только потирание лицом и не больше.

Зейн встал на колени рядом с Черри, но не попытался завладеть моей правой рукой. Он ждал, пока она закончит. Этому тоже я их научила — не тянуться за той рукой, которая нужна для оружия. Он потерся лицом; вдоль челюсти у него шла едва ощутимая шероховатая полоска, будто он пропустил ее, когда брился.

Черри тем временем терлась о мои ноги. Будто огромная кошка, которая случайно в этот момент приняла облик человека. Поначалу, когда это происходило, я дергалась, но теперь мне это даже не казалось странным. Не знаю, хорошо это или грустно.

Покончив с приветствием, Зейн сказал:

— У нас был запасной ключ, так что мы приняли всю компанию. — Они оба встали и стояли, как хорошие дети — или как хорошие взрослые, как хотите.

— Отлично, хотя я понятия не имею, сколько там народу.

Они пошли с нами в ногу, заняв места по бокам, и я ощущала идущую рядом со мной Черри. Ощущала ее энергию дрожащей струной вдоль тела. Так сильно я никогда раньше ее не чувствовала. Еще один гвоздь в крышку гроба сомнений насчет Нимир-Ра. Свидетельств было достаточно, и если бы я не была таким мастером самообмана, я бы уже признала очевидное. Но для одного дня мне и без того хватит. Пока что не до этого. Так что я не стала об этом думать, а Черри если ощутила разницу, то ничего не сказала.

Это Зейн подвинулся ближе к Натэниелу на ходу и произнес:

— Ты пахнешь свежей раной.

И он тронул рукой спину Натэниела над топом. Я знала, что там следы укусов возле плеч, до самой шеи. Надо было сообразить, что он не станет их скрывать. Да если бы и закрыл одеждой, эти ребята учуяли бы обонянием.

— Что это ты делал такое? — спросил Зейн. — Или надо спрашивать — кого?

Натэниел даже не глянул на меня. Что говорить и чего не говорить, он явно оставлял мне. Разумно. А может, он просто не знал, что сказать. Я попыталась придумать вранье, которое все объясняло бы, но на ум не приходило ничего, что не выставило бы Натэниела шлюхой. Либо он занимался сексом с незнакомой женщиной, либо... либо что? Правду? Ее мне не хотелось говорить, пока я сама не поняла, как к ней отношусь. Учитывая мои характер, на это может понадобиться не меньше пары дней.

Черри и Зейн завертелись вокруг Натэниела, все теснее и теснее, пока не стали соприкасаться телами. Они постоянно его подталкивали, как акула, проверяющая, съедобен ли ты.

— Пошли, ребята, времени нет. Надо ехать в лупанарий выручать Грегори.

Зейн упал на колени рядом с Натэниелом, водя руками по его телу. Его ладони скользнули под топ Натэниела.

— Вставай, Зейн, — сказала я.

Черри подступила очень близко к Натэниелу, глядя на него сверху, взяла его рукой за подбородок и приподняла, будто собиралась поцеловать.

— Кто это был?

— Это его дело, — сказала я.

Натэниел глянул на меня искоса, и этого хватило. Я праздную труса. Пульс забился на шее, я попыталась его успокоить — без особого успеха.

— Если бы это был Зейн или я, то да, — возразила Черри. — Но пока ты была в больнице, мы решили, что Натэниел должен представлять всех своих партнерш парду до того, как чем-нибудь с ними заниматься.

— А у меня, как у Нимир-Ра, разве нет президентского вето?

Черри подняла на меня глаза:

— Конечно, но согласись, что надо проверять его партнеров. Он чуть опять не довел тебя до гибели.

Я соглашалась, но не на эту ночь. В эту ночь — или во все другие, — я хотела, чтобы никто не лез не в свое дело. Всем было плевать, кто с кем спит, — до сегодняшнего дня. Все складывается. Я впервые сделала нечто неосторожное с одним из них, и мне придется сознаться, какие бы чувства у меня по этому поводу ни были. Открыв рот уже, чтобы сказать: «Это была я», я остановилась, увидев идущих к нам леопардов-оборотней. Из них из всех была одна, при которой мне меньше всего хотелось бы обсуждать интимные вопросы.

Это была Элизабет. Походка у нее была нечто среднее между «шествует» и «плывет» — идеальная походка для уличной феи. Она вышла из-за машин об руку с Калебом, и на лице ее играла самодовольная улыбка, говорившая, что либо она не знает, что я зла на нее, либо уверена, что я ничего ей сделать не смогу. Она была выше Калеба почти на целых пять дюймов. Локоны спадали до талии — такие темные, что их можно бы назвать черными, если не сравнивать с моими волосами. Она была красива несколько соблазнительной, порочной красотой, как тропическое растение с толстыми мясистыми листьями и прекрасными, но смертоносными цветами.

