Директива Джэнсона Ладлэм Роберт
— Послушай, — сказала женщина. — Ты уже упоминал о своем послужном списке. Так получилось, мне он хорошо известен. Теперь я вижу, что ты был прав. Что-то тут не так. Или ты не был таким хорошим, каким тебя считали, или ты сейчас не такой плохой, как нам про тебя сказали.
Она шагнула к нему.
— Позволь задать тебе один вопрос. «Лямбда» согласовала свои действия с Уайт-холлом?
— У нас не было времени на бумажную волокиту. Англичане о нас не догадываются.
— Понятно, — сказал Джэнсон. — В таком случае, ты должна принять решение.
«Беретта» в его руке была направлена в землю.
— Но мы получили приказ...
— Разумеется, речь идет о моей жизни. Я лично заинтересован. Но и о твоей жизни тоже. Этот урок я усвоил с большим трудом.
Похоже, женщина была в смятении.
— Ладно, посмотри еще раз в дальномер. Стрелка "В" ты найдешь на высоком дереве у ворот Примроз-Хилл.
Джэнсон поднес к глазам дальномер, раздвигая им листву, слыша звучащие у него в голове слова Энгуса Филдинга. «Насколько ты уверен в своем правительстве?» Определенно, в этом была своя логика. Что, если именно на Кон-Оп, возможно, внедрившем своего человека в ближайшее окружение Петера Новака, и лежит вина в его убийстве? Не этим ли объясняется официальный отказ Соединенных Штатов принять прямое участие в операции по освобождению миротворца? Но, с другой стороны, в таком случае кто пытался подставить его, переведя на счет Джэнсона шестнадцать миллионов долларов? И если Кон-Оп или какое-то другое правительственное ведомство США подстроило гибель Новака, то с какой целью? С какой целью?Неужели Новак представлял для Америки настолько большую угрозу? Джэнсон понимал, что это ключ к загадке, — загадке, которую он должен решить не только для удовлетворения собственного чувства справедливости, но и просто чтобы остаться в живых.
Его размышления оборвал страшный удар по голове. Он отшатнулся, оглушенный, не понимающий, что произошло.
Это была женщина. У нее в руках был кусок арматуры, какую используют в железобетонных конструкциях. Один конец железного прута был мокрым от крови. Судя по всему, женщина выдернула его из кучи строительных материалов, сложенных у стены каменного сарая.
— Как сказала одна леди, каждый предмет может стать оружием, если взять его правильно.
Еще один удар, на этот раз в район уха. Железный прут встретился с головой с тошнотворным стуком металла о кость. Мир вокруг Джэнсона закружился.
— Меня предупредили о твоей изворотливой лжи, — прорычала женщина.
Перед глазами у Джэнсона все расплывалось, но выражение ее лица не вызывало сомнений: жгучая, неприкрытая ненависть.
Проклятье!В тот момент, когда его бдительность должна была находиться на пределе, он позволил усыпить себя лживым сочувствием. На самом деле снайперша просто выжидала удобного случая. Она обвела его вокруг пальца.
Джэнсон повалился на землю, чувствуя, как кровь стучит в висках паровым двигателем. Он протянул руку к «беретте», но было уже слишком поздно. Женщина убегала от него со всех ног.
Удар прутом арматуры вызвал легкое сотрясение мозга; пройдет несколько минут, прежде чем он сможет подняться с земли. К этому времени снайперши уже и след простынет. Он ее упустил — свой единственный козырь.
Джэнсон ощутил подкатывающую к горлу тошноту — и какую-то внутреннюю пустоту. Можно ли кому-нибудь верить? С кем ему приходится воевать?
На чьей он стороне?
Пока что на последний вопрос он мог ответить только так: он сам за себя. Может ли он рассчитывать на союзников? Заслужил ли он такое доверие? Эта снайперша уверена в его виновности; но как поступил бы на ее месте он сам?
Взглянув на часы, Джэнсон попытался встать и потерял сознание.
— Доложите обстановку.
— Все в порядке. Связь окончена.
Во Вьетнаме редко бывало тихо. Во всех районах боевых действий даже ночь не приносила отдыха от громких звуков и яркого света. Гулко гремели разрывы снарядов, шипели висящие на парашютах осветительные ракеты, озарявшие небо сотнями ослепительных огней. Рваные полосы трассирующих пуль, рев вертолетов, мигающие огоньки сопел реактивных двигателей. Вскоре все это теряет значение, становясь чем-то вроде гудения автомобильных клаксонов и гула двигателей в часы пик. В то же время Демарест учил слышать и видеть то, что выходило за рамки обычного фона.
