Великая Отечественная – известная и неизвестная: историческая память и современность Коллектив авторов

Ли Цзинцзе. Помощь Советского Союза Китаю в антияпонской войне: актуальные уроки истории

С момента окончания Второй мировой войны минуло уже 70 лет. В 1937–1945 гг., в период войны с Японией, Китай получал огромную помощь со стороны Советского Союза.

Пятилетний советско-китайский договор о взаимном ненападении был подписан в Нанкине 21 августа 1937 г. – немногим более месяца с начала борьбы китайского народа с японской агрессией. В течение следующих двух лет СССР предоставил Китаю кредиты на общую сумму 250 млн долларов, которые пошли на закупку вооружений и военной техники. В Китай было направлено свыше 5 тыс. советских советников – летчиков, инженеров, других военных специалистов. Они доблестно сражались с японским агрессором, многие пролили кровь за независимость Китая и похоронены на китайской земле.

На исходе Второй мировой войны, 9 августа 1945 г., Красная армия вступила в пределы северо-восточного Китая и в течение 12 дней разгромила японскую Квантунскую армию (отдельные боестолкновения продолжались до 10 сентября). Северо-восток Китая был освобожден от японских захватчиков. Благодаря присутствию советских войск, вооруженные силы китайских коммунистов быстро превратили северо-восток страны в могучую базу китайской революции, создав тем самым условия для освобождения всей страны. Таким образом, Советский Союз внес огромный вклад как в дело разгрома японских оккупантов, так и в победу китайской революции. Народы Китая никогда этого не забудут.

История помощи СССР Китаю и сегодня многому учит. С точки зрения развития и укрепления нынешних китайско-советских отношений важно, на мой взгляд, учитывать два момента. Во-первых, то, что интересы безопасности двух наших соседних государств тесно связаны между собой – ослабление отношений между ними немедленно сказывается на уровне безопасности обоих. Есть все основания предполагать, что не произойди разрыв советско-китайских отношений в конце 1920-х годов и конфликты на КВЖД, Япония не решилась бы начать бомбардировку Шэньяна («инцидент 18 сентября 1931 г.»), а затем и оккупацию Маньчжурии.

Как известно, в ноябре 1936 г. Германия и Япония подписали Антикоминтерновский пакт, острие которого было направлено против Советского Союза. Менее известно, что тогда же Япония предложила китайскому правительству заключить военное соглашение, также направленное против СССР, в обмен на признание китайского суверенитета над севером страны. Однако Китай от такой закулисной сделки отказался. Мало того, впоследствии он сумел надолго связать мощную группировку японских войск. В результате Япония оказалась лишена возможности напасть на СССР, и Советский Союз избежал необходимости вести войну на два фронта. Советский лидер хорошо понимал стратегическую важность для СССР антияпонской войны Китая. В 1940 г., инструктируя генерала В. И. Чуйкова перед его отъездом в Китай на должность военного атташе, И. В. Сталин отметил, что главная задача советской военной миссии состоит в том, чтобы «связать» японского агрессора. Позднее он писал, что «только в том случае, когда руки и ноги японских захватчиков связаны, можно избежать военных действий на двух фронтах во время наступления немцев на СССР». Таким образом, не будет преувеличением сказать, что в годы Второй мировой войны Китай выступил в важнейшей роли стратегического прикрытия Советского Союза с востока.

Сегодня Китай и Россия снова воспринимают друг друга в качестве стратегического «прикрытия», эффективно обеспечивая взаимную безопасность, мир и стабильность на Дальнем Востоке и во всем мире. Такова историческая преемственность наших отношений. Перефразируя популярное в послевоенном Китае выражение, можно сказать, что «китайско-российское стратегическое взаимодействие – это непобедимо»!

Второй урок советско-китайских отношений военной поры заключается в том, что эти отношения плодотворны, только если они в полной мере учитывают интересы обеих сторон. Ялтинские соглашения великих держав по дальневосточным делам, заключенные в феврале 1945 г., напрямую касались Китая, но были подписаны за его спиной. К тому же Китай, который к тому времени воевал с Японией вот уже на протяжении восьми лет, не рассматривался в Ялте как страна-победительница, а его суверенитет и территориальная целостность были унизительно ущемлены. Эта неприятная страница китайско-советских отношений была закрыта только в 1950 г., когда советское руководство подписало с правительством недавно образованной Китайской Народной Республики договор «О дружбе, союзе и взаимопомощи», пришедший на смену советско-китайскому договору от 14 августа 1945 г. Нынешние китайско-российское отношения без преувеличения являются образцом взаимодействия мировых держав. Их главная черта состоит в том, что они основывается на принципах взаимного уважения и полного равноправия, в том числе в вопросах государственного суверенитета и территориальной целостности.

Отмечая 70-летний юбилей Победы, вспоминая прошлое и размышляя о будущем, мы намерены неуклонно развивать китайско-российское стратегическое партнерство и взаимодействие и с большим оптимизмом смотрим в завтрашний день.

Сюй Лань. Англо-американское военное сотрудничество на Дальнем Востоке перед войной на Тихом океане

В апреле 1941 г. в Сингапуре состоялось важное штабное совещание представителей британского (включая членов Содружества), американского и нидерландского командований, посвященное разработке планов совместных боевых операций против Японии. Однако принятые в Сингапуре решения не были в полном объеме признаны США вплоть до начала войны на Тихом океане. Настоящая статья посвящена изучению обстоятельств, при которых было созвано это совещание, а также влияния, которое его решения оказали на англо-американское военное сотрудничество на Дальнем Востоке.

Крайне озабоченные военно-политической обстановкой, которая сложилась в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР) к осени 1940 г., Великобритания, США, Нидерланды и Австралия пытались разработать планы совместных военных операций в целях пресечения японской экспансии. Еще летом 1940 г., воспользовавшись выходом из борьбы Франции, Япония резко активизировалась в АТР. Вслед затем состоялся ряд двусторонних и многосторонних совещаний представителей союзных верховных штабов. Британское командование, не имея свободных сил для увеличения собственной дальневосточной группировки, начало побуждать своих союзников к изучению возможности координации своих действий в этом регионе. При этом в Лондоне особенно большие надежды возлагали на Соединенные Штаты, военное руководство которых также задумалось о военно-стратегическом сотрудничестве с Великобританией в случае своего вступления в войну[698]. Само это вступление во многом было обусловлено прогрессом в выработке основных принципов стратегического взаимодействия в АТР с союзниками. Правительство Соединенных Штатов выразило готовность принять участие в обсуждении и разработке планов грядущих совместных военных операций на Дальнем Востоке, однако отказалось заранее принимать на себя какие-либо военно-политические обязательства, как и заниматься военным планированием в одиночку[699].

В итоге с осени 1940 г. до весны 1941 г. состоялась серия двусторонних встреч военного руководства Великобритании и США по дальневосточным делам, а также несколько многосторонних совещаний с участием представителей Нидерландов, Австралии и Новой Зеландии, на которых обсуждались вопросы защиты морских коммуникаций, проблемы связи, обмена информацией, намечены конкретные ареалы действий военно-воздушных и военно-морских сил каждой из сторон; был поставлен вопрос и о том, какие акции Японии следует расценивать как открытие ею военных действий. Однако полноценного плана стратегического взаимодействия союзникам выработать тогда не удалось – помешала склонность туманного Альбиона к защите собственных имперских интересов, а также упомянутое нежелание США принимать на себя конкретные обязательства в военной и политической областях.

Очередные переговоры начальников штабов Великобритании и США проходили в Вашингтоне в течение двух месяцев и завершились 29 марта 1941 г.[700] В подписанном тогда соглашении, вошедшем в историю как «ABC-1», был сформулирован основной стратегический принцип союзников: «сначала – Европа, затем – Азия». «Ввиду того, что Германия является ключевым членом держав оси, – говорилось в документе, – борьбу с ней в Атлантике и в Европе следует рассматривать как приоритетную. Именно здесь будут концентрироваться основные военные усилия союзников, интересам этой борьбы будут подчинены их действия на других театрах военных действий… в случае вступления в войну Японии война с ней должна носить оборонительный характер»[701].

Военное сотрудничество Англии и США на европейско-атлантическом театра военных действий было спланировано, исходя из этого базового постулата, относительно же взаимодействия союзников на дальневосточном театре обнаружились разногласия. Акцентируя стратегическую важность Сингапура, Британия настаивала на участии в его обороне ВМС США, чего американцы стремились избежать. В итоге вопросы двустороннего военного сотрудничества в АТР не получили в вашингтонском договоре окончательного разрешения. Стороны договорились провести очередной раунд переговоров с участием всех заинтересованных сторон. Местом проведения нового совещания был избран сам Сингапур.

21–27 апреля 1941 г. здесь работала конференция представителей командования Великобритании, США, Нидерландов, Австралии, Новой Зеландии, Индии и Малайзии. Целью совещания стала разработка плана совместных действий против Японии в АТР на базе договоренностей, достигнутых в Вашингтоне, и исходя из того, что страны-участницы придут в состояние войны с державами оси – Германией, Италией и Японией. Стороны заранее условились не принимать на себя каких-либо конкретных политических обязательств, притом достигнутые в ходе переговоров соглашения подлежали ратификации правительства каждой страны-участницы.

Договор, подписанный в Сингапуре, вошел в историю как «соглашение ADB-1». Согласно ему, стороны признали, что:

• их главной военной целью являлся разгром Германии и ее союзников в Европе, интересам борьбы с которыми подчинялась война против Японии в АТР;

• основная задача совместных боевых операций последнего рода состояла в защите морских коммуникаций и в обеспечении безопасности Сингапура и острова Лусон – крупнейшего острова Филиппинского архипелага;

• активные антияпонские операции должны начаться в случае нападения Японии на любую из сторон и включать действия военно-воздушных сил союзников, а также регулярной армии и партизанских отрядов Китая и Филиппин; предусматривалось также введение экономической блокады самой Японии и проведение на ее территории подрывных операций.

Исходя из предположения, что объектами нападения Японии в будущем выступят Филиппины, Гонконг, Малайзия, Северное Борнео, нидерландские Ост-Индские острова, а затем, возможно, Австралия и Новая Зеландия, были намечены направления и последовательность военной активности Японии и зоны ответственности каждого из союзников. Основной базой ВМС США была определена Манила; американским военным морякам под стратегическим руководством Великобритании предстояло сдерживать японское продвижение далее на юг. На Нидерланды и Австралию возлагалась оборона Ост-Индских островов. Британскому флоту с Сингапуром в качестве места основного базирования следовало защищать морские коммуникации союзников и создавать угрозу японским коммуникациям. Наконец, были установлены шифры и условные знаки для координации действий союзников и обмена ими информацией[702].

Как видим, «ADB-1» представлял собой наметки плана совместной борьбы союзников против Японии в акваториях Тихого, Индийского океанов и в Океании с явным акцентом на оборону Сингапура. Британское правительство сразу утвердило этот план, тогда как в Вашингтоне в целом ряде его пунктов усмотрели нарушения «ABC-1». Американцы заявили, что сингапурские соглашения, во-первых, выходят за рамки договоренностей по чисто военным вопросам и вторгаются в политическую сферу, чего Соединенные Штаты, как указывалось, стремились избежать. Во-вторых, что в них якобы нарушен принцип ответственности каждой из сторон за безопасность своих территорий на Дальнем Востоке, поскольку задача защиты Малайзии и Сингапура возлагалась на ВМС США и Нидерланды, тогда как британские ВМС были призваны лишь конвоировать суда союзников и охранять их морские коммуникации. В-четвертых, что в сингапурском договоре неверно истолкована задача обороны Филиппин и Ост-Индских островов[703]; в-пятых – что стратегически ошибочно ставить американские ВМС в общее подчинение британскому флоту и, наконец, в-шестых – что детальный план военного взаимодействия союзников так и остался не разработанным.

Учитывая эти претензии США, в августе 1941 г. был проведен дополнительный раунд переговоров, в которых приняли участие первые лица союзного командования и самих союзных государств, включая Рузвельта и Черчилля. 25 августа в недрах британского Генштаба родился проект договора «ADB-2»[704]. Но и он американцев не удовлетворил, о чем США объявили в первых числах октября[705]. Таким образом, предвоенные совместные усилия США, Великобритании, Нидерландов и Австралии по разработке плана совместных военных действий против Японии в целом не увенчались успехом.

Непринятие планов серии «ADB» не означает, что накануне войны на Тихом океане Великобритании и США совершенно не удалось наладить взаимодействия на Дальнем Востоке. Их сотрудничество выразилось в углублении взаимопонимания как при размещении в регионе своих сухопутных, военно-воздушных и военно-морских сил, так и в решении проблем коммуникации между собой и другими союзными государствами – Нидерландами, Австралией и Новой Зеландией[706]. Еще более важным представляется то, что планы «ADB» явились основой для последующей выработки совместных военных операций союзников на Дальнем Востоке. Верная взятым на себя обязательствам, Великобритания направила туда свой флот в конце октября 1941 г. США же еще в июле объявили о замораживании японских активов. Затем последовало назначение генерала Дугласа Макартура главнокомандующим дальневосточными сухопутными силами, началась отправка подкреплений на Филиппины и укрепление островов[707]. В своих официальных заявлениях Вашингтон не уставал подчеркивать необходимость единения союзников в борьбе с японской экспансией[708].

Получил окончательное разрешение и вопрос о том, какие шаги Японии следует рассматривать как начало ею военных действий с последующими ответными мерами со стороны США. 5 ноября 1941 г. таковыми были признаны: нападение Японии на любую дальневосточную территорию, подопечную США, Великобритании или Нидерландам, а также атака японским флотом островов Тимор или Новая Каледония. Интересно, что в свое время именно эти условия были названы в соглашениях «ADB».

С ноября 1941 г. Великобритания и США занялись разработкой детального плана военного сотрудничества в АТР, однако начатые переговоры на этот счет скомкали неожиданные масштабные перемещения японского флота в Сиамском заливе. В итоге этот план появился всего за два дня до начала войны – атаки японцами Пёрл-Харбор. Явившись полной неожиданностью для союзников, декабрьская атака основной американской военно-морской базы в Тихом океане спутала карты союзников и предопределила успех Страны Восходящего Солнца на первом этапе войны.

Цзинь Гуандзяо. Внешняя политика Китая в годы войны с Японией (1937–1945)

7 июля 1937 г. японская армия провокацией на мосту Лугоуцяо открыла полномасштабные военные действия, в конечном счете направленные на завоевание Китая. В тот же день Чан Кайши заявил о готовности своего правительства разрешить возникший конфликт мирным путем[709], подчеркнув при этом, однако, что в противном случае весь Китай выступит на борьбу с Японией. С этого же момента активизировалась и китайская дипломатия, которая первоначально обратилась к США и Великобритании за посредничеством в урегулировании конфликта. Именно этому вопросу была посвящена беседа Чан Кайши с американским послом Нельсоном Джонсоном, которая состоялась во второй половине июля 1937 г.[710] Однако США стремились придерживаться нейтральной позиции и не оказали тогда Китаю никакой поддержки.

Когда в середине августа 1937 г. военные действия достигли Шанхая, правительство Гоминьдана обратилось к международным организациям. 12 сентября глава китайского представительства в Лиге Наций Гу Вэйцзунь направил ноту с указанием на агрессию Японии и запросил введения против нее экономических санкций. Однако Лига Наций реагировала пассивно и внятного ответа на это обращение Китая не дала. На следующий день тот же китайский дипломат представил проект заявления Лиги Наций об агрессии Японии, однако та, по выражению Гу Вэйцзуня, повела себя «чрезвычайно низко»[711] – боясь раздражить Японию, ее секретариат отказался принять документ к рассмотрению и потребовал отозвать его.

Спустя пару недель Великобритания выступила с инциативой созыва в США широкой (из девяти участников) международной конференции для рассмотрения положения дел в Китае. Соединенные Штаты не входили в Лигу Наций, и вовлекая Вашингтон в подобный форум, Лондон, по мнению китайских наблюдателей, стремился не столько рассмотреть вопрос по существу, сколько к тому, чтобы «свалить ответственность на правительство США»[712]. Предложенная англичанами конференция начала работу 3 ноября 1937 г., но не за океаном, а в Брюсселе. Делегаты Запада выразили готовность попытаться урегулировать дальневосточный конфликт, однако Китай настаивал на более конкретных шагах, а именно: на недвусмысленном признании Японии агрессором и на предоставлении самому Китаю, как жертве агрессии, моральной поддержки и материальной помощи. 24 ноября конференция в Брюсселе закончилась. Гоминьдановское правительство не скрывало своего разочарования ее итогами. «На конференции ничего не получается… наша цель после неудачной конференции состоит в том, чтобы ввести санкции против Японии», – телеграфировало правительство своему делегату[713]. Таким образом, в начале войны внешнеполитические акции правительства Китая, направленные на обретение международной поддержки в его борьбе с японской агрессией, не увенчались успехом.

В такой ситуации гоминьдановская дипломатия сделала ставку на США[714]. Внимательно изучив позиции потенциальных союзников из числа великих держав, в феврале 1938 г. Чан Кайши пришел к выводу, что «Великобритания хитрит, с ней столковаться трудно, а СССР имеет свои политические принципы, от него получить помощь невозможно. Только США – демократическая страна, ценящая общественное мнение, и из чувства справедливости может оказать [Китаю] помощь. Тем более у президента Рузвельта имеется искреннее желание решить дальневосточные конфликты в целом»[715]. Исходя из этого основной вектор внешнеполитической активности Китая был направлен на сближение с США. Однако тогда под влиянием внутренних и международных факторов единственной из трех упомянутых держав, которая оказалась готова сразу предоставить Китаю помощь, оказалась не Америка, а Советский Союз. Еще 8 июля 1937 г. на встрече в Лушане с главой законодательной палаты Сюнь Кэ и министром иностранных дел Ван Чунхуэем Чан Кайши заявил о намерении заключить с СССР договор о взаимопомощи и о сугубой заинтересованности Китая в советской артиллерии[716]. 21 августа 1937 г. после переговоров лушанских собеседников Чана с послом СССР в Китае Д. В. Богомоловым советско-китайский договор о ненападении был подписан. Таким образом, сотрудничество двух стран вступило в новый этап.

Опираясь на вновь подписанный документ, заместитель начальника Генштаба Иан Цзе был направлен в СССР для переговоров относительно закупок вооружений, боеприпасов и приглашения в Китай советских военных специалистов. «Нужда в самолетах чрезвычайная, у нас легких бомбардировщиков осталось не больше десятка, поэтому потребность в них крайне остра», – телеграфировал Чан Кайши И. В. Сталину. Иан Цзе в Москве также настаивал на самолетах как первоочередной задаче советских военных поставок[717]. В Кремле без колебаний согласились удовлетворить просьбы китайской стороны, и уже в середине сентября в Китай была отправлена первая партия советских бомбардировщиков. Весной 1938 г. представители Китая и СССР подписали соглашение о предоставлении Китаю первого советского кредита в 50 млн долларов. Второй аналогичный заем был предоставлен в июле того же года, а третий (на 150 млн долларов) – летом 1939 г. Финансовые условия всех трех кредитов были одинаковыми – под 3 % годовых[718]. Таким образом, на протяжении двух самых трудных для Китая военных лет Советский Союз предоставил ему льготные кредиты на общую сумму 250 млн долларов. Из них Китай фактически потратил 173 млн.

По имеющимся данным, с начала войны Китая с Японией до весны 1941 г. СССР поставил Китаю в общей сложности 1235 самолетов, 16 000 орудий разных типов, 1850 грузовиков, танков, десятки тысяч пулеметов и другое военное имущество[719]. Эта помощь сыграла большую роль в борьбе Китая с японским агрессором. В 1944 г. Сюнь Кэ признавал: «В отношении иностранной помощи с 1937 года по 1941 год вплоть до советско-германской войны, т. е. в течение четырех лет, наше боевое имущество в наибольшей степени зависело от советской помощи»[720]. Советский Союз направил в Китай и военнослужащих, в том числе более 700 летчиков и авиационных техников, из которых свыше 200 человек погибли в боях. Наконец, в Китай было направлено большое количество советских военных советников. Несмотря на столь существенную помощь Кремля, правительство Гоминьдана всегда настороженно и подозрительно относилось к СССР – в первую очередь, по идейным соображениям. 1 января 1938 г. Чан Кайши записал в дневнике: «Враги нашей страны – и явные, и скрытые: явных врагов остерегаться легко, а СССР – скрытый враг, действия которого трудно предугадать»[721]. Именно это недоверие сдержало дальнейшее развитие дипломатических отношений между Китаем и СССР.

Политика советского руководства относительно Китая также была двойственной. С одной стороны, в Кремле были заинтересованы в том, чтобы Китай оставался достаточно силен для сковывания значительных японских сил. С другой, здесь не хотели чрезмерно раздражать Токио, опасаясь, что, рискуя всем, Япония все-таки решится напасть на Советский Союз[722]. Как сказал Сталин, «только тогда, когда будут связаны руки японскому агрессору, мы сможем избежать войны на два фронта, если немецкие агрессоры нападут на нашу страну»[723]. После начала войны в Европе в сентябре 1939 г. именно в целях избежать войны на два фронта и обеспечить мир на своих восточных рубежах СССР пошел по пути сдерживания Японии и поддержки Китая. Одновременные попытки советского руководства улучшить отношения с Японией всякий раз вызывали резкое охлаждение советско-китайских отношений.

Стремление китайского руководства к сближению с США вскоре получило благожелательный отклик по ту сторону Атлантики – Вашингтон стал склоняться к поддержке Китая. Как указывалось в одном из документов, вышедших из недр Госдепа в 1938 г., «чрезвычайно важно и для Китая, и для нас, а также для других демократических стран, чтобы сопротивление Китая не рухнуло»[724], поэтому в интересах США оказать Китаю финансовую помощь. На фоне таких настроений американских правящих верхов Китай получил шанс на помощь от США. В сентябре 1938 г. специальный посланник правительства Китая Чэнь Гуанфу был направлен в Вашингтон для переговоров о займе. В конце ноября Рузвельт одобрил предоставление кредитов Китаю, и в середине декабря Чан Кайши, сообщая о получении американской финансовой помощи, охарактеризовал ее как «тяжелейший удар по врагу». В телефонном разговоре со своими представителями в США Чан заявил: «Успешному займу радуется вся страна, и с этого момента дух борьбы против агрессора станет сильнее. Будущее нашей нации действительно основывается на этом»[725]. В феврале 1939 г. был заключен первый с начала войны китайско-американский заемный договор. Посол Китая в США Ху Ши констатировал, что «этот договор заключен в самый тяжелый момент для нашей страны, в связи с чем его политическое значение чрезвычайно велико»[726].

18 октября 1940 г. Чан Кайши выдвинул ряд новых требований к Вашингтону. На этот раз речь шла о снабжении Китая военными самолетами, о командировании американских летчиков-волонтеров и о предоставлении следующих займов в надежде, что они «возбудят в народе дух, направленный против войны»[727]. 30 ноября Рузвельт объявил о предоставлении Китаю нового займа на 100 млн долларов. Весной 1941 г. американский президент пообещал министру иностранных дел Сунь Цзывэню, что в рамках ленд-лиза военные поставки США Китаю в скором времени достигнут 500 млн долларов[728]. Американские летчики-добровольцы, направленные в Китай с санкции президента, получили почетное прозвище «летающих тигров».

После нападения японцев на Перл-Харбор 7 декабря 1941 г. США объявили Японии войну, и китайско-американский союз получил окончательное оформление. Опираясь на него, китайское правительство добивалось расширения американской помощи. 7 февраля 1942 г. Сенат и Конгресс США одобрили законопроект о новом займе Китаю в размере 500 млн долларов. Чан Кайши остался очень доволен этим решением и заявил, что оно ярко свидетельствует об уважении народа США к Китаю[729]. Вплоть до победы над Японией в августе 1945 г. США в общей сложности предоставили Китаю военную помощь на сумму в 840 млн долларов, в том числе самолетов, танков и вооружений на 520 млн. Американская поддержка вдохновляла китайцев на борьбу с японским агрессором и сыграла огромную роль в их антияпонской войне. Таким образом, курс на сближение с США в конечном счете оказался для Китая весьма продуктивным и эффективным.

Однако превращение Китая и США в союзников не снимало ряда противоречий между ними, которые порой перерастали в конфликты. Центральной фигурой этих трений выступил американский генерал Джозеф Уоррен Стилуэлл, начальник штаба китайской правительственной армии. Он прибыл в Китай в начале марта 1942 г. и сразу был направлен в Бирму командовать китайским экспедиционным корпусом. Отправляя Стилуэлла в эту командировку, Чан Кайши отметил важность для Китая бирманского ТВД, результаты операций на котором «повлияют не только на состояние духа армии, но и на психологическое состояние всего китайского народа». Несмотря на рекомендацию Чана придерживаться в Бирме «консервативной стратегии»[730], Стилуэлл следовал своему собственному активно-оперативному плану, целью которого стал захват Янгона (тогда – Рангуна). Принятая американским генералом тактика испортила его репутацию в китайских правящих кругах и вызвала их скрытое противодействие. Дело кончилось жестоким поражением войск под его командой в первом же бою. При этом Чан Кайши приписал провал Стилуэллу, а Стилуэлл – Чану. Действительная причина разгрома крылась в том, что Америка и Китай придерживались на поле боя несхожих оперативно-тактических принципов.

Дальнейшие разногласия и трения со Стилуэллом заставили Чан Кайши отказаться от услуг американского военного советника и в 1944 г. потребовать его отзыва на родину. Отчасти эта коллизия явилась следствием неравноправного характера китайско-американского сотрудничества – как отметил американский историк Уоррен Коэн, Китай стал для США «союзником славным, но только второразрядным!»[731]. Благодаря этому взаимные разногласия в проведении военного курса Китаю и США преодолеть так и не удалось.

Новый, уже равноправный договор между США, Великобританией и Гоминьданом был подписан 11 января 1943 г. Таким образом, Китай сбросил с себя оковы столетних неравноправных договоров с великими державами. Это событие стало заметной вехой в новейшей истории международных отношений. Китайская дипломатия стала полноправным конструктором послевоенного миропорядка, активным участником подготовительных работ по созданию Организации Объединенных Наций – ООН.

В апреле 1945 г. от имени Китая, Великобритании, СССР и США была созвана конференция в Сан-Франциско. Китай предложил, чтобы непостоянные члены ООН выбирались по географическому принципу в надежде, что малые страны, таким образом, получат более справедливое представительство и что традиционное представление о влиянии государства, исходя исключительно из его военной мощи, будет ослаблено. В конечном счете это предложение было принято и записано в Устав ООН. Китай не остался в стороне и при обсуждении вопроса о статусе мандатных территорий, настаивая на сохранении их автономии и при введении международной опеки. Хотя это предложение вызвало ожесточенные споры, в конце концов оно также было закреплено в соответствующей главе Устава ООН. Все это продемонстрировало приверженность Китая к справедливости в международных отношениях, подчеркивало его весомый вклад в создание послевоенного миропорядка.

Армия и народ Китая продемонстрировали стойкость и упорство в борьбе с японским агрессором, которая заняла долгие восемь лет – значительно больше, чем война с нацизмом на европейском театре. Таким образом, Китай внес заметный вклад в общую мировую антифашистскую войну. Это, в свою очередь, явилось основой для активизации Китая и на международной арене. Государство Гоминьдана сумело заручиться помощью СССР и США и их поддержкой в деле отражения японской агрессии, международный статус Китая был повышен. Но основной итог внешнеполитической деятельности Китая в годы антияпонской войны заключался в том, что правительству Гоминьдана удалось сбросить столетнее иго неравноправных договоров, тяготевшее над Китаем, и выступить полноценным участником создания нового послевоенного мироустройства.

Чэнь Кайкэ. Советские летчики-добровольцы на антияпонской войне в Китае

Как известно, в 1930-е годы в структуре отношений между Западом и Востоком произошли резкие перемены. Япония осуществила серию агрессивных акций на Дальнем Востоке, что послужило первопричиной ее вооруженного конфликта с Китаем. В 1931 г. захват японской Квантунской армией Шэньяна после так называемого «инцидента 18 сентября» дал старт к завоеванию японским агрессором северо-востока Китая. В январе следующего года японцы попытались овладеть Шанхаем. Весной 1932 г., поддержав бывшего императора Цинской династии Пу И, они приступили к созданию марионеточного государства «Маньчжоу-го» с одновременной оккупацией северо-востока Китайской Республики. К середине 1930-х годов в Токио созрели планы захвата и северного Китая. Японская агрессия не только грубо нарушала суверенитет Китая, но и ущемляла интересы СССР[732]. В Токио «Маньчжоу-го» отводили роль плацдарма для дальнейшей экспансии Японии на север с целью «оккупации советских территорий в прибрежных районах» – в этом заключался стратегический план японского агрессора[733]. В СССР вполне осознавали японскую опасность[734]. Таким образом, в середине 1930-х годов Япония превратилась в источник военной угрозы и для Китая, и для СССР.

Очаг напряженности сложился и в Европе. После прихода к власти нацистов в Германии все настойчивее звучала воинственная антисоветская риторика. При этом Великобритания и США придерживались политики «мирного урегулирования», рассчитывая, что немецко-фашистская агрессия будет направлена не на них, а на Советский Союз. На фоне событий, происходивших в Европе и на Дальнем Востоке, СССР и Китай взяли курс на ускоренную нормализацию отношений. 12 декабря 1932 г. было объявлено о возобновлении дипломатических контактов между ними[735], началась подготовка к подписанию пакта о взаимном ненападении[736]. Однако советско-китайские отношения тех лет были омрачены серьезными противоречиями, основанными на взаимных претензиях.

По мнению тогдашних китайских властей, ряд внешнеполитических акций советского правительства носил откровенно недружественный в отношении Китая характер. Так, продажа в марте 1935 г. Китайско-Восточной железной дороги Японии и последующее образование «Маньчжоу-го» с его признанием СССР наносило серьезный урон суверенитету Китая. Спустя год последовало подписание советско-монгольского протокола о взаимопомощи, притом независимость Монголии Нанкин тогда не признавал. Не менее болезненно здесь было воспринято соглашение Кремля с властями Синьцзяна и оставление там советского гарнизона. Наконец, китайские власти раздражали тесные контакты СССР с китайскими коммунистами, которые, в свою очередь, готовили революционное свержение правящего гоминьдановского режима.

Озабоченность Кремля вызывал последовательный курс китайского правительства на сближение с Англией и США, а также его усилия, направленные на уничтожение китайской компартии и вообще на искоренение коммунистической идеологии на подконтрольных себе территориях. Вплоть до середины 1930-х годов Гоминьдан вел секретные мирные переговоры с Токио, обещая, в случае их успеха, совместно с Японией проводить откровенно антисоветскую и антикоммунистическую политику.

Однако события 1936–1937 гг. отбросили все сомнения и подтолкнули СССР и Китай навстречу друг другу. Арест в декабре 1936 г. генералами Чжан Сюэленом и Ян Хучэном главнокомандующего Гоминдана Чан Кайши («сианьский инцидент») с требованием образовать единый антияпонский фронт с коммунистами, а затем, в июле 1937 г., стычка японских солдат с ротой китайских войск на мосту Марко Поло близ Пекина («инцидент на Лугоуцяо») привели к образованию единого антияпонского фронта и началу полномасштабной японо-китайской войны. Советский Союз поддержал китайскую сторону, стремясь, чтобы Япония увязла в Китае и в дальнейшем не помышляла о нападении на СССР. Находившийся в глубоком кризисе Китай уже не мог просить поддержки у Европы и Америки и оказался вынужден целиком положиться на Советский Союз, что заставляло китайское правительство пойти на уступки по многим спорным вопросам. 21 августа 1937 г. после длительных переговоров СССР и Китай подписали пакт «О взаимном ненападении», который стал дипломатической основой помощи СССР Китаю в войне против японских захватчиков – как моральной, финансовой, так и собственно военной. В рамках этого сотрудничества СССР начал направлять в Китай своих военных советников и поставлять вооружение. Особенно добрую память о себе оставили в Китае советские летчики-добровольцы.

В те годы по причине своей экономической отсталости Китай не имел развитых военно-воздушных сил, самолеты приходилось закупать за рубежом. К середине 1930-х годов китайские ВВС насчитывали в своем составе около 300 боевых машин разных типов, примерно 600 летчиков и 230 человек обслуживающего персонала[737]. В свою очередь, японская промышленность ежегодно производила до 1500 самолетов, и к началу войны японский военно-воздушный флот в Китае насчитывал 2700 единиц. Из них за три первых месяца боевых действий китайские войска уничтожили 128[738], потеряв, однако, при этом значительную часть своих боевых машин[739]. Для тогдашнего Китая это был невосполнимый урон. В таких условиях о контроле китайскими ВВС своего воздушного пространства не могло идти и речи.

В этой трагической ситуации на помощь Китаю пришел Советский Союз. По имеющимся данным, в 1937–1941 гг. СССР в общей сложности направил в Китай 3665 человек[740]: летчиков, инженеров, наземный технический персонал, специалистов по сборке и аэродромному обслуживанию авиатехники. Китаю было поставлено 904 советских самолета: 318 бомбардировщиков, 542 истребителя, 44 учебно-тренировочных воздушных судна[741]. Их прибытие поддержало угасающие силы ВВС Китая. С 1938 по 1941 г. в результате их совместных операций было уничтожено 446 японских самолетов[742], в ходе ожесточенных боев 211 советских летчиков-добровольцев погибли. Советско-китайские ВВС охраняли и «дорогу жизни» – трассу Сарыозек – Урумчи – Ланьчжоу протяженностью в 3 тыс. км, по которой в Китай шли советские военные поставки[743].

Советские добровольцы не только непосредственно участвовали в боевых действиях, но и обучали китайских летчиков и технический персонал в военных учебных заведениях Инина и Чэнду[744]. Одна Ининская авиационно-техническая школа к 1940 г. подготовила 328 пилотов, которые явились костяком новых китайских ВВС[745].

Не желая провоцировать Японию на открытую конфронтацию, СССР оказывал военную помощь Китаю конфиденциально. Отправка советских военных специалистов на Дальний Восток получила кодовое название «операции Игрек»[746], летчики прибывали в Китай под вымышленными именами, средства массовой информации обеих стран хранили полное молчание на этот счет[747]. Может быть, поэтому подвиг советских летчиков-добровольцев первоначально не получил такой же широкой известности, как деятельность американских добровольцев – «летающих тигров» [748]. Хотя, конечно, Китай будет вечно помнить и благодарить и тех, и других, следует признать, что по своему вкладу в разгром японских агрессоров, мужеству и героизму советские летчики намного превосходили своих американских коллег.

Советская военная помощь, особенно деятельность летчиков-добровольцев, сыграла огромную роль в исходе японо-китайской войны. Явившись зримым проявлением интернационализма, само появление советских летчиков в Китае, во-первых, подняло боевой дух его армии и гражданского населения, придало решимость его правительству продолжать войну. Япония оказалась вынуждена сосредоточиться на войне с Китаем, что в дальнейшем позволило СССР избежать необходимости вести борьбу на два фронта. Во-вторых, советские летчики-добровольцы помогли Китаю восстановить свои военно-воздушные силы. Совместные советско-китайские операции развеяли миф о непобедимости японской авиации и внесли большой вклад в победу над японским агрессором. Именно поэтому китайское правительство и простые граждане спустя многие десятилетия с огромной благодарностью вспоминают советских добровольцев.

Как уже говорилось, в годы японо-китайской войны ни китайские, ни советские газеты не писали о советских летчиках-добровольцах. Упоминания о них можно было встретить лишь в локальных независимых средствах массовой информации, как, например, в газете “Shanghai Daily”. Ситуация изменилась после создания Китайской Народной Республики в 1949 г. За последующие десятилетия влиятельная общекитайская газета «Жэньмин жибао» поместила не менее трех десятков статей, посвященных участию советских летчиков-добровольцев в борьбе с японским агрессором. В конце 1940-х годов множество материалов о советских героях неба было опубликовано на страницах менее крупных китайских газет и журналов.

Интерес к этим сюжетам не утихает в Китае и по сей день. В 2013 г. редакция уханьской газеты “Changjiang ribao” («Река Янцзы») совместно с Первым российским телеканалом организовала поиск родственников и друзей советских летчиков-добровольцев, воевавших в Китае[749]. По приглашению китайского правительства многие из них получили возможность посетить кладбища советских героев в Китае. Подвиг советских летчиков-добровольцев в борьбе Китая против японских захватчиков вызывал и вызывает большой интерес у китайских ученых, особенно историков. Этим сюжетам посвящены многие их дипломные работы, статьи и монографии.

Другим важным направлением увековечивания памяти погибших советских летчиков стало монументальное искусство. Вскоре после создания КНР в г. Ухани на месте их захоронения был воздвигнут мемориальный комплекс. Их памяти посвящена стела в одном из парков г. Чунцин. В другом парке того же города установлен памятник советскому летчику Г. А. Кулишенко, геройски погибшему в небе Китая. Трогательна история о том, как простые люди, местные жители, мать и сын, по собственному почину более полувека ухаживали за его могилой.

Сегодня, в эпоху развития и углубления китайско-российского стратегического партнерства, история помощи Китаю советских летчиков-добровольцев стала частью национальной программы патриотического воспитания. Летчик-доброволец Григорий Кулишенко оказался одним из двух иностранцев, вошедших в подготовленный правительством в 2009 г. список ста «исторических личностей, внесших наибольший вклад в дело создания нового Китая». Вскоре из печати вышла его биография[750]. Этот же советский доброволец был включен в почетный список 300 героев японо-китайской войны, опубликованный в прошлом году. Капитан Г. А. Кулишенко навеки останется в памяти китайского народа как символ китайско-советского боевого товарищества и дружбы.

М. Ю. Мухин. Советский авиазавод в западном Китае

История советской оборонной промышленности в годы войны, к сожалению, до сих пор изучена все еще не в полной мере. В данном сообщении мы попытаемся рассмотреть сюжет, в котором причудливо переплелись исторические судьбу СССР и Китая, а события на советско-германском фронте получили проекцию на историю Синьцзяна.

К началу Великой Отечественной войны истребитель И-16 явно устарел. Несмотря на многочисленные модернизации, старый добрый, «ишак»[751] по своим ТТХ уже явно не соответствовал новейшим моделям зарубежных истребителей. Неудивительно, что к концу 1930-х началось постепенное сокращение выпуска этого самолета[752] и запуск в серию новых моделей истребителей – Як-1, МиГ-1 и ЛаГГ-1. Но осенью 1941 г. Советская армия получила около сотни «сверхплановых» «ишаков». Причем прибыли эти истребители из-за границы, точнее – из Китая.

С начала 1930-х годов Китай подвергся агрессии со стороны Японии, поэтому китайская армия нуждалась в поставках авиатехники, в том числе и из СССР. Долгое время основной грузообмен между Россией и Китаем шел через КВЖД. После революций в России и в Китае ситуация с этой железной дорогой весьма осложнилась, а после оккупации Маньчжурии Японией этот маршрут и вовсе стал недоступен. Пришлось везти технику морем. Это было дорого, долго, опасно и неудобно, но другого выхода не было.

Альтернативным решением стало строительство специального самолетосборочного завода в Синьцзяне. В политическом плане создание такого завода облегчалось тем, что еще в 1936 г. самолетосборочные предприятия американской компании «Кертис-Райт» начали функционировать в Ханьчжоу и Гуандуне – так что прецедент уже существовал[753]. В силу географической близости этого региона к СССР именно тут решено было построить завод, на который из СССР будут доставлять составные части самолетов, которые дальше должны были перемещаться своим ходом, или, вернее, «своим летом».

В дальнейшем переброски советских самолетов в Китай по трассе Алма-Ата – Ланьчжоу приняли систематический характер и получили кодовое наименование «Операция Z»[754]. Более того, не позднее 1939 г. советское руководство организовало в Урумчи учебный центр, в котором советские инструкторы обучали китайских летчиков пилотированию самолетов Р-5, И-15 и И-16[755]. Вообще надо отметить достаточно широкое экономическое сотрудничество СССР и Китая в Синьцзяне. Помимо авиасборочного завода, СССР владел в Синьцзяне нефтеперерабатывающим комбинатом и авиакомпанией «Хамиата»[756].

Впрочем, был в выдвижении авиасборочных мощностей на Восток и еще один резон. В 30-х годах было решено осуществить своеобразную «рокировку» авиапромышленности. Так как к этому моменту основные авиазаводы располагались к западу от Урала, советское руководство интенсифицировало строительство заводов-дублеров в азиатской части страны. Для увеличения мощностей самолетостроения и приближения моторных заводов к восточной группе самолетных предприятий Комитет обороны в 1939 г. принял решения «О развитии авиамоторных заводов Наркомата авиационной промышленности» и «О реконструкции существующих и строительстве новых самолетных заводов». Однако в этот, в общем-то, позитивный и осмысленный процесс вскоре вмешались непредвиденные обстоятельства. Получив явно завышенные сведения о масштабах германской авиапромышленности от генерала Петрова, Сталин потребовал немедленного адекватного расширения авиапромышленности советской. От выпуска 26 самолетов в день требовалось перейти к производству 70–80 машин в сутки. Так как моментально возвести на пустом месте несколько десятков заводов не представлялось возможным, началась массовая передача в систему Наркомата авиапромышленности (НКАП) предприятий из «гражданской» промышленности. В авиапромышленность передавались текстильные фабрики[757] и заводы школьных принадлежностей[758], предприятия по производству оборудования для пищевой промышленности[759] и мастерские ОСОАВИАХИМа[760]. Однако основная масса таких предприятий так же дислоцировалась в европейской части СССР. В результате, удельный вес авиазаводов, расположенных в европейской части Советского Союза, еще более возрос, а вместо «рокировки» на Восток получилась «рокировка» на запад[761]. Это обстоятельство, с одной стороны, повысило для советского руководства ценность проектируемого завода в Синьцзяне, а с другой, осложнило его снабжение станочным парком.

Официально начало истории завода относится, по-видимому, к июлю 1938 г., когда китайское правительство обратилось к СССР с просьбой построить самолетостроительный завод на своей территории[762]. 8 июля 1939 г. нарком авиапромышленности Каганович обратился в Разведуправление Наркомата обороны со следующей просьбой: «В соответствии с постановлением ЦК[763] о строительстве самолетосборочного завода в Урумчи, прошу Вас ознакомить главного инженера проекта т. Бренгауз со всеми имеющимися у Вас по этому району материалами»[764]. 11 августа 1939 г. НКАП и китайское правительство подписали протокол о взаимных обязательствах по строительству авиасборочного предприятия. Первые сотрудники «эксплуатации 10-й Стройконторы» – так довольно долгое время, очевидно, по соображениям секретности, назывался завод[765] – стали прибывать на строительную площадку в IV квартале 1940 г.[766] Срок окончания строительства был назначен на 1 сентября 1940 г., но выдержать его не удалось. Основной проблемой была доставка грузов. Складская база строительства располагалась на станции Сары-Озек на Турксибе, более чем за 500 км от строительной площадки, а так как сеть коммуникаций в тех местах была даже по китайским меркам весьма посредственна, в работе строителей частенько возникали простои.

По поводу точной дислокации строительной площадки что-либо твердо и определенно сказать весьма сложно. Мы позволим себе высказать предположение, что завод строился где-либо «в районе» Урумчи, т. е., возможно, на удалении до нескольких сот километров на запад от этого населенного пункта, представляя собой своеобразный прообраз Арзамаса-16 и других «номерных городов»[767].

Рабочие на стройку прибывали из СССР; местное население привлекали к работам неохотно, и только на подсобные работах в гараже и жилищно-коммунальном хозяйстве. Так как пуск завода был назначен на сентябрь, в конце этого месяца на строительную площадку стали прибывать эксплуатационные рабочие. Несмотря на их горячие протесты, они моментально были поставлены на строительные работы.

Официально завод может считаться существующим с 1941 г., так как он не имел собственных средств до 20 декабря 1940 г.[768], а своей бухгалтерии – и вовсе до 1 ноября 1941 г. Тем не менее, уже в 1940 г. завод № 600 выпустил (собрал) 10 истребителей И-16, в том числе 2 учебных. К началу 1941 г. завод обзавелся не только производственными цехами, но и солидной инфраструктурой. Как уже говорилось выше, строительная площадка находилась в достаточно безлюдной местности, поэтому жилищно-коммунальное хозяйство сравнительно быстро превратилось из группы вспомогательных построек в жизненно важное для функционирования предприятия производство. На 1 января 1941 г. завод № 600 располагал 2168 м² жилплощади с водопроводом, канализацией и электроосвещением, но без центрального отопления. На этой жилплощади проживали 160 человек, из них 130 работали на заводе, остальные являлись членами семей. Были проложены водопроводная и канализационная сети протяженностью 2287 км и 2122 км соответственно. В поселке работала баня с пропускной способностью 15 чел./час и библиотека.

По-прежнему самым «узким» местом производства оставался транспорт. Завод располагал автопарком лишь из 8 машин. Из них 5 грузовиков, 2 легковые и 1 автобус.

Несмотря на то, что завод еще официально не был принят в эксплуатацию, на 1941 г. ему уже был назначен план по сборке и облету 143 И-16 тип 24[769], предназначавшихся для последующего перегона в глубь Китая. Разумеется, после 22 июня планы советского руководства на продукцию завода № 600 резко изменились. Теперь каждый истребитель (вне зависимости от типа и модели) требовался советско-германскому фронту. К 6 августа 1941 г. был сдан 71 самолет. На 1 сентября в Алма-Ату было отправлено 111[770] (при плане – 107) самолетов с соответствующим количеством запчастей[771], 1 самолет погиб в горах. Перелет проводился без дополнительных подвесных баков.

Начиная с августа завод начал работу по графику, без штурмовщины, что позволило сократить количество рабочих в основных цехах и укомплектовать отдел Главного Механика.

Из продукции 1941 г. заводу № 600 было разрешено оставить один истребитель И-16[772]. Так как во второй половине 1942 г. завод производил отдельные агрегаты для И-16, этот экземпляр использовался как эталонный. Ввиду нужды в боевых самолетах, впоследствии (не позднее 8 апреля 1942 г.) эта машина тоже была передана армии.

В основных производственных цехах работали 67 рабочих и ИТР. Во вспомогательные цеха были набраны рабочие из местных жителей. К этому времени завершилось формирование заводской инфраструктуры. При заводе работали электростанция, водопровод, кислородная и ацетиленовая станции, топливная база, подсобное хозяйство, компрессорная станция, термическая мастерская, кузница, химводоочистка, литейная, фильтровальная, угольная шахта и слаботочное хозяйство. Укомплектование отдела Главного Механика позволило наладить бесперебойную работу локомобильной электростанции, теплосильного хозяйства, насосной станции и всей сети водоснабжения и канализации, а также кислородной и ацетиленовой станций. Достраивалось и готовилось к приему в эксплуатацию бензино-мазутохранилище. Для оперативной двусторонней связи между заводом и Алма-Атой на заводе № 600 была установлена стационарная радиостанция РАТ[773].

Первоначально уголь покупали у местного населения, но этот источник снабжения оказалось весьма дорогим[774], а главное, ненадежным. Постоянные перебои с топливом вынудили организовать собственную угольную шахту.

Из-за скученности оборудования пришлось организовать новый механический цех и расширить помещения заводской лаборатории. Для восстановления бракованных и изготовления отсутствующих деталей были созданы гальваническая и пескоструйная мастерские.

Материалы доставлялись на завод транспортом Совинторга (грузовиками) с завода № 153[775], причем холостых рейсов старались не делать. Существовали регулярные рейсы: Сары-Озек – площадка (3 раза в месяц) и Чимпанзе – площадка (4 раза в месяц). Для ремонта автошин работала вулканизационная мастерская. Топливо (как и другие материалы) доставлялись гужевым транспортом местными жителями по подрядным договорам. Вскоре местные жители, смекнув свою выгоду, стали солидарно повышать подрядные цены, грозя, в случае невыполнения их условий, забастовкой. Заводское управление на угрозу стачки ответило локаутом, а при заводе был организован собственный гужевой парк на 60 лошадей.

Единственным, в чем завод № 600 еще зависел от коренных синьцзянцев, оставалось продовольствие, которое полностью закупалось у местных жителей[776]. Стремясь сделать Завод полностью автономным, директор предприятия В. Еськов решил организовать подсобное хозяйство в составе которого было предусмотрено огородное, животноводческое и садоводческое хозяйства. Для этого, при содействии консула И. Н. Бакулина, заводу был безвозмездно выделен участок земли площадью 1000 га. Фактически, при заводе планировалось создание небольшого совхоза.

Окончательно завод должен был быть введен в строй к 1 ноября 1941 г., однако уже в сентябре этого года стала видна бессмысленность существования самолетосборочного предприятия в западном Китае. Везти грузовиками составные элементы в Синьцзян, собирать там истребители, а потом транспортировать их своим ходом на советско-германский фронт представлялось очевидным нонсенсом. Кроме того, отношения советского руководства и правительства гоминьдановского Китая к этому моменту ухудшились.

Разумеется, директор завода Еськов не вникал в подробности большой политики, однако бесперспективность дальнейшего существования завода в виде предприятия по сборке самолетов из готовых деталей он, безусловно, осознавал. Поэтому им был выдвинут проект перестройки завода из самолетосборочного в самолетостроительный с годовым выпуском 300 одномоторных самолетов. Проект предполагал дополнительную постройку:

1) деревообделочного цеха – 1400 м²;

2) механического и инструментального цехов на 200 станков – 1600 м²;

3) цехов отделки и покрытий – 750 м²;

4) склада материалов – 1000 м²;

5) ангара для хранения самолетов – 1000 м²;

6) необходимого жилищно-коммунального хозяйства для персонала новых цехов.

До принятия окончательного решения, на первую половину 1942 г. завод получил производственную программу на производство агрегатов для И-16 и ЛаГГ-3. Завод № 600 имел возможность выполнить программу полугодия на 1–1,5 месяца раньше срока при условии обеспечения дополнительным оборудованием и материалами. Так как предприятие строилось как самолетосборочное, его оборудование изначально было предназначено только для внутренних нужд: ремонта оборудования, транспорта, исправления брака и т. п.[777] Совершенно не было штамповочно-прессового и сварочного оборудования. Имелось лишь 6 токарных станков, поэтому 7 апреля 1942 г. Еськов запросил еще 16 станков, но начальник производственного отдела I Главного управления НКАП Тихомиров отказал, так как станков не хватало даже для заводов на территории собственно СССР.

В 1942 г. на заводе № 600 был налажен выпуск учебно-тренировочных самолетов УТ-2. Всего за 1942–1943 гг. предприятие выпустило 89 таких самолетов, что было, разумеется, очень мало для относительно большого завода[778].

Осенью 1942 г. Чан Кайши пытался нормализовать отношения с СССР, и, в том числе, договориться об эксплуатации авиазавода, «построенного СССР близ Урумчи»[779]. Но китайская сторона настаивала на передаче ей 51 % акций завода, что было неприемлемо для СССР, поэтому переговоры закончились ничем[780].

В 1943 г. начался поэтапный демонтаж оборудования завода № 600, завершившийся к декабрю года. Станки и прочее имущество предприятие были переданы авиазаводу № 84 в Ташкенте[781]. Советско-китайское сотрудничество в области авиастроения возобновилось уже только в послевоенный период, но это уже другая история…

А. М. Бирюков. Роль нефтяного фактора в формировании японской внешней политики периода Второй мировой войны

Вторая мировая война сыграла в истории человечества огромную военную, политическую и экономическую роль. Характер ее оказался многопланов, но особенно ярко выделяется сырьевой, в первую очередь топливно-энергетический аспект (не случайно Вторая мировая стала известна как «война моторов»). Власти и Германии, и Японии (главных зачинщиков войны в Европе и Азии) рассчитывали в ходе войны добиться гарантированного доступа к нефтяным ресурсам.

Если для Берлина решение этой проблемы заключалось в силовом продвижении в юго-восточном направлении (Румыния, нефть Плоешти, – СССР, нефть Грозного и Баку, – нефтяные месторождения Ирана), то для Токио путь к решению своих нефтяных задач был не столь прямолинейным, и к северному направлению (обеспечение устойчивых поставок нефти с Северного Сахалина) добавлялось южное направление, в сторону Нидерландской Индии, имевшее ярко выраженный военно-политический характер. Конечно, поиском удовлетворения своих топливно-энергетических интересов цели Японии во Второй мировой войне не исчерпываются, но они, вне всякого сомнения, были одними из самых главных.

У японской нефтяной проблемы долгая предыстория, в которой заметную роль играет проблема сахалинской нефти.

Итоги войны 1904–1905 гг. привели к значительному расширению японских интересов в бассейне Тихого океана, что автоматически вело к повышению морских и боевых качеств военного флота. Как и в других великих морских державах, в Японии пошел процесс перевода флота на жидкое топливо, что быстро определило одну из важнейших военно-экономических и военно-политических задач – поиск нефтяной базы. Южный Сахалин давал некоторые осторожные «авансы» в вопросе нефтедобычи, но и для Токио, и для Москвы, и для пристально следившего за развитием ситуации Вашингтона было очевидно, что решение вопроса можно скорее найти в северной, советской части острова.

В условиях продолжающейся японской интервенции на Дальнем Востоке В. И. Ленин и его ближайшее окружение (например, Л. Б. Красин, нарком внешней торговли, полпред в Англии и Франции) умело разыграли «карту» сахалинской нефти для достижения политических целей – предполагалось привлечением туда американских бизнесменов вынудить японские войска к эвакуации. Посредником выступал представитель деловых кругов северо-запада США В. Б. Вандерлип[782], о котором Ленин предельно откровенно писал, что тот – «представитель финансового капитала самой деляческой марки», но при этом «связанный с западными штатами Северной Америки, более враждебными Японии»[783]. Красин, считая надежду на благоприятное развитие событий слишком эфемерной, в то же время поддерживал мысль о необходимости проведения пусть даже фиктивных переговоров с американцами ради давления на Японию[784]. Можно полагать, что для Москвы назревавший конфликт США и Японии за контроль над Азиатско-Тихоокеанским регионом (АТР) был очевиден, и советские лидеры были готовы активно использовать ситуацию в своих интересах.

Поэтому Кремль не возражал против действий американских бизнесменов другого типа, готовых идти на риск, совершенно не маскируя свои частные интересы. Одним из таких предпринимателей, активно пытавшимся закрепиться на Дальнем Востоке, был американский нефтепромышленник Гарри Синклер. Он получил концессию на разведку нефти на Северном Сахалине, оккупированном в то время японскими войсками, с перспективой в дальнейшем построить там базу снабжения американского военного флота. Конечно, действовать Синклеру японцы не дали (тот для начала концессии должен был выполнить на Сахалине определенный объем работ, но японцы, заявляя о своих претензиях к СССР, этому препятствовали), но его договор с советскими властями определенно задевал и пугал японские концессионные компании, уже осевшие в северной (т. е. советской) части острова[785]. Резонанс конфликта дошел до японского парламента и в итоге привел к признанию того, что «…Японии не остается ничего, как последовать примеру Америки и мирным образом обеспечить себе экономическое сотрудничество с СССР»[786].

В середине 1920-х советский дипломат Григорий Беседовский, отправляясь в Японию, получил от руководства НКИД четкие указания о том, как, используя противоборство в японской верхушке, играть на заинтересованности японских фирм в получении все больших концессионных преимуществ: «по нашим сведениям, японцы возлагают большие надежды на нефтяную концессию, которая, по мысли морского генерального штаба, должна явиться нефтяной базой японского флота в случае войны с Соединенными Штатами»[787] (важно отметить, что это анализ ситуации весны 1926 г.), – т. е. не прошло и пяти лет, как мысль о превращении Северного Сахалина в нефтяную базу флота стали развивать и японские военно-морские стратеги.

В середине 1920-х годов, параллельно действиям японских концессионеров, началось быстрое освоение нефтяных месторождений Северного Сахалина и советскими производственными учреждениями – уже в 1925 г. была проведена комплексная горно-геологическая экспедиция под руководством Н. А. Худякова. Открытие Охинского нефтяного месторождения стало одним из больших успехов новой власти[788]. С 1928 г. началось планомерное освоение нефти Сахалина (первая партия нефтяников прибыла из Грозного), причем силы освоения было решено сконцентрировать в одних руках созданием общесоюзного треста «Сахалиннефть»[789].

Японские концессии в Северном Сахалине активно действовали даже в период «второй (сталинской) национализации» конца 1920-х – начала 1930-х годов. Им удалось к концу 1930-х годов выйти на уровень годовой добычи в 180–200 тыс. тонн (при годовой потребности Японии в нефти в 5 млн тонн). Интересно, что подчас непростое соседство советских и японских нефтепредприятий в северной части Сахалина (и связанные с этим проблемы) проявлялось и в таких моментах, как государственная безопасность. В 1935 г. Л. Д. Троцкий писал своему сподвижнику К. Б. Радеку, что «нам придется уступить Японии сахалинскую нефть и гарантировать ей поставку нефти в случае войны с Америкой» (по материалам НКВД)[790]. Только на этих условиях, по мнению Троцкого, можно было рассчитывать на поддержку Токио в борьбе за власть в СССР (стоит особо отметить, что Троцкий использовал доводы, сходные с соображениями наркома иностранных дел Г. В. Чичерина середины 1920-х годов, но уже в иной трактовке).

По мере роста своего промышленного потенциала и международного влияния Москва с конца 1930-х годов начала все громче и настойчивей требовать от Токио сворачивания дел на Северном Сахалине, тем более что в условиях роста напряженности в двусторонних отношениях нетерпимость к японскому присутствию нарастала. Конфликты в отношениях между СССР и Японской империей вспыхивали все чаще (бои у озера Хасан в 1938 г., локальная война на р. Халхин-Гол в 1939 г.). Представляется, что Сталин мог пойти на применение силовых мер против японского присутствия на советской территории, однако, пользуясь сближением ряда советских позиций с немецкими и открывшимися новыми возможностями, он в ноябре 1940 г. поставил перед Гитлером непременное условие – Япония (как союзник Третьего рейха) должна сама отказаться от своих концессий (речь шла об условиях возможного советского присоединения к «державам оси»)[791]. Японцы в ответ жаловались на то, что советские власти создают им трудности, но делали из этого неожиданные выводы – вплоть до предложения весной 1941 г. выкупить у СССР Северный Сахалин с целью добыть там не менее 2 млн тонн нефти (при годовой добыче примерно 200 тыс. тонн)[792]. Реакция Молотова – «это что, шутка?» – ясно отражала советскую позицию, тем более что Москва приготовила свой, зеркальный вариант решения проблемы – ликвидация концессий в обмен на компенсацию и последующие поставки в течение 5 лет 1,5 млн тонн нефти. Это не устроило уже Токио, полагавшего, что концессии позволят выкачать гораздо больше углеводородов[793]. Данная проб лема не была решена вплоть до окончания Второй мировой войны.

Для японского правительства, усердно пытавшегося разрешить проблему нехватки нефти в конце 1930-х – начале 1940-х годов, месторождения советского Северного Сахалина имели важное, но все же ограниченное значение (японские фирмы, работавшие на острове, оценивали значение сахалинской нефти в 3,5 % от годового потребления Японии). Совсем иной, значительный интерес вызвали нефтепромыслы Нидерландской Индии (современная Индонезия), имевшие развитую инфраструктуру всего производственного цикла и значительные масштабы нефтедобычи. Как результат – переориентация японской военной машины на решение нефтяной проблемы в южном направлении, в сторону нефтепромыслов Борнео[794]. Это, в свою очередь, потребовало спланировать удар по гарантам колониальных владений в Тихом океане – Британии и США, тем более что эти страны (особенно США) установлением нефтяного эмбарго в отношении Японии фактически подтолкнули Токио к силовому решению проблемы. Следует отметить, что в японской историографии тема вторичности политики Токио в преддверии Второй мировой войны достаточно популярна – еще в 1959 г. обрел форму следующий политический тезис – «…получается, что правящий класс Японии в целом не несет никакой ответственности за агрессию. Виновата, оказывается, “международная тенденция”, которая изолировала Японию»[795]. Таким образом, США, прекратив продажу нефти Японии для того, чтобы остановить агрессивную военно-политическую активность Токио в АТР, вынудили Японию перейти к активным действиям, в первую очередь, против самих Соединенных Штатов.

Таким образом, в нефтеполитике Японии 1920–1930-х годов, во многом определявшей военно-политические планы Страны Восходящего Солнца в целом, следует выделить два отдельных направления – с одной стороны, Токио старался как можно дольше, на длительный срок (от 40 до 50 лет), удержать за собой нефтяные концессии на Северном Сахалине с одновременным максимальным увеличением добычи углеводородного сырья. В этом вопросе Япония придерживалась, так сказать, «оборонительной» тактики («оборона» от настойчивых советских требований пересмотреть условия и сроки концессионных договоров). Вторым направлением был активное японское стремление к нефтяным месторождения Юго-Восточной Азии, и здесь Токио был готов действовать мерами уже «наступательного» характера.

Как уже упоминалось, в предвоенных и военных планах «великих держав» нефти уделялось значительное внимание. Можно сказать, что международные отношения начального периода войны во многом вращались вокруг нефтяных вопросов. Так, советский дипломат и переводчик В. М. Бережков писал в воспоминаниях о полиической атмосфере первых военных лет: «…слухов в первые месяцы 1941 года ходило по Берлину невероятное множество. Они были связаны прежде всего с перспективами дальнейшего хода войны. Кто окажется следующей жертвой германской агрессии? Когда начнется вторжение в Англию? Скоро ли вступят в войну Соединенные Штаты? Куда двинется Япония? …Захватят ли немцы нефтеносные районы Ближнего Востока? Все эти и другие вопросы были предметом споров, догадок, пророчеств и пересудов»[796]. Показательно, что дипломат зафиксировал близость проблемы немецкого продвижения к нефти Ближнего (скорее, Среднего) Востока и колебания японского военно-политического руководства. Очевидно, что ситуация первых месяцев войны была весьма неопределенной, оружие только начало действовать и, возможно, был еще шанс у дипломатии. Соответственно, большой интерес для анализа ситуации представляет комплекс непростых советско-немецких, советско-японских и японо-американских отношений по нефтяной проблеме осени 1940 – весны 1941 г.

СССР и Германия, найдя общий язык на почве решения польской проблемы, существенно расходились в нефтяном вопросе. Берлин, как известно, был недоволен решением Москвы включить в состав СССР территорию Бессарабии и Галиции. Недовольство Гитлера касалось не столько проблемы проживавших на данных территориях фольксдойче, сколько опасного для Германии советского приближения к нефтепромыслам Плоешти.

Был и другой повод для досады – по итогам раздела Польши именно СССР достался Дрогобыч-Бориславский нефтеносный район (на юге современной Львовской области Украины). Вопрос об их новой территориальной принадлежности постепенно зрел на протяжении советско-германских контактов августа – сентября 1939 г., ибо Германия, остро нуждавшаяся в устойчивых поставках нефти, была прямо заинтересована в получении этого района. Поставки румынской нефти в то время составляли пусть значительную, но все же лишь часть немецких потребностей (порядка 25 %), а масштабное производство синтетического горючего было делом будущего. И венгерские нефтепромыслы в Надьканижи, и польские в указанном районе при всей их ограниченной продуктивности не могли не интересовать нацистское руководство самым серьезным образом.