Принцесса викингов Вилар Симона

– Успокойся, о Атли! Я просто хотела перемолвиться словом-другим с франками. Тебе бы тоже хотелось этого, если бы ты, как и я, так долго жил в плену.

Но Атли не слышал ни слова.

– Я для тебя меньше, чем след на песке от сапога Ролло! И я говорю тебе – отныне ты будешь повиноваться мне одному. Я твой хозяин, а не Ролло, который не сходит у тебя с уст!

Эмма была поражена.

– Я знаю, что ты счастлива тем, что он вернулся, – бормотал он, и девушка вздрогнула, не поняв, о ком говорит Атли, но он продолжал:

– Разве я не видел, что творилось с тобой в эти дни! Ты попросту сходила с ума. О, ты никогда не могла полюбить меня! Что я для тебя? Из-за этого я стал ненавидеть своего брата… Подумать только, вас двое – и оба вы мне дороги…

– Успокойся, умоляю, Атли! Ты выпил лишнего…

Она обняла его, но Атли все еще что-то бормотал, всхлипывая, пока не затих. Бьерн продолжал громогласно декламировать. Эмма, отстранившись, осторожно поднялась.

– Нет, не уходи! – внезапно вскричал Атли, заглушив голос Бьерна.

Теперь все смотрели на них. Эмма не выдержала. Обойдя стол, спустилась с помоста.

– Эмма!

Теперь прозвучал повелительный голос Ролло. Но девушка, не оборачиваясь, только тряхнула головой, отбросив назад волну волос, и, потеснив викингов, уселась подле Ги.

– Я рада видеть тебя здесь, – негромко обратилась она к нему на латыни.

Сидевшие за столом норманны зашумели:

– Выпей с нами, Эмма!

Она с улыбкой покачала головой.

– Ты ведешь себя не слишком благоразумно, – не глядя на нее, также на латыни произнес юноша.

– Я всегда отличалась этим, Ги. Но ведь это тебе и нравилось во мне.

Теперь он глядел прямо на нее. Его темные, как ночь, глаза были ласковы.

– Мы должны быть осторожны, Эмма. Я спасу тебя. Для этого я и поступил на службу к Роберту.

– И так изменился… Ты больше не похож на смиренного монаха, Ги.

Невольная улыбка тронула его губы.

– Благодаря тебе. Разве не должен я вернуть себе невесту? И я попросил Эврара Меченого обучить меня всему. Ты ведь помнишь Эврара?

Эмма коротко кивнула.

Сидевшие рядом викинги не понимали их речей, к тому же они говорили достаточно тихо, чтобы прибывшие с Ги франки не могли разобрать ни слова.

– Ты не должен меня осуждать за то, что я пела. Я…

Она не успела закончить – ее кто-то схватил. Мгновение – и она уже стояла перед Ролло.

– Ты оскорбила моего брата, выказав неповиновение!

Лицо Ролло было сурово, брови сдвинуты.

– Твой брат сам явил себя в невыгодном свете, злоупотребив хмельным на пиру!

– И тем не менее ты его женщина, ты принадлежишь ему и должна повиноваться.

– Я никому не принадлежу! – резко произнесла Эмма. Краем глаза она видела, что Ги даже не повернулся в их сторону. Почему-то это больно задело ее. Разумом она понимала, что тот поступает правильно, но сердце ее наполнилось горечью. Ролло был грозен, но Эмма давным-давно перестала страшиться его. Наоборот, знакомое волнение предстоящей схватки наполнило ее каким-то дерзким торжеством.

– Почему я должна подчиняться твоему брату, Рольв, если ему не подчиняются даже последние из твоих людей? Обуздай сначала их, а тогда уж выказывай свою власть надо мной!

Она говорила во всеуслышание, и, как ни странно, сидевшие вокруг викинги поддержали ее веселым гулом. В глазах Ролло молнией сверкнула ярость.

– Не тебе судить об этих вещах, женщина! Твое дело – вернуться к Атли и вести себя в соответствии с тем положением, которое ты занимаешь только благодаря расположению моего брата к тебе.

– Всегда ли ты будешь нянькой при своем брате? – насмешливо прищурилась Эмма.