Внимательно изучая местность в оптический прицел, Джэнсон наконец разглядел среди высокой болотной травы и пальм полянку с двумя хижинами. Перед одной из них был разведен костер, а рядом сидели на корточках два вьетнамца. Нет ли здесь какой-то ловушки? Три дня назад Мендес зацепился за растяжку сигнальной мины: мгновенно вспыхнула магниевая ракета, с громким шипением покачивающаяся в воздухе на маленьком парашюте, заливая все вокруг неестественным белым светом. Он не должен допустить повторения этой ошибки.
Джэнсон связался по радио с Демарестом, «Впереди по крайней мере два вьетконговца. В трехстах метрах. Жду указаний».
Жду указаний.
Жду указании.
В наушниках раздался треск электрических разрядов, затем послышался голос Демареста:
— Обращайся с содержимым бережно. Доставь этих двоих на поляну к северу, причем обращайся с ними так, будто это уотерфордский фарфор. Ни синяков, ни ссадин, ни царапин. Как ты думаешь, сможешь?
— Сэр, прошу прощения, не понял.
— Лейтенант, захвати их аккуратно. Ты не понимаешь по-английски? Если хочешь, могу повторить тебе то же самое еще на семи языках.
— Никак нет, сэр. Я все понял, сэр. Но только я не представляю себе, как можно...
— Джэнсон, ты найдешь способ.
— Сэр, ценю ваше доверие, но...
— Не надо лишних слов. Видишь ли, я знаю, что я нашел бы какой-нибудь способ. И, как я уже говорил, у меня есть такое чувство, что у нас с тобой много общего.
Он провел пальцем по земле: стриженый газон, не буйная растительность джунглей. С трудом раскрыв глаза, он увидел перед собой зеленые просторы Риджент-Парка. Он посмотрел на часы. Прошло две минуты. Только на то, чтобы прийти в себя, нужны огромные усилия, причем неудачи быть не может.
Все мысли, носившиеся у него в голове, потонули в одной, настойчивой: у него нет времени.
Несомненно, бреши в линии снайперов уже обнаружены, хотя бы по отсутствию радиосигналов. На помощь должна устремиться группа прикрытия. У него перед глазами все плыло, в голове звенела пульсирующая, колотящая боль. Преодолев линию препятствий сквозь заросли конусообразных тисов, он вышел на дорожку, ведущую к Ганноверским воротам.
У тротуара стояло черное такси, высаживавшее пожилую пару. Это были американцы, и они едва шевелились.
— Нет, — говорила одутловатая женщина, страдающая проблемами пищеварения, — на чай давать не надо. Это Англия. В Англии не дают на чай.
Броская красно-оранжевая помада, окаймляющая ее рот, подчеркивала вертикальные складки выше и ниже губ, выдающие возраст.
— Нет, дают, — проворчал муж. — Что ты об этом знаешь? Да ты ничегоне знаешь. Но у тебя всегда есть собственное мнение. — Он принялся беспомощно перебирать в бумажнике незнакомую валюту, с осторожностью и тщательностью археолога, разделяющего листы древнего папируса. — Сильвия; у тебя нет десятифунтовой бумажки?
Раскрыв портмоне, женщина принялась рыться в ней с выводящей из себя медлительностью.
Джэнсон терял терпение, следя за происходящим. Других такси поблизости не было.
— Эй, — не выдержав, обратился он к американцам. — Позвольте мне заплатить за вас.
Пожилая пара посмотрела на него с нескрываемым подозрением.
— Нет, честное слово, — продолжал Джэнсон. Он предпринимал огромные усилия, чтобы сфокусировать взгляд на американцах, но они то и дело расплывались у него перед глазами. — Мне это не в тягость. У меня сегодня хорошее настроение. Просто... просто давайте шевелиться.
Американцы переглянулись.
— Сильвия, этот человек говорит, что заплатит за такси...
— Я слышала, что он сказал, — раздраженно ответила женщина. — Поблагодари его и скажи, что мы можем заплатить за себя сами.
— Но в чем же дело? — спросил мужчина, недовольно выгибая тонкие губы.
— А дело в том, вылезайте из такси, и живее. Американцы выбрались на тротуар, недоуменно моргая.
Джэнсон скользнул в просторную машину, классическое черное такси, выпускаемое компанией «Манганез-Бронз Холдингз».
— Подождите! — вдруг окликнула его женщина. — Наши сумки! У меня там остались две сумки...
Она говорила медленно и обиженно.
Подобрав с пола два полиэтиленовых пакета с логотипом супермаркета «Марк и Спенсер», Джэнсон, открыв дверь, бросил их к ногам американки.
— Куда тебя, начальник? — спросил водитель. Посмотрев на Джэнсона в зеркало заднего обозрения, он поморщился. — Где это тебя так?
— Да это только с виду так страшно, — пробормотал Джэнсон.
— Слушай, ты смотри, не испачкай своим кларетом сиденья, — проворчал водитель.
Джэнсон протянул ему в окошко в стеклянной перегородке стофунтовую бумажку.
— Это совсем другое дело, — совершенно иным тоном произнес водитель. — Ты генерал — я рядовой, ты платишь деньги — я везу туда, куда ты скажешь.
Он громко засмеялся, радуясь своей шутке. Джэнсон назвал ему два места, куда нужно заехать.
— Хозяин — барин, — ухмыльнулся водитель.
В голове Джэнсона методично и размеренно работал паровой молот. Достав носовой платок, он повязал им голову, пытаясь остановить кровотечение.
— Ну теперь-то мы можем трогаться?
Джэнсон оглянулся — и у него на глазах заднее стекло вдруг покрылось паутинкой в левом нижнем углу, как раз рядом с его головой.
— Матерь божья! — выругался таксист.
— Давай газу! — крикнул Джэнсон, распластавшись на сиденье.
Но водитель и сам знал, что делать.
— Ну ты даешь, мать твою! — в сердцах промолвил он, и двигатель взревел на полных оборотах.
— А это поднимет тебе настроение? — спросил Джэнсон, протягивая в окошко еще одну стофунтовую бумажку.
— У меня никаких проблем больше не будет? — поинтересовался водитель, недоверчиво глядя на банкноту.
Выехав на Мэрилебон-роуд, такси влилось в поток быстро несущихся машин.
— Никаких, — мрачно пробурчал Джэнсон. — Доверься мне. Дальше будет одна спокойная прогулка по парку.
Она действительносмотрела на него. Это ему не показалось.
Обведя взглядом затянутый табачным дымом бар, Кацуо Ониси снова посмотрел на дюйм желтоватой пены, оставшейся на дне его кружки. При виде этой женщины у него захватило дух: длинные светлые волосы, дерзко вздернутый носик, многообещающая улыбка. Что она делает здесь одна?
— Кац, эта красотка у стойки правда строит тебе глазки? Значит, он не ошибся: даже его друг Декстер заметил одинокую блондинку.
Ониси улыбнулся.
— А чем ты удивлен? — самодовольно ухмыльнулся он. — Дамы узнают породистого жеребца с первого взгляда.
— Наверное, именно поэтому последние раз десять ты возвращался отсюда домой один, — заметил Декстер Филлмор, темнокожий очкарик, которому самому везло не больше.
Они дружили еще со времен учебы в Калифорнийском технологическом институте. Сейчас они никогда не говорили о работе — поскольку оба были связаны с государственной тайной, об этом не возникало и речи, — но во всем остальном, и в первую очередь в делах сердечных, у них не было тайн друг от друга.
— Я такой завидный жених, — постоянно жаловался Ониси. — Живу один, прилично зарабатываю. Женщины должны брать номер и становиться в очередь, чтобы со мной познакомиться.
— И какое же это будет число: иррациональное или мнимое? — насмешливо интересовался Филлмор.
Но теперь, похоже, Кацуо Ониси выпало действительное число.
Третий взгляд блондинки определенно был наполнен вожделением.
— Пора звать рефери, — сказал Ониси. — По-моему, перед нами настоящий нокаут.
— Ну же, ты всегда говорил, что главное — это личные качества девушки, — шутливо возразил Декстер. — Что может быть более поверхностным, чем судить о человеке, находящемся в противоположном конце зала?
— О, с личными качествами у нее все в порядке, — сказал Ониси. — Такое видно и невооруженным взглядом.
