Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли Кинг Стивен

10

Когда толстяк Джонни еще раз взглянул на психа в синем костюме и очках в золотой оправе, у него от удивления челюсть отвисла. На какой-то миг он преисполнился непоколебимой уверенности в том, что, пока он стоял и глазел на стену, этот мужик превратился в призрак, и теперь сквозь него проглядывает фигура, гораздо более реальная, чем он сам: кто-то из тех легендарных стрелков, о которых, когда он был мальчишкой, снимали столько фильмов и телесериалов. Уайатт Эрп, Док Холлидей, Батч Кассиди, в общем, кто-то из этих.

Но потом зрение его прояснилось, и он понял, что сотворил этот придурочный: снял у легавых пистолеты и нацепил их себе на пояс. При костюме и галстуке это выглядело смехотворно, но толстяку Джонни почему-то было не до смеха.

– Ключ от браслетов на стойке. Когда ополченцы очнутся, они тебя освободят.

Он взял бумажник, открыл его и, что самое невероятное, выложил на прилавок три двадцатки.

– Это за боеприпасы, – сказал Роланд. – Твой револьвер я разрядил. Когда я отсюда уйду, я их куда-нибудь выкину, эти патроны. Думаю, что при незаряженном револьвере и при отсутствии бумажника им будет весьма затруднительно обвинить тебя.

Толстяк Джонни тяжело сглотнул. Очень редко случалось так, что он не мог ничего сказать из-за полной потери дара речи, но это был как раз тот случай.

– Теперь где тут ближайший… – Пауза. – Ближайшая аптека?

Внезапно толстяк Джонни все понял. По крайней мере он так подумал, что понял. Этот тип, конечно же, наркоман. Вот в чем дело. Понятно теперь, почему он такой странный. Накачался, должно быть, уже прилично.

– Есть тут одна за углом. Через полквартала по Сорок девятой.

– Если ты мне сейчас солгал, я вернусь и пущу тебе пулю в лоб.

– Я не лгу! – закричал толстяк Джонни. – Клянусь Богом-Сыном и Богом-Отцом! Всеми святыми клянусь! Здоровьем мамы…

Но тут дверь захлопнулась. Толстяк Джонни умолк и постоял еще пару минут молча, не в силах поверить, что этот шизик ушел.

Потом он поспешно, как только мог, обошел прилавок и бросился к двери. Повернувшись к ней спиной, он принялся шарить вслепую, нащупывая замок. Ему пришлось изрядно повозиться, чтобы закрыть дверь еще и на засов.

Только тогда он позволил себе присесть, точнее сказать, медленно опуститься на пол, задыхаясь и мысленно обещая Всевышнему, равно как и всем святым его и ангелам, что прямо сегодня он сходит в церковь Святого Антония, сразу, как только первая из этих свиней очнется и откроет наручники. Он собирался исповедоваться, покаяться и причаститься.

Толстяк Джонни хотел очиститься перед Богом.

Сегодня он, мать твою, чуть было не отдал Ему душу.

11

Заходящее солнце нависло дугой над Западным морем. И вот оно уже сузилось до яркости на горизонте, которая резала Эдди глаза. Если долго смотреть на такой свет, можно вполне заработать ожог сетчатки. Это и много еще чего интересного он узнал в средней школе, где ему дали достаточно знаний, чтобы он сумел потом заполучить работу бармена с неполным рабочим днем, а заодно и обзавестись занимательным хобби: полный рабочий день носиться по городу в поисках героина и баксов, чтобы его купить. Но Эдди все-таки продолжал смотреть. Очень скоро ему будет уже все равно, есть у него там ожог или нет.

Он не стал умолять эту ведьму. Во-первых, это бесполезно. Во-вторых, раз бесполезно, то зачем унижаться. Он и так прожил унизительную жизнь, так что незачем унижать себя в ее последние минуты. Больше у него ничего не осталось – только несколько минут. Все закончится, когда эта узкая полоса света скроется за горизонтом и придет время омаров.

