Любовь без репетиций. Две проекции одинокого мужчины Гордиенко Александр
«Да, Саша, создал ты себе дилемму, – Железнов в свою очередь наполнил свой бокал, правда, полностью. – Спать или не спать?!. Вот в чем вопрос! – усмехнулся он про себя. – Ну да ладно, разберемся по ходу пьесы», – Железнов поставил на стол пустую емкость и решительно направился вслед за Екатериной в комнату с мыслью, что предназначение мужчины – защищать женщин, а не наказывать их.
«Прям утро стрелецкой казни» – эта мысль непроизвольно возникла в голове у Железнова, когда он увидел напряженный взгляд Екатерины, которая натянутой струной вытянулась на диване, под стенкой.
Мелькнула мысль, что если сейчас под нее подставить две спинки стульев, под затылок и под пятки – не прогнется, как на сеансах гипноза, настолько она была скована. «Казнь эпохи Железнова. Видно, что боится, безумно напряжена и при этом готова идти до конца. Да. Характер. Он либо есть, либо его не купишь».
Железнов, не раздеваясь, прилег на свободную часть дивана, повернулся лицом к Екатерине, правой рукой взял ее за дальнее плечо и развернул ее на бок таким образом, что ее лицо пришлось на грудь Железнова:
– Ну, все, ребенок, успокойся, – в голосе Железнова чувствовалась теплота старшего товарища, защищающего своего младшего друга. – Воспитательные мероприятия закончены. Ничего не бойся. Я не буду тебя наказывать. Надеюсь, что ты все и так поняла.
– Ты простил меня? – голос у Кати дрожал, по щекам катились слезинки.
– Ты простил меня? – Катя раз за разом, как мантру, повторяла свой вопрос, прижимаясь к Железнову все ближе и ближе, закинув ему свою левую руку за шею. Между вопросами она нежно целовала Железнова то в шею, то в грудь – везде, где только могла дотянуться.
Ну, а что было потом… Железнов был в шоке. В растерянно-позитивном шоке. Нет, конечно же, уже больше года у него не было женщины. И если в первые минуты возникший невероятный эмоциональный тонус между ними Железнов пытался приписать себе и объяснить именно этим фактором, то через час у него не было никаких сомнений в том, что жизнь преподнесла ему очередной сюрприз, перевернув его представления о том, какой (!) может быть женщина. И это при условии того, что более двадцати лет холостяцкой жизни Железнов никогда не слыл затворником.
С такой (!) самоотдачей процессу и ему, Железнову, он не сталкивался никогда! Олицетворением всего для Железнова стали глаза Кати: то изучающие, вопрошающие, то хитро прищуренные, но в большинстве своем бессмысленно-закатившиеся куда-то под веки, потерявшие свою функцию, когда вся информация о мире, в котором она счастлива, поступает через прикосновения и ощущения внутри себя.
Им некогда было разговаривать. Да и не о чем. Да и ни к чему. Лишь пару раз за все время Железнову удалось отвлечься на постороннюю мысль: «Господи, это же все снимается на камеру!», за которой всплывала другая: «Да и хрен с ним! Пусть завидуют…»
В какие-то моменты осознания себя Железнову казалось, что он участвует в сумасшедше сплоченной команде из двух человек, несущейся куда-то за горизонт. Или за вертикаль. Не суть. У них не было признанного лидера. Они лидировали по очереди: он, она, он, она… Когда действующий лидер выдыхался, второй выходил вперед и тащил за собой партнера и напарника, наполняя его своей энергией и эмоциями до уровня, позволяющего сменить лидерство.
Когда же час назад, взбодренный душем и наполненный новыми впечатлениями Железнов добрался до кухни, мечтая влить в себя не меньше литра охлажденной газировки из холодильника, одиночество ему не грозило: вслед за ним показалась улыбающаяся Екатерина со сверкающими и излучающими счастье изумрудными глазами, успевшая, к изумлению Железнова, «освежить» свой «наряд» – на ней была очередная его рубашка, в этот раз – абсолютно белого цвета, выгодно подчеркивающая насыщенный черный цвет волос Екатерины.
По пути в коридоре Катя прихватила свою сумку. Усевшись рядом с Железновым таким образом, чтобы максимизировать площадь соприкосновения их тел, Катя нежно потерлась виском о плечо Железнова и начала выкладывать из сумки на стол какие-то специальные кабели, микрообъективы, какие-то небольшие коробочки с торчащими из них явно обрезанными проводами.
Вытащив все, Катя отставила сумку, обвила шею Железнова руками и прошептала ему на ухо:
– Железнов, я обманула тебя, – Катя хихикнула. – В последний раз в своей жизни обманула. Я тебе это обещаю.
Железнову не составило труда сложить два и два.
– То есть сегодня, – он кивнул на стол, где валялась покореженная видеоэлектроника, – никакого видеонаблюдения не было.
– Не-а, – счастливо промурлыкала Катя. – Не было. Его не стало еще неделю назад, перед отлетом в Новую Зеландию я сняла наблюдение.
– То есть твоя тронная речь, обращенная в верхний угол моей кухни, была блефом? Да… Недооценил я тебя, госпожа Строева.
– Саша… – Катя еще теснее прижалась к Железнову. – Ты не представляешь, как я боялась не соответствовать тебе, вызвать у тебя разочарование. Наверное, никогда в жизни я не испытывала такого страха от неуверенности в себе, – Катя счастливо рассмеялась, как смеется человек, прошедший труднейшее испытание в жизни. Или ставший олимпийским чемпионом. – Железнов, ты не представляешь, какая я счастливая. Я подозревала, что это будет что-то сверхъестественное… Но чтобы так… Саша мой… – во взгляде и в голосе Екатерины был такой океан нежности, с которым Железнову доселе сталкиваться не доводилось.
– Что значит твой? – Железнов решил прощупать степень своей свободы с точки зрения Екатерины. – «Вы мне это прекратите, во избегание»! – он целенаправленно исковеркал смысл цитаты. – Мы же договорились, что пока ничего не решено…
– Это ты договорился, – в глазах Кати сияла любовь, – а для меня все решено, Саша. Ты теперь мой мужчина. На всю жизнь. Единственный. Лучший из всех. Лучший во всех смыслах, – Катя заглянула в глаза Железнова, чтобы убедиться, что он понял, что (!) она имеет в виду. – И дети наши будут такие же умные, как и ты, – как нечто уже решенное произнесла Катя.
– Ага. Без меня меня женили…
– Железнов, – Катя немного отстранилась, – мне абсолютно безразлична формальная сторона наших отношений: официальный брак, гражданский… мы можем жить у меня, ты можешь жить здесь сам…
– Спасибо. Я еще не встречал столь добрых и широких душой людей…
– Но одно я тебе обещаю точно, Железнов, – в глазах Кати появился вселенский холод, – я выжгу вокруг тебя женское пространство…
– Это негуманно. Женщины все-таки…
– Называй это как хочешь. Но я не позволю ни одной женщине даже приблизиться к тебе. Извини, иначе я сойду с ума от ревности.
*** (3)(9) Апрель 45-го
Австрия. В 30-ти километрах от восточной границы
15 апреля 1945 года. 17.35 по местному времени
– Докладывайте, Рихтер, что там наверху происходит? – штурмбанфюрер Линц говорил громче, чем привык, шум от горной реки заполнял все пространство, а потому его голос звучал несколько раздраженно.
Подумав, что он не прав, не место и не время давать волю эмоциям, Линц сменил тон. – Присаживайтесь, лейтенант, – приказал штурмбанфюрер, указывая на большой валун между двух елей, наполовину покрытый мхом и осыпавшимися коричневыми иголками. Сам он расположился напротив на таком же валуне. – Секунду, – он остановил готового к докладу лейтенанта разведки. – Гартвиг, – Линц развернулся в сторону оберштурмфюрера, – передайте всем по цепочке – привал на десять минут. Курить запрещаю! К речке выходить – тоже.
Чтобы сократить расстояние до неумолимо отодвигающейся линии фронта, штурмбанфюрер Линц, командующей группой из 67 немцев, выходящих из окружения из района Балатона, принял решение двигаться в дневное время по дну ущелья бурной горной речки. В пользу такого решения было то, что все ущелье – и его дно, и стены были покрыты густым лесом, малопроходимым кустарником и отсутствием дорог, по которым железным потоком двигалась наступающая Красная армия. Минусом была близость русских, странных русских, которые в пятидесяти метрах наверху, где стены монастыря вплотную подходили к ущелью, вели между собой бой. И сидевший сейчас перед майором лейтенант должен был доложить, что происходит там, наверху.
– Господин штурмбанфюрер, как вы и предполагали, в ста метрах отсюда вниз по течению реки мы обнаружили тайный вход в монастырь. Судя по всему, им очень давно не пользовались – деревянная дверь вросла в землю наполовину, за ней – железная решетка из толстых железных прутьев, закрытая изнутри. Учитывая положительный шумовой фон – бой наверху, оба препятствия мы взорвали.
– Смелое решение, – прокомментировал Линц. – Продолжайте.
– Наверх, в монастырь, ведет ход, который, как выяснилось, заканчивается в фиктивном надгробии склепа монастыря…
– Короче, Рихтер, – Линц нетерпеливо махнул рукой, – опустите технические подробности. Каждая минута на счету. Докладывайте по существу.
– Есть, господин штурмбанфюрер, – лейтенант выпрямил спину, что, по-видимому, означало стойку «смирно» сидя. В результате разведки установлено следующее, – начал чеканить лейтенант:
– Во-первых, установлен контакт с настоятельницей монастыря, фрау…
– Опустите.
– Во-вторых, русский взвод численностью в двадцать человек сегодня в 13.00 оставлен русским командованием для защиты монахинь до момента передачи монастыря под защиту оккупационной комендатуры, при этом настоятельница утверждает, что решение принял советский генерал, который посетил монастырь после попытки надругательства над монахинями вооруженными уголовниками, которые были деактивированы русскими.
– Что значит деактивированы?
– Двое уголовников убиты в перестрелке, один – арестован и увезен.
В-третьих, во время обеда, а настоятельница утверждает, что русские их накормили из полевой кухни, в районе 14-ти часов у монастыря остановилась штабная машина с тремя офицерами, которые, угрожая оружием, желали попасть в монастырь. Их не пустили. Зародился конфликт, в результате чего два солдата охраны погибли, а через час начался штурм монастыря другими русскими.
В-четвертых, настоятельница сказала, что атакующие русские хотят убить всех монахинь…
– А она откуда это узнала? – на лице Линца было неприкрытое удивление.
– Когда начался бой, командир русских, охраняющих монастырь, сказал ей, чтобы они связали из простынь веревки, и, кто может, уходили из монастыря по веревкам на дно ущелья. Их всех убьют. В живых никого не оставят.
– И что же, они не воспользовались советом?
– Настоятельница сказала, что у них все простыни старые и ветхие. Веревки из этих простыней не выдержат веса и одного человека, не говоря уж о нескольких. Война. Монастырь не мог себе позволить приобрести новые крепкие простыни. Да и не смогут монахини спуститься по канату на 50-метровую глубину.
– А о тайном ходе, выходит, настоятельница не знала?
– Никак нет, господин штурмбанфюрер. Она и сейчас не знает.
– Вы ей не сказали? Почему?
– Потому, что у меня не было приказа. Потому что если по нему уйдут монахини, по нему за нами могут пойти русские.
Штурмбанфюрер несколько секунд с недоумением на лице изучал сидящего напротив него лейтенанта. В результате чего недоумение на его лице трансформировалось в легкое презрение, а голос приобрел сарказм.
– Значит, горстка русских считает своим долгом отдать свои жизни за честь, жизнь и достоинство наших женщин, а мы, наследники Великого Зигфрида, прикрываясь их жизнями, будем спасать свои задницы? Сколько их там?
– Монахинь? Сорок три…
– Ясно. Но я имел в виду русских. Сколько их там?
– В живых осталось человек десять. Остальные – либо ранены, либо убиты. Монахини выносят с верхней обходной площадки раненых, укладывают во внутреннем дворе и оказывают им помощь: перевязывают, дают воды…
– Мы обязаны им помочь!
– Русским?! – в глазах лейтенанта было столько неприкрытого удивления и непонимания… этого не может быть, потому что не может быть никогда!
– Мы должны вывести монахинь через ход. А с русскими… это уж как карта ляжет. Этих русских я не хотел бы убивать. Война и так проиграна. А людей чести не так уж и много осталось.
*** (4)(9) Трейдер
Офис телекомпании. Кабинет Железнова
Через 4 месяца и 15 дней после точки отсчета. Четверг. 10.09
– Ну что, коллеги, – Железнов сидел на столешнице своего рабочего стола и обращался к Науму и Андрею, привычно расположившимся по сторонам полукруглого стола у стены напротив Железнова, – прошел месяц, как мы запустили свои боевые счета, и настало время подвести первые предварительные итоги.
– Саня, а почему ты называешь нас коллегами, тем более при обсуждении данного вопроса? – Наум прищурил один глаз, задавая этот вопрос. – Почему не друзья?
Железнов явно не ожидал такого вопроса, однако ответил мгновенно:
– Наум, если ты заметил, за все годы нашего общения я ни разу не обращался к тебе «Друг мой», хотя я тебя считаю самым близким своим другом. Одним из очень немногих, – Железнов говорил очень серьезно. – Это слово я практически никогда не произношу вслух, потому что очень дорожу его единственным смыслом – «Друг». И когда я вижу, что человек в электронном письме или с микрофоном в руках обращается к сотне человек: «Друзья мои!», я этому не верю, и меня от этого коробит. Вот так.
– Извини, Саша, – более серьезного Наума, наверное, никто никогда не видел. – Я понял тебя. И… спасибо тебе. Ну, хорошо, коллеги, – в глазах Наума появилась хитринка, – раз уж у нас деловая встреча, то где кофе?!. Замечательный кофе, который мог бы стать хорошей традицией на наших совещаниях?
– Вымогатель, – констатировал Железнов и потянулся к трубке внутреннего телефона:
– Алина, добрый день! Это Железнов. Тут у меня собрались вымогатели и шантажисты. Приставили нож к горлу – хотят кофе… Да, волшебного, бразильского из твоего итальянского автомата… Сколько шантажистов? Двое. Плюс один шантажируемый… Ага, я… Да неправда, я овечка безобидная… Алинка, пожалуйста, не в службу, а в дружбу… Спасибо тебе! Я перед тобой в долгу. …Да, в неоплатном.
Железнов положил трубку и развернулся к «шантажистам и вымогателям»: – Щас принесет. Ну а пока кофе варится, продолжим. Как вы знаете, мы запустили четыре боевых счета с интервалом от двенадцати часов до суток…
– А это зачем? – подал голос Наум, который ориентировался далеко не во всех деталях проекта.
– Для того чтобы у них у всех были разные точки входа в торги. Соответственно у каждого счета – своя траектория движения. Это позволяет нам хеджировать свои расходы…
– Чего-чего?! – на лице Наума присутствовало искреннее негодование. – Издеваешься?!. Да?!. Над бедными и убогими! А по-русски? По-русски нельзя говорить? Нутром чувствую иностранщину – «хекширование» какое-то!
Железнов видел, что Наум играет, но воспринимал это на уровне данности характера друга, тем более что тот хочет искренне понять, о чем идет речь, хотя бы на уровне своего восприятия.
– Ты прав, Няма. Вопрос терминологии очень важен в науке, да и в обычной жизни – тоже. Очень важно, чтобы все вкладывали в один и тот же термин одинаковый для всех смысл. Так вот, хеджирование – это процесс, направленный на снижение рисков. Как правило, он используется в финансовых операциях с акциями, когда в один пакет включаются высокодоходные, но в силу этого – и более рисковые акции, а также – стабильные акции с низким доходом. Это позволяет в целом не понести больших убытков: в случае потерь по рисковым акциям, небольшой доход по стабильным акциям частично компенсирует потери.
– Ну ты и объяснил. Спасибо тебе, – в голосе Наума присутствовал сарказм.
– Хорошо. На понятном тебе языке: если ты проводишь дорогостоящую съемку, допустим, крупную батальную сцену с участием сотен человек, техники, пиросредств, то ты можешь снять ее и на одну камеру, и на пять. Ты на сколько камер будешь снимать?
– Не меньше шести, если крупная батальная.
– А почему?
– Потому что одна камера может отказать, может быть расфокус, может оператор не сработать, батарея сесть… да мало ли, что. А если снимать на шесть камер, то это наверняка – и ракурсы разные, и планы общие и средние, и если одна какая-то камера откажет, то не нужно делать очередной дубль, который стоит времени и больших денег массовке, перезарядки пиротехники и… да чего я тебе говорю, сам все знаешь.
– Вот видишь. И при этом ты понимаешь, что если снимать на одну камеру одним оператором, и все пройдет хорошо, то это дешевле, чем закладываться под шесть камер с шестью операторами.
– Конечно!
– Так вот это и называется хеджированием: ты сознательно увеличиваешь стоимость съемки с шестью камерами, понимая, что если одна не сработает, то убытки от повторного дубля будут в сотню раз больше, чем затраты на использование шести камер.
Наум с удивлением смотрел на Железнова – надо же, все так просто, если по-человечески объяснять.
– Я понял тебя, Саня. Я теперь всем буду рассказывать, что у меня не цацки-пецки на съемках, а что бюджет на производство и смета составлены с учетом хед… хед… – Наум умоляюще посмотрел на Железнова.
– Хеджирования.
– Вот именно – хеджирования! Саня, ты даже не представляешь, какой (!) инструмент ты дал мне в руки для вышибания нормальных денег на съемки!!! – на лице Наума нарисовалось хищно – платоническое выражение. – Очень полезно! Продолжаем обсуждать… движение валютных бабок на рынке, – Наум на секунду задумался: чегой-то такое он произнес, и сам же неприлично заржал.
Под общий смех раздался стук в дверь. Сидевший ближе всех к двери Наум дотянулся до ручки.
– Кофе заказывали? – на пороге с подносом в руках стояла улыбающаяся Строева. – Чего это вам так весело?
