Любовь неукротимая Сноу Хизер
Габриэль испугался, осознав, что после того как он рассказал о своем открытии, видение может исчезнуть. Конечно, он не хотел бы, чтобы подлинная Пенелопа видела его позор, но присутствие ее призрака доставляло ему радость. И он надеялся, что пробудет в этом приятном обществе подольше.
– Ага, – задумчиво сказала она, вскинув брови. Однако ни в чем переубеждать его не стала. – И ты этому рад?
– Очень. – Почему бы не сказать правду? Вряд ли это ее обидит – ведь она всего лишь плод его воображения. – Я не хотел бы, чтобы живая Пенелопа видела меня таким. Я не смог бы жить с этим. Однако раз уж мы выяснили, что все это не по-настоящему, давай поговорим о чем-нибудь другом.
– О чем, например? – не спеша кивнула она.
– Например… – Габриэль почувствовал гнетущую грусть. Он понятия не имел, о чем можно разговаривать с призраком.
Все же он знал, что в первую очередь сказал бы настоящей Пенелопе, если бы, разумеется, вновь стал полноценным человеком. Те сокровенные слова, которые он держал в себе месяцы и даже годы. Габриэль благодарил судьбу за то, что так и не осмелился признаться ей. Ведь это – ужасная, страшная ошибка, нечестное для них обоих стечение обстоятельств – особенно после всего, что произошло после смерти Майкла.
Однако этой, ненастоящей, Пенелопе Габриэль мог рассказать все. Вероятно, эти слова прогонят и видение, и надежду, которую оно вселило в сердце бывшего солдата. Да, не просто так его воображение выбрало Пенелопу: виной тому неотступная надежда. Ведь его жизнь сломана, и не остается ничего, кроме горьких несбыточных мечтаний.
Габриэль глубоко вздохнул, поражаясь, как бешено колотится его сердце, несмотря на то что всего этого в действительности не происходит.
– Например, о моих чувствах к тебе. Не покидавших меня ни на миг.
– Габриэль…
– Я всегда хотел быть только с тобой.
Видение застыло неподвижно, приоткрыв рот от удивления. Именно такой Габриэль представлял себе настоящую Пенелопу в момент признания.
Однако самому Габриэлю от этих слов стало поразительно легко и радостно, словно некие лучи света впервые озарили его жизнь.
– В тебе есть что-то необыкновенное, Пенелопа, – продолжил он. – И это что-то как будто разбудило меня. В тот миг, когда я впервые увидел тебя, в моем сердце проснулись чувства, о которых я перестал и думать уже давным-давно. Конечно, я никогда не сказал бы тебе этих слов. Ты была замужем за моим кузеном. Но после смерти Майкла так мучительно…
– Пожалуйста! – Пенелопа прикрыла ладонью рот Габриэля.
«Как забавно», – подумал он. Габриэль, особенно за последние месяцы, постиг, казалось, всю мощь своего больного воображения, но прикосновение призрака было сверх любых его ожиданий. Тепло этих рук, сладкий цитрусовый аромат кожи – все слишком реально.
– Пожалуйста, – более мягко повторила она. – Не говори больше того, о чем потом пожалеешь.
Из-за спины Пенелопы донесся глухой мужской голос:
– Мистер Картер сообщил, что наш пациент пришел в сознание и заговорил.
«Аллен?»
Пенелопа едва успела убрать руку с губ Габриэля, прежде чем полог широко распахнулся. Габриэль зажмурился от яркого света. Когда глаза привыкли, он увидел управляющего и санитара, стоящих над ним.
Но Пенелопа не исчезла. Она выглядела именно так, какой он ожидал увидеть ее через два года после их последней встречи. Она изменилась и стала старше. Ее глаза окутывала грусть, а тело – черные одежды. Однако она оставалась по-прежнему завораживающе красивой.
– Да, – ответила Пенелопа Аллену, смотря прямо на него. И, что хуже, управляющий тоже ее видел.
Габриэль перестал дышать, начиная осознавать ужасную реальность, которую его разум принимать решительно отказывался. Если Аллен разговаривает с Пенелопой, значит…
– А также он спокоен и вменяем, – продолжила она. – Уверена, теперь его можно развязать.
Боже. Она настоящая! Что она здесь делает?
– Поразительно, леди Мантон, – ответил Аллен. – Особенно если учесть, что его светлость вас чуть не погубил еще вчера.
Габриэль в ошеломлении уставился на Пенелопу.
– Что? – Он постарался вырваться из смирительной рубашки.
– Успокойтесь, лорд Бромвич. – Габриэль никогда не предполагал, что Пенелопа может говорить столь властно. – Этот незначительный инцидент не стоит такого внимания.
– Какого черта я натворил? – настаивал Габриэль. Будь проклята эта память! И эти чертовы ремни!
Чтобы успокоить больного, Пенелопа положила ладонь на его плечо.
– Волноваться не о чем, Габриэль.
Но он знал, что причин для волнения предостаточно. Габриэль уже не сомневался: она видела приступ его безумия – и это худшее, что могло случиться. В ее светло-зеленых глазах он прочитал жалость. В тех самых глазах, где когда-то плескалась радость. Да, он не помнил, что вчера натворил, но был уверен: его давешний приступ ничем не отличался от остальных. Габриэль крепко зажмурился, словно это помогло бы спастись от правды.
Происходящее казалось ему кошмаром наяву.
Несчастный открыл глаза и тяжело вздохнул. Сейчас он мечтал исчезнуть. Навсегда.
– Лорду Бромвичу значительно лучше. Я настаиваю, чтобы его развязали, – велела Пенелопа. – Ему также необходимо принять ванну и переодеться.
«Нет, – думал Габриэль. – Все, что мне необходимо, так эта бездна, которая поглотила бы меня навсегда».
Пенелопа и Аллен сверлили друг друга взглядами, словно генералы враждующих армий на переговорах. Управляющий стоял неподвижно.
– Вы же не думаете, что будете присутствовать при…
– Разумеется, нет, – ответила Пенелопа. – Однако я останусь в палате лорда Бромвича. И это не обсуждается.
Аллен недовольно сжал губы, но Пенелопа всем своим видом показывала, что не намерена отступать. Габриэль заметил тени у нее под глазами. Как сказал Аллен, она здесь со вчерашнего дня и, должно быть, всю ночь провела не смыкая глаз с пациентом. Но зачем?
Что ж, Габриэль не знал, почему она здесь, но уж точно не собирался терпеть пренебрежительное к ней обращение со стороны Аллена.
– Немедленно велите принести леди Мантон поднос с ужином, – распорядился он.
И Аллен, и Пенелопа удивленно посмотрели на него. Молодая особа одарила Габриэля легкой улыбкой, управляющий же поджал губы в еще большем неудовольствии.
– Спасибо, Габриэль, но я подожду тебя. Дай знать, когда будешь готов, – любезно добавила она и удалилась.
Габриэль проследил каждый ее шаг. Стыд, злость, смущение и отчаяние переполняли его. И когда же он будет готов? Очевидно, никогда. Как же ему смотреть в глаза Пенелопе после всего, свидетельницей чему она стала?
Пенелопа прошлась по палате вдоль окна, наблюдая, как медленно заходит за горизонт зимнее солнце. Одни слуги поддерживали огонь в камине и следили за освещением. Остальные заботились о приготовлении трапезы и сервировали стол, согласно принятому этикету в богатом доме: белоснежная скатерть, тонкий фарфор, хрусталь и серебро. Все это, однако, придавало обстановке некую ирреальность.
Леди Мантон снова взглянула на дверь ванной комнаты. Прошло уже больше часа с тех пор, как она отдала Габриэля на попечение персонала Викеринг-плейс. Из ванной не доносилось ни звука. Ни голосов, ни плеска воды. А время шло, и терпение посетительницы подходило к концу.
Пенелопа подозревала, что ее присутствие чувствительно задело гордость Габриэля. Она ведь увидела его плачевное состояние, наблюдала чудовищный приступ, и он знал об этом. Трудно забыть, как он побледнел, осознав, что молодая родственница действительно приехала к нему.
«Я всегда хотел быть только с тобой».
Она приложила ладонь к груди, словно стараясь успокоить нарастающее волнение. Пенелопа не могла думать ни о чем, кроме признания Габриэля. Однако она не сомневалась: его слова не значат ровным счетом ничего. Это всего лишь бред больного человека, нашептанный во тьме кому-то, кого, казалось, и вовсе нет в комнате.
«Или… Он говорил это тебе, хотя и не знал, что ты настоящая».
Пенелопа нахмурилась. Как бы то ни было, ситуация вызвала у Габриэля чувство неловкости. А это уже просчет самой Пенелопы: совсем иного ждала от нее миссис Бромвич. И теперь, как бы юной леди ни было страшно, она поняла, что готова на все, дабы должным образом выполнить данное ей поручение. Габриэль молил ее о помощи, и Пенелопа никогда не оставит его.
Она еще раз взглянула на дверь. Ожидание утомляло, и она решила, что если еще через пять минут Габриэль не появится, она ворвется в ванную и…
Раздался долгожданный звук открывающейся двери. Габриэль шагнул через порог. Теперь он выглядел совсем как светский человек, а от недуга не осталось и следа. Пенелопа затаила дыхание: настолько поразила ее эта перемена, ведь недавняя вспышка безумия до сих пор не выходила у нее из головы.
«Написать бы его портрет…» – Она поморщилась, прогоняя из головы непрошеные мысли.