Он давно перестал надеяться на то, что случится чудо и Одетта вернется в самый последний момент, как, впрочем, и на то, что Детта все-таки сообразит, что, если Эдди умрет, она почти наверняка застрянет в этом мире уже навсегда. Еще пятнадцать минут назад он тешил себя надеждой, что она просто решила его попугать; теперь надежды его иссякли.

Ну, это все-таки лучше, чем медленное удушение, утешал он себя, но, насмотревшись за столько дней на этих мерзостных омаров, он уже не был уверен в том, что же на самом деле лучше. Он очень надеялся, что сумеет умереть без воплей. Вряд ли это вообще возможно, но он все-таки постарается.

– Сейчас они выползут, беленький! – завизжала Детта. – Сейчас-сейчас! Славный сегодня их поджидает ужин, такого они еще не едали!

Все это не пустые угрозы, чтобы просто припугнуть. Одетта не возвращалась… не было и стрелка. Это последнее обстоятельство и добило его. Он был на сто процентов уверен, что за время их долгого перехода по пляжу они с Роландом стали… ну, скажем, товарищами, если не братьями, и что Роланд хотя бы предпримет попытку его спасти.

Но Роланд не приходил.

Может быть, это не потому, что он не хочет прийти. Вдруг он просто не может. А если он умер или его пристрелил охранник в аптеке – вот черт, это будет большая хохма, коли последнего в мире стрелка прикончит какой-нибудь жлоб из службы охраны! – или он попал под машину. Быть может, его уже нет в живых и дверь исчезла. Наверное, она потому так и оборзела, что ей нечего терять.

– Сейчас повыползут! – крикнула Детта, и Эдди увидел, что ему больше незачем переживать о своей сетчатке, так как последние отблески солнца скрылись за горизонтом, оставив после себя лишь бледные блики.

Он уставился на море, а в глазах его постепенно гасло отражение последнего луча дневного света. Эдди ждал, когда первые омары выползут на берег из волн.

12

Эдди попытался отдернуть голову, но не успел. Омар отхватил клешней кусок мяса с его лица, превратив левый глаз в студенистую массу и обнажив кость, сверкнувшую в сумерках белым пятном… а Воистину Гадкая Баба расхохоталась…

Прекрати! – приказал себе Роланд. Думать так – это еще хуже, чем беспомощность: это просто безумие. И вовсе не обязательно, что так все будет. Быть может, еще есть время.

И время еще было. Пока. Когда Роланд в теле Джека Морта шагал по Сорок девятой, размахивая руками, не отрывая целеустремленных глаз от вывески АПТЕКА и не обращая внимания на взгляды прохожих и на то, как они шарахаются от него, в мире Роланда нижний край солнца еще не коснулся линии горизонта, там, где море сливается с небом. Это случится только минут через пятнадцать. Если для Эдди настанет время мучений и боли, оно пока еще впереди.

Хотя Роланд не стал бы с уверенностью утверждать. Он знал только то, что время в обоих мирах движется с разной скоростью и там сейчас больше времени, чем здесь, и хотя здесь солнце пока высоко, тешить себя надеждой, что и там до заката еще далеко, было бы непростительной ошибкой… а для Эдди – вообще смертельной, ведь тогда ему предстоит погибнуть в невообразимых муках, которые Роланд снова и снова, сам того не желая, пытался себе представить.

Он едва себя сдерживал, чтобы не оглянуться и не посмотреть, как там дела. Но он не осмеливался. Знал, что нельзя. Нельзя.

Голос Корта бесцеремонно ворвался в его размышления: «Контролируй то, что можешь контролировать, слизняк. Пусть все остальное, тебе неподвластное, идет как идет. И если тебе суждено потерпеть поражение, прими его, но с оружием в руках».

Да.

Но иной раз это трудно.

Очень трудно.

Он наверняка обратил бы внимание и понял, почему прохожие так на него глазеют и шарахаются во все стороны, если бы не был так отчаянно сосредоточен на том, чтобы как можно скорее закончить свои дела в этом мире и убраться отсюда ко всем чертям. Но это вряд ли бы что-нибудь изменило. Он так быстро шагал по направлению к лавке под синей вывеской, где согласно «мортоклопедии» можно было найти столь необходимый его телу кефлекс, что, несмотря на набитые патронами карманы, полы пиджака Джека Морта разлетались, открывая оружейные ремни у Роланда на поясе. Он носил их не так, как их прежние владельцы, аккуратно и прямо, а по-своему: крест-накрест низко на бедрах.

Покупатели, уличные музыканты и торговцы на Сорок девятой видели в нем, точно так же, как и толстяк Джонни, отчаянного головореза.

Роланд добрался до аптеки Каца и вошел туда.

13

В свое время стрелок знавал колдунов, заклинателей и алхимиков. Одни были умными шарлатанами, другие – тупыми мошенниками, в которых могли поверить только еще более непробиваемые кретины (но в его мире всегда был избыток простофиль и дураков, так что эти мошенники вполне могли заработать себе на жизнь, а большинство из них даже преуспевали), и лишь очень немногие действительно были способны на те магические действия, о которых с опаской шептались люди: вызывать демонов и духов умерших, убивать проклятием и исцелять непонятными снадобьями. Одним из таких было создание, которое выдавало себя за человека по имени Флагг[25] и которого Роланд всегда принимал за демона. Роланд знался с ним недолго, и было это почти в самом конце, когда на страну его обрушились хаос и крах. Почти сразу за Флаггом появились два молодых человека отчаянного, но вместе с тем мрачного вида. Деннис и Томас. В то смутное время троица эта лишь промелькнула в жизни стрелка, но он навсегда запомнил, как Флагг у него на глазах превратил доставшего его человека в воющую собаку. На всю жизнь запомнил. А потом появился и человек в черном.

И еще Мартен.

Мартен, который соблазнил его мать, пока отца не было дома. Мартен, который послал Роланда на смерть, но вместо этого лишь добился, что тот стал мужчиной раньше положенного срока. Мартен, с которым, как подозревал Роланд, ему еще раз предстояло встретиться на пути к Башне… или у Башни.

Одним словом, на основании личного опыта общения с магами и колдунами Роланд думал увидеть в аптеке Каца совсем не то, что увидел.

Он думал, что это будет полутемная комнатушка, освещенная слабым светом свечей, наполненная горькими испарениями и горшками с неизвестными порошками, снадобьями и приворотным зельем, большинство из которых покрыто вековым слоем пыли и затянуто паутиной. И посреди всего этого будет какой-нибудь человек в капюшоне, который может оказаться даже опасным. И когда Роланд увидел, что за большими стеклянными витринами непринужденно расхаживают покупатели, как в какой-нибудь самой обычной лавке, он решил, что это какое-то наваждение.

Но выяснилось, что это вовсе не наваждение.

Роланд на мгновение застыл в дверях, и его первоначальное изумление сменилось этакой ироничной усмешкой. В этом мире, где на каждом шагу встречаются настоящие чудеса, где кареты летают по воздуху, а бумага, похоже, дешевле песка, самым поразительным было то, что здешние люди безразличны к этим невиданным чудесам. В этом мире, исполненном волшебства, ему встречались лишь скучающие лица и скучные персоны.

Тысячи флаконов. Снадобья и зелья, большинство из которых, согласно «мортоклопедии», были откровенным надувательством. Например, мазь, которая якобы помогает от облысения, или крем, обещающий удалить некрасивые пятна на руках, но это был чистой воды обман. Были здесь и лекарства для того, что вообще не нуждается в излечении: слабительное для желудка или закрепляющее, отбеливатель для зубов и черная краска для волос, какие-то средства для устранения неприятного запаха изо рта, как будто его нельзя устранить, пожевав ольховую кору. Никакой магии. Самые что ни на есть тривиальные вещи. Хотя были и астин, и еще кое-какие лекарства, которые вполне могли пригодиться. Но, в общем, место это произвело на Роланда удручающее впечатление. Там, где должна бы царить алхимия, было больше парфюмерии, чем магических зелий, – так чего удивляться, что волшебство тихо покинуло это место?

Но еще раз справившись с «мортоклопедией», Роланд выяснил, что все, им увиденное, не самое здесь главное. Настоящие полезные снадобья были надежно сокрыты от посторонних глаз. Их выдавали только тем, кто предъявлял указ колдуна. В этом мире таких колдунов называли ВРАЧАМИ, и они писали свои магические формулы на листках бумаги, определяемых «мортоклопедией» как РЕЦЕПТЫ. Стрелок не знал этого слова. Конечно, надо было бы справиться поточнее, но он не стал утруждать себя. Он знал, что ему нужно, а «мортоклопедия» подсказала, где можно это получить.

Он прошел по ряду к высокой стойке с надписью наверху:

14

Кац, открывший «Фармацию Каца и содовый источник (всякая всячина для дам и господ)» на Сорок девятой улице в 1927-м, уже давно покоился в могиле, а его единственный сын явно готовился отойти в мир иной следом за родителем. Хотя ему было всего сорок шесть лет, выглядел он на все семьдесят. Лысеющий, желтолицый и тощий. Он знал, что его за глаза называют «ходячей немощью» или «смертью на загривке», но никто из тех, кто так его называл, не знал, почему он такой хилый.

Вот взять хотя бы эту суку на телефоне. Миссис Ратбун. Грозится подать на него в суд, если он не пришлет ей валиум и сейчас же, СИЮ ЖЕ МИНУТУ.

Как вы это себе представляете, любезная? Я что, должен вам в трубку эти таблетки насыпать? Если бы только это было возможно, она хотя бы оказала ему любезность и заткнула бы варежку. Открыла бы пасть и подставила ее под телефонную трубку.

При этой мысли он улыбнулся, обнажая ряд желтоватых зубов.

– Вы не понимаете, миссис Ратбун, – вставил он после того, как целую минуту – а он справился по часам – спокойно выслушивал ее бред. Как бы ему хотелось сказать хотя бы разочек: Прекрати на меня орать, идиотка! Ори на своего ВРАЧА! Это он пристрастил тебя к этой мерзости, вот сам пусть и расхлебывает! Вот именно. Сначала пичкают пациентов, как будто это не транквилизаторы, а жвачка, а потом прекращают выписывать рецепты, и на кого тогда валится все дерьмо? На этих лекарей? О нет! На него! Каждый раз на него!

– Что вы хотите сказать, я не понимаю? – Голос в трубке напоминал ему раздраженное жужжание осы, которую накрыли банкой. – Я понимаю, что я столько лет отоваривалась у вас в аптеке, я понимаю, что я у вас постоянный клиент, я понимаю…

– Вам следует поговорить с… – Он еще раз взглянул поверх очков на ее карточку. – С доктором Брамхоллом, миссис Ратбун. Рецепт ваш уже недействителен, у него истек срок. Мы не продаем валиум без рецепта, это расценивается как федеральное преступление. – К тому же рецепт без номера, добавил он про себя.

– Это простой недосмотр! – завопила дамочка. Теперь в голосе у нее явственно зазвучали нотки паники. Эдди бы сразу узнал этот тон: крик души изголодавшегося наркомана.

– Тогда позвоните ему и попросите, чтобы он исправил дату, – сказал Кац. – Пусть он мне перезвонит. У него есть мой номер.

Да. У них у всех есть его телефон. Отсюда и все неприятности. В свои сорок шесть он выглядел как умирающий немощный старикан из-за этих гребаных докторов.

И я даже позволить себе не могу сказать вот такой наркоманке-стерве, чтобы она от меня отгреблась, иначе я потеряю и тот жалкий доход, который мне чудом еще удается извлекать из этого жалкого бизнеса.

– Я НЕ МОГУ ЕМУ ПОЗВОНИТЬ! – завопила она, и визгливый голос ее больно отдался у него в ухе. – ОН СО СВОИМ ДРУЖКОМ-ГОМИКОМ УМОТАЛ В ОТПУСК, И НИКТО МНЕ НЕ ГОВОРИТ КУДА!

Кац буквально физически ощутил, как по желудку его разливается кислота. У него было две язвы, одна уже зарубцевалась, а другая как раз сейчас кровоточила, и причиной тому были сучки типа этой миссис. Он закрыл глаза и поэтому не увидел, как его помощник вытаращился на мужчину в синем костюме и очках в золотой оправе, направляющегося к рецептурному отделу. Не видел он и того, как Ральф, старый толстый охранник (Кац платил ему просто гроши, однако горько сожалел даже об этих весьма незначительных расходах; у отца никогда не было необходимости нанимать охранника, но отец – чтоб он сгнил, Господи – жил в те времена, когда Нью-Йорк был еще городом, а не общественным туалетом), внезапно вышел из своего обычного полусонного состояния и потянулся за пистолетом у себя на поясе. Он услышал, как вскрикнула женщина-покупательница, но подумал, что она просто обрадовалась, обнаружив ревлон в свободной продаже: ему пришлось пустить весь ревлон в свободную продажу, потому что этот иуда Долленц из конкурирующей аптеки на той же улице стал отбивать у него клиентуру, снизив цены.

Он не думал ни о чем, кроме этого Долленца и истерички на телефоне, представляя себе, как было бы славно раздеть этих двоих догола, обмазать как следует медом и посадить задницей на муравейник под жгучим солнцем пустыни. Один муравейник для НЕГО, другой – для НЕЕ. Замечательно! Лучше и не придумаешь. Его покойный папаша был так озабочен тем, чтобы сын пошел по его стопам, что отказался оплатить ему обучение любой специальности, кроме фармакологии, вот ему и пришлось пойти по стопам отца, чтоб он сгнил, Господи, и это был самый неудачный шаг в его и без того неудачной жизни, из-за которой он и состарился прежде времени.

Ниже уже падать некуда.

По крайней мере он так думал, закрыв глаза.

И поэтому не заметил, как стрелок подошел к нему.

– Если вы можете к нам зайти, миссис Ратбун, я вам отпущу дюжину пятимиллиграммовых таблеток валиума. Вас столько устроит?

– Слава Богу, он вразумился! – С тем она и повесила трубку. Вот так вот. Ни слова благодарности. А когда она снова увидит эту ходячую задницу, что называет себя врачом, она будет готова перед ним распластаться и носом полировать его туфли от Гуччи, она член ему отсосет, она…

– Мистер Кац, – позвал помощник каким-то странным, будто бы задыхающимся голосом. – По-моему, у нас пробле…

За сим последовал новый крик и грохот выстрела, до смерти перепугавший Каца. Он даже подумал, что сердце его, в последний раз бешено екнув в груди, сейчас остановится уже навсегда.

Он открыл глаза и уставился прямо в глаза стрелка. Потом опустил взгляд и увидел у него в руке пистолет. Посмотрел налево: Ральф, охранник, держался одной рукой за кисть другой и смотрел на грабителя, вытаращив глаза так, что казалось, будто они сейчас вывалятся из глазниц. Собственный его пистолет тридцать восьмого калибра, который Ральф, офицер полиции, по долгу службы носил уже восемнадцать лет (стрелял он только в подвальном тире 23-го полицейского участка и еще утверждал, что ему якобы дважды пришлось пустить его в ход), лежал в углу искореженной грудой металла.

– Мне нужен кефлекс, – спокойно сказал налетчик с глазами снайпера. – Много кефлекса. Прямо сейчас. И никаких РЕЦЕПТОВ.

Мгновение Кац лишь смотрел на него, разинув рот. Сердце его бешено колотилось в груди, желудок превратился в котел с бурлящей кислотой.

Он думал, что хуже уже не бывает?

Он что, и вправду так думал?

15

– Вы не понимаете, – выдавил наконец Кац. Голос его показался каким-то странным даже ему самому, и ничего удивительного: рот у него как будто обложили куском фланели, а язык превратился в ватную прокладку. – У нас тут нет кокаина. Он вообще в аптеках не продае…

– Я не сказал: кокаин, – оборвал его человек в синем костюме и очках в золотой оправе. – Я сказал: кефлекс.