– Да это тут Наум «движение финансовых инструментов на валютном рынке» сократил до «движения старых валютных проституток на центральной площади», – пояснил Борисов, продолжая хихикать. – В общем, извратил и опошлил.
– Чего ржете, охламоны? – Наум пытался выкрутиться из пикантной ситуации. – Это у меня от недостаточного словарного запаса…
Все грохнули от смеха.
Наум понял, что единственный путь к прощению – изобразить крестьянина из глубинки:
– Эта… значить… слова-то все городские, неведомые мне… без надобности которые… у нас на засейке… да… так колею для телеги и не проложить по болоту-то… а оно вон как…
Перевоплощение как всегда выглядело гениально: сгорбился, глазами из-под бровей зыркает и ощущение, что на ногах лапти плетеные.
– Няма, – Железнов широко улыбался таланту друга, – все-таки дремучесть у тебя лучше всего получается. На уровне врожденной. Ну, все, хватит. Катя, спасибо за кофе, вовремя и, – Железнов взял чашку в руки, ощутил аромат, – обалденно. А что Алина? Обещалась. А тут – ты.
– Железнов, – глаза у Кати метали изумрудные молнии, – если ты еще раз моей секретарше что-нибудь пообещаешь, я ее уволю!
– Это как-то на тебя не похоже, – Железнов скрестил руки на груди. – Ты что, почувствовала себя Владычицей?
– Да я на Змей Горыныча похожа, когда кто-то начинает кокетничать с тобой. Все. Проехали, – и моментально поменяв металл на бархат, кротко поинтересовалась. – А можно я поприсутствую здесь?
– Оставайся, – Железнов не выдержал и добавил. – Я свободный человек и…
– Да, дорогой, – перебила его Катя, – извини меня за вспышку. Больше ты такого не увидишь.
– Хорошо. Продолжим…
Наум повернул голову к Борисову:
– Прям, семейная сцена. Не находишь?
– Ребята, – Катя обращалась сразу и к Науму и к Борисову, – я же извинилась. Забыли. Хорошо?
– Итак, – Железнов отставил чашку и вновь взял листочек в руки, – обобщу сказанное ранее. В течение месяца у нас торговали четыре боевых счета, запущенные по схеме хеджирования…
– А что такое хеджирование? – вскинулась Екатерина. Все грохнули от смеха.
– Это тебе Няма разъяснит. После совещания. Он теперь у нас ведущий специалист по данному вопросу.
– А что, и объясню. Подумаешь, хеджирование…
– Так вот, за счет использования принципа взведения ордеров, а также за счет использования ордеров-перевертышей нам удалось достичь средней ежемесячной доходности на счет в 20 процентов. Если посмотреть на конкретные счета, то доходность каждого счета лежит в пределах от 16-ти до 24-х процентов…
– Это из-за хеджирования? – подал голос Наум.
– Да, из-за него. Хотя общий принцип один и тот же: счета зарабатывают деньги на высоком флэте до тех пор, пока не попадают в «мертвую» зону, где находятся в периоде ожидания до прихода сильного тренда в любую сторону: либо на покупку, либо на продажу – это неважно. А важно, чтобы тренд был относительно мощным.
– Насколько мощным? – задал вопрос Андрей.
– От пятисот пунктов. То есть при переходе от одного флэта к другому.
– Понял тебя.
– Катя, они над нами издеваются, – Наум потер ладонью затылок. – Чувствуешь себя каким-то гвинейским папуасом.
– Есть немного. Но нам с тобой в этом не нужно разбираться. У нас с тобой другая функция, – Катя изобразила кокетливый взгляд в сторону Железнова. – Железнов, если учитывать разный уровень погружения в проблему, – Катя кивнула в сторону Наума, – я имею в виду себя и нашего гения, то какие общие выводы за месяц работы?
Железнов посмотрел в свой листочек.
– В общем, так. Если мы сейчас доведем наши средства на счетах до миллиона рублей, то при 20-ти процентном ежемесячном доходе за первый месяц наш доход может составить около 200 000 рублей. При этом многое, конечно же, зависит от поведения финансового рынка. Имеет место прямая зависимость – чем выше активность рынка, так называемая волатильность, тем выше доходность. При наличии флэта доходность стремится к нулю. С учетом мультипликативного эффекта при сохранении доходности в 20 % в месяц, ожидаемый доход за год находится в районе 9 000 000 – девяти миллионов рублей.
– Ни хрена себе. Девять миллионов за год?!. С миллиона?! – Наум был ошарашен.
Совершенно спокойный Железнов продолжил.
