Умереть от любви, или Пианино для господина Ш. Дубчак Анна
– Игорь, когда ты в следующий раз захочешь мне сообщить о подобных вещах, подумай, а стоит ли это делать в присутствии Вали.
– Извини, – Логинов приобнял Валентину (жест, настолько поразивший Наталию, что она на какое-то время лишилась дара речи), – извини…
– Ты давно дома?
– Давно. С восьми.
– Ты ужинал?
– Выпил чаю.
Наталия накрыла на стол и когда появилась в комнате, то увидела такую картину: Логинов, сидя на диване, обнимал прижавшуюся к нему Валентину и целовал ее в висок. Нежно и непонятно, то ли по-отечески, то ли нет… А как ее целовал мужчина с серыми глазами в ресторане: по-отечески или как женщину? Ревность окрасила ужин в серовато-холодные тона. Отбивные показались пересоленными, а куры – пережаренными. Наталия сидела за столом, оглушенная биением собственного сердца, и видела боковым зрением, как Игорь ухаживает за красивой Валентиной, сидевшей в розовом купальном халате, умытой, с капельками воды в волосах, забранных кверху и открывающих тонкую нежную шейку с поблескивающей на ней золотой цепочкой. «Хочешь еще помидоров?» «Может, тебе подогреть молока?» Она ненавидела его в эту минуту и испытывала странное чувство пустоты и горечи. Она так некстати вспомнила слова Олениной о том, что Валентина «проститутка». После ужина в спальне Логинов рассказал ей о результатах экспертизы.
– Труп пролежал в морозилке больше пятнадцати лет. Уникальный случай. Он неплохо сохранился, потому что в этом доме практически не было аварий, связанных с электричеством. Если и отключали свет, то на несколько часов, не больше, а потому холодильник работал. Это девочка. Ей даже пуповину не отрезали. Но был еще один ребенок. Неизвестно где. Это близнецы. Я дал задание проверить, не находили ли в этом районе в 1981–1982 годах труп новорожденной девочки… или мальчика, это неточно.
– Вторая девочка сейчас спит в гостиной и видит цветные сны.
– Ты думаешь?
– Уверена. Лена Жукова родила двух девочек. Но вот знала ли она о существовании второй, неизвестно. И мне кажется, что Таню Филимонову убили именно из-за того, что она могла знать какие-то подробности из жизни семьи Жуковых… Мне еще Павел сказал, когда советовал встретиться со своей женой, что, мол, женщины, «больше знают и понимают в таких вещах», если дословно.
– Мне непонятно одно: как могло такое случиться, что эта твоя старуха, Бланш, за шестнадцать лет не заглянула в холодильник.
– Она не то что в холодильник не заглядывала, она и в квартиру-то не заходила. Я так понимаю, что она дама с железными принципами, тяжелым характером и вообще себе на уме… По-моему, она конфликтует со всей семьей, в частности с внучкой, Дорой, которая мечтает о скорейшей смерти бабки, чтобы занять ее квартиру, вернее… квартиры. А та сидит на своей недвижимости и наслаждается последними годами жизни. Если бы ты только видел, какая она старая. Но как держится!
– Старческий маразм. Я не уважаю людей, которые своими дурацкими принципами на самом деле прикрывают, как наготу, эгоизм. Но никто не застрахован от слабоумия и прочих сопровождающих старость явлений.
– Вот поэтому-то я и предпочитаю не выходить за тебя замуж. Семья – это очень сложный механизм. Он мне не по уму и не по зубам. Свобода – тоже. Поэтому я выбрала золотую середину. Скажи, Логинов, а что тебе известно о Родионове? Ведь мы, кажется, пытаемся общими усилиями найти его убийцу?
– Мне кажется, что ты на верном пути. Это может прозвучать довольно цинично, но смерть Татьяны Филимоновой лишний раз подтвердила, что связь между убийством Родионова и Жуковыми существует. Но вот какая? Думаю, что об этом мне расскажет Манджинян. Может быть, даже сегодня утром. Ты только посмотри в окно, видишь, уже светает, а мы до сих пор не спим…
– Нет, подожди. Ведь ты же знаешь что-то о Филимоновой, я это чувствую.
– Знаю. И теперь, когда ее нет, я, наверное, действительно скажу тебе кое-что.
– Не надо. Хочешь, я угадаю? – Наталия приподнялась на локте и включила лампу. Логинов зажмурился. – Она какой-нибудь лейтенант или майор КГБ. В прошлом. Ведь так? И Филимонов, зная об этом, надеялся на нашу встречу. Но почему он был так заинтересован в этом деле?
– Я разговаривал с ним, когда мы здесь ждали тебя. И знаешь, что он мне сказал?
– Откуда же я знаю?
– Он хоть и тихий на вид, но рыжий. А рыжие, они все темпераментные. Если бы ты только слышала, с каким жаром он рассказывал нам с Сапрыкиным о Жукове, как он восхищался им, как жалел, что мы с ним не были знакомы. Он по-человечески был привязан к нему и очень переживал, когда узнал, что тот погиб. Они с женой пытались прийти на похороны, но натолкнулись на стену. Никто ничего не знал ни о похоронах, ни подробностей катастрофы. И, что самое удивительное, не было ни одного родственника. Родителей, правда, ни у того, ни у другого не было, но Родионов-то был! И он, как назло, оказался в это время у черта на рогах – аж в Индии! Он же по образованию геофизик.
– Думаю, что неплохо было бы установить, кто отправил его в эту командировку. И в Москву, и в Индию. Кто за всем этим стоял. Вполне вероятно, что это тоже имеет какое-то значение. Ведь не случайно дело Жуковых замяли, да так, что никто не знает, где их могила.
– Хорошо. Я поручу проверить документы по этой командировке. Кажется, это имеет отношение к архиву института «Нефтегеофизика». Завтра же днем мы будем знать фамилию директора или зама.
Наталия обратила внимание, что Логинов впервые, пожалуй, применил в их разговоре слово «мы». «Мы будем знать…» Ей было приятно от сознания, что ее тоже приняли в свою игру. Игру профессионалов.
– Но это еще не все… Подожди, мне нужно тебе кое-что показать. – Она выскользнула из-под одеяла и вышла из спальни. Вернулась с фотографиями и разложила их на постели. – Смотри. Вот эти я сегодня взяла у Валентины, а эти, в рамках – таскала повсюду с собой такую тяжесть! – сняла со стен в квартирах Жуковых и Родионова.
– Где-е?! – воскликнул Логинов, не веря своим ушам.
– Где слышал. Ты что же думаешь, я ходила в кино или парикмахерскую? Я работала, Игорь, как и ты. Поэтому и ужин приготовить не успела.
– А отбивные? И курица жареная.
– Да я же принесла их из ресторана.
– Надо же, а я все думал, куда же ты все это могла запрятать, что я целый вечер искал, да так и не нашел.
В такие минуты Наталия сожалела о том, что допускала мысль о возможной измене Игоря. Ей даже стало смешно, что она приревновала его к Валентине, к этой девочке, которая так нуждалась в тепле… Но она была во время ужина так красива, так сексуальна в розовом халате, слегка распахнутом и не скрывающем нежной выпуклости груди и затененной, полной тайны, ложбинки… И это тонкое лицо с прозрачной кожей, пухлым ртом и большими потемневшими от страданий глазами, и эти волосы, блестящими вьющимися прядями спускавшиеся от виска к плечам, на которых сверкали капли воды…
– Я хочу спать, – прошептала она, понимая, что в ее положении уже говорить что-либо бесполезно.
Она проснулась в пять часов и поняла, что больше не хочет спать. За окном было серое безжизненное утро. Надо было срочно что-то приготовить и успеть съездить к Филимонову. Она потушила овощи с мясом, провела почти целый час в ванне, затем, спрятавшись в кабинете, уложила феном волосы, сделала себе макияж, надела свое любимое черное платье с кружевным воротничком, делавшее ее хрестоматийной учительницей музыки, оставила записки Логинову и, отдельно, Валентине и вышла из дому.
Она гнала от себя мысль о возможном союзе, который могли заключить между собой два обнаженных тела, оставшиеся в тихой сонной квартире. Но борьба с ревностью – неравная борьба. Ведь она же сама привезла сюда Валентину, поэтому пусть все происходит естественно, само собой. Если Логинов позволит себе что-то, то, значит, он уже не Логинов. Она выставит его за дверь безо всякого сожаления. Если же Валентина позволит ему это сделать, то он все равно оставит ее у себя. Она ни в чем не виновата. Как не виновата в том, что у нее чудесное лицо, восхитительная фигура и голос, который сводит с ума. Она тоже имеет право на счастье.
