Маленький друг Тартт Донна

Слезы подступили к глазам Харриет. Она с размаху шлепнулась на кровать.

Тэт аж подскочила от испуга и открыла глаза.

— Господи помилуй! Харриет? — дрожащими руками она нащупала очки. — Что случилось? Где твой дружок?

— Он пошел домой. Тэтти, ты меня любишь?

— Что произошло? Детка, который сейчас час? — Тэт, прищурившись, взглянула на часы. — Ты что, плачешь? — Она протянула руку и пощупала лоб Харриет, но он был холодный и влажный от пота. — Да что же с тобой такое?

— Можно, я останусь на ночь?

Сердце Тэт упало:

— Деточка, ты же видишь, бедная Тэтти и так полужива от этой аллергии… Ну скажи мне, что все-таки приключилось? Тебя кто-то обидел?

— Позволь мне остаться, я буду вести себя очень тихо…

— Дорогая, дорогая моя, ты же знаешь, я всегда тебе рада, но понимаешь..

— Ну почему ни ты, ни Либби, никто не хочет, чтобы я оставалась на ночь?

Тэтти тяжело вздохнула. Все-таки дети — ужасная головная боль, как хорошо, что у нее нет своих.

— Харриет, ну-ка успокойся, давай возьмем календарь и выберем день на следующей неделе, я к тому времени уже приду в себя…

Она замолчала. Девочка плакала, вытирая слезы грязным рукавом футболки.

— Ну ладно, — сказала Тэт бодрым голосом, — пойдем-ка умоемся, и тебе сразу станет легче. Давай, давай, Харриет, вставай и пошли со мной.

Она взяла племянницу за грязную ладошку и повела вниз, в ванную, где открыла оба крана и вручила ей кусок розового туалетного мыла.

— Вот, милочка, вымой лицо и руки… Нет, сначала руки. А теперь побрызгай себе в лицо холодной водой, ну вот, тебе уже лучше?

Она намочила водой полотенце и деловито вытерла щеки Харриет.

— А теперь возьми полотенце и протри себе шею и под мышками, хорошо?

Харриет машинально мазнула себя полотенцем по шее, потом задрала футболку и провела прохладной тряпкой по рукам и груди.

— Нет, не так, неужели Ида ничему вас не учит? Она хотя бы следит за тем, чтобы ты мылась каждый день?

— Да, мэм, — безнадежным голосом пробормотала Харриет.

— Тогда почему же ты такая грязная? Ты что, не принимаешь ванну ежедневно?

— Да, мэм.

— А она проверяет, мокрое мыло или нет после вашей ванны? Можно целый час сидеть в горячей воде, но чище не станешь, если не намылишься. Ида Рью прекрасно знает, что…

— Ну почему все только и делают, что ругают Иду Рью?

— Никто ее не ругает, деточка, да только, пожалуй, мне самой придется с ней поговорить. Она не сделала ничего дурного, не волнуйся, но у цветных, знаешь ли, другие взгляды на многие вопросы… О нет, Харриет, — воскликнула Тэт, закатывая глаза, — только не начинай все сызнова!

Юджин вышел из трейлера вместе с Лойялом, и теперь они стояли бок о бок, глядя в сторону леса. Лойял поглядел в небо, потянулся и медленно направился к своему грузовику. Казалось, он был в полной гармонии как с природой, так и с самим собой. У Юджина же руки начинали трястись, стоило ему подумать о том, что им предстоит сделать вечером. Проходя мимо грузовика Лойяла, он машинально взглянул на себя в зеркало заднего вида, провел рукой по волосам, забранным сзади в хвост, и потер небритые щеки. Вчера они с Лойялом пытались провести церковную службу на отдаленной ферме, и кончилось все это довольно плачевно. Ни одна чертова змея так и не вылезла из корзины, собравшиеся фермеры и их угрюмые рабочие какое-то время из любопытства молча стояли вокруг, но потом в них полетели пробки от бутылок и осколки гравия, а в конце концов народ и вовсе разошелся. Никто не дал ни цента, да и за что им было платить? Представления люди не увидели, только время потеряли. Сегодня, по словам проповедника, их ожидал более теплый прием, да только где? На «Горячем источнике», у черта на куличках, вот где. Юджина совершенно не интересовал «Горячий источник», это была не его территория. Через пару дней они хотели устроить показательные выступления у себя на центральной площади, да только и там на большую толпу рассчитывать не приходилось — игры со змеями в их штате были запрещены законом.

А Лойялу все было по барабану. «Я здесь для того, чтобы исполнять Божью волю, — спокойно говорил он. — А Божья воля состоит в том, чтобы побеждать Смерть». Прошлым вечером его совершенно не смутили издевательские выкрики фермеров, но Юджин не знал куда деваться от стыда и с трепетом ждал повторного сеанса публичного унижения.

Они стояли рядом с грузовиком Лойяла — повешенная в открытом проеме кузова холщовая занавеска закрывала от глаз корзины со змеями, но характерный запах скрыть было невозможно. На бампере большими наклонными буквами было написано: ЭТОТ МИР НЕ МОЙ ДОМ! К счастью, Кертис смотрел телевизор в трейлере, иначе от него не так просто было бы отделаться. Они уже собирались залезть в грузовик, как дверь трейлера со скрипом распахнулась, и на пороге появилась Гам. Она на секунду замерла, потом заковыляла в их направлении.

— Доброго вам вечера, мэм, — вежливо сказал Лойял.

Юджин отвернулся. Последние дни он боролся с приступами острой ненависти к бабке, и ему приходилось все чаще напоминать себе, что она всего лишь старуха, к тому же еще и смертельно больная. В голове его промелькнула картинка из глубокого детства — они с Фаришем еще совсем малыши, а отец выволакивает их из трейлера наружу, как будто для порки. Лицо у отца красное, будто свекла, но вдруг Юджин понимает, что отец вовсе не сердится, наоборот, он рыдает. «Господь всемогущий, я в себя не могу прийти, с тех пор как услышал этот приговор... Господи, сжалься и защити ее. О, нашей Гам недолго осталось быть с нами — врачи сказали, больше месяца не протянет. Кто же знал, что у ней все кости изъедены распроклятым раком». 

Это было более двадцати лет назад. Еще четверо братьев успели родиться, вырасти, сесть в тюрьму или получить пособие по инвалидности; его отец, мать, дядя и мертворожденная сестренка давно лежали в земле, но Гам коптила небо, как и прежде. Доктора и сейчас примерно раз в полгода ставили ей смертельные диагнозы — то цирроз печени, то разрыв селезенки, то открывали очередной рак очередного органа. Сколько одних этих раков у нее было! Наверное, ее кости были уже совсем источены и стали черные, пористые, как куриные, которые бросили в костер. Юджину иногда казалось, что, если бы кому-нибудь пришло в голову разрезать Гам, внутри у нее не было бы даже крови — только ядовитая губчатая масса.

— Мэм, вы позволите задать вам вопрос? — продолжал Лойял. — Как получилось, что все зовут вас Гам?

— Да никто этого вспомнить не может, просто имя прилипло к ней, и все тут, — хохотнул Фариш, выходя из своей таксидермической лаборатории. Он подошел в старухе сзади, обнял ее, поцеловал в жидкие седые волосы на макушке и слегка пощекотал за бока.

— А ну прекрати! — с деланой строгостью прикрикнула на него Гам. Она считала неприличным любое проявление чувств на людях, хотя по блеску глаз было видно, как ей приятна ласка внука.

Проповедник с подозрением заглянул в открытую дверь лаборатории Фариша. В ней не было окон; освещенная голой лампочкой, она производила жуткое впечатление — по стенам были развешаны и расставлены чучела всевозможных сортов и видов. На верхней полке распластал крылья молодой ястреб, будто готовый спикировать на голову вошедшему, внизу стояли чучела кошек, лисиц, птиц и рептилий, на столе лежала белая цапля, зияя темным вспоротым брюхом. Перепачканные кровью и химикатами полки были заставлены всевозможными банками, бутылями, емкостями, наполненными разными, неприятного вида, жидкостями. Центр комнаты занимал невероятно сложный на вид агрегат — сплетение медных трубок с резиновыми насадками и переходниками, подсоединенными к вакуумным насосам, горелкам и старым водопроводным кранам. Банки с россыпью стеклянных глаз разного цвета и размера и заспиртованные эмбрионы мелких животных придавали комнате сходство с лабораторией доктора Франкенштейна.

— Давай, брат, заходи, — приветственно прорычал Фариш, махнув Лойялу рукой. Юджин нервно последовал за проповедником внутрь лаборатории. Возможно, его гостю было не привыкать общаться с придурками вроде Фариша — Долфус мог ему еще пару очков вперед дать, — но Юджин так хорошо знал цену приветливости брата, что ему сразу стало тревожно.

— Эй, Лойял, вот что я тебе скажу! Мне тут на днях принесли гремучку — я такой огромной в жизни не видел. Черт, жаль, я уже отдал чучело, а то бы я тебе его показал…

Юджин бочком пробрался в комнату и встал за спиной проповедника. Впервые он посмотрел на лабораторию чужими глазами и передернулся от отвращения при виде десятка чучел котят, мышей и кроликов, и в особенности от дохлой цапли с закатившимися белыми глазами, которая к тому же начала уже заметно вонять. «Это нужно ему для работы», — пробормотал он неуверенно, заметив, что Лойял внимательно рассматривает батарею бутылок из-под виски, выстроившуюся у стены.

— Господь учит нас любить земное царство и его обитателей, — медленно проговорил проповедник. — Наш долг — направлять и защищать их. Простите меня, но я не уверен, что мы имеем право набивать их трупы соломой и выставлять на всеобщее обозрение.

— Ну не знаю, — протянул Фариш с небрежной издевкой. — Может, вы и правы, господин проповедник, да только сдается мне, вы так же быстро разделались с куриной ногой, как и братишка Юджин. — К ужасу Юджина, он демонстративно наклонился и через свернутую долларовую купюру втянул носом со стола белый порошок.

— А это что? — спросил Лойял.

— Лекарство от головной боли.

— Наш Фариш — инвалид, — вступил со своего места Дэнни и хихикнул.

— Помилуй Бог, — обратился Лойял к Гам, которая к этому моменту тоже доползла до лаборатории и теперь стояла на пороге. — Воистину, мэм, Господь подвергает вашу семью горестным испытаниям.

Фариш вскинулся — он вовсе не желал, чтобы его недуги приравнивались к дебильному состоянию Кертиса, но Гам благодарно схватила Лойяла за рукав.

— Ты прав, мой мальчик, — залепетала она, трагически качая головой. — Уж как я мучаюсь с этим раком, никто и представить не сможет, а еще и артрит, и диабет, а теперь вон и селезенка увеличена… А вот здесь, посмотри, — он показала на черное пятно у себя на шее величиной с четвертак, — вот как раз тут доктора поставили катетер бедной Гам…

— Так когда начинается ваше змеиное представление? — бодро вмешался Дэнни, успевший принять свою дозу «лекарства от головной боли».

— Скоро начнется, — проворчал Юджин. — Нам пора, — обратился он к Лойялу, — пошли давай.

— А еще, — продолжала Гам, не отпуская рукава Лойяла, — они запустили в мои вены, ну, как его? Шарик такой, чтобы он чистил кровь, а потом…

— Гам, нам пора идти.

Гам фыркнула и с сожалением отпустила свою жертву — не часто ей удавалось найти такого благодарного слушателя.

Харриет ушла от Тэтти пешком. Ей совсем не хотелось возвращаться домой, поэтому она прошагала до самой Мейн-стрит, в тысячный раз рассматривая особняки бывшей знати, стоявшие за обвитыми глицинией высокими заборами, — каждый из них был построен на свой лад и не похож на другой. Казалось, здесь можно найти образчики чуть ли не всех архитектурных стилей на свете — классический, готический, ампир, рококо, итальянский, викторианский, — какого только не было.

На улице постепенно темнело. Вот мимо проплыл светлячок, мигнул зеленоватым глазом и погас. А вот два других мигнули ей с другой стороны улицы. Харриет решила пройти еще чуть-чуть дальше, до отеля «Александрия». Вообще-то это полуразрушенное здание хоть и носило название «отель», таковым не являлось уже очень давно, чуть ли не с конца девятнадцатого века. По рассказам местных жителей, когда-то в стародавние времена желтая лихорадка косила население южных штатов и Александрия оказалась заполненной беженцами, которые в панике двигались на север, пытаясь спастись от смертельной болезни. В те дни отель, который еще функционировал как отель, был заполнен умирающими — их укладывали рядами, как селедку в банку, на верхний ярус. Некому было ухаживать за больными, даже воды им подать было некому, только по вечерам приходили солдаты в закрывающих нос и рот повязках и стаскивали мертвецов на нижний этаж. Говорят, стоны, мольбы о помощи и проклятия разносились по всей округе на несколько километров. С тех пор здание пустовало — все попытки открыть там то магазин, то чайную заканчивались неудачей. Зловещее это было место, и никто из местных жителей туда и носа не казал. Завидев в конце пустой сумрачной улицы белую развалину бывшего отеля, зияющую пустыми глазницами-окнами, Харриет нерешительно остановилась. В сумерках ничего нельзя уже было разглядеть, но вдруг ей показалось, что она видит какое-то движение в верхних окнах — что-то промелькнуло, то ли простыня, то ли тряпка, — и Харриет повернулась и помчалась обратно с такой скоростью, будто за ней гналась стая привидений.

Она добежала не останавливаясь до самого дома, ворвалась в холл, захлопнула за собой стеклянную дверь и опустила задвижку. Алисон сидела в гостиной и смотрела телевизор.

— Мама беспокоилась о тебе, — сказала она, — пойди покажись ей. Да, и еще звонил Хилли.

Немного отдышавшись, Харриет начала подниматься по скрипучим ступенькам, как вдруг ее мать как коршун слетела на нее со второго этажа, громко шлепая разношенными домашними тапками.

— Где ты пропадала? Отвечай сию же минуту! — Ее лицо блестело от крема, а поверх ночной рубашки была надета старая сорочка отца. Мать схватила Харриет за плечо и начала трясти, а потом — невероятно! — изо всех сил толкнула ее к стене, так что Харриет ударилась головой о раму одной из висевших на лестнице картин.

Харриет испуганно и озадаченно взглянула на мать.

— А что случилось? — спросила она.

— Ты что, не понимаешь, как я беспокоюсь? — голос матери был высоким и резким. — Я места себе не нахожу! Я чуть с… ума… не… сошла…

— Мама? — Харриет в недоумении провела рукой по лицу. Она что, пьяна? Иногда отец так вел себя, когда напивался.

— Я думала, ты уже мертва. Да как ты смеешь…

— Я была у Тэт. А что произошло?

— Глупости. Говори мне правду. Немедленно!

— Я была у Тэтти, — нетерпеливо повторила Харриет. — Хочешь, позвони ей и спроси.

— Я так и поступлю, первым делом с утра узнаю, не беспокойся. А теперь отвечай — где ты была?

— Ну давай же, — раздраженно выдохнула Харриет. — Позвони Тэтти прямо сейчас!

Шарлот сделала короткий, решительный шаг по направлению к дочери, и Харриет автоматически отступила на две ступеньки вниз. Ее взгляд остановился на портрете матери, выполненном знакомым художником двадцать лет назад: на ее юном лице сияла улыбка, а полные жизни и веселья глаза смотрели на Харриет с сочувствием.

— Почему ты всегда так мучишь меня?

Харриет перевела взгляд на постаревшую копию портрета — одутловатое лицо с расплывшимися чертами, нечесаные поблекшие волосы.

— Почему? — взвизгнула мать. — Почему ты так меня ненавидишь?

Харриет почувствовала, что начинает паниковать. Мать и раньше, бывало, вела себя неадекватно, все путала и расстраивалась из-за пустяков, но чтобы так — никогда. Было только семь часов вечера — обычно она даже не замечала ее отсутствия, хотя Харриет часто заигрывалась до десяти, а то и до одиннадцати.

— Алисон? — резко спросила Харриет сестру, которая стояла у подножия лестницы. — Что это с мамой?

И тут мать ударила ее по лицу. Удар получился не очень сильным, но неожиданным и резким. Харриет схватилась за щеку, слишком изумленная, чтобы заплакать.

— Да что такого я сделала? — вскричала она. — Если ты так волновалась, почему ты не позвонила Халлам?

— Как я могла им позвонить — всех перебудить в такую рань?

Алисон и Харриет обменялись недоуменными взглядами.

Потом Алисон недоверчиво спросила:

— Мама? Что ты хочешь сказать? В какую рань? Сейчас вечер!

Шарлот постояла неподвижно секунду, широко открыв глаза и шевеля губами. Потом бросилась вниз по лестнице, громко шлепая туфлями, распахнула дверь и вышла в сгущающиеся сумерки вечера. Очень медленно, как во сне, она подошла к качалке и опустилась на нее.

— Пресвятая Богородица, — проговорила она, опираясь на подлокотники и наклоняясь вперед. — Вы правы. Я проснулась, посмотрела на часы и подумала, что сейчас шесть утра.

Несколько минут все молчали — напротив, в доме Годфри, готовили барбекю, и запах жареного мяса разносился по всей улице.

Шарлот подняла испуганные глаза на младшую дочь. Ее лицо было неестественно бледным, глаза блестели, зрачки были расширены до непрозрачной черноты, так что цвета глаз было не разобрать.

— Харриет, я думала, тебя не было дома всю ночь… — Шарлот говорила с трудом, с короткими частыми всхлипами и придыханием. — О, деточка моя. Я думала, тебя похитили или убили. О Боже. Мне приснилось… А я тебя еще и ударила. — Она закрыла лицо руками и зарыдала.

— Мама, идем в дом, — тихо сказала Алисон. — Пожалуйста.

— Харриет, подойди ко мне, крошка. Ты сможешь меня простить? Мама совсем сошла с ума, — рыдала Шарлот, уткнувшись в волосы дочери. — Прости меня, детка…

Харриет, крепко прижатая к материнской груди, пыталась высвободиться и при этом не показаться грубой. Однако она уже задыхалась. Где-то над ее головой мать причитала, сморкалась, кашляла и всхлипывала. Розовая ткань ее ночной сорочки с такого близкого расстояния вдруг показалась Харриет непохожей на ткань, а нитки превратились в толстые веревки — удивительный оптический феномен, который ненадолго привлек ее внимание. Харриет попробовала закрыть глаза — моток розовых веревок исчез. Тогда она стала попеременно закрывать то один, то другой глаз, экспериментируя с расстоянием, пока на рубашку вдруг не упала огромная слеза и не окрасила ее в алый цвет.

— Мама, — послышался издалека голос Алисон. — Пойдем в дом, пожалуйста…

Алисон с трудом удалось отлепить Шарлот от младшей дочери, отвести ее в дом и усадить перед телевизором. Она принесла из кухни салфетки и носовые платки, порошки от головной боли, пачку сигарет, пепельницу, ледяной чай в высоком бокале и холодную маску, которую мать накладывала на лицо во время приступов мигрени.

Шарлот безропотно принимала подношения дочери, бормоча как будто про себя: «Что вы подумаете обо мне… какой стыд., я была уверена, что сейчас ночь..» Харриет на всякий случай села от нее подальше. Алисон бросила на мать быстрый взгляд, удостоверилась, что та не смотрит в ее сторону, и одними губами сказала Харриет: «Сегодня день его рождения…»

Харриет моргнула. Ну конечно, как же она могла забыть! Обычно мать тяжелее всего переносила годовщины его смерти — несколько раз ей было так плохо, что приходилось давать сильные наркотики, чтобы хотя бы на несколько дней ее усыпить. Но в этом году все прошло без особых инцидентов. Алисон откашлялась.

— Мама, я наливаю тебе ванну, — сказала она твердым, каким-то взрослым голосом. — Пойдем, я тебя отведу.

Харриет вскочила, чтобы прошмыгнуть наверх, но мать вдруг встрепенулась и быстро, предостерегающим жестом протянула к ней руку.

— Девочки! Мои милые, любимые девочки! — Она постучала ладонью по тахте рядом с собой. Легкий отблеск былой живости промелькнул на ее опухшем от слез лице. — Харриет! Почему же ты мне ничего не сказала, деточка? Как ты провела время у Тэтти? О чем вы с ней говорили?

Харриет молчала. Как всегда, оказавшись под прицелом материнского внимания, она не знала, что говорить.

— Что же ты делала у Тэтти?

— Играла в шахматы, — выпалила Харриет.

Последовало неловкое молчание. Харриет мучительно пыталась придумать что-нибудь веселое, интересное, чтобы загладить короткую резкость своего рассказа, но в голову ей ничего не приходило. Шарлот обняла Алисон за плечи, прижала к себе и заглянула ей в глаза.

— А ты почему не пошла к Тэтти, дочка? — спросила она ласково. — Тебе тоже было бы интересно поиграть в шахматы. Девочки, а вы уже ужинали?

— А сейчас мы представляем фильм недели на Эй-би-си, — вдруг взревел телевизор. — После рекламы оставайтесь с нами!

Харриет воспользовалась паузой, чтобы вскочить и отправиться в свою комнату, но мать пошла следом и остановилась на пороге.

— Ты ненавидишь свою маму, деточка? — спросила она беспомощным голосом, от которого у Харриет сжалось сердце. — Может быть, посмотришь с нами телевизор? Сядем втроем перед телевизором, съедим по мороженому…

— Нет, спасибо, — вежливо сказала Харриет. Она только сейчас поняла, что мать стоит очень близко к мазутному пятну, которое виднелось у ножки кровати, и может его заметить.

— Я… — Мать задохнулась, окинула взглядом спальню и растерянно взглянула на Харриет. — Ты ненавидишь меня… — повторила она.

— Нет, мама, — сказала Харриет, глядя в пол (она терпеть не могла такие мелодраматические сцены). — Я просто не хочу смотреть этот фильм.

— О, Харриет, мне приснился такой ужас… А когда я проснулась и тебя не оказалось в доме, я чуть с ума не сошла от страха. Но ты же знаешь, что мама любит тебя, да, девочка? Ведь знаешь?

— Да, — сказала Харриет тонким, нервным, писклявым голосом. Она сама его не узнала — казалось, он принадлежал кому-то другому.

Глава 4

Миссия

«Как странно, — подумала Харриет, глядя, как Кертис, нелепо, по-утиному, переваливаясь с ноги на ногу, бежит вдоль обочины дороги, в том же самом месте, где она встретила его в первый раз, — что я его вовсе не ненавижу, несмотря на то, что его семья сделала с моей». Кертис, вооруженный водяным пистолетом, периодически прицеливался и окатывал струей воды проезжающие по дороге машины.

Дверь ветхого на вид двухэтажного дома, из которого выбежал Кертис, распахнулась, и наружу вышли два человека, с трудом тащившие большую плетеную корзину, закрытую брезентом. Один из мужчин был совсем молодой, худой, угловатый, с вздыбленными волосами и глазами, раскрытыми так широко, словно он только что испытал великое потрясение. Второй мужчина, более высокий и плотный, двигался задом наперед и несколько раз споткнулся, когда спутник нечаянно толкнул его корзиной.

Они явно спешили — несмотря на то что корзина была, видимо, ужасно тяжелой и волокли они ее из последних сил, оба не остановились ни на минуту, пока не поднесли корзину к грузовику, припаркованному около въезда на участок перед домом. Кертис издал то ли рык, то ли стон и прицелился в мужчин из пистолета. Харриет отошла в тень растущих у обочины деревьев.

Старший мужчина открыл заднюю дверь грузовика, и они, кряхтя, подняли корзину и попытались втолкнуть ее внутрь, — зацепившись за что-то, корзина опасно наклонилась.

— Эй, осторожнее! — закричал младший из мужчин.

Второй вытер лицо платком. Харриет был виден только его затылок — седоватый хвост грязных волос, собранный на затылке.

Покончив с корзиной, мужчины чуть ли не бегом бросились назад и через пару минут вынесли из дома еще одну похожую корзину. Харриет была заинтригована. Что они могли там хранить? На инструменты было непохоже. Впрочем, в этот момент ее больше беспокоил Кертис. Хотя Харриет и не держала на него зла, но все же относилась к добряку-дауну с некоторой опаской и старалась держаться от него на расстоянии. Конечно, в этом она не была исключением. Широкие, размашистые движения толстых рук Кертиса пугали малышей, а в школьном автобусе никто не хотел сидеть с ним рядом, потому что он трогал девочек за лица и норовил провести рукой по шее. Впрочем, в школе все жалели Кертиса, поскольку там бытовало единодушное мнение, что бедного дауна дома обижают. Он часто приходил в школу, покрытый подозрительного вида синяками, — на теле Кертиса они были какого-то клюквенного цвета.

Конечно, у Кертиса не было родителей, только братья да полуживая бабка, но все равно учителя возмущались, что частенько он приходил в школу вообще без завтрака или приносил что-то немыслимое — банку варенья, например. Когда учителя звонили бабке, та невнятно бормотала извинения — старая она уже да совсем больная, ей за всем не уследить. Учителя поднимали брови: как-никак, Академия — частное заведение, и если у родственников Кертиса хватало денег, чтобы заплатить за его образование (а оно стоило тысячу долларов в год!), то почему бы им не скинуться своему брату на завтраки?

Харриет тихо отступила еще глубже в тень акации. Страшно даже представить себе, что будет, если Кертис ее заметит!

Зашуршали шины, и во двор плавно въехал роскошный перламутрово-серый «шевроле-линкольн», принадлежавший мистеру Дайлу. Харриет еще больше удивилась: он-то что здесь делает? Мистер Дайл вышел из машины, по-хозяйски небрежно захлопнул дверцу и направился к стоящим у грузовика мужчинам.

— Юджин? — позвал он, и потом громче и настойчивей: — Юджин!

Старший мужчина вздрогнул и обернулся. Выражение его лица нельзя было назвать радостным.

— Здравствуйте, мистер Дайл, сэр, — пробормотал он.

— Как хорошо, что я вас застал, — с довольным видом сказал мистер Дайл, потирая руки. — Да, мистер Юджин, вас сложно застать дома, а у меня к вам небольшой разговор.

Мужчина обреченно вздохнул и повернулся к Харриет лицом. Она невольно вздрогнула и отшатнулась, увидев, что половина его лица обезображена уродливым багровым пятном.

— А это кто, Юджин? — мистер Дайл окинул незнакомца благожелательным взглядом.

Молодой человек испуганно вскинул голову.

— Лойял, — он подал Дайлу руку. — Лойял Риз.

— А вы, наверное, не местный?

«Да уж, точно подмечено, — язвительно подумала Харриет, — у него такой акцент, будто он с луны свалился…».

— Что ж, Лойял, приятно познакомиться, — продолжал Дайл, — вы у нас в гостях? Потому что, — он поднял руку, — у нас с Юджином есть маленькая договоренность. Правда, Юджин? Никаких гостей. Но для вас мы сделаем небольшое исключение. Правда, Юджин? Кстати, как тебе понравилась новая дверь, которую я для тебя поставил?

Юджин вымученно улыбнулся и пробормотал:

— Спасибо, мистер Дайл, теперь она закрывается лучше, чем раньше…

— А колонка с горячей водой? — продолжал Дайл. — Как она тебе? Теперь можно мыться хоть каждый день, правда? И воду не надо экономить…

— Э, мистер Дайл, сэр…

— Что ж, Юджин, нашим отношениям пойдет на пользу, если у нас с тобой не будет друг от друга секретов, ты согласен?

Юджин выглядел несколько озадаченным.

— За последние два дня ты два раза не пустил меня на мою собственную территорию, хотя прекрасно знаешь, что я имею право инспектировать ее в любое время, — говоря это, он теснил квартирантов к входной двери.

— Мистер Дайл, что я сделал, сэр? У меня все в порядке, я исправно плачу за квартиру…

— Я скажу прямо, Юджин, ко мне поступили жалобы от соседей. На вонь. И когда я был у вашей двери вчера, я тоже ее почувствовал.

— Так вы пройдите в квартиру, мистер Дайл, посмотрите сами.

— Пройду, пройду, Юджин, не беспокойся…

— Хат!

Харриет даже подскочила от испуга — на другой стороне улицы Кертис изо всех сил размахивал руками над головой. Его лицо расплылось в восторженной улыбке, глаза были закрыты.

— Слепа! — крикнул он.

Мистер Дайл обернулся и посмотрел на Кертиса с выражением легкого отвращения.

— А, Кертис, и ты здесь. Осторожнее, пожалуйста. — Он бочком обошел мальчика и решительно направился к парадной двери.

Кертис вытянул руки вперед, зажмурил глаза и бросился через улицу к Харриет, сделав страшное лицо. В горле у него булькало и клокотало.

— Я монстр, — рычал он. — Уу-ууу, монстр!

Харриет в ужасе оглянулась, но, к счастью, мистер Дайл ее не увидел. Не прекращая разговора с Юджином, он подхватил его под руку и увлек за собой в дом. Кертис затормозил прямо перед носом Харриет и открыл глаза.

— Шнурки, — сказал он.

— Кертис, у тебя завязаны шнурки, — твердо ответила ему Харриет.

Это было их извечным ритуалом. Кертис не умел самостоятельно завязывать шнурки, поэтому в школе он всегда просил детей ему помочь. В результате он так привык повторять одно и то же, что теперь всегда начинал разговор одинаково.

Внезапно Кертис протянул к Харриет руку, схватил ее за запястье и поволок за собой на другую сторону улицы.

— Прекрати! — возмущенно закричала Харриет. — А ну отпусти меня! Сейчас же!

Но Кертис был очень крепок физически, у Харриет не хватало сил освободиться от мертвой хватки его мясистых, влажных рук. Она изловчилась и изо всех сил лягнула его по лодыжке. Кертис затормозил посреди дороги и, не отпуская ее руки, развернул Харриет лицом к себе. Его темные бусинки-глаза, утонувшие в щеках, смотрели на нее без всякого выражения, что было довольно страшно, а потом он свободной рукой погладил ее по волосам.

— Сильная Хат, — сказал он.

Харриет вырвала руку и отступила от него на пару шагов, потирая запястье.

— Не смей так больше делать, — сердито сказала она. — Чего ты хватаешь людей на улице?

Кертис расплылся в улыбке.

— Кертис, добрый монстр, — проворчал он своим «игральным» голосом. — Добрый! Не кусает, ест только печенье. — Он похлопал себя по круглому животу. — Смотри!

Таинственно улыбаясь, он проковылял к грузовику и приподнял брезент, занавешивающий кузов сзади.

— Зачем? — неохотно спросила Харриет, но вдруг насторожилась. Этот запах нельзя было спутать ни с чем. — А что там?

Кертис ухмыльнулся и потащил на себя брезент, закрывающий ближайшую корзину. Господи Боже! Змеи! Да сколько! Всех мастей и размеров — щитомордники и гадюки, маленькие гремучки и здоровенные змеюки наподобие удавов. Все это месиво кишело, шипело, извивалось, переползало друг через друга, то там, то сям над общей массой вдруг поднималась белая треугольная головка со слепыми глазами и, шипя, высовывала острое жало. Харриет в испуге отпрянула.

— Не добрая змея, — сказал Кертис за ее спиной. — Нельзя трогать. Змея кусит! — Он собрал в горсть пальцы и несколько раз ткнул в сторону Харриет, показывая, как именно змея будет ее кусать. Харриет застыла перед корзинами, не в силах поверить своим глазам. На корзинах были прикреплены куски картона, испещренные странными символами: кресты, черепа, солнце, луна, звезда Давида. На других были наклеены выцветшие фотографии: гробы в окружении печальных семейств, сельские мальчики со змеями в руках на фоне костров. На одной фотографии была изображена прелестная девочка, стоящая на коленях, молитвенно сложив руки. На ее голове лежала свернувшаяся в кольцо гадюка, хвост которой свисал ей на плечо. Над фотографией красовалась надпись из букв, вырезанных из газетной статьи:

Спи с ИисуСом

Риизи ФОРД

1935–1952

В стоящей отдельно вертикальной корзине, распустив капюшон, покачивалась настоящая королевская кобра. Глаза ее, древние глаза рептилии, смотрели на Харриет не мигая. В них отражались джунгли, разрушенные храмы инков, тайные ритуалы, равнодушная, практичная жестокость и мудрость, идущая из глубин веков. Харриет знала, что на обратной стороне капюшона изображены слова Брахмы, начертанные им, когда Первая Кобра мира распустила над ним свой капюшон и защитила его от солнца.

Со стороны дома раздался невнятный шум — хлопнула входная дверь. Харриет вздрогнула и перевела взгляд на окна второго этажа. В первый раз она заметила, что они затянуты изнутри какой-то металлизированной пленкой. Почему-то это вызвало у нее такой же необъяснимый страх, как и кобра. Пока Харриет завороженно глазела на окна, Кертис подошел к ней совсем близко и теперь водил перед ее носом рукой, изображая змею. Очень медленно он раскрыл собранные горстью пальцы и зловеще прошептал:

— Монсссстр… — а потом быстро собрал пальцы вместе, изображая бросающуюся змею: — Кусь! Кусь!

Со стороны дома опять послышался шум — не иначе, мистер Дайл спускался вниз. Харриет оглянулась, ища путь к отступлению, но тут Кертис опять сжал ее запястье железной хваткой и потащил к двери в дом. На секунду Харриет растерялась, но быстро пришла в себя и попыталась вырваться — тщетно. Она извивалась, лягалась, пыталась упираться, но с Кертисом ей было не справиться. Внезапно ее осенило:

— Кертис! — взвизгнула она. — Гляди, у тебя шнурки развязались!

Кертис остановился как вкопанный, ослабил хватку и невольно взглянул вниз, а Харриет собрала все силы и бросилась бежать.

— Они путешествуют вместе с карнавалом, — сказал Хилли своим раздражающе авторитетным тоном, как будто он знал все обо всем. Они с Харриет сидели у него в комнате, закрыв дверь. Почти все предметы здесь были или черного, или золотого цвета — цвета «Святых Нового Орлеана», любимой команды Хилли.

— Не думаю, — с досадой проворчала Харриет, расчесывая комариный укус на колене. Через закрытую дверь доносились приглушенные ритмичные удары — это Пембертон у себя в комнате слушал музыку.

— На змеиной ферме тоже висела куча фотографий и все стены были разрисованы, так что они точно оттуда!

Харриет с сомнением покачала головой. Ей сложно было это объяснить, но она нутром чувствовала, что загадочные знаки и картинки на корзинах не имели отношения к грубо намалеванным изображениям змей, которыми славилась змеиная ферма.

— Ну а кто же они такие, по-твоему? — с вызовом спросил Хилли. Он раскидал по полу наклейки от жвачек и теперь сортировал их по сериям. — Может, они мормоны? Там, у Дайла, снимают квартиру мормоны.

— Мммм.

Мормонские мальчики, что жили на первом этаже в доме мистера Дайла, были довольно бесцветной парочкой. К тому же они существовали совершенно изолированно от общества, у них даже работы не было.

Хилли сказал:

— Мой дедушка говорит, что мормоны верят, что они живут на другой планете и отправляются туда после смерти. А еще у них может быть больше одной жены.

— У тех, что снимают у мистера Дайла квартиру, вообще нет жен.

Однажды они пришли к Эдди, когда Харриет была у нее в гостях. Эдди налила им лимонада, подала печенье, внимательно выслушивала в течение двух часов и отправила восвояси с миром. Потом она заявила Харриет, что эти мормоны — «вполне симпатичные молодые люди, только верят в ужасную чепуху».

— Эй, а давай позвоним мистеру Дайлу, — вдруг сказал Хилли.

— Это еще зачем?

— Ну, типа притворимся, что мы — жильцы, спросим, что у них там происходит.

— Какие еще жильцы?

— Ну не знаю какие. — Он бросил ей наклейку — зеленый монстр с налитыми кровью глазами за рулем машинки для гольфа. — Тебе нужна такая? У меня две одинаковые.

— Нет, спасибо. — Глупо, подумала Харриет, что Хилли заклеил все окна этими идиотскими наклейками. У него в комнате всегда темно — солнце вообще туда не попадает. Умереть с тоски можно в такой комнате.

— Ну ладно, тогда позвони Эдди. Она наверняка знает что-нибудь про мормонов.

Внезапно Харриет поняла, почему Хилли разобрала такая охота звонить всем подряд: на столе красовался новый телефонный аппарат — трубка была спрятана в черном с золотом шлеме «Святых».

— Если они думают всякие глупости про свою собственную планету, — сказал Хилли, кивая на телефон, — кто знает, что еще они могут воображать? Может, они и змей для чего-то используют?

Поскольку собственных идей у Харриет не было, она взяла трубку и набрала номер Эдди.

— Алло? — Эдди ответила после второго гудка.

— Эдди, — сказала Харриет в шлем, — что мормоны думают о змеях?

— Харриет, это ты?

— Ну, может быть, они их держат дома, как домашних животных? Или разводят, как коров?

Страницы: «« « ... 7891011121314 » ... »»