Страна призраков Гибсон Уильям

71

Такой быть сложно

– Что вам известно об отмывании денег? – спросил пожилой мужчина, передавая Холлис горошек и панир[175] на круглой тарелке из фольги.

Все четверо сидели за дальним концом второго из длинных столов и ели индийский обед. Трапезу, разумеется, заказали по телефону. По убеждению журналистки, так и следовало поступить заговорщикам, не желающим лишний раз показываться на улице.

Бобби терпеть не мог индийскую кухню и не хотел сидеть с остальными; для него заказали простую сырную пиццу, потребовавшую отдельной доставки.

– Наркоторговцы ворочают горами наличных, – произнесла Холлис, при помощи пластиковой вилки перекладывая горошек на белую бумажную тарелку. – Мне как-то рассказывали, что эти парни выбрасывают пятерки и купюры по доллару, чтобы не возиться с мелочью. – Инчмэйл обожал собирать всевозможные факты о поведении людей из преступного мира. – Но не отправляться же за солидной покупкой с трейлером, набитым деньгами, а в банках разрешается класть на счет лишь определенную сумму. В итоге господин с распухшими чемоданами идет на немыслимые уступки тому, кто возвращает «грязные» денежки в оборот.

– Десять тысяч долларов. Ровно столько можно взнести наличными в банк США, – уточнил мужчина в возрасте, угощаясь разноцветным рисом с кусочками цыпленка в ярко-бежевом соусе. – Любая огромная сумма денег начинает составлять отрицательный баланс. Как бы вы, например, поступили с десятью миллионами, если бы не могли отчитаться, откуда они взялись?

К чему он об этом заговорил?

– А сколько это будет, – Холлис припомнился пухлый конверт от Джимми Карлайла в сумочке, – сотенными бумажками?

– Вечно эти сотенные, – вздохнул мужчина. – Меньше, чем вы полагаете. Две целых и четыре десятых миллиарда именно такими купюрами занимают место семидесяти четырех стиральных машин, только весят гораздо больше. Миллион сотенными потянет на двадцать три фунта и спокойно уложится в небольшом чемодане. Десять миллионов – это чуть менее двухсот тридцати фунтов чистого веса.

– А вы что же, своими глазами видели два и четыре десятых миллиарда? – Ей вдруг показалось, что это важно.

– В июне две тысячи четвертого года, в воскресенье, – продолжал незнакомец, пропустив вопрос мимо ушей, – федеральный резервный банк Нью-Йорка открыл свои хранилища, чтобы переправить именно такую сумму в Багдад на борту пары военно-транспортных самолетов «C-130».

– Багдад?

– Начиная с марта две тысячи третьего года по июнь две тысячи четвертого мы переслали в Ирак около двадцати миллиардов долларов наличными. Последняя партия должна была покрыть расходы на передачу власти от временной администрации коалиции временному правительству Ирака. Это самый крупный денежный перевод за всю историю банка.

Холлис пришел на ум лишь один вопрос:

– Чьи это были деньги?

– По условиям резолюции Объединенных Наций, федеральный резервный хранил иракские капиталы, в основном доходы от добычи нефти. Фонд развития Ирака. При более благоприятном раскладе, скажем, в государстве вроде этого и в мирное время, проследить за окончательным распределением даже одного миллиарда практически невозможно. А уж осуществить надзор за двадцатью миллиардами в Ираке в таких обстоятельствах? В наши дни вообще нереально узнать хотя бы с долей достоверности, куда исчезнет львиная доля денег.

– Но их использовали на восстановление страны?

– А что, разве похоже?

– Значит, наличные помогли временному правительству удержаться на плаву?

– Полагаю, да. Какая-то часть, – ответил мужчина и принялся есть – аккуратно, тщательно и с явным удовольствием.

Холлис поймала взгляд англичанина, наткнувшегося на нее в переулке. Темные волосы, очень короткая стрижка – вероятно, попытка стилистически изобразить преждевременную мужскую лысину... Интересный молоой человек, подумала журналистка. Привлекательный, в отличной форме и, должно быть, занятный. Она могла бы увлечься, не окажись незнакомец международным правонарушителем, террористом, пиратом непонятного статуса. Или на кого там работает Бобби? Мультикультурные преступники. Мечтательного вида парнишка в черном, невнятной национальности, но, трудно сказать почему, определенно не американец. Солидный мужчина – уж этот явно смахивал на американца, только слегка старомодного. Из тех, что заправляли, когда в Штатах солидные люди еще стояли у руля.

– Идите ко мне, – пригласил мистер Симпатичный Злоумышленник в Отличной Форме, указывая на стул возле себя по ту сторону стола.

Мужчина постарше жестом (рот у него был набит) отпустил свою соседку. Она взяла тарелку и обошла стол кругом, по дороге обратив внимание на квадратную пластиковую коробку желтого цвета без особых примет, если не считать трех коротких черных антенн, чуть разных по длине, тумблера и красного индикатора. Прибор неизвестного назначения был включен. Холлис опустила тарелку на стол и присела рядом.

– Гаррет, – представился молодой человек.

– Я думала, здесь не называют имен.

– Фамилий, – поправил он. – Но это мое настоящее... По крайней мере одно из них.

– Что вы делали, Гаррет, пока не взялись за то, чем теперь занимаетесь?

Молодой человек поразмыслил.

– Я увлекался экстремальными видами спорта. В итоге – больница. Ясное дело, штрафы, самая малость в камере... Работал на киностудии с реквизитом, выполнял заодно кое-какие трюки. А вы что делали, – он поднял брови, – между «Такой быть сложно» и тем, чем теперь занимаетесь?

– Неудачно играла на фондовой бирже. Вкладывала деньги в музыкальный магазин своего приятеля... Как понимать – «экстремальные виды спорта»?

– В основном – прыжки ЗАЛПом.

– Залпом?

– Это акроним. З – означает здание, А – антенна, Л – ландшафтные образования вроде скал, П – пролет, в смысле «мост», «арка», «купол»... Получается – ЗАЛП.

– Где находится самое высокое место, откуда вы прыгали?

– Этого не скажу, – ответил он. – Боюсь, вы станете рыться в «Гугле».

– А что, можно просто так набрать «Гаррет» и «прыжки ЗАЛПом»?

– Я взял спортивный псевдоним. – Молодой человек оторвал от подгоревшей с виду индийской лепешки наан длинную полоску, скатал ее и обмакнул в остатки панира.

– Надо было и мне использовать сценическое имя.

– Вон там стоит Тито, – собеседник указал на парня в черном, – он видел ваш постер на площади Святого Марка.

– Это тоже спортивный псевдоним?

– По-моему, это его единственное имя. У парня много родни, но я ни разу не слышал ни одной фамилии. – Он промокнул губы бумажной салфеткой и спросил: – Вы еще не думаете обзаводиться детьми?

– О чем я не думаю?

– Простите, может быть, вы беременны?

– Нет.

– Что скажете, если придется подставиться под определенную дозу радиации? Не будем уточнять, но это не чересчур много... Наверное. Опасность, конечно, есть. Однако не слишком серьезная.

– Вы пошутили, правда?

– Нет.

– И даже не знаете дозу?

– Пара серьезных рентгеновских лучей. Это если все пройдет как по маслу. Если же, против нашего ожидания, возникнут сложности, облучение будет выше.

– Какие сложности?

– Трудно объяснить. И вообще вряд ли они возникнут.

– Почему вы меня спросили?

– Потому что вот он, – Гаррет показал на старшего мужчину, – хочет, чтобы вы присутствовали при том, что мы собираемся сделать. Как я уже сказал, определенный риск есть.

– Да, меня пригласили. Вас это не удивляет?

– Честно говоря, нет. Он принимает решения по ходу дела и до сих пор большей частью был прав. Я скорее ошеломлен тем, кто вы такая, если вам понятно, о чем речь. Надо же, Холлис Генри. Никогда бы не поверил. Но раз уж вы здесь, добро пожаловать. Надеюсь, вы не станете меня отвлекать или закатывать истерики. Он считает, это не в вашем характере. Я в этом не уверен. Однако нельзя было не спросить вас про радиацию. В случае чего не хочу брать лишний груз на свою совесть.

– А мне не придется прыгать с высоты?

Инчмэйл однажды описывал стокгольмский синдром, ту нежность и преданность, которые даже самый жестокий террорист якобы может внушить своей жертве. «А вдруг и со мной происходит что-нибудь в этом роде?» – промелькнуло в голове журналистки. Рег полагал, что после рокового дня под кодом «девять-одиннадцать» Америка прониклась стокгольмским синдромом по отношению к собственному правительству. Впрочем, если бы у Холлис и развилась подобная болезнь, то скорее от Бигенда, нежели от этих троих. Уж он-то, твердил ей внутренний голос, нагонял бесконечно больше суеверного страха (исключая Бобби, конечно, но тот не тянул теперь даже на роль статиста в разыгравшемся спектакле, а не то что на похитителя).

– Нет, не придется, – ответил Гаррет. – Да и мне тоже.

Холлис нервно сморгнула.

– Когда все начинается?

– Сегодня.

– Что, уже?

– Как только пробьет полночь. Секунда в секунду. Но подготовка на месте потребует времени. – Он посмотрел на часы. – Отправляемся в десять. Мне осталось кое-что доделать, потом немного позанимаюсь йогой.

Журналистка внимательно посмотрела на собеседника. Еще ни разу в жизни с ней не случалось такого, чтобы собираться куда-то – и не представлять себе куда и зачем, и что будет дальше, хотя бы в следующую минуту. Оставалось надеяться, что «следующая минута» не станет последней, что «дальше» все-таки наступит. Однако в этом странном месте все было так необычно, что Холлис просто не хватило времени как следует испугаться.

– Передайте ему, что я в игре, – сказала она. – Согласна на все условия, так и скажите. Еду с вами.

72

Горизонт событий

– А эта куртка, которую ты надевал в Нью-Йорке, для вертолета... – начал старик, расхаживая вокруг Тито, облачившегося в новую черную рубашку с капюшоном, поданную Гарретом.

– Она у меня, – сказал Тито.

– Надень поверх рубашки. А вот тебе каска.

Тито примерил желтый рабочий шлем, снял его, поправил белый пластиковый обод внутри, надел снова.

– Куртку и каску, само собой, «потеряй» на обратном пути. Теперь давай сюда права. Помнишь свое имя?

– Рамон Алькин. – Тито вытащил права из бумажника и протянул старику, а тот вручил ему прозрачный пакетик с телефоном, парой пластиковых карточек и латексными перчатками.

– Само собой, никаких отпечатков пальцев ни на контейнере, ни на магнитах. Остаешься Рамоном Алькином. Здесь водительские права для Альберты и карточка гражданства. Фикция, не документы. Серьезной проверки не выдержат. А телефон настроен на быстрый набор одного из наших номеров.

Тито кивнул.

– Человек, с которым ты встретишься в «Принстоне», достанет нашейный пропуск на имя Рамона Алькина с твоей фотографией. Тоже не выдержит ни одной проверки, но пусть его хотя бы видят.

– Что такое «Альберта»?

– Провинция. Штат. В Канаде. Значит, этот самый человек припаркуется к западу от гостиницы, на Пауэлл-стрит, в большом черном пикапе с крытым кузовом. Крупный такой мужчина, тяжелый, с темной окладистой бородой. Спрячет тебя под навесом и провезет в контейнерный терминал: он там работает. Если тебя найдут, вы друг друга не знаете. Конечно, будем от всей души надеяться, что этого не случится. А теперь еще раз посмотрим карты: где остановится пикап, где стоит наш контейнер. Если уже на обратной дороге угодишь в руки охраны, вначале избавься от телефона, потом от пропуска и документов. Изображай замешательство. Притворись, что плохо говоришь по-английски. Безусловно, тебе придется несладко, но им все равно не разнюхать, чем ты там занимался. Говори: дескать, пришел искать работу. Попадешь под арест за незаконное проникновение в чужие владения, потом сядешь в тюрьму за нарушение законов об иммиграции. Мы сделаем все, что возможно. Ну и твои родные тоже, разумеется. – Он протянул Тито еще один пакет, на сей раз – с пачкой сильно потрепанных купюр. – Это на случай, если ты выберешься, но по какой-либо причине не сможешь выйти на связь. Тога постарайся не «светиться» и обратись за подмогой к родным. Ты знаешь как.

Мужчина в черной рубашке снова кивнул. Старик явно разбирался в тонкостях протокола.

– Простите, – начал Тито по-русски, – можно спросить об отце? Как он погиб? Мне почти ничего не известно. Говорят, он работал на вас.

Старик помрачнел.

– Твоего отца застрелили, – ответил он по-испански. – Мужчина, который это сделал, агент ДГИ, страдал параноидальным бредом. Он был уверен, что твой отец посылает отчеты напрямую Фиделю Кастро. Вообще-то они отправлялись мне, но это никак не связано с беспочвенными подозрениями убийцы. – Старик посмотрел Тито в лицо. – Я очень ценил нашу дружбу, иначе придумал бы, как тебя обмануть. Придал бы его смерти некий высший смысл. Однако для твоего отца истина была превыше всего. Вскоре убийца и сам погиб; это случилось во время пьяной драки, но мы полагаем, что дело не обошлось без агентов ДГИ, окончательно убедившихся в его психической неуравновешенности и неблагонадежности.

Мужчина поморгал.

– Тебе пришлось нелегко в жизни, Тито. Опять же, болезнь матери... Твои дяди обеспечат ей самый лучший уход и заботу. Если бы не они, я бы сам это сделал.

– Это все запястья, – жаловался Гаррет, покуда Тито помогал ему нести чемодан «Пеликан» к фургону. – Сегодня, после драки с той сволочью, не могу напрягаться в полную силу.

– А что там? – спросил его спутник, намеренно поступая против протокола.

– В основном свинец, – ответил Гаррет. – Почти сплошная свинцовая глыба, вот что.

Старик сидел рядом с Бобби и тихо уговаривал, успокаивал его. А Тито слушал. Бобби уже не напоминал ему больную мать; их страхи словно принадлежали разным частотам. Было похоже, что молодой человек по собственной воле позволил беспокойству захлестнуть себя, причем с большой охотой; ведь это давало возможность переложить ответственность на других, пытаться манипулировать людьми. В то время как страх, овладевший матерью после падения Башен, походил на глубокую и непрерывную вибрацию, еле ощутимый резонанс, который исподволь разрушал основы ее личности.

Тито посмотрел на темное окно в потолке и попробовал представить себе, что находится в Нью-Йорке. Это грузовики громыхают металлом на Канал-стрит, внушал он себе. А в недрах города проносятся поезда; мчатся по лабиринтам, схемы которых с такой дотошностью перечерчивала его семья, пока в каком-то смысле не породнилась с ними. С каждым углом платформы, с каждой веткой и линией, с замками на дверях служебных помещений, хранилищ и инструментальных шкафчиков. О, это был целый театр, готовая сцена для исчезновений и появлений.

Очевидно, и Тито чертил эти карты, однако сегодня ему было трудно в это поверить. Ведь и русские голоса, звучавшие с плазменного экрана «Сони», давно уже казались чужими.

– Холлис, – представилась женщина и протянула ему руку. – Гаррет сказал, что вас зовут Тито.

Была в ней какая-то упрощенная красота. Глядя на новую знакомую, Тито понял, почему ее внешность растиражировали на постеры.

– Вы подружка Бобби? – спросил он.

– Вообще-то мы не очень близко знакомы. А вы давно его знаете? – Она кивнула на Гаррета, раздевшегося до черных кальсон и майки, чтобы заняться асанами на выметенном участке пола.

Тито покосился в ту же сторону и ответил:

– Нет.

Старик читал сайт новостей на компьютере.

Тито и Бобби уже отнесли вниз все нужное: длинный серый чемодан, складную ручную тележку из алюминия, обмотанную эластичными жгутами, черный штатив для фотокамеры и толстый костюм из парусины.

– Ну что ж, мы уходим, – сообщил Гаррет.

Старик по очереди пожал им руки, а затем протянул ладонь женщине.

– Чрезвычайно рад, что мы с вами пришли к соглашению, мисс Генри.

Та на рукопожатие ответила, однако не проронила ни слова.

Тито, обмотанный под рубашкой – от запястий до подмышек – шестьюдесятью футами альпинистской веревки из черного нейлона; с магнитами, висящими спереди на поясе джинсов, с черной защитной маской, оттопырившей боковой карман зеленой крутки, и с желтой каской в руке, пошел вниз первым.

73

Войска специального назначения

Ночная поездка в какое-то незнакомое прежде место, в фургоне с двумя мужчинами, с оборудованием, напоминала ей первые годы «Кёфью», только без Хайди Гайд, которая всегда хотела вести сама и могла бы, если придется, загрузить машину в одиночку.

Теперь за рулем сидел Гаррет. Пятьдесят километров в час – идеальная скорость для промышленного малообеспеченного района. Ровное движение, продуманные остановки. Плавный разгон. Образцовый водитель; такого никто не остановит за нарушение правил.

Тито сидел позади, стараясь держаться как можно дальше от черного чемодана, и покачивал головой в такт никому не слышной мелодии у себя в наушниках от белого айпода. Вид у мужчины был отрешенный, как у ребенка, которого надолго поставили в угол. Зачем ему велели обмотаться черной веревкой? (Холлис казалось, что это ужасно неудобно. Впрочем, по его виду нельзя было сказать ничего определенного.) Немногим раньше Тито продемонстрировал один хитроумный прием: завязывал узел вокруг стойки, затягивал чуть ли не намертво, потом отходил и, встряхнув веревку, мгновенно его распускал. Этот фокус он проделал три раза подряд. Холлис так и не могла уследить за его руками. Тито и в спокойном состоянии был довольно миловиден, почти как девушка, но если уж начинал целеустремленно двигаться, то превращался в настоящего красавца.

В чем бы ни заключался его секрет, Холлис точно знала, что именно этого ей всегда недоставало. Тут-то и была ее сценическая ахиллесова пята. Однажды Инчмэйл, думая хоть как-то изменить положение, послал солистку на Хакни-стрит к учителю пластики, французу. Тот обещал научить ее развязной мужской походке: дескать, она придаст певице нужную мощь. В конце концов Холлис весьма порадовала своего наставника, но потом и не думала применять полученный навык на сцене. В тот единственный раз, когда она (предварительно слегка приняв на грудь) показала усвоенную походку Инчмэйлу, тот объявил, что не стоило и выбрасывать такие деньги за вторую Хайди.

Гаррет вырулил направо, на главную улицу, ведущую на восток. Одноэтажный розничный магазин, прокат автомобилей, лавка с мебелью для закусочных... Через несколько кварталов он повернул налево. Фургон покатил вниз по склону, некогда застроенному деревянными каркасными домами. Некоторые из них еще сохранились, но стояли с неосвещенными окнами, покрашенные в темный цвет, без отделки. Бессмысленные фишки в играх с недвижимостью. Поблизости располагались мелкие предприятия, магазины автомобильных запчастей и фабрика пластмассовых изделий. Клочки земли, поросшие сорной травой, когда-то представлявшие собой лужайки, дряхлые фруктовые деревья с искривленными стволами. Редкие случайные машины, и ни единого пешехода. Гаррет посмотрел на часы, выехал на обочину, выключил фары и заглушил мотор.

– Как вы ввязались в эту историю? – спросила Холлис, не поворачиваясь.

– Услышал, что где-то нужен человек с определенными навыками, – ответил Гаррет. – А у меня был друг из SAS[176], еще один фанат ЗАЛПа. Мы вместе прыгали в Гонконге. Вообще-то сначала вышли на него, только он отказался. Тогда я прилетел в Лондон и по его рекомендации увиделся с нужными людьми. У меня в голове не укладывается, но парень заявился на встречу в галстуке. Вот ведь гад. Умереть можно. Оказалось, это был его клубный галстук. Единственный. Клуб спецназа, вот куда мы пошли. Я даже не знал, что такой существует.

– И как он выглядел? В смысле, галстук?

– Черно-зеленый, в узкую косую полоску. – Холлис ощутила на себе взгляд собеседника. – А сам приятель отсиживался в уединенном уголке.

Поняв, что речь идет о старике, она продолжала смотреть в окно, хотя почти ничего не видела.

– Он представил меня и тут же ушел. А мне досталась чашка ужасного кофе. Британского кофе, старой школы. Я подготовил целый список вопросов, но не смог задать ни одного. Только отвечал. Все смахивало на какой-то безумный, перевернутый с ног на голову сценарий. Этот американский старикан в костюме, который купил где-нибудь на Савил-Роу[177] и, наверно, еще в шестидесятых, он сидел и задавал свои вопросы. А сам подливал свой мерзкий кофе. В этом клубе он был как у себя дома. Крохотный знак отличия на лацкане, ленточка от какой-то медали, не крупнее желатинового квадратика ЛСД. – Мужчина тряхнул головой. – Можно сказать, что я подсел. – Он улыбнулся.

– Как я понимаю, – произнесла Холлис, – есть вещи, о которых здесь нельзя спрашивать?

– Почему же. Я ведь не обязан отвечать.

– Зачем ему это нужно? Ну, то... о чем мы толкуем.

– Когда-то он служил в органах национальной безопасности, работал на американское правительство. Был кадровым офицером. Ушел в отставку. А через несколько лет грянуло одиннадцатое сентября. Если честно, по-моему, с тех пор он чуточку тронулся. Больная тема, поэтому при нем ее лучше не поднимать. Сразу доходит до белого каления. Похоже, у старика в свое время были огромные связи. Друзья-приятели повсюду, где только можно. И многие точно так же заводятся, особенно если он затеет разговор. Старая гвардия призраков. Большинство в отставке, кое-кто не совсем, других скоро выкинут.

– То есть, получается, он не один такой?

– Да нет. Сказать по совести, мне удобнее думать, что старик с причудами. Может, и они тоже так рассуждают, но это не мешает оказывать ему помощь, в том числе финансовую. Иногда не верится, как многого можно добиться, имея тугой кошелек и развязанные руки. На самом деле старик умнее любого из моих знакомых, просто у него свои «пунктики», вопросы, которых лучше не касаться. К примеру – и это важно, – не стоит говорить о тех, кто наживается на войне в Ираке. Старик накопал разных сведений, ему известно, как это делается. Связи есть, а он держит нос по ветру, слушает, сопоставляет...

– Чего ради?

– Честно? Да чтобы оттрахать мерзавцев. Выше крыши. По полной программе. И желательно сбоку. Нравятся ему такие развлечения, для них и живет.

– А кто эти люди?

– Я-то не в курсе. Он сказал, так будет лучше. И еще, что я все равно никого не знаю, даже имен их никогда не слышал.

– У нас с ним был разговор об отмывании денег, о пересылке наличных в Ирак.

– Ну да, верно. – Гаррет посмотрел на часы и повернул ключ зажигания. – В этот раз мы здорово их достали. Любит он поиграть в кошки-мышки, просто хлебом не корми. – Мужчина улыбнулся. – И еще – притворяться мышкой.

– А по-моему, вам тоже интересно.

– Конечно. Само собой. У меня слишком специфический набор умений и навыков, в обычной жизни его и наполовину не востребуют. К тому же я скоро выйду из нужного возраста. Сказать по-честному, как бы уже не вышел. Вот зачем с нами Тито: главным образом он наш запасной козырь.

Автомобиль свернул налево, потом направо и замер у светофора, готовясь выехать на более оживленную улицу. Гаррет потянулся назад и хлопнул по спинке сиденья:

– Тито! Приготовься!

Тот вытащил из-под капюшона рубашки белые наушники.

– Да?

– Скоро гостиница. Подъезжаем. Поменяйся с дамой местами, ты выходишь с другой стороны. Он припаркуется почти возле самого крыльца и будет ждать тебя.

– Ладно, – сказал Тито и вставил наушники от айпода обратно.

Холлис показалось, будто рядом с ней – посерьезневший пятнадцатилетний подросток.

74

Согласно указаниям

Милгрим раздумывал, не предложить ли Брауну «Райз», когда вдруг заметил НУ, идущего по тротуару.

Машина ехала на восток; судя по направлению, мужчины возвращались к «Принстону», но скорее всего их ожидала очередная сессия Wi-Fi, любезно предоставленная владельцем «CyndiNet».

Все здания на улице были обращены тылом к порту. Наверняка из их задних окон открывался вид на залитые светом прожекторов ящики, в частности, на бирюзовый контейнер, так растревоживший Брауна.

Милгрим понимал, что на самом деле не собирается предлагать ему «Райз», хотя в нынешнем положении это могло бы прийтись кстати. Браун то и дело бормотал себе под нос, а в промежутках было заметно, как двигаются его желваки. Время от времени – впрочем, довольно редко, – Милгрим делился транквилизаторами с «гражданскими», то есть не «подсевшими» людьми. Если, конечно, видел в этом особую нужду и сам обладал солидным запасом. В таких случаях он показывал аптечный рецепт (всегда нужно иметь при себе несколько штук) и объяснял, что наркотик совершенно безопасен, главное – принимать его согласно указаниям. Правда, не уточнял чьим.

Сегодня его спутник выглядел как никогда растерянным, напряженным.

Браун вошел в его жизнь за неделю до Рождества, на Мэдисон-авеню – солидная фигура, затянутая в ту же черную кожаную куртку, что и сегодня. Ладонь на плече. На миг мелькнувший перед глазами жетон.

– Пройдите со мной.

Вот и все. Они очутились в машине – вполне возможно, в этой же самой. Неулыбчивый моложавый мужчина за рулем был в вязаном галстуке с изображением долговязого Гуфи в наряде Санта Клауса.

Две недели спустя мужчины ели сандвичи за столиком у окна в закусочной на Бродвее, когда мимо торопливым шагом прошел НУ в черной кожаной шляпе с загнутыми спереди полями.

И вот он явился снова, этот НУ, но на этот раз – в короткой ярко-зеленой куртке, с желтым строительным шлемом под мышкой. Работяга, отправляющийся в ночную смену, с внешностью помолодевшего Джонни Деппа. Отчего-то Милгрима потрясло это зрелище. Он словно вернулся домой на минуту.

– Это НУ, – сказал он, указывая пальцем.

– Что? Где?

– Вон там. Зеленая куртка. Это он, да?

Вытянув шею, Браун ударил по тормозам и на полном ходу вылетел на встречную полосу.

Милгрим успел увидеть, как отчаянно визжащая девушка на пассажирском сиденьи автомобиля, затормозившего перед бампером, выставила средний палец.

Он успел увидеть, как изумленно расширились при виде «форда» мальчишеские глаза НУ.

Он успел заметить, как однообразен бежевый кирпич гостиницы «Принстон».

Он успел увидеть, как НУ совершил нечто совершенно невероятное: прянул в воздух, поджав колени, и прыгнул через голову; а «таурус» с Милгримом пролетели то место, которое НУ занимал секунду назад. Бампер ударился во что-то совсем другое. Между пассажиром и приборной доской невесть откуда возникла какая-то бледная твердая штука, словно большая игрушка, наполненная вместо ваты бетоном.

В автомобиле завыла сигнализация.

Он замер и больше не тронулся с места.

Опустив глаза, Милгрим увидел у себя на коленях некий предмет и поднял его.

Зеркало заднего вида.

Ужасная бледная и твердая штуковина, больно ударившая по лицу, понемногу сдувалась. Мужчина проткнул ее ручкой от зеркала.

– А-а, – протянул он. – Аварийная подушка.

И повернулся влево, на звук распахнувшейся дверцы. Не успевшая сдуться подушка водителя венчала рулевую колонку подобно зловещему и непонятному аппарату на витрине ортопедического магазина. Браун отбросил ее бессильным, но злым ударом. И встал на дрожащих ногах, держась за открытую дверцу.

Послышался рев сирены.

Милгрим смотрел на его лэптоп, застрявший между сиденьями в черной нейлоновой сумке. Потом увидел собственную руку: она расстегнула молнию на боковом кармане, полезла внутрь и достала несколько упаковок с таблетками. Затем опять поглядел наружу, поверх сдувающейся подушки. Браун, повредивший во время аварии ногу, неуклюже допрыгал до ближайшего мусорного контейнера, достал из куртки пистолет Ящера и стремительно сунул его под крышку на пружинах. Уже спокойнее поковылял обратно к машине, остановился и оперся на загадочно сморщенный капот. Взгляды мужчин встретились. Браун махнул рукой: мол, вылезай скорее.

Милгрим отрешенно напомнил своей храброй руке убрать лекарство в карман.

Оказалось, дверцу заклинило, но потом она отскочила, и мужчина едва не выпал на тротуар. Из «Принстона» повалила толпа. Замелькали бейсболки и непромокаемые плащи. И прически, как на рок-концерте.

– Давай сюда, – приказал Браун, держа ладони на капоте и пытаясь не давить свом весом на пострадавшую ногу.

С востока быстро приближались машины с мигалками.

– Ну нет, – произнес Милгрим. – Извините.

И, развернувшись, быстро как только мог, пошагал на запад. Он шел и думал: вот-вот на плечо опустится чья-то ладонь.

Мужчина услышал, как захлебнулись и умолкли сирены. Увидел собственную тень, заплясавшую в зареве красных отблесков.

Его рука нащупала упаковку в куртке «Jos. A. Banks» и выдавила одну таблетку. Милгрим не то чтобы одобрил ее решение, но все же заставил себя проглотить дозу всухую: не болтаться же лекарству в кармане просто так. Впереди белели полоски пешеходного перехода. В эту секунду светофор поменял сигнал, и мужчина двинулся через дорогу, не отрывая пристального взгляда от маленького, ярко подсвеченного человечка на той стороне.

Потом он поднялся по склону туда, где начинали сгущаться сумерки. Где-то вдали затихали гудки покалеченного «форда-таурус».