Маленький друг Тартт Донна

Мать обиженно поджала губы:

— Прости… А я подумала, что мы с тобой перекусим чем-нибудь холодненьким. Сейчас по ночам стоит такая жара…

— Я не хочу мороженого!

— Ну пусть Ида тебе чего-нибудь приготовит.

— Ида ушла домой!

— И ничего вам не оставила?

— Нет! — Ида оставила салат из тунца, но он был совершенно несъедобным.

— Так жарко сегодня, ты же не хочешь ничего слишком тяжелого на ужин? — спросила Шарлот, недоуменно подняв брови.

— Хочу! — Харриет вспомнила, как в школе им дали задание перечислить все, что они ели на ужин за последние две недели. В ее список вошли хлеб, масло, оливки, мороженое и леденцы. Она порвала свой листок и вместо этого переписала названия блюд из поваренной книги, которую ее мать получила в качестве свадебного подарка («Тысяча способов порадовать себя и свою семью»): куриная пикката, фаршированный кабачок по-летнему, деревенский салат и компот из яблок.

— Это дело Иды, — сказала вдруг мать резким голосом. — Я ей за это плачу. Если она не выполняет свои обязанности, мы возьмем на ее место кого-нибудь другого.

— Да замолчи ты! — вскричала Харриет, пораженная несправедливостью этого замечания.

— Твой отец постоянно попрекает меня Идой. Он говорит, что она мало делает по дому. Я знаю, что ты любишь Иду, но…

— Ида ни в чем не виновата!

— … но если она так плохо работает, мне придется с ней серьезно поговорить. Завтра… — Мать грациозно наклонила голову и вышла из кухни в гостиную.

Харриет в отчаянии ударилась лбом о столешницу. Подняв голову, она увидела, что над ней стоит Алисон.

— Тебе не следовало этого говорить, — сказала сестра, обеспокоенно нахмурив лоб.

— Да оставь ты меня в покое!

Зазвонил телефон. Алисон сняла трубку, послушала и, не говоря ни слова, бросила ее болтаться на длинном шнуре.

— Тебя, — сказала она и вышла.

Хилли был в своем обычном возбужденном состоянии.

— Харриет! — закричал он. — Знаешь что?

— Я могу у тебя поужинать?

— Нет, — сказал Хилли после смущенной паузы. У него дома уже отужинали, а сам он был настолько взволнован, что не смог проглотить ни крошки. — Представляешь, Эсси действительно сошла с ума! Она пошла на кухню и начала бить посуду, а потом мой папа поехал к ней домой, и на крыльцо вышел ее бойфренд, и они с предком схватились не на шутку, и тогда папа сказал, чтобы тот передал Эсси, что она уволена. Ураа! Но я не поэтому звоню, — торопливо продолжал он, зная, что Харриет не одобряет его политики по отношению к домработницам, — слушай, у нас мало времени. Проповедник со шрамом прямо сейчас устраивает шоу на площади. Их там двое. Я не знаю, сколько они еще там пробудут. У них микрофон, орут так, что слышно из моего дома.

Харриет положила трубку, пересекла кухню и открыла заднюю дверь. Издалека действительно доносилось шипение плохого микрофона и отрывистые выкрики.

— Ты сможешь выбраться из дома? — спросила она, вернувшись на кухню и снова взяв трубку.

— Встретимся на углу через пять минут!

Была половина восьмого вечера, но еще не стемнело. Харриет побрызгала лицо водой, тряхнула головой и отправилась к сараю за велосипедом.

Гравий похрустывал под шинами, когда она летела по дорожке, а потом — бррык! — и она выскочила на асфальт, яростно крутя педали.

Хилли ждал на своем углу; завидев ее, он вскочил на свой велосипед и тоже изо всех сил погнал в центр. Как всегда, Харриет быстро поровнялась с ним, и оба сразу замедлили темп. Они проехали мимо застывших в тишине домов на своей улице, мимо шипящих и брызгающих водой оросителей газонов, мимо карминно-красных и нежно-желтых розовых клумб. Из одного двора им вслед выскочил тявкающий терьер и гнался за ними целый квартал — детям пришлось сильнее жать на педали, и в конце концов он отстал. Через пять минут они уже были на Мейн-стрит, — звуки, раздававшиеся со стороны площади, усилились, и до Харриет донеслось:

Хилли и Харриет с разбегу выскочили на площадь. Залитая голубоватым сумеречным светом, в окружении белых домов, лужаек и беседок, она выглядела декорацией к школьному спектаклю («Наш городок»), если не считась двух мужчин в белых рубашках и черных брюках, которые ходили зигзагами из одного угла площади в другой, перекликаясь друг с другом напевным речитативом. Низкий голос Юджина Ратклиффа задавал вопросы, а другой, более молодой проповедник отвечал ему высоким, нервным фальцетом:

Засаленный конский хвост Юджина растрепался; юноша с взбитыми волосами вдруг вскинул вверх руки и пустился в пляс, трясясь с головы до ног, закатывая глаза, — казалось, через его тело пропускали электрический ток.

На площади почти никого не было — на другой стороне улицы смущенно хихикали две школьницы, да миссис Эббот вышла из ювелирного магазина и остановилась на пороге посмотреть, что происходит. Из припаркованной машины за представлением наблюдала пожилая чета.

Харриет увидела грузовик, однако внутри было пусто — только стояла усилительная установка. Она ткнула Хилли локтем в бок. Тот стоял, открыв рот и завороженно глядя на происходящее.

— Пошли, — едва слышно прошептала она.

— Куда? — Хилли вытер пот со лба рукавом футболки.

Харриет показала глазами в сторону. Ей казалось, что глаза Юджина Ратклиффа устремлены прямо на нее. Не говоря ни слова, они повернулись и тихо повели прочь велосипеды, пока не завернули за угол.

— Ну, и где твои змеи? — саркастически спросил Хилли.

— Наверное, их отнесли назад после того, как Дайл ушел.

— Слушай, давай смотаемся туда и посмотрим! — предложил Хилли. — Только надо торопиться, пока они тут не закончили.

Дети вскочили на велосипеды и помчались к дому мормонов быстрее ветра. Тени домов и деревьев постепенно вытягивались, приобретая все более сложные формы. Подстриженные шарами кусты самшита, посаженные в центре Мейн-стрит, светились на фоне заката, как множество поставленных в ряд полных лун, — три четверти их листвы уже было скрыто тьмой, но края еще блестели золотом. Лягушки и цикады уже голосили нестройным хором из-под темных зарослей бирючины, что росла по обочинам улицы. Когда, задыхаясь и ловя ртом воздух, Харриет и Хилли добрались до дома мистера Дайла, все окна были темны и подъездная дорога пуста. На улице тоже было пустынно — только какой-то высохший старикашка ковылял прочь, что-то ворча себе под нос.

Дети спрятали велосипеды под раскидистой ивой посередине газона и стоя под свисающими до земли ветвями оценили обстановку. Как только старик исчез за поворотом, они рысью перебежали поближе к дому и укрылись за старой смоковницей.

— Как мы туда попадем? — спросила Харриет, глядя на ржавую трубу, ведущую на второй этаж. У самого дома не росло ни одного деревца — укрыться было негде.

— Подожди-ка. — Хилли, в восторге от собственной смелости, опрометью бросился через двор, подбежал к входной двери, подергал за ручку, потом так же шустро скользнул назад.

— Заперто! — обиженно сказал он, комично разводя руками.

Харриет еще раз задумчиво оглядела дом.

— Вот там, смотри! — Она показала на крышу. — Видишь?

Крутая остроугольная крыша заканчивалась небольшим фронтоном треугольной формы. В нем было окошко, наполовину закрытое матовым стеклом, недостающим сантиметров десять до верха окна.

— Если ты меня подсадишь, я влезу по водосточной трубе, — сказала она.

— Ни за что! — Труба на вид была такой ржавой, что не выдержала бы и котенка.

— Я думаю, это окошко ведет в ванную или туалет, — сказала Харриет. — А это что такое? — Она показала рукой на еще одно темное окно в нижней части дома.

— Окно на лестницу, я проверил. Там доска объявлений и всякая чепуха.

— Ага! Так, может, попробуем сначала лестницу?

— Давай уж действительно хоть что-нибудь попробуем. Не сидеть же в засаде всю ночь.

Вдвоем они опять перебежали через двор и приникли носами к темному стеклу. За стеклом смутно виднелись очертания сложенных друг на друга стульев, старая детская коляска и доски объявлений на выкрашенных в бежевый цвет стенах.

Харриет подергала ручку. Заперто. Дверное окно открывалось вверх, как форточка, и Харриет ощупала пальцами металлический язычок, подергала, пытаясь расшатать, но безуспешно.

— Атас, машина идет! — шепотом вскрикнул Хилли.

Дети распластались по стене, стараясь слиться с шероховатой поверхностью. Машина проехала мимо, не снизив скорости.

— Быстрее!

Хилли удалось приподнять язычок перочинным ножиком, Харриет изо всех сил нажала на стеклянную панель — та заскрипела, слегка поддалась, а потом со стоном, но довольно плавно поехала вверх. Хилли последний раз оглянулся на улицу, удостоверился, что она пуста, а затем дети, не сговариваясь, полезли в открывшееся окно.

Шлеп! Хилли приземлился щекой на грязный линолеум. Через секунду Харриет, тихо пискнув, свалилась на пол рядом с ним.

Вскочив на ноги, слишком взволнованные, чтобы чувствовать боль от падения, дети взлетели вверх по лестнице. Однако на втором этаже их ждало новое разочарование — тяжелая металлическая дверь была заперта на огромный амбарный замок. Пока Харриет с негодованием рассматривала его, Хилли за ее спиной исследовал лестницу. Вдруг он издал приглушенный торжествующий крик и схватил ее за плечо.

На лестничной площадке было еще одно окно, и от него тянулся карниз, который доходил до того маленького окошка, что они заметили снизу. В этот раз окно поддалось легче, и Харриет осторожно выползла на карниз, в то время как Хилли страховал, держа ее за ноги. Закрыв глаза, крепко сжимая одной рукой черную от пыли и грязи оконную раму, она подала другую руку Хилли, помогая ему выбраться из окна.

Ветер постепенно стих. В темнеющем небе два самолета прочертили четкие белые линии — водные лыжники на безоблачной небесной синеве. Харриет глубоко дышала, не в силах взглянуть вниз. Оттуда, из темной бездонной пропасти, до нее доносился дурманящий запах — душистый табак? Прижавшись к стене, маленькими шажками, дети двинулись вдоль дома, сантиметр за сантиметром приближаясь к заветному фронтону. Харриет дошла до него первая и, ухватившись за металлическую защелку окна, потянула вверх, сначала осторожно, на случай, если плохо закрепленная рама откроется слишком быстро. Эта рама, как и другие, поначалу застряла, но после пяти минут расшатывания, тряски за ручку и манипуляций с перочинным ножом детям удалось сдвинуть ее с места. Окно открылось сантиметров на тридцать, после чего застряло намертво.

Руки Харриет дрожали, сердце, огромное, как теннисный мяч, с такой силой билось в ее грудной клетке, будто хотело расшатать ребра.

— Харриет, — услышала она голос Хилли. — Не смотри вниз!

Она повернулась на его голос: он поднял вверх два больших пальца и нырнул в окно головой вперед. Харриет невольно рассмеялась и чуть не соскользнула с узкого выступа крыши: Хилли застрял в окне, как Винни-Пух в норе у Кролика, и, глядя на его отчаянно лягающие воздух ноги, ей пришло в голову, что, подобно плюшевому медвежонку, он, наверное, слишком много съел за ужином. Однако Хилли в конце концов сумел протолкнуться внутрь — секунду снаружи виднелись его кроссовки, а потом и они исчезли в окне.

Харриет посильнее втянула живот и просунула голову в окно. В темноте она увидела, как Хилли поднялся с пола, потирая локоть, потом повернулся, подошел к окну, схватил ее за руки и с силой потянул на себя. Медленно, извиваясь, как червяк, она сумела пролезть внутрь, не повредив конечностей и не содрав кожу на плечах.

Все еще болтая ногами, она свалилась — частично на Хилли, частично на довольно вонючий, заплесневелый ковер, от которого шел замшелый, застоявшийся запах. Она откатилась в сторону и больно стукнулась затылком о стену. Да, они были в крохотной ванной, где помещались только раковина да унитаз. Стены были покрыты пластиком «под кафель».

Хилли подал ей руку. Харриет с трудом поднялась на ноги и сразу же повела носом — отвратительный запах тухлой рыбы был таким сильным, что его не мог перебить даже запах плесени. Проглотив образовавшийся в горле комок, Харриет направила свои усилия на борьбу с дверью, которая никак не хотела открываться. Она навалилась на дверь всем телом, и та, отчаянно взвизгнув, поддалась — Харриет вылетела в большую темную комнату и упала на колени. Там было так же душно и очень темно. Противоположная стена выпячивалась внутрь комнаты почерневшим от гари пузырем — от обоев не осталось и следа, и вся кирпичная кладка была покрыта каплями проступившей влаги. Хилли, бросившийся вслед за Харриет, как терьер, почуявший запах лисицы, вдруг остановился на пороге. Его внезапно пронзил страх, такой сильный, что ноги подкосились, и он вынужден был схватиться за притолоку.

Отчасти из-за того, что случилось с Робином, а может, из-за ухудшающейся обстановки в городе родители Хилли еще в раннем возрасте объяснили ему, что не все взрослые — добрые дяди и тети. Иногда (правда, редко) встречаются злые взрослые, которые крадут детей, мучают и даже убивают их. Раньше Хилли не вполне осознавал реальность родительского предупреждения, но сейчас жуткая вонь и угрожающе выступавшая стена наполнили его первобытным ужасом. Все когда-либо слышанные им истории про несчастных похищенных детей, связанных и оставленных в заброшенных домах или старых гаражах с кляпами во рту и перебитыми ногами, вмиг ожили и наполнили его сердце смертельным страхом.

Никто ведь не знает, куда они пошли. Ни одна живая душа и не подозревает, что они находятся именно здесь. А вдруг это ловушка? Почему они так уверены, что дома никого нет?

— Харриет! — пискнул он.

Ответа не последовало. Неожиданно для себя он понял, что сейчас обмочится. От ужаса почти не понимая, что делает, он трясущимися руками расстегнул молнию, повернулся и пустил струю прямо на ковер. «Быстрее, быстрее», — шептал он, подпрыгивая от нетерпения, пока полностью не освободил мочевой пузырь. Уфф! Какое облегчение! Своими страшными рассказами родители Хилли, сами того не подозревая, зародили в его мозгу паническую уверенность в том, что похитители никогда не дают своим жертвам пользоваться туалетом и бедным детям приходится ходить под себя, где бы их ни держали: привязанными к старым матрасам, запертыми в багажнике машины или закопанными в гробу с трубкой для воздуха… Но теперь, как бы его ни пытали, он не даст похитителям возможности поглумиться над ним. Сзади послышался какой-то звук, и он подпрыгнул, а сердце его немедленно взлетело к горлу.

Но это была лишь Харриет, — ее глаза казались огромными на маленьком бледном лице и были чернильно-черного цвета. Хилли был так счастлив видеть ее, что даже не подумал о том, видела ли она, как он мочится на ковер.

— Пойдем, покажу кое-что, — сказала она бесцветным голосом.

Она была так спокойна, что его собственный страх мгновенно улетучился. Он проследовал за ней в соседнюю комнату и чуть не задохнулся от страшной вони, поднимавшейся от корзин, которыми был уставлен весь пол. Запах был настолько густой, что казалось, его можно было попробовать на вкус.

— Святой Моисей, помилуй нас, — пробормотал он, зажимая ладонью нос.

— Я же говорила тебе, — чинно сказала Харриет.

Корзины слегка поблескивали в лунном свете, большинство из них было затянуто чем-то вроде прозрачной сетки, и Хилли смог увидеть внутри шевеление разномастных блестящих тел — чем-то они напоминали пиратские сундуки, наполненные золотыми цепочками, монетами и украшениями из драгоценных металлов.

Он взглянул вниз. В нескольких сантиметрах от его кроссовки свернулась небольшая, медного цвета, гремучая змея. Ее хвост был отставлен в сторону и качался, издавая характерные звуки — цкк, цкк. Хилли инстинктивно отшатнулся и тут краем глаза увидел еще одну змею, бесшумно изгибающуюся в соседней корзине, — когда ее голова стукнулась о борт, она так злобно зашипела и так хлестнула хвостом о деревянные прутья, что Хилли отпрыгнул в сторону. Правда, он сразу же натолкнулся на другую корзину, встретившую его дружным, хоть и разноголосым шипением.

Харриет тем временем деловито тащила за собой к двери самую высокую корзину. Она остановилась, чтобы убрать волосы со лба.

— Я хочу вот эту, — сказала она, — помоги мне, пожалуйста.

Хилли чуть не стало дурно. До этой минуты он не очень-то верил в историю со змеями, но сейчас почувствовал, как по телу разливается адреналин, пощипывает за пальцы, застилает глаза ужасом и восторгом.

— Хватай за ту ручку, — сквозь зубы пробормотала Харриет, — надо спустить ее с лестницы.

— Господи, как мы потащим по улице такую корзину?

— Неважно, просто помоги мне, понятно?

Сквозь прозрачную сетку Хилли увидел обитательницу корзины — королевская осанка кобры, ее величественное, безразличное, равнодушно-жесткое покачивание поразило его. Голова очередной раз наполнилась воздухом и стала пустой, как воздушный шарик. «Этого не может быть, — промелькнуло у него в мозгу, — наверное, это просто сон». В течение многих лет после этого случая он будет просыпаться от одного и того же кошмарного сна, наполненного разномастным шипением и запахом тухлой рыбы.

Дети с трудом подтащили корзину к задней двери и, отперев задвижку, положили боком и понесли вниз по лестнице. Потерявшая равновесие кобра с негодованием билась и шипела внутри.

На улице уже совсем стемнело. Зажглись фонари, а около парадной двери загорелась одинокая лампочка. Харриет и Хилли недолго думая осторожно опустили корзину на землю и закатили ее под крыльцо.

Становилось прохладно. Голые руки Харриет покрылись гусиной кожей. Где-то сверху раздался хлопок — видимо, стучало на ветру открытое окно ванной.

— Подожди-ка, я сейчас, — сказал Хилли. Он бросился на второй этаж, вбежал в ванную и дрожащими руками попытался закрыть окно. Рама застряла и никак не желала опускаться. Дверь ванной с треском захлопнулась, и он чуть было опять не обмочился со страху. «Быстрее, ну быстрее же!» — умолял он себя, но непослушные пальцы не желали двигаться быстрее, бессмысленно скользили по дереву рамы, словно принадлежали вовсе не ему.

Снизу раздался негромкий задушенный вскрик Харриет, полный такого отчаяния, что Хилли похолодел.

— Харриет? — И тут он услышал шуршание шин, катившихся по гравию дорожки. В окне показались желтые лучи — яркие фары осветили стену дома. Позже, когда Хилли вспоминал эту ночь, он почему-то отчетливее всего представлял именно эту картину: прямые лучи фар освещают сорняки, головки медуницы, лимонной травы, узорчатые листья сорго качаются, будто ослепленные неожиданно ярким светом.

Он не успел ничего сделать, как двигатель машины выключился, фары погасли. Закрылась дверь — хлоп! Потом еще одна. А затем послышались шаги, как показалось Хилли, по меньшей мере дюжины здоровенных сапог.

Что делать? Бежать? Поздно, его засекут на лестнице. Он выскочил в комнату — карточный столик, складные стулья, маленький холодильник — где спрятаться? Он бросился в змеиную комнату, по дороге задев коленом две корзины, немедленно ответившие злобным шипением. Господи, что же теперь делать? Хлопнула входная дверь («А я хоть закрыл ее?» — в ужасе подумал Хилли), затем последовало самое долгое в его жизни молчание.

— Ну что ты там копаешься? — спросил надтреснутый раздраженный голос. — Не захлопывается, что ли?

В соседней комнате вспыхнул свет. В освещенном прямоугольнике дверного проема стала видна обстановка, и Хилли понял, что ему нет спасения. Кроме корзин со змеями, в задней комнате почти ничего не было — только ящик с инструментами, разбросанные по полу газеты, плакат на стене («С Божьей помощью восстановим Протестантскую веру в наших сердцах») да еще широкое, набитое бобами кресло в противоположном углу. На цыпочках Хилли подкрался к креслу и юркнул за него.

— Порядок! — Щелкнул замок, дверь снова захлопнулась. Хилли инстинктивно рухнул на колени и забрался под кресло, свернувшись калачиком и стараясь уменьшиться до размеров горошины.

Под креслом было темно и душно, теперь ему уже не были слышны голоса, только монотонное бу-бу-бу, доносящееся откуда-то издалека. Вдруг, к еще большему ужасу, в комнате вспыхнул свет.

О чем они там болтают? А вдруг у него нога торчит из-под кресла? Ему потребовалось собрать все силы, чтобы не заорать и не выскочить навстречу своей смерти. Открыв глаза, он обнаружил, что смотрит в пару немигающих змеиных глаз, качающихся на одном уровне с его. В корзине, что стояла рядом с креслом, было проделано небольшое окошко, затянутое сеткой, с защелкой наверху. В это окошко были видны четыре или пять змей, а одна маленькая любопытная змейка рассматривала Хилли, видимо, оценивая его на вкус. Хилли в ужасе закрыл глаза и снова погрузился в полную темноту.

Пол задрожал — кто-то вошел в комнату. Шаги замерли, затем послышались опять, совсем близко от Хилли. Последовало невнятное бормотание, потом одна пара ног вроде бы прошла к окну, постояла немного и вернулась обратно. Сколько всего было в комнате человек, Хилли не мог сказать, звуки разговора наплывали, становились то громче, то тише, искаженные, булькающие, как в той игре, которой они с Харриет развлекались в бассейне, — опускали голову в воду и пытались что-то сказать, а потом, хохоча, угадывали, что было сказано. В то же время до него донесся какой-то странный звук — чирк, чирк, такой слабый, что сначала ему показалось, что у него просто звенит в ушах. Он опять открыл глаза. В окошке напротив что-то происходило — он видел грязно-белый змеиный живот, совершающий ритмичные движения подобно автомобильному дворнику — чирк, чирк, чирк… Что она делает? Хилли с болезненным любопытством уставился на рептилию. Только через несколько секунд он понял, что змея таким образом чешет живот о прутья решетки — видимо, ивовые прутья корзины были слишком грубы для этого.

Хилли снова закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Как ему отсюда выбраться? Неужели придется провести под креслом всю ночь? У него уже начали затекать ноги, левую руку периодически пронзала боль. Задняя дверь блокирована, парадная заперта на замок. Окно в ванной? Возможно, если он сумеет до него добраться. В конце концов, он может спрыгнуть вниз или съехать по трубе — ему пришлось столько лазать по деревьям, что он не боялся таких спусков.

Тут в первый раз он вспомнил про Харриет. Что с ней? Он попытался представить себя на ее месте. Побежала ли она за помощью? Конечно, практически во всех случаях он скорее бы умер, чем впутал в свои дела отца, но в данных обстоятельствах страх перед отцом померк. Отец Хилли был невысокого роста, с небольшим животом и лысеющей головой, но годы, проведенные в ректорском кресле, придали ему такой авторитетный, даже величественный вид, что Хилли часто видел, как перед ним пасовали гораздо более крупные мужчины.

Харриет? Он представил себе белый телефонный аппарат в родительской спальне. Если бы отец знал, что происходит, он пришел бы сюда, вытащил за ухо Хилли из-под кресла и повел к машине, — порка и лекция о поведении были бы неизбежны, но по сравнению с ужасом его нынешнего положения это было ничто.

Как затекла шея, уже и головой не двинуть! А почему он решил, что Харриет жива? Он слышал ее крик, они могли задушить ее и бросить под крыльцо, возле корзины с коброй. Так что никто не знает, что я здесь… Все, больше так лежать невозможно, огненные уколы охватили уже все тело. Он тихонько выпрямил ноги, каждую секунду ожидая, что его схватит жуткий проповедник или его помощник. Однако ничего не произошло, и Хилли осторожно высвободил голову из-под кресла и тихонько осмотрелся. Корзины все также поблескивали в темноте. Из соседней комнаты через дверной проем на пол падал прямоугольник золотистого света.

Грубый голос сказал:

— Мне насрать на Иисуса, а на закон и подавно. — Неожиданно гигантская тень заслонила проем. Хилли нырнул обратно за кресло.

Еще один голос произнес капризно:

— Эти рептилии не имеют ничего общего с Богом. Мерзость, и больше ничего.

От двери донесся странный, высокий звук, то ли смех, то ли кашель, и Хилли замер — Фариш Ратклифф!

— Я скажу тебе, что надо сделать, — к облегчению Хилли, огромная тень отодвинулась от проема. Послышался стук, как будто кто-то открывал дверцу кухонного шкафчика. — Если они тебе так надоели, вывези их в лес и пристрели к чертям собачьим. Или сожги их, или выброси в воду, мне чихать.

Последовало напряженное молчание. Потом еще один голос, тоже мужской, но моложе, сказал:

— Змеи умеют плавать.

— Если в корзины камней накидать, никуда они не поплывут! — Раздался хруст, будто Фариш вгрызся во что-то. Он продолжал, громко жуя: — Слушай, Юджин, если не хочешь с ними возиться, давай я их всех сам пристрелю. Мой кольт всегда при мне. Спорю на десять баксов, что не промахнусь ни разу.

«Господи Иисусе!» — Хилли в панике огляделся. У него с собой пистолет! Да он застрелит Хилли, как только увидит его. Где же Харриет? Кто-нибудь, помогите!

Взгляд Хилли упал на корзину. Он протянул дрожащую руку и открыл защелку сетки, закрывающей боковое окошко.

«Так, это их немного задержит», — подумал он, перекатываясь назад за кресло. Одна из змей бросилась на него, как только он протянул руку, и забрызгала ядом ладонь, но не укусила. Хилли тщательно вытер мокрую кисть о шорты, пытаясь вспомнить, были ли у него на этой руке свежие порезы или царапины.

Какое-то время змеи лежали, не особо шевелясь, видимо, еще не понимая, что путь к свободе открыт. Потом самая юркая змейка высунула голову в образовавшуюся дыру и быстро выскользнула наружу. Это послужило сигналом остальным змеям, — наваливаясь друг на друга, они дружно полезли в дыру и сразу же расползлись по всей комнате.

Мокрый от пота Хилли встал на четвереньки и, стараясь не производить шума, пополз в противоположный угол, который находился рядом с дверью. Для этого ему пришлось пересечь освещенный дверной проем. Боясь поднять голову, чтобы не привлечь внимания расположившихся на кухне мужчин лишним движением, он дополз до угла и в изнеможении привалился к стене. Что он будет делать, если кто-нибудь из них решит опять зайти в комнату и включить свет? Тогда его обнаружат сразу же…

Неужели он действительно выпустил змей? С его наблюдательного пункта были видны две змеи — обе неподвижно лежали на полу, еще одна, энергично виляя по полу, устремилась к свету. Мгновение назад план казался хорошим, теперь же Хилли в очередной раз обмер: а вдруг они поползут к нему? Он произнес про себя быструю молитву: «Пожалуйста, милый Боже, сделай так, чтобы они ко мне не приближались…» Окрасом змеи были похожи на гадюк, только поярче, а у той, что так нагло направлялась в соседнюю комнату, на хвосте виднелись характерные ромбы гремучки.

А где же остальные? Хилли нервно огляделся, но в темноте нельзя было ничего разобрать. Так, что теперь? Надо как-то пробраться в ванную, — из окна этой комнаты не спрыгнуть, он переполошит всех, пока будет поднимать присохшие рамы. Хилли сел на корточки и стал ждать.

Когда фары осветили подъезд к дому, Харриет, не думая, юркнула под крыльцо, прямо к корзине с коброй. Кобра злобно стеганула корзину хвостом. В нескольких сантиметрах от лица девочки прокатились колеса, от порыва ветра пригнулась выгоревшая трава.

Харриет лежала лицом в пыли, явственно ощущая где-то поблизости сильный, тошнотворный запах разлагающейся плоти. Все дома в Александрии строились на сваях из опасения наводнений, поэтому под ними оставалось свободное пространство, но высота фундамента была не более тридцати сантиметров, поэтому пошевелиться Харриет не могла.

Кобра, которой совсем не понравилось, что ее переворачивают с боку на бок, всем телом билась о прутья корзины — жуткие, мощные удары, которые Харриет хорошо чувствовала сквозь ивовые прутья. Но больше всего Харриет угнетала не близость кобры и даже не мерзкий запах, а пыль, которая уже залезла ей и в нос и в уши, — все тело немилосердно чесалось. Она зажала нос и рот ладонями, стараясь не чихнуть. Красноватый свет от задних фар проникал под дом, освещая высохшие загогулины, оставленные в пыли дождевыми червями, и холмики песчаных муравейников.

Затем свет погас, хлопнула дверца машины. Чей-то голос произнес:

— … вот от чего загорелся тот бронетранспортер! Хорошо, — сказал я ему, — а они велели мне лечь лицом прямо в грязь, — я буду честен с вами, сэр, можете меня арестовать прямо сейчас, да только вот на того придурка у вас зуб должен быть побольше… Ха! Посмотрели бы вы, с какой скоростью он побежал.

— А что ему оставалось делать?

— Верно, больше нечего. — Неприятный смех.

Мимо нее протопали ноги, поднялись на крыльцо. На щиколотку опустился комар, осторожно потыкался хоботком — не чувствуя сопротивления, впился в ногу. Харриет задрожала, но поборола искушение прихлопнуть его. Еще один укусил за икру. Огненные муравьи? Этого еще не хватало!

— Ну и вот, — продолжал удаляющийся голос, — когда он пришел домой, его уже ждали все и уж поверь мне, выколотили из него всю правду…

Голоса стихли, но Харриет еще какое-то время продолжала лежать на боку, совершенно парализованная страхом. А если они ее увидели и попытаются вытащить? Тогда ей придется уползти вглубь, под самый дом. Огненные муравьи — самые невинные обитатели этого сумрачного места, здесь строят свои гнезда осы, плетут паутины жуткие пауки, живут скунсы, всевозможные грызуны и ящерицы всех сортов, сюда приходят умирать больные кошки и страдающие бешенством опоссумы! А совсем недавно Сэм Бебус, негр с соседней улицы, нашел под своим фундаментом человеческий череп.

Появилась луна, осветив двор серебристым светом. Было тихо, и Харриет тихонько приподнялась на локтях, подползла к дорожке и высунулась из-под крыльца.

— Хилли? — прошептала она. Во дворе стояла мертвая тишина, только сорняки чуть качали своими метелками по обеим сторонам дорожки. В самом ее начале возвышалась громада грузовика.

Харриет издала тихий свист, потом опять прислушалась. В конце концов она выбралась из-под крыльца и поднялась на ноги. Стряхнув с себя муравьев, она вытерла о шорты грязные, пыльные руки и заглянула за угол, рассчитывая увидеть хоть какие-то признаки жизни. Пусто. В первый раз ей пришло в голову, что она не видела, чтобы Хилли спускался вниз по лестнице. Скорее всего, он помчался домой и бросил ее здесь, презрительно подумала Харриет. Она вышла на лужайку и посмотрела на окна второго этажа — в двух окнах горел свет, окно ванной все еще было приоткрыто.

Харриет собрала волю в кулак, пробежала по ярко освещенной улице и бросилась под иву, где они спрятали велосипеды. Под низко висящими ветвями лежали два велосипеда, точно так же, как они их оставили.

На минуту она совсем растерялась. Что это значит — Хилли остался наверху? Она шагнула в тень под ивой и опустилась на колени. Хилли не мог уйти без велосипеда — он носился с ним как с писаной торбой, к тому же это был дорогой велик, не чета ее развалюхе. Схватившись за голову, она несколько минут смотрела на велосипеды, затем выглянула наружу. Теперь ей все стало ясно: Хилли остался в квартире, он был заперт в ловушке, и самостоятельно ему оттуда не выйти. Надо идти за помощью, но времени нет — они могут его обнаружить в любую минуту. Харриет сосредоточенно подумала еще несколько мгновений, потом сорвалась и помчалась в другой двор, под тень инжира. Там кто-то разбил клумбу — несколько неряшливых растений сиротливо ютились в окружении белых камней.

Харриет бросилась на колени и стала вытаскивать один из камней. Невозможно, камни были скреплены друг с другом цементным раствором. Несколько минут она вслепую шарила по земле под пеной зеленых листьев, пока ее пальцы не наткнулись на гладкий кусок бетона. Обеими руками она подтащила его к себе, с трудом подняла. За соседним окном разгавкалась собака, сонный женский голос недовольно сказал: «Панчо! Ты замолчишь или нет, придурок ты этакий?»

Прижимая к животу обломок бетона, Харриет побежала назад. Теперь она заметила, что на дорожке стоят два грузовика. Судя по номерам, один из них был местный, из Александрии, а у другого были номера штата Кентукки. Она зашла сзади, размахнулась и стукнула по фаре.

Хлоп! С тихим звоном фара разлетелась на мелкие брызги. Харриет обошла грузовик. Бить фары оказалось легче, чем она думала. Хлоп! Хлоп! Покончив с первым грузовиком, она перешла ко второму. Харриет старалась не шуметь, чтобы не разбудить соседей из дома напротив.

Собрав самые большие осколки, она тщательно и крепко засунула их острыми концами в углубления протектора задних колес. Затем отступила на несколько шагов, размахнулась и со всей силой запустила бетонным осколком в переднее стекло грузовика.

Стекло разлетелось с треском, который прозвучал в ночной тишине, как выстрел. На другой стороне улицы загорелось окно и еще одно, но Харриет уже летела вверх по лестнице.

— Что там случилось?

Тишина. Потом, к ужасу Хилли, в его комнате вспыхнула стоваттная лампочка. Ослепленный, он скорчился в углу, но тут кто-то выругался и снова выключил свет. Тяжелая, угловатая фигура выступила из-за двери, приблизилась к окну. Хилли перестал дышать. Всего в нескольких метрах от него Фариш Ратклифф неподвижно стоял у окна, расставив ноги, высоко подняв голову, грузный, но собранный, как медведь перед нападением.

В соседней комнате скрипнула дверь.

— Фарш? — сказал мужской голос. Потом, к своему изумлению, Хилли услышал детский голосок, высокий, гнусавый, взволнованный.

Прямо над его ухом Фариш рявкнул:

— Это еще кто?

Последовала какая-то возня. Фариш повернулся и с преувеличенным вздохом ринулся в освещенную комнату, будто желая кого-то придушить.

Один из мужчин прокашлялся и сказал:

— Фариш, вот гляди…

— Там… внизу… дяденьки, смотрите… — Этот новый детский голос от волнения повизгивал, и в нем было что-то знакомое… Харриет!

— Фарш, она говорит, грузовик..

— Он, ей-же-богу, окна повыбил, — продолжал пищать голос. — Вы его еще поймаете…

Фариш рыкнул так, что стены задрожали, но Харриет упрямо продолжала:

— Поспешите, он не мог далеко уйти…

— Черт меня подери! — крикнул кто-то снаружи.

Под окнами раздался мощный поток ругательств и выкриков. Хилли, дрожа, выглянул из-за двери. Несколько мгновений он прислушивался и был настолько поглощен этим, что не заметил маленького гремучника, свернувшегося в кольцо в полуметре от него.

— Харриет? — прошептал он. Вернее, попытался, поскольку голоса у него не было. В горле пересохло так, будто он не пил несколько дней. В комнате никого не осталось — два стула лежали перевернутые; видно, обитатели уходили в спешке. Дверь на лестницу была приоткрыта. Хилли краем глаза успел заметить еще одну змею, которая лежала рядом с батареей, но ему было уже не до них. Не теряя ни секунды, он рванул через кухню к задней двери.

Проповедник наклонился над Харриет, обхватил ее плечи и застыл, словно в ожидании поезда. Харриет не видела обожженную сторону его лица, но даже в его профиле было что-то неприятное, так как у него была странная привычка время от времени просовывать язык между губами и тихонько дуть в них. Она постаралась отодвинуться от него как можно дальше и отвернулась, завесившись волосами, чтобы он не мог как следует разглядеть ее. Ей очень хотелось убежать, но проповедник потащился за ней следом, и она испугалась, что он будет ее преследовать. Там, наверху, ей не надо было даже притворяться испуганной, когда братья навалились на нее — огромные, страшные, загорелые до черноты, все в шрамах и татуировках, со своими безумными бледно-голубыми глазами. Самый страшный — огромный, бородатый, с белым глазом, прямо как у Старого Пью из «Острова сокровищ» — ударил кулаком по дверной раме и так длинно и сочно выругался, что Харриет в ужасе отпрянула. Теперь он методично давил каблуками остатки разбитых фар. Он был чем-то похож на Короля Льва, только это был очень злой лев.

— Что, они приехали в машине? — спрашивал проповедник, поворачиваясь, чтобы получше рассмотреть ее.

Харриет, не поднимая глаз, молча покачала головой. Из соседнего дома вышла пожилая дама с чихуа-хуа под мышкой, худющая, в ночной рубашке без рукавов и шлепанцах на босу ногу, и остановилась посмотреть, что происходит. Чихуа-хуа все еще злобно тявкал, глядя на Харриет, и пытался вырваться из рук хозяйки.

— Он был белый? — спросил проповедник. Он надел кожаный жилет поверх белой рубашки, его седеющие волосы были собраны в тяжелый конский хвост. — Ты уверена?

Харриет застенчиво кивнула и как бы в приступе робости натянула еще один локон себе на глаза.

— А ты что так поздно бегаешь по улицам? Ты была на площади, верно?

Харриет отрицательно покачала головой и бросила быстрый взгляд на дом — из-за поворота показался Хилли, белый как мел, с выпученными глазами. Он мчался так быстро, что не заметил, как врезался прямо в огромного бородача Фариша. Хилли издал придушенный вопль, но бородач просто отшвырнул его в сторону как котенка и протопал назад в квартиру. Он тряс головой и разговаривал сам с собой короткими, рублеными фразами типа «даже и не пытайся, приятель… не надо, а то хуже будет», — словно перед ним шло какое-то мелкое существо с полметра ростом, с которым он вел разговор. Пару раз он останавливался и с силой ударял по воздуху, словно отгоняя нечистую силу.

Хилли исчез. Харриет глубоко вздохнула и приготовилась бежать, как вдруг на нее упала еще одна тень.

— Ты кто такая?

Харриет вздрогнула и подняла глаза — прямо над ней стоял Дэнни Ратклифф.

— Где ты была, когда он бил стекла? Откуда ты взялась? Ты видел, откуда она пришла? — спросил он брата.

Харриет ошарашенно глядела на него. Вдруг ноздри Дэнни раздулись от удивления, и она поняла, что отвращение было слишком явно написано на ее лице.

— Не смей так смотреть на меня! — крикнул он. Вблизи он показался ей очень худым, его лицо с волчьим оскалом было почти черным от загара, глаза под тяжелыми веками смотрели подозрительно и зло. — Что это с тобой?

Проповедник казался взволнованным — он несколько раз нервно оглядел улицу, потом засунул руки под мышки.

— Не бойся, — сказал он. — Мы тебя не укусим.

Харриет не могла не заметить татуировку на его руке — какие-то двигающиеся тела — и про себя удивилась: что могла означать странная картинка?

— Ты что, боишься? — спросил ее проповедник. — Боишься моего лица, да? — голос его звучал довольно доброжелательно, но он вдруг схватил Харриет за плечи, наклонился и приблизил свое лицо почти вплотную к ее носу. Она невольно отшатнулась, не столько из-за ужасного ожога, сколько из-за того, как больно он сжал ее плечи. Из-за гладкого, без ресниц, века на нее глядел голубой глаз, блестящий, как осколок цветного стекла. Проповедник быстро выбросил вперед одну руку, как будто для удара, и, когда Харриет вздрогнула и отшатнулась, на его лице появилась торжествующая усмешка.

— Так-так-так… — сказал он, легонько погладив ее по щеке, и неожиданно вытащил откуда-то искореженную пластинку жвачки и протянул ей.

— Ну что молчишь, язык проглотила? — Дэнни Ратклифф тоже наклонился над ней. — Минуту назад ты так бойко болтала своим языком. И куда же делся тот негодяй, а? Как-то слишком быстро он смылся, ты не находишь?

Харриет украдкой взглянула на его лицо. Он тоже оглядывал улицу, но не нервно, как проповедник, а скорее как хулиган на детской площадке, уже наметивший себе жертву и теперь оглядывающийся, чтобы удостовериться, что учитель не смотрит в его сторону.

— Хочешь? — спросил проповедник, протягивая ей замусоленную жвачку.

— Нет, большое спасибо, — механически сказала Харриет, и чуть не прикусила язык, поскольку голова Дэнни дернулась как от удара.

— Что ты вообще тут делаешь? — спросил он, наступая на нее. — Как тебя зовут?

— Мэри… — прошептала Харриет. Ее сердце стучало. Ну и дура же она, надо же такое придумать — «большое спасибо»! Она, конечно, достаточно грязна, но кого она собирается обмануть со своим академическим акцентом?

— Как? Не слышу! — Дэнни приставил ладонь к уху. — А ну говори громче.

— Мэри!

— Ах, Мэри! — На нем были сапоги на толстенной подошве и с множеством пряжек. — Ты чья?

— Джонс… то есть Джонсон, — слабым голосом сказала Харриет. «Бог ты мой, неужели не могла придумать лучше?»

— Это какие Джонсоны? — заинтересовался проповедник.

— Странно, а мне кажется, ты из выводка Одума. — Дэнни задумчиво жевал щеку, левая сторона его лица подергивалась. — А я ведь видел тебя у «Пул-Холла», да? А здесь ты что делаешь?

— Мама… — Харриет решила сделать еще одну попытку. — Моя мама, она не… — Она увидела, что глаза Дэнни прикованы к дорогим кроссовкам, которые ей купила Эдди. — … она не разрешает мне туда ходить…

— Кто твоя мама?

— У Одума жена умерла, — сказал проповедник и перекрестился.

— А я не тебя спрашиваю, а ее, — огрызнулся Дэнни и опять уставился на Харриет. — Смотри сам, Джин, глаза-то у нее какого цвета?

Проповедник тоже нагнулся и заглянул ей в лицо.

— Будь я проклят! Зеленые! Где ты взяла зеленые глаза, малышка?

— А чего она смотрит на меня? Уставилась, как кошка. Ты что, маленькая дрянь, не в своем уме?

Собака продолжала тявкать, а где-то вдалеке Харриет услышала отдаленный звук полицейской сирены. Мужчины тоже услышали его и тревожно переглянулись, но в этот момент из квартиры донесся ужасающий вопль. Дэнни бросился к лестнице. Юджин прижал руку к губам и обернулся, и сразу же за спиной раздались торопливые шаги — девчонка убегала прочь со всех ног.

— Эй, — слабо крикнул он, — стой! — Он хотел догнать ее, но тут оконная рама с треском поднялась и из окна вылетела змея, сверкая в темноте ночи белым брюхом.

Юджин в ужасе отскочил. Хотя змея была раздавлена и голова ее представляла собой кровавое месиво, она продолжала биться в конвульсиях на газоне.

— Это неправильно! — услышал Юджин голос Лойяла. Молодой священник подошел ближе, глядя на мертвую змею. Больше он не успел ничего сказать — Фариш вырвался из дома, бросился к нему и, не сказав ни слова, изо всех сил ударил его по зубам. От удара Лойял отлетел на несколько метров, но сумел удержаться на ногах.

— На кого ты работаешь? — прорычал Фариш.