Филимонов буквально почернел. Он открыл дверь и был сильно удивлен, когда увидел ее на пороге.
– Извини, это я во всем виновата. Прости, если сможешь… – Наталия в каком-то порыве почти ворвалась к нему в квартиру и обняла его. Но она обнимала не этого убитого горем мужчину, а того симпатичного и не очень умного рыжего парня, каким он был еще вчера, когда советовал ей встретиться с женой.
И он, словно копивший в себе всю ночь слезы, разрыдался у нее на плече. Ведь никто не догадался прийти к нему и вот так просто обнять и прижать к себе, чтобы поделиться своим физическим теплом. Люди боятся увидеть чужое горе и поэтому не умеют себя вести, не знают, что сказать. И даже если человек, которому не хочется жить, говорит, что ему надо побыть одному, это не всегда правда. Он и сам подчас не знает, что ему нужно…
Он успокоился уже в комнате, сел на стул, вытер носовым платком слезы и тяжело вздохнул.
– Я знал, что этим кончится, – вдруг сказал он, чем тоже удивил Наталию.
– Но почему?
– Это было связано с ее работой. Она уже более двадцати лет работала на Дзержинской. Когда я женился на ней, она мне ничего не сказала. Вообще-то мы с Татьяной совершенно разные люди. Я привык доверять и надеяться только на себя. Для меня борьба с невидимым врагом не существовала. Я в душе демократ. Не смейся. Это модное словечко не имеет ничего общего с тем, что происходит в моей душе. Я всегда был таким. И был у меня друг, тоже такой. Я уже тебе рассказывал о нем. Это Валентин Жуков. Светлая голова, умница, каких поискать. Поэтому я и завелся вчера, когда узнал, что ты копаешь… то есть ведешь расследование. Ты не думай, я понимаю, что ты делаешь это не ради развлечения. Как я уже, наверное, говорил, Сапрыкин рассказывал о тебе, о твоем таланте, но просил, конечно, чтобы я делал вид, что ничего не знаю. Но ты прости его, просто он тебя очень уважает.
– Послушай, Павел, а ведь я только что вспомнила, как ты предупредил меня о том, что и меня могут убить, и посоветовал мне заняться вязанием или вышиванием, помнишь? Значит, ты что-то знаешь…
– Что-то да. Но я трус. Я мог бы рассказать тебе это еще вчера, да захотел, чтобы ты поговорила с Татьяной. Она-то все равно больше меня знала. Только рассказала она мне про Жуковых примерно через полгода после того, как они погибли.
– Но что рассказала-то?
– А то, что тот человек, которого ты мне показывала вчера на фотографии… Словом, я его знаю. Видел несколько раз вместе с Татьяной. Они вместе работали. И он просил ее, чтобы она помогла ему устроить диверсию на том самом номерном заводе, на котором работал Валентин. Она отказывалась, но он ей сказал, что если не она, то все равно кто-нибудь другой ему поможет. Он сказал, что Валентин собирается в Германию, что его приглашают в Берлинский университет, в научную физическую лабораторию, и что надо помешать ему уехать, потому что он якобы может вывезти какие-то расчеты или документы на микрокассетах.
– И она поверила?
– Нет, конечно. Но она поняла, что Андрей, так звали этого типа, не шутит, что в городе можно найти несколько десятков таких иуд, которые так помогут, что Валентина не то что уволят, а вообще посадят. Вот поэтому она и согласилась. Ей нужно было только проникнуть в его заводскую лабораторию и отвинтить несколько кранов с каким-то газом. Я в этом не разбираюсь, как и она.
– И она открыла?
– Да. Но перед этим она тайно ото всех, даже от меня, встретилась с Валентином где-то за городом, в лесу, и сказала ему обо всем, объяснила ситуацию. И тогда он сам рассказал, что именно она может сделать, чтобы и его уволили, но не посадили, и ее оставили в покое.
– Но кто он такой и почему она так испугалась?
– Потому что у этого Андрея был покровитель, некий Трегубов, генерал КГБ, человек, одного слова которого было достаточно, чтобы уничтожить кого угодно. Но он был гомосексуалистом и положил глаз на Андрея. Не знаю, что уж между ними произошло, но, скорее всего, Андрей с ним объяснился и предложил ему другую форму общения. Не уверен, что это происходило на сексуальной почве, скорее всего, у этого Андрея был более могущественный покровитель в Москве, который, кстати, устроил ему работу в Берлине, где Андрей долгое время жил. Может, это даже был его отец. Вот только непонятно, зачем ему было после Германии возвращаться в Россию, да еще и в такую дыру, как наш городок.
– А что произошло с Жуковым?
– Татьяна все сделала так, как он велел, следуя точным инструкциям, нажала на какие-то кнопки, отвинтила что-то, плеснула кислоты в какую-то большую колбу… Был скандал. Но, как Валька и спрогнозировал, его просто понизили в должности. Не уволили. Хотя он поседел за пару дней. А я, когда узнал об этом, неделю с Танькой не разговаривал.
– Скажи, ты имел в виду именно эту информацию, когда говорил, что она тебе рассказала про Жуковых спустя полгода после их смерти?
– Нет. То, что я сейчас рассказал, старая история. Дело, что называется, прошлое.
Раздался звонок в дверь. Оба вздрогнули, словно их застали за чем-то постыдным.
– Это, наверное, из похоронного бюро, я вызывал.
Наталия вся внутренне сжалась. Ее вновь вернули в реальность.
Филимонов пошел открывать. Послышался какой-то хлопок, и следом раздался стук, какой бывает при падении на пол. И тишина.
Наталия, еле переставляя ноги, сделала несколько неслышных шагов по направлению к прихожей и, выглянув, увидела лежащего ничком на полу Павла. И звук убегающих шагов. Она бросилась к кухонному окну, выходящему во двор, но ничего, кроме отъезжающих белых «Жигулей», не увидела. Машина была без номеров.
Она вернулась в прихожую и опустилась на пол перед Павлом, перевернула его на спину и увидела большое, мокрое от крови пятно на груди. Он, бедняга, даже глаза не успел закрыть. Выстрел, и снова из пистолета с глушителем. И как раз в тот момент, когда Павел собирался поведать ей о том, о чем рассказала ему жена спустя полгода после гибели Жуковых.
Она посмотрела на часы: восемь. Логинов мог уйти, но мог и остаться.
Она позвонила домой. Трубку долго не брали. «Спят, наверное». Наконец она услышала голос Игоря:
– Логинов у телефона.
– Это я.
– Ты?! – Пауза, затем вопрос: – Что случилось? Ты где?
– Я у Филимонова. Ему только что кто-то позвонил, он думал, что из похоронного бюро, пошел открывать, а я в это время находилась в большой комнате. – Она перевела дыхание, представляя Логинова, лежащего в гостиной на диване в объятиях Валентины. – Его убили. Так же, как и Родионова, как и Татьяну. Выстрелом из пистолета в грудь. Пистолет с глушителем. От дома только что отъехали белые «Жигули» без номеров.
– Оставайся там, я сейчас приеду! – Как часто она в последнее время слышит эти слова. От них веет смертельным холодом.
Глава 11
ДОЖДЬ
Дождавшись прибытия Логинова, Наталия рассказала в двух словах, что произошло, и поспешила уехать. Она боялась смотреть в глаза даже Сапрыкину, боялась, что о ней скоро будут говорить – пусть даже и в узком кругу – «приносящая смерть». И это будет правдой. Сколько смертей уже связано с ее именем? Страшно подумать!
Она вернулась домой. Застала Валентину врасплох – та как раз вышла из ванной в чем мать родила. Увидев Наталию, покраснела и снова исчезла в ванной. А когда вышла, то нашла ее плачущей на кухне.
– Что-нибудь случилось? – спросила она, подходя осторожными шажками сзади, испытывая жгучее желание как-то помочь, успокоить. Они на время как бы поменялись местами.
Наталия повернулась к ней и внимательно посмотрела в глаза: как прошло утро? Было что-нибудь между ними или нет?
– Случилось… Погиб Филимонов, тот самый, чью жену убили вчера днем в поликлинике.
Валентина села на стул и опустила голову. Наталия взглянула на светлый пробор в ее волосах и подумала о том, что многое бы отдала, лишь бы узнать, что там, в этой красивой головке? О чем она думает? И есть ли там место Логинову? Ей было больно и за эти мысли, и за смерть славного рыжего Филимонова.
– Звонят, – услышала она и очнулась. Вздрогнула. Один звонок она уже сегодня слышала. И он закончился выстрелом.
– Подожди! – вскрикнула Наталия и преградила Валентине дорогу. – Я пойду сама открою. Возможно, это пришли по мою душу.
Но Валентина не поняла, что именно она имела в виду.
Увидев через глазок стоящую на пороге Оленину, Наталия облегченно вздохнула. Ольга Константиновна отвлечет ее от невеселых раздумий и даст, возможно, пищу для ума.
Она открыла дверь.
– Вы извините, что я заявилась так не-ожиданно, но мне в голову пришла совершенно дикая мысль. Только пообещайте, что не обидитесь на меня.
– Постараюсь. Проходите, пожалуйста.
Оленина выглядела более элегантно, чем вчера. На ней было строгое черное пальто и белая шляпа с широкими полями. В руках – небольшая сумка молочного цвета с позолоченными пряжками, а на ногах – белые полусапожки.
Увидев Валентину, она начала пятиться.
– Что с вами? – Наталия обернулась и, поймав ненавидящий взгляд Валентины, поняла всю свою неосторожность: она не должна была допустить, чтобы они встретились.
– Да это же та самая девица, о которой я вам рассказывала! Как она здесь оказалась? – вполголоса проговорила Оленина, чтобы Валентина, которая тотчас ретировалась в кабинет, ничего не услышала.
– Я пригласила ее к себе пожить. Ей страшно одной после смерти дяди.
– Значит, когда мы с вами вчера разговаривали, она уже была здесь?
– Нет, ее не было, – ответила Наталия, хотя прекрасно понимала, что именно имела в виду Оленина, задавая этот вопрос: ее интересовало, как долго Валентина живет у нее.
– Как-то все переплелось, вы не находите?
– Да уж… Вот я вчера узнала, что вы были знакомы с Филимоновыми, кажется, по-соседски, так?
– Так, а почему, собственно, были?
– А потому, что их уже нет в живых. Их убили. Точно так же, как и Родионова.
– Убили? Где?
– Татьяну – в поликлинике, пока мы с вами распивали чаи, а Павла сегодня утром, дома. Кто-то позвонил, он открыл дверь, и все…
– Какие страшные вещи вы рассказываете! А я ведь к вам пришла, выходит, по такому пустяковому делу.
– Да вы не обращайте внимания, жизнь-то идет, кто-то умирает, кто-то рождается… Давайте, я положу вашу шляпу вот сюда.
В гостиной Оленина то и дело смотрела на дверь, ведущую в кабинет.
– Ну и какое же у вас ко мне дело? Наверное, вы все-таки решили купить пианино? – попыталась пошутить Наталия.
– Нет, но речь действительно пойдет именно о нем. Вы не могли бы мне сказать, у кого вы его купили?
– Нет, – сразу, не раздумывая, ответила Наталия, не желая никуда впутывать несчастного Борисова, который наверняка вляпался в какую-нибудь грязную историю, прежде чем у него появился этот «экспонат». Она даже вполне допускала и то, что этот тихий алкоголик у кого-то его украл. К примеру, у знакомых или родственников Олениной.
– Вы понимаете… Таких инструментов в городе было несколько. Около пяти.
– Вот как? И откуда же они появились?
– Их привезли в сорок пятом наши военачальники из Германии. Четыре стоят сейчас на моей даче, был еще и пятый инструмент, но его украли полгода назад. Если вы не будете возражать, я попрошу вас открыть крышку. Если этот инструмент мой, то там внутри, на зеленом фетре должно быть довольно большое чернильное пятно фиолетового цвета.
– Хорошо, сейчас посмотрим…
Наталия, постучавшись, вошла в кабинет, откуда сразу же вышла Валентина и, ни на кого не глядя, заперлась в ванной.
– Какая-то она у вас дикая, – бросила на ходу Оленина, уверенно, как к себе, входя в кабинет. Однако, вовремя опомнившись, остановилась и даже спрятала руки за спину, чтобы, наверное, не опередить хозяйку. Наталия открыла крышку и увидела чернильное пятно. «Ай да Борисов! Ай да сукин сын!»
– Да, вот оно, можете сами убедиться. И раз оно действительно ваше, то я вам дарю его. Честное слово.
Ольга Константиновна снисходительно улыбнулась, показывая ровные белые зубы:
– Вы это серьезно?
– Вполне. Хотя я покупала его не для себя.
– А для кого же?
– Для одной знакомой. – Она имела в виду Елизавету Максимовну Бланш, которая обожала старинные вещи и была бы рада такому подарку. – Но когда оказалось, что его невозможно настроить, я решила от него избавиться.
– Но только вчера вы просили за него три миллиона, если мне не изменяет память.
– Правильно. Спрос рождает предложение, слыхали? А раз нет спроса, то забирайте даром. Тем более что вы мне симпатичны, во-первых, а во-вторых, вы же коллекционер… вас можно понять.
– В таком случае я тоже хочу сделать вам приятное и приглашаю вас сегодня, если это, конечно, возможно, на свою дачу. Только предупреждаю, что у меня нет транспорта.
– На дачу? Сегодня? Сейчас? – Лучшего места для человека, перенесшего утром сильнейший стресс, не могло и быть. – Я согласна. И готова выехать тотчас же. Вот только записку напишу, Валентину предупрежу и заправлю машину. Вы не пошутили?
– Нет-нет, что вы… У меня прекрасная дача с видом на Волгу, двухэтажная, с огромной верандой. Вы не поверите, но там еще сохранились астры, хризантемы и даже цинии. А рядом лес.
– Согласна и еще раз согласна. Поедемте. Мне просто необходима эта воздухо – и природотерапия. Валентина! – И она заметалась по квартире. – У меня есть одна жареная курица, две отбивных и булочки с корицей, правда, немного черствые. Но мы сможем по дороге заехать в магазин и купить что-нибудь еще.
Валентина, вышедшая из ванной на голос Наталии, посмотрела на нее вопросительно.
– Идем, я тебе кое-что скажу. – Наталия увела ее в кухню и сообщила о своей поездке. – Жалко, что у вас с ней такие отношения. А то бы поехали вместе.
– Да она меня ненавидит. Как можно вообще разговаривать с таким человеком?
– За тобой заехать? – спросила Наталия, пропустив это мимо ушей. – Как вчера?
– Нет, я доберусь сама. А если нужно будет, позвоню Игорю Валентиновичу.
– Вот как? – Жаркая волна снова обдала Наталию. «Значит, он уже дал ей свой номер телефона? Что дальше?…» Настроение было испорчено вконец. Но делать было нечего, в принципе все выглядело естественным и почти безобидным. Поэтому она даже попыталась улыбнуться: – Вот и хорошо. Но если я смогу, то все-таки заеду. Ключ у тебя есть?
– Есть. Спасибо.
– Пообедай обязательно, а то у тебя не будет сил. Ты обещаешь мне?
– Конечно. Тем более что здесь так вкусно пахнет.
…– Это государственная дача?
Проехав не больше сорока километров, они въехали в ворота дачного массива. Хвойный лес мок под дождем. Довольно широкая лесная дорога привела к большому двухэтажному особняку, огороженному металлической сеткой-рабицей. Возле крыльца действительно цвели кремовые хризантемы, бордовые и оранжевые с желтым цинии и всех оттенков розового и фиолетового астры.
– Нет, раньше была государственной, а теперь моя.
– Понятно. Результат приватизации? Вам можно только позавидовать.
– Так купите себе такую же. У нас здесь три дачи продаются, и намного лучше этой. – Оленина по-хозяйски открыла дом и стала носить туда сумки с продуктами. – Проходите, не стесняйтесь.
– Я немного подышу, хорошо? Вот, возьмите и мою сумку. Там консервы. А вы, как я вижу, собираетесь здесь остаться?
– Да, я и сегодня здесь ночевала. Тут тихо…
В доме было тепло и чисто. И если бы не большое количество пледов и подушек, напольных ваз с кленовыми листьями и деревянных, стилизованных под деревенскую старину лавок и стульев, можно было подумать, что находишься в городской квартире.
– Жалко, что вам нельзя выпить. У меня есть отличное домашнее малиновое вино. А то оставайтесь с ночевкой. Кроватей у меня достаточно, можно разместить человек тридцать.
– Неужели?
Ольга Константиновна захлопотала на кухне, а Наталия, сказав, что хочет посмотреть сад, вышла.
Черная туча, завалившись набок, закрыла полнеба. Дождь, казалось, зарядил на всю жизнь.
Наталия бродила по ухоженным дорожкам сада, то и дело оглядываясь: ей постоянно казалось, что за ней наблюдают. Неужели она подхватила, как насморк, паранойю? Чтобы освободиться от этого нездорового чувства, Наталия решила немного прогуляться по лесу. Выйдя за ворота, она вошла в мрачный, но прекрасный в своей естественной величественности и немного пугающей тишине лес и вдохнула полной грудью крепкий, настоянный на горьковатых земляных и хвойных ароматах влажный воздух. «Боже, как хорошо…»
И тут же чуть не вскрикнула, увидев приближающегося к ней человека. Он почти бежал к ней со стороны соседней дачи, которая почти точной копией возвышалась над аляповатым бетонным забором. Наталия бросилась из леса к калитке, но голос, который она услышала, показался ей знакомым, кроме того, ее несколько раз окликнули по имени.
– Борисов, ты? – Она почти столкнулась с ним, и они чуть не упали. – Ты что, ненормальный? Куда летишь? Напугал меня до полусмерти. Откуда и куда, признавайся, плут?
Борисов являл собой жалкое зрелище: в коричневой куртке из болоньи, вытертых добела широких, что называется, с чужого бедра, джинсах и вязаной черной шапочке; лицо, длинное, вытянутое, с длинным же носом какого-то красного, воспаленного оттенка, круглые голубые водянистые глаза с красными веками, совершенно безвольный опущенный рот и редкая рыжеватая щетина, свидетельствующая о крайней запущенности.
– Слушай, Наташа, как ты здесь оказалась? Я даже глазам своим не поверил, когда увидел твою шикарную машину. Ты что, знакома с этой мегерой? – Он явно имел в виду Оленину.
– Ну да, а что? Ты-то ее откуда знаешь? И вообще, что ты здесь делаешь? Если я не ошибаюсь, у тебя никогда не было своей дачи, да к тому же еще в таком месте.
– Ошибаешься, еще как ошибаешься. Видишь бетонный забор – это и есть моя дача. Но только бывшая.
– Продал?
– Если бы. Влип в одну историю, пришлось нанимать адвоката. Денег нет, так расплатился дачей.
– И что же ты здесь делаешь?
– Да адвокат попался порядочный, вошел в положение… Охраняю я, короче, эту дачу. Его дачу. А он мне еще и приплачивает.
– А почему не работаешь?
– Да кто ж меня с такой физиономией возьмет? Смеешься, что ли?
– Было бы желание… Если тебя отмыть хорошенько, приодеть и дать в руки скрипку.
– У меня пальцев нет. Трех. – Он достал из кармана куртки правую руку, и Наталия увидела, что на ней недостает указательного, среднего и безымянного пальцев. Она ахнула, представив вмиг весь тот ужас, который охватил этого человека в ту самую минуту, когда он осознал, что потерял практически все. Скрипач без пальцев? Ей сразу стала понятна и причина его падения. Алкоголь спасал его как мог. «Несчастный».
– Послушай, так это ты украл фоно у Олениной?
– Я. У нее их целая коллекция.
– А где? Я была в доме, там ничего нет.
– В углу сада стоит какой-то сарай, она держит там пианино, как скот. Ненормальная. Их там было пять, осталось четыре.
– Ты намерен украсть постепенно все остальные?
– Конечно. А зачем они ей?
– Вот пойду сейчас и спрошу. Только тебе лучше не показываться ей на глаза. Она вообще-то знает о твоем существовании?
– Знает о том, что я был хозяином. Но что я сейчас здесь живу и каким стал – думаю, нет.
– Да и вместе нас ей лучше не видеть.
– Стыдно?
– Нет. Просто она видела у меня дома то самое пианино, которое ты мне продал. И я решила ей его снова подарить.
– Ты что, с ума сошла? Даром? Вас, богатых, не поймешь. Она же богатая, у нее денег куры не клюют.
– Откуда?
– Всю жизнь из простого народа кровь пила. Партийная мафия. Сучка та еще…
– Вот как? А почему она одна? Она что, никогда не была замужем?
– Похоже, что нет. Мужики-то к ней сюда приезжали, все на «волгах», солидные. Но не уверен, что любовники. Подельники. Она, уж поверь мне, темная лошадка. Тебе с нее надо было тысяч пятьсот содрать…
– …и тебе отдать?
– А хоть бы и так. Все лучше, чем раздаривать. Вообще… – Он покачал головой, разве что не покрутил пальцем у виска. – Хотя давай, дари, она его все равно сюда привезет, а я его снова уведу. Позвоню Витьке Котельникову, у него грузовичок, и порядок…
– Смотри не попадись. Ну ладно, Борисов, – она поймала себя на мысли, что даже не помнит его имени, – мне пора. Если уж совсем невмоготу станет, приходи, я тебе всегда помогу. Только все-таки, перед тем как прийти, позвони, договорились?
– Позвоню. – И он быстро, ковыляющей походкой, двинулся к «своей» даче.
Бомж…
Глава 12
ГОЛОСА
Ольга Константиновна встретила ее на крыльце.
– А я уж заволновалась. Здесь места в такое время безлюдные. Пойдемте в дом, я приготовила салат и нажарила котлет. Да и у вас, наверное, аппетит появился. Щечки вон какие стали.
Оленина была в черных брюках и белом свитере. Лицо довольно симпатичное, но взгляд какой-то настороженный. Наталия подумала о том, что, вполне возможно, сегодня она узнает что-нибудь новое о Родионове. Ведь он наверняка бывал здесь, и не раз.
– Сергей Иванович часто сюда приезжал, ему нравился и сам дом, и место. Он, как и вы, подолгу гулял по лесу. Был поэтом в душе.
Наталию покоробило от этого портретно-психологического клише.
– Он ощущал себя министром? – спросила она.
– И да, и нет. Да, потому что считал себя ответственным за многое, а нет, потому что был человеком простым и старался держаться со всеми на равных. Кому-то это нравилось, а кому-то нет.
«Какие дежурные фразы. Такое впечатление, как будто она не знает, о ком говорит. Точно такую же характеристику можно прочитать в любом некрологе».
– Как вы думаете, у него были враги?
– Не знаю. Среди непосредственных коллег по работе – нет, это точно. У них маленький штат, всех посокращали, все знают друг друга давно. Конечно, к нему обращались и из Союза композиторов, и писатели, и художники – всем нужны деньги, но, сами знаете, государство выделяет такие крохи.
Она говорила газетными фразами и уже очень скоро набила оскомину своими умозаключениями, касающимися деятельности Сергея Ивановича. Ни одного живого слова не прозвучало в его адрес. Словно он был мумией, от которой смердило консерватизмом и полнейшей бездеятельностью.
– Можно один откровенный вопрос?
Ольга Константиновна, резавшая в это время пирог с изюмом, замерла.
– Я уже поняла, о чем вы хотите спросить. Да, я была ему близким человеком. Подолгу жила у него.
– Я имею в виду, были ли между вами близкие отношения, какие бывают у мужчины и женщины.
– Разумеется, как и у всех. – Она покраснела, но даже эта краска мнимого стыда не произвела впечатления: Наталия не верила ни единому ее слову. Скорее всего, они ограничивались совместными ужинами и разговорами. «Ну не мог такой мужчина, каким был Родионов, спать с этой, действительно, как сказал Борисов, мегерой». В ней напрочь отсутствовало тепло. Она была холодна как лед. Рассудительна, умна, но не более того. И уж, конечно, не могла заполнить ту брешь в жизни Сергея Ивановича, которая называлась одиночеством.
Разговор, хотя и бестолковый, длился довольно долго, и Наталия стала уже жалеть о своей поездке: минутный порыв, связанный с желанием прийти в себя после смерти Павла, обернулся пустой тратой времени и раздражением в адрес этой серой, неинтересной женщины, которой судьба послала такого необыкновенного во всех отношениях Родионова, а она так и не поняла его душу.
– Вы знаете, мне пора. Спасибо за все. Только вы не показали мне самого главного.
– Что именно?
– Вашу драгоценную коллекцию пианино. Где она? Я побывала во всех комнатах, но ни одного инструмента не увидела.