Тайна Вселенской Реликвии. Книга вторая Маталасов Владимир
– Так, кажется вся стая уже в сборе, – удовлетворённо заметил про себя вновь прибывший. Он ещё раз цепким, проницательным взглядом попробовал оценить систему охраны. Ров, виадук, за ним – тройное ограждение, снующие вдоль него охранники, некоторые – с собаками; люди с автоматическими пистолетами, цепочкой рассеявшиеся вокруг здания виллы… Да-а, задал ему Рунгштольф задачку, ничего не скажешь!
Встречал Линка сам Бальдомеро Наваррэс. Приветливо улыбающийся, он стоял на сходах ступенек парадной лестницы.
– С благополучным прибытием, господин Линк! – он протянул руку. – А мы вас здесь уже заждались.
– Я бы попросил вас об одном одолжении, господин Наваррэс – после взаимных приветствий и рукопожатия, обратился к тому Бен.
– Слушаю вас внимательно.
– Дело в том, что я с минуты на минуту ожидаю телефонного звонка моего шефа. Не потрудились бы вы дать распоряжение кому-либо из ваших людей подежурить возле моей машины?
Просьба была незамедлительно удовлетворена и хозяин с гостем направились в апартаменты резиденции. Миновав гостиный зал и боковой коридор, в которых лениво слонялись вооружённые люди из числа охраны, они прошли в просторное, светлое помещение рабочего кабинета. За огромным, круглым столом, покрытым толстой скатертью из тёмно-зелёного бархата, сидели около двадцати человек – руководителей наркокартелей. Появление вошедших было встречено общим вставанием.
– Прошу садиться, – повелительным жестом руки Наваррэс водворил всех присутствовавших на свои прежние места.
Обогнув стол, хозяин уселся спиной к окну, пригласив гостя сесть рядом с собой по правую руку.
– Итак, господа, разрешите представить вам моего гостя, – Наваррэс коснулся плеча вновь прибывшего. Тот привстал из-за стола, а хозяин продолжал: – Бенджамин Линк! Уполномоченный нашего общего друга, господина Вильгельма фон Рунгштольфа. Он прибыл на день раньше своего шефа, чтобы предварительно обговорить и уточнить некоторые аспекты нашей совместной деятельности. А теперь, господин Линк, – обратился он к гостю, – прежде, чем приступить к рассмотрению повестки дня, мне очень хотелось бы представить вам каждого из присутствующих в этом зале, в отдельности. Обход начнём по часовой стрелке…
Пока шло представление, Бен внимательно вглядывался в лица поочерёдно встававших людей: весёлые и угрюмые, доверчивые и подозрительные, дружелюбные и злые, просто – любопытные… Все они скоро будут походить друг на друга, как родные братья. У Бена даже на какое-то мгновение, где-то там – внутри, шевельнулось непрошеное чувство жалости и сострадания к этим людям и, тут же исчезло.
Из-за стола поднимался очередной, кажется – тринадцатый по счёту, представляющийся, когда дверь кабинета неслышно отворилась и в неё проскользнула фигура одного из охранников.
– В чём дело? – недовольно справился Бальдомеро.
Охранник молчаливо кивнул в сторону Бена и вновь уставился на своего хозяина.
– Ваш долгожданный звонок, – напомнил Наваррэс гостю, и тут же последовало указание: – Джовани, проводите господина Линка к его машине!
Встав из-за стола, в последний раз окинув взглядом собравшихся, и, извинившись перед ними, тот направился к выходу. Если бы кто из присутствующих был хоть немного ближе знаком с Бенджамином Линком, то он непременно заметил бы, что походка его почему-то вдруг несколько видоизменилась, став более плавной и раскованной, движения приобрели характерные черты крадущегося леопарда, изготовившегося к прыжку: он даже и ростом стал как-то ниже. Но никто всего этого не заметил и не придал тому особого значения.
Расстояние в сто пятьдесят метров, отделявшее машину от здания виллы, Бен постарался преодолеть как можно скорее. Могучего телосложения фигура Джовани неотступно следовала за ним по пятам. Распахнув дверцу машины, Бен схватил трубку радиотелефонного аппарата и, приложив её к уху, подошёл поближе к охраннику, раскуривавшему в это время сигарету.
– Алло! – бросил он в трубку. – Господин Рунгштольф? Ну наконец-то! Добрый день, и… да будет святиться имя ваше присно и во веки веков!… – Последние слова Линк произнёс, обратив свой взор в сторону виллы, будто они были предназначены не шефу, а тем, кто находился за белокаменными стенами великолепного здания, и, незаметно нажав на одну из кнопок телефонной трубки, тихо, чуть ли не про себя, добавил: – Аминь!
Две огненно-яркие вспышки, а затем – два мощных взрыва, последовавшие один за другим, на мгновение озарили всё заполняющее собой вокруг пространство и потрясли воздух. Снопы огня, вздыбившиеся, а затем – взметнувшиеся вверх гигантскими щупальцами, несли на себе следы ужасных последствий: камни, штукатурку, искорёженную арматуру, части человеческих тел…
Джовани, сбитый с ног ударной волной, в тщетных попытках приподняться с земли, никак не мог нащупать под собой почву. Линк тут же поспешил ему на помощь.
– Вашу руку, дружище! – крикнул он, протягивая левую руку. И когда тот, бледный, как мел, ещё ничего не соображающий, уже готов был выпрямиться в полный рост, Бен, своей свободной, правой рукой, нанёс ему мощный, колющий удар в область сердца. Охранник упал замертво. Чуть ли не на лету подхватив из рук поверженного автоматический пистолет, он быстро упрятал и укрепил его под полой своего пиджака.
– Охра-ана! – диким, срывающимся, полным ужаса и отчаяния голосом, завопил Линк и бросился к пылающему зданию. Горели перевёрнутые, скученные в груду или громоздящиеся друг на дружке машины.
Клубы дыма и оседавшей пыли постепенно заволакивали обширную территорию пространства. Воздух был пропитан гарью и копотью. Отовсюду доносился треск горевших дерева, пластика, стекла и металла, шипение испаряющейся воды и горящего топлива, изливающихся из баков пылающих машин.
– Охра-ана! – в полные лёгкие вновь прокричал Линк. – Чёрт бы вас подрал! Ко мне, сюда, торопитесь же! – он призывно, энергично размахивал руками уже бежавшим к нему – в основном со стороны охранных строений и ограждений, – вооружённым людям. Бледные, насмерть перепуганные и сбитые с толку, они постепенно стали собираться вокруг него.
– Кто это сделал? – угрожающим, но ещё дрожащим голосом, спросил расталкивающий всех и пробирающийся к Линку здоровенный детина.
– Кто, да как – потом разбираться будем! – властно отрезал Бен. – Нечего языком чесать, надо спасать оставшихся в живых… – Он, конечно, преувеличивал. О том и разговора никакого не должно было быть: строение было разрушено до основания. Лишь дымящиеся и местами пылающие груды камня, обломков кирпича, штукатурки, щебня были свидетельством тому, что когда-то на этом месте возвышалось здание.
– Кто тут самый главный? – рявкнул Линк.
– Ну я! – отозвался тот самый, который задал «нелепый» вопрос.
– Приказываю собрать всех до единого, кто ещё в силах передвигать ногами, – прохрипел Бен, – да поживей…
– Да кажется все здесь, – доложил кто-то из толпы.
– Кажется, или – все?..
Самый главный обвёл взглядом столпившихся, приглядываясь и что-то прикидывая в уме.
– Все! – наконец вымолвил он. – Точно: все!
И в этот самый момент одна из груд битого кирпича вдруг заколыхалась, из неё протиснулась чья-то чёрная от гари и копоти рука, цепляющаяся за воздух. Вслед за этим груда приподнялась и раздалась в разные стороны. Из неё сначала показалось лицо, а затем и туловище выкарабкивающегося наружу человека: обе ноги его полностью отсутствовали. Ужасное зрелище словно сковало мышцы присутствующих: никто не в силах был сдвинуться с места, чтобы прийти на помощь несчастному. Опершись на руки, по локоть скрываемые свисающими лохмотьями рукавов дымящегося пиджака, он с огромным усилием поднял окровавленное, искажённое болью и ненавистью, лицо, и обвёл взглядом молчаливо уставившихся на него людей…
– Это он! – прохрипел вдруг человек булькающим, захлёбывающимся голосом, одной рукой опираясь о землю, а другой указывая на Линка. – Убейте его!..
Прежде, чем кто-либо из собравшихся успел сообразить в чём дело, Бен быстрым, привычным движением руки выхватил из-под полы пиджака автоматический пистолет и короткими очередями, чуть ли не в упор, стал расстреливать охрану. Кто-то пытался спастись бегством, кто-то, раненый, с мольбой в глазах просил пощады, прикрываясь ладонями рук. А у Бена в это время, как назло, окончились патроны. Кошачий прыжок в сторону поверженных, неподвижных тел, и… у него в каждой руке по автомату. Одна, другая очереди по беглецам: те навсегда погрузились в небытие.
Добивать пришлось только троих, одиночными выстрелами, в голову.
– Будь… ты… проклят!.. – заплетающимся языком, отдельными словами, тяжело прохрипело где-то за спиной Линка.
Он повернулся на голос. В его сторону был устремлён уничтожающий взгляд ненавидящих глаз человека без ног, в котором, приглядевшись внимательней, Бен с большим трудом распознал Бальдомеро Наваррэса.
– У-у-у-.., – промычал тот и, плюнув в его сторону кровавой пеной, беспомощно погрозил кулаком.
– Ну зачем же так, господин Наваррэс? Ай-яй-яй, нехорошо-то как! – осуждающе покачал головой Линк. – Разрешите положить конец вашим страданиям! Прощайте! До встречи на том свете! – и он всадил ему пулю точно между глаз…
Никто на целом свете – правда, за исключением двух-трёх родственных душ, – не знал, да и предположить-то не мог, что когда-то, давным-давно, Бальдомеро Наваррэс, согласно анкетных данных значившийся, как Чезаре Фраскони, был добропорядочным гражданином солнечной, сказочной страны – Италии, родившимся и выросшим под голубым, ласковым небом Неаполя. Прекрасный семьянин, любящий муж и отец, он благоволил своих женщин – спутницу жизни, несравненную Лючию, смуглолицую, черноглазую красавицу, и славную малышку Ромуэллу, в которой души не чаял.
Так безоблачно, счастливо и протекала бы их совместная жизнь, если бы вдруг в один ненастный день на семью не обрушилось несчастье: в дом нагрянула полиция, Чезаре обвинили в причастности к распространению наркотиков и упрятали за решётку, надолго.
Чезаре понимал, что его просто кто-то подставил: сам он никогда не имел никакого отношения к наркотикам. Хорошо осознавала это и Лючия. Её верное, преданное сердце не смогло вынести жестокого, несправедливого удара: бедняжка, она в скором времени скончалась от ностальгии. Ромуэллу забрала к себе на воспитание родная сестра Чезаре, проживавшая к тому времени в Чикаго.
Из тюрьмы вышел далеко уже не тот Чезаре Фраскони. Это был обозлённый на весь мир человек, потерявший веру в справедливость и в людей, проповедовавших её. Им Чезаре решил мстить по-своему: раз его посчитали дельцом от наркобизнеса, так тому и быть, и он с головой окунулся в противозаконную деятельность. Благодаря одарённому, изобретательному уму, напористости, деловой хватке, умению подчинять своей воле людей, он быстро взобрался на вершину иерархической лестницы тайного наркомира, не питая жалости к своим конкурентам и презирая закон.
Единственное, чего не хватало ему впоследствии, так это его маленькой Ромуэллы, которая давно уже превратилась в стройную, красивую девушку. Догадываясь о роде деятельности своего брата, сестра в своё время наотрез отказалась отдать ему свою любимицу и строго-настрого приказала никогда не напоминать дочери о себе: пусть девочка верит до конца дней своих в красивую легенду о своём отце, якобы честно сложившим голову за прекрасную Италию…
И те люди, которых Бен заставил сегодня заснуть вечным сном, тоже были когда-то честными, верившими в светлое будущее гражданами своей страны. Все они росли и воспитывались в законопослушных, благочестивых семьях, но по тем или иным причинам испытавших на себе горькие последствия превратности судьбы: голод, холод, нужду, позор унижения. Со временем смысл их жизни был подвергнут полной переоценке, результатом которой явилась выработка своеобразной трактовки понимания непреложной истины: деньги – это ВСЁ!..
Разумеется, Бенджамину Линку не было до того никакого дела: ему дано задание, и его необходимо во что бы то ни стало выполнить. И поэтому он не слишком-то обременял и отягощал себя размышлениями над судьбами этих людей, напяливая на ноги ботинки с высоким подъёмом. В обычной обстановке будничных дней он никогда не позволил бы себе воспользоваться подобной обувью: она слишком сковывает движения. Но были дни, когда он без всяких раздумий надевал её, уходя на задания по проведению акций на уничтожение, аналогичных сегодняшней.
А весь секрет заключался совсем в малом: ботинки были снабжены высокими, съёмными каблуками, тонкая, полая оболочка каждого из которых вмещала в себя пластиковый заряд мощной взрывной силы с встроенным микрорадиоуправляемым детонатором. Незаметные, отработанные движения ног, и каблуки остаются на полу в непосредственной близости от будущей жертвы: под столом, под диваном, под креслом, или ещё в каком укромном, скрытом от глаз, месте. Оставалось только лишь покинуть помещение, отойти на безопасное расстояние и нажать на кнопку миниатюрного, карманного устройства дистанционного управления. Это так же было одно из хитроумных «изобретений» Эдди, которое он держал в строжайшей тайне ото всех…
Сделав своё дело, Линк в спешном порядке покинул территорию бывшей резиденции Бальдомеро Наваррэса, оставив за собой груды дымящихся развалин и горы трупов. Правда, пришлось изрядно повозиться с раздвижными воротами, двери которых упорно не хотели раздвигаться в разные стороны. Но и эта задача оказалась вполне разрешимой. Миновав виадук заградительного рва, «опель-кадет» в одно мгновение скрылся за частоколом стволов тропических деревьев…
– Хэлло, Бен! – приветствовал на ходу улыбающийся Рунгштольф, с распростёртыми объятиями направляясь ему навстречу. – Браво! Я уже в курсе дела и рад, что не ошибся в вас. Только что по радио сообщили о большом несчастье, постигшем наших общих друзей. Какая жалость! Да упокоит Господь их души! – Он сделал серьёзное лицо и, возведя взор свой в потолок, перекрестился…
Уже ближе к вечеру, отпраздновав «знаменательное» событие, Рунгштольф вновь воротился к разговору о набивших ему оскомину проблемах.
– Есть ещё одно неприятное обстоятельство, – посетовал он, сокрушённо покачав головой. – С некоторых пор этот Квинт стал совать свой нос не туда, куда следует. Он, видимо, что-то пронюхал о некоторых щекотливых, обратных сторонах моей деятельности и пытается вторгнуться в сферу не дозволенного. Представляете?, он даже как-то однажды посетил мою галерею с частной коллекцией картин. Долго ходил, что-то присматривался, всё чего-то вынюхивал, а потом возьми, да и спроси о тех, вами презентованных мне когда-то, четырёх художественных полотнах из Крутогорска. Я даже опешил: откуда ему знать о них? Он их сроду и в глаза-то не видел, уж я-то это точно знаю. Правда, он попытался объяснить это тем обстоятельством, что их видела его дочь Лорид в одно из своих посещений галереи. Но сердцем чую, что здесь что-то не так. Да и вообще, насколько всё это серьёзно и как далеко попытается он зайти в своих намерениях, покажет время. И всё же, Бен, советую вам, по первому же моему зову, быть готовым к физическому устранению Джеймса Квинта: пора кончать с ним…
Бен всё-таки решился посвятить Рунгштольфа в тайну существования каких-то Записок СОМов и необычного прибора с поразительными свойствами: только так он мог добраться до них – сам, или же посредством Сары Фулсброк, неважно. В любом случае добыча окажется в его, Эдди, руках…
– Что же вы раньше молчали, друг мой?! – в нервном возбуждении прохаживаясь по комнате и потирая руки, радостно воскликнул Рунгштольф. – На вас это не похоже.
– Извините, Вилли, но необходимость принятия срочных мер по известным вам обстоятельствам, на какое-то время заслонила собой все прочие проблемы, в том числе и эту. Пришло время, и я всё вам выложил без утайки…
– Ну-у, полно вам, Бен, не обижайтесь: нервы, знаете ли, что-то стали сдавать за последнее время. Верю в вас, как в самого себя!.. Так, та-ак! – На лице его промелькнул холодный блеск глаз хищника, учуявшего крупную добычу. – Следовательно, дело принимает несколько иной оборот, по причине чего с Квинтом, вероятно, придётся повременить… Необходимо, во чтобы-то ни стало, любыми средствами и путями, добыть эти ваши пресловутые Записки и прибор. Думайте, как это сделать, и что для того нужно. Это вам мой приказ, Бен! Последним делом для вас будет дело Джеймса Квинта. Потом мы с вами окончательно переберёмся на остров Проклятий и оттуда громогласно заявим о себе на весь мир…
Резиденцию Рунгштольфа Бенджамин Линк покинул далеко за полночь…
Глава вторая. На подступах к истине
1. Факты – упрямая вещь!
Поздний, осенний вечер навис над Крутогорском, посылая с небес в его сторону нескончаемые потоки нудного, моросящего, холодного дождя. А где-то там, за городом, в кромешной, сырой тьме ночи, в невидимых нагромождениях чёрных, грозовых туч сверкают зловещие огненные ленты разрядов линейных молний. Сверкают они непрерывно, то тут, то там, на какие-то мгновения озаряя вспышками своими далёкие, разрозненные участки крутогорских степей, словно играя в солнечные зайчики и гоняясь друг за дружкой. Непрерывные отзвуки грозовой канонады и всепроникающая сырость наэлектризованного воздуха заставляют городских жителей попрочнее захлопнуть окна своих квартир и поплотнее задёрнуть шторы: так, кажется, вроде бы надёжнее и уютнее.
Только одному человеку не сиделось дома в такую непогоду. В полдвенадцатого ночи, вырулив из ворот особняка, по мокрому, асфальтированному шоссе, неслась легковая, старенькая «Победа». За рулём, в плаще с откинутым капюшоном, сидела Таня Ремез: она спешила за город, навстречу грозе. Эх, и перепало бы ей от отца по пятое число, прознай он о подобных проделках дочери. Но Степан Павлович вот уже как неделю отсутствовал дома: он пребывал в отъезде, в месячной командировке на курсах повышения квалификации директорского корпуса средних учебных заведений.