Юбка на ней едва доставала до верха черных чулок и обнажала подвязки. На ноги она надела черные босоножки на каблуках пониже своих обычных. В конце концов, предстояло ходить по лесу. А кофточка была настолько прозрачной, что видно было отсутствие под ней лифчика, хотя Элизабет, как и мне, он не был бы лишним.

Калеб надел на себя джинсы-клеш, был без обуви и без рубашки. Пояс джинсов находился настолько низко, что видно было кольцо в пупке. Я лично слишком молода, чтобы помнить джинсы-клеш, но помню, как мои старшие двоюродные братья спорили, у кого из них клеши шире. Мне и тогда они казались уродливыми, и со временем мое мнение не изменилось.

Калеб был очень собой доволен. Я могла бы ручаться, что они только что занимались сексом, но совершенно не мое дело, с кем они трахаются. Нет, честно, не мое.

— Я рада, что ты хорошо провела время, Элизабет.

Она сжала руку Калеба:

— О, и еще как!

— Рада, потому что дальше время выпадет очень, очень плохое.

Она изобразила надутые губы:

— Неужто наша маленькая Нимир-Ра обиделась, что я не пришла спать с ней рядом голышом?

Я не могла не засмеяться.

— А что смешного? — спросила она. Калеб подался от нее в сторону, высвобождая руку.

— Почему ты думаешь, что я тебя не убью, Элизабет?

— За что?

— Ну, хотя бы за то, что бросила Натэниела в клубе, дала захватить его плохим парням, а в результате чуть не погибла я. Или зато, что теперь я настоящая Нимир-Ра.

— А мне надоело с ним нянчиться, — сказала она. — С ним было очень прикольно, а теперь уже нет. Он становится стандартным.

— То есть больше не хочет тебя трахать, — уточнила я.

Первые признаки гнева показались у нее на лице.

— У нас были по-настоящему хорошие моменты, у нас с Натэниелом.

— Очевидно, недостаточно хорошие.

Она шагнула и встала рядом с Черри, то есть очень близко от меня. Она действительно меня не боялась, и я знала почему — или думала, что знаю. Она хамила, вела себя высокомерно и была гвоздем в сапоге с того момента, как я взялась управлять пардом, и я ни разу не набила ей морду — ни в каком смысле. Я все ей спускала, потому что, как она всегда бывала рада подчеркнуть, могла ее убить, но наказать — никак. Для оборотня «наказать» значит либо избить его до полусмерти, либо устроить ему какую-нибудь мистическую пакость, которой они все боятся до судорог. И она была права. Оборотневской магией я не владела. И не сразу я поняла, почему я ей так много спускаю. Я убила ее милого, мужчину, которого она любила, и оттого мне было неловко. Габриэль заслужил смерть, но она его любила, и я ей сочувствовала. Однако остатки этого сочувствия кончились, когда я увидела Натэниела, висящего на цепях с мечами в теле. Правила изменились, а Элизабет этого не знала. Еще не знала.

Из кустов неслышно выходили остальные леопарды, выбираясь на дорогу. Волосы Мерля светились в темноте белым, борода и усы блестели серебром. Он был одет в прямые джинсы и ковбойские сапоги с серебряными накладками на носках. Раскрытый кожаный жакет скорее обрамлял грудь, чем покрывал. С ним была женщина.

Высокая — шесть футов, если не больше. Обута в кроссовки, дальше — джинсы, просторная футболка до середины бедер. Волосы почти черные, прямые, густые, срезаны чуть выше плеч. Косметики нет, выступающие скулы делают лицо скульптурным — почти резким. Глаза светлые, губы тонкие. Лицо из тех, которые были бы красивы, если чуть-чуть подкрасить, но и так производят впечатление. Не такое лицо, которое может забыться или наскучить. Мерль держал ее за руку, но не как влюбленный подругу — скорее как отец дочь.

Она вибрировала неотмирной энергией, которая в той или иной степени есть у всех леопардов-оборотней. Но здесь я почувствовала покалывание кожи за несколько ярдов.

— Это Джина, — представил ее Мерль.

— Здравствуй, Джина, — сказала я.

Она посмотрела на меня, и страх в ее глазах сменился презрением.

— Коротковата для Нимир-Ра.

— Мы с Микой одного роста, — сказала я.

— Я и говорю. — Она пожала плечами, но эта бравада не казалась искренней. Скорее это как если человек свистит в темноте. Но я не стала обращать на это внимание — сегодня у меня другие проблемы.

Последняя из моих леопардов, Вивиан, подошла одна. Она была из тех немногих женщин, которые вызывали у меня желание защитить и заставляли вспомнить прилагательные «кукольная» и «хрупкая». Вивиан была одной из самых красивых женщин, которых я знала, и простые шорты вместе с прозрачным топом и сандалиями этого не скрывали. Она была афроамериканка с примесью ирландской крови, и цвет кожи у нее был безупречный бледно-какаовый, которую только эта смесь и дает. Она была как-то растерянна, и я знала почему. Впервые за год рядом с ней я не увидела Стивена. Стивен и Грегори были двойняшками, оба стриптизеры в «Запретном плоде». Вивиан со Стивеном жили вместе и были очень счастливы. Но Стивен сегодня ночью будет в лупанарии, как все добрые вервольфы, а Вивиан придет туда с леопардами. Бедняжка Вивиан. Бедняга Стивен. До этой минуты мне не приходило в голову, что Стивен может сегодня потерять брата.

Вивиан упала передо мной на колени, и я протянула ей руки. Она стала о них тереться, как до того Черри и Зейн. Элизабет не стала меня приветствовать, и это тоже было оскорбление. Ее спутники, в отличие от нее, не были моими леопардами. И она намеренно выразила мне пренебрежение, но впервые на публике. Обычно я на этом не настаиваю, потому что не люблю, когда она меня трогает, но я видела лицо Калеба, когда Вивиан встала, закончив приветствие. Он заметил этот недосмотр.

— Как жизнь, Вивиан?

— Настоящей Нимир-Ра не надо было бы спрашивать, — встряла Элизабет.

Я сжала руки Вивиан, помогая ей встать.

— Ты собираешься помогать нам спасать Грегори или отпускать остроумные замечания? — спросила я Элизабет.

— Я хочу спасти Грегори, — ответила она.

— Тогда заткнись на фиг.

Она попыталась что-то сказать, но Черри схватила ее за руку:

— Элизабет, хватит.

— Ты мне не доминант, — огрызнулась Элизабет.

— Я пытаюсь быть твоим другом, — возразила Черри.

— То есть ты хочешь, чтобы я оставила ее в покое?

— Да, если можно.

— Отлично. — Элизабет повернулась к Натэниелу. — Я чую на тебе свежую кровь, Натэниел. — Она взяла его ладонями за шею, прижалась к нему, отодвинув Черри. — Ты наконец нашел себе кого-то, кто будет тебя давить?

— Да.

— Кого? — спросила Черри с любопытством.

— Ребята, нет времени, — вмешалась я. — Пора ехать в лупанарии.

И Мерль нашел что добавить:

— Элизабет так себя ведет с тобой по одной только причине: потому что ты ей позволяешь. Ослушание должно быть наказано немедленно, иначе структура власти разваливается — как у твоего Ульфрика и его стаи.

— Я управляю своими леопардами, — ответила я.

Элизабет рассмеялась и поцеловала Натэниела в лоб, оставив отпечаток красной помады.

— Он кого-то сегодня трахнул, хотя ему это было запрещено без согласия парда. И на это ты тоже посмотришь сквозь пальцы. Слаба ты!

Я медленно вдохнула и выдохнула.

— Он сегодня никого не трахал.

Калеб подошел к компании, ползающей вокруг Натэниела, и сунулся лицом ему в пах. Элизабет отодвинулась, давая ему место.

— Я чую сперму, но не бабу.

Тут я поняла, что Натэниел как следует вымылся. Калеб встал, и Элизабет вернулась на место. Калеб взял Натэниела сзади за шею и придвинулся к нему лицом, будто собираясь целоваться, но чуть не довел губы.

— И здесь я тоже бабу не чую. Вряд ли у него был секс.

Зейн приподнял рубаху Натэниелу, потом встал, задирая ее до шеи. Следы укусов казались в свете звезд почти черными. Они покрывали почти каждый дюйм спины — я ничего не пропустила. Вид их заставил меня покраснеть.

Вивиан поглядела на меня, и я поняла, что она чует запах крови у меня под кожей красных щек.

— Секса могло не быть, но что-то было, — сказал Зейн.

Калеб обошел вокруг посмотреть на голую спину Натэниела:

— Кто-то развлекся.

— На это посмотрите!

Элизабет потащила остальных глянуть на укус вокруг соска. Они стали ощупывать пальцами, Зейн содрал с Натэниела рубашку и бросил на капот ближайшей машины. Все, кроме Мерля, Джины и Вивиан, роились возле Натэниела, трогая его раны пальцами, ладонями, языками. Натэниел закрыл глаза, и я знала, что на самом деле он весьма не против, но...

— Хватит, — сказала я.

Элизабет спустила с Натэниела шорты, и я мельком заметила, насколько он не против.

Элизабет повернулась, стоя на коленях, держа ладони у него на ягодицах.

— Кто бы это ни был, он мог легко сделать куда больше. Его не порезали, а он бы не возразил. Правда, Натэниел?

— Я бы позволил ей все, что она хочет.

Вот блин.