— Да, — улыбнулся его друг. — Готов поспорить, особенное впечатление на тебя произвели те качества, что выпирают из-под обтягивающего джемпера.
Но в это время женщина направилась прямо к друзьям, изящно держа в руке высокий стакан. Похоже, судьба явно решила сегодня улыбнуться Ониси.
— Здесь свободно? — спросила блондинка, указывая на пустой стул рядом с Кацуо. Сев за столик, она поставила свой коктейль рядом с его пивной кружкой и подала знак официантке, прося повторить. — Знаете, я обычно так никогда не поступаю, но сегодня я ждала своего бывшего дружка, у которого еще остались какие-то взгляды на мой счет, надеюсь, вы меня понимаете? Так вот, клянусь, бармен уже начал искоса на меня поглядывать. Понятия не имею, что ему от меня нужно?
— Теряюсь в догадках, — изобразил саму невинность Ониси. — Ну а куда запропастился ваш знакомый?
— Бывший знакомый, — поправила его блондинка. — Только что позвонил мне на сотовый, у него неотложная работа. Или что там еще. Впрочем, поверьте, я вовсе не мечтала с ним встретиться. Но, думаю, он перестанет мне звонить только тогда, когда обзаведется новой подружкой. — Посмотрев на Ониси, она обворожительно улыбнулась. — Или когда я заведу нового приятеля.
Допив пиво, Декстер Филлмор кашлянул.
— Я схожу за сигаретами. Вам ничего не нужно?
— Купи мне пачку «Кэмела», — попросил его Ониси.
Когда Филлмор ушел, блондинка, повернувшись к Кацуо, состроила гримасу.
— Вы курите «Кэмел»?
— А вы сигареты терпеть не можете?
— Дело не в этом. Но разве обязательно травиться той гадостью, что продается в автоматах? Вы когда-нибудь пробовали «Балканское собрание»? Вот это настоящиесигареты.
— Что?
Раскрыв сумочку, блондинка достала металлическую коробочку. В ней были аккуратно уложены черные с золотой полоской сигареты без фильтра.
— Только что с дипломатического приема, — сказала женщина, протягивая Ониси сигарету. — Попробуйте.
У нее в руке непонятно откуда материализовалась зажигалка.
«Какие у нее очаровательные руки!» — подумал Ониси, делая глубокую затяжку. Многообещающее знакомство. Он также с облегчением отметил, что девушка до сих пор не спросила его о том, чем он занимается. На этот вопрос Ониси обычно отвечал, что он работает «системным администратором в правительственном ведомстве», и дальше его уже ни о чем не расспрашивали, хотя если бы и спросили, Кацуо отрепетировал фразу о «сближении платформ министерств сельского хозяйства и транспорта». Эта фраза была настолько туманной и обескураживающей, что должна была в корне пресекать дальнейшие расспросы. Но сейчас Кацуо был благодарен женщине за то, что она своими вопросами не заставила его вспомнить о работе, о которой ему сейчас совсем не хотелось думать. О его настоящей работе. Последние дни Ониси находился под постоянным стрессом, и у него начинали ныть плечи, едва он только переступал порог своего кабинета. Какая же невероятная цепочка неудач их преследует! Это просто немыслимо, мать твою. Столько труда, столько лет — и вот эта треклятая программа «Мёбиус» трещит по швам. Что ж, пусть ему повезет хоть в чем-то другом. Проклятье, он это заслужил!
Терпкий дым заполнил легкие Ониси, и взгляд прекрасной блондинки задержался на его лице. Похоже, она нашла в нем что-то неотразимое. Зазвучала новая песня: из нашумевшего фильма о Второй мировой войне. Ониси очень нравилась эта песня. Ему показалось, что от счастья он сейчас воспарит в воздух.
Вдруг Кацуо закашлялся.
— Крепкие, — заметил он.
— Такими были раньше все сигареты, — сказала блондинка. Она говорила с едва заметным акцентом, но Ониси никак не мог определить, с каким именно. — Покажи себя настоящим мужчиной. Затянись глубже.
Ониси сделал еще одну затяжку.
— Вкус ни с чем не сравнимый, правда? — спросила женщина.
— Немного грубоват, — осторожно заметил Ониси.
— Он не грубый, а сочный,— поправила его блондинка. — Уверяю тебя, большинство американских сигарет — это просто свернутая туалетная бумага.