Вот уже как пять дней, похожих один на другой, как близнецы, на дворе стояла несвойственная для этих мест, дождливая, грозовая погода. По городу поползли слухи, что многие жители Крутогорска стали очевидцами и свидетелями появления шаровых молний. Появлялись они в самых неподходящих, казалось бы, для этого местах: то вырастали до внушительных размеров из электрических патронов и розеток; то выскальзывали из всевозможных щелей и отверстий; то, скользя по стеклу, степенно переваливали через оконные форточки и, словно у себя дома, разгуливали по квартирам… Но больше всего их видели в степи. Вот как раз туда и направляла свою машину Таня Ремез.
– Прямо до слёз обидно, – мысленно сетовала она на себя в последние дни. – Если уж по справедливости, то первой увидеть их должна была я: ведь именно мне это сейчас больше всех нужно.
Два дня кряду – сегодня – третий, – гонялась она в степи за грозовыми разрядами, и всё безрезультатно. Со своим, оригинальной конструкции, малогабаритным спектроскопом, разработанным и изготовленным совместно с Малышевым, и мастерски насаженным на объектив фотоаппарата, заправленного цветной плёнкой, последние дни она не расставалась с ним ни на минуту: она, даже когда отходила ко сну, клала его себе под подушку. Но сейчас она уже мчалась навстречу непогоде с чувством уверенности в справедливости утверждений о реальности существования подобного природного феномена. Причиной тому послужил курьёзный случай, произошедший сегодня в стенах родного института…
Шла вторая пара занятий. Студенты физфака отрабатывали очередные практические занятия. В стенах лаборатории царила сосредоточенная, деловая обстановка, сопровождаемая звуками щелчков тумблеров и переключателей приборов, мельканием отблесков фигур Лиссажу, синусоид, прямоугольных импульсов на зеленоватых экранах осциллографов, шуршанием листов тетрадей, негромкими, консультирующимися друг у друга голосами студентов.
Лабораторные занятия вёл молоденький аспирант Сёмушкин Филимон Евлампиевич, сам ещё недавно студент, а теперь – без пяти минут кандидат физико-математических наук: через три недели должна была состояться защита его кандидатской диссертации. Всё внимание руководителя занятий было поглощено сортировкой экземпляров будущей диссертации. Прямо перед ним на столе красовались четыре одинаковые, но ещё недоукомплектованные стопки листов, пополняемые из пятой, общей.
Как всегда – ухоженный, в представительном одеянии, выдержанном в строгих тонах, при галстуке, он выглядел весьма серьезным и озабоченным. Взгляд его нет-нет, да и обращался иной раз в сторону некоторых из студентов, чересчур уж увлёкшихся разговорами. Вот и сейчас он исподлобья глянул на двух студенток, сидевших за ближайшим к нему столом и о чём-то негромко переговаривавшихся.
– … ведь, как правило, появление шаровых молний наблюдается преимущественно в весенне-летний период, но чтобы в такую холодную, осеннюю пору?.. – удивлённо пожимала плечами одна из них.
– Студентки Потапова и Ремез! – прервал Сёмушкин. – Вам что – делать нечего, кроме, как вести разговоры на псевдонаучные темы?
– А мы уже первую и вторую лабораторные отработали, – стала пояснять Потапова.
– Беритесь за следующую.
– Но все же столы заняты, Филимон Евлампиевич!
– Тогда займитесь чем-нибудь другим и не отвлекайте своих коллег беспочвенными рассуждениями о каких-то шаровых молниях.
– Ну почему же – беспочвенными? – заступилась Ремез. – Они же существуют на самом деле…
– Бабушкины сказки! – отрезал Сёмушкин. – Стыдитесь, студентка Ремез. Не пристало вам, будущему физику, верить в то, чего в природе не существует. И во-вторых, ни одно явление не может считаться достоверным, если оно не подтверждено экспериментом и не подкреплено точными математическими расчетами.
– Да ведь сколько литературы написано по этому поводу, – не сдавалась Потапова, – сколько очевидцев и свидетелей…
– Врут, … всё врут, хотят выдать желаемое за действительное. Даже ни одной приличной фотографии… А впрочем, Потапова, вы сами-то видели эти так называемые шаровые молнии? – прищурившийся Сёмушкин уставился на студентку и, заметив на её лице следы растерянности и нерешительности, добавил: – Вижу, что – нет, не видели! Лично я их тоже не видел. Приходится, любезная, констатировать факты, а факты – упрямая вещь!..
– Вот придурок! – тихим голосом сыронизировал кто-то из студентов: аспиранта, в общем-то, не особо жаловали в студенческой среде за его чрезмерную самоуверенность.
– Тише ты! – осёк чей-то другой голос. – Чего доброго – услышит.
– Ну и пусть себе слышит.
– Не забывай кто мы, а кто он!
– Понимаю-понимаю! Ну конечно, мы – несчастные жертвы бурной, сексуальной деятельности наших родителей, а он, разумеется, от Бога!.. Так что ли?
– Брось дурачиться.
– А я серьёзно…
Дверь лаборатории слегка скрипнула и приоткрылась, по-видимому, от сквозняка. Никто не видел как, откуда, каким образом появилось ярко-голубое шаровидное образование, размерами с футбольный мяч, а когда увидели, было уже поздно: у всех на глазах шаровая молния тихо и спокойно приземлилась прямо на стол Сёмушкина и прошлась по разложенным стопкам его кандидатской диссертации. Они тут же задымились и вспыхнули синим пламенем; запахло горелой бумагой. Побледневший и оцепеневший, словно загипнотизированный, аспирант не в силах был сдвинуться с места, да ещё кто-то крикнул: «Не шевелитесь, взорвётся!» Лишь одним поворотом головы он провожал соскользнувшую со стола «гостью» и медленно поплывшую в воздухе. Немного придя в себя, он принялся сбивать языки пламени со своих трудов.
Со стороны коридора кто-то заглянул в дверь лаборатории, но, узрев необычное зрелище, тут же в испуге захлопнул её. Видимо, этот фактор и сыграл решающую роль: светящийся шар вновь направился в сторону Сёмушкина и, остановив своё парение, завис прямо напротив, на уровне глаз, в каком-нибудь полуметре от него. В помещении лаборатории воцарилась гробовая тишина. Все затаили дыхание: ни малейшего движения, ни единого слова. Теперь шаровое образование уже переливалось всеми мыслимыми и немыслимыми цветами радуги, слегка шипя и потрескивая. Зрелище было в высшей степени потрясающим и сказочно красивым.
Повисев в воздухе ещё немного, шаровая молния крадучись поплыла на Филимона Евлапиевича. Не в состоянии шелохнуться, он быстрее механически, чем осознанно, стал тихо дуть на неё, в попытке отвратить её поступательное движение. «Хитрость» удалась: застыв на месте, образование поплыло в противоположном направлении, в сторону, где сидела студентка Потапова, метрах в двух от Сёмушкина. До смерти перепуганная, но не растерявшаяся, та сразу же взяла на вооружение его опыт и тоже стала тихо дуть на подозрительно шипящую, чем-то недовольную плазменную сферу, которая тут же направилась по старому адресу.
– Студентка Потапова!.. Что вы делаете?.. – ни живой ни мёртвый, шёпотом выдавил из себя возмутившийся аспирант, уже слегка раздувая свои щёки и вновь отправляя гостью в сторону Потаповой.
– Ну Филимон Евлампьевич!.. – прозвучал чуть ли не плачущий, тихий голос студентки, отсылавшей её назад.
Этот феномен природы, переливающийся, словно мыльный пузырь, красками всевозможных цветов, так и отфутболивали они друг другу – настойчиво, целеустремлённо, – не забывая уточнять фамилии, имена и по батюшке.
– Студентка Потапова!..
– Ну Филимон Евлампьевич!..
– Студентка Потапова, перестаньте дуть!..
– И вы тоже, Филимон Евлампьевич!..
– Студентка Потапова! Я жаловаться буду!..
– И я тоже, Филимон Евлампьевич!..
Входная дверь приоткрылась и в неё просунулись сразу несколько любопытных физиономий. Почувствовалось присутствие сквозняка. Шаровое образование вдруг сорвалось с места, обогнуло Сёмушкина и живо юркнуло под его стул. Прежде, чем тот успел приподняться из=за стола, прозвучал взрыв. Задребезжали стёкла и кое-где посыпалась штукатурка. Вместе со стулом Сёмушкина подбросило вверх и швырнуло в сторону кафедры. Очутился он каким-то непонятным образом в нелепом положении: в позе отдыхающего, лежащим на боку и подпершим рукой голову. Подёргивая ей в нервном тике и ошарашено вытаращив глаза, он пытался стряхнуть с себя пелену нахлынувшего наваждения и всё никак не мог прийти в себя. Очухался он лишь тогда, когда кто-то из окруживших его студентов догадался сунуть ему под нос пузырёк с нашатырным спиртом.
– Да-а, братцы, такие-то вот дела, – донёсся откуда-то уже знакомый, сочувственно-иронический голос. – Факты, скажу я вам, упрямая вещь!..
Таня очень сожалела, что так и не смогла, вернее – не решилась, воспользоваться лежавшим в её сумке спектроскопом: слишком велик был риск непредсказуемых последствий от любого, мало-мальски неосторожного, резкого движения…
Теперь же, с большой скоростью мчась в машине, Таня Ремез не думала ни о чём, кроме овладевшего ей неистового желания долгожданной встречи с неуловимой «пришелицей». Свет фар выхватывал из стригущей темноты набегающие на лобовое стекло ливневые потоки косого дождя. Молнии, уже сверкавшие над самой головой, лишь дополняли общий фон разыгравшегося в небе зловещего ночного представления.
Увлёкшись погоней за молниями, Таня не сразу заметила, что дождь постепенно начал ослабевать, в тучах появились первые разрывы и просветы, в глубине которых стали просматриваться холодные, серебристые проблески лучей вечной спутницы Земли, а, казалось бы, неукротимые порывы ветра сменились устойчивым состоянием равновесия воздушных потоков. Грозовые тучи стремительно отступали куда-то в сторону невидимого горизонта. Уже одна половина небосвода засверкала мерцающими вкраплениями бисера звёздных огней.
Вскоре дождь и вовсе прекратился, и теперь Тане оставалось лишь только предаться чувствам уныния и разочарования по причине так и не состоявшейся встречи. Дальнейшая погоня казалась бессмысленной и, остановив машину на обочине дороги, она молча провожала взглядом удаляющийся прочь неистовый разгул стихии. Но коварные силы природы, видимо, были несколько иного «мнения» о предстоящем расставании, послав в сторону одиноко стоявшей машины, прощальный привет: мощный разряд линейной молнии, надвое расколов небо, ударил в каких-то пятнадцати-двадцати метрах впереди машины, прямо в чернеющую ленту асфальтированного покрытия дороги. От неожиданности, ослеплённая и оглушённая, девушка зажмурилась и невольно втянула голову в плечи. По кузову машины прошёлся упругий, горячий фронт ударной волны, не преминув заглянуть и внутрь кабины через приспущенное боковое стекло.
Таня открыла глаза. От места, куда ударила молния, в приглушённом свете подфарников, исходил клубящийся дымок испарений. Включив фары на полную мощность, девушка открыла дверцу и, выйдя из машины, приблизилась к тому месту. В воздухе стоял терпкий запах озона и паров дымящегося асфальта, струившихся из неглубокой, круглой воронки, оплавленной по краям. Немного постояв над ней, захватив небольшую горсточку россыпи ещё горячего асфальта и разминая в руке, Таня в глубокой задумчивости направилась к машине.
Оглянуться назад её заставил, как ей показалось, далёкий свет фар двух встречных, следовавших одна за другой, машин, высветивший небольшой участок местности по правую сторону от дороги.
– Надо, пожалуй, подождать, чтобы предупредить водителей о подстерегающей их опасности угодить колёсами в образовавшуюся «ловушку», – подумала девушка, и остановилась в ожидании приближающихся машин.
Однако, вскоре она обратила внимание на больно уж странное поведение движущихся транспортных средств. Фары их, периодически и плавно изменяя яркость свечения, словно плыли в воздухе по неопределённым траекториям, а затем и вовсе разошлись в разные стороны. И только тут её сознание обожгла догадка: шаровые молнии! Она опрометью бросилась к машине, и спектроскоп в одно мгновение очутился в её руках. Ложная иллюзия дальнего видения плазменно-шаровых образований сменилась вполне реальным ощущением их близости…
Таня всё щёлкала и щёлкала затвором фотоаппарата, каждый раз уточняя и выверяя экспозицию и поворачиваясь в сторону то одного, то другого плазменного сгустка. Она и не заметила, как окончилась плёнка. Правда, два «шарика» куда-то подевались, третий парил где-то в стороне, метрах в десяти над поверхностью земли, а вот четвёртый – взяла бы его нечистая, – медленно подкрадывался к Таниным ногам. Что оставалось делать? Она стояла, затаив дыхание и не смея пошелохнуться, одними лишь движениями глаз прослеживая путь шаровой молнии, сначала замедлившей свой ход возле её ног, а затем, едва касаясь земли, поплывшей в сторону машины. Достигнув боковой кромки днища, она вдруг задрожала, злобно зашипела и… взорвалась. Взрыв был такой силы, что девушку отбросило на противоположную обочину дороги, а «Победа», вздыбившись и перевернувшись через правый бок на крышу, соскользнула в кювет…
А ребята в этот вечер собрались у Малышевых. Завтра воскресенье, Екатерина Николаевна ушла к Лопухиным с ночёвкой; Саня с Митей тоже предупредили своих родителей, что останутся у Кузьмы и вернутся только к утру, объяснив это крайней необходимостью обсуждения и решения некоторых, как они выразились, жизненно важных для них научно-технических проблем. Взрослые возражать не стали, давно утвердившись в мнении, что троица эта с великими «переборами»: раз так надо, так пусть себе тешатся.
Но ребятам было не до потех. Сегодня должно было состояться первое испытание Кузиного «Дешифратора». Как они все ждали этого часа! Сборка отлаженных и выверенных блоков и узлов прибора была коллективной. Оставались сущие пустяки: состыковать, соединить их с помощью электрических разъёмов, вставить и укрепить во внутренней полости «Дипломата». На всё это ушло не более часа, и, теперь, на столе перед взорами ребят покоилось нечто то, что должно было предопределить не только судьбу далёких, грядущих поколений, но и всего живого и разумного, что обитает в пределах Млечного Пути.
– Ну что, братва? – произнёс Митя, наконец-то откладывая в сторону отвёртку и издали любуясь Кузиным произведением. – Каков красаве-ец, а?
– Не то слово! – возразил Саня. – Восьмое чудо света, после египетских пирамид, разумеется!
«Дипломат», внутрь корпуса которого были втиснуты все передовые мысли, идеи и надежды друзей, и с которыми они связывали все свои лучшие побуждения и стремления, поблескивал матовым экраном монитора, никелированными пластинками с надписями и разноцветными точками контрольных лампочек на иссиня чёрной, муаровой поверхности рабочей панели. Пятнадцать ручек переключения времени, расположенные в один ряд, ручка замедления и ускорения его хода, электронно-цифровой счётчик времени, ручки контрастности, яркости и цветности изображения, тумблер включения прибора – вот всё то, что на данный момент составляло предмет всеобщего сосредоточения друзей. Плоский экран, установленный во внутренней полости крышки, и объектив с гравитационно-оптической линзой, разместившийся с наружной её стороны, строго по центру, казалось, венчали собой всю эту странную, сложную систему.
– Присядем что ли, «на дорожку»? – предложил Кузьма, еле сдерживая порывы чувств нетерпения и ожидания.
– Ну и мастак же ты тянуть резину, – отозвался Саня, но всё же друзья уселись кто где стоял; Митьке пришлось сесть прямо на пол…
– Всё, минута прошла, – заключил он, вскакивая с насиженного места. – Давай, Кузя, цепляй хомут на шею, и – вперёд!
Слегка дрожащими руками Малышев подхватил со стола «Дешифратор», перекинул через шею широкий, кожаный ремень и зафиксировал аппарат, уперев его торцом в область живота. Запустив руку за обратную сторону откинутой крышки прибора, он стянул с объектива защитный пластмассовый чехол, обнажив выпуклую и светонепроницаемую, ярко-серебристого цвета гравитационно-оптическую линзу диаметром около десяти сантиметров.
– С чего начнём? – спросил он, откладывая чехол в сторону.
– А с сегодняшнего дня и начнём, – нашёлся Саня. – Ты в какое время встаёшь по утрам?
– Ровно в семь.
– Ну вот и устанавливай шкалы времени: год – 1991, месяц – 10, число – 26, часы – 7, минуты и секунды – по нулям; ход времени – нормальный. Действуй!
– Сейчас, сейчас! – с волнением в голосе зачастил Малышев, защёлкав переключателями и закрутив ручками настройки. – Всё!
– Всё ли? А-ну я проверю. – Дотошный Саня ещё раз внимательно проконтролировал выставленные Кузей позиции элементов настройки. – Яркость, чёткость, цвет?..
– В ажуре.
– Тогда – поехали! – кивнул головой Остапенко. – С Богом!
Не отрывая взгляда от экрана, расположенного напротив глаз, Малышев щёлкнул тумблером подачи напряжения. Тот сразу же высветил фигуру спящего Кузи с откинутым одеялом и скрючившегося калачиком от утренней прохлады. Изображение было до такой степени натуральным, контрастным и насыщенным цветами, что, невольно оторвав взгляды от экрана, все посмотрели в сторону пустующей Кузиной кровати.
– Ура? – вопрошающе воскликнул восхищённый Сапожков.
– Ура-а-а-..! – тихо, протяжно вторили ему друзья.
Отсутствие звукового сопровождения не помешало ребятам определить начало побудки: будильник, установленный на тумбочке, стоявшей возле кровати, стал медленно кружить по её поверхности, отплясывая утреннюю сегидилью.
– Во даёт! – раздался возмущённый голос Сани. – Дрыхнет без задних ног… Даже будильник покраснел от натуги.
Израсходовав всю энергию пружинного завода, будильник остановился у самой кромки покрытия тумбочки. Половину экрана затмила спина подходившей к койке Екатерины Николаевны. Она нагнулась, поцеловала сына и потеребила за плечо. Тот приоткрыл один глаз и… вновь погрузился в небытие. Тогда мать снова наклонилась над сыном и что-то сказала ему на ухо. Кузя тут же принял вертикальное положение, продирая глаза кулаками.
– Что она тебе сказала? – поинтересовался Остапенко.
– То, что каждое утро говорил один слуга своему хозяину – одному из великих, просвещенных умов старой, доброй Англии: «Вставайте, милорд! Вас ждут великие дела!»