— Ему нельзя позволять этого, — сказала Черри, встав и подойдя ко мне. — Анита, не позволяй ему ехать по этой дорожке. В следующий раз она, кто бы они ни была, может просто его убить.

— Она его не убьет, — ответила я.

— Ты знаешь, кто она?

Я кивнула.

— Почему ты сразу не сказала? — спросил Мерль.

Я ответила, набрав побольше воздуху:

— Потому что я еще с этим не освоилась. Но это мои трудности, а не Натэниела. — Я протянула к нему руку. — Натэниел!

Он подтянул шорты, подбежал ко мне и стиснул мою руку. Я поставила его за собой, так, что наши тела соприкасались. Физический контакт — это способ сообщить, что он под моей защитой.

— Это я его пометила.

Элизабет захохотала, все еще стоя на коленях.

— Я знала, что он твой любимчик, но никогда не думала, что ты ради него будешь так открыто врать.

— Хотя бы некоторые из вас могут учуять ложь. Это я пометила его тело, следы от моих зубов.

— Твой уровень тревожности все время высок, сколько мы здесь. Я не могу сказать, лжешь ты или нет, — сказал Мерль. — А если не знаю я, то среди нас здесь нет альфы, который мог бы сказать точно.

— Имеется в виду, что твой запах не меняется, когда ты говоришь неправду, — пояснила Черри.

Я слыхала, что можно лгать глазами, но про запах — впервые.

— Я не знала, что вы умеете лгать запахом, — сказала я.

— Мне кажется, ложь не повышает у тебя уровень тревожности, — ответила она.

Ага.

— Быть социопатом — это имеет свои преимущества.

Калеб подполз к нам плавным движением, как умеют леопарды. Нечеловечески грациозно. Подполз настолько, что прижался лицом к моей ноге. Я не мешала, потому что сочла, что они соберутся меня обнюхивать, раз я заявила права на Натэниела. Я только не думала, что первым будет один из котов Мики.

— У него действительно на коже ее запах.

— Они почти каждую ночь спят в одной кровати, — сказала Элизабет. Она уже снова была на ногах, и даже носом не повела.

Калеб потерся лицом об мою ногу.

— Она пахнет волком и... вампиром. — Он уставился на меня. — Ты этой ночью разминалась со своим Мастером и Ульфриком? И от Натэниела потому не пахнет бабой, что для него дырки не осталось?

Я всегда стараюсь быть человеком широких взглядов, но сейчас я прямо на месте решила, что Калеб мне не нравится.

— У парда есть право спрашивать, с кем спит Натэниел, потому что сам он плохо выбирает. Ни у кого из вас нет права спрашивать меня.

Калеб сделал движение — одно из тех оборотневских движений, которые нельзя уловить глазом, — и ткнулся мне лицом в пах, почти до боли. Я, не успев подумать, вытащила «браунинг» и приставила дуло к его голове. Быстрее обычного — даже для меня.

Калеб поднял голову, так что дуло оказалось напротив лба. Он уставился на меня:

— А ты не пахнешь шишкой. Только не говори, что спала с тремя мужиками и никто тебя не трахнул.

— Калеб, ты мне начинаешь не нравиться.

Он усмехнулся:

— Но ты меня не застрелишь, потому что Мика будет вне себя.

— Ты прав, не надо было вынимать пистолет. Я просто еще не привыкла к способности вытаскивать оружие, не успев подумать.

— Я никогда не видел, чтобы ты это делала так быстро, — заметил Зейн.

Я пожала плечами:

— Выгода перемены, я думаю. — И убрала пистолет. Действительно, я не собиралась убивать его всего лишь за назойливость.

Калеб приложился щекой к моей ноге, и я не возразила. Если бы я отбивалась, он бы только веселился, и вообще он вел себя прилично — относительно.

Вивиан тронула меня за руку:

— Ты действительно станешь одной из нас?

— Будем знать через две недели.

— Я тебе очень сочувствую, — сказала она.

— Спасибо, — улыбнулась я.

— Ты не топтала Натэниела, — заявила Элизабет. — Ты слишком щепетильна, чтобы вот так действовать зубами.

Я посмотрела на нее и почувствовала, как мне глаза застилает темнота, мой вариант зверя. Этот взгляд говорил, насколько я низко уже пала.

— Я не так щепетильна, как была, Элизабет. Тебе стоило бы это запомнить.

— Да нет, — ответила она, — нет, ты просто его защищаешь. Он был любимчиком учителя с первого дня. Ты просто боишься того, что сделает Мика. Боишься даже думать, что сделает с ним настоящий Нимир-Радж за нарушение прямого запрета. — Она подошла, крадучись. — И надо бояться, Анита, очень сильно бояться, потому что Мика силен, как был силен Габриэль. Он не дрогнет.

— Я достаточно слышал о Габриэле, чтобы усомниться в этом комплименте.