Мне показалось, что вы так сказали, едва не ответил Кац этому ненормальному выродку, но потом подумал, что тем самым может его спровоцировать. Он слышал об ограблениях аптек, когда налетчики требовали амфетамин и еще с полдюжины препаратов (включая и драгоценный валиум миссис Ратбун), но это, возможно, первое в истории ограбление, когда бандиту нужен обычный пенициллин.

Отцовский голос у него в голове (чтоб ты сгнил, старый ублюдок) посоветовал прекращать мандражировать и делать хоть что-нибудь.

Но он никак не мог сообразить, что делать.

Человек с пистолетом ему подсказал.

– Шевелись, – сказал он. – У меня мало времени.

– С-сколько вам нужно? – заикаясь, спросил Кац. Взгляд его скользнул поверх плеча грабителя, и старый аптекарь увидел такое… что он глазам своим не поверил. Только не в этом городе. Но, похоже, все это происходило на самом деле. Повезло? Ему, Кацу, действительно повезло? Такое можно смело вносить в Книгу рекордов Гиннесса!

– Не знаю, – сказал человек с пистолетом. – Сколько влезет в сумку. В большую сумку. – Тут он безо всякого предупреждения развернулся и выпалил из пистолета. Кто-то завопил. Стекло витрины вылетело на тротуар, рассыпавшись снопом осколков. Нескольких случайных пешеходов задело осколками, но никто серьезно не пострадал. В аптеке Каца женщины-покупательницы (и кое-кто из мужчин) разразились криками. Хрипло завыла сигнализация. Покупатели в панике бросились к выходу. Человек с пистолетом повернулся обратно к Кацу. Лицо его нисколько не изменилось, на нем застыло все то же выражение пугающего (но не безграничного) терпения.

– Делай, как тебе сказано. Быстро. У меня мало времени.

Кац тяжело сглотнул.

– Да, сэр, – выдавил он.

16

Еще на полпути к прилавку, за которым они тут держали сильные снадобья, Роланд заметил изогнутое зеркало в верхнем левом углу торгового зала и подивился: в его мире даже самый искусный ремесленник не сумел бы сейчас сделать такое, хотя было время, когда и в его мире выделывали такие штуки и много чего другого, увиденного им в мире Эдди и Одетты. Он натыкался на остатки этих вещей в тоннеле под горами и в других местах тоже… реликвии, столь же древние и загадочные, как и камни друидов, иногда стоящие в местах, где поселились демоны.

Он догадался, для чего это зеркало предназначено.

Он едва успел заметить движение стражника: Роланд до сих пор еще не привык к этим линзам, очкам, которые носил Морт и которые искажали боковое зрение, – но все-таки не опоздал обернуться и выстрелом выбить из рук охранника револьвер. Для Роланда это было в порядке вещей, хотя следовало бы «не спать». Охранник, однако, просто опешил. Ральф Леннокс до конца своих дней будет божиться, что парень сделал невозможное… таких выстрелов в жизни вообще не бывает, разве только в детских вестернах типа «Энни Оукли».

Благодаря зеркалу, которое, очевидно, повесили здесь, чтобы засекать воров, в следующий раз Роланд выстрелил быстрее.

Он увидел, как взгляд алхимика на мгновение метнулся куда-то ему за спину, и, подняв глаза к зеркалу, углядел, как сзади к нему подбирается какой-то мужик в кожаной куртке с длинным ножом в руке и, как очевидно, с мечтой прославиться – в голове.

Стрелок обернулся и выстрелил, приставив револьвер к бедру, чтобы не промахнуться в первый раз из незнакомого оружия и случайно не ранить кого-нибудь из покупателей, что окаменели от страха за спиной у этого кожаного, возомнившегося себя героем. Лучше всего, конечно, было бы выстрелить не один раз, а два, с упора в бедро, чтобы пули пошли по восходящей траектории и не задели случайно какую-нибудь дамочку, чье единственное преступление заключается в том, что она выбрала неудачный день для покупки духов.

Револьвер оказался вполне приличным. Видно было, что за ним ухаживали. Прицел не сбит. Судя по тучному, рыхлому виду тех стрелков, у которых он отобрал револьверы, можно было заключить, что они больше заботились о том оружии, которое носили при себе, нежели о том, которым являлись сами. Такое отношение казалось Роланду по меньшей мере странным, но ведь и весь этот мир был странным, и Роланд не мог судить о нем со своей колокольни. Точнее, у него просто не было времени на рассуждения.

Выстрел вышел удачный: лезвие ножа перебило у самого черенка, и в руках у геройствующего мужика осталась одна рукоятка.

Роланд спокойно посмотрел на него, и что-то во взгляде его, как видно, заставило неудавшегося героя вспомнить об очень важном и срочном свидании, на которое он уже опаздывал, потому что он развернулся и, бросив на пол бесполезную рукоятку, присоединился к массовому исходу.

Роланд опять повернулся к алхимику и отдал ему распоряжения. Если он будет копаться по-прежнему, тогда точно прольется кровь. Когда алхимик хотел было пойти исполнять приказание налетчика, Роланд ткнул в его выпирающую лопатку стволом пистолета. Мужик в ужасе завопил и сразу же обернулся.

– Не ты. Ты оставайся тут. Пусть твой подмастерье сходит.

– К-кто?

– Он. – Роланд нетерпеливым жестом указал на помощника Каца.

– Что я должен делать, мистер Кац? – пролепетал помощник. Остатки юношеских прыщей выступили еще отчетливее на его разом побледневшем лице.

– Делай, что он говорит, ты, недоумок! Отпусти ему! Кефлекса!

Помощник достал какую-то бутылочку с одной из полок за прилавком.

– Поверни, чтобы я мог прочесть, что там написано, – приказал стрелок.

Помощник сделал, как велено. Роланд не смог прочитать: слишком много незнакомых букв. Он справился в «мортоклопедии». Та подтвердила, что это кефлекс, и Роланд понял, что мог бы и не тратить время на эту дурацкую перепроверку. Только он знал о том, что не может прочесть все надписи в этом мире, но эти-то люди об этом не догадывались.

– Сколько таблеток в бутылочке?

– Ну, это, собственно, капсулы, – нервно ответил помощник. – Если вас интересует в таблетках…

– Не важно. Сколько здесь доз?

– О… А… – Помощник так волновался, что едва не выронил флакон. – Двести.

Роланд вдруг почувствовал себя точно так же, как и в оружейной лавке, когда ему сказали, сколько патронов он может купить почти за бесценок. В потайном отделении аптечки Энрико Балазара было девять маленьких пузыречков кефлекса, всего на тридцать шесть приемов, и даже после этого он почти выздоровел. Уж если ему не удастся полностью уничтожить инфекцию за двести приемов, значит, ее вообще нельзя уничтожить.

– Давай сюда, – сказал человек в синем костюме.

Помощник передал ему лекарство.

Стрелок подтянул рукав пиджака и снял часы Джека Морта – «Ролекс».

– У меня нет денег, но этого, я надеюсь, хватит на покрытие всей суммы.

Он повернулся, кивнул охраннику, который так и сидел на полу рядом со своим опрокинутым табуретом и смотрел на стрелка вытаращенными глазами, а потом вышел на улицу.

Вот так: просто вышел.

Секунд на пять в аптеке воцарилась гробовая тишина, если не считать воя сирены, достаточно громкого, чтобы заглушить даже гул людских голосов на улице.

– Господи всемогущий, мистер Кац, что же нам теперь делать? – прошептал помощник.

Кац взял с прилавка часы и прикинул их вес на руке.

Золото. Чистое золото.

Он не мог в это поверить.

Но приходилось верить.

Какой-то чокнутый зашел с улицы, выстрелом вышиб пистолет из руки охранника и нож из руки посетителя, и все для того, чтобы добыть и не наркотик даже, а самое что ни на есть обыкновенное лекарство.

Кефлекс.