Екатерина Николаевна вышла. Кузьма вскочил с кровати, посмотрел в окно, не забыв почесать при этом одно неприличное место, несколько раз присел с одновременным выкидыванием рук вперёд и, видимо, подался на кухню. Ребята тут же со смехом заставили Кузю немедленно проследовать за самим собой. Дальнейшие наблюдения выявили, что, рысцой забежав на кухню и на ходу поцеловав хлопотавшую у плиты мать, сын развернулся и шмыгнул в туалет.
Кузьма в смущении замешкался.
– Давай-давай, чего застеснялся, – поторопил Сапожков. – А ну, высвечивай всю свою подноготную…
– А ты, оказывается, нахал, Сапожков! – неподдельно возмутился Малышев, а потом, улыбнувшись, добавил: – Втроём мы всё равно там не уместимся.
Он перевёл прибор в режим ускорения хода времени. Быстро замелькали кадры: Екатерина Николаевна смешно забегала от плиты к столу, и обратно; Кузя выскочил из туалета, влетел в ванную, нервно умылся, поскакал в свою комнату, в две секунды застелил постель, оделся, прибежал на кухню, сел, быстро-быстро поработал челюстями, как заяц, вскочил, поцеловал мать, снова умылся, накинул на себя плащ, схватил конспекты и выскочил из квартиры.
Все эти действия экран выдал в течение полутора-двух минут. Друзья помирали со смеху, хотя в глубине души своей были преисполнены чувством гордости за очередную победу и сознанием ответственности за настоящее и будущее земной цивилизации.
В это время до слуха ребят донеслись звуки телефонного звонка: звонила Настя Лопухина. Она сообщила, что телефон Тани Ремез вот уже как минут двадцать не отвечает, высказав предположение о причине молчания подруги. Ребята согласились с Настиными доводами, будучи в курсе Таниных дел: за последние дни она просто помешалась на своих шаровых молниях, и гоняется за ними по всем окрестностям Крутогорска. Чем же иным можно объяснить её отсутствие дома? А время позднее, на дворе непогода, за городом – страшно и подумать – бушует неистовство ночной, небесной стихии…
Через пять минут друзья уже бежали в направлении особняка Ремезов. В длиннополых, непромокаемых плащах, торопливо накинутых на плечи, в плотной завесе моросящего дождя, застилающей свет огней ночного освещения, со стороны они спокойно могли сойти за одиноких призраков-приведений, отправившихся на свершение каких-то недобрых, неблаговидных дел, коих на Руси-матушке к этому времени стало свершаться всё больше и больше по причине угрожающего возрастания нестабильности в стране. Этим обстоятельством можно было объяснить и тщетность попыток друзей поймать хоть какой-нибудь вид транспорта, чтобы, если это потребуется, прийти на помощь своему ближнему. Но ни один водитель редкого в эту позднюю пору транспорта не желал – да это и понятно – останавливаться, опасаясь уже не за свой кошелёк, нет, за свою жизнь.
До этого ребята уже успели побывать в доме Ремезов. Калитка, как и полагается,, была закрыта, а вот ворота – только прикрыты, и распахнулись сами собой от первого же прикосновения. Окна особняка чернели провалами своих глазниц, свидетельствуя о том, что хозяйка или спит, или же её нет дома: на звуки квартирного звонка никто не отзывался. Двери в дом и в подвальное помещение, где размещалась недавно оборудованная совместными усилиями домашняя лаборатория, были накрепко закрыты, а вот гараж с полураспахнутыми створками дверей оказался пустым. В воздухе ещё носился лёгкий запах выхлопных газов.
– Видать, где-то полчаса назад, как выехала, – высказал Сапожков своё предположение.
– А это мы попытаемся сейчас выяснить, – пробурчал себе под нос Малышев, извлекая из-под плаща «Дешифратор» и прилаживая его на своей груди. – Так, ставим на двадцать три часа и ускоренным ходом времени просматриваем цепочку событий до того времени, пока в гараже не появится Таня. – Он щёлкнул тумблером подачи питания.
С минуту экран высвечивал внутренность гаража с одиноко стоявшей в нём «Победой». Но вот, как будто из-за экрана, появилась чья-то спина; потом полностью обрисовалась стать девичьей фигуры в плаще с откинутым капюшоном.
Ребята прошли под навес над крыльцом и уже оттуда, как бы со стороны и издали, наблюдали за действиями Тани Ремез. Малышев не торопился замедлять ход времени прибора, и поэтому все её движения носили быстрый, комичный характер, как в немом кинематографе начала двадцатого столетия. Цифры электронного счётчика-индикатора времени, отсчитывающие, особенно – минуты и секунды, почти сливались в своём быстром мелькании.
Когда машина стала покидать пределы особняка, Малышев замедлил бег времени настолько, насколько это было возможным, чтобы проследить её дальнейший путь. Ориентируясь по изображению экрана, друзья выскочили на улицу. Кузьме пришлось подтянуть через голову плащ и таким образом прикрыть им «Дешифратор». Дальнейший ход событий показал, что машина вырулила на проезжую часть центральной улицы и понеслась вниз по спуску в сторону лесостепи. Через минуту она скрылась за плотной завесой дождя.
– Надо во что бы то ни стало поймать какую-нибудь машину, – высказался Остапенко. – А ты, Кузя, вороти время назад, к тому самому моменту, когда Таня выехала из ворот, и зафиксируй его, – предложил он Малышеву, который тут же не замедлил сделать это.
Однако, позднее, неспокойное время, да, к тому же – ненастная погода, заставляли водителей автотранспорта объезжать голосующих стороной и следовать дальше. Саня в сердцах сплюнул.
– Всё, растягиваюсь посреди дороги, и – баста!
– А дядя возьмёт, да и объедет тебя сторонкой, – пошутил Сапожков.
– Тогда сделаю стойку на голове и буду стоять до тех пор, пока «Скорая» не подберёт…
– Тихо! – перебил Сапожков. – Кажись грузовик приближается.
Действительно, со стороны Неженки доносилось надрывное пыхтение поднимающейся в гору грузовой машины.
– В общем так, братва: усаживаемся прямо посреди дороги, по-турецки, спиной к движущемуся транспорту, и – нуль реакции! – скомандовал Сапожков. – Интервал – два метра, – и он подал пример, как это надо делать, приняв позу турецкого султана на самой середине проезжей части улицы.
За ним тут же последовали и друзья, перегородив таким образом своими телами путь всякому движению. Через минуту за спинами ребят послышался резкий скрежет тормозов останавливающейся машины, но они даже не шелохнулись. Какое-то время над ними висел приглушённый рокот работающего двигателя: видимо, озадаченный шофёр приценивался к создавшейся, необычной ситуации. Затем до слуха ребят донёсся вопрошающий свист, а за ним и его голос:
– Эй!.. Чего расселись, как на именинах?.. А ну, освободи дорогу!
– Сидеть! – тихо пригрозил Сапожков Малышеву, заметив, что тот заёрзал на одном месте.
Шофёр дал малый ход вперёд и чуть ли не упёрся в спину Остапенко, сидевшего по правую руку от Митьки, который боковым зрением успел определить марку грузовика: то был КамАЗ. Над головами ребят вновь нависло молчание, которое, некоторое время спустя, вновь было нарушено недоумевающим, но требовательным голосом шофёра:
– Эй, мужики, или кто там!.. Вам что: жить надоело? Проваливайте, пока целы, в последний раз предупреждаю.
Но со стороны сидевших не последовало никакой реакции.
– Ну, идолы-истуканы, тогда попробуем разобраться, раз не хотите по хорошему. – Послышались звуки открывающихся дверок машины, и перед Саней вмиг выросли две дюжие мужские фигуры. Рука шофёра сжимала увесистую монтировку, а сопровождавшего водителя – напарника, ручку запуска двигателя. Оба были настроены решительно. Схватив Саню с обеих сторон за шиворот, они поставили его на ноги. Но тут же рядом очутились Сапожков с Малышевым.
– Не подходи! – хриплым голосом выдавил из себя шофёр, угрожающе потрясая над головой монтировкой. – Убью!.. Коля, – обратился он к напарнику, – а ну-ка, выясни, в чём дело!..
Наизготовку с ручкой запуска двигателя, Коля двинулся в сторону Сапожкова.
– Знаешь что, дядя? – начал уже злиться тот, делая предупреждающий жест ладонями рук вперёд. – Стой себе на месте, и не рыпайся!
– Ах, вот ты как, молокосос?! Да я тебя!.. – Коля занёс своё «орудие защиты» над Митькиной головой, но тот успел перехватить руку нападавшего в запястье и с такой силой сжать его, что Коля ойкнул от боли и неожиданности, и разжал пальцы. Мостовая отозвалась звуками бряцания металла.
– Послушайте, – поспешил вмешаться Малышев, – мы не грабители, не убийцы и, вообще, не те, за кого вы нас принимаете. Просто нам позарез нужна ваша помощь…
Сапожков почувствовал, как обмякла рука нападавшего, а шофёр подозрительно, но всё же с некоторой долей удивления и любопытства, посмотрел в сторону говорившего.
– Поймите, наш товарищ может быть в это самое время погибает, пока мы с вами тут лясы точим, – продолжал тем временем Кузя. – Меня Кузьмой зовут, а это – мои товарищи, – Саня и Митя, все мы – студенты. Могу и паспорт показать, он как раз при мне: только не под дождём… – Не теряя понапрасну времени, он живо, в рамках дозволенного, пояснил в чём дело.
– Ну и отчаянные же у вас головы, хлопцы, – сразу же потеплел голос шофёра. – А как вы узнаете, в какую сторону направился ваш товарищ?.. Да и мы вот, с напарником моим, торопимся в областной центр; может оказаться, что совсем в другую сторону надо ехать…
– Как раз по пути, – не дал договорить Саня, – а откуда нам известно это, долго объяснять, да вы и так не поверите: с помощью вот этого прибора, – он приоткрыл полу Кузиного плаща, слегка щёлкнув по корпусу «Дешифратора».
– Да-а, – протянул напарник, – а вы нам того, братцы, «баки не забиваете»?
– Ладно Коля, брось ты это, я им почему-то верю.
– Вот спасибо, товарищ шофёр, – обрадовался Остапенко. – Если не возражаете, то мы с Митей заберёмся в кузов, а Кузьма сядет вместе с вами в кабину: ему во время езды надо с прибором работать…
Дождь внезапно прекратился. Сплошное тучевое покрывало быстро сползало куда-то на восток, оголяя позолоченную бликами лунных лучей панораму звёздного небосвода. Уже при выезде из города, где-то впереди, в пятнадцати-семнадцати километрах, в землю ударил мощный грозовой разряд, озарив собой всю округу и донеся до слуха оглушительные раскаты грома.
Малышеву то и дело приходилось регулировать скорость хода времени «Дешифратора», подстраиваясь под скорость движения КамАЗа. На экране чётко и неизменно вырисовывались контуры движущейся метрах в десяти «Победы». Удивлению, сидевшего рядом с Кузей, напарника шофёра не было предела. Он всё никак не мог понять, почему экран высвечивает то, чего впереди нет…
Через пятнадцать минут «поисково-спасательная» группа прибыла к месту происшествия…
2. Когда души возносятся к стратосфере
Картина, представшая перед взорами прибывших, была вон из рук неутешительной. Место аварии было освещено огнями фар стоявшего неподалёку ночного такси – «Волги». Над Таней уже хлопотала какая-то женщина. «Почему „Дешифратор“ не выявил посторонней машины?» – было первой Кузиной мыслью, но он тут же догадался, что такси или же было встречным, или, вероятнее всего, следовало за «Победой» на почтительном расстоянии, и поэтому не попало в поле зрения прибора.
Таня сидела на мокрой, грязной обочине, одной рукой облокотившись о землю, а другой держась за голову. Присевшая возле неё на корточки незнакомка, прикладывала к лицу пострадавшей, всему в царапинах и ссадинах, белый, носовой платок, успокаивающе поглаживая её по плечу. Через дорогу, напротив женщин, в кювете покоилась машина Ремезов. Фары её так и остались включёнными. Одним своим боком она упиралась в левую стенку рва, а колёсами – в правую, покоясь под уклоном в сорок пять градусов к поверхности земли.
Девушка быстро пришла в себя, и первым делом, с нескрываемой тревогой в голосе, обратилась к ребятам, стоявшим среди незнакомых ей людей:
– Спектроскоп!.. Мальчики, спектроскоп! – