Любовь неукротимая Сноу Хизер
Дьявол! Внезапный побег из Викеринг-плейс привел Габриэля в такое смятение, что у него не нашлось ни минутки, чтобы все обдумать. Согласился бы он на такой поступок по зрелом размышлении? Бывший солдат в очередной раз оценил малюсенький экипаж, и к горлу его подступил ком. Эта проклятая черная коробка напоминала катафалк. «Нет, – подумал Габриэль, – катафалк больше. Это – гроб».
Он уставился на дверцу, через которую только что проникла Пенелопа. Внутри было темно, а платье Пен, черное как ночь, создавало впечатление, что экипаж поглотил ее.
«Поглотит и меня», – проскользнула мысль. Эта безумная метафора потрясла его. После битвы при Ватерлоо его страшили тесные темные помещения. А эта повозка была явно рассчитана на двух очень субтильных пассажиров.
Он забрался внутрь, и экипаж заметно просел. Эта старенькая повозка определенно знала лучшие дни. Яркий солнечный свет не проникал сюда из-за отсутствия окон, и две лампы давали скудное освещение, еще более омрачая обстановку: старые черные стенки и поношенные диванные подушки.
Габриэль уселся напротив Пенелопы, изо всех сил стараясь не наступать на подол ее платья. Он отчаянно пытался не обращать внимания на темное замкнутое пространство, но ему все равно было не по себе. Он принялся глубоко дышать, но от спертого воздуха, смешанного с пылью, легче не становилось.
Он посмотрел на Пенелопу, надеясь, что она не заметила его замешательства. К счастью, она расправляла юбки и не смотрела в его сторону. Габриэль задел ногой шерстяную ткань ее накидки, и Пен улыбнулась ему. Он скупо улыбнулся в ответ, ерзая на месте, чтобы поудобнее устроиться на скудно набитых подушках. Экипаж был настолько тесным, что Габриэль, даже не вставая с места, без труда мог бы дотронуться до противоположной стенки.
Пенелопа понимающе улыбнулась. В ее глазах читалось сожаление.
– Боюсь, это лучшее, что я могла придумать. Мой личный экипаж остался возле Викеринг-плейс. Если бы он уехал, когда я отправилась с тобой на прогулку, Аллен мог бы что-нибудь заподозрить. Моему кучеру было приказано отправиться в Лондон, как только обнаружится, что мы пропали. Если кто-то пустится в погоню по его следам, он приведет их совсем в другую сторону.
Повозка снова просела, когда извозчик уселся на козлы, а потом еще раз – когда лакей встал на запятки. Легкий толчок – и экипаж отправился.
– Едем на север, не так ли? – Габриэль старался говорить как можно яснее, хотя в горле першило от пыли. – Надеюсь, мы отправляемся не в Гретна-Грин.
Щеки Пенелопы порозовели от смущения, и это было заметно даже при тусклом освещении.
– Боюсь, именно туда, – ответила она, улыбнувшись.
– Какой стыд, – буркнул он.
Лошади несли все быстрее. Габриэль откинулся на подушки и закрыл глаза.
– Я полагал, моя поездка на север будет вызвана более радостным поводом, – проговорил он.
О чем он только думал, когда соглашался бежать с Пенелопой? Действительно ли он готов отправиться навстречу неизвестности?
– Я верю, что все закончится благополучно, Габриэль, – сказала она, потянувшись рукой к его руке, зажатой в кулак на колене.
Он приоткрыл один глаз, заинтересованно взглянув на спутницу. Должно быть, он недостаточно хорошо скрывал дискомфорт. Он пообещал себе впредь стараться лучше и открыл второй глаз, улыбаясь простодушно – вероятно, даже искренне.
– Охотно верю.
Пенелопа тоже улыбнулась и отпустила его руку. Габриэль сфокусировался на этой улыбке, игнорируя пугающий мрак, окружавший их, и бросая вызов панике, возраставшей с каждой минутой пути от Викеринг-плейс в неизвестность. Это и раньше помогало: когда он смотрел в лицо Пен в форме сердечка, гладкое и нежное, ему всегда становилось легче. У нее был изящный, но острый подбородок с ямочкой. Как же там говорится?… «Ямочка на подбородке – дьявол в душе?» Да, пожалуй, это отчасти правда. Ведь Пен за последние несколько дней продемонстрировала такие черты, о которых Габриэль прежде и не подозревал: упорство, сила… и безрассудство – уж последнего он от нее ожидал меньше всего.
– И как давно ты замыслила это безумие? – спросил он в надежде, что беседа избавит его от страха, все не желавшего отпускать.
– Три дня назад – когда Аллен начал угрожать мне, – ответила она. – Тогда я поняла, что должна принять радикальные меры. Поэтому, вернувшись в свою комнату, я все тщательно распланировала и наняла экипаж.
Глаза Габриэля округлились.
– Эти несчастные люди сидели на холоде, под дождем столько времени, ожидая нас?
Пенелопа сухо усмехнулась.
– Они ждали только в течение того времени, пока я была у тебя. На тот случай, если погода внезапно улучшится и мы сможем выбраться на прогулку. Но ты не переживай. Эти люди не жаловались, и я им за все хорошо заплатила.
«О да, – подумал Габриэль, – они должны были получить огромные деньги. И не за то, что часами сидели под дождем, а за то, что согласились помочь сбежать безумцу из лечебницы среди бела дня». Ему было интересно, что Пенелопа им рассказала, как объяснила ситуацию. И тут у него возник другой вопрос:
– А что бы ты сделала, последуй Картер за нами?
Пенелопа содрогнулась.
– Должна признаться, я рассчитывала лишь на его лень. Я надеялась, что он снова останется ждать нас на том пне. А если бы не остался… – Она пожала плечами. – Кучер и его помощник в случае чего готовы были усмирить санитара.
Габриэль посмотрел на нее с изумлением.
– Это, конечно, крайняя мера, – добавила Пенелопа.
– Да уж, – согласился он. – Никогда бы не подумал, что ты кровожадна, Пен.
– Не думаю, что дошло бы до крови, – поморщилась она. – Картер не похож на человека, который будет рисковать собой ради принципов. Предполагаю, он бы позволил привязать себя к дереву. Ведь в скором времени кто-нибудь из Викеринг-плейс отправился бы искать нас.
Габриэль не сомневался в ее правоте. Он был уверен и в том, что, если бы все пошло не так гладко, как сейчас, они в любом случае ехали бы в этой тесной карете куда-то на север. Он посмотрел на ее руки в перчатках; пальцы крепко переплелись на коленях. И он понял, что отчаянная авантюристка уверена в себе.
Проклятье! Да, Картер не из тех, кто способен принести себя в жертву, но Пенелопа именно такова. Она хотя бы думала о последствиях? Габриэль тряхнул головой, понимая, что ситуация намного опаснее, чем могло показаться.
– Пен, – серьезно начал он. – Картер, вероятно, до сих пор сидит на том пне, ворча себе под нос, а может, и вовсе дремлет. Возможно, еще не поздно вернуться…
Пенелопа окинула его гневным взглядом.
– Нет! – фыркнула она. – Габриэль, я знаю, что делаю.
Но когда она еще крепче сжала руки, скрип кожаных перчаток выдал ее волнение.
– И что же мы делаем? – спросил он настойчиво. – Или хотя бы куда мы едем? У тебя же должен быть какой-то план.
Они, разумеется, не могли заявиться в его загородное поместье: как только Габриэль был сослан в Викеринг-плейс, там сразу же поселился его брат с женой. Дом же Пенелопы, насколько он знал, располагался в Лондоне.
– В Сомертон-Парк.
Ответ Пенелопы удивил его.
– В резиденцию графа Стратфорда?
Габриэль знал, что граф Стратфорд был женат на кузине Пенелопы, как и то, что путь туда довольно близкий.
– Да. Это лучшее решение.
Он отвел глаза, остановив взор на стенке, разделявшей их и кучера. Лучшее в идее Пенелопы заключалось в том, что Шропшир недалеко отсюда. Габриэлю и нескольких часов хватит, чтобы окончательно сойти с ума в этой карете, не то что дней. К тому же Стратфорда и его жены может не оказаться дома. Габриэль слышал, что граф всерьез занялся политикой и в этом году после Питерлоо[2] много сил отдает парламентской деятельности. Вероятно, поэтому Пенелопа выбрала именно этот дом в качестве убежища.
– Стратфорд не станет возражать против того, что мы поживем в его доме, пока он отсутствует?
– О, Джеффри и Лилиан сейчас там, хотя он действительно часто уезжает по делам. Просто моя кузина решила, что их второму ребенку не стоит пока отправляться в длительные поездки, поэтому они и не уедут в город в этом сезоне.
Габриэль невольно выпрямился, ударившись головой о потолок кареты. Проклятье! Он наклонился вперед и стукнул кулаком по потолку.
– Немедленно прикажи остановить экипаж! – проревел он, тряся Пенелопу за плечо.
Карета остановилась, и Габриэль столкнулся с Пенелопой. Она ухватилась за него, чтобы удержать равновесие.
– Габриэль! Куда ты?…
– Ты безумна! – прокричал он. – Как ты посмела даже помыслить о том, чтобы навлечь на свою семью такую опасность?
Она отпустила его руку. Волной накатила обида.
– Габриэль, но ты не опасен! Ты ведь не причинил никому вреда. Об этом мне говорили и твоя мать, и даже Аллен.
– Пока не причинил, – хмуро проговорил он. – Дьявол, Пен! – Он стукнул себя по лбу. – И я отказываюсь подвергать риску твою кузину и ее детей! Найди для нас какое-нибудь другое место.
Пенелопа прищурилась, упрямо сжав губы.
– Мы сможем принять любые меры безопасности! Наймем больше слуг, даже найдем стражника, если тебе от этого станет легче! И все же мы поедем в Сомертон-Парк!
Кучер спрыгнул с козел, и карета покачнулась.
– Послушай, Габриэль, – твердо сказала она; ее доселе светлые глаза потемнели от ярости. – Я выбрала Сомертон-Парк отнюдь не из-за красоты. Нам нужна поддержка Джеффри. Закон еще не признал тебя неадекватным, но все может в любой момент измениться, если кто-то объявит тебя безумцем. Мы оба прекрасно знаем: твоя семья способна силой вернуть тебя в Викеринг-плейс. Особенно после письма Аллена и известия о нашем побеге… Признаюсь, я не смогу их остановить. А Джеффри сможет. Они даже не посмеют явиться в его дом.
Всего лишь несколько минут на свободе казались Габриэлю вечностью. А одна мысль о том, чтобы снова вернуться в Викеринг-плейс, вновь быть запертым в мрачной давящей комнате еще больше усилила стесняющее грудь ощущение замкнутости, с которым он так долго боролся.
– Почему ты решила, что Стратфорд согласится помочь мне?
– Потому что я уже говорила с ним. Они ожидают нас со дня на день. И он, и Лилиан хорошо знакомы с бывшими солдатами. Ты не найдешь более гостеприимных и понимающих хозяев.
В его душе загорелся стыд, смешанный с необъяснимым страхом. Это чувство скребло его изнутри, и он ощутил, как кровь прилила к лицу.
– Мне не нужно понимание, Пен, – выдавил он. – Я хочу…
Дверца кареты открылась со скрипом, и кучер сунул голову внутрь.
– Милорд, миледи, прошу меня извинить. Вы что-то забыли?
Габриэль посмотрел на кучера, взгляд которого бегал от него к Пенелопе. Для лорда Бромвича это был последний шанс. Если он сейчас поедет с Пен, то помимо нее в весь этот хаос вовлечет еще и ее кузину с супругом. Было ли у него на это право? Он мог приказать повернуть лошадей. Или же оттолкнуть кучера и пойти в Викеринг-плейс пешком. Габриэль задержал взгляд на открытой дверце. Ведь это так просто – сделать шаг и выбраться из повозки.
Однако Пенелопа, должно быть, действительно всей душой верит в его выздоровление, раз идет на такие крайности. Неужели он сможет повернуться спиной к ней и ее семье, так же готовой помочь?
Непрошенные милости уязвляли его гордость, и нервы были уже на пределе – так отчаянно хотел он выбраться из этих пут. Муки оказались столь сильны, что подавляли проклятую надежду, которую поселила в его душе вера Пенелопы.
Габриэль слабо мотнул головой.
– Нет, простите за беспокойство. Мы едем дальше.
Кучер фыркнул и закрыл дверь, что-то бормоча себе под нос. Когда он взгромоздился на свое место, карета покачнулась и через мгновение продолжила путь.
– Ты сделал правильный выбор, – одобрила Пен. – Вот увидишь.
Габриэль закрыл глаза, молясь о том, чтобы она оказалась права.
Пенелопа смотрела на него и благодарила Небеса, что он не отказался ехать с ней. Она видела панику в его глазах. Знала, что он подумывал вернуться, даже если ради этого ему пришлось бы выпрыгивать из кареты. А ей бы очень не хотелось приказывать слугам связывать его, чтобы против воли доставить в Сомертон-Парк, но она бы сделала это.
– Знаешь, – продолжила разговор Пенелопа, надеясь подбодрить и успокоить Габриэля, – изоляция все лишь ухудшает. Тебе нужно почаще бывать среди людей, в обществе которых ты начнешь вспоминать прежнего себя. В Сомертон-Парке живут не только Джеффри и Лилиан, там также тебя будут окружать другие бывшие солдаты.
Но Габриэль не слушал ее. Лицо его сделалось пугающе бледным, а грудь поднималась и опускалась с волнующей быстротой. Взгляд Пенелопы упал на его руки, которые вцепились в сиденье с такой силой, что пальцы начали дрожать.
– Не… могу, – он с трудом втянул воздух, принявшись стягивать с себя галстук, – дышать…
Его пальцы судорожно шарили по узлу. Пенелопа приподнялась, чтобы помочь спутнику – она сама едва дышала. Она неуклюже наклонилась над ним, рукой упираясь в подушки за его головой. Пальцы другой ее руки начали аккуратно развязывать узел. Когда все было сделано, белая ткань медленно скатилась по ее черной перчатке.
– Так лучше?
Габриэль кивнул, глотнув воздуха. Он дрожал всем телом.
– Не прошло и… получаса, как я покинул Викеринг-плейс… и я снова… у меня снова начинается приступ…
Он выдавил виноватую улыбку, но его дыхание все учащалось.
Пенелопа видела прежде нечто подобное. Она наблюдала, как у многих мужчин, страдающих от подобного недуга, начинались внезапные приступы. Катализатором обычно являлись резкие шумы, неприятные воспоминания или реальные ситуации, схожие с когда-то пережитыми. Но Пенелопа и представить не могла, что именно сейчас вызвало приступ Габриэля. Возможно, он сильно напуган после всего произошедшего за этот день. Вероятно, расставание с мнимой безопасностью Викеринг-плейс оказалось для него более сильным ударом, чем она предполагала.
Или же… Габриэлю было не по себе с первой секунды пребывания в этой карете. Пенелопа окинула взором давящую, мрачную обстановку. Может, он боится замкнутого пространства? Она обхватила его лицо руками и посмотрела в глаза.
– Нет, ты не боишься, – убеждала она его. Если он правда верит, что приступ неизбежен, то не сможет успокоиться. Сердце Габриэля отбивало сумасшедший ритм, а пульсирующая жилка на шее была заметна даже в полумраке. – У тебя нет причин бояться этих приступов, помнишь? Это просто нервы, временное волнение, и все пройдет. Продолжай смотреть мне глаза.
Взгляд Габриэля словно застыл на глазах Пенелопы. Его лицо исказила паника. Она взяла его руку и положила себе на грудь, к сердцу.
– Постарайся дышать, как я, Габриэль. – Она вдыхала через нос, медленно и глубоко, а выдыхала через рот. – Почувствуй мое дыхание и попытайся повторять за мной. Через нос…
Он отрывисто кивнул и изо всех сил постарался повторить за Пенелопой. Но ему словно не хватило воздуха, и он открыл рот, чтобы глотнуть больше. Она понимала, что его паника лишь усиливается.
Пенелопа должна была найти способ успокоить его, вывести из этого состояния, пока он не потерял над собой контроль. Дать ему сильную пощечину? Нет-нет! Она не сможет этого сделать. И тогда в голову пришла другая мысль.
Она поцеловала его.
Глава 10
Пенелопа поцеловала его от отчаяния – это была крайняя мера, и когда их губы сомкнулись, она и вовсе усомнилась, что это сработает.
Габриэль по-прежнему тяжело дышал, и все его тело дрожало от страха. Его рот был занят этим неловким, неуместным поцелуем, и ему волей-неволей пришлось дышать через нос. На мгновение Пенелопе показалось, что ему стало легче. Но внезапно он вырвался и с размаху ударил кулаком по дверце кареты. Проклятье! Не помогло!
– Посмотри на меня, Габриэль! – велела Пенелопа, и на нее устремили взгляд два диких карих глаза. Теперь Габриэль перестал вырываться, однако дышал по-прежнему слишком часто.
Пенелопа больше не могла находиться в полусогнутом состоянии и медленно присела напротив Габриэля. Она начала нежно поглаживать его по лицу и волосам, словно стараясь успокоить разъяренного зверя. И вскоре Пен почувствовала, как постепенно расслабляются его мышцы, плечи опускаются, как будто он сбросил какой-то груз. Габриэль возвращался к ней.
– Хорошо, все хорошо, – шептала Пенелопа, чувствуя, что его состояние передается ей: с каждой секундой его улучшения ей становилось все тяжелее, все труднее дышать. Она ощущала, как ей передается вся его дикость, будто они решили разделить на двоих это страшное бремя. Эта связь между ними едва не напугала Пенелопу.
И вот теперь взгляд Габриэля прояснился, и он смотрит на нее не отрываясь. Они дышат в такт, крепко держатся друг за друга, словно за спасительную соломинку. Пенелопа не знала, погибнут ли они в конце концов, но не сомневалась в настоящем безумии всего происходящего.
И она вновь его поцеловала. Сейчас уже было совершенно не важно, насколько может оказаться неуместным и смущающим этот поцелуй. Габриэль издал краткий стон и резко притянул ее к себе. В этом поцелуе не было ни капли нежности – лишь огонь желания – желания его и ее, и Пен не была уверена, чье пламя горит сильнее. Но вскоре ей стало все равно, она вообще перестала думать о чем-либо, когда язык Габриэля коснулся ее губ. Она открылась ему, принимая его в свои объятия. Пенелопа крепко обхватила его обеими руками, не переставая целовать, и стон удовольствия вырвался из ее груди. Ее захлестнула страсть, пробуждая неистовое желание, отзывающееся теплом внизу живота.
Габриэль перетянул ее на свое сиденье, и Пенелопа вытянула ногу, закидывая ее к нему на колено. Он подтянул ее еще ближе, и вся она оказалась у него на коленях, прижимаясь грудью к его груди.
Внезапное волнение охватило Пенелопу, и она со вздохом прервала поцелуй. Боже, сколько же времени прошло с тех пор, как она в последний раз была с мужчиной? Теперь, даже через несколько слоев одежды, она ощущала его возбужденное естество. Но ей этого было недостаточно – она хотела почувствовать больше.
Пенелопа оперлась одной рукой на подушку, а со второй зубами стянула перчатку. Раздался глухой звук скрипящей кожи, и через мгновение Пен избавила от перчатки и вторую руку. Обе перчатки упали на пол, но ей было все равно – она хотела дотронуться до Габриэля обнаженной кожей, почувствовать его.
– Пен, – простонал он с вожделением, которое эхом отозвалось в ее груди.
Ее пальцы проскользнули вниз по его телу, а он запустил руку в ее пышные кудри, убранные в прическу. Шпильки со звоном попадали на пол, освобождая локоны, и Габриэль вновь припал к ее губам.
Пенелопа жадно вдохнула, ожидая, что этот поцелуй вызовет у нее столь же сильные чувства, как и предыдущий. Его язык проник в ее рот, переплетясь с ее языком в интимном, нежном и одновременно грубом танце.
Пенелопа ощутила разочарование, но сладкое разочарование – оттого что ее никогда не целовали так прежде, но теперь она наконец познала такую дразнящую близость, заставляющую все тело дрожать от удовольствия. Пен ведь не была невинна: даже после двух лет одиночества ее тело помнило, что за этим последует. Она сжала ногами бедра Габриэля и начала волнообразно двигаться, прижимаясь и отстраняясь от него, словно подталкивая его сделать то, чего она сейчас так желала.
Однако вместо того чтобы взять ее за бедра и сильнее прижать к себе, Габриэль замедлил поцелуй, а потом и вовсе прервал, отстранившись от ее губ и принявшись полизывать шею, отчего сердце Пен забилось еще чаще, и она издала сладостный стон.
Но он должен был отпустить ее. Пенелопа вновь прильнула к нему, стараясь разжечь в нем еще большее желание, но вместо этого услышала сиплый смешок, от которого мурашки пробежали по всему телу. Черт бы его побрал! Она сгорает от желания, а он просто забавляется? Пенелопа затряслась, словно от холода, дыхание перехватило.
«Что же я делаю?!» – спросила она себя. Пен ведь поцеловала Габриэля лишь ради того, чтобы привести в чувства, прогнать панику. Что ж, сработало. Сработало даже лучше, чем она ожидала, только вот сама она, кажется, потеряла рассудок.
Смущение накатило волной, и она отстранилась. Габриэль в замешательстве уставился на нее.
– Пен?
– Извини, – проронила она, отталкиваясь.
Пенелопа одним лишь легким и весьма грациозным движением спрыгнула с его колен и приземлилась напротив – с такой ловкостью, которой позавидовал бы, пожалуй, любой танцор. Она уперлась спиной в подушки настолько сильно, что, казалось, пыталась слиться со стенкой кареты – лишь бы оказаться подальше от Габриэля.
Воцарилось неловкое молчание, нарушаемое лишь звуками тяжелых вздохов. Пенелопа не могла заставить себя взглянуть на Габриэля, и ее взор застыл на его сапогах. Вскоре она услышала шуршание: Габриэль привстал, чтобы привести в порядок одежду.
– Пенелопа…
Только теперь она подняла глаза. Выражение его лица оказалось именно таким, каким она и ожидала сейчас увидеть: словно он пытался устоять на острие ножа, дабы не рухнуть в пропасть – пропасть желания, манящую и затягивающую. Он сидел слишком прямо, немного стиснув зубы, а затуманенные страстью глаза слегка потемнели.
– Что…
– Я… я не знаю, что на меня нашло, – проговорила Пенелопа дрожащим голосом. Но ведь это не совсем правда, разве нет? Возможно, она и не знала, что заставило ее поцеловать Габриэля во второй раз, но уж в природе последующего за этим поцелуем чувства она не сомневалась. Это было вожделение, как оно есть. И именно это спалило ее разум дотла. И даже сейчас приятное тепло по-прежнему растекалось по ее чреву, вызывая горячую боль страсти. Уже два года Пенелопа не испытывала ничего подобного. И теперь едва заметное влечение вспыхнуло неукротимым желанием, пробудившимся всего лишь легким касанием его губ.
Пенелопа медленно поднесла руку ко рту, слегка проведя по губе пальцем.
– Извини… – повторила она, больше для себя, чем для Габриэля. – Мне не следовало целовать тебя.
Но Габриэль ничего не ответил, а только продолжил пристально смотреть на нее, не отводя взора ни на мгновение. Пен уже подумала, что он решил оставить все как есть, ограничившись ее извинениями, но вдруг он спросил:
– И зачем же ты в таком случае это сделала?
– Я…
Как она могла ответить на вопрос, ответа на который не знала? Конечно, если не учитывать самый первый поцелуй. Однако Пен решила начать именно с него и, распрямив плечи и откашлявшись, сказала:
– Это было необходимо для твоего лечения.
Габриэль округлил глаза от изумления. Определенно такого ответа он не ожидал. Пенелопа поспешила объяснить, догадываясь, что ее ответ легко можно истолковать превратно:
– Я просто хотела вывести тебя из состояния паники, чтобы предотвратить приступ. И сработало ведь? Теперь ты спокоен.
Он окинул взглядом карету, задумчиво нахмурившись.
– Нет, не спокоен. – В его голосе послышалась нотка удивления. Габриэль снова обратил взгляд к Пенелопе. – Но кажется, я начинаю думать, что Аллен был в чем-то и прав, когда обвинял тебя в предосудительных действиях… – Он говорил дразнящим голосом, а в глазах по-прежнему не утихало пламя страсти.
Пенелопа почувствовала, как на щеках запылал румянец, но ответила в прежней манере:
– Я сначала думала дать тебе пощечину, да посильнее. Сработало бы не хуже поцелуя. Думаешь, такой метод Аллен бы одобрил?
Габриэль фальшиво содрогнулся, будто от страха.
– Он бы оценил. Но мне бы этот метод не доставил ни капли удовольствия.
Маркиз улыбнулся ей, и она ответила тем же, чувствуя, что щеки пылают все сильнее.
Габриэль откинулся на подушки и закрыл глаза, скрестив руки на груди и закинув ногу на ногу. Пенелопа сдержанно вздохнула. Она не имела ни малейшего представления, о чем он сейчас думает, но была благодарна за то, что он не придал этому эпизоду особого значения. Вероятно, они даже смогут и впредь общаться, словно ничего не произошло. Пенелопа надеялась на это всей душой.
– Пен? – окликнул ее Габриэль, приоткрыв один глаз. – Ты всех своих бывших солдат лечила поцелуями или только меня?
– Я… что?! – возмущенно воскликнула она. – Нет! Разумеется, нет!
Он закрыл глаз и добавил:
– Значит, только меня.
Пенелопа готова была поклясться, что уголки его губ приподнялись в улыбке. И она поняла: забывать случившееся он не намерен.
Габриэль не знал, как долго притворялся спящим. Все это время он думал о Пенелопе: представлял ее сидящей на его коленях, с приподнятыми до талии юб… Боже! Ее губы слаще всего, чего когда-либо касался его язык! Он никогда не забудет этого вкуса. Как никогда не забудет и ее движений, ее томных стонов и вздохов.
Не то чтобы он жаловался, но какого черта его так волнует все это?
Габриэль помнил, как она пыталась привести его в чувства, ее голос звучал словно из тьмы, сквозь туман он ощутил ее умиротворяющие прикосновения… А потом она поцеловала его, разжигая в теле огромный костер, пламя, уничтожающее все, кроме нее. И если бы она не взяла себя в руки…
Он издал чуть слышный стон и слегка поерзал на месте, стараясь усесться так, чтобы Пенелопа не заметила его вожделения.
– Не надо притворяться спящим…
Габриэль открыл глаза и взглянул на нее. Она привела себя в порядок, уложила в прическу волосы – он чувствовал, как она собирала шпильки с пола. Будь Габриэль джентльменом, он помог бы ей. Однако он не стал, ибо больше не доверял самому себе.
О боже! Даже сейчас, в этом скучном черном платье Пенелопа была невообразимо привлекательна. Габриэль задержал взор на уголках ее губ, приподнятых в скупой улыбке. Он представил язык, скрывающийся за этими губами…
– В конце концов, это был всего лишь дружеский поцелуй, ведь так?
Габриэль взглянул ей в глаза. Пенелопа по-прежнему улыбалась, но улыбка казалась фальшивой. Он видел, что ее переполняют стыд и смущение.
Обдумывая ответ, он выпрямился на сиденье. Сказать ей, что этот поцелуй был далек от дружеского? Да и по тону самой Пенелопы было понятно, что она совсем так не считала.
– Я просто хотела сказать, – продолжила она, не дождавшись ответа, – что нам не следует придавать этому какое-то особое значение.
– Хм-м, – промычал Габриэль задумчиво. Он согласился бы с Пенелопой, но, черт возьми, это был самый волнующий поцелуй в его жизни, и он не хотел притворяться, что его никогда и не было. – А как нам следует это расценивать?
– Ну… – Пенелопа нервно сглотнула. – Сам знаешь.
Он в удивлении приподнял бровь, демонстрируя полное непонимание, и щеки спутницы запылали. Пенелопа лихорадочно теребила ткань платья. Возможно, он слишком жесток к ней, но наблюдать ее волнение было настоящим наслаждением. Ведь, стало быть, его поцелуй для нее тоже значит нечто большее и, несомненно, на всю жизнь оставит в ее душе неизгладимый след. Только вот Пенелопа в отличие от Габриэля хотела все забыть и как можно скорее.
Она выпрямила спину и поджала губы.
– Если уж тебе так важно знать, что это было, то давай остановимся на внезапном влечении.
Габриэль прищурился, не отводя взгляда от Пенелопы.
– И нам не в чем винить себя, – неправильно поняв его реакцию, принялась объяснять она. – Мы молоды, свободны и… сейчас довольно тяжелое время для нас обоих. Так что все вполне естественно.
– Естественно, – протянул он. Ну конечно, сейчас это казалось естественным. Они сидели так близко в этой крошечной карете, Габриэль вдыхал манящий аромат ее тела – мандарина и ванили. Такой сладкий и дурманящий, как и женщина, которая его источала. И именно он заставил Габриэля…
– И все же это было ошибкой, – сказала Пенелопа. – И это больше не должно повториться.
Габриэль скрестил руки на груди, откинувшись на подушки. Тон спутницы был убедительным, а выражение лица – строгим, насколько это можно было разглядеть при столь приглушенном освещении. И как она подобрала слова… Она хотела убедить его? Или себя?
– Не должно? – уточнил он. – Или не повторится?
Распознав намек, Пенелопа кратко выдохнула.
– И то и… другое, – ответила она.
Но Габриэль не смог сдержать легкой улыбки. Пенелопа могла притворяться сколько угодно, но чем больше она играла, тем больше сама запутывалась: она ведь хотела его. Его. И он никогда не поверит в эту ерунду про внезапный порыв. Она пыталась убедить саму себя, но Габриэль прекрасно понимал: это самообман.
Он должен был перестать думать об этом. Впервые за последние месяцы он почувствовал в себе… силу. Ту самую, что ощущал прежде. Ту самую, что просто обязана быть у мужчины его статуса. И что более важно, Габриэль больше не находил в себе других чувств: безнадежности, безысходности. Жалости к себе. Душевного дискомфорта. Что же до последнего, то Пенелопа сейчас, пожалуй, ощущала его сильнее, чем сам Габриэль еще недавно. Или по крайней мере так же. И ему было приятно это знать.
– Мимолетный порыв. И в этом нет ничего… – Пенелопа осеклась, стараясь подобрать слова. – Никакой близости между нами. И это никак не относится к твоему лечению.
– Вот как… – Разговор забавлял его все больше. – Я-то думал, ты практикуешь именно такой метод – лечение близостью. Чтобы я открыл тебе свою душу, и все такое.
– Душу – да. Но ничего более, – сухо уточнила она, но Габриэль не смог сдержать смех – бурный хохот сразил их обоих, наполняя весельем маленькую угрюмую карету. – Я серьезно, Габриэль, – пыталась отдышаться Пенелопа, однако ее тону недоставало твердости.
– Знаю, Пен, – признал Габриэль. Но никаких обещаний он ей не давал. За всю жизнь он еще ни разу ни чувствовал себя таким беззаботным, таким живым. Словно его прошлое осталось в Викеринг-плейс, а неопределенное будущее переполняли не только страхи, но и надежды. Что бы ни говорила Пен, никогда прежде он не был столь близок к тропе, ведущей к счастью.
Но даже от этой незначительной уступки Пенелопе стало значительно легче на душе. Она заметно расслабилась, и весь остальной путь до Сомертон-Парка они провели за легкой непринужденной беседой. Пен, обычно не слишком разговорчивая, теперь болтала без умолку – лишь бы избежать вопросов о том поцелуе.
Габриэлю всегда нравился ее голос. Он мог слушать ее часами. И теперь, слушая рассказ о близких Пенелопы, он наслаждался ее простой улыбкой и завидовал тому крепкому и теплому чувству привязанности, которое она испытывает к своей семье. Бромвичу показалось странным, что Пенелопа не единожды упоминала, какая замечательная женщина леди Стратфорд. Казалось, она была уверена: ее кузина поможет ему даже больше, чем она сама. Глупышка! Неужели она не понимает, что Габриэль обрел надежду лишь благодаря ей, Пен?
Путь был долгим, и наконец перед каретой распахнулись ворота владений Стратфорда. Дорога заняла больше трех часов, и уже смеркалось. Но для Габриэля путь пролетел как одно мгновение.
Когда он покинул маленькую душную карету и вдохнул свежий вечерний воздух, то с изумлением вспомнил, что с момента поцелуя его ни разу не посещала и тень чувства страха. Ни разу с тех пор, как он обнял Пенелопу, будто его тело всецело отдалось ей, не оставляя места ни для чего более… И сейчас, наблюдая, как приветливо обнимаются кузины, Габриэль вспоминал те объятия, словно и не давал Пенелопе никаких обещаний.
Глава 11
На следующее утро Пенелопа бежала вниз по главной лестнице, и холодные мраморные перила центральной балюстрады нежно скользили под ее ладонью. Ее домашние туфли со свистом разрезали воздух, и звук этот эхом отдавался от стен и пола огромного каменного помещения.
Она плохо спала эту ночь. Однако не кошмары мучили ее, а прерывистые сны совсем иного рода.
Ей ни за что на свете не следовало целовать Габриэля. Конечно, откровенные сны с участием обоих, которые она видела этой ночью, смущали молодую женщину. Но гораздо больше пугало Пенелопу неистовое желание, пронзившее все ее тело, едва она открыла дверь в надежде встретить Габриэля. Пен ведь никогда не испытывала и тени столь неудержимого влечения, даже к Майклу.
Вот что она получила, положившись на свою интуицию. Но почему же вчера, в карете, она просто не дала Габриэлю пощечину?
Пенелопа оглядела столовую, но никого там не нашла, лишь лучи уже высоко поднявшегося солнца проникали в помещение. Она не удивилась, ведь Лилиан и Джеффри, должно быть, давно позавтракали – они всегда вставали засветло.
Пенелопе импонировал такой уклад, но долгие годы светской жизни приучили ее к совершенно другому распорядку дня. Даже если бы ночью ее не изводило желание, встать на рассвете было бы не менее проблематично.
У Габриэля, однако, это трудностей не вызвало. Горничная сообщила, что он спустился почти сразу после восхода солнца.
Пенелопа прикусила нижнюю губу и направилась в библиотеку. Как же бестактно с ее стороны было оставлять Габриэля одного в абсолютно незнакомом месте. Оставалось надеяться, что он хорошо поладил с Лилиан и ее супругом.
Библиотека, гостиная и даже музыкальная комната – везде безлюдно. Где же он? Да и все остальные тоже?
Она хотела найти служанку, чтобы спросить, куда все ушли, как услышала приглушенный голос кузины, доносившийся из коридора. Пенелопа отправилась на звук, повернула за угол и обнаружила, что Лилиан в компании другой женщины выходит из детской. Она что-то говорила, оживленно жестикулируя, ее спутница лишь вежливо кивала в ответ.
Пенелопа остановилась в ожидании. Заметив ее, Лилиан улыбнулась и помахала рукой.
– Пен, – окликнула она кузину. – Познакомься с мисс Иден. Мисс Иден, это моя кузина, леди Мантон.
Молодая женщина присела в реверансе.
– Мисс Иден – одна из кандидаток на место нянечки для нашего малыша, – пояснила Лилиан.
– О, – улыбнулась Пенелопа. – Что ж, мисс Иден, надеюсь, сил и терпения у вас хватит. С моей племянницей бывает непросто сладить, и, полагаю, ее братья или сестры мало от нее отличаются.
– Конечно, миледи. Я справлюсь, – ответила мисс Иден.
– Ну, не буду вас отвлекать, – сказала Пенелопа кузине. – Подскажи мне только, где я могу найти…
– Мы уже почти закончили. Дай мне минутку.
Пенелопа кивнула и последовала за женщинами к выходу. Она не могла не слышать их разговор. Лилиан рассказывала о дочери, а мисс Иден высказывала свои предположения и давала советы. И чем больше Пен слушала, тем сильнее убеждалась: мисс Иден ей не нравится. Однако она не могла понять почему. Женщина была аккуратна, прилично одета, учтива. Она вполне уверенно отвечала на вопросы Лилиан. В самом деле она не сделала и не сказала ничего, что могло вызвать у Пен чувство неприязни. И все же симпатии она не внушала.
– Спасибо, что пришли, мисс Иден. – Лилиан поручила экономке проводить гостью. – Я дам вам знать о своем решении.
Леди Стратфорд повернулась к кузине и добавила:
– Пойдем в гостиную, посидим там. Мне теперь трудно долго ходить. – Она улыбнулась, обняв руками уже сильно округлившийся живот.
Читать бесплатно другие книги:
