Лес за Гранью Мира (сборник) Моррис Уильям

Глава XIII

О том, как Голдилинд гуляла по саду

Голдилинд ходила по саду, постоянно оглядываясь на боковую калитку, что выходила на поле перед лесом, который располагался на расстоянии в два полёта стрелы от садовой ограды, и вдруг девушка услышала стук копыт по дорожным камням – какой-то всадник подъехал как раз к этой двери. В скважину вставили ключ, дверь отворилась, и в неё неуклюже, как после долгой скачки, вошёл мужчина. На нём была кожаная куртка без рукавов и шлем с забралом, на боку висел меч, а на рукаве его рубахи зелёным с золотом была вышита пламенеющая гора, по которой Голдилинд сразу поняла, что это – один из людей графа Джеффри. Голдилинд видела его раньше, – он приходил и уходил с какими-то поручениями, о которых она ничего не знала. Подобные визиты не имели для неё никаких последствий, поэтому Голдилинд и на этот раз не придала его приходу особого значения и нисколько не обеспокоилась, а посланец тем временем пересёк сад и подошёл прямо к Башне Лесничих, он достал ещё один ключ и вошёл в дверь.

Голдилинд продолжала идти в том направлении, где была дверь сада, как вдруг заметила, что посланец не закрыл её за собой. Когда же она выглянула из неё, то увидела коня, привязанного к кольцу в стене, – это был добрый гнедой жеребец. Его вид, а также свободные земли, открывшиеся её взгляду, разбудили в сердце Голдилинд память о страданиях последних дней, и вместе с тем сильное желание любви в мире, не ограниченном этими стенами, желание беседовать с друзьями, познать сладость ответной любви и надежду на удовлетворение этих желаний. И такое сильное чувство волной накатило на неё, что Голдилинд склонилась к траве и горько заплакала. Но плакала она недолго. Вскоре она поднялась и осторожно оглянулась, потом посмотрела наверх, на окна замка, и никого не увидела. Тогда Голдилинд подоткнула юбки своего зелёного платья за пояс так, что подол только закрывал колени, и проворно переступила порог полуоткрытой двери. Щёки её горели, глаза блестели, и сердце замирало от страха. Голдилинд отвязала поводья от железного кольца и тихо повела коня вдоль стены сада, вверх по склону, который, как и все пути из замка, вёл в чащу, но был короче остальных. Так Голдилинд шла, пока не миновала угол садовой стены, где не было окон. Здесь девушку можно было увидеть только с той стороны, где зубчатые стены возвышались над болотом, но в этом глухом углу замка обычно ничего не происходило, а кроме того, шёл только шестой час.

Глава XIV

Побег голдилинд

Там Голдилинд остановила коня и, тяжело дыша и чувствуя, как щёки наливаются краской, проворно вскочила в седло. Она уселась поудобнее и, склонившись над холкой скакуна, ударила его пятками по бокам. Конь был свежий, так как уставший посланец взял его этим утром у лесника милях в шести от замка, так что он живо отозвался на приказ Голдилинд и помчался галопом в лес. Они скрылись в мгновение ока с глаз того, кто мог бы наблюдать за ними из замка.

Не сдерживая своего жеребца, Голдилинд мчалась вперёд, полуобезумев от радости обретения свободы. Это было счастливое утро. Она не знала, куда едет, но думала, что хорошо бы скакать всё время на север. Один старик рассказывал ей о Дуболесье, и Голдилинд помнила, что эта страна лежит к северу от них, поэтому она и гнала коня в том направлении, насколько позволяли деревья в лесу. Когда Голдилинд проскакала галопом уже около получаса, она отпустила поводья, чтобы дать жеребцу отдышаться, и прислушалась, потом обернулась, но не услышала ничего, что могло представлять для неё опасность, так что поскакала дальше, хотя теперь и осторожнее, чем раньше. Так она ехала ещё около двух часов, пока не стало жарко.

Солнце уже сильно нагревало землю, когда она подъехала к чистому озеру. Оно находилось посередине небольшой полянки, и зелёная трава подступала к самой воде.

Здесь Голдилинд остановилась и сошла с коня. Она немного постояла рядом с ним, пока он щипал траву. Птицы пели в лесу, кролики бегали и прыгали на другой стороне озера, и куропатка кричала на берегу. Голдилинд слегка прислонилась к боку коня и так стояла до тех пор, пока не почувствовала, что засыпает. Она и в самом деле заснула и даже видела сон, но он был каким-то болезненным. Голдилинд вскрикнула и, побледнев, отшатнулась от жеребца, но затем она протёрла глаза и, засмеявшись, пошла к озеру, которое теперь покрылось лёгкой рябью. Ей пришла в голову одна мысль, и Голдилинд, схватив застёжки своего платья, расстегнула их и стянула платье с плеч, а с ним и всю свою одежду. Чуть-чуть постояв нагой на согретой солнцем траве, Голдилинд поёжилась и проворно вошла в озеро. Там она купалась и играла, а затем вновь вышла на траву и ходила взад и вперёд, пока воздух и солнце не осушили её. Тогда она опять оделась и легла под терновым кустом на берегу. Хотела она того или нет, но под кустом Голдилинд заснула и теперь спала крепко и не видела снов. Когда же она проснулась, то показалось ей, что сон её был долгим, хотя на самом деле она спала всего лишь минут двадцать. Голдилинд быстро поднялась и подошла к коню. Она поправила подпруги (которые были затянуты недостаточно), вскочила на своего доброго жеребца и отправилась в путь – теперь успокоенная и воодушевлённая.

Глава XV

Путь голдилинд через Дикий лес

Голдилинд всё скакала вперёд, стараясь, насколько возможно, увеличить расстояние между собой и Зелёной гаванью. Спустя три часа после своего купания Голдилинд почувствовала голод, но не смогла придумать, что поесть. Наконец, она обнаружила притороченную к седельной луке небольшую сумку, в которой оказался только маленький кусок пшеничного хлеба. Голдилинд взяла его и с радостью съела половину, присев у ручья, из которого можно было попить.

Поев, Голдилинд снова села в седло и теперь скакала, пока не опустились сумерки. В это время она как раз подъезжала к бегущей с севера речке, то разливающейся озерцами, то сильно мелеющей. Голдилинд устала, да и её добрый конь уже выбился из сил, а трава вдоль реки росла очень нежная и выглядела подходящим кормом для жеребца, и густой терновник вырос словно для того, чтобы дать Голдилинд приют, поэтому она решила, что переночует именно здесь. Она сняла с коня седло и уздечку, чтобы он мог пастись, а сама съела вторую половину своего хлеба. Потом Голдилинд легла на траву, подложив под голову седло. Полежав минуту-две и послушав, как пасётся конь, она заснула. Спала она долго и не видела снов.

Глава XVI

О том, что голдилинд обнаружила в лесу

Когда Голдилинд проснулась, уже светило яркое солнце. Она поднялась, оглянулась и увидела, что конь стоит рядом с ней в тени, лениво помахивая хвостом. Она обернулась: из озера струился прозрачный поток. Тут и там рыбы выпрыгивали над его волнистой поверхностью или оставляли на ней круги, когда ловили мух. На голубом небе не было ни облачка, воздух застыл без движения. Утро выдалось жарким. Не хуже вчерашнего пели по кустам птицы, но, взглянув через реку, Голдилинд заметила, что в том месте, где на берегу ольха образовывала заросли, дрозд, призывавший до того свою подругу, сейчас с резким криком, предупреждающим об опасности, слетел с ветвей. За ним последовал ещё один. Листва на кусте зашевелилась, хотя ветра по-прежнему не было. Голдилинд как раз нагнулась, снимая обувь, – она собиралась вновь искупаться, но теперь она замерла с башмачком в руке и пристально, с колотящимся сердцем вгляделась в заросли. Ей показалось, что ветви снова зашевелились, но больше ничего не происходило, и вскоре дрозд вновь громко запел на старом месте. Голдилинд собралась с мужеством и продолжила снимать одежду, поскольку упускать возможность искупаться она не собиралась. Раздевшись, она не стала гулять по берегу, как днём раньше, а сразу вошла в озеро. Вначале она продвигалась по мелководью, но постепенно прошла туда, где было поглубже, так что одна только голова да белые плечи остались видны над тёмной водой. Голдилинд пару раз оглядывалась на прибрежные кусты, но там больше никто не шевелился, и, наконец, расслабившись, девушка начала играть в воде. Плескалась Голдилинд недолго: вскоре, подняв тучу брызг, она выбежала на отмель и поспешила к одежде.

Одевшись, Голдилинд вернулась к своему коню, похлопала и погладила его, надела узду и седло и уже сама собиралась сесть на него, как вдруг ей пришло в голову, что на берегу озера часто встречаются ямы, в которые конь может неосторожно ступить, поэтому Голдилинд снова разулась, подоткнула подол и пошла вброд, ведя за собой жеребца. Вода нигде не поднималась выше колен, и девушка беспрепятственно вышла на берег, покрытый луговой травой, короткой и сочной. Местами виднелись крупные кусты терновника, да возвышался зелёный холм, с верхушки которого спускался на луг ряд высоких вязов. Деревья вплотную подходили к северному берегу реки.

Но вдруг Голдилинд остановилась в удивлении и даже некотором страхе: на лугу паслись три дойные коровы, и, что больше всего её напугало, под кустом терновника, не дальше, чем в ста ярдах от неё, стоял, глядя в её сторону, высокий мужчина. Голдилинд была так поражена, что не смогла ни закричать, ни убежать и даже не подумала вытащить юбку из-за пояса, чтобы прикрыть свои нагие ноги.

Какое-то время они так и стояли, а потом мужчина начал медленно приближаться к Голдилинд, но она по-прежнему не смела пуститься в бегство. Когда между ними оставалось шагов пять-шесть, краска бросилась ей в лицо, и девушка всё-таки спустила платье. Незнакомец же прервал молчание и приятным голосом сказал:

– Позволь мне заговорить с тобой, о дева!

Страх охватил душу Голдилинд, и сначала она не могла ничего произнести в ответ, но потом воскликнула:

– О, умоляю, не возвращай меня в Зелёную гавань! – и при этих словах она смертельно побледнела.

Мужчина же ответил:

– Я и не знаю, как добраться до Зелёной гавани, хотя у нас и слышали об этом месте, но успокойся, прошу тебя, меня не стоит бояться.

Голос мужчины понравился Голдилинд, и по мере того, как она слушала его – а он звучал по-доброму и искренне, – она понимала, как много, оказывается, страха смешалось с её радостью новообретённой свободы и с удовольствием от слов весёлого незнакомца. Голдилинд всё ещё молчала, чувствуя стыд, но при этом уже не ощущала страха. По правде говоря, хотя одежды незнакомца были такими, которые носят простолюдины, в нём ничто не внушало Голдилинд мысль о том, что он невоспитанный или жестокий. Она иногда поднимала на него взгляд, а затем снова опускала глаза, и за то время, пока она на него смотрела, она отметила, что это был сероглазый юноша, с гладкими щеками и округлым подбородком. Волосы у него были золотые и вьющиеся, и в целом Голдилинд решила, что не видела никого и вполовину такого же красивого, как он. На нём был надет зелёный плащ, не доходящий до колен, его ноги закрывали грубые башмаки. Больше одежды на нём не было, а вместо шляпы голову юноши украшал венок из белых майских цветов, что очень ему шло. Когда же девушка в очередной раз взглянула на него, она решила, что он подобен ангелу, летящему пред престолом Господним на изображении, украшающем хоры Лугфордской церкви. Голдилинд смотрела на него и восхищалась.

Наконец, она опустила голову и желала только того, чтобы юноша сам заговорил с ней. Он стремился к тому же, а потому сказал:

– О, дева, когда я впервые увидел тебя из-за тех прибрежных кустов, я решил было, что ты лесной дух или кто-то из языческих богинь, вернувшихся сюда. Это уединённое место, и иные говорят, что власть нечистого здесь сильнее, чем в других местах. Когда я увидел тебя, когда понял, что ты собираешься снять одежды, готовясь искупаться, то, по правде говоря, хотя и желал остаться в своём убежище, но испугался тебя, испугался, что ты рассердишься на меня за то, что я посмел увидеть тебя нагой, поэтому я ушёл, но ушёл недалеко, ибо больше всего на свете хотел видеть тебя, и, честно скажу, если бы ты не перешла поток, то я бы сам перешёл его, чтобы найти тебя, будь ты хоть богиней, хоть лесным духом, хоть кем угодно! Но вот ты сама пришла ко мне, и я слышал твой голос, слышал, как ты просила не возвращать тебя в Зелёную гавань, и теперь я уверен, что ты – женщина из рода детей Адамовых, но и сейчас я немного боюсь тебя, а потому, умоляю, не гневайся, если я спрошу, нет ли у тебя какого желания, которое я мог бы исполнить.

Когда юноша сказал так, Голдилинд слегка улыбнулась, посмотрела ему в глаза и ответила:

– Честно говоря, у меня очень простое желание: я хочу есть.

Юноша ударил себя кулаком в грудь и ответил:

– Ну вот, видишь, какой я глупец! Совсем не понял этого, пока ты сама не сказала мне. Я ведь вёл длинные витиеватые разговоры о себе! Пойдём же со мной, милая девушка. Своего коня ты можешь оставить здесь, чтобы он пощипал траву.

И он бросился к тому самому кусту терновника, где некоторое время назад пел дрозд. Голдилинд шла за ним следом, но так, что он не касался её. Когда они остановились, Голдилинд сразу же села на корень дерева и, искренне улыбнувшись юноше, сказала:

– Нет, теперь, когда ты заставил меня пройти этот путь, я выдохлась и устала. Прошу тебя, дай мне поесть сейчас.

Но юноша уже был занят своей сумой, которую он оставил здесь, и вскоре протянул ей большой ломоть хлеба и кусок белого сыра, сказав при этом:

– А теперь я принесу тебе молока.

Он взял чашу из осинового дерева, что лежала возле его сумы, подбежал к одной из коров и надоил в этот сосуд молока до самых краёв. Затем он осторожно вернулся, поставил чашу рядом с девушкой и сказал:

– Это то, что я мог дать тебе быстрее всего, но когда ты поешь и отдохнёшь, мы пойдём в наш дом, если ты будешь так благосклонна ко мне, что примешь это приглашение. Там найдутся и пища, и вино.

Голдилинд, глядя на юношу, молча улыбалась, но из глаз её лились слёзы, настолько сердце девушки радовала доброта незнакомца и пища, которую он ей предложил.

Юноша же стоял перед ней на коленях и с тоской в глазах смотрел на неё. Наконец, он произнёс:

– Признаюсь тебе, я даже рад твоему голоду и тому, что я увидел, как ты ешь. Иначе я решил бы, что ты всё же не принадлежишь к человеческому роду.

– А почему ты не поверил бы моему слову?

Краснея, юноша ответил:

– Я даже боюсь ответить тебе, иначе ты подумаешь, что я слишком дерзок и рассердишься на меня.

– Нет, скажи мне, я хочу знать.

– Моим грубым устам нелегко даются слова, но вот, что я хотел сказать: я видел немало прекрасных женщин, хоть и молод ещё, но среди них ты – чудо… и я дурак, если ты и в правду не женщина из человеческого рода, если ты не создана во славу мира!

Голдилинд потупила взгляд и сперва ничего не отвечала. От этого юноша, казалось, тоже смутился. Наконец, она сказала:

– Ты был добр ко мне, не назовёшь ли теперь своё имя? И если ты не против, не скажешь ли, кто ты?

– Миледи, – отозвался юноша, – имя моё легко будет назвать: меня зовут Кристофером, а некоторые в шутку называют королём Кристофером, наверное, потому что я безродный простолюдин. Что ещё я могу рассказать о себе? Я живу в лесах изгоем, как и мои друзья. Но знайте, что я никогда по своей воле не причинил вреда ни одному сыну человеческому. Также и друзья мои, хотя и не признают законов, но добры со мной и любят меня, все, как мужчины, так и женщины. Мы вынуждены жить вдали от королевских дворцов и замков баронов.

Голдилинд изумлённо смотрела на юношу, словно не понимая его. Она спросила:

– Где же ты тогда живёшь?

– Сегодня я живу совсем близко отсюда, а где я буду жить завтра – кто знает? Со мной разделяют кров трое моих добрых друзей. Самый дорогой из них для меня – это юноша одних со мной лет, мой товарищ во всём. Каждый из нас готов умереть ради другого. Думаю, что если бы ты увидела его, он бы тебе понравился.

– Как его зовут? – поинтересовалась Голдилинд.

– Его зовут Дэвидом, – ответил Кристофер.

Но тут юноша замолчал и нахмурил лоб, словно размышляя о чём-то сложном, потом лицо его прояснилось, и он спросил:

– Если позволишь, я хотел бы узнать, как зовут тебя и кто ты сама?

– Своё имя я пока хотела бы скрыть. Я бедная пленница и испытала много горестей и мучений, так что тело моё – лишь источник страданий, но я не всегда была пленницей, хотя сейчас и не могу рассказать тебе о том, кем была раньше.

Кристофер долго смотрел на неё, затем встал и пошёл обратно, к лугу, по их следам. Там он взял под уздцы коня Голдилинд и привёл его к терновнику, после чего встал перед девушкой и, покраснев, произнёс:

– Я должен рассказать тебе, что я делал в последние несколько минут.

– Да разве, – удивилась Голдилинд, – ты не ходил за моим жеребцом?

– Ходил, – согласился Кристофер. – А кроме того я сделал ещё кое-что, но спроси меня сама. Я не могу решиться и рассказать об этом.

Голдилинд засмеялась:

– Ну хорошо, что же?

– Нет, ты спроси меня, что я делал, иначе я не смогу рассказать тебе.

– Ну хорошо, что ты там делал?

Краснея и заикаясь, Кристофер ответил:

– Я рассматривал твои следы, выходящие из воды. Я хотел увидеть, какие новые, ещё более прекрасные цветы взошли на лугу там, где недавно ступали твои ноги.

Голдилинд ничего не ответила, Кристофер тоже замолчал, но вскоре девушка произнесла:

– Если ты хочешь проводить меня в свой дом, то должен сейчас же сделать это.

И с этими словами она достала из-за пояса обувь, словно собираясь надеть её. Увидев этот жест, Кристофер сразу же отвернулся, хотя и тяжко вздохнул. Девушка покраснела, проворно поднялась и сказала:

– Я пойду пешком. Ты поведёшь моего коня?

Юноша взял под уздцы коня и повёл девушку по самым тихим и живописным местам. За выступом небольшого холма, подходящего к реке, он повернул и направился прямо к кромке воды. Когда они таким образом обогнули холм, перед ними предстала широкая чудесная долина, сплошь поросшая травой. На холмике посреди неё, недалеко от воды, стоял длинный каркасный дом, крытый тростником.

Тогда Кристофер сказал:

– Госпожа, мы в Малой долине, а вон там наш дом.

Голдилинд ответила ему очень тихо:

– Долина чудесна, и дом выглядит красивым. Надеюсь, его жители счастливы в нём.

Кристофер произнёс с сомнением:

– Может быть, он разочарует тебя, когда ты окажешься внутри.

– Я бы с удовольствием проверила, – ответила Голдилинд.

В этот момент они подошли к саду, где цвели яблони. Голдилинд распростёрла руки и запрокинула голову – её переполнила радость от прекрасного вида и аромата. Прежде чем войти в полуоткрытые ворота, Кристофер и Голдилинд немного постояли. В этих местах им некого было опасаться.

Кристофер хотел было взять девушку за руку, чтобы помочь ей войти, но она обеими руками держала подол платья, собираясь переступить порог, поэтому Кристофер не решился этого сделать.

Дом изнутри оказался ярко освещённым. Длинные низкие окна были искусно застеклены, а на зелёных стенах зала были нарисованы Адам и Ева, райский сад и благой Господь, гуляющий по нему. Солнце ярко светило через южные окна, и у выхода было даже жарко, тогда как в глубине стояла приятная прохлада.

Голдилинд села в самом прохладном месте, у стола, а Кристофер стал прислуживать ей. Он принёс вина, белого хлеба, дичи и мёда и сказал:

– Прошу тебя отобедать, дева. Уже почти полдень, а своих друзей я не жду до захода солнца, так как они ушли далеко в лес.

Голдилинд улыбнулась в ответ, немного поела и выпила вина, и Кристофер ел и пил с ней. Сердце её было переполнено счастьем, она уже забыла о своём страхе, но всё же что-то беспокоило её, потому что, хотя Голдилинд и была счастлива, она не могла радоваться так, как хотела бы, словно не хватало ей чего-то. Чего – она и сама не знала.

Но вот Кристофер заговорил:

– Я хотел бы рассказать тебе об одном странном чувстве. Хотя прошло немногим более трёх часов с тех пор, как мы впервые встретились у реки, мне кажется, будто бы ты всегда была частью моей жизни.

Голдилинд смущённо посмотрела на него, и Кристофер продолжил:

– А когда я говорю о моих друзьях, с которыми мы живём здесь, о Дэвиде, Гилберте и Джоанне, то они кажутся мне давними полузабытыми воспоминаниями, хотя их имена – у меня на устах. Мне непонятно и неприятно это… А наш дом, он нравится тебе, моя прекрасная гостья?

– Да, очень. Он кажется мне уютным. Ты не знаешь, но до сегодняшнего дня я в основном жила в домах намного богаче этого, но в них было так уныло.

– И мне он казался вполне уютным, я был здесь счастлив, но теперь мне чудится, что всё это было только для того, чтобы встретиться с тобой.

– Значит ли это, что сейчас он неприятен тебе? – спросила Голдилинд с улыбкой, чуть-чуть покраснев. Кристофер молчал. Девушка потупила взгляд, и наступила тишина.

Наконец, она спокойно посмотрела на юношу и сказала:

– Поистине печально, что ты должен забыть своих старых друзей ради меня. Печально, что тебе пришло на ум, будто этот милый, уютный дом создан не для твоих верных друзей и не для того, чтобы вы в радости проводили здесь время, а для меня, случайной встречной. Послушай, ты говоришь сейчас, что я стала частью твоей жизни, но как такое возможно? Если я вновь стану несчастной пленницей, как ты сможешь вызволить меня? Ты, изгой, ведь так ты себя назвал? Но пусть ты и смог бы, я слишком низка для того, чтобы ты снизошёл до меня, а если я стану той, кем должна быть, то буду слишком высока, чтобы ты смог добиться меня. Нас разлучат так или иначе, и наша встреча не продлится более двух часов.

Кристофер какое-то время стоял перед ней, понурив голову, – они оба уже поднялись из-за стола, но вдруг он пылко взглянул на неё, глаза его блестели, и он произнёс:

– Да, не более двух часов. Зачем же тогда мы медлим, чего мы ждём? Зачем мы говорим то, что совсем не желаем говорить, и молчим о том, что хотят сказать наши сердца?

Произнеся это, Кристофер поймал правое запястье девушки и положил руку на её левое плечо, и как только он впервые коснулся Голдилинд, словно огонь пробежал по его телу, превратив его в продолжение её тела. В глазах Голдилинд он не видел отказа, она, не сопротивляясь, уступала, но как раз в этот самый момент Кристофер, немного отпрянув, повернул голову к двери, словно прислушиваясь:

– Тс! Тише! Милая девушка, ты слышишь?

Голдилинд смертельно побледнела:

– Ой, что это? Что это? Да, я слышу: стук лошадиных копыт и лай собак, но разве это не твои друзья?

– Нет, нет, – ответил юноша, – мои друзья ушли без доспехов. Прислушайся! У этих собак низкий голос – это ищейки! Пойдём же скорее, возможно, ещё есть время.

Он повернулся и, схватив секиру и щит, висевшие на стене, подбежал к окну, что выходило на север. Он осторожно выглянул, но сразу же отпрянул.

– Нет, мы опоздали, этот путь уже перекрыт. Они окружили дом. Дева, поднимись на верхнюю галерею по этой лестнице. Спрячься там за кроватью. Если они уйдут или мои друзья придут вовремя, ты спасена, но если и нет, то, даю слово, они не причинят тебе зла. Я вижу, ты поистине из благородных!

Кристофер уже направился к двери, но Голдилинд бросилась за ним, поймав его за рукав со словами:

– Нет! Нет, я не буду прятаться, чтобы меня потом вытащили из укрытия, словно воришку! Ты прав, я благородного происхождения. Я останусь с тобой и буду приказывать и воспрещать, как королева! О, не иди к двери! Останься со мной, останься!

– Нет, нет! – возразил Кристофер. – Там ты не сможешь помочь, это мужское дело. Смотри! Ты разве не видишь – сталь блестит у порога!

И с этими словами Кристофер оставил девушку и бросился к двери. У самого порога его встретили воины в полном вооружении, и юноша сразу же набросился на них с криками:

– За наш дом! За Холмы! Лесные братья, на помощь!

Кристофер рубил направо и налево. Кто-то из воинов упал, кто-то подался назад, и очень скоро крыльцо было расчищено, но как раз в это время Кристофер ударил по стальному шлему огромного воина, и его секира сломалась от такого удара. Тогда воины набросились на юношу всей толпой, но он сразу прикрылся щитом, а правой рукой так ударил в открытое лицо одного из нападавших, что тот сразу же упал и больше не двигался до самого Страшного Суда. Кристофер мог бы взять его оружие – оно лежало прямо перед ним, – но ему не давали даже нагнуться, чтобы его подобрать, поэтому он подхватил за кожаный ворот крепкого, но довольно-таки низенького воина, с силой поднял его вверх и, словно камень, пущенный из бомбарды*, метнул в остальных, подавшихся назад. Двое свалились наземь. Раздался рёв удивления и страха, а Кристофер снова кинулся на воинов, и на этот раз в его руке блестел топор. Он рубил и гнал нападавших назад, к порогу, но не мог прогнать дальше, а они были так ошеломлены этой атакой, что направили на него длинные копья.

Но вот вперёд выступил рыцарь, не очень крупный с виду, но облачённый в прекрасные доспехи. На его зелёном сюрко был золотом изображён лев. Он ударил по копьям, чтобы их подняли вверх, и дал всем знак немного отойти, а сам встал на пороге. Кристофер понял, что он намерен вести переговоры, и воздержался от атаки. Рыцарь же сказал:

– Ты, птенец, ты сошёл с ума? Зачем ты нападаешь на моих воинов?

Кристофер в ответ яростно закричал:

– А зачем вы осаждаете дома простых людей с оружием в руках? Хотите забрать мою жизнь? Но я сам убью одного или двух из вас прежде своей смерти. Отойдите, милорд, или будете первым!

Но рыцарь, не доставая оружия, остановил его:

– Мы пришли за тем, что принадлежит нам. Мы ищем нашу госпожу, владычицу Лугфорта, что по собственному желанию переехала оттуда в Зелёную гавань. И если ты не будешь мешать нам, то ты свободен, можешь идти ко всем чертям.

Когда Кристофер услышал это, он собрался было вновь с криком ринуться в бой и принять свою смерть, но раздался звонкий и нежный голос, и Кристофер услышал такие слова:

– Добрый мой хозяин, прошу тебя, позволь нам обсудить то, что требуется.

С этими словами Голдилинд вышла вперёд и встала рядом с Кристофером:

– Господин управляющий, мы выехали вчера подышать воздухом, но сбились в лесу с пути и задержались допоздна, так что нам пришлось переночевать под открытым небом, но утром нам повстречался этот добрый лесной житель. Он угостил нас хлебом и молоком, потом привёл к себе домой и там накрыл для нас стол, так что скорее следует наградить его, а не угрожать ему. Теперь же мы желаем, чтобы Вы вернули нас в замок Зелёной гавани. Этому юноше не причиняйте вреда, пусть он останется на свободе, как Вы и сами только что сказали, господин управляющий.

Голдилинд говорила медленно и вяло, словно пересказывала выученный урок. По ней было видно, что на сердце у неё – большое горе, хотя слова её звучали повелительно. Некоторые из воинов засмеялись, но управляющий сказал так:

– Миледи, мы частично исполним Ваше желание. Мы отведём Вас в замок Зелёной гавани со всеми почестями, но что до этого молодого человека, то если мы не убьём его здесь и сейчас, то нам следует взять его с собой. Он убил двоих из наших людей и многих ранил, словно леший вселился в его тело, поэтому попросите его утихомириться, если Вы не хотите видеть сейчас его крови.

Голдилинд обратила к Кристоферу бледное, несчастное лицо и сказала:

– Мой друг, мы просим тебя: прекрати сражение, позволив этим воинам поступить с тобой по их воле.

Кристофер отошёл в сторону, сел на скамью и, рассмеявшись, громко произнёс:

– Воистину, достаточно храбрые воины, чтобы привязать к своему щиту пояс девы!

Тут же воины ворвались в комнату. Полдюжины самых крепких из них подошли к сидящему Кристоферу и связали ему ремнём руки. Он не сопротивлялся, а сидел, откровенно посмеиваясь над ними, словно происходившее с ним было всего лишь святочной игрой, но сердце его горело от гнева, а ещё больше от любви к его нежной гостье.

Воины заставили юношу подняться и выйти из дома, потом усадили на лошадь и связали ему под седлом ноги. Когда это было сделано, Кристофер увидел, как Голдилинд вывели и посадили на конные носилки, а затем весь отряд тронулся в путь. Двое охранников ехали по бокам от носилок. Так они покинули Малую долину.

Глава XVII

Голдилинд возвращается в замок зелёной гавани

Ехали они быстро. Их вели люди, знающие лесные дороги, и это путешествие длилось не так долго, как путь Голдилинд из замка. Луна светила ярко, поэтому на ночлег останавливаться не стали и подошли к замковым воротам ещё до полуночи. Голдилинд ждала, что теперь её запрут в тюрьме, но этого не произошло: королеву провели прямо в её собственную спальню, где уже находилась одна из служанок, хотя и не Алоиза. Когда же Голдилинд попыталась спросить её о новостях, то та ей даже не ответила, как если бы была немой. Чувствуя себя совершенно несчастной, Голдилинд легла в постель, представляя самое худшее: как её настигает смерть от рук её тюремщиков. Кристофера она видела в последний раз, когда входили в замковые ворота, поэтому о том, что сейчас происходит с ним, девушка ничего не знала. Как бы там ни было, Голдилинд могла только лежать, и её одолевали мрачные мысли. Наконец, усталость взяла своё – она заснула.

Когда Голдилинд проснулась, стоял уже ясный день, а по комнате кто-то ходил. Королева повернулась и увидела Алоизу. У неё было так тяжело на сердце, что она не стала ничего спрашивать и даже не пошевелилась, но Алоиза сама оглянулась и подошла к её постели. Она поклонилась, но не произнесла ни слова. Тогда Голдилинд подняла голову, устало спросив:

– Что теперь, Алоиза? Что ты мне скажешь? У меня сердце сжимается от страха, и мне кажется, если у них не будет хоть капли жалости, я умру сегодня же.

– Нет, – ответила служанка. – Не тревожьтесь. Здесь рядом есть некто, кому Вы сильно обрадуетесь.

– Ага, а именно дама Элинор, – со стоном закончила Голдилинд. Страх и сердечная тоска так навалились на неё, что она чуть было не потеряла сознание.

Но Алоиза приподняла ей голову, поднесла к губам вино и заставила её сделать несколько глотков, а когда Голдилинд снова пришла в себя, служанка сказала:

– Я же говорю, не тревожьтесь, это не дама Элинор, и розог Вы не увидите. Это могущественный человек, нет, это самый могущественный из людей – граф Джеффри, король Лугодолья, пусть и не коронованный.

Голдилинд и в самом деле успокоили такие новости. Она сказала:

– Интересно, какие у него здесь дела. Всё это время он не заезжал в Зелёную гавань. Может, будь иначе, со мной здесь обращались бы лучше.

– Я не знаю, – ответила Алоиза, – но он здесь. Тот посланец, у которого Вы похитили коня, принёс именно эту новость – что приезжает наш лорд, граф Джеффри. Он прибыл на закате, уже после того, как ищеек наставили на Ваш след, а меня выпороли за то, что позволила Вам сбежать. Теперь, миледи, когда Вы увидите графа и на самом деле станете нашей королевой и госпожой, вспомните ли Вы то утро два дня назад? Вспомните ли Вы меня?

– Вспомню, – пообещала Голдилинд, – если случится то, о чём ты говоришь.

– Обязательно случится, – заверила её Алоиза. – Вы снились мне три ночи назад. Вы восседали на престоле, приказывая и воспрещая знатным людям. По крайней мере, пока никто (кроме моих плеч и боков) не почувствовал ничего плохого оттого, что Вы сами себя похитили. Вы вернулись очень быстро и, говорят, по собственной воле. Но расскажите же о своей прогулке, было ли Вам приятно?

Когда Голдилинд услышала эти слова и вспомнила, что ожидает её утром, то чуть было не расплакалась. Алоиза стояла и молча смотрела на неё. Наконец, Голдилинд тихо произнесла:

– Ответь мне, Алоиза, ты слышала, говорили что-нибудь о том молодом человеке, которого привели сюда прошлой ночью? Они убили его?

Алоиза ответила ей:

– На самом деле, миледи, я думаю, ему не причинили вреда, хотя полностью и не уверена в этом. По крайней мере, на нижнем дворе никому сегодня голов не отрубали и никого не вешали, но я слышала, как воины обсуждали, как они кого-то взяли в плен. Они говорили, что его сила достойна удивления. Рассказывали, как он швырнул одного из них, словно играя в мяч. По правде говоря, они совсем не держали на него зла за это. Впрочем, сейчас я посоветовала бы Вам подняться. Прошу Вас, наденьте всё самое лучшее и нарядное, что у Вас есть. А ещё я скажу Вам на ухо, что дама Элинор несколько побаивается Вас этим утром.

Голдилинд поднялась. Её одели в королевское платье. Алоиза и другие служанки подавали ей всё, что она хотела. Тем утром Голдилинд осталась в своей комнате – в ожидании могущественного властителя Лугодолья.

Глава XVIII

Граф джеффри говорит с голдилинд

Голдилинд ждала недолго. За дверью послышались многочисленные шаги, дверь распахнули, и сразу же, словно солнце осветило своими лучами землю, вошёл граф Джеффри, а за ним лорды – все в самых торжественных одеяниях. Граф подошёл к Голдилинд, склонился перед ней на колени и спросил:

– Миледи, моя королева, соблаговолите позволить Вашему слуге поцеловать Вашу руку?

Голдилинд не выказала большой радости от встречи с ним, но всё же протянула свою лилейную руку в золотом рукаве и ответила:

– Поступайте по своей воле.

Граф благоговейно поцеловал её руку и спросил:

– А эти благородные сэры, мои вассалы, могут ли они подойти, поклониться и поцеловать Ваши руки, миледи?

– Я не откажу ни им в выполнении их желания, ни Вам в выполнении Вашего, милорд.

После этих слов лорды приблизились, преклонили пред ней колени и поцеловали её руку. По правде говоря, многие из них с радостью поцеловали бы и обе руки, да и щёки и даже губы, но сама Голдилинд смотрела на приветствующих скорее сурово, чем милостиво.

Затем граф заговорил с Голдилинд и рассказал ей о её королевстве, о том, как благоденствует народ, о крепком мире, царящем в её землях, о славных днях Лугодолья и о хвале, воздаваемой ей народом. Голдилинд ничего не отвечала, но по мере того, как он говорил, грудь её всё чаще вздымалась, и, наконец, на её глазах выступили слёзы и покатились по щекам. Тогда придворные стали переглядываться, и граф сказал:

– Господа! Мне кажется, что миледи хочет говорить со мной наедине, как со своим ближайшим другом и благожелателем. Я прав, миледи?

Голдилинд не могла ничего вымолвить из-за того, что сердце её обливалось слезами. Она только кивнула головой и улыбнулась графу.

Граф Джеффри махнул рукой, и все лорды, а с ними и служанки покинули комнату. Они остались вдвоём: королева и граф, который стоял перед ней, но прежде, чем он смог произнести хоть слово, Голдилинд поднялась с престола и упала на колени перед ним, молитвенно соединив руки и закричав срывающимся голосом:

– Помилуйте! Помилуйте! Сжальтесь над моей юной жизнью, о достойный лорд!

Граф поднял её, вновь усадил на престол:

– Нет, миледи, так не годится, но я буду готов выслушать Вас, если Вы захотите поговорить со мной и рассказать всё, что случилось.

Голдилинд некоторое время боролась со своими чувствами, а затем сказала:

– Достойный лорд, я умоляю Вас выслушать меня. Имейте терпение к слабому женскому сердцу! Пожалуйста, сядьте рядом со мной.

– Так не полагается. Я сяду ниже.

И граф, взяв себе табурет, сел перед королевой и спросил:

– Что мучает Вас? Чего бы Вам хотелось?

Тогда Голдилинд начала рассказывать:

– Милорд, я живу в заточении. Мне хотелось бы стать свободной.

– Хорошо, значит, это темница?

– Да! Я не могу даже свободно выйти из замка и вернуться. И это ещё не самое страшное. Сходите, посмотрите на комнату младшей гвардии и скажите тогда, подходит ли она для дочери Вашего повелителя.

Граф сперва ничего не отвечал, но затем произнёс:

– Всё же грусть Вам к лицу. Когда я взглянул на Вас, моим глазам предстала красота мира, где тело не может быть недостатком.

Голдилинд покраснела:

– Если это и так, то это милость Божия, и за это я приношу Ему хвалу. Но сколько ещё продержится моя красота? Горе убьёт и её.

Граф долго молча смотрел на королеву. Наконец, он сказал:

– Я поручил заботу о Вас Вашим друзьям и следил за тем, чтобы они ободряли Вас. Что я сделал не так?

– Может быть, умышленно и ничего. Ведь, если я верно понимаю, Вы пришли теперь, чтобы объявить мне об окончании моего временного, но утомительного пребывания здесь, о том, что Вы отвезёте меня в Лугфорд и возведёте на престол, и покажете всему народу дочь моего отца.

Граф молчал. Лицо его потемнело, и Голдилинд видела это. Наконец, граф сказал резким голосом:

– Миледи, это невозможно. Вам следует оставаться в замке Зелёной гавани или в каком-нибудь другом замке, но вдали от народа.

– Что ж, – ответила Голдилинд, – я убедилась теперь – я предчувствовала правду, когда впервые оказалась в этих стенах. Мне почудилось тогда, что Вы убьёте меня, чтобы безопасно восседать на престоле дочери Вашего государя. Вы не решаетесь послать ко мне человека с мечом, что пронзил бы меня, поэтому Вы ввергли меня в темницу к жестоким тюремщикам. Вы приказали им медленно и мучительно лишить меня жизни. До сих пор я выдерживала и их, и Вашу злобу, но теперь я побеждена, теперь я знаю, что меня ожидает смерть, и потому у меня больше нет страха, потому я и дерзнула высказать Вам всё, что Вы сейчас услышали, хотя и понимала, что меня убьют. Теперь я могу признаться Вам: я раскаиваюсь в том, что просила милости у неспособного на милость.

Хотя слова, сказанные девушкой, были резки, голос её оставался мягким и ровным. Граф был сильно задет, он встал и начал ходить взад-вперёд по комнате, то частично обнажая меч, то вставляя его обратно в ножны. Наконец, он подошёл к Голдилинд, сел рядом с ней и произнёс:

– Голдилинд, ты несколько заблуждаешься. Ты не ошиблась, когда сказала, что я уверенно займу престол и буду править землёй Лугодолья так, как не сможет никто другой. Верно и то, что я поселил тебя, законную наследницу, в стороне от мирской суеты, по крайней мере на некоторое время, ибо я не допущу того, чтобы твои белые руки преждевременно сместили меня с моего места, как не допущу и того, чтобы твоё прекрасное лицо послужило знаменем моим недругам, но никогда я не желал твоей смерти или твоих мучений! Если же всё происходит так, как ты мне поведала, а ты настолько правдива, что я не могу сомневаться в твоих словах, то, прошу, расскажи мне, что они делали с тобой!

– Милорд, те друзья, которым Вы передали меня, – мои враги, без различия, были ли они Вашими друзьями или нет. Вы хотите заставить меня поведать Вам всю историю моих унижений? Для них я была лишь невольницей, что временами исполняет на сцене роль королевы. Ваш капеллан, например, которому Вы поручили заботу обо мне, смотрел на меня сладострастными глазами. Он просил расплатиться с ним моим телом, чтобы тем самым купить прекращение страданий. Он угрожал мне ещё большим злом и сдержал своё слово.