Светорада Золотая Вилар Симона
А скоморохи все чудили, развлекая веселившихся гостей.
Теперь перед скоморохом в сарафане выхаживал гоголем шут в драпированном складками плаще и византийских сапожках. Притопывал, делал поклоны, пятился мелкими шажками, а потом выхватывал из-под полы то цветной венок, то бубенцы, норовя примерить все это на скомороха-девку, как будто одаривал. Она же еще пуще принималась скакать, уворачиваясь и гримасничая.
Вокруг стоял громкий хохот, кое-кто даже вытирал выступившие от смеха слезы. А когда скоморох-невеста поддал шута, изображавшего ромея, под зад, да так, что тот полетел через голову, кувыркаясь, до самых столов, толпа просто загудела. Только настоящий жених – византиец, не принимал участия в веселье, а вежливо улыбался, делая вид, что не воспринимает всерьез проделки шутов.
Однако хазарский царевич Овадия не стерпел, когда среди скоморохов появился его двойник и, гарцуя на жерди с лошадиной головой, стал кружить и подскакивать к выряженной невесте. Перескочив через стол, Овадия бросился к шуту, схватил за шиворот, стал трясти, пока тот под громкий хохот окружающих не вырвался да не юркнул под стол. Овадия счел ниже своего достоинства преследовать скомороха и удалился прочь, не обращая внимания на выкрики подгулявших гостей.
Игорь тоже смеялся, пока смех не замер у него на губах, когда он увидел среди скоморохов своего двойника. У актера была всклокоченная черная шевелюра со светлым клоком посередине, он то и дело распахивал свою широкую накидку, показывая веселящимся гостям подвешенный между ногами огромный член из скрученной соломы и выражая явное удовольствие по этому поводу. К скомороху, изображавшему Игоря, то и дело льнула девица с демонстративно большими грудями и длинной мочальной косой, одетая в некое подобие кольчуги. Это был явный намек на Ольгу, однако сама псковитянка, разобрав, в чем дело, только смеялась. Игорь тоже хмыкнул, наблюдая за тем, как выряженный невестой скоморох в сарафане оттолкнул «Ольгу», даже стал гоняться за ней, а двойник Игоря при этом от удовольствия подпрыгивал высоко да радостно тряс соломенным членом. Закончилось все тем, что их со Светорадой двойники сошлись в буйном танце, напоминавшем совокупление, когда же танец закончился, из-под сарафана скомороха-невесты стали выскакивать мальчишки скоморохи, мал мала меньше, как знак плодовитости невесты.
Игорь сам не заметил, когда начал смеяться и вместе с другими громко хлопать выстроившимся в ряд и кланяюшимся скоморохам. Что ж, на Руси выходки этих охальников всегда были любы толпе, им принято было прощать все, даже издевку, а неудовольствие, которое только что продемонстрировал Овадия, только еще больше располагало зрителей к актерам.
Не успели скоморохи под веселые выкрики толпы удалиться, как от дальнего конца столов повели хоровод плясуньи. Девушки двигались вереницей, сплетя кисти рук, пели протяжно:
Ягода к ягоде наклонилась, Ягода с ягодой сговорилась…
Голоса девушек лились звонко и плавно, да и сами плясуньи были все как на подбор: стройные, длиннокосые, в длинной белой одежде, словно лебедушки, с пышными венками на голове. Любуясь девицами, Игорь не сразу разглядел среди них свою нареченную. Заметил вдруг оживление среди гостей, увидел, как плясуньи красавицы стали расходиться, мелькая белыми рубахами, словно березки в роще, а за ними появилось некое сияние.
Было ли так все задумано заранее или от дочери варяга Эгиля и смолянки Гордоксевы и впрямь лился свет, но она показалась Игорю яркой, лучистой, будто сотканной из блеска и огня. «Просто свет так падает на девку», – одернул он себя, однако продолжал во все глаза смотреть на идущую через обширный двор княжну.
Она была величавой и нарядной. Ее длинные распушенные волосы, спускаясь волнами из-под сверкающего очелья, обтекали небольшую фигурку, как расплавленное золото. Белое парчовое платье мерцало, красиво ниспадая до земли, на широких рукавах блестели нашитые золотые круги. И держалась Светорада столь горделиво, словно всеобщее внимание не смущало ее, а придавало уверенности. Никакого волнения, положенного девице на смотринах, никакой робости, одна величавая краса и светлая улыбка.
Миновав не торопясь двор, она ускорила шаг, почти взбежав на ступени крыльца, к верхнему столу, и этот ее порыв будто взбодрил толпу, так что, когда она кинулась на грудь поднявшемуся из-за стола Эгилю, а потом весело оглянулась на гостей, те взорвались криками и здравницами, поднимая чаши, ликовали, словно появление княжны одарило их великой радостью.
Князь Эгиль, уже достаточно хмельной, гордящийся своей дочерью, громко воскликнул:
– Вот она! Вот она краса Смоленска, княжна Светорада! И это я ее породил!
Гордоксева пыталась было урезонить мужа, тянула за рукав, но Эгиль только смеялся, слушая крики собравшихся, целовал дочь, прижимал к себе. Тут и Олег поднял кубок за здоровье Светорады. Игорь же, наоборот, ощутил некую досаду, оттого что при появлении княжны о нем забыли. С чего это все, словно одурев, славят девку, не обращая внимания на прибывшего сватать ее жениха? Отчего все так носятся с ней, когда тут собрались князья и самые прославленные воины? Ни одной славнице такое возвеличивание не пристало, будь она хоть трижды княжьего рода.
Тут он заметил, что прильнувшая к отцу Светорада внимательно глядит на него. И улыбнулась безо всякого смущения. Ее глаза показались Игорю почти черными, в то время как сама она светилась и сверкала, будто золоченая драгоценность.
– Пляши, Светорада! – вдруг громко приказал Эгиль. – Пляши для отца своего и всего честного народа!
Игорь растерянно взглянул на Олега, ожидая, что тот остановит хмельного Эгиля, напомнит, что эта нарядная девушка уже предназначена Игорю и все они собрались, чтобы огласить обручение, а не для того чтобы его невеста тешила людей подобно скоморохам. Однако Олег сейчас, казалось, тоже был увлечен всеобщим ликованием и поднял кубок, требуя танца.
Игорь ощутил досаду. «Носятся с ней, как с писаной торбой!» – раздраженно подумал он. Глядя поверх зажатого в руке кубка, Игорь наблюдал, как Светорада под устремленными на нее взглядами легко сбежала на двор, остановилась на свободном пространстве перед крыльцом, тряхнула длинными кудрями. Гости вокруг гомонили, однако, едва раздался перезвон гусельных струн – переливчато, неспешно, словно исполнители только выбирали плясовую, – шум стал стихать.
Княжна стояла, уперев маленькие руки в бока и чуть поводя плечами в такт музыке. Ее темные брови изогнулись лукаво, она искоса бросила взгляд на гостей и вдруг по-лебединому взмахнула руками, так что широкие рукава разлетелись крыльями. И пошла, поплыла по кругу, разведя руки, приподняв кисти, звеня скользящими по руке браслетами.
Музыка зазвучала громче, веселее, к переливам струн теперь добавились мелодичные звуки поющего рожка, а княжна все плыла, ускоряя шаг вслед за нараставшей мелодией. Ее руки то взлетали над головой, то опадали, легче становился шаг, быстрее неожиданные повороты. Она плыла, кружилась, приплясывала, потом, подхватив длинный подол, стала перебирать быстрыми и ловкими ногами, выбивая каблучками дробь. Так плясали и девушки в весеннем танце, но во всех движениях княжны были такая грация, такая восхитительная легкость и красота, что гости не могли оторвать от нее глаз, прихлопывали, стучали кубками о столешницы, забыв о вине, а когда ритм ускорился, когда княжна закружилась, то взмахивая руками, то отступая, а потом вновь полетела, распушив золотое облако волос, двор взорвался криками. Они переросли в восторженный рев, когда девушка стремительно остановилась, ее подол обвился вокруг ног, а она рассмеялась, глядя вокруг, и стремительно бросилась на крыльцо, спрятав сияющее лицо на груди отца.
Игорь тряхнул головой, отгоняя наваждение. «Да ей впору с мавками плясать на заре, а не жить среди людей». Он видел, как радостно шумящие гости выходили из-за столов, спешили к крыльцу, выкрикивая здравницы и благие пожелания княжне. Все были оживлены, веселы, не столько от выпитого, сколько от какой-то непонятной радости, охватившей их после пляски Светорады.
Игорь не сразу ощутил на себе взгляд Олега, но Вещему все же была дана великая сила, и, когда он поднял руки, призывая к вниманию, захмелевшие разгоряченные гости начали успокаиваться, отступая от крыльца и глядя на великого князя Руси.
Наконец, когда гомон стих, Олег поклонился Эгилю Смоленскому и громко спросил: готов ли тот отдать его воспитаннику Игорю сыну Рюрика руку своей дочери Светорады? Эгиль ответил согласием, поблагодарил за оказанную честь, а Игорь вновь ощутил на себе веселый оценивающий взгляд княжны. Когда же князья ударили по рукам, а люд вокруг разразился радостными восклицаниями, Светорада первая шагнула к Игорю. Он подумал, что раскрасавица княжна могла хотя бы глаза опустить для приличия, так нет же, пялится и хохочет, а он даже смутился, словно юнец неопытный, чувствуя, как она окидывает его быстрым взглядом с ног до головы. «Словно коня при покупке оценивает», – мелькнула неприятная мысль. У него появилось ощущение, будто не Светораду сговаривают за него, а его привезли в подарок Смоленской княжне.
Однако когда наконец стихли громкие приветственные крики, все пошло по обряду. Светорада с поклоном поднесла Игорю чашу вина, он испил, а потом, как положено, надел ей на палец перстень. Перстень был богатый: со сверкающим темным топазом в окружении более мелких светлых алмазов. Топаз был величиной с ноготь большого пальца, и все это великолепие держалось в оправе из золота. У Светорады даже дыхание перехватило от такой красоты.
– Византийская работа, – со значением заметил Игорь и все же улыбнулся, видя восхищение невесты.
Княжна ответила ему улыбкой, а потом подняла руку, давая всем убедиться в ценности дара жениха. Кто-то разглядывал на ее руке обручальное кольцо, кто-то просто любовался девушкой, только все опять разразились радостными возгласами, зашумели, желая молодой паре многие лета. Только после этого, когда жених и невеста троекратно расцеловались, причем оба при этом украдкой следили друг за другом, – Эгиль и Олег соединили их руки и объявили обрученной парой.
Вновь звучала музыка, вновь гости сдвигали чаши. Было решено, что свадьба состоится на исходе лета, когда князья совершат поход к Киеву (о причине похода не упоминалось, так как говорить о предстоящих суровых событиях было недобрым знаком на обручении) и уже будет собран урожай. А до тех пор Игорь и Светорада будут считаться женихом и невестой.
– Ты доволен, что берешь меня в жены? – негромко спросила Игоря сидевшая подле него Светорада.
Игорю было немного не по себе, оттого что она так непринужденно держится с ним, смотрит, сверкая очами, и улыбается открыто, не смущаясь. И он сказал ей, степенно, как неразумному дитя:
– Тебе еще многое надо уразуметь, княжна, многому научиться.
Она чуть подняла брови, словно удивляясь строгости его речей. Но потом опять улыбнулась, лукаво поглядев из-под Длинных ресниц.
– Вот ты меня и научишь, Игорь. Я ведь твоя теперь.
Он предпочел смолчать, хотя по-прежнему чувствовал непонятное раздражающее недоумение. Обычно запросто державшийся с красавицами, сейчас он терялся, не зная, как вести себя с этой странной, такой открытой и так отличающейся от других девушек княжной.
Тем временем по-летнему теплый травневый вечер уже переходил в ночь, а хмель все сильнее разбирал гостей. За столами уже начали горланить боевые походные песни, где-то спорили, слышался визгливый женский смех – там, где опьяневшие пирующие тянули к себе девок. Княгиня Гордоксева первая поднялась, давая понять, что женщинам пора покидать пир. В это время Олег наклонился к Игорю.
– Иди, проводи свою суженую.
Проводить означало пройти с невестой вдоль столов, выказав этим уважение всем присутствовавшим на обручении. Многие захмелевшие гости, не стесняясь, бросали Игорю замечания: дескать, небось, жених жалеет, что это не брачная ночь. Звучали и совсем сальные шутки, но у большинства еще хватало разумения держаться с почтением, кланяться, желая молодым всего наилучшего.
А потом, когда они обошли уже почти все столы, случилось неожиданное. Игорь не сразу понял, в чем дело. Рука Светорады, до этого покорно лежавшая в его ладони, вдруг забилась пойманной птицей, выскользнула, и девушка стремительно направилась к самому дальнему столу, за которым сидели младшие дружинники и еще не прошедшие посвящение отроки.
– Стемка, ты ли это? – воскликнула княжна, подавшись в сторону и словно забыв о женихе.
Игорь просто стоял и смотрел, растерявшись и не зная, что предпринять. Видел, как его невеста радостно улыбается и, перегнувшись через стол, протягивает руку одному из его дружинников – Стеме Стрелку.
– Здравствуй, Стемушка, – весело обратилась она к невозмутимо смотревшему на нее молодому воину. – Вот мы и свиделись!
Одна бровь Стемы недоуменно поднялась, он насмешливо хмыкнул при виде неожиданного порыва Светорады. И от этого княжна смутилась, отступила, едва не налетев на ожидавшего ее жениха. Вскинула на Игоря глаза, поглядев так, словно не соображает, кто перед ней. И только через мучительно долгое мгновение смогла взять себя в руки.
– Доброй ночи, суженый мой.
Низко склонилась, почти коснувшись длинными волосами земли, потом круто повернулась и пошла прочь.
ГЛАВА 6
Княжич Асмунд сидел, привычно откинувшись в легком кожаном кресле, его истончившиеся от долгой обездвиженности ноги укутывал пушистый вязаный плат. Княжич задумчиво глядел в распахнутое окно своей горенки. Там высоко в небе плыл тонкий серп молодого месяца.
«Не толще пальца младенца был он в день уговора Светорады с молодым Киевским князем, – думал Асмунд. – Теперь же лик его подрос. Н-да, хорошо, что обручение состоялось при растущей луне. Всякое доброе дело надо начинать, когда светлый месяц прибывает. Особенно брачный сговор».
И еще проскользнула мысль: при растущей луне Олег Вещий обещал поставить его на ноги. А Олегу Вещему младший сын Смоленского князя верил, как никому другому.
И все же… Все же… Асмунду было не по себе, оттого что князь-кудесник не спешит исполнить обещание. Ведь уже три дня прошло после обручения его сестры, а Олег только издали значительно поглядывает на хворого княжича. Асмунд понимал, что сейчас у Вещего много хлопот, однако прежде, как бы ни был он загружен, всегда находил время навестить своего подопечного. А княжич уже несколько лет был его подопечным.
«Сейчас все только о Светораде и думают», – вздохнул Асмунд, да так глубоко, что дрогнул огонек на толстой витой свече перед ним.
– Сайд, – обратился юноша к сидевшему под стеной лекарю – рабу из агрян,[69] – точно ли князь Олег дал понять, что навестит меня сегодня?
Смуглый худой Сайд в синей чалме перестал перебирать четки и чуть кивнул. Он был нем: рабу незачем болтать, и его лишили языка.
Асмунд снова вздохнул. Что ж, он подождет. Если в нем еще и осталась надежда на то, что однажды он встанет на ноги, сможет ходить и даже вденет ногу в стремя, то эта надежда была связана только с князем-ведуном Олегом Вещим.
В открытое полукруглое окошко горницы веяло теплом. Оконный наличник сплошь был украшен резьбой – петлями, завитками, зигзагами – этакое деревянное кружево. Горница княжича вообще была богатой: выскобленные до белизны половицы, скамьи, покрытые вышитыми коврами, на столе узорчатая скатерть, в углу высокое ложе, однако без перины, только доски под тонким покрывалом. Спать без перины Асмунду велел Олег, когда впервые пришел навестить мучавшегося от болей в спине княжича. Тогда же он подарил ему и немого лекаря Сайда. Лекарь с тех пор постоянно растирал Асмунду спину и ноги, а еще вкалывал в ослабевшее тело тонкие иголки, что-то лопоча немыми устами, будто читая заклинания, потом опять растирал. И вот, когда этой зимой стал сходить снег, Асмунду стало казаться, что он чувствует уколы иголок лекаря, а по ночам иногда даже удавалось пошевелить пальцами ног. Сайд тогда знаком велел княжичу начинать чуть приподниматься в кресле, но тот не мог решиться на это. Как же так, если Олег еще не снял своим чародейством немочь? Без приказа Вещего он ни за что не сможет подняться. И сразу же послал в Киев вестового с сообщением.
Со двора донеслись громкие голоса, потом послышалось пение. И голос тиуна, просившего угомониться. Да, шумно ныне в детинце Смоленска, когда столько людей на постое. И все еще обсуждают обручение Игоря с княжной. Асмунд из окошка в своей горнице иногда видел их вместе: Игоря – статного и рослого, с вьющейся белой молнией в волосах седой прядью, и свою сестру – нарядную, улыбчивую, будто испускавшую золотистое сияние. Они были красивой парой, и радостно было глядеть на них. Но и тревожно. А отчего тревожно? Асмунд скорее угадывал, чем видел, что между этими двумя нет притяжения. Так, улыбаются порой друг другу, иногда за руки берутся, но все это будто для вида, для других. Да еще и эта история во время сговора, когда Светорада оставила жениха, чтобы приветствовать друга детства Стемида. Тогда почти все говорили об этом, а князь Эгиль даже в гнев пришел, узнав, что Стемка в Смоленске. Но утро вечера мудренее – и с рассветом воевода Кудияр услал сына куда-то, а Эгиля отвлекли дела. Обошлось.
«Стемка глупец, раз решил вернуться», – подумал мудрый княжич Асмунд. Однако в глубине души был рад появлению приятеля. В детстве они дружили, не раз ходили рыбу удить, а то и на охоте по нескольку дней пропадали. Со Стемкой всегда было весело, хоть и дерзок тот был и на язык остер, всегда что-то потешное затевал. Пока не додумался покуситься на Смоленскую княжну. Много тогда шума было, сильно разгневал он родителей Светорады. Сам Асмунд рассержен был так, что не вступился за приятеля, когда отец стал пороть дерзкого воспитанника. И вот теперь Стемид явился как ни в чем не бывало. Неужто думал, что прошлое быльем поросло? А Светорада и впрямь повела себя так, будто все забылось и она несказанно рада возвращению Кудиярова сына.
Асмунд размышлял об этом, чтобы как-то скоротать время ожидания. И вдруг вздрогнул, встрепенулся, услышав, как скрипнули ступени за дверью. Олег?
Дверь отворилась, и князь вошел, пригнувшись под низкой полукруглой притолокой. Выпрямился – высокий, худощавый, сильный, исполненный достоинства, размах плеч орлиный. Олег был в свободной длинной рубахе, с простым, как у кузнеца, кожаным очельем, но все равно было видно, что это великий князь.
– Ждешь меня, – то ли спрашивая, то ли утверждая, произнес Вещий. – Добро.
Памятуя, что он все-таки княжеский сын, Асмунд старался сдержать нетерпение, однако оно прорывалось – в горящих глазах, в том, как побелели костяшки пальцев, вцепившихся в подлокотники кресла.
Олег чуть улыбнулся в усы. Мельком взглянул на лекаря у стены, заметил, как тот слегка кивнул.
– Сегодня встанешь, – не допускающим возражения голосом заявил Вещий княжичу.
В его словах звучала твердая уверенность. Он положил ладонь на голову Асмунда, потом провел кончиками пальцев по лицу юноши, заставив прикрыть глаза. Княжич замер, ощущая, как от этого прикосновения растекается по телу легкое тепло. Он почувствовал, как руки Олега чуть сжали его плечи, скользнули к запястьям. А потом Вещий опустился перед ним на колени, и тепло от его рук переместилось на ослабевшие ноги, побежало по жилам. Олег что-то негромко шептал, потом резко поднялся, отошел. Асмунд глядел на рослого Олега снизу вверх, даже не представляя себе, какая мольба написана у него на лице.
– Иди ко мне, – позвал Олег, протянув к юноше руки. – Иди, ты сможешь.
Княжич ощутил настоящий ужас. Двинуться к Олегу, пройти это огромное пустое пространство в три шага… Где взять силы, откуда дерзость такая возьмется?
– Боюсь… – выдохнул он слабое, не княжеское слово. Но Олег глядел мерцающими зелеными глазами, глядел и приказывал.
К Асмунду на помощь поспешил Сайд, подставил худое плечо. И Асмунд вцепился в него, стал подниматься. Встал. Колени дрожали и, казалось, сейчас оплывут, как размягченный воск. Он едва не закричал, так больно закололо в ослабевших мышцах сотнями острых иголок.
– Я рядом, – услышал он Вещего. – Я жду. И приказываю: иди!
Асмунд шагнул вперед. Шаг, еще один. Еще…
Когда дрожащие слабые ноги юноши подкосились, Олег успел поддержать его. А потом Асмунд рыдал на полу, сотрясался от плача, уткнувшись в колени князю и не думая ни о своем достоинстве, ни о том, что Олег видит его слабость. Вещий спокойно и ласково гладил его по вздрагивающим плечам, по голове почти так же нежно, как мать, успокаивающая плачущего ребенка.
– Верой и правдой служить тебе буду! – сквозь рыдания выговорил Асмунд. – Все, что повелишь, сделаю. Рабом послушным стану!
– Ну, про раба – это ты лишнее, сокол мой. А вот верных людей я ценю. И верных не столько мне, сколько Руси. Станешь служить Руси, Асмунд?
Русь. В понимании Асмунда сейчас это был Олег. И только когда Олег с лекарем усадили его на прежнее место и Сайд принялся растирать дрожащие ноги юноши, Асмунд подумал, что Русь – это бескрайние земли от Варяжского моря до полуденных степей. Огромная земля. Как ей служить?
– Ты умный парень, ты мудр не по летам. Ты поймешь, – ответил Олег, словно прочитав недоуменные мысли Асмунда. – Пока же сделай то, что велю. Нет, не велю, прошу.
Асмунд даже всхлипывать перестал, когда Олег сказал, что Асмунду следует выпросить у отца прощение для Стемки Стрелка.
– Да отчего такая милость? – вспыхнул юноша.
Олег поднялся, подошел к столу и осторожно снял небольшими щипчиками нагар со свечи.
– Так надо, Асмунд. И я о том прошу. Ибо мне необходимо, чтобы подле Светорады находился Стемид Кудияров.
На бревенчатой стене тень от фигуры Олега казалась огромной и какой-то зловещей. Асмунд, подавив недоумение, размышлял об услышанном. Что о Стемке идет молва как о любостае[70] ветреном, ему было ведомо, как и то, что Светорада страсть как любит внимание пригожих молодцев. И к чему это может привести теперь, когда его сестра, обрученная невеста Игоря, начнет видеться со Стемкой Стрелком?
Асмунд отвел взгляд от тени и сказал почти спокойно:
– Светлая Рада – моя сестра. И я желаю ей чести и добра. Почему же ты хочешь опорочить ее? Неужто думаешь, что она не пара Игорю?
– А ты сам как считаешь? – повернулся к Асмунду Олег, так резко, что от его движения заколебался огонек свечи и тень князя исказилась, сгорбилась, стала расплывчатой. – Думаешь, такая княгиня нужна на Руси?
Асмунду пришлось сдержать невольно всколыхнувшийся гнев. Светорада была его любимой младшей сестрой. И он, как и другие, верил, что она наделена даром нести благо. Было в ней что-то такое особенное. Однако, поразмыслив немного, Асмунд с какой-то болью подумал, что его раскрасавица-сестрица больно легкомысленна и своевольна, чтобы видеть в ней мудрую княгиню и советчицу, правительницу, когда князю приходится уходить в дальние походы. А ведь быть князем – почти все время воевать. И на это время Светорада… Асмунд ощутил, как запылали щеки. Нет, его сестра вряд ли справится с такой ролью.
– Олег Вещий, ты мудр. Ты имеешь связь с богами, многое знаешь и предвидишь. Неужто ты хочешь пожертвовать моей сестрой… Пожертвовать честью моей семьи ради одному тебе известных планов?
– Я этого не говорил. – Князь спокойно сел на прежнее место у окна. – Светораду следует еще испытать. А будет ли она подле Игоря?.. Гм. Пока сделай то, о чем я попросил, ну, а я в долгу не останусь.
Это было сказано как будто благожелательно, но вместе с тем и с некоторой угрозой. И княжич понял, что его будущее, его здоровье или хвороба зависят от того, будет ли он повиноваться Олегу. И только ему, Асмунду, решать, на что пойти ради себя… или ради сестры.
Утром, когда ясное солнышко осветило расписную горницу княжича Асмунда, ночные сомнения уже не казались ему такими важными. Княжич позавтракал парным молоком с медом в сотах, вытерпел положенное лечение иголками Сайда и стал мечтать о том времени, когда он вновь сможет ходить. Даже несколько раз попытался привстать в кресле, всякий раз ощущая, как его хворые ноги пронзает колкая боль. Но, странно, это ощущение было приятным. Чувствуя, как по его желанию шевелятся пальцы ног в мягких, вышитых бисером постолах, княжич улыбался. Потом велел принести оставленную вчера работу, расстелил на столе расписанный красками пергамент из телячьей кожи, на котором были обозначены пределы смоленской земли, речной путь и поселения, стал чертить углем, проводить стрелки, обозначая только ему одному понятное.
За этим занятием и застал его отец. Князь Эгиль поднялся в горницу сына уже в дорожной одежде. Они с Олегом Вещим снова собирались съездить в Гнездово, проследить за подготовкой к отплытию. Но сначала надо было поговорить с сыном, на которого Смоленский князь полагался, как на самого себя.
О том, почему Асмунд уже который день сидит над картой и что-то вычерчивает, Эгиль особенно не задумывался. Его младший всегда находит себе занятие, а если что-либо дельное придумает – сам скажет. Поэтому Эгиль только мельком взглянул на пергамент, расстеленный на столе, и уже собрался выходить, когда Асмунд остановил его просьбой насчет Стемки Стрелка.
– Да ты что, позабыл, как подло отплатил нам Стемид за добро?! – вскричал Эгиль, взмахнув рукой, будто отгоняя кого-то. – И теперь посмел вновь явиться. Видят боги, что только просьба Олега не трогать умелого стрелка и удержала меня, чтобы не приказать схватить негодника. Да еще и Светорада полетела к нему, как птица глупая. Игорь-то что подумает?
– Но Игорь сам хорошо отзывался о Стеме, – заметил Асмунд. И добавил, что, если Светорада не гневается на парня, значит, простила его.
Эгиля не радовало заступничество сына за Стемида. Но княжич настаивал, напомнив, что и сам некогда дружил со Стемкой, и поэтому, сказал он, будет рад, если прошлое быльем порастет, а прежняя дружба возобновится. В конце концов, и Олег Вещий просил за Стему, а ведь князю-ведуну многое известно.
– Ладно, – уступил наконец Эгиль. – И ты, и Светорада, и Гордоксева, да еще и Олег – все вы просите за Стемку. Видать, Доля у него такая счастливая, что с него спроса нет строгого. Но все равно, пусть под ногами не вертится. А то ненароком и зашибить могу!
Потом они еще немного поговорили. О том, как сделать так, чтобы, пока они подготовкой судов да сбором отрядов занимаются, весть о готовящемся походе до Киева стольного не дошла. И тут Асмунд дал родителю дельный совет: пусть Днепр на некоторое время перекроют, дабы струги не могли идти на полудень и никто не разнес известия о собирающейся под Гнездово силе. А в Киев надо направить верного человека, к примеру смоленского купца Некраса, много раз плававшего туда на торги. И пусть сей Некрас сообщит там, что из-за отсутствия дождей Днепр в истоках сильно обмелел, вот северные купцы и не торопятся поднимать паруса. Если в Киеве поверят, то и у угров не возникнет подозрений, что беда к ним под парусами придет. А успокоившийся враг почти вдвое слабее. У князей же в Смоленске как раз будет время сборы закончить да и волхвам положенное воздать.
Они сидели с отцом, разговаривали, обсуждали подробности, и Асмунду вдруг стало так хорошо! Как он любил эти моменты доверия, как важно было для него уважение Эгиля! Одно только плохо – поднявшийся где-то гвалт отвлекал, мешал разговору. Так расшумелся народ во дворе детинца, что Эгиль не выдержал.
– Да что за напасть такая!
Встал, подошел к окну, желая угомонить шумевших, но вместо этого застыл на месте, наблюдая за чем-то внизу. Потом сказал сыну:
– Думаю, тебе забавно будет поглядеть.
Он подкатил легкое кресло княжича к окну, сам остался стоять рядом, чуть склонившись к сыну и обняв за плечи.
– Гляди-ка, что вытворяют.
Во дворе в ожидании отъезда собралось немало воинов. Почти все они столпились вокруг двух бойцов, сошедшихся для боя. Эти двое не были простыми кметями: один – известный смоленский гридень по имени Бермята, а его соперник… девка. Асмунд только моргнул, узнав в этой длинноногой, облаченной в кольчугу богатырше, с падавшей на спину из-под округлого шлема косой, названую дочь Олега Вещего. Сам князь, представляя ее в Смоленске, сказал, что она посадница Вышгородская. Посадница! Да только смоляне уже тогда переглядываться стали, видя в Ольге не правительницу, а девку-поляницу. И это было непонятно.
– Хорошо бьются, – услышал Асмунд голос отца рядом.
И впрямь было на что поглядеть. Сражавшиеся держали в руках прямые мечи с округленными концами и прикрывались круглыми щитами с умбонами.[71] Это был учебный поединок, но не менее азартный, чем настоящий бой. Вот народ и сбежался поглазеть. Асмунд увидел даже Игоря, наблюдавшего за поединком сидя на уже оседланном для дороги вороном. Игорь смотрел с интересом и даже как будто волновался. В одном из распахнутых окошек терема княжич приметил также Олега, тоже наблюдавшего за поединком.
Между тем бойцы сошлись. Каждый из них ловко отбил несколько быстрых выпадов, потом поймал на щит меч противника. После этого воины разошлись, примериваясь к новому броску. Обходили друг друга по кругу пружинистым шагом, поглядывая из-за железных окантовок щитов. Зрители вокруг галдели, местные кмети подзадоривали своего, киевские – Ольгу.
Но первым сделал выпад Бермята, умело сделал, сложным замахом и резким наскоком сбоку, однако Ольга ловко уклонилась, пропуская удар, сама же успела задеть мечом по Щиту противника, да с такой силой, что зазвенел умбон. Раздались одобрительные возгласы, перешедшие в сплошной гул, когда Бермята и Ольга снова стали биться. Причем никто не бросался вперед очертя голову: выпады были осторожными, каждый прощупывал противника, старался определить, на что тот способен. Даже сквозь крики можно было различить глухие удары мечей по щитам.
Асмунд видел, что Ольга заметно уступает в силе натиска здоровенному детине Бермяте, который был почти на голову выше, косая сажень в плечах, с густой гривой волос, похожей на медвежью шерсть, и сам сильный, как медведь. Под его ударами Ольга отступала, а те, что ловила на меч, только отводила наклоном руки в сторону, не выдерживая натиска. Потому и крутилась, отскакивала, когда могучий гридень едва не разворачивал ее в сшибке. Однако сама посадница была половчее противника, да и посмекалистее. Понимая, что сила за Бермятой, она больше стремилась уклониться от его разящих ударов, но тут же так быстро наносила ответные, что Бермята не успевал ни ответить на удар, ни сообразить, куда будет направлен следующий. Спасало Бермяту только его природное умение отбиваться. И тогда он пошел прямо на противницу, так что красавице полянице приходилось все время отступать, от ее щита откололся кусок, не выдержав сильных ударов, рука со щитом опускалась. Ольга теперь совсем не наносила ударов, только отскакивала и уворачивалась. И вдруг полетела на землю. Зрители взвыли – кто восторженно, а кто разочарованно. Однако когда Бермята приготовился нанести рубящий удар, Ольга рывком поднялась на ноги, змеей проскользнула у него под рукой, и меч в ее вытянутой руке уперся богатырю сзади в шею.
Не будь поединок учебным, не сносить бы Бермяте головы. Да и сейчас особой радости он не испытывал. Помрачнел, слушая, как расхваливают Ольгу зрители. Игорь, наблюдавший за поединком сидя на коне, смеялся довольно.
– Не тужи, Бермята, – говорили киевские дружинники, подбадривающе похлопывая запыхавшегося воина по плечу. – Ольгу нашу сам Игорь-князь ратному делу обучал.
– И не только ратному, – выкрикнул кто-то, но на него тут же зашикали.
Однако что сказано, то сказано, причем довольно громко. Даже Асмунд различил эти слова, заметил, как Ольга сначала обернулась, поискав глазами наглеца, потом угрюмо пошла прочь. Но Игорь не позволил ей уйти, окликнул громко, поманил пальцем. Она подошла послушно, подняла голову, а Игорь, перегнувшись с седла, что-то сказал ей, так чтобы другие не услышали. И, видимо, неласковое что-то сказал, потому что Ольга отпрянула, как от удара. Игорь продолжал смотреть на нее, а остальные глядели на них. Асмунд даже покосился на отца, будто желая понять, что тот обо всем этом думает, но Эгиль уже потерял интерес к происходившему и смотрел туда, где на крыльце появилась Светорада с византийцем Ипатием.
Но Асмунда больше интересовала Ольга. Он видел, как она рывком вбросила меч в ножны и отошла. Направилась было к терему, но, увидев на крыльце весело разговаривавшую с Ипатием княжну, передумала. Ушла бы совсем, но ее кто-то удержал, показав на Олега в окне, который делал ей знак подняться к нему.
Проходя мимо княжны, Ольга едва не столкнулась с той. Было забавно наблюдать, как эти две девушки смотрят друг на друга, не желая уступать дорогу. Хорошо, что Ипатий посторонился, дав полянице путь.
– Наш Ипатий Малеил всегда любезен, – раздался рядом голос Эгиля. – А ведь он тоже собирается в путь. Но как-то неспешно собирается. Как думаешь, сын, он отбудет до того, как мы снарядим флот и соберем отряды в Гнездово? Может, стоит и его уговорить распустить в Киеве слух о том, что никакой опасности уграм нет, просто судоходство замедлилось из-за жары?
Пока они обдумывали, как убедить в этом отвергнутого жениха, Асмунд, глянув в окно, заметил в другом окне Олега, беседующего с Ольгой. Вещий что-то говорил названой дочери, а потом указал на Асмунда. Именно на него, поскольку Эгиль уже отошел вглубь горницы. И Асмунд видел, что красавица поляница тоже смотрит на него. Выходит, о нем говорят. Асмунд вдруг смутился, жалея, что не в состоянии сам отойти от окна.
Он отвернулся, стал глядеть туда, где Светорада, в дорожной одежде, шла через двор к конюшням, где уже стояли взнузданные кони и среди них – ее белая лошадка, позванивающая нарядной сбруей. Княжна шла через двор, витязи в кольчугах расступались перед ней, давая дорогу, говорили здравницы, и она улыбалась им. Но, похоже, ее жениху это не очень понравилось. Он выехал вперед, загораживая конем ей путь к конюшням. Они поговорили, и, судя по всему, речи жениха не понравились княжне. Было видно, как сжались ее кулачки, а потом она ногой топнула, гневаясь. Отвернулась от жениха так резко, что отлетевшая коса хлестнула коня Игоря по нагрудной бляхе, а княжна уже бросилась прочь, к терему, расталкивая по пути собравшихся.
– Что-то не понравилось сестре, – проговорил Асмунд, заметив, что и подошедший отец глядит на сцену внизу.
Эгиль нахмурил золотистые брови.
– Своеволия в ней много. Ведь это неслыханно – прилюдно так с будущим мужем и господином себя вести. Надо бы мне поговорить с Гордоксевой, чтобы поучила княжну уму-разуму.
А в тереме уже звенел голос Светорады, разыскивавшей отца. Вскоре по чьей-то подсказке она заторопилась в верхнюю горницу брата, по сходням застучали каблучки ее подкованных чеботов.
– Отец, отец! – позвала Светорада. Вбежав, так и кинулась к нему. – Родимый, княжич Игорь не велит мне в Гнездово ехать. А я хочу! Там края такие, там луга все в цветах, там заводи чистые, а Днепр так ясен! Прикажи Игорю, родимый, а то он уже мне запрещать пытается.
От негодования у княжны щеки вспыхнули румянцем. И была она так хороша, с легкими кудряшками вокруг лица, в звенящих на запястьях браслетах, с горящими золотыми искрами в глазах.
Асмунд подумал с легким сожалением, что боги дали его сестре немерено красоты, однако словно позабыли наделить ее умом-разумом. И от этого становилось грустно. Особенно когда вспомнил слова Олега Вещего: «Нужна ли такая княгиня для Руси?»
– Ты была слишком дерзка с князем Игорем, – сурово заметил дочери Эгиль.
– Я?.. С ним? А не он ли со мной? Так осадить меня при воинах, при дворне!
Возможно, лелеемая и почитаемая всеми Светорада и впрямь не привыкла, чтобы кто-то одергивал ее. Поэтому Эгиль уже мягче заметил: дескать, Игорь просто считает, что не девичье это дело вмешиваться в воинские дела, к тому же не всякому жениху приятно, когда его невеста ездит туда, где молодые воины подолгу живут без женщин. На это Светорада вполне разумно ответила, что, во-первых, Игорь сам привез с собой свою богатырку Ольгу и советуется с ней о делах ратных (о чем еще ее жених может подолгу толковать с вышгородской посадницей?), а во-вторых, что плохого в ее поездке в Гнездово, если раньше сам Смоленский князь не раз брал туда дочь? Викинги всегда почтительно относились к дочери своего конунга,[72] ее вид даже вдохновлял их, они говорили ей цветистые кенинги и целовали рукояти мечей, клятвенно обещая оберегать ее.
«Н-да, когда Светорада хочет, она может быть красноречивой и убедительной и вовсе не кажется дурочкой», – подумал Асмунд. Вслух же княжич заметил, что у Светорады действительно слава девы, приносящей счастье, так что не будет большого греха, если князь и в этот раз возьмет с собой дочь, чтобы благословила тех, кто собирается примкнуть к нему. Может, так даже больше людей согласится пойти за ним к Киеву. Ведь прекрасные глаза могут и вдохновить.
Светорада благодарно улыбнулась брату. Лучисто и ласково, даже в щеку чмокнула.
И тут Эгиль сказал:
– Асмунд убедил меня простить Стемида Кудиярова сына. Я велю позвать его в терем. Как ты на то поглядишь? Осерчаешь или… приветишь моего бывшего воспитанника?
Лицо княжны стало растерянным. Потом глаза ее заблестели, на губах появилась улыбка. Еще минута – и она, кажется, готова была запрыгать. Однако то ли ее остановил пристальный взгляд отца, то ли невольно прорвавшийся смешок брата насторожил, однако Светорада сдержалась. Пусть Стему и простили, но это не повод для нее не думать о поездке в Гнездово.
«Может, она и не так глупа», – снова подумал Асмунд, когда за сестрой и отцом закрылась дверь.
Вскоре во дворе затрубил рог, объявляя о сборе. Витязи вскочили на коней и построились в ряд за уже отъезжавшим Игорем. Асмунд невольно поискал глазами Ольгу и отметил, что ее нет. Зато мимо прогарцевала на убранном в золото коне его сестра, пристроилась рядом с Олегом, что-то рассказывая, и лицо Вещего расплылось в улыбке. Ответил что-то, и оба расхохотались.
Асмунд, погрустнев, наблюдал, как конный отряд покидает двор, как через арку надвратной башни выезжают последние из них… Вольготно же им, сильным и здоровым, отправляться на выезд, на лихих конях скакать на просторе. Когда-то и он, Асмунд, любил резвых скакунов и быструю езду. Вот за лихость поплатился, когда сбросил его конь, когда болью пронзило спину, а тело стало безжизненным и тяжелым. Но что о том думать… И княжич постарался отвлечься. Тут он увидел того, о ком столько говорили – Стемку Стрелка, возникшего будто из-под земли. Парень шел через двор, засунув большие пальцы рук за яркий блестящий пояс. Двигался он открыто и независимо, словно не его из милости тут оставили, а он сам оказывает честь всем своим присутствием. И действительно, Асмунд видел, как к нему сбегается дворня, как даже тиун, оставив работу, пошел поздороваться с парнем, от кузницы спешил молодой кузнец Даг, теремные девки едва ли не на шею кидались.
Асмунд вдруг подумал, что он рад появлению Стемы. Мало ли что было в прошлом! И он окликнул Стему прямо из окна.
Тот явился сразу же. Но не вошел, а остановился у двери, глядя из-под длинной челки на увечного княжича. Поклониться не спешил, просто стоял, заложив пальцы за наборной пояс. И было в нем что-то такое лихое и независимое, смотрел он так весело и озорно, что Асмунд даже не заметил, как сам стал улыбаться.
– Сидишь, – почти насмешливо молвил Стема. – А я вот думал тебя на рыбалку покликать, как в былые годы.
Княжич в первый момент опешил. Издевается он что ли? Да как смеет! Ведь наверняка знает, что Асмунд калека. Видать, каким был непутевым и дерзким, таким и остался.
А Стема продолжал, будто не заметив, как пошло пятнами обычно бледное лицо хворого княжича:
– Пока река совсем не обмелела, думал порыбачить с тобой. Вот сейчас кликну Митяя, Дага или еще кого-нибудь, кто при тереме из наших остался служить, велю, чтобы отнесли тебя к челну. Ноги-то у тебя неподвижные, но в рыбной-то ловле лишь руки нужны да внимание. Так что же, Асмунд сын Эгиля, потешим душеньку, как встарь?
И Асмунд вдруг подумал, что такое вполне возможно, почему эта идея раньше не приходила ему в голову? А вот появился Стемка и все решил в единый миг. В нем было столько жизни, столько огня, что и Асмунд взбодрился.
День был полон ярких впечатлений. Асмунд полулежал на корме лодки, а Стема правил веслом. Светило солнце, плескалась река, порхали над водой легкие стрекозы. Клев был не очень хорошим, зато наговорились вволю. Асмунд поведал Стеме о том, как с ним случилось несчастье, как тяжело было поначалу. Стема слушал внимательно, не перебивая. Только и сказал позже, когда они уже возвращались: мол, ничего, рано или поздно встанешь на ноги, мы с тобой не только на рыбалку, но и на ловы под Гнездово поедем, а то и к девкам отправимся – без этого никак нельзя. Говорил все это Стема так убежденно, что Асмунд поверил, на душе сделалось хорошо… Позже, когда Стема внес княжича в его горенку и, усадив в кресло, удалился, Асмунд еще долго сидел и думал: скоро уже…
Но скоро ли? Он вдруг вспомнил, как вчера по воле Олега сделал несколько шагов. А что, если опять попробовать? И Асмунд, чувствуя прилив сил, решился.
В тереме в «это предзакатное время было тихо. Где-то гудела кухня, слышались отдаленные удары в кузне, над головой на крыше ворковали голуби. Асмунд прислушался и, поняв, что вокруг спокойно, стал медленно подниматься, опершись на подлокотники кресла. Когда он встал и выпрямился, ноги его чуть подрагивали, но ему показалось, что меньше, чем вчера.
Первый шаг дался с неимоверным трудом. Второй и того хуже. Асмунд побоялся сделать третий. Хотел было попробовать вернуться назад, но страх пересилил. Так и остался на месте, пошатывался, пока не понял, что стоит. Стоит довольно долго. И такое ликование в нем поднялось, такая радость прихлынула к груди!
Находясь в этом радостном смятении, ничего не замечая, он не расслышал, как заскрипели ступени за дверью, послышались шаги. Дверь быстро растворилась, и прозвучал звонкий девичий голос:
– Прости, что без приглашения, княжич…
На пороге возникла Ольга. Посмотрела на него с недоумением, потом чуть растерянно и, хитро прищурившись, улыбнулась.
– А ведь ты не так прост, сын Эгиля Золото.
Асмунд покраснел, как будто она застала его за чем-то предосудительным.
– А все считают, что младший сын Смоленского князя уже ни на что не годен, – сказала Ольга, – всерьез о нем как о правителе и не помышляют, все больше как о калеке убогом говорят, а он, поди ты…
Договорить не успела, бросилась к княжичу, когда тот стал оседать, и удержала. Асмунд дрожал и задыхался, повиснув на ней, вцепившись в ее сильные плечи. Ольга легко подтащила ослабевшего княжича к креслу, бережно усадила.
– Что? Так худо? Но ведь ты все равно не сдаешься, голубь.
Асмунд не мог поднять на нее глаза. И вдруг ощутил на своих плечах ее ласковые руки, ее дыхание у самого лица и ее запах, смешанный со смазкой кольчуги, и чего-то еще… мяты, что ли?
Он быстро отстранился, неожиданно ощутив прилив желания к этой сильной и ласковой женщине.
– Пусти!
– Твоя воля.
Догадалась ли Ольга, что с ним, или просто ее тешила мысль, что знает его тайну, но она рассмеялась. Прошла по его горнице, разглядывая роспись под потолком, красивые подсвечники на столе, кружево резьбы на оконном наличнике.
– Хорошо тут у тебя, княжич. В окошко весь двор виден: и подъездная дорога между елями, и людские, и подходы к хозяйственным дворам. То-то гляжу, ты все утро во двор смотрел.
Она стояла напротив окна, куда потоком лились солнечные лучи, – статная, рослая, с перекинутой на грудь толстой косой. И было в ней столько величавости, столько достоинства, что Асмунд невольно подумал: княгиня! Хотя и в одежде простого воина.
– Ты хорошо билась сегодня, – молвил Асмунд, чтобы сказать хоть что-нибудь, чтобы не таращиться на нее. Поерзал на месте, злясь, что проклятое тело так реагирует на Ольгу. А ведь ему ох как давно не хотелось женщины!
– Отчего ты в дружину пошла, когда тебя сам князь Олег возвысил? Могла бы жить себе в тереме припеваючи, сладко есть, мягко спать.
– Что? – Она повернулась. Против света ее лицо казалось темным, но губы от этого смотрелись еще более яркими. – Ах да, могла бы. Только скучно. Скучно мне в девичьей сидеть да о пустом толковать. Чего-то недостает мне среди выросших дома женщин, с их разговорами о нарядах, женихах, скандалах, детях и няньках. В воинском побратимстве веселее-то.
«И к князю Игорю так поближе», – неожиданно догадался Асмунд, но вслух сказал другое:
– А не жарко ли в кольчуге в такую теплынь?
И чуть не прикусил язык. Экую глупость сморозил! Он вообще чувствовал себя с Ольгой неуютно. Словно он не княжеский сын, а обычный юнец, смущающийся красивой девицы.
– Пошто явилась незваная? – уже более строго произнес он. – Ко мне кто когда пожелает не являются.
– Да нет вокруг никого, чтобы доложили. Твои прислужники на солнышке у крыльца греются, и лекарь твой куда-то запропастился. А мне Олег велел к тебе прийти потолковать. Сказал, что интересно будет. О, а это что такое?
Она шагнула к разложенной на столе карте. Раньше эта карта никого не интересовала, Ольга же приметила и застыла, разглядывая. Ну и пусть смотрит, ничего-то она своей девичьей головой не поймет.
А вот и поняла. Оглянулась на Асмунда быстро, вновь склонилась над картой, потом взяла ее в руки, внимательно разглядывая. Стояла, прижавшись бедром в узких штанах к столу («Ноги-то у нее какие ладные и длинные», – отметил Асмунд), не сводя глаз с карты, даже губами зашевелила, словно шептала что-то.
– А ведь ты и вправду не прост, не ошибся Олег, – сказала Ольга, отрываясь от карты и поднимая на него светлые ясные глаза. – То, что тут начертано… Дивно, но и мне нечто подобное в голову приходило. Ведь всем скопом в полюдье ходить, гонять по селищам коней да возы – и долго, и накладно, и утомительно. Плательщики, узнав о приближении князя с дружиной, успевают лучшее припрятать. А вот если обозначить условленные места да погосты, куда должники положенное по уговору свозить станут, – это было бы дело.
Асмунд был потрясен тем, что Ольга быстро поняла его затею и одобряет ее.
– Как сообразила-то?
– Говорю же, сама о подобном думала.
И зачем ей, девке молодой, такими вещами голову себе забивать? Ольга понимала Асмунда с полуслова. И так уж вышло, что проговорили они долго: склонившись над картой, обсуждали, что дань надо установить оговоренную, чтобы люди не страдали от своеволия полюдников и не ожидали со страхом их прибытия, а к погостам нужно проложить хорошие дороги, чтобы погосты стали местом не только передачи дани, но и торговли, где народ будет еще и общаться да сводить нужные знакомства. А заодно было бы неплохо, чтобы тиуны на тех погостах обосновались, смотрели, какой там люд, кто сколько на княжеские дела может выложить.
– Я никогда и не думал, что о таком серьезном деле могу с девкой разговаривать, – удивился Асмунд. Ему было радостно от беседы с этой разумницей и что они разговаривают не как чужие, а как близкие и понимающие друг друга люди. – Вижу теперь, что недаром Олег тебя в названые дочери взял. Вот уж, действительно, старые глаза видят дальше молодых. Такую, как ты, еще поискать надо.
И вдруг подумал: хорошая из нее княгиня вышла бы. Однако и славно, что не вышла. Иначе она была бы нареченной другого. Атак – свободная и красивая девица, всем ему под стать. Чем ему не невеста? Не для того ли Олег Вещий ее к нему послал, чтобы сошлись поближе да глянулись друг дружке?
Однако лицо Ольги сделалось неожиданно замкнутым.
– Поискали уже, для самого князя меня поискали. Да только что с того?
Асмунд молчал долго, потом все же спросил, не глядя на нее:
– Видать, не забыла еще, что в княгини тебя намечали?
– Как такое забудешь? – вздохнула она, и Асмунду было горько от тоски в ее голосе. И еще горше стало, когда разумница Ольга засобиралась: дескать, скоро трапезничать позовут.
И тут что-то с Ольгой приключилось. Качнулась вдруг, побледнела, даже на лавку присела. Задышала тяжело, как будто воздуха ей не хватает. Но, почувствовав на себе пристальный взгляд княжича, постаралась взять себя в руки, заговорила о другом:
– Ты вот спросил, не жалею ли я, что княгиней меня не сделали, но твоя ли это забота? Ведь княгиней Руси станет твоя сестра, Асмунд!
Не договорив, она провела по лицу рукой и зажала рот, словно ей вдруг дурно сделалось. С чего бы это? Однако у Асмунда неожиданно появилось подозрение, и он покраснел от одной мысли об этом. А ведь он слышал, что сегодня в толпе сказывали об Игоре и Ольге…
– Что-то неладное с тобой творится, Ольга. Не беременна ли ты случаем?
Ольга резко выпрямилась, глянула на него гневно. Он ждал, что она ответит. Беременная баба никогда не посмеет солгать, побоится проклятия подателя жизни Рода.
– Не твое дело! – ответила Ольга сердито. Быстро поднялась, шагнула к двери. Уже взялась за дверное кольцо, когда княжич молвил:
– Без дозволения вошла, а уходить без дозволения не моги!
Она стояла, все так же отвернувшись. Потом проговорила тихо:
– Ты все в стороне от людей держишься, княжич, как же догадался, что со мной? Даже рожавшие бабы ничего не заподозрили. А ты…
– Да откуда и мне знать? – развел руками Асмунд. – Ты ведь как сегодня с Бермятой билась! А что показалось мне…
– Не показалось, – горько вздохнула названая дочь Олега. – И вскоре все про то дознаются.
Он понимал, как ей этого не хочется. Сказал:
– Шила в мешке все равно не утаишь. Однако не от меня об этом узнают.
Ольга поглядела на него внимательно. Ресницы у нее были длинные-длинные, губы, как спелый плод, шея сильная и стройная. А кольчуга на еще по-девичьи тонкой талии стянута поясом…
– Асмунд, – попыталась улыбнуться Ольга. – Если ты и впрямь молчать о том, что узнал, станешь, то и я не скажу, что ты на ноги встаешь. Я хороший друг и могу хранить тайну. Ну, а теперь…
Она низко поклонилась, коснувшись рукой пола.
– Позволь идти, княжич.
Асмунд глядел на нее. Ольга беременна от другого, а он возмечтал… Она ясно дала понять, что чувствует к нему: друг – сказала. Асмунд понял, что и этому рад. И еще понял, что не он ей честь оказал, приблизив, а она ему. И впрямь прирожденная княгиня.
– Ольга! – позвал Асмунд, заставив ее обернуться. Он смутился под ее взглядом, стал теребить тонкими пальцами тесьму на рукаве. – Ты это… Приходи, когда пожелаешь. Мне не скучно с тобой. Ты разумница.
Читать бесплатно другие книги:
