Любовь без репетиций. Две проекции одинокого мужчины Гордиенко Александр

*** (5)(1) Маша

Где-то в Новой Зеландии. Гористое побережье. Лагуна

За 10 дней до точки отсчета. Понедельник. 9.30 утра

«А сегодня он – изумрудный», – Маша стояла на небольшой площадке, огороженной массивными деревянными отполированными временем перилами, перед ней до горизонта простирался Тихий океан. Площадка была «смотровой» и поэтому располагалась на самой высокой скале, отделявшей лагуну от океана. «Да, именно изумрудный, а не зеленый… Как же красиво. И как же далеко. Как далеко от него». Маша про себя усмехнулась превратностям судьбы: «Я могу видеть все это великолепие только благодаря Железнову. Только из-за того, что он появился в моей жизни, муж захотел уехать на край света. Правда при условии, что с ним поеду я… А если бы я не поехала… Нет. Дети не должны видеть семейных скандалов. И дети не должны видеть растерянного отца с заискивающим взглядом. У детей не должно возникнуть чувство неполноценности из-за того, что у них нет папы, как у всех. Я поступила совершенно правильно»… Совсем некстати раздался зуммер телефона.

Без особого желания взглянув на определитель, Маша грустно улыбнулась: «Деваться некуда»:

– Да, Сергей Борисович. Я договорилась… Они приняли все наши условия, – разговаривая по телефону, Мария Николаевна Азарова развернулась в сторону глубокой и красивой лагуны, окаймленной скалами, сплошь покрытыми тропической растительностью. Лишь небольшой участок берега был явно искусственного происхождения – пологий берег напротив современной и красивой виллы, в которой жила она, Мария Николаевна. С мужем и детьми.

– Да… Они согласились – никаких офшоров. Первый транш в понедельник. Да… В ближайший. Нет… Документы сегодня мне выслали. Самолетом. Должны быть завтра. Обязательно… Спасибо… И вам всего доброго».

Закончив разговор, Маша посмотрела в сторону дороги, прорубленной в скалах над лагуной – время приближалось к обеду, с минуты на минуту должен был показаться лимузин, на котором привозили детей из школы.

«А это еще что?» – по дороге двигался небольшой пикапчик, явно чья-то служба доставки. Пожав плечами, Маша двинулась вниз, к дому, по огороженной деревянными перилами дорожке с вырубленными в скале ступеньками. Не пройдя и двадцати метров, она заметила маячившего за пальмами охранника.

– Густав! Я же просила не шпионить за мной! Что вы здесь делаете! Вам мало видеокамер?!.

– У меня приказ, мэм.

– Чей приказ!?

– Господина Дениса, мэм. Вы же знаете…

– Считайте приказ отмененным, – холодно бросила Мария Николаевна. – Мной. С этого момента, – и двинулась в сторону дома.

Маша успела вовремя. В холле, выходящем на две стороны дома и соединяющим (или разделяющим, все зависит от точки зрения) два мира – вид на океан и вид на ухоженный сад в английском стиле, Линда, старшая homelady, с педантичной немецкой дотошностью вела допрос обескураженного курьера, который не мог дать ответа ни на один из ее вопросов: кто, что, откуда? Между ними на невысоком журнальном столике находилась большая корзина с огромным букетом очень высоких и абсолютно чистых белых роз.

– Я вам еще раз повторяю. Мы не заказывали цветы. Даже такие красивые. Вы, по-видимому, ошиблись адресом, и оплачивать этот букет мы не будем!

– Все уже оплачено, мадам. Я только доставил его по указанному адресу.

– Кем оплачено?

– Я не знаю, мадам.

– Как это так?!. Как это вы не знаете! А что вы знаете?!.

– Мадам, заказ поступил анонимно. По интернету. Деньги поступили на наш счет, с оплатой за доставку и даже с чаевыми.

– Много?

– Цветов? Сколько заказывали – сто одна роза.

– Чаевых много?

– Господин оказался достаточно щедрым.

– Откуда вы знаете, что это господин?!.

– Я не знаю. Я предполагаю.

– Да как вы можете…

– Хватит, Линда! – появившаяся в холле с «океанского» входа Маша моментально оценила ситуацию – ей были известны ответы на все «Кто»? «Что?» и «От кого»? – безумно красивые белые розы в немереном количестве – это Железнов. Больше – никто. – Линда, отнесите цветы ко мне в спальню и рассчитайтесь с молодым человеком – кивок в сторону курьера.

– Мэм, доставка оплачена, – только врожденная немецкая экономность подтолкнула старшую управляющую к легкому возражению-напоминанию. – Вместе с чаевыми, мэм…

– Мне нужно повторить? – Мария Николаевна смотрела сквозь Линду. – Не разочаровывайте меня, Линда.

– Да, мэм, – Линда опустила глаза.

– И позвоните Патрику. Где дети? Небось, опять кормит их мороженым в городе?

– Да, мэм.

– Это от него?!!

Маша резко развернулась: в дверях лифта, соединяющего оба этажа виллы, стоял муж.

– Да что же это такое! Почему Он знает, где мы?!. – в голосе Дениса звучало нескрываемое возмущение, а в глазах присутствовали растерянность и страх.

Совершенно некстати в дверях со стороны сада появились дети: Елена, высокая стройная светловолосая девочка лет двенадцати с умненькими глазками, и Сергей, очень серьезный юноша, несмотря на свои шесть лет.

– Ой, какие красивые, – Елена всплеснула руками, направляясь к букету белых роз на столике. – Мама, это тебе подарил любовник? – совершенно непосредственно спросила дочь.

Маша, краем глаза видя, что муж готов вот-вот взорваться и сорваться на крик, тепло улыбнулась дочери и, чуть повернув голову в сторону мужа, спокойно произнесла:

– Не устраивай истерик. Хотя бы при детях, – и, приобняв дочь за плечи на правах «мамы – старшей подруги», улыбаясь, весело зашептала на ушко Елены. – Откуда у нас такие глубокие познания? В школе научили?

– Маша несколько натужено рассмеялась. – Доченька, герои-любовники это из сериалов и кинофильмов. Чтобы поддержать интригу. А у меня один герой – наш папа, – и, развернувшись к Линде, жестко отдала команду. – Отнесите цветы наверх ко мне.

Поднявшись в спальню, Маша застыла у панорамного окна шириной во всю спальню с видом на бескрайний, бесконечный океан. Серый океан.

За спиной у Маши хлопнула дверь. Маша продолжала бездумно смотреть на океан, ощущая его исполинские размеры и такое же равнодушие: «Ему все равно. Катит и катит свои волны. Миллионы лет. Не испытывая ничего, кроме этого монотонного движения. А, может, и не замечая его».

– Все, что ты можешь мне сказать, я знаю, – произнесла Маша, не оборачиваясь, – как и то, что ты знаешь, почему я здесь. Только ради детей.

– Ради детей!!! – Денис всплеснул руками и двинулся, было, к Маше, но натолкнувшись на холодную чужую спину, так же быстро вернулся к двери. – Ради детей!!! «Мама, это твой любовник?!» – в голосе Дениса явно слышался сарказм. – Ты так (!) понимаешь «Ради детей»?!.

– Прекрати, – устало произнесла Маша, продолжая стоять спиной к мужу, не желая видеть его, – ты же знаешь, что между нами ничего не было.

– Тогда зачем тебе это?!. – Денис, размахивая руками, бегал по комнате от стены к стене. – Зачем ставить под угрозу все, чего мы столько лет добивались! Ты же мать! Ты же хочешь, чтобы наши дети учились в Лондоне! Ты же хочешь, чтобы им не пришлось столько пройти, чтобы занять достойное место в жизни!

На секунду Денис остановился. Маша продолжала стоять у окна, не оборачиваясь и никак не реагируя на слова мужа. Денис продолжил движение поперек спальни, кидая слова в спину жене. – Скажи, ну что?!. Что (!) он может дать тебе и детям?!. У него же ничего нет! Ни-че-го!!! Ты хочешь, чтобы дети спали в одной комнате?!. Ты хочешь, чтобы они получили «среднее», – в голосе Дениса опять прорезался сарказм, – образование?!. Во всех смыслах – «среднее»!

– Тебе этого не понять, – Маша говорила устало и равнодушно, совершенно уверенная в том, что «Да, ему этого никогда не понять».

– Да! Мне этого никогда не понять! Что?!. Что в нем «такого» (!), что завораживает тебя как кролика! Ты – эгоистка! Ты думаешь только о себе! А не о детях, якобы ради которых ты сюда приехала! И он – эгоист, которому наплевать на всё и на всех.

Маша медленно развернулась. В глазах ее стояли слезы.

– Ты прав в одном. На чужом горе счастья не построишь, – Маша сверкнула глазами. – Я имею в виду тебя. Тебе больше не нужно переживать. Я прекращу все отношения с ним. Взаимоисключающим образом.

– Что ты имеешь в виду? – Денис озадачено и в то же время подозрительно всматривался в Машино лицо.

– Это неважно. Важно, что у детей будет такой замечательный отец, как ты.

*** (1)(2) Железнов

Уютное кафе в старом районе Москвы

За 9 дней до точки отсчета. Вторник. 22.29

У нее что-то случилось. Что? – этот вопрос уже вторую неделю был доминантой всего существования Железнова. Ноги сами принесли его сюда – в уютное кафе, стилизованное под средневековье, в старом районе Москвы. В кафе, где состоялась главная встреча в его жизни. Встреча с Машей.

За год здесь ничего не изменилось: все те же каменные стены и потолок. Арки. Камин. Полумрак. Факелы. И народу немного, как и тогда. Только тогда это был понедельник. Это Железнов точно помнил – понедельник. А сегодня – вторник. Не время для отдыха. Время для размышлений.

Как и тогда Железнов занял место в углу, лицом ко входу. За грубо срубленным столом, на той же табуретке. Железнов сделал глоток виски и прикурил сигарету. «Почему она молчит? Что же у нее могло произойти?» – мысли о Маше ни на секунду не оставляли его. Она всегда была с ним – в мыслях, в чувствах, чтобы он ни делал и где бы ни находился – она всегда была с ним. Женщина, которую он любил, любил безумно, безмерно и безнадежно.

Они договорились, что он не будет ей писать. Она настояла на этом. Она все знает. Знает, что ждет. Знает, что для него нет ничего более важного в жизни, чем она. А она раз в неделю присылает ему small message service (sms), чтобы не сойти с ума от разлуки. Как правило, короткую: «Я с тобой».

«Ну, понятно, дети рядом… Совсем ни к чему лишний раз унижать мужа – он, по-видимому, хороший отец и обычный нормальный человек (за плохого она бы и не вышла), единственно что – нелюбимый… Проблемы по работе? Вряд ли. Это не повод не писать. Потеряла телефон и не помнит твоего? Гм… Не хотелось бы об этом думать – потому как, если не помнит, значит для нее это особо и не важно…» – Железнов мучительно пытался «вычислить» причину Машиного молчания, раз за разом обходя стороной одну и ту же мысль, с которой он категорически не хотел мириться: Маша устала. Устала от двойной жизни, от немых укоров мужа. Устала от ожидания. От ожидания, когда закончится эта трехлетняя новозеландская командировка на край света, от ожидания, пока дети вырастут, и от молчания Железнова, которому она под страхом сохранения их любви приказала молчать…

Железнов поднял руку. Бармен Штоссер (Железнов как-то не удосужился узнать, что означает эта последовательность букв – прозвище или фамилию) отреагировал моментально – кивнул головой и совершил несколько несложных манипуляций с бутылкой, бокалом и их перемещением в сторону Железнова, определяемых простым понятием «повторить».

От размышлений Железнова оторвал телефон – Наум:

– Да, Няма.

– Саня, ты где? Я тут у тебя в кабинете наблюдаю грустного, одинокого и молчаливого Оберста, ты что, уволился?

– Спит он. Не разбуди. У тебя редчайшие аналитические способности – не всякий мозг может связать часовое отсутствие в офисе с увольнением.

– Так двадцать два тридцать всего. Я тут на монтаже парюсь, а ты свалил. Без спроса, заметь.

– Я так понял, есть хочешь?

– Стал бы я тебя по мелочам беспокоить.

– Женился бы ты и по вечерам имел бы котлетки горячие в постель.

– Саня, вот ты скажи мне – ну что я тебе такого сделал, чтобы ты мне гадости на ночь глядя говорил?!. А? Вот что?

– Это зажаренная картошечка с котлетками – гадость?!. В мусорном бачке ты не бомжевал!

– Картошечка… – чувствовалось, что Наум голодно взглотнул. – Саня, ну почему ты не женщина, я бы…

– Размечтался. Ладно, так и быть, устрою тебе фронтовой ужин.

– Это что?

– Бутылка водки, огурцы соленые, селедка, банка тушенки, шматок сала…

– Шматок сала, – в голосе Наума звучало блаженство, – и картошечки…

– Сейчас заскочу в «Азбуку» и – домой, стол накрывать. За полчаса управишься?

– Считай, что уже все бросил и бегу!

Железнов схлопнул телефон и уже махнул, было, рукой Штоссеру: «Счет, пожалуйста», но не срослось – загораживая стойку, перед ним стояла Екатерина Строева. Собственной персоной. И – в полный рост.

– Здравствуйте, Александр. Разрешите присесть? – Строева, не отрывая взгляда от Железнова, повела оголенным плечом в сторону свободного места напротив него.

– Не говори, что ты здесь оказалась случайно, – Железнов отметил, что с нарядами у Екатерины как всегда все в полном порядке. В этот раз на ней было какое-то супермодное короткое и, судя по простоте линий, очень дорогое и несимметричное платье – правая верхняя часть просто отсутствовала, оголяя плечо, а рукав трансформировался в самостоятельную единицу – в черную перчатку по локоть. – Я здесь бываю один раз в месяц, так что не говори, что тебе сказали, где меня всегда можно найти.

– Не буду, – Екатерина присела напротив Железнова. – Я подъехала к офису, все знают, что раньше девяти вы не уходите. А вашу машину я знаю.

– Да откуда же?

– Знаю, – Строева смотрела в глаза Железнову и явно не собиралась раскрывать источник своих знаний. – Дождалась и поехала за вами.

– Надо же! – Железнов искренне удивился. – За мной трудно удержаться…

– Трудно.

– …я достаточно быстро езжу. И где же ты была? Я уже минут сорок здесь. Или отстала, а потом кружила по району, пока не увидела мою машину?

– Не решалась зайти. Если честно, боялась.

– Ты и боялась?!. – Железнов усмехнулся. – Как-то не срастается.

– Боялась, – Строева пожала плечами. – Я сама удивилась этому ощущению. Сидела в машине и смотрела на вас через окно.

– И? – Железнов взглянул на часы, что-то прикинул в голове и закурил сигарету.

– Мне показалось, что вам одиноко, вот я… и зашла.

– Неправдоподобно, – отрезал Железнов. – Но да ладно. Зачем ты хотела меня видеть?

– Хотела извиниться за истерику на кастинге.

– Ага. Странно это…

– Со мной такое впервые, – Катя попробовала перебить Железнова. – Простите меня…

– …женщинам с твоим характером, – Железнов не остановился и продолжал говорить одновременно с Екатериной, – испорченным всеобъемлющим круглосуточным вниманием мужчин, плюс с твоим статусом жены миллиардера – это несвойственно.

– Вы меня не знаете. Совсем, – Катя говорила совсем тихим голосом. – Да и статус изменился. Кардинально.

– Согласен, что не совсем. Первоначальная оценка любого нового человека формируется на основании так называемого жизненного опыта. Путем сопоставления – подбора наиболее близкого аналога из известных на момент знакомства. А потом она, эта первоначальная оценка, корректируется по результатам личного общения. Но тут ситуация несколько иная: я точно знаю о тебе то, чего не знаешь ты.

– Странно… – Строева на мгновенье задумалась. – Вы мной не интересовались, я бы почувствовала… Женщины всегда это чувствуют.

– Ты аномалия. Статистическая аномалия. Именно поэтому я и обратил на тебя внимание.

– Аномалия? – Екатерина явно не понимала, о чем говорит Железнов.

– Да. Выбивающаяся из общего ряда. Не такая, как все.

– Каждый человек индивидуален. Не такой, как все.

Железнов несколько удивленно посмотрел на Екатерину – он ожидал от нее более поверхностных оценок, если вообще ожидал.

– Веришь в уникальность человеческой личности? Если личности, на первый взгляд, и не видно?

– Верю, – в интонации Строевой Железнову почудился вызов.

– Это хорошо. Тогда объясню. Ты меня удивила – теоретически ты не должна была бы верить, – Железнов еще раз взглянул на часы. – Только кратко – меня Наум ждет, а опаздывать – это не мой стиль. Так вот…

– А можно мне с вами? – очень тихо спросила Катя.

Прервавшись на полуслове, Железнов вдруг увидел, что знаменитые на всю страну зеленые замораживающие глаза Кати стали почти голубыми, что иногда, как знал Железнов, происходит с зеленоглазыми в минуты душевного напряжения или эмоционального всплеска.

– Меня муж бросил. И мне очень плохо, – так же тихо продолжила Катя.

– Бывает, – Железнов про себя усмехнулся, вспомнив, как он много-много лет назад, на заре своей юности сбежал от своей первой и, как выяснилось по состоянию на сегодняшний день – последней жены. – А выглядишь как будто хорошо.

– Ну, пожалуйста. Я не хочу сегодня быть одна.

– Ладно. Но при одном условии – рот не открывать, вопросов не задавать.

– Я согласна.

*** (1)(3) Железнов

Квартира Железнова

За 9 дней до точки отсчета. Вторник. 23.35

Железнов накрыл сковородку крышкой, уменьшил огонь и вполоборота развернулся к Катерине, уютно устроившейся с ногами на угловом диване в противоположном от Железнова углу кухни:

– Так вот, вернемся к твоей аномальности…

Не прекращая говорить, Железнов открыл высокую, до потолка, деревянную дверцу слева от газовой плиты. Неожиданно для Екатерины за ней оказался встроенный холодильник. Железнов, хмыкнув от непривычного изобилия, достал пару банок и несколько свертков и упаковок, которые переместил на столешницу справа от себя:

– Ты – красивая женщина. Объективно красивая. Объективно – в данном случае означает не мое личное мнение, а результат признания твоей красоты статистически значимой выборкой мужчин. А статистически значимой – это значит достоверной, когда субъективные оценки отдельных мужчин складываются в общую объективную оценку, когда количество перерастает в качество. То есть, проявляется один из фундаментальных законов диалектики…

– Я в курсе, – неожиданно прорезалась Екатерина. – В смысле основ философии, – несколько смущенно продолжила она.

– Неожиданное рядом… – взгляд Железнова принял несколько озадаченное выражение. – Ну, хорошо. Тогда ты должна понимать, что если ты понравилась трем мужчинам – это ни о чем не говорит. Но если ты понравилась сорока трем из пятидесяти, то наука утверждает, что такая оценка является объективной и ей можно доверять…

Катя молча слушала Железнова. После неудавшейся попытки предложить Железнову свою помощь – он не преминул напомнить ей, что основным условием ее присутствия здесь, у него, является «отсутствие присутствия», то есть она представляет собой элемент интерьера кухни, пусть и красивый, но безмолвный, – Катя смирилась с уготованной ей ролью и, аккуратно подобрав под себя ноги, вполоборота разместилась в центре углового дивана, подперев голову рукой, вся превратившись в слушателя:

– …а если ты не просто понравилась, – Железнов выкладывал из банки на тарелку соленые огурцы. – А понравилась больше, чем твоя соперница на подиуме, которая в несоревновательных условиях тоже, скорее всего, просто так понравилась бы очень и очень многим мужчинам, то это означает, что твои внешние данные при оценке женской красоты являются более предпочтительными по сравнению с тоже красивой женщиной, но которая тебе проиграла, – Железнов отставил банку и развернул промасленный пакет, в котором оказалась скумбрия. Железнов вдохнул исходящий аромат. – Пахнет-то как… вкуснотища! Ага. Вот тут мы и подходим к тому, чего ты о себе не знаешь, – Железнов, стоя вполоборота к Кате, крупными кусками нарезал золотисто-синюю рыбу. Неожиданно он поднял голову и поймал взгляд Екатерины. – Думаю, что у тебя было мало поклонников.

Не ожидавшая такого резкого перехода от общего к частному, Екатерина не сразу поняла, что это вопрос.

– Мало, меньше, чем у других.

Железнов, утвердительно кивнул, взял за торцы небольшой деревянный столик, стоящий аккурат посредине кухни, и на пару сантиметров придвинул к диванчику, поближе к Екатерине. Скептически хмыкнул: выигрыш оказался мизерным, учитывая микрообъем кухни и центральную позицию стола. Молча разместил на нем тарелку с нарезанной скумбрией, для себя мысленно выделил позитив – «зато из любой позиции можно дотянуться» и продолжил, одновременно раскладывая салфетки и приборы на столике на троих:

– Я, конечно же, имею в виду не всех тех, кто издали восхищался твоей красотой и неординарностью, думаю, что таких-то как раз было достаточно много, а вот тех, кто смог найти в себе мужество… – Железнов запнулся и неожиданно рассмеялся. – Представляешь, только сейчас заметил сходство слов «муж» и «мужество», по-видимому, одно требует другого, – Железнов усмехнулся. – Надо будет Науму сказать, что мужество у него отсутствует напрочь, исходя из его отношения к семейной жизни. Ага. Извини, отвлекся. Так вот, парней, которые смогли подойти к тебе и признаться, что ты им нравишься – этих должно было быть мало. Потому как мужчина – есть существо тонкое, легкоранимое и не любящее получать от ворот поворот… – отвернувшись на секунду, Железнов взял со столешницы еще один промасленный сверток, развернул, и Екатерина увидела, что это кусок сала с крупными прожилками ближе к торцу, достаточно обильно облепленный мелкими кусочками чеснока, перевернул доску, положил на нее сало, критично взглянул на нож, достал из шкафа точилку в виде офицерского кортика, только вместо лезвия – штырь с насечками из очень твердого сплава – и быстрыми и резкими движениями справа и слева заточил нож.

– Это для меня? – не выдержала Екатерина. Она вдруг поймала себя на мысли, что ей здесь нравится. Несмотря на тесноту, несмотря на запрет «не отсвечивать», что-то во всем этом было умиротворяющее, уютное, комфортно-завораживающее.

– Ты не в моем вкусе, – Железнов отрезал достаточно толстую пластинку от лежавшего на доске куска. – Сало я люблю больше. Извини. Военный юмор. Так вот. Продолжим о тебе. Ты должна была обратить внимание, что во всех выходах на подиум ты имела подавляющее преимущество над соперницами. Как минимум: три к одному. Или больше. Ты, прости меня, «брила налысо» и не оставляла шансов соперницам. Ни у одной из участниц не было такого результата. Даже близко – не было.

Невозможно было не заметить этого и, естественно, я задал себе вопрос – почему?

– Я стала предметом научных исследований? – Катя спросила на автомате, забывшись – она попала под гипноз сильных мужских рук Железнова, от которых почему-то не хотелось отводить глаз.

– Не нужно обладать семи пядей во лбу, чтобы понять, что с точки зрения внешности ты стоишь в стороне от всех участниц – у тебя холодная, как я определил для себя, замораживающая красота. Все девчонки, которые прошли в финал – красивы. Однозначно. У кого-то из них красота более яркая, броская, а у кого-то больше женственности при наличии идеальной фигуры. У тебя есть все…

– Почему же тогда я проиграла в финале?

– Да потому что есть еще один, не фиксируемый никакими приборами элемент женского очарования. От любой женщины исходит тепло. В большей или меньшей степени. Надо признать, что от пустых красавиц не исходит ничего… А от тебя, – Железнов взял секундную паузу, – исходит холод. От единственной из всех финалисток. И народ испугался. Финал – это финал. И каждый мужик, прости меня, примерял тебя на себя, смог бы он быть рядом с тобой? Оказалось, что нет. Не смог бы.

– Не понимаю. Почему?

– Попробую объяснить. Конечно же, я – не истина в последней инстанции, и даже если ты проведешь опрос среди тех членов жюри, кто в финале проголосовал против тебя, уверен, что большинство из них не смогут найти внятный ответ на твой вопрос: «Почему?». И не потому, что не захотят, а потому что, как я думаю, ответ лежит в области подсознания: просто у тех, кто голосовал против тебя, у них в момент выбора – тебя или Ксюши, в отношении тебя присутствовало некое негативное ощущение, у кого-то – больше, у кого-то – меньше, но оно присутствовало.

– Я никому ничего плохого не сделала.

– Не хватало, – Железнов, продолжая монолог, достал из специальной упаковки полуметровый испанский багет, еще горячий, прикинул: ломать – не ломать и положил целиком на стол. – Так вот, от твоей соперницы по финалу Ксюши Соболевой исходило тепло – от улыбки, от глаз, от голоса, не знаю еще от чего, но это всегда ощущается. На уровне подкорки возникает понимание, что Ксюша – человек общительный, легкий, открыта к общению, характер не злобный – то есть в случае выхода на нее с конкретным предложением «дружить» и отказ будет мягким и корректным, не травмирующим самолюбие мужчины…

– А я, значит, стерва?

– Нет. Стержень, – Железнов внимательно смотрел в глаза Екатерине, – стержень, который не сломать, не погнуть, не вытащить из тебя… Можно только самому сломаться от осознания собственной ущербности из-за неспособности сломать либо преодолеть твое равнодушие…

– Равнодушие?!.

– Да. Равнодушие – это сумасшедшая сила без слабых мест…

– Это кто сказал?

– Сталкивался, – жестко отрезал Железнов. И через мгновение уже продолжил в обычном тоне. – Причем именно отсутствие слабых мест делает равнодушие непобедимым… Их просто нет, – Железнов развел руками, – этих самых слабых мест – некуда давить, не к чему взывать, воздействовать не на что. А потому нет и не будет реакции на воздействие – основы в общении между мужчиной и женщиной. Вот так. А последствий всего два: либо отстраненное восхищение твоей неординарностью, либо ощущение собственной неполноценности рядом с тобой. Но так как собственное «эго» каждого индивидуума не желает мириться с такой оценкой собственной значимости, то отсюда и возникает негатив, направленный на тебя – как ты посмела!

– Это ошибочное мнение…

– Статистически подтвержденное, – перебил Железнов. – Хотя, – Железнов улыбнулся, – ученые, всерьез занимающиеся статистикой, утверждают, что в природе никто не исключает марктвеновскую цепочку: «ложь» – «большая ложь» – «статистика»…

– Не понимаю…

В это время раздался звонок в дверь.

– Наум, – констатировал Железнов. – Прояви милосердие, открой, пожалуйста.

– У меня же его нет, – Катя улыбнулась и одним неуловимым движением оказалась на ногах.

– Тогда – эгоизм: без Наума за стол не сядем.

– Вот это мне близко и понятно. Открываю.

В открытую дверь ввалился радостно-предвкушающий Наум:

– Саня, я тут еще пару бутылок взял… – Наум, как пленный с поднятыми руками, правда, в каждой – по бутылке водки, как вкопанный остановился на пороге в коридоре, – …чтобы не бегать… – фразу Няма завершал на автомате, ошарашено уставившись на Екатерину.

Надо отдать Науму должное – на адаптацию и перевоплощение у него ушло всего пару секунд: аккуратно поставил бутылки на кафельный пол и разогнулся уже следователем НКВД: глаза прищурены, взгляд – недоброжелательный, настороженный, правая рука тянется под куртку, туда, где теоретически должен висеть маузер:

– Кто сдал?!. – Наум неумолимо надвигался на Екатерину. – Здесь не ступала нога человека! – поняв, что сморозил что-то не то, попытался исправить ситуацию: – Здесь тебе конспиративная квартира!!! Лежбище не юных продюсеров! А ты хто?!. И где Железнов!? Кто сдал, я тя спраша-ю!!! Мне фронтовой ужин Железнов обещал!!!

Не ожидавшая такого напора Екатерина, тем не менее, не сдвинулась ни на дюйм:

– Будет тебе – фронтовой! – наклонившись, взяла стоящие на полу бутылки, кивнула в сторону кухни. – Разувайся и проходи!

*** (2)(3) Екатерина Строева

Квартира Железнова (продолжение)

За 8 дней до точки отсчета. Среда. 00.43

– И что, – перед Наумом стоял полный стакан водки: по-фронтовому, так по-фронтовому. – Перед тем как поднять стакан, я хотел бы определиться: мы закапываем томагавк войны или «иду на Вы», как говаривал князь Святослав, объявляем ее? – при этом взгляд Наум сосредоточил исключительно на стакане, и его вопрос был обезличен.

– У Екатерины изменился статус, – Железнов поднял стакан. – Она осталась без мужа.

– Вот как… извини, Катя, я не знал, – Наум тоже поднял стакан. – Тогда ответ известен.

– Да, Наум, тут ты прав, с женщинами мы не воюем.

Катя подняла свой стакан, также по-мужски наполненный до краев, посмотрела сквозь него на Железнова. – Я не женщина.

– Неужто девушка?!. – голос у Наума приобрел ехидный оттенок.

– Стержень. Стальной.

– Да ну? Это ты сама себя так? Или обломался кто?

– Это Железнов сказал, – Катя немного приопустила стакан, посмотрела на Наума, – что от меня исходит холод, а во мне сидит стальной стержень… об который все обламываются. На расстоянии. И как это ни смешно звучит, Наум, – Катя уже смотрела в глаза Железнову, – я – девушка, ты угадал.

Наум, готовый, было, паясничать дальше, ошарашено смотрел на Екатерину:

– Откровенно. И фантастически, – и чтобы как-то уйти от неловкости, продолжил. – А мы, собственно, празднуем или сочувствуем?

– Празднуем, – Катя кивнула на поднятые стаканы. – И сколько держать будем? Предлагаю выпить за начало новой жизни Екатерины Строевой, – с этими словами Катя не морщась, на едином дыхании опустошила стакан.

Железнов и Наум не заставили себя долго ждать.

– И что теперь? – Железнов мастерил сложный бутерброд из свежего бородинского, кусочка сала и дольки соленого огурца. – Как ты собираешься жить? Как я понимаю, на прежнее место работы ты не вернешься…

– Да нет, Александр, я теперь – невеста с приданым. Григорий оставил мне все свои российские активы. В виде акций, – про охранное агентство Екатерина решила не говорить – зачем настораживать предполагаемый объект воздействия? Тем более, что… Нет, об этом лучше даже не думать в окружении гениев и талантов.

– Акций? – в голосе Наума сквозило явное непонимание. – Это бумажки такие? Типа ваучеров?

– Уже не бумажки, – вмешался Железнов, – тут ты отстал лет на сорок. Сейчас все учитывается в электронном виде. На самом деле – это список акционеров. И обзывается депозитарий.