Ониси кивнул, но на самом деле голова у него кружилась уже не на шутку. Должно быть, табак действительно очень крепкий. К лицу прилила кровь; он поймал себя на том, что начинает потеть.
— Господи, что с тобой! — встревожено спросила блондинка. — По-моему, тебе не помешает немного проветриться.
— Не помешает, — согласился Ониси.
— Пошли, — предложила женщина. — Давай прогуляемся.
Ониси потянулся за бумажником. Женщина опередила его, положив на стол двадцатку, а ему уже было так плохо, что он не стал возражать. Декстер будет гадать, куда он пропал, но с ним можно будет объясниться потом.
Они вышли на улицу, на свежий воздух, но головокружение не проходило.
Блондинка сжала его руку, пытаясь подбодрить. В искусственном свете фонарей она показалась Ониси еще более прекрасной — если только это не было еще одним следствием его состояния.
— Знаешь, ты что-то нетвердо стоишь на ногах, — заметила блондинка.
— Точно, — подтвердил Ониси, чувствуя, как у него на лице расплывается глупая улыбка, но не в силах этому помешать.
Блондинка насмешливо цокнула языком.
— Такой большой парень и отрубился от одной сигареты «Собрание»?
Эта блондинка считает его большим парнем? Звучит обнадеживающе. Определенно положительная точка отсчета в запутанном потоке переменных, описывающих его личную жизнь. Улыбка Ониси растянулась еще шире.
В то же время он поймал себя на том, что мысли у него становятся запутанными, но, как это ни странно, подобное состояние его нисколько не волновало.
— Садись в мою машину, давай прокатимся, — предложила блондинка, и ее голос прозвучал так, словно донесся откуда-то издалека.
Внутренний голос слабо предостерег его: «Кац, наверное, тебе лучше этого не делать», но Ониси лишь беспомощно кивнул.
Он поедет с прекрасной незнакомкой. Он сделает все, что она скажет. Он будет принадлежать ей.
Ониси смутно чувствовал, как женщина легко переключает передачи своего голубого кабриолета точными движениями человека, выполняющего заученные действия.
— Капуо, я покажу тебе такое, о чем ты никогда не забудешь, — сказала она, погладив его между ног и закрывая за ним дверь.
У него в голове ярко сверкнула мысль: «Я не говорил ей, как меня зовут». За ней последовала другая: «Со мной происходит что-то очень нехорошее». Но затем все мысли исчезли в черной бездне, в которую превратилось его сознание.
Часть третья
Глава восемнадцатая
Испуганно прижимая к груди обтрепанный чемоданчик, хасид, по-стариковски шаркая ногами, подошел к ограждению верхней палубы. В его глазах застыл страх, что объяснялось скорее его характером, а не тем, что он находился на борту парома «Штена Лайн». Огромному катамарану требовалось всего четыре часа, чтобы переправиться через Ла-Манш из Гарвича до Хук-ван-Холланда, откуда скоростные поезда, чье расписание строго согласовано с прибытием парома, доставят пассажиров на центральный вокзал Амстердама. Быстроходный корабль располагал всем, чтобы путешествие на нем было приятным: на борту имелось несколько баров, два ресторана, несколько магазинов и даже кинотеатр. Однако хасид с обтрепанным чемоданчиком, судя по всему, не принадлежал к тем, кто может предаваться подобным развлечениям. Такой тип в Голландии не редкость: торговец бриллиантами — можно ли в этом сомневаться? — которого нисколько не интересуют роскошные камни, предмет его торговли. Своего рода убежденный трезвенник — хозяин винокурни. Остальные пассажиры, случайно бросив на него взгляд, тотчас же отворачивались в сторону. Незачем пялиться на хасида. Он может истолковать это превратно.
Соленый морской ветер ворошил длинную седую бороду и пейсы, трепал черное шерстяное пальто и брюки. Крепко нахлобучив на голову черную шляпу с круглыми полями, хасид не отрывал взгляд от оловянно-серого неба и серо-зеленого моря. Зрелище было не слишком воодушевляющим, но хасид, судя по всему, находил в нем странное утешение.
Джэнсону было прекрасно известно, что подобная фигура становится невидимой как раз благодаря тому, что бросается в глаза. Щеки щипало от резинового клея, в шерстяном пальто было невыносимо жарко, поэтому ему не составляло труда разыгрывать то легкое беспокойство, которого требовала его роль. Он подставил себя ветру, чтобы хоть как-то бороться с потом. Ни у кого не могло возникнуть никаких причин сомневаться в том, что он действительно тот, кем являлся по паспорту. Время от времени Джэнсон с любовью смотрел на маленькую, закатанную в пластик фотографию покойного раввина Шнеерсона, почитавшегося многими хасидами новым мессией, или mosiach. Такие мелочи очень важны, когда вживаешься в образ.
Услышав приближающиеся шаги, Джэнсон медленно обернулся, и у него внутри все оборвалось. Он увидел перед собой шляпу с круглыми полями и строгий черный наряд. Это был хасид — на этот раз настоящий.«Твой собрат, — поспешно сказал себе Джэнсон. — Ты тот, за кого себя выдаешь». Это был один из главных законов шпионского ремесла. Правда, другой требовал не доходить в этом до идиотизма.
Настоящий хасид, ростом ниже Джэнсона, лет сорока с небольшим, приветливо улыбнулся.
— Voos hurst zich?[34] — кивнув, спросил он.
У него были рыжеватые волосы, а за пластмассовыми очками скрывались водянисто-голубые глаза. Под мышкой хасид держал кожаный портфель.
Крепче прижав к груди чемоданчик, Джэнсон осторожно склонил голову, изображая дружелюбную улыбку, существенно осложненную недостаточной пластичностью нанесенного на лицо грима. Как ему быть? Есть люди, обладающие даром говорить на незнакомых языках, порой даже непостижимо бегло; одним из таких был Алан Демарест. Однако Джэнсон, прилично владевший немецким и французским с университетских дней и немного знавший чешский — заслуга его матери-чешки, — не относился к их числу. Он принялся лихорадочно копаться в памяти, пытаясь наскрести хоть немного идиша. Такой вариант он должен был предусмотреть. Вместо того чтобы сказать в ответ глуповатое «шалом», безопаснее будет сразу же пресечь в корне все попытки завязать разговор. Позволив себе на мгновение предаться безумной фантазии выбросить назойливого хасида за борт, Джэнсон потрогал горло и покачал головой.
— Ларингит, — прохрипел он, изображая акцент Ист-Энда.
— Ir filt zich besser?[35] — сочувственно спросил хасид. Одинокая душа на борту огромного парома, он попытался сблизиться с тем, в ком увидел собрата.
Джэнсон буквально взорвался кашлем.
— Извините, — прошептал он. — Оченьзаразно.
Хасид испуганно попятился. Еще раз поклонившись, он сложил руки.
— Sholom aleichem. Мир и благословение вам. Покачав на прощание рукой, он удалился, вежливо, но быстро.
Джэнсон снова подставил лицо холодному ветру. «Нам известно больше, чем мы знаем», — не переставал повторять Демарест. Джэнсон считал, что в данном случае это особенно верно, — он сможет двигаться вперед, лишь если расставит в правильном порядке все то, что ему известно на настоящий момент.
Он знает, что секретное государственное ведомство Соединенных Штатов ищет его смерти. Знает, что на его банковский счет посредством изощренных электронных махинаций переведена головокружительная сумма. Причем сделано это так, чтобы создалась видимость, будто он подрядился за деньги убить Петера Новака.
Может ли он как-нибудь воспользоваться этими деньгами? Внутренний голос предостерег его: нет, только не сейчас. Надо подождать до тех пор, пока не станет известен источник их происхождения. Может так статься, что эти деньги окажутся решающим доказательством его невиновности. И — Джэнсона грыз червь сомнения — возможно, с помощью высоких технологий расставлена какая-то ловушка, и попытка снять деньги со счета тотчас же выдаст врагам его местонахождение. Что возвращало его к главному вопросу: кто же его враги?
На чьей ты стороне, Марта Ланг?Перед тем как подняться на борт парома, Джэнсон еще раз попытался с ней связаться, и опять безуспешно. Входила ли она в этот зловещий заговор? Или же Марта Ланг похищена, может быть, даже убита — пала жертвой интриги, стоившей жизни Петеру Новаку? Джэнсон позвонил своему старому другу, живущему на Манхэттене, — ветерану разведслужб, давно ушедшему на пенсию, — и попросил его постоянно пытаться связаться с Мартой Ланг в нью-йоркском отделении Фонда Свободы, где вроде бы должна была быть ее постоянная резиденция. Пока что не было никаких признаков того, что она возвратилась в здание на Сороковой улице. Марта Ланг находится где-то в другом месте — но где именно?
И еще Джэнсон, как и Энгус Филдинг, находил очень странным, что до сих пор не появилось никаких сообщений о смерти Петера Новака. Широкая публика продолжала оставаться в полном неведении относительно как его похищения, так и последующей гибели. Возможно ли, что руководство Фонда Свободы считает несвоевременным сообщать миру о случившейся трагедии? Однако как долго они смогут скрывать гибель президента фонда? Джэнсону были знакомы слухи о том, что смерть Дэн Сяопина держалась в тайне больше восьми дней, пока определялся вопрос о его преемнике: режим решил, что не может допустить даже незначительного промежутка неопределенности в обществе. Быть может, то же самое сейчас происходит в Фонде Свободы? Огромное состояние Новака, по крайней мере большая его часть, было связано с Фондом Свободы. Поэтому не вызывало сомнений, что его гибель не может не сказаться на финансах фонда. В то же время, по словам Григория Бермана, перевод денег был осуществлен из Амстердама, непосредственно со счета Фонда Свободы, принадлежащего Петеру Новаку. Кто из высшего руководства фонда мог подстроить такое?
Новак был человеком могущественным, и его враги должны также быть могущественными. И Джэнсон должен признать тот факт, что враги Новака являются и его врагами. И самая дьявольская часть этого дьявольского уравнения — это может быть кто угодно. Филдинг до разговора с неизвестным гостем резко высказался о противниках Новака. «Олигархи» коррумпированных плутократических режимов, в первую очередь Восточной Европы, могли найти общие интересы с кликой американских «ястребов», недовольных растущим влиянием Новака в мире. «Задайте самим себе вопрос, почему во всем мире ненавидят американцев», — слова Никоса Андроса. Ответ на этот вопрос был очень сложным; необходимо было учитывать недовольство и зависть всех, что считал себя обиженным господством Соединенных Штатов. Однако Америка — не беззубый грудной ребенок; для поддержания своей глобальной политики она может пойти на жесткие и решительные шаги. Члены ее внешнеполитического ведомства могли найти угрозу в действиях великого гуманиста — просто потому, что его действия им абсолютно неподконтрольны. Филдинг: «Всем было известно, что Новак отверг предложения Америки, что он выводил из себя ваше внешнеполитическое ведомство своей независимой политикой. Его единственной путеводной звездой была его совесть». Кто может предсказать ярость вашингтонских стратегов — близоруких упрямцев, ослепленных жаждой повелевать миром, которую они ошибочно толкуют как патриотизм? Это не лучшее лицо Америки, не самые ангельские создания, населяющие ее. Но наивно притворяться, что государственная власть неспособна на подобные действия. Джэнсон не забыл, что лейтенант-коммандер Алан Демарест считал себя истинным американцем. Он давно пришел к выводу, что это самый пагубный плод воображения, порожденный самообманом. Но что, если подобные демаресты правы? Что, если они действительно представляют собой — не Америку, нет,— а квинтэссенциюАмерики, ту Америку, с которой сталкиваются нищие жители стран, раздираемых гражданской войной? Джэнсон закрыл глаза, но ему не удалось прогнать живые, пронзительные образы, терзающие его вот уже столько лет.
— Не надо их тащить в лагерь, — сказал лейтенант-коммандер Джэнсону. Тот даже сквозь треск грозовых разрядов различил в наушниках слабые звуки хорала. — Я сам к тебе приду.
— Сэр, — ответил Джэнсон, — в этом нет необходимости. Пленники крепко связаны, как вы и просили. Физически они не пострадали, но сейчас они полностью лишены свободы движений.
— Что, не сомневаюсь, потребовало от тебя определенных усилий. Джэнсон, я не удивлен, что ты принял брошенный тебе вызов.
— Теперь транспортировка пленных не представляет никаких затруднений, сэр, — сказал Джэнсон.
— Знаешь что, — ответил Демарест, — отведи-ка их в Лосиный бок.
Лосиным боком американцы прозвали поляну в джунглях, с двумя заброшенными хижинами, в четырех милях от основного лагеря. Несколько месяцев назад там произошла вооруженная стычка, когда американский патруль наткнулся на трех вьетконговцев. В перестрелке один американец получил ранение; все три вьетнамца были убиты. Раненый солдат перековеркал вьетнамское название местности, Ло Сон Бок, в «Лосиный бок», и это название прижилось.
Переправка пленных в Лосиный бок заняла два часа. Когда Джэнсон наконец добрался туда, Демарест уже ждал его. Он приехал в джипе. За рулем сидел его заместитель Том Бевик.
Увидев, что пленных мучит жажда — руки у них были привязаны к туловищу, — Джэнсон поднес им к губам свою флягу, разделив ее содержимое на двоих. Несмотря на страх и потрясение, вьетнамцы с благодарностью принялись жадно хлебать воду. Джэнсон посадил их на землю между хижинами. — Отлично сработано, Джэнсон, — похвалил его Демарест.
— Гуманное отношение к военнопленным в соответствии с требованиями Женевской конвенции, сэр, — ответил Джэнсон. — Если бы только противник следовал нашему примеру, сэр.
Демарест фыркнул.
— Смешной ты какой, совсем как школьник. — Он повернулся к своему заместителю. — Том, ты не мог бы... оказать честь нашим гостям?
Смуглое лицо Бевика казалось вырезанным из дерева, с грубыми щелями под глаза и рот. Нос, узкий и маленький, казался острым, как лезвие ножа. Общее впечатление усиливали неровные полоски загара, похожие на волокна древесины. Движения Бевика были быстрые и уверенные, но не плавные, а какие-то дерганые. Джэнсон не мог избавиться от ощущения, что Бевик марионетка в руках своего командира.
Подойдя к одному из пленных, Бевик достал длинный нож и принялся перерезать веревки, которыми были привязаны к туловищу его руки.
— Пусть им будет поудобнее, — объяснил Демарест.
Вскоре стало очевидно, что Бевиком движут вовсе не соображения удобства. Достав нейлоновый шнур, заместитель командира затянул крепкие узлы на запястьях и щиколотках пленных и закинул его через центральные брусья хижин. Вьетнамцы оказались распяты, растянуты тугими веревками. Они были совершенно беспомощны и понимали это. Сознание собственной беспомощности должно было оказать психологический эффект.
В желудке у Джэнсона заклекотало.
— Сэр... — начал было он.
— Молчи, — оборвал его Демарест. — Просто смотри. Смотри и учись. Все как в старинном правиле: сначала смотри, как делают другие, потом делай сам и, наконец, учи других.
Он приблизился к ближайшему пленному, молодому вьетнамцу, распростертому на земле, и ласково провел ладонью по его щеке.
— Toi men ban. — Похлопав себя по груди, он повторил по-английски: — Ты мне нравишься.
Вьетнамцы не могли оправиться от потрясения.
— Вы говорите по-английски? Если не говорите, это неважно, потому что я говорю по-вьетнамски.
Первый вьетнамец наконец ответил натянутым голосом:
— Да.
Демарест вознаградил его улыбкой.
— Я так и думал. — Он провел указательным пальцем по лбу вьетнамца, по его носу и остановился на губах. — Вы мне нравитесь. В вашем народе я черпаю вдохновение. Потому что вы искренне убеждены в правоте своего дела. Для меня это имеет очень большое значение. У вас есть свои идеалы, и вы будете сражаться до конца. Как ты думаешь, сколько nguoi My ты убил? Сколько американцев на твоем счету?
— Мы не убивать! — выпалил второй пленный.
— Конечно, потому что вы крестьяне, да? — голос Демареста был обильно подслащен медом.
— Мы крестьян.
— И никакие вы не вьетконговцы, правда? Простые, честные, трудолюбивые рыбаки, правильно?
— Dung. Да.
— Но вы же только что сказали, что вы крестьяне?
Пленники смутились.
— Не вьетконг, — с мольбой произнес первый.
— Разве это не твой боевой товарищ? — спросил Демарест, указывая на второго связанного вьетнамца.
— Нет, просто друг.
— А, так, значит, это твой друг.
— Да.
— Ты ему нравишься. Вы помогаете друг другу.
— Помогать друг другу.
— Вам пришлось много страдать, не так ли?
— Страдать много-много.
Читать бесплатно другие книги:
