День поминовения Кристи Агата
– Мы, само собой разумеется, не хотим причинять вашей дочери ни малейшего беспокойства, – вставил инспектор Кемп.
В этот момент открылась дверь и в кабинет вошла сама мисс Патриция Брайс-Вудворт, которая тут же с присущим ее возрасту хладнокровием и самоуверенностью взяла инициативу в свои руки:
– Хелло! Вы из Скотленд-Ярда? Насчет вчерашнего? Я с утра вас жду. Что, отец уже успел наговорить вам неприятностей? Папочка, тебе вредно волноваться. Помнишь, что доктор сказал про твое давление? Не понимаю, почему любой пустяк выводит тебя из равновесия. Я сейчас проведу инспекторов – или как они там называются, я не очень разбираюсь в чинах – в свою комнату, а Уолтеру велю принести тебе виски с содовой.
Генерал задохнулся от желания грубо и прямо высказать свое мнение о монологе дочери, однако сдержал себя и процедил сквозь зубы:
– Познакомься – мой старый друг, майор Рейс, – после чего Патриция полностью утратила интерес к Рейсу и одарила чарующей улыбкой инспектора Кемпа.
Объявленную операцию она осуществила незамедлительно, как истая дочь полководца, и провела их к себе, не забыв плотно прикрыть дверь в кабинет отца.
– Бедный папочка! – сказала она. – Вечно он шумит и трепыхается, но справиться с ним, в общем, нетрудно.
Дальнейшая беседа, проходившая в самой дружественной обстановке, не дала почти никаких результатов.
– Просто черт знает как обидно! – воскликнула Патриция. – Подумать только, в кои-то веки оказываешься на месте преступления – это ведь было убийство, правда? В газетах пишут как-то уклончиво, но я уверена, что это убийство. Я Джерри по телефону так и сказала. В кои веки под носом у тебя убивают человека, а ты не удосужился и поглядеть в ту сторону!
В ее голосе звучало неподдельное разочарование.
Пессимистический прогноз инспектора Кемпа явно оправдывался: молодые люди, помолвленные всего неделю тому назад, в тот вечер смотрели только друг на друга.
При всем желании Патриция Брайс-Вудворт не смогла сообщить ничего, кроме некоторых чисто внешних впечатлений.
– Сандра Фарадей была одета шикарно. Да она и всегда шикарно одевается. На ней было платье от Скьяпарелли.
– Вы с ней знакомы? – спросил Рейс.
Патриция покачала головой:
– Я знаю ее только в лицо. И его тоже. Он, по-моему, страшный зануда и к тому же много мнит о себе – политические деятели все такие.
– А еще кого-нибудь из гостей вы знаете в лицо?
– Никого. Мне кажется, я никого из них раньше не видела. Я бы, наверно, и Сандру Фарадей не заметила, если бы не платье от Скьяпарелли.
– Думаю, что Джеральд Толлингтон окажется немногим наблюдательнее своей невесты, – мрачно произнес инспектор Кемп, когда за ними закрылась дверь. – Уверен, что он не вспомнит даже и этого Скипа, Скьяпа – ну, от которого платье.
– Да, навряд ли покрой фрака Стивена Фарадея поразил его в самое сердце, – согласился полковник Рейс.
– Бог с ними со всеми, – сказал инспектор. – Попытаем счастья с Кристин Шеннон – тогда с посторонними будет покончено и останутся только гости Бартона.
Мисс Шеннон, в полном соответствии с недавней характеристикой инспектора Кемпа, оказалась роскошной блондинкой. Старательно уложенные крашеные волосы обрамляли довольно миловидное инфантильное личико, выражение которого отнюдь не свидетельствовало об интенсивной работе мысли. Мисс Шеннон вполне могла быть, как предположил тот же инспектор Кемп, «глупой донельзя», однако смотреть на нее было приятно, а известная доля проницательности в ее голубых, широко раскрытых глазах говорила о том, что хотя Кристин Шеннон и не принадлежала к интеллектуальной элите, но там, где дело касалось практической сметки и денежных интересов, она была далеко не дура.
Она встретила посетителей чрезвычайно гостеприимно, тут же стала уговаривать их что-нибудь выпить, а когда они отказались, начала угощать их своими сигаретами. У нее была маленькая квартирка, обставленная с дешевой претензией на модерн.
– Мне просто ужас как хочется вам помочь, инспектор! Можете задавать любые вопросы.
Кемп начал с обычных вопросов относительно внешнего вида и поведения гостей, сидевших за большим столом. И Кристин Шеннон сразу же продемонстрировала незаурядные качества тонкого наблюдателя и психолога.
– Вечеринка у них не ладилась – сразу видно было. Все сидели как истуканы. Мне даже жалко стало того дядечку, который все это устраивал. Он готов был прямо в лепешку расшибиться, весь вечер сидел как на иголках. Его соседка справа – та словно аршин проглотила, а девчонка слева от него все злилась – наверное, оттого, что ей не удалось пристроиться рядом с одним там симпатичным брюнетом. От нее слева сидел такой высокий блондин – ну и вид у него был! Живот, что ли, болел – даже жевал с таким выражением, будто вот-вот подавится. Другая его соседка все пыталась его растормошить, отпускала какие-то шуточки, но, видно, она и сама была не в своей тарелке.
– О, да вы очень многое успели заметить, мисс Шеннон, – сказал полковник Рейс.
– Я вам открою секрет: мне там было скучновато. Я уже третий вечер подряд ужинала с этим джентльменом, моим другом, и, видит бог, мне это поднадоело. Он все повторял, что приехал повидать Лондон и особенно хочет побывать во всех шикарных ресторанах; правда, одного у него не отнимешь – он не мелочится. Всякий раз заказывал шампанское. Мы в первый вечер были в «Компрадуре», потом пошли в «Миль флёр», а на третий раз в «Люксембург», и он уж повеселился вовсю, ничего не скажешь. Так радовался, даже трогательно. Только рассказывает он всякую тягомотину. Все про свои торговые дела в Мексике и про то, какой он оборотистый, да еще каждую историю повторяет по три раза. Или заведет про своих дамочек, как они все по нему с ума сходили. Послушаешь такое три часа подряд, уж точно тошнить начинает. А красоты в нем особой нет, смотреть не на что. Так что я в тот вечер глядела все больше в тарелку и по сторонам.
– Нам это как нельзя на руку, мисс Шеннон, – сказал инспектор Кемп, – могу только надеяться, что вам удалось хоть что-либо заметить.
Кристин покачала головой:
– Абсолютно не представляю, кто мог отправить на тот свет этого дядечку. Он просто отпил глоток шампанского, весь побагровел и сразу плюхнулся на стул.
– А вы не помните, когда он до этого последний раз пил из своего бокала?
Девушка помедлила, размышляя.
– Ну как же, помню – сразу после концерта. Как только зажегся свет, он поднял бокал и что-то сказал. За ним и все остальные подняли бокалы. Наверное, предложил какой-нибудь тост.
Инспектор Кемп кивнул.
– Что же было потом?
– Потом заиграла музыка, все поднялись, задвигали стульями, заулыбались и пошли танцевать. Сразу стало как-то повеселее – в первый раз за весь вечер. Шампанское – это вещь! Даже такая ледяная компания и то от него растаяла.
– Они пошли танцевать все вместе – за столом никто не оставался?
– Нет.
– И никто не притрагивался к бокалу мистера Бартона?
– Никто. – Кристин ответила не задумываясь. – Точно вам говорю!
– И никто, ни один человек не подходил к столу, пока они танцевали?
– Никто. Если не считать официанта, конечно.
– Официанта? Какого официанта?
– Подходил один из мальчишек, которые, наверно, только учатся на официанта. В переднике, на вид лет шестнадцать, не больше. Не тот, который обслуживал стол. Тот такой маленький, юркий, на обезьянку смахивает – итальянец, что ли?
Выслушав эту исчерпывающую характеристику Джузеппе Больсано, инспектор Кемп кивнул и задал свой следующий вопрос:
– Что же сделал этот начинающий официант? Наполнил бокалы?
Кристин покачала головой:
– Нет. На столе он ничего не трогал. Он только поднял сумочку – ее уронил кто-то из женщин, когда все вставали из-за стола.
– Кто же именно? Чья была сумочка?
Кристин, немного подумав, сказала:
– Точно. Сумочка была той молоденькой девочки в зеленом. Тоже зеленая, с золотом. А другие две дамы были с черными сумочками.
– Что же сделал официант с этой сумочкой?
Кристин удивилась:
– Как что? Положил обратно на стол, вот и все.
– А вы уверены, что он не дотрагивался до бокалов?
– Ничего он там не трогал. Бросил сумочку на стол и сразу убежал, потому что какой-то старший официант на него зашипел и велел куда-то пойти или что-то принести, – в общем, парень еле успевал поворачиваться. Видно было, что на него все шишки валятся.
– И больше никто не подходил к столу?
– Никто.
– А вдруг кто-нибудь все же подходил? Ведь вы могли на минуту отвлечься и не заметить.
Но Кристин решительно покачала головой:
– Нет. В это время никто не подходил. Дело в том, что Педро как раз вызвали к телефону и он долго не возвращался. Мне стало скучно, я сидела и смотрела вокруг. Я обычно все замечаю, к тому же с моего места ничего, кроме соседнего стола, не было видно.
Рейс спросил:
– Кто первый вернулся к столу?
– Девочка в зеленом и тот дядечка. Потом подошли блондин и девушка в черном, а за ними эта важная дама и симпатичный брюнетик. Ну и танцует же он! Все уселись, а официант как сумасшедший бросился разогревать какое-то блюдо на спиртовке. Тогда тот дядечка наклонился вперед и произнес тост, и все снова подняли бокалы. Вот тут оно все и произошло.
Кристин перевела дыхание и бодрым тоном добавила:
– Вот ужас-то, правда? Я сперва подумала, что это удар. У моей тетки был удар – она точь-в-точь так же грохнулась. Тут как раз вернулся Педро, я ему и говорю: «Смотри-ка, Педро, у человека удар». А он мне говорит: «Ему просто плохо стало, просто плохо стало». Между прочим, я побаивалась, что ему самому плохо станет, – он уже порядком перебрал. Глаз с него не спускала. В «Люксембурге» не любят, если клиенту вдруг станет плохо. Вот за это не нравятся мне латиноамериканцы. Выпьют лишнее – и куда только девается их воспитание? Порядочная девушка может с ними влипнуть бог знает в какую историю.
Она задумалась, но, взглянув на запястье своей правой руки, украшенное браслеткой довольно вызывающего вида, добавила:
– Правда, одного у них не отнимешь – тратить деньги они умеют.
С некоторым трудом Кемпу удалось отвлечь ее от размышлений о превратностях и светлых сторонах существования порядочной девушки и заставить еще раз повторить основные пункты ее показаний.
– Рухнула наша последняя надежда получить помощь от стороннего наблюдателя, – сказал он Рейсу, когда они очутились на улице. – А надежда была. Эта девица – первоклассная свидетельница. Умеет и смотреть и запоминать. И если бы там было что увидеть, будьте уверены – она бы увидела. Выходит, что видеть было нечего. Невероятно! Какой-то цирковой номер! Трюк иллюзиониста! Джордж Бартон пьет шампанское, затем идет танцевать, возвращается за стол, отпивает из того же бокала – и, хотя никто до этого бокала не дотрагивался, в нем вдруг оказывается цианистый калий. Чистое наваждение! Никогда бы не поверил, если б не знал, что именно так все и было.
Кемп задумался.
– Еще этот официант. Мальчишка. Джузеппе про него ни слова не сказал. Возможно, тут что-то есть. В конце концов, он единственный, кто подходил к столу, пока все танцевали. Очень может быть, что тут что-то кроется.
Рейс покачал головой:
– Если бы он что-нибудь опустил в бокал Бартона, наша девица непременно бы заметила. У нее прирожденный дар наблюдателя. Мыслями у нее голова не перегружена, поэтому зрение работает безотказно. Нет, Кемп, разгадка наверняка очень проста – если бы только нам удалось ее найти!
– Вот вам разгадка: он сам всыпал яд в свой бокал.
– Я, кажется, начинаю думать, что так оно и было. Это единственная возможность. Но если это так, Кемп, я уверен, что он не знал, что это цианистый калий.
– Думаете, кто-то дал ему яд и при этом сказал, что это порошок для улучшения пищеварения или средство от повышенного давления – что-то в этом роде?
– Не исключено.
– Но кто же это мог быть? Вряд ли один из Фарадеев.
– Да, это маловероятно.
– Мне кажется, что мистер Энтони Браун на сей раз тоже вне подозрений. Остаются двое – любящая свояченица…
– И преданная секретарша.
Кемп бросил взгляд на полковника:
– Пожалуй, она вполне могла бы подсунуть ему этот порошок. Но мне пора к Киддерминстерам. А вы куда? Поедете с визитом к мисс Марль?
– Да нет, я лучше пойду навещу другую даму – секретаршу. Выражу ей соболезнование на правах старого друга Бартона. Может быть, приглашу ее позавтракать.
– Значит, вы думаете…
– Я пока что ничего не думаю. Я закидываю сети на авось – вдруг что-нибудь попадется.
– Но навестить мисс Марль вам все равно нужно.
– Я ее, разумеется, навещу, только прежде я хотел бы побывать у них дома в ее отсутствие. Вы не догадываетесь почему?
– Откуда мне знать?
– Потому что там живет одна щебетунья – все щебечет да щебечет, как птичка. Была такая поговорка в дни моей молодости: «Откуда ты знаешь?» – «Птичка начирикала». И знаете, Кемп, эти щебетуньи могут сообщить массу интересного, если дать им пощебетать вволю.
Глава 4
Расставшись с Кемпом, полковник Рейс нанял такси и отправился в контору Джорджа Бартона в Сити. Инспектор Кемп, не привыкший роскошествовать даже за казенный счет, сел в автобус, который шел почти до самого дома Киддерминстеров.
С довольно сумрачным видом он поднялся по ступенькам к парадному входу и нажал кнопку звонка. Он сознавал, что находится в довольно щекотливом положении. Фракция Киддерминстеров пользовалась огромным политическим влиянием, распространявшимся на всю страну. Старший инспектор Кемп твердо верил в неподкупность британского правосудия. Если бы Стивен или Александра Фарадей оказались причастными к убийству Розмэри Бартон или Джорджа Бартона, никакие связи и ничей нажим не помогли бы им избежать ответственности. Но если они невиновны или если обвинения, выдвинутые против них, окажутся недостаточно обоснованными, официальное лицо, ведущее расследование, может навлечь на себя неудовольствие вышестоящих инстанций. Стало быть, нужно проявить предельную осторожность. При подобных обстоятельствах не приходилось удивляться тому, что инспектора Кемпа не особенно радовала перспектива переговоров с Киддерминстерами. Он сильно опасался, как бы эта семейка сразу «не вскинулась на дыбы».
Однако он очень скоро понял, что недооценил противника: лорд Киддерминстер был слишком искусным дипломатом, чтобы избрать столь примитивную тактику.
Назвав свое имя и должность впустившему его дворецкому, похожему на епископа, инспектор Кемп был незамедлительно препровожден в библиотеку – просторную, слабо освещенную комнату в глубине дома. Там его уже ожидали сам лорд Киддерминстер, его дочь и зять.
Лорд Киддерминстер поднялся, протянул ему руку и самым учтивым тоном произнес:
– Вы очень точны, инспектор. Позвольте выразить вам признательность за то, что вы пришли к нам сами и не потребовали, чтобы моя дочь и ее супруг являлись в Скотленд-Ярд. Они, конечно, явились бы, если бы возникла такая необходимость, это само собой разумеется, однако все мы тем более ценим вашу любезность.
Сандра негромко подтвердила:
– Да, мы вам очень благодарны, инспектор.
Она была в темно-красном платье из мягкой ткани и сидела спиной к свету, падавшему из стрельчатого узкого окна. Все это вместе напоминало Кемпу старинный витраж, виденный в каком-то готическом соборе[60] за границей. Там был похожий образ – удлиненный овал лица, угловатые плечи. Кто-то ему тогда объяснил, что это святая… святая… запамятовал имя. Ну, леди-то Александра, во всяком случае, не святая. Кстати, и сами эти знаменитые святые – во всяком случае, многие из них, – по мнению Кемпа, были со странностями. Им полагалось бы вести истинно христианский образ жизни и быть примером доброты и всепрощения, а между тем среди них встречались нетерпимые фанатики, мучившие и себя и других.
Стивен Фарадей стоял рядом с женой. Лицо его не выражало никаких чувств. Он был воплощением сдержанности и корректности. Настоящий законодатель, достойный слуга народа. Подлинный Стивен Фарадей, человек из плоти и крови, был надежно укрыт от глаз; но этот человек существовал, и инспектор знал это.
Лорд Киддерминстер заговорил первым и сразу же, с ловкостью опытного политика, направил беседу по удобному для него руслу:
– Не скрою, инспектор, что для нас все это чрезвычайно неприятно. Уже вторично моя дочь и зять оказываются свидетелями насильственной смерти в общественном месте – оба раза члены одной и той же семьи и тот же ресторан. Такого рода известность может пагубно отразиться на репутации общественного деятеля. Разумеется, огласки избежать невозможно. Мы все это сознаем, и потому моя дочь и мистер Фарадей готовы оказать вам всяческую помощь в надежде, что в самом скором будущем обстоятельства дела окончательно прояснятся и нездоровый интерес публики угаснет сам собой.
– Благодарю вас, лорд Киддерминстер, – ответил Кемп. – Я очень рад, что вы идете нам навстречу. Это, несомненно, облегчает наши малоприятные обязанности.
Сандра Фарадей сказала:
– Пожалуйста, инспектор, задавайте любые вопросы, какие вы сочтете нужными.
– Благодарю вас, леди Александра.
– И еще одно, – вставил лорд Киддерминстер. – У вас, конечно, есть собственные источники информации, и, если верить словам моего друга министра, смерть этого Бартона рассматривается как убийство, а не самоубийство, хотя, казалось бы, по всем внешним признакам и с точки зрения стороннего наблюдателя наиболее правдоподобной версией является как раз самоубийство. Ведь ты, например, сочла его смерть самоубийством – не так ли, Сандра?
Готическая святая слегка наклонила голову.
– Вчера все это казалось очевидным, – задумчиво сказала Сандра. – Мы сидели в том же ресторане и даже за тем самым столом, где в прошлом году отравилась бедная Розмэри Бартон. С Джорджем Бартоном мы довольно часто виделись минувшим летом – он купил загородный дом по соседству с нами, – и его поведение нам показалось очень странным. Он был просто на себя не похож, и мы решили, что на него так ужасно подействовала смерть жены. Он очень ее любил и, по-видимому, так и не примирился с ее смертью. Поэтому, когда мы оказались свидетелями его собственной кончины, то сразу решили, что это самоубийство. Такое предположение казалось, ну, может быть, не то что естественным, но вполне допустимым. А предположить, что кто-то захотел убить Джорджа Бартона, я просто не могу.
– И я тоже, – торопливо вставил Стивен Фарадей. – Джордж Бартон был прекрасный человек. Я уверен, что у него не было ни одного врага.
Инспектор Кемп взглянул на три обращенных к нему выжидающих лица. «Лучше огорошить их сразу», – подумал он про себя, но вслух произнес:
– Вы рассуждаете совершенно справедливо, леди Александра. Но есть ряд обстоятельств, о которых вы, может быть, еще не знаете.
Лорд Киддерминстер поспешно вставил:
– Мы никоим образом не должны оказывать давление на инспектора. Только он сам вправе решать, какие факты следует предать гласности.
– Благодарю вас, милорд. Но у меня нет оснований держать вас в неведении. Суть дела такова: незадолго до смерти Джордж Бартон сообщил двум лицам, что его жена, вопреки официальной версии, не покончила жизнь самоубийством, а была кем-то отравлена. Мистер Бартон считал, что ему удалось напасть на след убийцы. Вчерашний обед, который он устраивал по случаю дня рождения мисс Марль, на самом деле был частью заранее подготовленного им плана, рассчитанного на то, чтобы выявить убийцу его жены.
Наступило молчание, и в этой тишине инспектор Кемп, который, несмотря на свою грубоватую внешность, был человеком чутким, уловил в воздухе нечто, что он квалифицировал как растерянность, смешанную со страхом. И хотя на лицах прочесть ничего было нельзя, он готов был побиться об заклад, что не ошибся.
Первым взял себя в руки лорд Киддерминстер. Он произнес:
– По-моему, то, что вы сейчас сообщили нам, только доказывает, что этот бедняга Бартон был… э-э-э… немного не в себе. Тот факт, что он был до такой степени поглощен смертью жены, очевидно, пагубно отразился на его психике.
– Вы совершенно правы, лорд Киддерминстер, но, с другой стороны, этот факт свидетельствует о том, что сам он был далек от мыслей о самоубийстве.
– Да-да, пожалуй.
Снова наступило молчание. Затем Стивен Фарадей неожиданно резко спросил:
– А как вообще у Бартона могла возникнуть такая идея? Ведь миссис Бартон на самом деле покончила с собой.
Кемп перевел на него безмятежный взгляд:
– Мистер Бартон был на этот счет другого мнения.
Лорд Киддерминстер поддержал зятя:
– Но в то время никаких иных версий не выдвигалось. Заключение о самоубийстве удовлетворило полицию.
Кемп спокойно ответил:
– Факты, имевшиеся в распоряжении полиции, не противоречили такому заключению. Тогда не было никаких данных о том, что смерть произошла по какой-либо иной причине.
Он знал, что такой человек, как лорд Киддерминстер, непременно уловит подтекст этой фразы. Чуть более официальным тоном Кемп сказал:
– Мне бы хотелось задать несколько вопросов вам, леди Александра.
– Пожалуйста. – Она чуть наклонила голову.
– После смерти миссис Бартон лично у вас не возникло никаких подозрений, что она умерла насильственной смертью?
– Нет, конечно. Я была уверена, что она покончила с собой. Я и сейчас в этом убеждена, – добавила она.
Кемп пропустил последнее замечание мимо ушей и продолжал:
– Не получали ли вы за истекший год анонимных писем, леди Александра?
В ее обычно спокойном голосе прозвучало неподдельное изумление:
– Анонимных писем?! Нет, нет.
– Вы точно помните? Анонимные письма – вещь неприятная, и люди, как правило, стараются поскорее выкинуть их из головы, но в данной ситуации они могут оказаться чрезвычайно важными. Поэтому я еще раз повторяю, что, если такие письма были, я должен быть поставлен об этом в известность.
– Понимаю. Но даю вам слово, что никаких анонимных писем я не получала.
– Отлично. Пойдем дальше. Вы сказали, что этим летом заметили в поведении мистера Бартона странности. Какие именно?
Она помедлила с ответом.
– Он нервничал, держался все время настороженно. Когда к нему обращались, он слушал рассеянно, казалось, что мысли его где-то далеко. – Она повернулась к мужу: – У тебя, по-моему, создалось такое же впечатление, Стивен?
– Да, примерно такое же. Кроме того, вид у него был совершенно больной. Он очень похудел.
Кемп снова обратился к Сандре:
– Не заметили ли вы какой-либо перемены в его отношении к вам или к вашему супругу? Какого-либо отчуждения, охлаждения?
– Нет. Скорее наоборот. Как вы знаете, он купил загородный дом по соседству с нами и был нам очень благодарен за то, что мы ввели его в местное общество и вообще пытались помочь как могли. Мы, конечно, охотно это делали – и ради него самого, и ради Айрис Марль. Она очаровательная девушка.
– Покойная миссис Бартон была вашей близкой приятельницей, леди Александра?
– Нет, мы с ней не были особенно близки. – Она чуть улыбнулась. – Миссис Бартон была скорее приятельницей Стивена. Она вдруг увлеклась политикой, и он – как бы это сказать – занялся ее политическим образованием. Ему это доставляло удовольствие – ведь Розмэри Бартон была прелестная и обаятельная женщина.
«Зато ты, голубушка, умная и хитрая, – с одобрением отметил про себя инспектор Кемп. – Интересно, много ли ты знаешь об этой парочке. Не удивлюсь, если все».
Вслух он спросил:
– Лично с вами мистер Бартон никогда не делился своими сомнениями относительно самоубийства жены?
– Нет, никогда. Поэтому ваши слова просто застали меня врасплох.
– А мисс Марль? Она никогда не заговаривала с вами о смерти сестры?
– Нет.
– Как вы думаете, что заставило Джорджа Бартона купить загородный дом? Может быть, ваш супруг надоумил его это сделать?
– Нет. Это было для нас полной неожиданностью.
– И его отношение к вам всегда оставалось дружеским?
– Да. Он всегда к нам очень хорошо относился.
– Так. Теперь скажите, леди Александра, что вам известно о мистере Энтони Брауне?
– Попросту говоря, ничего. Наше знакомство исчерпывается несколькими встречами в обществе.
– А что вы о нем знаете, мистер Фарадей?
– Пожалуй, еще меньше, чем моя жена. Она, по крайней мере, с ним танцевала. Он как будто приятный человек. Кажется, американец?
– Скажите, не создалось ли у вас в то время впечатления, что он был близок с миссис Бартон?
– Мне об этом абсолютно ничего не известно, инспектор.
– Я спрашиваю о вашем личном впечатлении, мистер Фарадей.
Стивен нахмурился:
– Они были в дружеских отношениях – это все, что я могу сказать.
– А что скажете вы, леди Александра?
– Вы хотите знать опять-таки мое личное впечатление, инспектор?
– Ваше личное впечатление.
– Ну что ж, если так, у меня действительно создалось впечатление, что они хорошо знают друг друга и находятся в близких отношениях. Я сужу просто по тому, как они смотрели друг на друга, – никаких конкретных доказательств у меня нет.
– У женщин обычно бывает безошибочное чутье на такие вещи, – произнес Кемп. Несколько идиотская улыбка, сопровождавшая эти слова, доставила бы удовольствие полковнику Рейсу, если бы он при сем присутствовал. – Ну а что вы скажете о мисс Лессинг, леди Александра?
– О мисс Лессинг? Секретарше Джорджа Бартона? Я впервые увидела ее в день смерти миссис Бартон. Второй раз я ее видела, когда она приезжала в Литл-Прайерс, и третий раз – вчера вечером.
– Если позволите, я задам вам еще один неофициальный вопрос: не сложилось ли у вас впечатления, что она была влюблена в мистера Бартона?
– Право, затрудняюсь сказать.
– Тогда вернемся ко вчерашним событиям.
Он подробно расспросил Стивена и его жену обо всех этапах рокового вечера. Ничего нового он услышать не надеялся, и действительно, их рассказ только подтвердил то, что уже было известно. В основных пунктах все показания сходились: Бартон провозгласил тост за здоровье Айрис, выпил и тут же пригласил ее танцевать. Все вышли из-за стола одновременно; первыми вернулись Джордж и Айрис. Что касается пустого стула, то ни Сандра, ни Стивен о нем не задумывались, поскольку Джордж Бартон заявил во всеуслышание, что стул поставлен для его друга, полковника Рейса, который запаздывает (о том, что это сообщение было заведомой ложью, знал пока только инспектор Кемп). Стивен подтвердил слова Сандры о том, что после окончания эстрадной программы, когда зажегся свет, Джордж некоторое время сидел молча, с каким-то странным отсутствующим выражением лица, глядя на этот стул, потом вышел из оцепенения и предложил свой тост за здоровье Айрис.
Единственное, что оказалось для Кемпа новым, был разговор Сандры с Джорджем в Ферхейвене, когда Джордж пытался внушить ей, что все это делается ради Айрис и что Фарадеи должны непременно прийти в «Люксембург», чтобы помочь девушке.
Инспектор отметил про себя, что Бартон придумал вполне правдоподобный предлог, чтобы устроить эту вечеринку, хотя в виду имелось нечто совершенно иное. Решив, что на сегодня хватит, он закрыл свою записную книжку, куда во время беседы заносил кое-какие одному ему понятные значки, и поднялся.
– Разрешите поблагодарить вас за помощь, милорд, а также вас, мистер Фарадей, и вас, леди Александра.
– Понадобится ли присутствие моей дочери на следствии? – спросил лорд Киддерминстер.
– В данном случае следствие будет носить чисто формальный характер. Обычная процедура опознания, затем огласят медицинское заключение, объявят, что окончательное заключение будет вынесено через неделю. Надеюсь, что за это время нам удастся сдвинуться с мертвой точки.
Он повернулся к Стивену:
– Да, кстати, мистер Фарадей, я хотел бы, чтобы вы помогли мне уточнить некоторые детали. Леди Александру по этому поводу беспокоить не стоит, так что, может быть, вы просто позвоните мне в Скотленд-Ярд, и мы договоримся, какое время вас устраивает. Я знаю – вы человек занятой.
Это было сказано любезным, даже слегка небрежным тоном, но для всех троих присутствующих в каждом слове прозвучала какая-то скрытая угроза.
Стивен, изо всех сил стараясь сохранить приветливый тон, ответил:
– Разумеется, инспектор, с удовольствием. – Затем взглянул на часы и пробормотал: – Извините, мне пора в парламент.
После поспешного ухода Стивена, а затем и инспектора лорд Киддерминстер испытующе взглянул на дочь и без обиняков спросил:
– У Стивена что, была связь с этой женщиной?
Прошла какая-то доля секунды, прежде чем Сандра ответила:
– Разумеется, нет. Я бы знала, если бы что-нибудь было. И вообще, он не такой.
– Послушай, дорогая моя, сейчас не время прижимать уши и рыть землю копытом. Рано или поздно все это откроется, и нам нужно четко представить себе наше положение.
– Я же говорила, что Розмэри Бартон была близка с этим Энтони Брауном. Их везде видели вместе.
– Ну что ж, – с расстановкой произнес лорд Киддерминстер, – тебе лучше знать.
Словам дочери он не поверил. Его лицо, когда он шел к дверям, было усталым и озабоченным. Он поднялся наверх и постучал в комнату жены, которая не была допущена к беседе с инспектором в библиотеке: лорд Киддерминстер понимал, что ее властная манера держаться может восстановить против них полицию, а на данном этапе это шло вразрез с семейными интересами.
– Ну? – спросила леди Киддерминстер. – Как все это прошло?
– Внешне – как нельзя лучше, – ответил лорд Киддерминстер. – Этот Кемп вполне приличный малый – вежливый, предупредительный. Провел все с большим тактом – такта было даже больше, чем нужно, с моей точки зрения.