– Нет. После того как вас объявят перед богами и людьми мужем и женой, мне это будет безразлично. Тогда Атли сможет делать с тобой все, что ему заблагорассудится.

Они стояли посреди зала, на них скрещивалось множество взоров. Ролло вынудил себя понизить голос:

– Атли ничем не заслужил такой ненависти.

– Клянусь истинной верой, у меня с твоим братом были бы куда лучшие отношения, если бы не было тебя… Если бы ты не вмешивался в наши дела!

– Однако я намерен и впредь вмешиваться. И сделаю все, чтобы сплясать крока-мол на вашем брачном пиру.

Теперь Ги повернулся, внимательно глядя на них. Однако Эмма уже не замечала ничего вокруг. Ее трясло от гнева и ненависти.

– Достойный Ру, похоже, забыл о том условии, на каком я согласилась стать женой Атли?

– Нет, я ничего не забываю. И не далее как сегодня я поинтересовался, отчего ты до сих пор еще не в тягости. Атли был откровенен со мной.

– Во хмелю он мог болтать любую бессмыслицу, – Эмма испугалась, что вот-вот лишится последней возможности оттягивать брак с Атли.

– Он поведал мне, – глухо продолжал Ролло, – что женщина, которой попользовались мои люди, так и не дозволила ему коснуться себя. Клянусь Валгаллой, на его месте я бы велел тебя сечь до крови за строптивость.

У Эммы внезапно потемнело в глазах. Боль и отчаяние захлестнули ее. Этот человек смел попрекать ее тем, в чем сам был повинен! Она едва не бросилась на него, но что-то остановило ее. Тот, кто стоял перед ней, был могущественным правителем, и если бы она осмелилась, ей не избежать возмездия. И тогда, скрипнув зубами, она негромко проговорила:

– На месте Атли? Боюсь, тогда бы тебя велела высечь Белая Ведьма!

Никто не слышал ее слов, кроме Ролло. Он побледнел, и Эмма увидела, как стремительно взлетел его кулак. Она инстинктивно отпрянула, втянув голову в плечи, но удара не последовало. Ролло, дрожа от напряжения, обхватил себя за плечи и стоял, покачиваясь с носков на пятки.

В этот миг рядом возник Ги.

– Господин, разве у викингов принято позорить своих женщин на глазах у меньших людей?

Ролло, казалось, не услышал его. Ги продолжал:

– Смею напомнить, что жизнь и безопасность этой девушки являются важнейшим условием мирных отношений между вами и Робертом Нейстрийским. И он настаивал на встрече с нею.

В следующий миг Ролло наотмашь ударил его тыльной частью кисти в лицо, давая выход слепившей его ярости. Однако стоило Ги пошатнуться и упасть, как пировавшие с ним викинги сорвались с мест и наставили на него свои клинки. Казалось, они ждут лишь сигнала вождя, чтобы лишить Ги жизни.

Теперь Эмма испугалась не на шутку. На ее лице, обращенном к Ролло, читалось отчаяние.

Конунг стоял, опустив веки и дыша медленно и тяжело. Он приходил в себя.

– Оставьте его, – повернулся Ролло к своим людям. Голос его звучал ровно. – Он получил то, чего не заслужил. Я погорячился. К тому же он посол, и я не хочу прослыть дикарем в глазах франков. Пусть убирается.

Только после того, как послы покинули зал, Эмма смогла перевести дыхание. Ролло смотрел на нее, но теперь в глазах его была скорее печаль, чем гнев. И тогда она осмелилась задать вопрос:

– Ты ударил Ги. Почему не меня?

На губах викинга появилась горькая усмешка.

– Я не смог.

– Но почему? – невольным жестом она подняла руку и коснулась пальцами шрама на скуле. Ролло проследил за ее движением.

– Именно поэтому. Ибо это причинило бы мне бльшую боль, чем тебе.

Эмма глядела на него широко распахнутыми глазами. Недоверие, изумление, надежда и, наконец, безмерная радость сменялись в них. Ролло был потрясен тем, что увидел, – и растерян. И тогда Эмма слабо улыбнулась ему и опустила глаза.

Ролло сухо проговорил:

– Довольно привлекать к себе внимание. Нам следует вернуться за стол.

Все еще продолжая улыбаться, Эмма присела перед ним в поклоне и низко склонила голову.

– Я прошу вашего великодушного прощения за то, что была сегодня непомерно дерзка с вами, государь. Однако я крайне утомлена и, если вы позволите, хотела бы удалиться.

Ролло неподвижно глядел на нее, затем кивнул:

– Что ж, пожалуй. Однако гостеприимство запрещает мне отпустить вас с Атли в такую погоду. Я распорядился, чтобы вам отвели покой во дворце.

Ее улыбка погасла. Конунг отвернулся и направился к своему креслу. Там он бросил несколько слов Атли, и тот стал тяжело подниматься, покачиваясь и опрокидывая кубки.

Эмма знала, что у норманнов принято, чтобы женщины уводили с пира своих мужчин, когда те слабеют во хмелю. От нее, видимо, сейчас ожидают того же. Однако, увидев, что двое слуг помогают Атли спуститься с возвышения, она повернулась и, не дожидаясь факелоносца, в обязанности которого входило указать отведенный им покой, заторопилась к дверям, ведущим из зала.

Взбежав по лестнице, она оказалась в темном сводчатом переходе. Здесь было пустынно. Эмма была знакома с дворцом Ролло, но сейчас, в возбуждении, никак не могла определить, куда же идти дальше. На равных расстояниях горели колеблемые сквозняками факелы, между ними виднелись закрытые двери. Не зная, какой из покоев отведен им, она шла наугад, не сомневаясь, что вскоре позади послышатся голоса и появятся слуги, сопровождающие Атли. Меньше всего ей сейчас хотелось видеть будущего супруга.

Достигнув конца коридора, она свернула, и в тот же миг одна из дверей отворилась – и она едва не столкнулась с рослым воином. Отшатнувшись, она узнала датчанина Рагнара.

Рагнар тоже оторопел, увидев ее перед собой, однако сейчас же схватил пятящуюся от него девушку под локоть.

– Что ты делаешь здесь, маленькая сучка?

После всего, что произошло в зале, нервы ее были словно взведенная пружина. Перед ней оказался враг, мучитель, и она была здесь совершенно одна. Слуг все не было, и в этом полутемном коридоре он мог сделать с ней все что угодно.

– Что ты здесь делаешь, я тебя спрашиваю?

– Я… Ищу отведенный нам покой, – выдавила Эмма. – Ролло велел, чтобы мы с Атли оставались во дворце.

– Да ну? А где же сам Атли?

– Его ведут слуги.

– Слуги? А почему не рабыня, не ты?

Он вдруг больно сжал ее подбородок, откинув ей голову.

– Вся в золоте, гляди-ка! Видать, такая принцесса слишком горда, чтобы волочь с пира хворого мальчишку!

Он явно наслаждался ее ужасом.

– Боишься меня? Правильно. Так и должно быть. Для всех ты благородная госпожа, но для меня – всего лишь девка, которую я валял в грязи.

Он вдруг гортанно хохотнул и оттолкнул ее.

– Ладно, так уж и быть. Мне известно, где для вас отведено место.

Он сорвал со стены факел.

– Идем. Я провожу тебя.

Он шел быстро, почти волоча ее за собой, продолжая посмеиваться. Когда на пути им попадались слуги, менявшие факелы, он грубо отшвыривал их.

– Это здесь.

Он подвел ее к ступеням, ведущим к небольшой двери на верхней площадке, шлепнул ниже спины и захохотал, глядя, как Эмма стремительно кинулась вверх.

Она перевела дыхание, лишь когда за нею захлопнулась прочная дверь. Это был богатый покой, расположенный в недавно пристроенном деревянном крыле дворца. Бревенчатые стены были затянуты окрашенными полотнищами, на которых были развешаны охотничьи трофеи и начищенное до блеска оружие. Ставни на окнах были плотно закрыты, от камина исходил теплый дрожащий свет. У огня стояла огромная липовая лохань для купания, над нею поднимался пар с ароматом хвои и листьев лавра. Но особенно великолепно было стоявшее изголовьем к стене широкое ложе под алым пологом, поддерживаемым четырьмя витыми столбами, покрытыми прекрасной резьбой. Поверх него было накинуто покрывало из спинок горностая, снежно-белое, с достигающей пола бахромой черных хвостов.

Это был вовсе не тот покой, где они прежде располагались с Атли во дворце, но не менее удобный. Единственное, что отравляло ей удовольствие от всего этого великолепия – сознание того, что вскоре здесь появится хмельной Атли, от которого неизвестно чего следует ожидать.

Эмма прошлась по покою. Шаги были почти беззвучны, нога тонула в меху покрывавших пол медвежьих шкур. У стены за пологом возвышался ларь, покрытый ажурным кованым орнаментом. Эмма сняла венец и опустила его на крышку, затем села на ложе, прильнув виском к резному столбику. В памяти всплыли слова Ролло: «Твоя боль причинила бы мне еще бльшую боль». В груди потеплело.

Она не знала, сколько прошло времени. Атли почему-то все не было. Возможно, и к лучшему. Ей не хотелось сейчас слушать его ревнивые речи, уворачиваться от его жадных рук. Ей не хотелось даже думать о нем.

Однако вскоре она услышала скрип шагов на лестнице. Шаги были медленные, грузные. Атли так не ходил. И вдруг Эмма, холодея, различила голос Ролло:

– Эй, раб! В этом светильнике почти не осталось масла! Ты что, хочешь, чтобы я свернул себе шею на этих ступенях?

Эмма вскочила, вся похолодев. Мгновенно мелькнула ужасная мысль, что Рагнар сыграл-таки с ней злую шутку, приведя в чужой покой.

В следующий миг она заметалась, озираясь и не зная, что делать. Бросилась было к двери, но отшатнулась, словно обжегшись. Что она скажет Ролло, как объяснит, почему оказалась в его опочивальне? Ее охватила паника. И когда шаги зазвучали у самой двери, то, не сознавая, что делает, девушка юркнула под кровать и затаилась, унимая дыхание.

Она услышала, как завизжали петли дверей. Теперь Ролло был в комнате. Эмма вдруг осознала, что окончательно загнала себя в ловушку. От страха она впилась зубами в запястье. Что будет, если он обнаружит ее? Ролло какое-то время мерил покой шагами, потом шаги стихли. Повисла тишина, и Эмма, не выдержав, раздвинула бахрому и бросила сквозь нее осторожный взгляд.

Конунг стоял, глядя на свет камина. Так продолжалось долго.

«Господи, сделай так, чтобы он лег и уснул, и тогда я смогу беззвучно ускользнуть!»

Ролло глубоко вздохнул, снял с волос венец и бросил на скамью у камина. Затем расстегнул широкий пояс и отложил в сторону меч, резким движением сдернул через голову скользкую шелковую тунику. Эмма догадалась, что он намерен делать.

У Эммы перехватило дыхание. Теперь он был совершенно обнажен. Она видела его в золотистом отблеске огня, скользящем по его телу. Как завороженная, она не могла оторвать взгляда от его мускулистых бедер, крутого изгиба ягодиц, могучих мышц спины и живота, играющих при каждом движении. Ее словно захватила мощь и красота этого совершенного нагого тела. Однако Ролло вскоре погрузился в лохань, и она больше не могла видеть его. Теперь он сидел к ней спиной, закинув сильные руки за голову и сцепив пальцы на затылке.

И снова завизжали петли.

О такой возможности Эмма не успела подумать. Она вся похолодела, услышав голос Лебяжьебелой:

– Сдается мне, что ты, Рольв, рад предстоящей встрече с герцогом Робертом.

– У нас с ним всегда выходит отличная охота.

– И только? Смотри, чтобы он на тебя самого не надел клобучок, как на охотничьего скола.

Женщина сбросила плащ и теперь стояла подле супруга, выплетая из волос нити жемчугов. Длинные светлые пряди, отбрасываемые одна за другой, опадали на ее спину.

Эмма пришла в ужас, осознав, что сейчас может произойти. Дыхание ее почти остановилось. Сейчас ей было куда страшнее, чем когда Ролло был здесь один. Она почти не понимала, о чем эти двое говорят, и не смела пошевелиться, изменить позу, опасаясь выдать себя шорохом.

Ролло вздохнул и с шумом уронил в воду руки.

– Роберт нуждается в мире со мной.

– А ты? Ты в этом нуждаешься?

– Я? Он у меня в руках, пока у меня в руках Эмма. Она единственный оставшийся в живых ребенок его обожаемого брата Эда. У франков, как и у нас, семейные узы священны. Так что это мы еще поглядим, кто на кого наденет клобучок.

Снэфрид, наконец, распустила волосы и разулась. Затем медленно, кошачьим движением спустила платье с плеч и перешагнула через него. Наряд так и остался лежать лужицей светлого шелка. Теперь на ней была лишь длинная полотняная сорочка.

– А за что, скажи на милость, ты унизил посланца Роберта? Что произошло между тобой и этой рыжей девкой?

Ролло не отвечал, глядя в огонь. Но и Снэфрид больше не повторяла свой вопрос. Сбросив через голову сорочку, она шагнула к Ролло, прикрытая только волнами светлых легких волос.

Эмма глядела на нее совсем иначе, чем на Ролло. Снэфрид была так хороша, что это причиняло боль. Ее кожа словно светилась в полумраке покоя. Ей не следовало смотреть, надо было зажать глаза, заткнуть уши, не дышать… Но она ничего не могла с собой поделать.

Снэфрид плавно подняла руку и коснулась тыльной стороной кисти плеча конунга, провела ладонью по его щеке, запустила пальцы в его волосы, взлохмачивая их. Эмма видела, как Ролло повернулся к ней, как сблизились их лица, как губы коснулись губ. Она слышала их дыхание, видела, как Ролло обнял плечи жены.

Лохань была достаточно большой, чтобы принять обоих. Снэфрид легко погрузилась в нее, и всплеск воды слился с их шумным дыханием. У Эммы гулко колотилось сердце. На нее вдруг накатила дурнота, где-то внутри поднималась боль, но она не в силах была отвести глаз. Ролло целовал Снэфрид, и Эмма видела, как она запрокидывает голову, лаская его. Вода выплескивалась через край, Снэфрид стонала, то набрасываясь на мужа, то отстраняясь. Потом она сползла по его телу и ушла с головой в воду. Ролло глухо застонал. Вынырнув, Снэфрид прильнула к нему, обвила руками. Нет, видеть это было выше человеческих сил!

У Эммы невыносимо ныли локти, на которые она опиралась, к тому же от отчаяния она потеряла контроль над собой. Все перед ней плыло, как в тумане. Ролло, опираясь спиной на край лохани, притянул к себе женщину, и та уселась на него, постанывая и ерзая. Эмма до боли сжала челюсти и подалась назад, невольно задев затылком днище ложа. Она упала ничком. Ужас остановил ее сердце.

– Тише! – услышала Эмма голос Ролло.

Плеснулась вода.

– Что случилось, Ру? – недовольно спросила Снэфрид.

Эмма лежала безмолвно, помышляя лишь о том, чтобы провалиться сквозь пол. Из-за адского гула в ушах она едва различала голоса. Наконец Ролло выругался и спросил:

– Откуда это здесь?

Снэфрид, ошеломленная тем, как резко он отстранил ее от себя, воскликнула:

– В чем, наконец, дело?

Однако теперь и она поняла, что привлекло внимание Ролло. Он выскочил из лохани и направился к ларю у стены, где сверкал золотом тот самый венец, который он отобрал у Снэфрид ради рыжей девки. Ролло повертел его в руках, разглядывая. Снэфрид озиралась по сторонам. Перехватив ее взгляд, Ролло кивнул и вдруг стремительным движением отшвырнул покрывало и извлек на свет судорожно сжавшуюся в комок девушку.

– Как ты попала сюда?

Он схватил ее за волосы и рывком заставил встать на ноги.

– Нет! Нет! – закричала Эмма, отбиваясь, и взвизгнула, когда он грубо толкнул ее на ложе. – Он! Он привел меня сюда!

Она замолотила кулаками по воздуху, словно борясь с призраком.

– Ее следует убить! – спокойно произнесла Снэфрид.

– Это датчанин! – продолжала кричать Эмма.

Ролло поднял ее и с силой встряхнул, но Эмма трясла головой, зажмурив глаза и ничего не слыша.

Тогда конунг схватил девушку в охапку, шагнул к двери, распахнул ее ударом ноги и вышвырнул Эмму, как шкодливого котенка, вон. Послышался грохот, но вскоре все стихло.

– Смерть, смерть! – шептала сквозь зубы Снэфрид. От бешенства ей хотелось выть, пальцы ее сжимались, словно впиваясь в чужую плоть.

– Несомненно, – кивнул Ролло и внезапно захохотал как умалишенный. Захлебываясь смехом, он рухнул на ложе, исторгая стоны и задыхаясь. Снэфрид, крепко закусив губу, молча наблюдала за ним.

Немного успокоившись, он приподнялся на локтях и прислушался.

– Почему так тихо? Не убил ли я ее и в самом деле?

– Это было бы славно. Она вполне заслужила.

Ролло продолжал вслушиваться. Снэфрид привстала в воде.

– Довольно об этом. Иди ко мне.

Он кивнул, поднялся, сделал несколько шагов по направлению к лохани и снова замер. Снэфрид вспыхнула:

– Да что с тобой, великий Ролло?

Он круто свернул к сундуку, распахнул его, извлек длинный плащ и накинул на себя.

– Что ты задумал?

Не отвечая, он подхватил пояс с мечом и торопливо вышел.

Ролло испытал облегчение, не обнаружив Эмму под лестницей. Какое-то время он стоял, вглядываясь в темный переход. Оттуда долетали голоса, звон посуды. Повернувшись, Ролло стал подниматься по лестнице, однако внезапно изменил решение и стремительно зашагал по переходу.

– Клянусь Локи!.. Что все это означает? Я поколочу ее. Проклятая девчонка! Где она?

На повороте он столкнулся с рабом, тащившим вязанку дров.

– Ты не видел рыжую Эмму?

Тот испуганно уставился на хозяина и что-то замычал.

Немой! Ролло выругался, оттолкнул его и пошел дальше. Он сам не сознавал, зачем ищет девушку. Столкнувшись со служанкой с кувшином, он обратился к ней с тем же вопросом.

– Рыжая христианка? Только что была здесь. Она бежала по лестнице, что ведет в клуатр с голубятней. Вроде бы была не в себе – такая нарядная, но прихрамывала и, похоже, была в слезах.

– В слезах? – изумился Ролло, ощутив, как в нем что-то дрогнуло. – Этого не может быть. Она не умеет плакать!

Он пошел быстрее. Миновал двух стражников в главном проходе, вытянувшихся при его приближении. Они также подтвердили, что рыжеволосая девушка недавно прошла малым коридором.

Эмму он обнаружил в нише под лестницей, у самого выхода в клуатр. За полуоткрытой дверью в сером сумраке шумел дождь. Здесь было безлюдно, и Ролло так и прошел бы мимо, не заметив забившуюся в щель девушку, если бы его внимание не привлек блеск золотого шитья ее платья.

Она сидела, скорчившись, подтянув колени к подбородку, и со страхом взглянула на Ролло, когда тот приблизился. Нет, она вовсе не плакала. Глаза ее были сухи, но в лице было нечто, что напрочь отбило у Ролло желание наказать ее за содеянное. Вид у нее был жалкий и перепуганный, и, несмотря на роскошное одеяние, она мало походила сейчас на горделивую красавицу, что так дерзко и вызывающе возражала ему на пиру. Неожиданно он ощутил острый укол нежности.

Она встала ему навстречу и, прижавшись к стене, исподлобья взглянула на конунга.

– Итак? – произнес он. – Ты готова объяснить, что все это означает? Что ты делала в моих покоях?

Эмма не отвечала. Ролло сурово усмехнулся.

– Ты не дитя, Эмма, и понимаешь, что сделанное тобой – неописуемая дерзость. Такого просто не бывало.

Она опустила голову, попыталась что-то сказать, но лишь беззвучно всхлипнула и попыталась обойти конунга. Однако, ступив на ушибленную ногу, негромко застонала.

– Тебе больно? – неожиданно спросил он. – Что с ногой?

Эмма молча отвернулась.

Ролло снова усмехнулся:

– Где же твой острый язычок, Птичка? Ты не была так робка еще недавно, когда возражала мне в большом зале.

Но сейчас ее не задевали даже насмешки. Ее хрупкие плечи дрожали, и Ролло почувствовал, что не испытывает никакого гнева.

– Успокойся, – мягко проговорил он и притянул ее к себе. Она уперлась было ладонями в его грудь, но он не отпустил ее – и она затихла. Ролло ласково гладил ее по волосам и негромко посмеивался:

– Да уж, клянусь рукоятью меча, я мог ожидать от тебя всего, что угодно, но только не этого!

Наконец Эмма смогла заговорить:

– Во всем виноват Рагнар. Он привел меня в этот покой, сказав, что он отведен для нас с Атли.

Ролло молчал.

– Почему же ты оказалась под ложем? – спросил он спустя некоторое время.

Эмма пожала плечами.

– Я испугалась, – выдохнула она.

– Меня?

Эмма покачала головой и вздохнула.

Они все еще стояли в полумраке. Девушке было тепло и спокойно, страх уходил. Она спросила:

– Ты накажешь меня?

– Если до сих пор я этого не сделал, то не стану делать и впредь.

– А как же Снэфрид?

Он промолчал. Что говорить, его супруга имела полное право гневаться на Эмму. Как и он сам. Но вместо гнева он испытывал странную радость от того, что сейчас он здесь, с ней, что она доверчиво прильнула к нему. Такая нежная и податливая. Мысли его стали путаться. Он заставил себя разомкнуть объятия.

– Что у тебя с ногой?

– Не знаю. Когда ступаю на нее, болит колено.

Когда он отпустил ее, Эмма тотчас ощутила сырость непогожего дня. Инстинктивно она потянулась к Ролло, но сдержала себя. Сердце стало биться с удвоенной силой, грудь напряглась.

Ролло опустился на колени и стал ощупывать ее колено через ткань. Эмма слабо охнула.

– Ну, ну, ничего страшного. По крайней мере это не вывих. Обычный ушиб.

– Больно… – почему-то дрожащим голосом пожаловалась Эмма.

Она растерялась, когда конунг вдруг приподнял шуршащий шелк и коснулся колена пальцами. Нежно обхватив его, он стал гладить кожу. Ладони были твердые и теплые. Руки скользили сверху вниз, лаская.

– А так?

Он глядел на нее снизу вверх, но свет падал сзади, и она не видела его лица. Однако ей казалось, что каждой частицей своего тела она ощущает его жаркий, покоряющий, изголодавшийся взгляд. Сквозь шум дождя она различала тяжелое, взволнованное дыхание Ролло. Она сама дышала так же. От его прикосновений в недрах ее существа теплыми волнами поднималась томительная дрожь. Она чувствовала, что слабеет.

– Нет, – выдохнула она. – Уходи! Тебе следует уйти. Тебя ждет…

Она не договорила. Виденное недавно отчетливо всплыло в ее сознании. Снэфрид и Ролло… Только теперь она отдала себе отчет, что Ролло не должен, не может быть сейчас с ней. Это так ее поразило, что Эмма, утратив дар речи, безмолвно воззрилась на сидящего у ее ног варвара, не зная, бежать ли ей отсюда в ужасе или остаться. Похоже, ей полагалось бы торжествовать.

Она не смогла, не успела разобраться в своих чувствах. Ролло вдруг стремительно поднялся и оказался совсем рядом. Эмму захлестнуло исходящей от него силой и страстью. Стало трудно дышать. Нет, надо было все-таки бежать, спасаться, но что-то, что было сильнее ее, не давало ей тронуться с места. И тогда она заставила себя вспомнить самое начало, самое страшное свидание. И по укоренившейся привычке бессознательно коснулась кончиками пальцев шрама на щеке.