Занавес. Последнее дело Пуаро Кристи Агата
– Несчастная девушка. Только представьте себе: сидеть в этой вонючей лаборатории в такое утро! Вы должны воспрепятствовать этому, Гастингс.
Сестра Крейвен тут же возразила:
– О, мисс Гастингс совершенно счастлива. Ей это нравится, и, уверена, доктор не смог бы без нее обойтись.
– Бедный парень, – продолжал Каррингтон. – Если бы у меня секретарем была такая хорошенькая девушка, как Джудит, я бы смотрел на нее, а не на морских свинок. Ведь так?
Шутка такого рода явно пришлась бы не по вкусу Джудит, но сестра Крейвен оценила ее и залилась смехом.
– О, сэр Уильям! – воскликнула она. – Вы могли бы этого и не говорить. Мы все прекрасно представляем, как вели бы себя вы! Но бедный доктор Франклин такой серьезный – весь поглощен своей работой.
Бойд Каррингтон не преминул пошутить:
– И тем не менее его жена, по-видимому, заняла позицию, откуда она может наблюдать за своим мужем. Думаю, она ревнует.
– Вы слишком много знаете, сэр Уильям! – в восторге от его добродушного подтрунивания воскликнула сестра Крейвен и с сожалением добавила: – Ну что же, наверно, мне нужно пойти и принести миссис Франклин молоко.
Она нехотя удалилась, а Бойд Каррингтон, глядя ей вслед, заметил:
– Красивая девушка. Какие у нее чудесные волосы и зубы. Великолепный образец женской красоты и здоровья. Должно быть, невеселая это жизнь – все время ухаживать за больными людьми. Такая девушка заслуживает лучшей участи.
– Ну что же, – ответил я. – Полагаю, когда-нибудь она выйдет замуж.
– Надо думать.
Он вздохнул – и мне пришло в голову, что он думает о своей покойной жене. Затем Бойд Каррингтон сказал:
– Не хотите поехать со мной в Нэттон и посмотреть дом?
– С удовольствием. Только сначала узнаю, не нужен ли я Пуаро.
Я нашел Пуаро на веранде. Он был тепло укутан. Мой друг поддержал мое намерение поехать.
– Ну конечно, Гастингс, поезжайте. Думаю, это очень красивая усадьба. Вы непременно должны ее увидеть.
– Мне бы хотелось. Но как же я вас брошу?
– Мой верный друг! Нет, нет, поезжайте с сэром Уильямом. Очаровательный человек, не так ли?
– Первоклассный, – откликнулся я с жаром.
Пуаро улыбнулся:
– О да. Я так и думал, что он в вашем вкусе.
Глава 8
Я получил огромное удовольствие от этой поездки.
Погода была прекрасная – настоящий летний день. К тому же я наслаждался обществом этого человека.
Бойд Каррингтон обладал личным обаянием и к тому же приобрел богатейший жизненный опыт, повидав множество интересных мест. Это делало его прекрасным собеседником. Он рассказывал мне истории из тех времен, когда служил в Индии, а также интригующие подробности о племенах Восточной Африки. Я был так захвачен интересной беседой, что совсем забыл о своих горестях, связанных с Джудит, и серьезных тревогах, вызванных откровениями Пуаро.
Мне также нравилось то, как Бойд Каррингтон отзывался о моем друге. Он питал к Пуаро глубокое почтение – и к его работе, и к его характеру. Огорченный нынешним плохим состоянием здоровья Пуаро, Бойд Каррингтон не повторял пустых слов жалости. По-видимому, он считал, что человек, проживший жизнь так, как Пуаро, уже щедро вознагражден судьбой, и воспоминания дают моему другу удовлетворение и поддерживают его чувство собственного достоинства.
– К тому же, – сказал Бойд Каррингтон, – бьюсь об заклад, его ум так же остер, как и прежде.
– Да, это действительно так, – с жаром согласился я.
– Самая большая ошибка – это считать, что, если у человека не ходят ноги, у него перестает варить котелок. Ничего подобного. Старость гораздо меньше воздействует на мозг, чем вы думаете. Черт возьми, я бы не рискнул совершить убийство под носом у Эркюля Пуаро – даже теперь.
– Он бы до вас добрался, если бы вы это сделали, – ответил я, усмехнувшись.
– Бьюсь об заклад, добрался бы. Правда, – добавил баронет с горестным видом, – у меня в любом случае не получилось бы ничего путного. Знаете, я не умею планировать. Слишком нетерпелив. Если бы я совершил убийство, то только под влиянием минуты.
– Пожалуй, такое преступление труднее всего раскрыть.
– Не думаю. Я бы сильно наследил. Ну что же, к счастью, у меня нет криминальных наклонностей. Единственный, кого я, пожалуй, мог бы убить, – это шантажист. Шантаж – самая подлая вещь на свете. Я всегда считал, что шантажистов нужно убивать. А как вы думаете?
Я признался, что в некоторой степени сочувствую его точке зрения.
Затем мы занялись осмотром усадьбы и нововведений в ней – к нам навстречу уже спешил молодой архитектор.
Архитектура Нэттона была главным образом эпохи Тюдоров, лишь одно крыло было добавлено позже. Здесь ничего не модернизировали и не меняли со времен сороковых годов девятнадцатого века, когда были оборудованы две примитивные ванные комнаты.
Бойд Каррингтон рассказал, что его дядя был до некоторой степени отшельником, не очень-то жаловавшим людей. В огромном доме он использовал под жилье только небольшую его часть. Бойда Каррингтона с братом дядюшка терпел, и они проводили здесь школьные каникулы. Тогда сэр Эверард еще не стал таким затворником, как впоследствии.
Старик никогда не был женат, за свою жизнь он израсходовал всего одну десятую фамильного состояния. Поэтому, когда был уплачен налог на наследство, нынешний баронет оказался очень богатым человеком.
– Но очень одиноким, – вздохнул он.
Я замолчал. Сочувствие мое было слишком глубоким, чтобы выразить его в словах. Ведь я тоже был одинок. С тех пор как умерла Цинтия, я ощущал, что от меня осталась лишь половина.
Наконец, запинаясь, я поведал ему малую толику того, что чувствовал.
– Ах да, Гастингс, но у вас было то, чего у меня никогда не было.
Он немного помолчал и затем немного сбивчиво рассказал о своей трагедии.
Его красивая молодая жена была очаровательным существом, обладавшим множеством достоинств. Однако у нее была плохая наследственность. Почти все в ее семье умирали от алкоголизма, и она тоже пала жертвой этого заклятия. Всего лишь год спустя после свадьбы его жена не устояла перед соблазном и, раз выпив, стала запойной алкоголичкой, отчего в конце концов и умерла. Бойд Каррингтон не обвинял ее. Он понимал, что ей было не справиться с наследственной болезнью.
После смерти жены он вел одинокую жизнь. Столь печальный опыт отбил у него охоту жениться.
– Одному как-то спокойнее, – просто сказал он.
– Да, мне понятно, что одиночество казалось вам благом, во всяком случае первое время.
– Это была такая трагедия. Я преждевременно состарился и ожесточился. – Он помолчал. – Правда, один раз я испытал очень сильное искушение. Однако она была так молода – я считал, что нечестно связывать ее с разочарованным человеком. Я был слишком стар для нее, почти ребенка – такой хорошенькой, такой невинной.
Бойд Каррингтон внезапно прервал речь и покачал головой.
– Разве не она должна была решать?
– Не знаю, Гастингс. Я думал, нет. Она… она, казалось, любит меня. Но, как я уже говорил, она была так молода. Я всегда буду помнить ее такой, как увидел в последний день того отпуска. Голова немного склонена набок, этот чуть растерянный взгляд, ее маленькая ручка…
Он остановился. Нарисованная им картина показалась мне смутно знакомой, хотя я не мог понять почему.
Голос Бойда Каррингтона, вдруг сделавшийся резким, прервал мои мысли.
– Я был дураком, – сказал он. – Любой человек, упускающий свой шанс, – дурак. И вот теперь я владелец огромного особняка, слишком большого для меня, и рядом нет нежного создания, которое бы сидело во главе моего стола.
Я нашел его несколько старомодную манеру изложения очаровательной. Она вызывала в воображении старинную картину, полную прелести и покоя.
– Где эта леди сейчас? – спросил я.
– О… она замужем, – коротко ответил он. – Видите ли, Гастингс, теперь я – старый холостяк. У меня свои маленькие привычки. Пойдемте посмотрим сад. Он сильно запущен, но по-своему очень хорош.
Мы погуляли по усадьбе, и все увиденное произвело на меня сильное впечатление. Несомненно, Нэттон был прекрасным поместьем, и меня не удивляло, что Бойд Каррингтон им гордится. Он хорошо знал округу и местных жителей, хотя, конечно, среди них были и новые люди.
Бойд Каррингтон знавал полковника Латтрелла в прежние времена. Он выразил надежду, что Стайлз станет давать доходы.
– Бедный старый Тоби Латтрелл очень стеснен в средствах, – сказал он. – Славный парень. Хороший солдат, превосходный стрелок. Мы с ним как-то вместе охотились в Африке. Ах, прекрасная была пора! Конечно, он к тому времени уже женился, но, слава богу, его жена с нами не ездила. Она была хорошенькая, но всегда отличалась деспотизмом. Чего только мужчина не стерпит от женщины! Старый Тоби Латтрелл, который вызывал трепет у подчиненных – он был таким суровым, придирчивым начальником! И вот вам пожалуйста – подбашмачник, кроткий и безответный! Да, у этой женщины, несомненно, язык как бритва. Но у нее есть мозги. Уж если кто и сделает эту усадьбу доходной, так это она. У Латтрелла никогда не было деловой жилки, но миссис Тоби обманет собственную бабушку!
– И при этом она сама любезность, – заметил я.
Это позабавило Бойда Каррингтона.
– Я знаю. Просто мед. Но вы играли с ними в бридж?
Я энергично кивнул.
– Я вообще держусь подальше от женщин, играющих в бридж, – заметил Бойд Каррингтон. – И мой вам совет – поступайте так же.
Я рассказал ему, как неловко мы с Нортоном чувствовали себя в первый вечер моего приезда.
– Совершенно верно. Не знаешь, куда смотреть! – Он добавил: – Приятный парень этот Нортон. Правда, очень тихий. Вечно наблюдает за птицами и все в таком духе. Не любит в них стрелять, как он мне сказал. Удивительно! Никакого охотничьего азарта. Я говорил ему, что он многое теряет. Не понимаю, что за удовольствие – шататься в холод по лесам, разглядывая птиц в бинокль.
Нам тогда в голову не приходило, что хобби Нортона может сыграть важную роль в грядущих событиях.
Глава 9
Дни проходили без всякой пользы в тревожном ожидании неведомых событий.
Фактически ничего – если я могу так выразиться – не происходило. Однако были происшествия, обрывки странных разговоров, случайные сведения о разных обитателях Стайлз, замечания, кое-что разъясняющие. Все это скапливалось, и, если бы эти кусочки правильно сложить, многое для меня прояснилось бы.
Именно Пуаро в нескольких убедительных словах показал мне то, к чему я был преступно слеп.
Я в сотый раз сетовал на его отказ довериться мне. Это нечестно, говорил я ему. Мы с ним всегда бывали в одинаковой степени осведомлены – даже если ему удавалось сделать на основании этих сведений правильные выводы, а я оказывался не столь проницателен, как он.
Пуаро нетерпеливо взмахнул рукой.
– Совершенно верно, мой друг. Это нечестно! Это не спортивно! Это игра не по правилам! Примите все это и успокойтесь. Это не игра – это не le sport[20]. Ведь вы занимаетесь тем, что лихорадочно гадаете, кто такой X. Не для этого я просил вас сюда приехать. Вам нет нужды этим заниматься. Я знаю ответ на этот вопрос. Но вот чего я не знаю и что хочу знать: «Кто должен умереть – и очень скоро?» Вам, mon vieux[21], следует не ребусы решать, а спасти человеческое существо от смерти.
Я был поражен.
– Конечно, – пробормотал я. – Я… да, ведь вы практически сказали то же самое один раз, но я не совсем осознал.
– Так осознайте это сейчас – немедленно.
– Да, да, непременно… я хочу сказать, что уже осознал.
– Bien! Тогда скажите мне, Гастингс, кто же должен умереть?
Я смотрел на него в полной растерянности.
– Я действительно не имею никакого представления об этом!
– А вы должны иметь представление! Для чего же вы здесь еще?
– Конечно, – сказал я, возвращаясь к своим размышлениям на эту тему, – должна существовать связь между жертвой и X, так что если бы вы сказали мне, кто X…
Пуаро так энергично затряс головой, что смотреть на это было мучительно.
– Разве я вам не говорил, что в том-то и суть метода X? Не будет ничего, связывающего X с этой смертью. Это несомненно.
– Вы имеете в виду, что связь будет скрыта?
– Она будет так хорошо скрыта, что ни вам, ни мне ее не найти.
– Но несомненно, изучив прошлое X…
– Говорю вам – нет. Сейчас не время для этого. Убийство может произойти в любой момент, вы понимаете?
– Убьют кого-то в этом доме?
– Кого-то в этом доме.
– И вы в самом деле не знаете, кого и каким образом?
– Ах! Если бы я знал, то не принуждал вас выяснять это за меня.
– Вы основываете свое предположение просто на присутствии X?
В голосе моем прозвучало сомнение. Пуаро, которому стало изменять самообладание с тех пор, как он утратил подвижность, буквально заорал на меня:
– Ах, ma foi[22], сколько же раз я должен все это повторять? Если множество военных корреспондентов внезапно съезжаются в определенную точку Европы, что это означает? Это означает войну! Если доктора со всего мира прибывают в определенный город, что это показывает? Что там должна состояться медицинская конференция. Если вы видите, что стервятник кружит над каким-то местом, там скоро будет труп. Если вы видите, как по вересковой пустоши идут загонщики, значит, будет охота. Если вы видите, как человек вдруг останавливается, срывает с себя одежду и бросается в море, – это означает, что он будет спасать утопающего.
Если вы видите, как леди средних лет и респектабельной внешности подсматривают сквозь изгородь, – вы можете сделать вывод, что там происходит что-то непристойное! И наконец, если вы почуяли запах жареного мяса и заметили, как несколько человек идут по коридору в одном и том же направлении, можете с полной уверенностью предположить, что скоро подадут обед!
С минуту-другую я размышлял над этими аналогиями, потом сказал, обратившись к первой:
– Все равно один военный корреспондент еще не делает войны!
– Конечно нет. И одна ласточка еще не делает весны. Но один убийца, Гастингс, делает убийство.
Конечно, это было неоспоримо. Но мне пришло в голову то, о чем, по-видимому, не подумал Пуаро: даже у убийцы бывают выходные. Возможно, X приехал в Стайлз просто на каникулы, без всякого намерения убивать. Однако Пуаро так разъярился, что я не рискнул высказать это предположение. Я только сказал, что все это дело кажется мне безнадежным. Мы должны подождать…
– И посмотреть, – закончил мою фразу Пуаро. – Как мистер Асквит в последнюю войну. Именно это, mon cher, мы и не должны делать. Я не говорю, заметьте, что нам удастся что-то сделать. Как я уже сказал прежде, когда убийца намерен убить, его нелегко перехитрить. Но мы можем, по крайней мере, попытаться. Представьте себе, Гастингс, что перед вами задача из игры в бридж, напечатанная в газете. Вы видите все карты. От вас требуется предсказать результат сдачи карт.
Я покачал головой.
– Это не имеет смысла, Пуаро, у меня нет ни малейшего представления. Если бы я знал, кто X…
Пуаро снова заорал на меня. Он кричал так громко, что из соседней комнаты прибежал испуганный Куртис. Пуаро отослал его взмахом руки и, когда тот вышел, заговорил более спокойно:
– Ну же, Гастингс, вы не так глупы, как притворяетесь. Вы изучили те случаи, о которых я дал вам почитать. Вы можете не знать, кто такой X, но вы знаете метод, которым X совершает преступления.
– А-а, – обрадовался я, – понимаю.
– Конечно понимаете. Ваша беда в том, что вы ленитесь думать. Вам нравится играть в «угадайку». Вы не любите работать головой. Каков основной элемент метода X? Не заключается ли он в том, что, когда преступление совершено, мы имеем полный набор его составных? То есть мотив преступления, возможность его совершить, средство и, наконец, что еще важнее, виновное лицо, готовое для скамьи подсудимых.
Я сразу же ухватил суть и понял, каким дураком был, что не увидел это раньше.
– Я понял, – сказал я. – Мне нужно искать того, кто… кто отвечает этим требованиям, – потенциальную жертву.
Пуаро со вздохом откинулся на спинку кресла.
– Enfin! Я очень устал. Пошлите ко мне Куртиса. Теперь вам ясна ваша задача. Вы свободны в своих передвижениях, можете разгуливать где хотите, следовать за людьми, беседовать с ними, незаметно шпионить… (Тут я чуть было не стал с негодованием протестовать, но промолчал. Это был слишком старый спор.) Вы можете подслушивать разговоры, у вас колени, которые гнутся, и вы можете на них стать и подсматривать в замочную скважину…
– Я не стану подсматривать в замочную скважину, – возмутился я.
Пуаро прикрыл глаза.
– Ну что же, очень хорошо. Вы не будете подглядывать в замочную скважину. Вы останетесь английским джентльменом, а кого-то убьют. Это не имеет значения. Для англичан прежде всего – честь. Ваша честь важнее, чем чья-то жизнь. Bien! Все ясно.
– Нет, к черту, Пуаро…
Пуаро холодно перебил меня:
– Пошлите ко мне Куртиса. Уходите. Вы упрямы и крайне глупы, и мне бы хотелось, чтобы тут был кто-нибудь еще, кому я мог бы доверять. Однако, полагаю, мне все-таки придется иметь дело с вами, невзирая на ваши абсурдные идеи о честной игре. Поскольку вы не можете использовать свои серые клетки, так как не имеете их, то используйте хотя бы ваши глаза, уши и нос, если возникнет необходимость, – в тех пределах, в которых позволяют правила чести.
Только на следующий день осмелился я высказать идею, которая не раз приходила мне в голову. Я сделал это с некоторым сомнением, поскольку никогда не знаешь, как отреагирует Пуаро!
Я сказал:
– Я знаю, Пуаро, от меня не очень много проку. Вы сказали, что я глуп, ну что же, в некотором смысле это верно. И я – всего лишь половина того человека, которым был. После смерти Цинтии…
Я остановился. Пуаро издал тяжкий вздох в знак сочувствия.
Я продолжал:
– Но здесь есть человек, который мог бы нам помочь – как раз такой, как нам нужен. Мозги, воображение, находчивость. Привык принимать решения и обладает большим жизненным опытом. Я говорю о Бойда Каррингтоне. Вот человек, который нам необходим, Пуаро. Доверьтесь ему. Изложите ему все.
Пуаро открыл глаза и крайне решительно заявил:
– Ну конечно нет.
– Но почему? Вы не можете отрицать, что он умен, намного умнее, чем я.
– Это не так уж трудно, – с убийственным сарказмом ответил Пуаро. – Но выкиньте эту идею из головы, Гастингс. Мы никому не станем доверяться, вы поняли? Я запрещаю вам обсуждать эту тему.
– Хорошо, раз вы так настаиваете, но Бойд Каррингтон действительно…
– Ах, скажите пожалуйста! Бойд Каррингтон. Что он такое, в конце концов? Верзила, полный самомнения и довольный собой, потому что люди называли его «ваше превосходительство». Человек с определенным обаянием, тактом и хорошими манерами. Но не такой уж он восхитительный, этот ваш Бойд Каррингтон. Он повторяется, он рассказывает одну и ту же историю дважды – и более того, у него такая плохая память, что он пересказывает вам историю, которую рассказали ему вы! Человек с выдающимися способностями? Вовсе нет. Старый зануда, болтун, enfin, выскочка!
И тут меня озарило.
У Бойда Каррингтона действительно была неважная память. И он совершил оплошность, которая, как я теперь понял, сильно разозлила Пуаро. Мой друг рассказал Каррингтону историю о тех днях, когда служил в полиции в Бельгии. А пару дней спустя в саду, где нас собралось несколько человек, Бойд Каррингтон в забывчивости пересказал ту же самую историю Пуаро, предварив ее замечанием: «Я помню, Chef de la Sret[23] в Париже рассказывал мне…»
Теперь я понял, что это смертельно обидело Пуаро!
Я тактично промолчал и удалился.
Я спустился вниз и вышел в сад. Там никого не было. Пройдя через рощицу, я поднялся на холмик, поросший травой. На вершине его стояла беседка, находившаяся на последней стадии обветшалости. Здесь я уселся, закурил трубку и принялся размышлять о положении дел.
У кого в Стайлз есть достаточно определенный мотив для убийства?
Если не считать полковника Латтрелла, который вряд ли зарежет свою жену во время партии в роббер, – хотя у него имелся явный мотив, вполне оправданный, – поначалу никто, кроме него, не приходил мне в голову.
Беда в том, что я слишком мало знаю об этих людях. Например, о Нортоне и мисс Коул. Каковы обычные мотивы убийства? Деньги? Насколько мне известно, Бойд Каррингтон был единственным богатым человеком из всей компании. Если он умрет, кто унаследует его деньги? Кто-нибудь из присутствующих в этом доме? Вряд ли. И все же не мешало бы навести справки. Возможно, Каррингтон оставил деньги на исследования, сделав Франклина доверительным собственником. В таком случае – да еще если вспомнить довольно необдуманное замечание Франклина насчет уничтожения восьмидесяти процентов человечества – рыжеволосый доктор становился одним из наиболее вероятных подозреваемых. Не исключено также, что Нортон или мисс Коул были дальними родственниками и могли автоматически стать наследниками. Притянуто за уши, но возможно. А если полковник Латтрелл, который был старым другом Бойда Каррингтона, указан в завещании последнего? На этом корыстный мотив оказался исчерпан. Я обратился к более романтическим версиям. Франклины. Миссис Франклин – тяжелобольна. Возможно ли, что это действие медленно отравляющего яда? И если так – ее смерть могла бы быть делом рук мужа? Он врач и, несомненно, располагает средствами и возможностью. А как насчет мотива? Мне пришла в голову неприятная мысль, что тут может быть замешана Джудит. Я-то знал, что у них сугубо деловые отношения, но поверят ли в это остальные? Поверит ли в это какой-нибудь циник полицейский? Джудит – очень красивая молодая женщина. Привлекательная секретарша или ассистентка – причина многих преступлений. Эта мысль меня напугала.
Следующим я рассмотрел Аллертона. Мог бы кто-нибудь вознамериться его убить? Уж если тут должно произойти убийство, я бы предпочел, чтобы жертвой стал Аллертон! Должно быть, легко обнаружить, почему кто-то хотел бы его убить. Взять, к примеру, мисс Коул, которая уже немолода, но все еще хороша. Она вполне могла его ревновать, если у них с Аллертоном когда-то были близкие отношения. Правда, у меня не было никаких оснований так полагать. К тому же если Аллертон – X…
Я нетерпеливо тряхнул головой. Все это ничего мне не давало. Звук шагов по гравию, донесшийся снизу, привлек мое внимание. Это был Франклин. Он быстрой походкой направлялся к дому; руки засунуты в карманы, шея вытянута. У него был какой-то подавленный вид. Сейчас, когда доктор не следил за собой, он выглядел очень несчастным человеком. Это поразило меня.
Я так засмотрелся на Франклина, что не услышал шаги неподалеку. Когда мисс Коул заговорила со мной, я вздрогнул и обернулся к ней.
– Я не слышал, как вы подошли, – объяснил я извиняющимся тоном, вскочив на ноги.
Она рассматривала беседку.
– О, викторианская реликвия!
– Да, не правда ли? Боюсь, что тут много пауков. Садитесь. Я сейчас сотру пыль со скамейки.
Вот удобный случай познакомиться поближе с одним из постояльцев, решил я, смахивая паутину и украдкой разглядывая мисс Коул.
Ей можно было дать от тридцати до сорока лет. Худенькая, с тонким профилем и очень красивыми глазами. В ней чувствовалась какая-то скрытность, более того – подозрительность. Я вдруг понял, что эта женщина много страдала и вследствие этого глубоко разочарована в жизни. Мне захотелось узнать побольше об Элизабет Коул.
– Ну вот, – сказал я, последний раз проведя по скамье платком, – это все, что я мог сделать.
– Благодарю вас. – Улыбнувшись, она села.
Я уселся рядом с ней. Скамейка издала зловещий скрип, но катастрофы не произошло.
Мисс Коул спросила:
– Скажите, о чем это вы думали, когда я подошла? Вы целиком ушли в свои мысли.
– Я наблюдал за доктором Франклином, – признался я.
– Да?
Я не видел причин, почему бы не поведать о том, что было у меня на уме.
– Меня поразило, что он выглядел очень несчастным.
Женщина, сидевшая рядом со мной, тихо сказала:
– Ну конечно же, он несчастен. Вы должны были это понять.
Полагаю,я не сумел скрыть своего удивления, когда, запинаясь, ответил:
– Нет… нет… я не понял. Я всегда думал, что он полностью поглощен своей работой.
– Так оно и есть.
– Вы называете это несчастьем? Я бы сказал, что это самое счастливое состояние из всех, какие можно вообразить.
– О да, я не спорю с этим… но только если вам не мешают сделать то, что, как вы чувствуете, в ваших силах. То есть если вы не можете сделать все, на что способны.
Я с озадаченным видом посмотрел на мисс Коул. Она продолжала объяснять:
– Прошлой осенью доктору Франклину представилась возможность поехать в Африку и продолжить там свои исследования. Как вам известно, он удивительно талантлив и уже заявил о себе первоклассными работами в области тропической медицины.
– И он не поехал?
– Нет. Его жена запротестовала. Она недостаточно здорова, чтобы вынести тамошний климат. А идея остаться в Англии пришлась ей не по вкусу – тем более что это означало для нее более скромный образ жизни. Предложенное вознаграждение было небольшим.
– Но, – возразил я, – полагаю, он понимал, что не может оставить ее при таком состоянии здоровья.
– Много ли вы знаете о состоянии ее здоровья, капитан Гастингс?
– Ну, я… нет… Но ведь она больна, не так ли?
– Она определенно получает удовольствие от своих болезней, – сухо ответила мисс Коул.
Я удивленно взглянул на нее. Легко было заметить, что ее симпатии всецело на стороне мужа.
– Думаю, – осторожно проговорил я, – что женщины… э… хрупкого здоровья склонны быть эгоистичными?
– Да, я полагаю, больные – хроники – обычно очень эгоистичны. Возможно, их нельзя за это винить.
– Вы не считаете, что миссис Франклин так уж тяжело больна?
– О, мне бы не хотелось это утверждать. Просто у меня есть некоторое сомнение. По-моему, на то, что ей хочется сделать, у нее всегда находятся силы и здоровье.
Я про себя удивился, что мисс Коул так хорошо осведомлена о положении дел в семье Франклин.
– Полагаю, вы хорошо знаете доктора Франклина? – полюбопытствовал я.
Она покачала головой.
– О нет. Я видела его всего один-два раза до того, как мы встретились здесь.
– Но, наверное, он рассказывал вам о себе?
Мисс Коул снова отрицательно покачала головой.
– Нет, то, что я вам рассказала, я узнала от вашей дочери Джудит.
Джудит, подумал я с мимолетной горечью, беседует со всеми, кроме меня.
Мисс Коул продолжала:
– Джудит очень предана своему работодателю и за него готова любому выцарапать глаза. Она яростно осуждает эгоизм миссис Франклин.
– Вы тоже считаете, что жена доктора эгоистична?
– Да, но я могу ее понять… Я… я понимаю больных. Я могу также понять, почему доктор Франклин ей потакает. Джудит, конечно, считает, что ему нужно было оставить свою жену где угодно и продолжать работу. Ваша дочь с большим энтузиазмом занимается научной работой.
– Я знаю, – ответил я без особой радости. – Порой меня это огорчает. Это кажется неестественным, если вы понимаете, что я имею в виду. Мне кажется, в ней должно быть… больше человеческих слабостей… Желания развлекаться. Она должна веселиться, влюбляться в славных молодых людей. В конце концов, юность – это пора, когда нужно перебеситься, а не корпеть над пробирками. Это неестественно. Когда мы были молоды, мы развлекались, флиртовали, наслаждались жизнью – в общем, вы сами знаете.
Последовало молчание. Затем мисс Коул произнесла странным тоном:
– Я не знаю.
Я ужаснулся, спохватившись, что по недомыслию говорил с ней так, словно мы – ровесники. А ведь на самом деле она на добрый десяток лет меня моложе, и я невольно совершил страшную бестактность.
Я рассыпался в извинениях, запинаясь от неловкости. Мисс Коул прервала меня:
– Нет, нет, я не то имела в виду. Пожалуйста, не извиняйтесь. Я имела в виду только то, что сказала. Я не знаю. Я никогда не была «молодой» в вашем понимании. Я никогда не знала, что такое «веселиться».
Что-то в ее голосе – горечь, глубокая обида – привело меня в замешательство. Я сказал несколько неловко, но искренне:
– Простите.
– О, ничего, это не важно. Не огорчайтесь так. Давайте поговорим о чем-нибудь другом.