Любовь без репетиций. Две проекции одинокого мужчины Гордиенко Александр

*** (2)(8) Екатерина Строева

Квартира Екатерины Строевой

Через месяц и 13 дней после точки отсчета. Пятница. 00.23

Уже больше часа Екатерина Строева жила параллельной с Железновым жизнью, в результате чего Катя оказалась за столом в своей кухне, перед ней стоял монитор, на который транслировалась картинка из железновской кухни, рядом – бутылка с виски, пузатый стакан, пепельница и сигареты. Катя, не задумываясь, скопировала свое бытие абсолютно идентично Железнову: он сидел за своим столом на своей кухне, там же была бутылка виски с бокалом, пепельница и пачка сигарет. Абсолютно идентично. Но за одним единственным исключением: вместо компьютера перед Железновым стояла фотография Азаровой Марии Николаевны, его Маши.

Железнов пришел домой поздно, около одиннадцати. Никакой. Взгляд потухший. Не раздеваясь, прошел на кухню и поставил на стол бутылку виски.

Подталкиваемая каким-то внутренним импульсом, Катя мотнулась к бару и поставила на стол свою бутылку виски, которую приобрела совсем недавно с мыслью: «А вдруг Железнов зайдет».

Железнов разделся, на минуту зашел в свою единственную комнату и вернулся на кухню с достаточно большой фотографией женщины в рамке, которую, как обратила внимание Катя, хранил вдали от посторонних глаз – в шкафу за книжками. Поставил ее прямо перед собой. «Это она, его женщина, – поняла Катя. Ей не понравилась собственная мысль, а потому она жестко откорректировала себя. – Это временно. Она – пока (!) его любимая женщина, – Екатерина еще раз взглянула на фотографию, стоящую перед Железновым. – А мне и ходить никуда не надо – вот он, тот мужчина, который как-то незаметно и неожиданно стал главным, самым значимым человеком в моей жизни».

Между тем Железнов достал и поставил на стол пузатый низкий бокал. Катя метнулась к шкафу и достала очень похожий.

Железнов открыл бутылку и наполнил бокал наполовину.

Катя провозилась с открытием чуть дольше и налила себе столько же.

Железнов приподнял фотографию на уровень глаз, пытаясь увидеть что-то и понять то, чего он раньше не видел и не понимал.

Ответно Катя увеличила изображение: что ж, надо признать: красивая, яркая, волевая женщина с очень красивыми голубыми глазами, в которых светится ум и характер.

Железнов поставил фотографию на стол и, не отрывая от нее взгляда, вылил в себя виски.

Катя с ужасом смотрела на бокал. Но простая мысль пересилила все: «Я хочу, чтобы он был мой. А для этого я должна быть с ним, понимать, насколько это плохо, когда тебя предали», – Катя поначалу медленно-медленно, а потом все увереннее и увереннее осилила бокал.

Железнов закурил. Катя тоже.

Выкурив сигарету, Железнов опять налил себе полбокала.

Катя сделала то же самое: «Железнов говорит, что я – стержень, и я должна быть с ним, пока сил хватит». Мелькнула мысль, что если сохранять темп Железнова, то уже в ближайшее время она сойдет с дистанции – она никогда столько не пила и толком не представляла возможностей своего организма и сознания, но по внутренним ощущениям понимала, что вот-вот. «Ну и пусть! Зато я буду идти до конца!»

Помощь, как и всегда бывает в жизни, пришла неожиданно. От Железнова. Затушив сигарету, он поднялся и пошел в комнату. Катя переключилась на другую камеру видеонаблюдения: отвернувшись спиной к камере, Железнов колупался в левом шкафу своего шкафа-купе, закрывающего всю торцевую стену комнаты. За спиной Железнова Катя разглядела несколько костюмов, дубленку и еще что-то – в общем, судя по всему, здесь Железнов хранил верхнюю и зимнюю одежду.

Протянув руку куда-то вглубь и поводив ею из стороны в сторону, Железнов наконец-то нашел то, что искал, и вытащил… гитару. Катя приложила ладони к щекам, настолько глубоко было ее удивление – она не то что не видела никогда Железнова с гитарой, никогда не слышала об этом, но об этом даже не указывалось ни в одной справке Смолякова. По-видимому, очень и очень мало людей знает об этом. «Интересно, а Наум в курсе или нет?»

Железнов вернулся на кухню, поставил в угол дивана гитару и исполнил ритуал по наполнению своего пузатого бокала – ровно наполовину.

«Решила, значит, нужно идти столько, сколько смогу», – Катя наполнила своего хрустального собрата железновского бокала наполовину.

Железнов, не раздумывая, опорожнил бокал и взял гитару в руки.

– Железнов, я не предательница, я просто очень хочу услышать твою игру на гитаре, – Катя выпила только половину от налитого. – Тем более я хочу стать твой половиной, – еще одно оправдание нашла себе Катя.

Железнов уверенно взял в руки гитару, очень быстро, за несколько секунд подтянул колки. Налил себе на палец, выпил и раздалось:

Железнов пел очень низким голосом, негромко, можно сказать, тихо. Однако с первого аккорда Катя ощутила такую (!) безысходную тоску, что все ее тело непроизвольно покрылось холодными мурашками – это был голос мертвого душой человека.

Катя вдруг обнаружила, что она не плачет – она рыдает в голос, не сдерживая себя, да откуда ж у нее столько слез! Господи!!! Это ж до чего нужно довести умного, сильного мужика, которого не свалить, не поставить на колени, не сломать – его можно только уничтожить!!!

Господи!!! За что ему это все?!!

Железнов остановился всего раз – наполнил бокал до краев, влил его в себя, жадно, в три затяжки спалил сигарету и вновь взял гитару в руки. Однако продолжения не последовало, Саша резко изменил репертуар – почувствовался характер упершегося, ощетинившегося, загнанного в угол, но не сдавшегося человека. Ну, конечно же, Владимир Высоцкий: «Как во смутной волости»… «Протопи ты мне баньку, хозяюшка»… «Здесь вам не равнина, здесь климат иной»… «Я поля влюбленным постелю»… Эмоциональный надрыв чувствовался в каждом звуке, в каждом слове.

Очнулась Катя под утро – непомерное для нее количество алкоголя все-таки сделало свое дело – в какой-то момент она отрубилась. Катя взглянула на монитор: «Ну, Слава Богу, Железнов, так и не раздевшись, спал на диване в своей комнате.

*** (1)(8) Железнов

Черногория. Отель «Iberostar». В 4-х км от города Будва

Через месяц и 14 дней после точки отсчета. Суббота. 17.27

– Господи, как же хорошо! – Валя приподнялась на топчане и окинула взглядом очень уютное и очень ухоженное пространство территории отеля, сплошь покрытое зеленым ковром из свежей подстриженной травки, прореженное десятком небольших бассейнов самой причудливой формы, в свою очередь соединенных какими-то игрушечными сказочными мостиками. Вся эта красота с трех сторон защищалась горами, в которые были вмонтированы корпуса отеля, а с четвертой – снисходила к чистейшему морю и освещалась уже стремящимся к горизонту бархатным светом заходящего солнца. – Кать, какая же ты молодец, что вытащила нас сюда!

– По поводу «сюда» – это Железнов. Он произнес Черногория и «Иберостар», – Катя, сидевшая на соседнем топчане под зонтиком, сняла солнцезащитные очки.

– Да, подруга, я себе и представить не могла, что ты готова. ни секунды не задумываясь, исполнять каприз мужчины.

– Ты не поверишь, я тоже еще совсем недавно не смогла бы себе такое не то чтобы представить, но еще и согласиться с тем, что он этого не замечает, в смысле – ему все равно.

Катя мысленно улыбнулась – сделан еще один, пусть и маленький шажок по проникновению в жизнь Железнова. Еще вчера она не могла и надеяться на это.

Вчерашнее утро началось с того, что она без предварительного звонка (чтобы не нарваться на вежливый отказ ввиду занятости) неожиданно завалилась в кабинет к Железнову. Если бы ее спросили – зачем – она, скорее всего, не смогла бы ответить. Вернее, не захотела бы никому отвечать на этот вопрос. Сама-то она знала – зачем. Ей просто захотелось увидеть Железнова, понять, «как он там» после бессонной ночи, а если уж быть совсем честной перед собой – то «как бы невзначай» дотронуться до него. А то, что ночью Железнов так и не заснул, Катя знала совершенно точно – ей самой не спалось, и она неоднократно имела возможность убедиться через монитор своего компьютера в том, что всю ночь Железнов просидел на кухне втроем: он, чашка кофе и сигарета. А если быть совсем искренней, то нужно признать, что вчетвером – судя по отсутствующему взгляду Железнова, там, у него на кухне незримо присутствовала, более того, была главным действующим лицом Мария Азарова – именно ее звонки и sms выбили Железнова из колеи. Наблюдая за Железновым, Катя подумала, что вот она – скрытая сторона гордыни Железнова – ему явно хреново от нахлынувших мыслей, но он меньше всего хотел бы, чтобы Азарова знала бы о том, какую реакцию в нем вызвали ее звонки и сообщение. С его точки зрения для Азаровой все должно было выглядеть так, что Железнов просто не захотел разговаривать с ней и не счел необходимым отвечать на ее письмо – она же определила, что он ей не пара. Вот и пусть общается с кем-то другим… Кому она этого не говорила.

Особой радости у Железнова появление Строевой не вызвало:

– Ааа… Это ты, привет. У тебя что-то срочное? Подожди, мы сейчас договорим – Железнов кивнул в сторону Наума.

– Няма, я ничего не понял. Давай еще раз, – Катя женским взглядом отсканировала Железнова, пытаясь отыскать последствия бессонной ночи: «Тщательно выбрит… узел галстука – идеален… отглажен, как всегда… обувь – начищена, ни пылинки, как будто только что из магазина… В общем, брутальность во всем… кроме глаз. Да, глаза выбиваются из общей картины. Нет, не потерянные, а очень уставшие. Глаза человека, уставшего от борьбы с самим собой».

– Так я и говорю, – Наум уселся на гостевое кресло справа от полукруглого стола, пристыкованного к противоположной от Железнова стене кабинета. Наум выглядел на удивление серьезно. Катя давно не видела, чтобы он был самим собой и не пребывал в каком-то фиглярском или героическом образе. – Сегодня с утра в баре за чашкой кофе ко мне подсел некий джентльмен, вот его визитка, – Наум протянул ее Железнову…

– Не из дешевых, – откомментировал Железнов, – продолжай.

– И сообщил мне, что он представляет организацию, принимающую ставки на результаты матчей, футбольных и хоккейных, поединки боксеров и так далее…

– Няма, им понадобился режиссер-постановщик результатов? – не удержался Железнов.

– Саня, прекрати, не до шуток, – Наум был на удивление собран.

– Извини, ты прав.

– Так вот, он сказал мне, что они собираются принимать ставки на победительницу в каждой игре нашего шоу.

– Ничего себе, – Железнов и не пытался скрыть удивления, – они что, наших девчонок хотят приравнять к скаковым лошадям, какая придет первой?

– Хотят. И ты с этим ничего не сделаешь. Он сказал, что у них есть эти… – Наум вспоминал слово не из своего лексикона – …разрешения.

– Лицензия.

– Да. Точно, лицензия. И он предлагает нам выгодный бизнес…

– Подтасовывать результаты пар участниц?

– Нет. Они умнее. Они хотят перед игрой получать оценки твоей «Джульетты»…

– Чтобы рассчитывать принимаемые ставки на каждую из участниц шоу. Ага, – Железнов на пару секунд задумался. – А саму «Джульетту» они не хотят купить, – в его голосе прорезался сарказм.

– Хотели бы. Но они «понимают», – Наум интонационно выделил именно это слово, – что «Джульетта» – это золотая рыбка, несущая нам золотые яйца…

– Няма, ты – гений, – Железнов широко улыбнулся, – объединить золотую рыбку и курочку Рябу в одном лице, которое есть «Джульетта», эт-то нужно иметь очень нестандартное мышление.

У Наума заблестели глаза – Железнов никогда не раздавал случайных комплиментов, тем не менее, он вернул разговор в исходное русло.

– Ну и что мы будем делать?

– Да ничего. Ты же понимаешь, что это – криминал, хоть они и красятся под обычный бизнес. Мне, да думаю и тебе, противна сама мысль, что на наших красавиц будут делать ставки, как на ипподроме или на ринге. Кроме того, помимо морального есть еще два негативных фактора, которые могут нанести много вреда.

Наум выжидательно уставился на Железнова.

– Во-первых, информация обязательно просочится в интернет и в прессу – и все будут считать, что так как здесь замешаны деньги, то и, естественно, все результаты шоу сфабрикованы под максимальную доходность. То есть, мы поставим под сомнение сам смысл шоу – объективно народным голосованием выбирать самую лучшую девушку – не модель нашей страны. А, во-вторых…

– Мне кажется, достаточно во-первых, – буркнул Наум.

– А во-вторых, – продолжил Железнов, – мы создадим угрозу жизни или здоровью самих девчонок, так как начнется вывод из игры самых рейтинговых. Любыми способами. Как ты помнишь, один раз мы это уже проходили. С Катей Силуминовой в прошлогоднем финале. В общем, категорическое нет.

– Хорошо, – Наум постучал пальцем по визитке. – Я ему позвоню и изложу нашу позицию.

– Нет, звонить ему не надо – он сам тебе позвонит. А во-вторых, когда позвонит, скажешь ему, что «Джульетта» – это моя разработка, а я сказал «нет» без объяснения причин.

– Так они же на тебя выйдут.

– Вот и хорошо. Я найду, что им сказать.

– Думаешь, будут накатывать?

– Думаю, – Железнов улыбнулся. – Думаю, что они все равно запустят свой тотализатор. Тут мы им помешать не сможем. Но что мы сможем, так это то, что предупрежден – значит вооружен. В общем, нужно серьезно озаботиться криптографией и исключить уход информации из компании.

– И твоей охраной, – не выдержала Катя.

– Не по чину, – отмахнулся Железнов тоном, не призывающим к обсуждению этой проблемы.

Молчавший во время всего этого обсуждения Оберст – деловито чистивший перышки на верхней жердочке, широко открыл клюв, зевнул и неожиданно чихнул.

– Будь здоров! – моментально отреагировал Железнов. С этим явлением природы в исполнении Оберста он сталкивался не часто, но доводилось, поэтому был наиболее подготовленным из всех присутствующих.

Ответно Оберст взъерошился (вспушил перышки), произвел «вертолет» (быстро-быстро захлопал прижатыми крылышками по тельцу) и выдал:

– Колись, сука!

Железнов опять отреагировал первым – резко развернулся к Екатерине:

– Да! Так что ты хотела сказать?!.

Екатерина в первое мгновенье оторопела, но оценив подхваченный Железновым импульс от Оберста, весело рассмеялась:

– Пришла вас соблазнить!

– Без записи? – в интонации, да и во всем облике Наума присутствовали настороженность, а в глазах – хитринка. Стало ясно, что Наум вернулся в свое обычное состояние при общении – гениальное перевоплощение в того или иного героя в зависимости от его настроения и обсуждаемой тематики. Невооруженным взглядом было видно, что сейчас он – это подозреваемый на допросе у следователя: и лишнего не сказать, и понять, что следователь знает, а что – предполагает.

– Можно и под протокол. А можно и просто поговорить, – Катя решила, что поняла игру Наума.

Тут не выдержал и вмешался Железнов.

– Катя, ты еще не успела вникнуть в смысл и существо взаимоотношений Наума с женщинами. После того как ты сказала, что пришла нас соблазнить, даю десять к одному, что под «записью» он имел в виду Запись актов гражданского состояния, ЗАГС то есть. Верно, Няма? – Железнов положил на стол тысячу рублей.

– Верно, – Наум достал из кошелька стольник и положил поверх железновской тысячи. – Твоя взяла, – после чего направил прищуренный взгляд в переносицу Екатерины. – Спрашиваю тебя еще раз, – глаза у Наума улыбались, несмотря на «строгое» выражение лица.

– Соблазнять будешь без записи?

– Бог ты мой. Эк тебя… Верно, видать, говорят, что без бзиков гений – есть величина несостоявшаяся.

От такой глубины суждений у Наума на лице без всякого предупреждения вылезло простое человеческое удивление. Меж тем Катя продолжила: – Без, Наум, без записи. Успокойся.

– Тогда соблазняй, – Наум повернул голову в сторону Железнова и доверительно сообщил. – Без ЗАГСа не страшно.

– Ага, – Катя набрала побольше воздуха. Железнов с удивлением отметил, что ее глаза приобрели голубой оттенок – опять сильно волнуется. Странно. – Мы с Валей собираемся на выходные слетать к морю. Отдохнуть: позагорать, поплавать, расслабиться, в общем… Сегодня вечером вылететь, а в понедельник утром вернуться.

– Хорошая идея. Но это называется подразнить, а не соблазнить, – Наум не понимал, в чем подвох. – Не с кем оставить дома знание русского языка? Далеко?

– Мы еще не решили. Собственно, я хотела пригласить вас с нами… – чувствовалось, что Катя заметно смущается.

– Ничего себе! Саня, ты видел это молодое поколение? На ходу подметки рвет! – чувствовалось, что предложение Екатерины Наума зацепило и его понесло. – Нас, ветеранов сексуального фронта, лучших представителей культурного и телевизионного наследия…

– Его нет.

– Согласен. Нет. Но это и неважно… Саня! Ты меня сбил! – Наум «возмущенно» смотрел на Железнова. – А, собственно, на фига мы вам?

– Наум в лоб задал Екатерине вопрос, который вертелся на языке у Железнова. – Вокруг стоко прынцев, бьющих копытом, готовых на многое…

– Я доверяю только вам, – Катя перебила наумовскую тираду. – Естественно, так как я всех приглашаю, поэтому все расходы за мой счет… – Катя смущенно смотрела на Железнова.

– Мечта… Саня, ты как? Один с этими хищницами мужского планктона я не поеду. Нее…

– Вообще-то я планировал поработать. И отоспаться, если получится.

– Ну, поехали, Железнов! – Катя даже притопнула ногой. – Поехали! Тебе никто не будет мешать работать, если захочешь. Или спать. Только поехали, – в голосе Кати проявилось нетерпение.

– Сань, да ладно, – Наум понизил тонус разговора. – Возьми паузу – три недели без выходных.

– Хорошо, – Железнов мечтательно улыбнулся, видимо, и его проняла перспектива сменить обстановку и уже завтра оказаться в мире беззаботности и расслабленности. – Только мы платим за себя сами.

– Саня! – Наум изобразил человека, у которого украли халяву. – Новое мужское ощущение! Все сами, да сами… Ну хоть разочек почувствовать себя альфонсом!

– У тебя еще будет шанс, – и, развернувшись к Кате. – Хорошо. Черногория. Отель «Иберостар», если не возражаешь.

– Как скажешь, дорогой. Я согласна, – несколько секунд Катя изображала покорность и смирение, склонив голову и прикрыв блеск изумрудных глаз своими длиннющими ресницами, но не выдержала – ощущение искренней радости зеленым сиянием в мгновение заполнило окружающее пространство.

Наум и Железнов ошарашено смотрели на Екатерину.

– Так, – Катя посмотрела на часы. – На все про все у меня шесть часов, – перед Железновым и Наумом стояла совершенно другая женщина – решительная, энергичная, готовая все смести на своем пути. Стрежень. – Я ушла. Мы с Валентиной занимаемся самолетом и отелем. Готовность – девятнадцать ноль-ноль, – по-военному отрубила Катя. В семь я заеду за тобой к тебе домой, – Катя смотрела в глаза Железнову. – А ты, – Катя перевела взгляд на Наума, – к этому моменту должен быть у него. Понятно?

– Понятно, – на автомате произнес шокированный такой переменой Наум.

– Спасибо тебе, Железнов, – Катя стремительно вышла из кабинета. Повисла МХАТовская пауза. Первым не выдержал Наум:

– Саня, ты вообще что-нибудь понял? За что спасибо? И почему тебе! Я здесь что, пустое место?

– Тебе больше понравилось бы быть полным? Не уверен, что это лучше, – вяло парировал Железнов, размышляя о чем-то своем. – Да ладно, Няма, не кисейные барышни, не растаем. Конечно же, за всем этим стоит какой-то смысл. Весь вопрос – какой. Как показывает практика, женщины, это, как правило – passive voice, а тут – прям, active.

– Ты о чем это?

– Да ладно, не бери в голову. Как-нибудь объясню. Это относится к теории образования супружеских пар.

– Чего? – Науму явно не нравилась эта тема. – Чья теория? И что за теория?

– Не пугайся. Моя теория. Объясняющая многое. Но не все, – Железнов опять ушел в свои мысли. – Ладно, Няма, времени у нас осталось всего ничего. До девятнадцати ноль-ноль, как ты мог заметить, – Железнов ехидно улыбнулся.

– Ладно. Последний вопрос: а почему Черногория, и почему, как его, «Иберостар» какой-то? Это что – твоя тайная мечта или скрытая база российских полковников под прикрытием?

– Не, Няма, методом тыка… – Железнов смущенно улыбался. – Вырвалось как-то само собой.

– Методом тыка… – на автомате повторил Наум, размышляя о его сущности. – Хм… Неплохой метод. Тем более что абсолютное большинство детей появляются на свет именно этим методом! – Наум неприкрыто заржал.

*** (2)(9) Екатерина Строева

Черногория. Отель «Iberostar». В 4-х км от города Будва

Через месяц и 14 дней после точки отсчета. Суббота. 23.03 по местному времени

Железнов расслаблено сидел в шезлонге на балконе своего одноместного люкса, наблюдая прекраснейшую картину из всех, которые он мог себе вообразить: море, лунная дорожка, звезды. Подумал, что именно в такие минуты настигает осознание, что Земля – это наш дом, о том, как велика Вселенная и как мелко все то, чем ты ежедневно занимаешься. С точки зрения Вселенной, конечно же. Для нее твоя жизнь – ничто, нигде не зафиксированное микрособытие, никак не отразившееся на основах мироздания – миллиарды миллиардов галактик будут все так же величаво плыть к своим неведомым целям, снисходя лишь до светового излучения, демонстрирующего мощь, неотвратимость и великое равнодушие их движения.

«Да, равнодушие… Это великая сила. Потому что у него нет слабых мест. Давить не на что – нигде не больно. С человеческой точки зрения равнодушие – это эмоциональный геноцид, когда гасятся любые эмоции, они становятся равными нулю независимо от силы и вектора воздействующих факторов. Самая прямая ассоциация – черная дыра – поглощает все эмоции, ничего не выдавая в ответ. При всем при этом равнодушие имеет тенденцию к экспансии – распространению и поглощению слабых… Получается, Маша оказалась слабой? Нет, это не про нее. Тогда – почему? Давай, Саша, постарайся объективно, без учета личного фактора, понять, что же произошло? Да, собственно, ничего глобального. Один человек принял решение относительно своей дальнейшей жизни. Имеет право. Это ее жизнь. И это ее выбор.

Логичный, рациональный и неэмоциональный. На одной чаше весов – самозабвенная сумасшедшая любовь, шторм эмоций, океан нежности и… отсутствие материального комфорта в широком смысле, в привычном для нее виде, – Железнов на секунду задумался, подыскивая слово. – Да.

Наверное, самое точное определение ее стиля жизни – элитный. Элитный стиль жизни – с одной стороны, а с другой – я. Не элитный. Более того, отвергающий этот стиль в силу того, что он мне не нравится, скучен и, наверное, самое главное, мне не интересна система ценностей этого элитного мира, жестко отранжированная в долларах во всех координатах. Какую составляющую ни возьми: работа, дом, отдых, образование – всё, всё что угодно, вплоть до женитьбы, моментально будет оценено в денежном эквиваленте. Железнов про себя усмехнулся, представив, что во время любого (!) обычного разговора двух представителей элитного общества в сознании каждого из них параллельным потоком идет денежная оценка каждой фразы, каждого слова. Долларовый марафон длиною в жизнь. Что ж, это их Бог, и по-другому они не умеют или не могут, так как сразу же станут чужими для этого сообщества. Да… искренне жаль этих людей – бессмысленное ежедневное соревнование, исключающее обычное человеческое общение и человеческое участие.

Железнов, а может, ты все усложняешь? У нее была отстроенная жизнь: муж, семья, дети, родители – всё ровно и «правильно». Полная определенность «что есть» и «что будет», а тут появляешься ты и взрываешь ее эмоциональный мир своей любовью и энергетикой, которая, как выяснилось, вошла в резонанс с ее энергетикой, вызвавшей импульс такой духовной близости, что привел к осознанию, что мы – это одно целое, неделимое, единое человеческое счастье неведомого и невиданного взаимопонимания мужчины и женщины. И уже «что есть» – поплыло: когда ты рядом – она под воздействием твоей искренности, твоего восхищения ее магией и вовсе не от того, «что есть», а потому, что она – такая. А когда она стала далеко, выяснилось, что волны улеглись, резонанс эмоций исчез, а воспоминаний оказалось недостаточно для того, чтобы не испугаться того, «что будет».

Железнов закурил. «Черт! Но я же не исчез! Я такой же, как прежде. Но стал для нее «не пара»…

Размышления Железнова были прерваны острожным звуком в дверь: чтобы спящий не проснулся, а не спящий услышал. Железнов взглянул на часы: четверть двенадцатого и двинулся открывать. «Няма, что ли, вернулся из Будвы»… Но мы предполагаем, а Господь располагает: в дверях стояла улыбающаяся Екатерина Строева, выглядящая на «ах» в своем коротком черном платье и с бутылкой красного в руках.

– Не спишь? Работаешь? Можно к тебе? Продегустируешь? – Катя приподняла бутылку. Было видно, что она волнуется, а потому скороговоркой выпалила, по-видимому, заранее подготовленные и отрепетированные по пути к железновскому номеру вопросы.

– Два раза «нет» и два раза «да», – Железнов усмехнулся каким-то своим мыслям и пробормотал: – Прям, бляхер-бляхер какой-то получается.

– Не поняла, – Катя вопросительно смотрела на Железнова.

– Не обращай внимания. Сейчас объясню, – Железнов взял из Катиных рук бутылку, оценил блеклость этикетки. – Проходи на балкон.

Катя окинула взглядом номер: «Идеальный порядок. Все на своем месте. А, собственно, чего еще можно было ожидать?» Двигаясь через номер, Катя притормозила возле кровати, обернулась к Железнову, который на правах хозяина ополаскивал бокалы:

– Я скину? – Катя глазами показала на туфли на высоком каблуке.

– Только не с моего балкона, – улыбнулся Железнов, – а то еще голову кому пробьешь. И мне придется доказывать, что я не ношу в номере женские туфли в свободное от лежания на пляже время.

– Тогда я вынуждена буду остаться здесь, чтобы у тебя было алиби, – Катя пыталась поймать взгляд Железнова, чтобы увидеть там реакцию на ее как бы шутливое предложение. Но не срослось. Железнов головы не повернул, сосредоточившись на протирании до блеска бокалов, лишь бросил:

– Достаточно будет твоих отпечатков пальцев на холодильнике – там есть персики и груши, тащи их на балкон. Извини, сыра нет.

Когда Катя через минуту появилась на балконе с тарелкой вымытых фруктов, Железнов уже разливал по бокалам вино темно-красного, почти черного цвета.

– Так что ты там бормотал на входе? – Катя уселась в шезлонг рядом с Железновым.

– А… ты об этом. Это принцип исключения предыдущего последующим. Отвечая на твои вопросы, вспомнил, что в первый раз я с ним столкнулся еще курсантом в училище, когда преподаватель по антенно-фидерным устройствам представился: «Моя фамилия – Бляхер». В аудитории, естественно, раздались смешки. Педагог выдержал паузу и продолжил: «И если первая часть моей фамилии может вас навести на какие-то сомнения, то вторая их категорически рассеивает».

Катя рассмеялась:

– То есть, последний ответ был самым важным?

– Нет, последний вопрос был самым значимым, – Железнов взял красно-фиолетовый персик и ловко, двумя движениями перочинного ножика, разделил его на четыре части. – А где ребята? Насколько я помню, в Будву вы отправлялись втроем.

– Да. Мы немного побродили по «старому» городу, потом посидели в местном ресторане, где познакомились с черногорцем, который рассказывал нам про Колыму…

– Про что?!.

– Он там был на заработках. Это было смешно – черногорец, рассказывающий нам о России, ее людях и особенностях наших окраин. А потом он нас позвал в «свой» ресторан. Наум с Валей пошли с ним… А я выбрала лучшую бутылку вина, которую нашла, и сбежала к тебе.

– Тебе, что, неинтересно с ними?

– Мне интересно с тобой. Железнов поднял бокал:

– Есть большой шанс, что ты ошиблась. Ну да ладно, – он улыбнулся. – Так у нас повод? Или просто желание, – Железнов приподнял бокал, – слегка расслабиться?

Катя подняла свой:

– И то, и другое.

– Тогда – за «и то, и другое», – Железнов сделал глоток, прислушался к своим ощущениям. – Катя, я, конечно, не сомелье, но ты точно – кавист.

– Это ты меня обзываешь? – Катя улыбнулась.

– Кавист – это специалист по элитному алкоголю, – Железнов приподнял бокал. – Бесподобно… Терпкое… Если бы я раньше нечто подобное пробовал, я сказал бы, что это именно то, что я люблю.

– Говоришь, элитный? Проверим! – Катя поднесла свой бокал к губам и на едином дыхании выпила его до дна. После секундной паузы решительно взяла бутылку, наполнила бокал еще раз, глубоко выдохнула и как лекарство медленно, но неотвратимо, глядя прямо в глаза Железнову, осилила второй стакан. Медленно поставила его на стол, поймала взглядом внимательно наблюдающего за ней Железнова и немного хмельным голосом с интонацией, с которой обычно сообщают о великой тайне, негромко произнесла:

– Железнов, я кажется в тебя влюбилась… Вот.

Железнов всматривался в распахнутые Катины глаза и никак не мог определиться с их цветом – на балконе царил полумрак. Впрочем, и без того было видно, что Катя безумно напряжена:

– Слово «кажется» вселяет надежду, что ты не сошла с ума.

– Железнов!

– В меня нельзя влюбляться. По-моему, это написано крупными буквами у меня на лбу.

– Железнов, поздно! Словом «кажется» я заполняла паузу от неловкости и смущения. Господи! Сколько раз я слышала и слышу эти слова…

– Вполне справедливо, надо отметить.

– Но никогда не думала, что в самом важном случае произнесу их первой: Железнов, я люблю тебя!

– Катя! – Железнов поднял руку, – во-первых…

– Не перебивай меня, пожалуйста! Я знаю, что это не я! Наверно, мне надо тебя за это ненавидеть!

– Ты бы определилась, – пробормотал Железнов, совершенно не надеясь, что Катя услышит его сейчас. – Любить или ненавидеть.

– Боже мой, Саша, посмотри на меня, я так привыкла, что мне покоряются, умоляют, любят! А теперь я на месте тех, кого не замечала или на ком «практиковалась» в искусстве флирта. Я благодарна тем, кто в меня до сумасшествия влюблялся, а знаешь, почему?!. Потому что я не допущу, не наврежу, не «прижму», а молча буду ждать только тебя. Если бы ты знал, что ты значишь в моей жизни…

– Бред.

– Пусть так! Железнов, я буду ждать тебя! Молча и преданно ждать, пока ты не поймешь… Я не говорила тебе, но для меня ты стал единственным мужчиной в моей жизни, с которым я хочу быть. Я решила и буду верна только тебе! И кроме тебя у меня никого не будет! Я не уверена, что хочу того, чтобы ты об этом знал, чтобы ты, не дай бог, подумал, что требую от тебя того же. Да, представь себе, я допускаю и не только мысль… Ну, что ж… – Катя всхлипнула. – Больше всего на свете я боюсь тебя потерять… Я чувствую впервые «такое». Каждую ночь, – Катя сложила ладони друг к другу и поднесла к глазам, обращенным к звездам, – обращаюсь к Богу: «Господи, я так хочу сделать этого мужчину счастливым, научи меня, помоги; он заслуживает, я знаю… И может быть, я тоже чего-нибудь заслуживаю. Каждая моя молитва к тебе о нём, о Саше… о моем Саше. Береги его!»

Потрясенный Железнов поднялся и прошел в номер. Катя завороженным взглядом следила за ним.

Железнов вернулся на балкон с бутылкой виски, налил полстакана, выпил, закурил:

– Ты ничего обо мне не знаешь. Откуда все?

– Я очень многое знаю о тебе. Как никто другой, – после эмоционального всплеска Катя говорила тихо и устало.