Русская Арктика 2050 (сборник) Дивов Олег

– Ишь ты ветеринар… – процедил комбат, снова листая адреса в телефоне.

– Да нету у меня ветеринара, а то бы…

– А что у тебя есть?

Летчик задумался. Сдвинул фуражку на лоб и почесал в затылке.

Тут подкатил УАЗ, остановился с громким скрипом, из него выпрыгнул еще один полковник, этот – с медицинскими эмблемами в петлицах.

– Доктор! – воскликнул комбат.

– Ну, доктор, – хмуро сказал тот, пожимая руки сначала летчику, потом комбату. – Тридцать лет уже доктор. Только я человеческий доктор, понимаете? О болезнях зверей мне неизвестно ни-че-го! И уж в слонах я точно не разбираюсь!

– Это не слон, это мамонт! – напомнил комбат с достоинством.

Доктор в ответ уставился на него так, что комбат все достоинство мигом растерял и опустил глаза.

– Но ведь это живое существо… – буркнул он, глядя под ноги.

– Таракан тоже живое существо! Разницу не чувствуете?

– Ну вы же врач…

– Вы мне еще клятву Гиппократа припомните! Я не обязан лечить животных! Я не вижу здесь пациента! Я вообще тут нахожусь чисто случайно – просто мимо ехал!

– Ну вот просто мимо ехали и увидели больного…

– Это не мой больной! Ищите ему ветеринара! Должен быть на этом долбаном краю земли ветеринар! Сколько у нас работает собачьих упряжек – и ни одного ветеринара! У оленеводов узнайте! Позвоните в Анадырь наконец! Да чего я чушь-то несу…

– Вот именно. Вы просто не хотите осматривать больного и тянете время, – ввернул летчик, глядя в сторону.

– Знаете, товарищ полковник, я бы вас попросил… Вот не надо этого, ага?.. Слушайте, товарищи, хватит дурью маяться. Вы ударились в панику, и я вместе с вами. А следует всего-навсего позвонить в питомник! Уж они-то знают, где на Чукотке взять для мамонта врача. Или своего пришлют.

– Есть некоторые сложности, – сказал комбат. – Как вы верно заметили, мы на краю земли. Тут, для начала, до Америки гораздо ближе, чем до питомника…

– Нам для начала хотя бы устную консультацию получить! А дальше – у вас полный аэродром техники! И только не говорите, что командиру полка трудно сгонять самолет за пару тысяч километров ради любимой зверушки!

Летчик – командир полка – неопределенно шевельнул плечом.

– Повторяю, доктор, есть некоторые сложности, – сказал комбат.

– Знаю я ваши сложности! Знаю я, почему вы больного зверя так секретите! Из-за корпоративных интересов! Из-за какого-то идиотизма у вас несчастное животное осталось без присмотра! А что мы, собственно, имеем с этой драной «Арктикнефти» – кроме перелома двух ног у пьяного якута?!

Комбат надулся.

– А то вы не в курсе. Снабжение, – сказал летчик вместо него. – Вот все эти вкусняшки, которые так нравятся женам и детям. Да и нам тоже.

– Ага, вкусняшки, которыми ваши подчиненные нагло спекулируют, толкая их местным втридорога!

– А ваши – нет? Да ладно, доктор. Вернемся к нашим мамонтам, хорошо? – попросил летчик миролюбиво. – Вы хотя бы осмотрите больного. Ну пожалуйста.

– Осмотреть можно. А дальше?..

– Ну вы осмотрите… – протянул комбат умоляюще.

– Осмотреть можно, – повторил доктор. – Черт знает что такое… – буркнул он, подходя к Катьке. Заглянул в глаз. Осторожно потрогал хобот. Еще осторожнее сунул руку в пасть.

– Язык сухой, это мне не нравится. Глаза мутные, нос теплый… – Доктор заметил яблоко, подобрал его, сунул мамонту, тот не взял. – Отсутствие аппетита. Кстати, а чем кормите?

– Он у нас в общем и целом на самообеспечении, – сказал комбат. – Ну, овощи даем и хлебушка обязательно… А так – одна из задач эксперимента с мамонтом заключается в том, что зверь энергетически независим. То есть живет круглогодично на подножном корму.

– Так он сожрал у вас бяку какую-нибудь из-под ног – и отравился!

– Нет-нет, – комбат замахал руками, – Катька очень разборчивый, что попало в рот не тянет!

– Вам виднее, – сухо произнес доктор. – А теперь разрешите откланяться, меня ждут… другие пациенты.

– А если клизму ему?.. – спросил комбат беспомощно.

– Ага, с нами за компанию, – сказал доктор. – Чтоб ему тоже после проверки служба медом не казалась!

Комбат и летчик синхронно поежились. Внезапная проверка вылилась и для аэродромной службы, и для полка перехватчиков в такую нервотрепку, когда невольно думаешь: уж лучше бы война. Клизмы как таковой полковникам не поставили, обошлось, но затрахались все. Вон даже мамонт заболел, который вообще ничего не делал, его от проверки спрятали, угнав от греха подальше за ближайшую сопку.

Санников, между прочим, остался этим крайне недоволен: даже самая внезапная проверка не бывает совсем внезапной, и бульдозерист, по его словам, полдня ухлопал на то, чтобы привести мамонта в самый что ни на есть парадный вид. Но Санникову приказали сгинуть, он таки сгинул – и клизмы тоже счастливо избежал.

А вот главврачу, похоже, вдули скипидару.

Доктор уехал. Комбат подошел к Катьке и устало облокотился на него. Мамонт еле заметно поводил боками.

– Так, – сказал комбату летчик. – По-моему, дружище, ты устал. Давай-ка я на пару минут возьму управление на себя. Ты пока отдышись.

– Отдал. – Комбат полез за сигаретами.

– Взял. Теперь подойдем к вопросу системно. Доктор сказал полезную вещь: сколько у нас собачьих упряжек? Где сейчас каюры? Пошли за ними.

– Что они понимают в мамонтах?

– Тебе сейчас пригодится любой, кто понимает хотя бы в хомячках! Надо перетряхнуть весь гарнизон, но найти знающего человека… Интересно, а у меня кто-то есть?.. Стоп! Ты же сам спрашивал: что у меня есть? А у меня для тебя – есть, между прочим!

– Специалист по хомячкам? – буркнул комбат.

– Начальник разведки! – ответил летчик.

Начальник разведки N-ского авиационного полка майор Андрианов, мужчина невеликого роста, зато живого ума и редкой дотошности, любил решать нестандартные вопросы, и когда ему поставили задачу, даже ухом не повел.

– Сделаем, – только и сказал он. – Врачей привлекали?

– Врачей – исключить, – сказал комполка. – Нервные они у нас, видишь ли. Бери посыльных, вездеход мой и дежурный вертолет тоже в твоем распоряжении, только ты его… не очень, ладно?

– Понял. Разрешите приступать?

У себя в кабинете Андрианов стремительно набросал на листе бумаги какой-то график, понавтыкал в него острым карандашом непонятных загогулин, посмотрел так и этак – и отправил в корзину. Начертил еще один, задумался и позвонил командиру:

– Флот задействовать – разрешаете?

– Да задействуй кого угодно, хоть кавалерию. Если Катька помрет – как мы детям в глаза смотреть будем?.. Особый отдел только не дергай.

– Все равно узнают.

– Узнают, но потом. Думаешь, обидятся?

– Непременно обидятся, скажут – что ж мы вам, не русские, мамонтов не любим, совсем вы нас за людей не держите…

– Решай по обстановке, – сухо сказал комполка.

Он не был уверен, что особый отдел любит мамонтов.

Зато мамонтов любили в строевом отделе и уже вовсю поднимали личные дела, выясняя, не имел ли кто в гарнизоне случайно зоотехнического или хотя бы биологического образования. Посыльные тем временем искали каюров, а Андрианов звонил на флот.

Флот – это было, конечно, сильно сказано. Военные корабли появлялись тут строго по сезону, когда море оттаивало и начинал двигаться Севморпуть, и занимались в основном «демонстрацией флага», дабы американцам неповадно было совать нос на нашу сторону Чукотского шельфа. Но как раз сейчас какой-никакой флот нарисовался на рейде, и Андрианова там знали.

Ко второй половине дня, когда стараниями Андрианова вспотели и запыхались все приданные ему силы, включая дежурный вертолет, в кабинете начальника разведки собралась колоритная и разношерстная компания. Здесь были трое КЛСов, то есть «каюров легких транспортных систем» в разной степени похмелья. Их в разной степени мутило. Жена одного из пилотов – владелица немецкой овчарки. Она нервно комкала в руках носовой платочек. Зато спокоен, как настоящий индеец, был маленький щуплый чукча в форме старшего матроса ВМФ – моторист с развозного катера. Его плоское лицо с глазами-щелочками ничего не выражало, но казалось не столько каменным, сколько умиротворенным, будто этот молодой моряк познал у себя на катере некую высшую истину и ему теперь все на свете хорошо.

Каюры ныли и отнекивались наперебой, пытаясь объяснить майору, что собачки – это, конечно, собачки, но мамонт – совсем другое дело. Попутно они, как настоящие мужчины, выгораживали даму. Наконец чукче эта комедия надоела, он подался вперед и сказал:

– Товарищ майор.

Лицо его оставалось все таким же умиротворенным.

– Разрешите, я посмотрю.

Андрианов заглянул в свой график: чукчу флотские прислали, не сообщая подробностей, с одним-единственным комментарием: «Умка хороший, не обижай его».

– Умка, значит? – спросил Андрианов.

– Старший матрос Умкы, – поправил чукча. – Я посмотрю, что можно сделать. У меня диплом КТС.

Каюры дружно вскочили и принялись жать чукче руку, да с таким жаром, будто тот уже вылечил мамонта и заодно их исцелил от похмелья. И хозяйка немецкой овчарки прямо расцвела.

Андрианов от неожиданности захлопал глазами. Каюр тяжелых транспортных систем, ничего себе. Мы готовы пол-Чукотки на уши поставить, чтобы его найти, а он у нас под боком в мелкой бухте плещется.

– А чего ж ты, друг ситный, в мореманы подался? – удивился начальник разведки.

– Люблю море, – сказал чукча.

– Ну-ну, – хмыкнул Андрианов. – Ладно, пойдем. Мамонта нашего зовут, извини за выражение, Катерпиллер, но откликается он на Катьку.

– Я знаю, – сказал чукча.

Посмотреть, как матрос будет лечить мамонта, просились сразу оба полковника, но Андианов им отсоветовал. Он и сам-то деликатно спросил у чукчи разрешения присутствовать.

– Да, конечно, – сказал тот. – Ведь это ваш зверь.

Сказал как-то отстраненно и вроде бы с некоторой грустью.

Майор хотел было уточнить, что он лично к больному никаким боком не относится, но вспомнил Катьку и промолчал. До появления Катьки на аэродроме Андрианов мамонтов вблизи не видел и даже не интересовался. А как познакомился, с тех пор жалел, что они не бывают ростом с собаку, а то завел бы себе такого, уж больно добрый зверь. Было в этом волосатом слоне нечто, трогающее загадочную русскую душу хоботом за самые потроха.

Пока они ехали в конец полосы, Андрианов за матросом подглядывал, но бесполезно: тот не волновался совершеннно и вообще не выражал никаких эмоций. «Настоящий индеец, и ведь не прикидывается», – подумал майор. Чукча был, строго говоря, совсем еще мальчишка, едва за двадцать, но чувствовалась в нем спокойная уверенность, какую не в каждом взрослом найдешь.

Увидав Катьку, настоящий индеец весь напрягся и, едва остановилась машина, выскочил из нее очень резво. «Ага, и тебя проняло-таки», – подумал Андрианов.

Матрос присел у головы недужного Катьки, погладил его, что-то пошептал, оттянув к себе огромное ухо, потом двинулся вдоль мохнатого тела, прощупывая его и простукивая аж до самого хвоста. Вернулся к голове и зачем-то уставился на белоснежные короткие бивни. Поковырял бивень ногтем, покачал головой.

– Ну и каков диагноз? – спросил Андрианов.

– Я сейчас уйду и вернусь, – сказал матрос. – Ждите пожалуйста.

И зашагал от аэродрома в сторону ближайшей сопки, которую уже накрывало вечерними сумерками.

Вернулся он почти через час – Андрианов весь извелся за это время, не зная, что и думать, – с целой охапкой разных трав и каких-то веточек.

– Надо ведро воды согреть почти до кипения, – сказал матрос. – Распорядитесь пожалуйста.

Пока грели воду, матрос, достав из кармана нож, легко и ловко измельчил свою добычу в мелкое крошево на куске фанеры. Несколько пучков травы и веток он сжег, добавил пепел к нарезанному и все это запарил горячей водой. Пока настой остывал, матрос стучал кулаком по спине и брюху Катьки, снова брал его ухо и что-то настойчиво туда нашептывал.

Минут через сорок он заставил Катьку приподняться на коленки передних ног и выпить «лекарство». Мамонт без видимого удовольствия, но покорно закинул хоботом в рот полведра варева. Задумался, словно прислушиваясь к своим ощущениям, и начал пить активнее. А потом впервые осмысленным взором обвел стоящих рядом людей, как бы говоря: «А вы что здесь делаете?» Матрос собрал в ведре остатки запаренной гущи на ладонь и дал мамонту все слизать. Катька снова обессиленно прилег, и матрос еще раз провел с ним загадочную беседу. Спустя минут двадцать он, ловко взобравшись по упряжи, похлопал своего пациента по холке, заставил подняться на ноги и сказал обалдевшему Андрианову:

– Мы съездим тут недалеко.

И Катька довольно-таки бодро удалился в темноту.

Андрианов забыл, что пропустил ужин, – он просто стоял и ждал. На обеспокоенные звонки отвечал уклончиво.

Еще через час матрос привидением вынырнул из темноты и доложил:

– Я его там зафиксировал, все будет хорошо.

– Как… зафиксировал?

Начальник разведки плохо себе представлял, как можно зафиксировать такую могучую тушу.

– Привязал, если по-простому.

Это Андрианову показалось еще чудесатее, если по-простому, но майор счел за лучшее обойтись без комментариев. А то бог их знает, этих КТСов, что они понимают под словом «привязал».

Матрос глядел на майора своими щелочками, глядел и вдруг улыбнулся. Улыбка оказалась по-детски открытой и доброй.

– За веревочку. К карликовой березе. Привязал, – объяснил он майору, как маленькому.

– Да и черт с тобой. Жрать хочешь? – сказал Андрианов. – Поехали столовую тряханем. Должны были оставить. Койку тебе нашли, ни о чем не беспокойся. Если надо будет ночью Катьку проведать, ты скажи, я организую.

– Нет, это лишнее. Он теперь сам. Утром посмотрю – и все. Только мне бы с вашим каюром поговорить.

– Нет у нас каюра уже месяц. Да и тот был, честно говоря… Не внушал доверия. А сейчас бульдозерист на Катьке работает.

– Понятно, – сказал чукча.

Когда они уселись в машину, Андрианов спросил:

– Между прочим, нет желания перевестись в авиацию? Воздушный океан – это, знаешь, такая стихия…

– Мамонты не летают, – сказал чукча.

– Экий ты понятливый, – сказал Андрианов. – А еще заговоры всякие знаешь. Шаман, однако, а?!

Чукча покосился на майора как-то странно и ничего не сказал.

После утреннего развода в конец взлетки примчались все три полковника – доктор тоже не удержался. Катька мирно пощипывал травку вдоль полосы, моргал блестящим глазом, весело сдувал челку, махал хвостом – ну живчик, да и только.

Матрос стоял к мамонту спиной, заложив руки за спину. Рядом околачивался Андрианов с видом крайне разочарованным. Он весь прошлый вечер и часть нынешнего утра пытался как-то склонить этого настоящего индейца к сотрудничеству, но тот оказался крепким орешком: люблю море, и все тут. Отдельно майора злило то, что парня он все-таки раскусил – ну куда такому мальчишке против старого и опытного – и теперь готов был оторвать его у флота с руками. Чукча оказался, как и следовало ожидать, непрост. Два специальных образования не гарантируют прибавки ума, а этот парень был именно умен, да вдобавок начитан, с широким кругозором и словарным запасом интеллигенту впору. Зачем он гробил себя в мотористах на крошечной посудине, Андрианов догадывался – мальчишка ждал вакансии на серьезном корабле, а там уж рассчитывал проявить себя, пойти в рост по службе, получить за казенный счет «вышку» – и по морям, по волнам, как говорится. На это придется ухлопать полжизни с непредсказуемым результатом, но парень готов рискнуть. Тесно ему казалось на Чукотке, что ли? А то мамонты с детства осточертели? Этого Андрианов так и не выяснил. Его так и подмывало тряхануть нашего особиста, чтобы тот тряханул флотского особиста – откуда он такой взялся, «Умка хороший».

Комбат пожал матросу руку, глянул поверх его головы на Катьку и рявкнул:

– А где этот наш… тракторист-затейник?! А ну Санникова ко мне! Живым или мертвым! Разрешаю мертвым!

Бульдозерист появился мгновенно и бегом – пока не убили, в самом деле. Отчеканил три строевых шага и представился.

– Живой, значит… А я бы на вашем месте со стыда подох два раза! Доложите мне, рядовой, как готовили вверенную вам материальную часть к проверке, – процедил комбат.

– Я ее вымыл, – сказал Санников. – Просушил. Расчесал.

– Бантик на хвост повязал!

– Никак нет…

– А надо было, – ввернул командир полка. – В следующий раз – непременно.

– Дальше, Санников! Дальше!

– Ну… Бивни подновил. И все.

– Подновил? Конкретнее.

– Я их покрасил! – отрапортовал Санников и на всякий случай зажмурился.

– Нитрокраской, – закончил за него комбат. – Тридцать лет, здоровый лоб…

– Двадцать семь! – пискнул Санников, непроизвольно становясь меньше ростом.

– Здоровый лоб, на тебе пахать можно вместо мамонта, технически грамотный мужчина! А мозгов – как у пятилетнего!

– Мне прямо стыдно, – сказал доктор. – Я, знаете, тоже хорош. Как не заметил…

– А он тщательно покрасил! Качественно! Толстым слоем! Вы, доктор, не смотрите, что он дурак-дураком, Санникова трудно заставить взяться за дело, но уж если он взялся, делает хорошо!

Санников стоял навытяжку и от стыда едва не плакал.

– А еще якут называется! – упрекнул его комбат непонятно чем и непонятно зачем.

Санников шмыгнул носом. Таким дебилом он себя в жизни не чувствовал. По его глупости мамонт нанюхался до одурения нитрокраски и заболел. Собственно, эта версия еще вчера пришла бульдозеристу на ум, и он даже подумал, не снять ли краску с бивней растворителем, но вовремя сообразил: если Катька нюхнет вдобавок уайтспирита, ему, наверное, вообще конец.

– Товарищ полковник, разрешите обратиться, – подал голос матрос. – Он все понял. Он не хотел сделать Катьке плохо. Он больше не будет.

– Естественно, не будет, я его к животному на пушечный выстрел не подпущу! Товарищ Умкы, будь человеком, три старших офицера тебя просят – переводись к нам в авиацию. Мы с твоим начальством решим это мигом. Деньгами не обидим, снабжение у нас – закачаешься. Но это мелочи по сравнению с главным. Катька тут ради эксперимента, и если опыт удастся, мамонтов начнут внедрять на всех арктических аэродромах, а ты-то будешь – первый аэродромный КТС, второго такого нет. Догадываешься, какие это открывает перспективы?

– Санников хороший человек и Катьку любит, – сказал матрос. – Не надо менять ничего.

Комбат и командир полка дружно поглядели на Андрианова, тот только плечами пожал.

– Молодой человек, а вам животное не жалко совсем? – спросил вдруг доктор.

– С ним теперь все будет хорошо, – сказал матрос.

– Правильно у вас на флоте говорят: матроса куда ни поцелуй, всюду жопа! – бросил в сердцах комбат.

Чукча рассмеялся – молодо, звонко. И вдруг у него за спиной весело затрубил Катька.

Назавтра Катька исчез с аэродрома. Как доложили караульные – «на рассвете ушел в бухту». Комбат, вместо того чтобы озвереть от такого самоуправства, только саркастически рассмеялся. А потом загадочно улыбнулся. И спросил командира полка, сильно ли занят начальник разведки. Потому что Андрианов точно знает, где искать скотину и что потом делать.

Еще комбат отдал распоряжение: в дальнейшем убытию мамонта в направлении портовой зоны – не препятствовать.

– Да у нас препятствовать и в мыслях не было, – честно сказал начальник караула. – Попрепятствуешь ему. Попрепятствовал один такой, у него еще самолет перевернулся…

За что схлопотал выволочку и совет внимательно перечитать устав гарнизонной и караульной службы.

Андрианов новой задаче не слишком обрадовался, но тоже саркастически ухмыльнулся, подхватил обескураженного Санникова, уверенного, что теперь комбат точно сживет его со свету, – и поехал. До порта было пять километров, и Андрианов действительно знал, где найдет мамонта.

Катька стоял на катерном причале и вовсю дудел, призывая своего спасителя. Рядом толпились зеваки, снимая красавца на телефоны, планшеты, камеры и чуть ли не утюги. Дай им волю, они бы, наверное, автографы у него просили. Детишки, какие посмелее, совали мамонту булки, которые тот с удовольствием поедал в промежутках между трубными воплями.

Санников подул в свисток, Катька не отреагировал. Санников подул еще несколько раз, мамонт обернулся, мягким движением выдернул свисток у него из руки и зашвырнул далеко в воду. Толпа разразилась аплодисментами.

Андрианов достал телефон и принялся вызванивать флот.

Вскоре со стороны рейда, где маячили хищные серые тени, показался катер и заплясал на волнах. Мамонт затрубил в другой тональности – радостно, приветственно.

Моториста катера старшего матроса Умкы публика встретила, словно героя, возвратившегося из дальнего похода с победой.

Выглядел герой-победитель не очень: был бледен и утирался рукавом.

– Что, дружок, хреново? – участливо поинтересовался Андрианов.

Матрос не удостоил его ответом.

Катька удовлетворенно мычал, обнимал матроса хоботом и пытался его облизывать, всем своим видом показывая высшую степень благорасположения и удовольствия.

– Поехали к нам, – сказал Андрианов. – Я договорился. Поживешь еще денек, а там поглядим.

Умкы тяжело вздохнул, а потом уткнулся лицом Катьке в щеку и застыл. Постоял так с минуту, открыл глаза и показал Санникову: залезай.

– Как тебя зовут-то? – спросил он бульдозериста, пока тот карабкался наверх.

– Вася!

– Проклятье, – сказал Умкы.

– Василий Иванович, – уточнил Санников.

– Тысяча чертей, – сказал Умкы очень грустно и полез следом.

Андрианов хихикнул. Как ему самому показалось – гнусно хихикнул. Целых два Василия Ивановича, впору мамонта перекрестить в Петьку.

– Можешь звать меня Умкой, – сказал Умкы хмуро. – Как ты отдаешь команды на движение?

– Вот на эти точки каблуками, – Санников несмело протянул руку и показал.

– Верно. У вашего сломанного каюра научился?

– Да ты понимаешь, мы с ним по большей части квасили… Короче, управление – это я все сам. У меня руководство есть. Эксплуатация мамонта, написал Петр Омрын. Хорошая книга.

– Знаю, – процедил Умкы. – Давай задний ход и разворот. Эй, граждане! Бойся! От борта!

– Ну, молодые люди, – сказал Андрианов, – желаю вам счастливого полета. И поддайте газу, а то на аэродроме без вашего зверя – как без рук.

– Это он пошутил? – спросил Умкы недоверчиво.

– Да ты что! Наш Катерпиллер пашет как реальный катерпиллер, без выходных. Единственное, чего не пробовали, – самолеты таскать. Опасаемся пока, он же молодой совсем. А вертолеты легко двигает. Никто и не думал, что мамонт на аэродроме – такая удобная штука. А он реально для всего годится. Будь моя воля, я бы ему разрешил боекомплект на внешнюю подвеску грузить. Он бы справился, я уверен. Но кто ж позволит… Да ему вообще нифига не разрешается, потому что он, видите ли, – мамонт! Это какая-то, блин, тупая дискриминация! Катька поумнее иного человека. Хоть на меня погляди… Вот же я дурак-то был!

– Ладно, – сказал Умкы. – Поехали. – Подумал и добавил: – Завтра с утра попробуешь управлять бесконтактно, а следующий этап – без голоса. Я потом тебе покажу.

– Ты прости меня, если можешь, – сказал Санников. – Ну дурак я был, что уж теперь…

– Ты не хотел ничего плохого, не за что извиняться. Ты просто не догадался, что делаешь ошибку. Бывает.

– Ну… Да. А ты чего бледный такой?

– Меня на этой посудине дико укачивает, – сказал Умкы.

Катька осторожно сдавал задним ходом, внизу смеялись дети, впереди плескалось море. Умкы закрыл глаза.

Мамонт уходил с аэродрома еще дважды и трубил с причала до тех пор, пока к нему не приплывал Умкы, чем взбеленил до последней крайности портовое начальство, которое требовало от летчиков «прекратить этот дурацкий цирк любой ценой». Флотские тоже, мягко говоря, устали от всего этого и прозрачно намекнули, что готовы продать моториста за канистру спирта, хотя Умка и очень славный парень, всеобщий любимец, – но просто задолбало.

Комбат все ухмылялся да посмеивался. Командир полка спросил, чего он такой загадочный, и тогда комбат показал ему сайт питомника, откуда прибыл Катька. Летчик посмотрел, ничего особенного не заметил, а потом усмехнулся сам.

Директора питомника «Звезда Чукотки» звали Иван Умкы.

– Твой Андрианов уже все уточнил и подтвердил, – сказал комбат. – Я теперь спокойно жду, когда парень устанет терпеть эту психическую атаку. Он самый талантливый молодой КТС за всю историю своего училища, у него вообще к зверям особый подход. Он с мамонтами в обнимку вырос. Но ему, как я понял, не по душе, что судьба от рождения определена, словно у племенного зверя. Вот он и драпанул – и из дома, и из профессии. И он действительно любит море, а еще любит моторы, отличный двигателист. Нам повезло, что сейчас нет вакансий на серьезных кораблях. Он травит за борт каждый день, на катере это называют «Умка ищет друга». Упорный парнишка. Знаешь, его там все любят.

– Прямо, как здесь Катьку, – сказал комполка.

– Мальчик пытается сломать об колено судьбу. А я ему мешаю.

– Хм… Ты когда решил, что пойдешь в авиацию?

– С детства. И я успел-таки хорошо полетать до того, как здоровье меня приземлило. А ты – когда?..

– А у меня – династия, – сказал комполка. – Моя судьба была решена, как у того самого племенного мамонта. Вздумай я пойти другим путем, меня бы просто не поняли.

– А ты – хотел… Ну, другим путем?

– Да что ж я, совсем дурной? – искренне поразился летчик.

…На третий раз Катька ушел не как обычно, утром, а среди бела дня – задумался вдруг, потом осторожно снял Санникова с рабочего места, усадил на крыло самолета да галопом рванул в порт. Там он не стал долго трубить, а прыгнул с причала в воду – и поплыл к рейду. В порту сыграли команду «человек за бортом». С аэродрома подняли дежурный вертолет, даже не подумав, что «ми-восьмой» физически не способен выдернуть из воды пять тонн в намокшей шкуре.

Умкы собрал вещи с утра, он чувствовал: что-то случится. Теперь он сидел на своем мешке, глядел назад, туда, где остались корабли, и его совсем не тошнило, хотя катер мотало изрядно. В рубке азартно кричали: давай-давай, самый полный, все нормально, успеем! – Умкы даже не прислушивался. Он знал, что успеют. Лишь бы летчики раньше сгоряча не утопили вертолет. Умкы был очень благодарен всем этим людям, которые так переживали за судьбу мамонта. У него только никак не помещалось в голове, отчего судьба человека значит меньше. Всегда значила меньше.

И вдруг он понял, что ошибается в самом главном. Вот на его глазах десятки, если не сотни тысяч судеб втянуты в экстренное освоение арктического шельфа и нелепое противостояние с Америкой, в «гонку нефтяных вооружений». Люди всегда могут договориться, государства – никогда. И государства будут убалтывать людей, или провоцировать людей, или просто их покупать ради того, чтобы люди вписывали свои судьбы в чужие сценарии… Но судьбы при этом остаются в руках людей. Люди-то делают то, что им по сердцу. А что делаю я?

– Умка, мы его видим! Давай вперед, скажи ему…

И вот сейчас люди, не щадя себя и дорогой техники, рвутся на помощь существу, которое просто меня любит и хочет быть со мной, думал Умкы, пробираясь на бак. А разве я не люблю его? И я тоже помчался его спасать. Не любил бы – да и черт с ним. Но я себя не заставляю сейчас, я иду навстречу Катьке от всей души. И ребята – тоже. Значит, мы делаем правильно.

Мне осталось сделать один шаг: понять, что Катька– это та самая судьба, от которой я убегал столько лет…

Катер сбавил ход, до Катьки оставалось всего ничего, меньше кабельтова. Умкы выпрямился на баке, держась одной рукой за леер, а другой отсемафорил «внимание». Мамонт в ответ помахал хоботом. Умкы дал ему команду на разворот, Катька вроде бы послушался.

– Дальше как? – крикнули из рубки.

– Уравняем скорости и пойдем рядом.

– Добро. А он не простудится?

Умкы помотал головой и улыбнулся. Вот они какие, люди, наши люди, если им позволить быть самими собой. А почему я не хочу быть собой? Просто меня с детства убеждали, что я должен, должен, должен… И тогда я захотел стать другим. Я сбежал. Выпрыгнул из шкуры и дал деру. Выдумал себе мечту о море. Я действительно люблю море. Оно говорит со мной. Не так, как говорят звери, но что-то ласково шепчет. Черт побери, что мне мешает приезжать к морю на Катьке и слушать этот шепот вместе с ним?..

Катер уже шел самым малым.

Умкы повернулся к рубке. Заслезились глаза. Он хотел сказать: прощайте, братцы, простите меня за то, что я притворялся, мое место не с вами, вы были хорошими друзьями, но теперь мне пора…

И тут над ним прошел вертолет.