– Наум, конечно же, если разработанная нами модель будет устойчива к воздействию рынка и сохранит достигнутую эффективность, то в принципе, это неплохой финансовый результат, учитывая наши ресурсы. Но я не уверен, – Железнов взял паузу, желая этим подчеркнуть значимость своего последнего слова, – что этих денег нам хватит на съемку хорошего фильма. Няма, это всего лишь немногим больше ста тысяч долларов, а ты знаешь бюджеты современных фильмов с хорошими актерами, техникой, графикой… В общем, Наум, нужно запастись терпением. Если продолжить расчетную линию на два года, то к концу второго года у нас может быть около восьмидесяти миллионов рублей, это уже кое-что с точки зрения фильма.
– Саша, а если стартовать с пяти миллионов? – лицо у Кати светилось азартом.
– Нет.
– Железнов, ну мне просто интересны возможности твоей программы!
– Возможности? Хорошо, – Железнов присел к своему компьютеру, ввел исходную информацию в расчетную таблицу. – Если стартовать с пяти миллионов, то к концу первого года на выходе должно быть около сорока миллионов, а к концу второго – около четырехсот.
– Ух ты!
– Да не ух ты! – Железнов уже был не рад, что затеял этот разговор. – Существует масса случайных факторов, которые могут существенно снизить результат. Во-первых, десять счетов – это десять компьютеров. В какой-то момент любой из них может зависнуть, могут быть перебои в электроэнергии, может накрыться провайдер сети, обеспечивающий связь с брокерской фирмой, на сервере которой сидят наши боевые счета, может накрыться этот самый сервер! Я уж не говорю о том, что опыт реальной торговли у нас – один месяц. Что нам может подкинуть эта бездна под названием валютный рынок – сейчас трудно предположить…
– И что делать? – несколько растерянно спросил Андрей. – Все зря?
– Ни хрена себе «все зря»! – Наум возбужденно поднялся с «пьяного» стульчика. – Вы, «эта», как говорит один известный персонаж, «несколько зажрались». Девять миллионов с одного за год! У вас от вашей науки мозги поплыли!
– Скорее, глаз «замылился», Наум. У нас есть задача – набрать денег на фильм. И мы пока с ней не справляемся. Вернее, можем справиться, но года за два, что мне не очень нравится. А тебе, Андрей, скажу, – Железнов развернулся к Борисову, – да, конечно же, все не зря! Нужно работать! Нужно иметь в запасе резервные компьютеры, нужно установить дизель-генератор, который бы подхватывал компьютеры в случае пропадания электричества, нужно установить дублирующую сеть интернета от другого провайдера и так далее. Нужно постоянно работать над программой с точки зрения повышения ее устойчивости и эффективности… – Железнов перевел дух и улыбнулся. – Я просто хотел вас поздравить с первыми успехами с одной стороны, а с другой – избавить от иллюзий, что все совсем просто и хорошо. Нужно работать и преодолевать проблемы по мере их поступления… Вот, пожалуй, и все, что я хотел вам сказать.
– Железнов, – Катя взяла его за руку, – я не настаиваю, но по поводу пяти миллионов ты подумай.
– Нет.
– Подумай. Потому что я делаю вам бизнес-предложение: я вношу пять миллионов, а за это вы обязуетесь заключить контракт на производство фильма с моей компанией.
– Это называется приобретением прав на сценарий, – Железнов задумался.
– Ух ты! – не сдержался Наум. – Круто. Я – дорогой режиссер. Потянешь?
– Да уж как-нибудь. Но что-то мне подсказывает, что по железновскому сценарию ты и бесплатно снимать будешь.
– Саша, мое предложение в силе бессрочно. Подумай. По-моему, это выгодно для обеих сторон.
– Хорошо, я подумаю, сторона…
*** (1)(14) Железнов (Маша)
Уютное кафе в старом районе Москвы
Через 4 месяца и 19 дней после точки отсчета. Понедельник. 21.47
Железнов привычно уселся за «свой» грубо-рубленный деревянный столик в углу кафе, благо – понедельник, благо – поздно, поэтому кафе – практически пустое, лишь пару человек в противоположном от Железнова конце зала в одиночестве потягивали свое пиво.
Железнов не был тут уже более месяца. И ноги сами принесли его сегодня сюда для того, чтобы поразмышлять. Нет, подумать он мог и в машине, и привычно дома на кухне, но вот принять решение, верное решение, которое лежало бы в системе координат его ценностей и максимально отвечало бы его эмоциональному состоянию, он мог только здесь. Потому как именно здесь находился «его храм», магическое место, где происходили главные события в его жизни. Здесь к нему пришло понимание неимоверной значимости единственной женщины в его жизни, его Маши, ради которой он готов был абсолютно на все, и здесь же его нашла Екатерина, женщина, готовая на все ради него, Железнова. Две главные женщины в его жизни пришли к нему здесь.
«Да, какое-то магическое место. Для меня магическое. И уж конечно, оно никак не связано именно с этим кафе, несмотря на его средневековый вид. Скорее всего, именно здесь, в этой точке пространства находится точка пересечения моих линий судьбы… и именно здесь каждый раз решается, что меня ждет в будущем»… Как бывший ученый, Железнов понимал, что с научной точки зрения подобные мысли – бред, но опять же, как бывший ученый, Железнов четко понимал, насколько слаба еще наука, и что в природе значительно больше непознанного, чем объясненного…
«Итак, что же делать? – Железнов в очередной раз отбросил крышку телефона, чтобы в очередной раз просмотреть sms: «Саша, я в Москве. Хочу тебя видеть». Убедившись, что sms-ка никуда не делась, Железнов «схлопнул» телефон и уже в который раз за сегодняшний день задал себе один и тот же вопрос «Что же делать»?
Смс-ку от Маши Железнов получил еще днем. До сих пор не ответил. И к настоящему моменту принципиально так и не решил, отвечать или нет. А уж если отвечать, то что?
Конечно же, по получении сообщения его накрыла волна эмоций. Противоположных по направлению и одинаково сильных. Нельзя сказать, что Железнов не был готов к чему-либо подобному – после поездки Кати в Новую Зеландию он ожидал от Маши какой-то реакции, правда, непонятно какой, негативной, саркастической или вообще просто «Что это было?». Но то, что Маша приедет в Москву… нет, об этом он не думал – из трехлетней командировки в Новую Зеландию еще не прошло и года.
В общем, Железнов не был уверен, что хочет видеть Машу. Его размышления, как и всегда, когда нужно было уйти от поверхностного ассоциативного мышления и увеличить глубину анализа, свелись к диалогу с самим собой:
– Саша, как (!) ты будешь смотреть в глаза человеку, который тебя предал?!.
– Да понятно, как! С ненавистью и презрением. Или с сожалением. На худой конец – равнодушно.
– Да… «Блажен, кто верует»… А если ее очарование и обаяние, которые никуда не исчезли, опять накроют твое сознание по полной, и ты опять будешь ощущать безумный комфорт от ее присутствия?!. И простишь ей то, что не умеешь прощать – унижение и предательство. И как относиться к себе после этого? Как к бездомной собаке, которую в зависимости от настроения то погладили и дали косточку, либо зло пнули ногой – беги отсюда, нечего здесь портить ухоженную элитную окружающую среду своим голодным и неухоженным видом… А вдруг позовут назад – повилять хвостиком от радости?
– Да, Железнов… безрадостную картину ты тут нарисовал.
– Так (!) ты точно не сможешь. Да и не захочешь. Чего уж тут себя-то обманывать…
Железнов не успел осознать, что произошло раньше, тренькнул колокольчик открываемой двери или его накрыло ощущение «Это Она». Как в замедленном кино он наблюдал выплывающий из-за двери силуэт Женщины, о которой он бредил ночами, которая всегда (!) незримо присутствовала в его сознании и была смыслом его существования. Была. Пока не предала его.
Маша сразу же поймала взгляд Железнова и весь путь от двери, пока Железнов поднимался со скамьи, не отпускала его. Железнов не бросился навстречу, застыв, можно сказать, отгородившись за столешницей. Маша остановилась напротив:
– Здравствуй, Саша!
– Давно не виделись… Мария Николаевна.
– Саша! – Маша укоризненно посмотрела на Железнова. – Прекращай, пожалуйста.
– Присаживайтесь, – Железнов взглядом указал на место напротив. – По поводу прекращать, это вы у нас спец, – Железнов взял секундную паузу и добавил. – Эффективный.
– Саш, ну хватит! Хватит мне выкать!
– Да как можно, Мария Николаевна. Мы же – не пара, как вы верно подчеркнули, люди с разным социальным статусом. Напомнить, кто есть где? Кто у нас финансовый управляющий, а кто так… копейки чужие посчитывает.
– Саша, – чувствовалось, что Маша сильно нервничает, – все не так! Не так, как ты думаешь!
– А вариантов для размышлений мне и не предлагалось, собственно, – как Железнов ни старался, он не мог не скатиться в легкое ёрничание. – Был поставлен перед фактом. Не пара. Надо отметить, справедливым.
– Саша, я же все объяснила Екатерине, неужели она ничего не рассказала…
– Хорошо, что не Президенту. Или Государственной думе, – в голосе Железнова зазвучал металл. – Должен вам сообщить, что я не обсуждаю свои личные отношения с третьими лицами.
Маша, несколько опешив, смотрела на сидящего напротив нее человека с холодными глазами, смотрящими сквозь нее.
– Я никогда не смогла бы себе представить, что ты можешь быть «таким».
– А я и не звал вас сюда, чтобы изменить ваши представления обо мне. Четыре месяца назад вы предельно откровенно высказались, а я не возражал против вашей оценки. И кстати, а откуда вы узнали, что я здесь?
Маша грустно улыбнулась:
– Ты же не поверишь, если я отвечу «почувствовала». Подумала, что после моей смс-ки сегодня ты должен приехать сюда.
– Вы и чувства… – Железнов пожал плечами. – Больше было бы похоже на правду, если бы вам позвонил Штоссер, – Железнов кивнул головой в сторону бармена, который делал вид, что протирает до дырок бокалы, в то время как по отдельным его взглядам было понятно, что его заинтересовала их необычная для этого времени встреча.
– Саша, я хотела бы объясниться, – Маша достала из сумки сигареты, Железнов обратил внимание, что это все тот же «Vogue» с ментолом.
– Здесь больше не курят. Ты потеряла связь с Родиной, – Железнов в первый раз за все время разговора грустно улыбнулся и поймал себя на том, что незаметно для себя перешел с Машей на «ты».
– Ты же не бросил? А больше рядом никого нет, – Маша обернулась к Штоссеру, показывая ему сигарету, зажатую между пальцев, и демонстрируя ему взглядом, что ей нужна пепельница, абсолютно уверенная в том, что бармен ей не откажет.
– Объясниться… – Железнов в свою очередь чиркнул зажигалкой. – Только не говори, что ты специально прилетела ради этого.
– Прилетела бы, – по уверенной интонации Маши Железнов понял, что «Да, прилетела бы». – Но так получилось, что исчез смысл нахождения нашей семьи в Новой Зеландии, – Железнов внутренне дернулся – «нашей семьи». Его обостренное восприятие не пропустило незамеченное Машей ее позиционирование в составе семьи, то есть с мужем. – Мое руководство из «Русского ресурса» настаивало на моем возвращении, появился ряд новых проектов с участием западных инвесторов, требующих моего присутствия здесь, в Москве. Они же пробили здесь, в Москве, и должность для мужа с повышением…
– О чем мы с тобой сейчас говорим? – Железнов пытался уйти от ощущения, что он находится на производственном совещании. – Я рад за твоего мужа.
Маша немного раздосадовано прикусила губу – в ее планы не входило демонстрировать перед Железновым очередную карьерную ступеньку, на которую взобрался ее муж фактически с ее помощью.
– Ты прав. Извини. Саша, после того как ты ворвался в мою жизнь…
– Я просто полюбил тебя.
– Что?
– Полтора года назад я встретил Женщину, тебя, Маша, которая снесла все мои прежние представления о женщинах и перевернула всю мою жизнь. Мою жизнь – подчеркнул Железнов. – Я никуда не врывался. И готов был остаться один на один со своими эмоциями, учитывая твой семейный статус.
– Но, тем не менее, ты же рассказал мне о них.
– Ты жалеешь об этом? Извини.
– Саша! Я ни о чем не жалею! И если бы не дети, я бы давно все бросила к чертовой матери…
– Не продолжай. Дети – это святое, – Железнов нервно взглотнул, – они ни в чем не виноваты. Они имеют право на полноценную семью. И я готов был ждать, пока они вырастут. Но, судя по твоему: «Саша, я устала», не готова была ждать ты.
– Саша! Все не так!
– Не перебивай меня сейчас, пожалуйста. Я знаю, что ожидание – одно из самых сложных испытаний для любящего человека, тем более ожидание, исчисляемое годами, – Железнов чиркнул зажигалкой, прикурил. – Тебя же хватило на полгода.
Маша подавленно молчала. Она привыкла к другому Железнову – доброму, мягкому, к человеку, у которого перехватывало дыхание только от ее присутствия.
– Скажи мне, а зачем твоему мужу нужна нелюбящая жена? – Железнов неожиданно для Маши увел разговор от нее. – Сейчас статус семейного человека не играет значимой роли ни в бизнесе, ни в политике.
Маша вопроса не ожидала, но ответила моментально:
– Если от мужа уходит жена к другому, то это статус неудачника.
– А почему он в таком случае не ушел?
– Он по-своему любит меня, детей и…
– Столько нажито. Зачем все это терять?
– Да. Можно и так сказать, – почти безразлично произнесла Маша, опустив голову.