На нем красовались штаны цвета буйволовой кожи и оттенка слоновой кости жилет в красную полоску, а поверх – бордовый фрак. Ему очень шел этот костюм: под стать его кофейно-коричневым волосам. Прекрасно дополнял картину белоснежный галстук, придающий Габриэлю вид дельного, занятого человека, умеющего ценить свое время.
Будто некая сила перенесла Пенелопу в прошлое. Сколько забот было у Габриэля тогда, в первые дни ее совместной жизни с Майклом? Не счесть. Однако он всегда находил время, чтобы помочь кузену. Это даже послужило поводом для шуток Майкла. «Пенелопа, – говорил он, – если со мной что-нибудь случится, тебе не нужно тратить время на поиски достойного мужа». Тогда она беззаботно посмеивалась, но теперь…
«…после смерти Майкла так мучительно…»
Пенелопа постаралась выбросить из головы слова Габриэля.
– Прекрасно выглядишь, Габриэль, – выпалила она, и это не было комплиментом. Пенелопа вспомнила, как ужасно, должно быть, выглядит сама после всего пережитого за последние сутки. Она постаралась пригладить растрепавшиеся кудри, однако те не желали повиноваться. Волосы Пенелопы всегда были жутко непослушны, что уж пытаться сделать с ними сейчас, после бессонной ночи. – Я надеюсь, это все не специально для меня, – смущенно добавила она.
Услышав свой голос, Пенелопа осознала, сколь превратно мог истолковать ее слова Габриэль. Ее глаза округлились, когда она поняла, что скрыть смущение не удастся.
– Я не имела в виду, что ты оделся так специально, чтобы сделать мне приятно… – Вот проклятье! Чувство неловкости между ними возрастало до неимоверных размеров – а именно этого Пенелопа хотела избежать больше всего. Прежде в компании Габриэля ей было комфортно, и она не понимала, что же происходит сейчас. Пенелопа пару раз мотнула головой, стараясь взять себя в руки, и пробормотала: – Я имела в виду лишь то, что сказала сразу. Хорошо выглядишь, Габриэль.
Было заметно, что Габриэль немного расслабился. Однако улыбку он сдержал.
– Вы же, леди Мантон, выглядите очень усталой.
Пенелопа оставила без внимания и его замечание, и «леди Мантон», полагая, что он назвал ее так, исключительно чтобы возвести между ними некий барьер. Той же цели служил и его элегантный наряд.
– И наверняка проголодались, – нахмурившись, добавил он. – Аллен сказал, от пищи вы отказывались и твердо решили не покидать моей палаты.
Пенелопа ответила улыбкой.
– Я боялась, он запрет вашу комнату и не пустит меня обратно. – Она пожала плечами. – Мне кажется, мистеру Аллену не по нраву мое пребывание здесь.
– Верно, как и мне.
Пенелопа поразилась неожиданной грубости.
– Извините?
– Не знаю, Пенелопа, о чем думала моя мать, но вам не следует здесь находиться. – Габриэль сжал челюсть – единственный признак, говоривший, что он был не так спокоен, каким казался. – Аллен также сказал, что вчера вечером я ранил вас, и весьма сильно.
Ах. Теперь все ясно.
– Знаете, мистер Аллен многое преувеличивает, – отмахнулась она, радуясь, что ее одежда скрывает огромный синяк. – А также вмешивается не в свои дела.
– То есть, – не отставал он, от волнения повышая голос, – я не раскачивался на люстре, как дикая обезьяна, и не обрушился на вас всем своим весом? – Габриэль бросил выразительный взгляд на люстру, чтобы у Пенелопы не оставалось сомнений, о каком именно светильнике он говорит. – Я не сбил вас с ног и не придавил к полу?
Габриэль приблизился к ней, и она инстинктивно отступила. Движение вызвало пронзительную боль в бедре. Зажмурившись, Пенелопа вдохнула сквозь зубы и сжала губы.
Проклято. Будь оно все проклято. Ее поведение прекрасно демонстрировало Габриэлю боль Пенелопы или же ее страх. Возможно, все сразу – час от часу не легче. Она осторожно шагнула вперед.
– Едва ли вас можно назвать обезьяной, – заметила она. – И вы уж точно не дикий. Неужели мистер Аллен рассказал вам эту ужасную ложь? – Пенелопа стиснула зубы. – Надо бы мне объяснить этому человеку кое-что…
– Нет, я уже все ему сказал. – Габриэль глубоко вздохнул и отвернулся, проведя рукой по волосам.
Пенелопа подошла к нему, положив руку на его плечо. Он замер в напряжении. Нет, так не пойдет. Пенелопа не сможет помочь ему, если он замкнется и будет проклинать себя за каждый проступок.
– Габриэль, несмотря на то, что произошло вчера, я знаю, ты никому не желал зла. Бог свидетель: ты пытался сбежать от каких-то своих видений.
Габриэль дышал быстро и поверхностно, словно ладонь Пенелопы вселяла в него особую слабость. Однако он не отстранился. «Уже лучше», – подумала леди и решила сделать следующий шаг.
– Что же ты видел?
Он сжал руки в кулаки.
– Я… не знаю.
– В смысле, ты не можешь описать это? Возможно, если ты расскажешь хоть что-нибудь…
– Нет. – Габриэль оттолкнул от себя ее руку, и Пенелопа попятилась назад. – Я имею в виду… Я не могу вспомнить. Ничего. Ни того, что произошло. Ни тебя. Я знаю лишь то, что Аллен изложил мне в подробностях.
– Но это ничего не значит, – пробормотала она в первую очередь для самой себя. Уже вчера вечером она поняла, что симптомы Габриэля не похожи ни на какие другие. Однако когда она имела дело с безумием – и в теории, и на практике, – у больного оставались хоть какие-то воспоминания о приступах. Да, пациенты многое путали, еще больше забывали, кое-что домысливали, но не помнить совершенно ничего?…
С чем же именно столкнулась Пенелопа? Лечение Габриэля обещает быть более трудным, чем она ожидала. К тому же она боялась собственных импульсов: ей хотелось немедленно бросить все и уехать.
– А моя жизнь вообще ничего не значит, – подавленно прошептал он, поворачиваясь к посетительнице. Он направился прямо к ней, встав лицом к лицу. Мука, выражаемая его взглядом, утвердила в Пенелопе желание остаться рядом. – И так же бессмысленно ваше пребывание здесь, – добавил он. – Я очень благодарен вам за милосердие, но все же желаю, чтобы вы уехали.
Пенелопа не спускала с него взора, не в силах поверить в его слова.
– Что?
– Я хочу, чтобы вы уехали, – более настойчиво повторил он. – Отправляйтесь домой, леди Мантон.
Глава 3
– Домой? – переспросила Пенелопа, скрестив руки на груди и гневно взглянув на Габриэля. – Ну уж нет, и не надейтесь. Как вы могли подумать, что я просто так возьму и уеду?
Ее упорство смутило его. Ну какое ей до него дело? Они не виделись уже два года. И если быть честным, леди Мантон им уж точно не дорожила – не зря же она перестала приглашать его в свой дом после похорон Майкла. Со счету можно сбиться, сколько раз Габриэля прогоняли с порога ее загородной усадьбы, и каждый раз он слышал от дворецкого лишь одно: «Леди Мантон никого не принимает, милорд». Но более всего его оскорблял отказ через посредника; вдова кузена и сама могла объясниться с ним, ведь он считал ее своим другом.
– У вас нет выбора, – не уступал Габриэль, хоть Аллен и показал ему предоставленные Пенелопой письма: с дозволения матери больного молодая родственница имеет полное право навещать его в любое время. – Очень жаль, что мать втянула вас в эту историю. Она не должна была так поступать. Моя семья, конечно, упрятала меня сюда, но я по-прежнему сам себе хозяин.
Пенелопа самоуверенно вскинула голову, всем своим видом давая понять: без боя она сдаваться не намерена. Это смутило Габриэля. Прежде он и не подозревал, что за столь милой наружностью может скрываться бунтарский дух.
– Понимаю. И такое положение дел тебя вполне устраивает, да?
Его щеки покраснели от ярости.
– А теперь поймите вот что…
– Нет, ты пойми вот что. Твоя мать рассказала, что приступы становятся все сильнее и повторяются все чаще. – Пенелопа слегка смягчила тон, показывая, что сама переживает. Гнев Габриэля утих. – Я просто хочу сказать, – пояснила она, – что, возможно, здесь тебе не обеспечивают должный уход, необходимый для выздоровления.
Он поймал ее взгляд.
– А ты, значит, знаешь, что именно мне нужно? – Габриэль машинально подошел к ней; ее светло-зеленые глаза словно притягивали его. Он злился на нее, даже проклинал, однако не мог не признать, что эта женщина пробудила в его сердце робкую надежду. – Лучшие врачи пытались излечить меня, и ничто не помогло. Думаешь, у тебя есть особые чары? – с сомнением в голосе сказал он. Но, наткнувшись на ее решительный взгляд, он почувствовал, как его скепсис на мгновение поколебался.
Пенелопа взволнованно облизнула губы и невольно отступила. Этого крошечного шажка хватило, чтобы разрушить хрупкий мостик взаимного доверия, переброшенный через ледяную реку отчуждения. И вновь – лед, такой же стылый, как и его душа. Габриэль спугнул Пенелопу? Возможно, ей показалось, что он в любой момент может наброситься на нее в очередном приступе безумия? Вчерашние события в изложении Аллена не отпускали его. И скорее всего ее…
– Конечно, нет, – ответила леди невозмутимо, стараясь показать, что не боится его. – Но я уже помогала людям излечиться от подобных заболеваний. В частности, участникам войн.
– Правда? – Габриэлю было интересно, почему его мать обратилась за помощью к Пенелопе. Но такой причины он явно не ожидал. Некоторое время он изучал Пенелопу взглядом, стараясь представить ее в роли врача, излечившего бывших солдат. – Не понимаю.
Она кивнула, словно ожидала от него такой реакции. Пенелопа глубоко вздохнула, стараясь собраться с духом.
– После смерти Майкла я была… – на миг она опустила глаза, словно стараясь найти нужное слово, – …опустошена.
У Габриэля сердце застыло от силы эмоций, промелькнувших в ее голосе. Эта горестная интонация, подобно молнии, поразила бывшего солдата. В самих словах не было ничего необычного – подобное можно услышать от любой молодой вдовы. Но по голосу Пенелопы Габриэль понял, что со смертью мужа она, помимо горя, испытала и что-то еще. Быть может, навсегда распрощалась с юностью и наивностью души.
Да, Габриэль понял ее именно так. На поле боя он сам, подобно другим воинам, испытал нечто схожее – так на всех чувствительных молодых людей влияют невообразимые ужасы войны. Но почему же взгляд Пенелопы столь тосклив и беспокоен?
– Все же после похорон я нашла в себе силы жить дальше и переселилась в поместье брата Майкла. Я даже построила собственный загородный дом. Но когда мне стало чуть легче, я… Что ж. Скажем просто: я заперлась у себя, прячась от остального мира. Я не встречалась ни с кем неделями. Я отказывалась покидать дом, а уж тем более – принимать кого-то.
– И меня в том числе, – прошептал Габриэль. Пенелопа удивленно взглянула ему в глаза; к ее щекам прилила кровь, а брови задумчиво изогнулись. Проклятье. Значит, когда-то давно она обидела его.
– Всех, – подтвердила она. – Даже членов моей семьи. До того дня, когда кузина Лилиан не заехала ко мне и не вытащила из дома силком, чтобы увезти к себе. – Пенелопа сухо улыбнулась. – Не знаю, помнишь ли ты ее, но с ее упорством тягаться трудно.
Габриэль припомнил высокую брюнетку, на свадебном балу не расстававшуюся с графом Стратфордом. Он также помнил, с какой любовью кузины относились друг к другу.
– Уверен, она сильно за тебя переживала.
– О да. Но даже с ее помощью мне не удавалось выбраться из топи отчаяния.
– Понимаю, – только и сказал он. Мысль о том, что горе изменило навсегда то светлое веселое создание, которое он знал прежде, сразила его. Габриэль и представить не мог такого поворота событий. – Ты очень сильно любила Майкла, – добавил он.
– Да. – Пенелопа отвела взор, попытавшись улыбнуться, но губы не поддались. – Конечно.
Габриэль насупился, словно что-то в ее словах смутило его. Дело не только в смерти Майкла? Неужели супруги жили не так уж счастливо? Но прежде чем он успел задать вопрос, Пенелопа продолжила рассказ:
– Лилиан решила, что мне любыми средствами необходимо избавиться от тоски. Она настояла, чтобы я отправилась с ней в частную лечебницу, которую Стратфорды открыли специально для исцеления душевных заболеваний ветеранов и членов их семейств. И вскоре я начала работать с изнуренными сражениями мужчинами. – Наклонив голову, Пенелопа посмотрела на Габриэля заинтересованно. – Ты никогда не задумывался о том, что твоя болезнь может быть последствием некоторых травм, полученных на поле боя?
Он с укоризной посмотрел на нее.
– Было бы глупо с моей стороны не задуматься. – Габриэль до сих пор видел во снах смерть и время от времени просыпался от кошмаров. – Вообще я склонен думать, что именно с этого и началась моя болезнь.
Эти сны приводили в отчаяние, усиливали агрессию, и так продолжалось каждый день в течение года. А последние несколько месяцев Габриэль периодические начал впадать в безумие.
– Но даже если первопричина действительно в этом, все зашло слишком далеко. И ничто теперь мне не поможет, ни твой опыт, ни твоя забота. Увы.
– Что ж, я признаю, что никогда не встречала подобного недуга, – тактично сказала Пенелопа. – Но послушай меня. Я убеждена, что мои методы принесут больше пользы, чем те, которыми тебя «лечат» здесь. Мистер Аллен рассказал мне о купаниях в холодных ваннах, о пиявках, кровопусканиях. Ужасно. – Она непроизвольно вздрогнула. – Он даже говорил что-то об ожогах. Это правда?
На этот раз дрожь пробила Габриэля. Он никогда не забудет боли от охвативших кожу горячих бинтов, наложение которых привело к огромным волдырям.
– Это просто варварство, Габриэль. Как ты позволил сотворить с собой такое?
– А как ты думаешь? – бросил он в ответ. В смятении Габриэль отошел от нее. Неужели она знает все о его пребывании в сумасшедшем доме? – Этот чертов врач обещал, что такие методы вылечат меня. Пустая болтовня о дополнительном воздействии на мои нервные окончания, которое поспособствует восстановлению организма и, как следствие, возвращению рассудка.
Хуже всего то, что Габриэль в это действительно верил. В течение нескольких прекрасных недель у него не было ни единого приступа, и он уже засобирался домой. Он мечтал вернуться к нормальной жизни. Но вскоре приступы вернулись, еще хуже прежних.
– Я сделал все, чтобы стать прежним, – добавил он, приглушив голос.
Пенелопа не желала слушать. Она была уверена: его можно вылечить. Она подошла к Габриэлю. Так близко, что он мог слышать ее приятный аромат. Слегка приподняла голову. Пенелопа не была низкой, но и высокой ее не назвать. Рост был идеален, чтобы без труда заглянуть в глаза Габриэлю и завладеть его вниманием.
– Тогда просто позволь мне остаться здесь, – сказала она. – Возможно, я случайно взялась за это дело, но за последние два года я помогла многим людям. Тяжело больным людям. Смогу помочь и тебе.
Габриэль отрицательно покачал головой. Сама мысль о том, что он предстает перед Пенелопой таким ничтожным и беспомощным, ужасала его. Какими бы, по ее мнению, варварскими методами ни лечили его здесь, как бы он ни страдал. Наивная девочка играет в доктора, однако даже не предполагает, какой кошмар ей предстоит вынести.
– Нет, – отрезал он.
Пенелопа упрямо сжала губы.
– Но я дала слово. Я обещала.
– Я освобождаю тебя от любых обещаний, данных моей семье.
– Но я ничего не обещала твоей семье. Я обещала тебе.
– Я никогда ни о чем тебя не просил, – бросил он в ответ.
– О нет, просил. – Ее нежные щеки порозовели. Пенелопа стояла так близко, что Габриэль видел жилку, пульсирующую на ее шее. – Вчера. Когда ты… Когда мы лежали на полу. Прямо там. – Она кивнула вправо.
Ах да. Когда он со страшной силой сбил ее на пол. Голый и мокрый, если верить Аллену. И, скорее всего, это правда – стоит лишь взглянуть, как пылают щеки Пенелопы.
– Вероятно, ты забыл это, Габриэль, но я помню. Ты узнал меня. И позвал по имени, несмотря на приступ безумия. Ты обнял меня и молил о помощи. И ты хочешь, чтобы я после этого просто ушла?
Господи… Габриэль приложил ладони к лицу, как в детстве, желая спрятаться за ними. Навсегда. Или по крайней мере пока она не уедет домой. Увы, это невозможно. Габриэль опустил руки и тяжело вздохнул, стараясь успокоиться. Но вздох получился похожим на злобную усмешку. После стольких лет несбыточных мечтаний Габриэль все-таки побывал в объятиях Пенелопы, обнаженным – и ничего не помнил. Среди всех ужасов последнего времени не найти ничего более жестокого.
Эта мысль вызвала у Габриэля вспышку смеха. И вовсе не веселого: да и непонятно было, уместнее сейчас плакать или смеяться.
– Габриэль?
Пенелопа выглядела напуганной, но от этого Габриэлю почему-то стало еще смешнее – и на этот раз он смеялся искренне. Скорее всего теперь он ей кажется совершенно безумным, но он ничего не мог с этим поделать. Черт, смеяться так приятно!
Губы Пенелопы изогнулись в робкой улыбке. Сейчас она улыбалась совсем как тогда, в гостиной Мантонов в Лондоне, когда смеялась над очередной шуткой Габриэля, пророненной в одной из их многочисленных бесед: они проводили вместе много времени, когда она была замужем. Благодаря этому Габриэль вновь почувствовал себя прежним, а ведь он совсем забыл, каково это.
Он уже знал, что не заставит ее уехать сегодня. Завтра – кто знает, но не сегодня. В конце концов, уже слишком поздно. Она видела, каким он стал, и нечто худшее представить себе трудно.
– Я сдаюсь, Пен. – Габриэль поднял вверх руки. – Сдаюсь. Потом разберемся, как быть дальше. – Он подошел к столу и отодвинул для нее стул. – Теперь я просто хочу поужинать с тобой. Как прежде.
Пенелопа взглянула на предложенный стул и на секунду задумалась. Однако сочла за лучшее быстро сесть, пока Габриэль не передумал. Поначалу ей казалось, что он хочет ее выгнать. Она сомневалась, что сможет помешать ему в этом – да и мистер Аллен был бы рад поскорее избавиться от непрошеной гостьи. В таком случае Пенелопе, наверное, пришлось бы просить семью Габриэля убедить его увидеться с ней, но она не сомневалась, что силой никогда не достичь положительного результата. Она сможет помочь, только если он сам захочет этого. Такой была основа ее метода лечения. Стараясь понять особенности душевных заболеваний, Пенелопа нашла много абсолютно противоположных способов лечения, и каждый с точки зрения того или иного врача являлся лучшим для пациента. Кто-то говорил, что корень этой проблемы заложен в физиологии человека, а кто-то – в душе. А между этими крайностями – мириады иных теорий.
Пенелопа не считала себя умнее или образованнее других людей, занимающихся лечением душевнобольных. Она просто нашла те методы, которые ей самой казались более действенными. Но чтобы отыскать нечто наиболее действенное, Пенелопе требовались взаимность и доверие Габриэля.
Когда он сел за стол напротив, она улыбнулась ему. Он ответил тем же, но более сдержанно. Возможно, они еще не скоро смогут общаться друг с другом так же легко и непринужденно, как прежде. Пенелопа распрямила плечи, не переставая улыбаться. Они еще чужие, ну и пусть. Нужно же с чего-то начинать? Но вот с чего?
Она отвлеклась, когда слуги принесли блюда с жарким, печеным картофелем и мясным пудингом с овощами. Желудок Пенелопы не мог не откликнуться. Смутившись, она скрестила руки на животе. К счастью, Габриэль ничего не заметил и просто пожелал ей приятного аппетита, когда слуги удалились.
Пенелопа приступила к трапезе. Попробовав кусочек потрясающе приготовленной оленины, она начала перебирать в голове всевозможные темы для беседы. После признания Габриэля каждое слово Пенелопы может быть превратно им истолковано, а она этого допустить не могла.
Пенелопа с трудом глотала еду, словно что-то сдавило ее горло. Отчего бы? Раньше у нее никогда не бывало таких проблем, а сейчас ей еле-еле удалось проглотить кусочек картофеля. Прежде чем приступить к следующему, она сказала:
– Ужин восхитительный.
Так. Это, должно быть, баранина. Пенелопа подумала, что за трапезой нет ничего лучше, как просто обсудить еду, если другой темы найти не удается.
– Да, – холодно ответил Габриэль. – Моя семья настояла, чтобы в Викеринг-плейс вместе со мной отправили повара. Видимо, выпроваживать родственников подальше не так совестно, если знаешь, что их хорошо кормят.
Пенелопа перестала жевать. На этом разговор закончился. Воцарилось неловкое молчание, и она в смятении старалась найти новую тему для беседы.
– Видимо, теперь это невозможно. – Габриэль сделал глоток воды.
Пенелопа взглянула на него, поднимая на вилке кусочек картофеля.
– Я о том, чтобы мы снова могли общаться как друзья, – сказал он так тихо, что ей едва удалось расслышать фразу. Габриэль громко поставил на стол фужер с водой. – По крайней мере здесь.
Пенелопа сморщилась от неприятного осознания того, почему с Габриэлем ей приходится труднее, чем со всеми остальными больными, которым она помогала. Те были для нее простыми знакомыми, и им было достаточно ее безграничной доброты. А Габриэль… когда-то был ее близким другом. Возможно, даже чем-то большим. Ведь в те времена он был холостяком, и многие девушки из окружения Пенелопы докучали ей бесконечными просьбами представить их новому красивому кузену леди Мантон. Но зачастую ей было даже весело играть роль Купидона.
Вообще с Габриэлем ей никогда не приходилось скучать. И Пенелопа была благодарна ему за то, что он всегда находил время на общение с ней. Очень скоро после свадьбы леди Мантон начала понимать, что чрезмерная энергия супруга утомляет даже ее. Безграничное жизнелюбие, конечно, очаровало Пенелопу на первых порах, однако очень скоро она устала от него. Поэтому иной раз с удовольствием отпускала Майкла одного на какой-нибудь очередной бал, а он не возражал оставить ее дома наедине с кузеном.
Но после смерти Майкла все изменилось. Убитая горем, Пенелопа вычеркнула из своей жизни всех, в том числе и Габриэля, и замкнулась в себе. Она ни на минуту не задумалась, что могла этим как-то обидеть лорда Бромвича. Горе всецело поглотило ее.
Ей, безусловно, следовало быть лучшим другом. Что ж, прошлое не исправить, зато теперь Пенелопа решила сделать все, чтобы стать для Габриэля таким другом, в котором он сейчас нуждался.
Пенелопа встала, обошла стол и остановилась возле Габриэля, положив на его руку свою.
– Что бы я ни услышала или ни увидела, я никогда не стану относиться к тебе хуже, Габриэль.
Он убрал свою руку, но все-таки Пенелопа заметила на его лице намек на улыбку.
– Какого же ты тогда низкого обо мне мнения.
Сердце Пенелопы болезненно сжалось. Какая ужасная ошибка. Ей хотелось бы сказать ему правду, но она боялась, что Габриэль не поверит ее словам. Нет. Единственный способ убедить его – это построить те же прекрасные отношения, какие у них были когда-то.
Она приподняла бровь.
– Ну если говорить о твоих игровых навыках, то да, – насмешливо сказала она. – Ты был отвратительным партнером. Мне и не сосчитать, сколько карманных денег я проиграла с тобой в паре.
Глаза Габриэля округлились, а после он разразился смехом – именно на это Пенелопа и рассчитывала. Она улыбнулась ему, чувствуя первый сдвиг на пути их сближения.
– О да, я был ужасен, – покачав головой, согласился он, но улыбка не покидала его губ. – И всегда удивлялся, почему ты продолжала играть со мной.
– Ну кто-то же должен был, – смеясь, ответила она. – Майкл отказывался, а позволить тебе играть с другими леди я не могла. Ведь если бы из-за тебя они лишись карманных расходов, то сильно бы на тебя рассердились. Не лучший способ привлечь внимание женщины, я полагаю.
Габриэль ухмыльнулся.
– Ценю твою жертву.
– Обращайся, – дерзким тоном подхватила она. – Кстати, ты должен мне пятьсот семьдесят восемь фунтов и девять шиллингов. Чтоб ты знал.
Наконец они настроились на одну волну, и разговор поддерживать стало проще. За трапезой они болтали обо всем и ни о чем одновременно. Пенелопа старалась не упоминать ничего, что произошло за последние два года, и Габриэль поддерживал ее в этом. Они много смеялись, и Габриэль в обществе Пенелопы стал вести себя куда более раскрепощенно, что не могло не радовать ее сердце.
К тому времени как они доели восхитительный пирог с грецким орехом, изюмом и миндалем, Пенелопа до боли в щеках устала улыбаться, но была счастлива, что ее старания не напрасны. Она чувствовала: завтра будет еще лучше. Однако сытость и бессонная ночь сказывались: глаза гостьи слипались.
– Спасибо тебе за потрясающий вечер, – вставая, сказала она. – Однако до «Белого коня» добрых полчаса пути, и мне уже пора. Но утром я обязательно вернусь. Ты не против, если я приеду сразу после завтрака?
Габриэль поднялся вслед за ней, но радость на его лице угасла и сменилась той же маской настороженности, что была утром. От созданной Пенелопой дружеской и легкой атмосферы не осталось и следа.
Он медленно обошел стол и встал рядом с ней, взяв за руку. Его кожа оказалась намного теплее, чем у Пенелопы. Габриэль поднес ее руку к губам и поцеловал. Долгий и крепкий поцелуй. Как на прощание.
Пенелопа затаила дыхание.
– Ты очень любезна, Пен. Спасибо тебе, – сказал он, отпустив ее ладонь. По его голосу леди Мантон поняла: под внешним спокойствием бушует страсть. – Сегодня ты дала мне больше, чем можешь себе представить. Но я по-прежнему не желаю твоего возвращения.
Потрясенная и онемевшая, Пенелопа смотрела Габриэлю вслед, пока он шел в сторону кушетки.
– Габриэль, подожди! – воскликнула она. – Пожалуйста! – Она повысила голос, так как он не остановился. – Я хочу сказать тебе кое-что очень важное. Ты должен это знать!
Габриэль обернулся. Он смотрел на нее так, словно это причиняло ему боль. Пенелопа ненавидела себя за это. Как и за то, что собиралась рассказать ему нечто, от чего Габриэлю могло бы стать еще хуже.
Она облизнула губы, думая, как подсластить горькую пилюлю. Но все же пришлось сказать все как есть.
– Твоя семья собирается передать письменное прошение лорду-канцлеру о том, чтобы официально признать тебя сумасшедшим.
Габриэль побледнел, но не подал никаких знаков, что услышал Пенелопу. Неужели он не понимает, что это значит?
– Будет собран совет, который определит твое душевное состояние. А теперь представь: если будет учтен только голос персонала Викеринг-плейс…
– Меня сочтут полным психом, – без единой эмоции в голосе заключил он. – Они лишат меня всех полномочий, титула, права на наследство и признают недееспособным.
Пенелопа кивнула, отчаянно пытаясь скрыть печаль.
Габриэль сжал руки в кулаки – это был единственный внешний признак его волнения. Но дальше держать себя в узде он уже не смог.
– Они собрались лишить меня даже моей личности. Господи! И они послали тебя сообщить мне об этом? – Он схватился руками за голову. – И это моя, черт бы ее побрал, семья! И они не смогли рассказать мне об этом сами?! – Габриэль принялся мерить комнату быстрыми нервными шагами.
Читать бесплатно другие книги:
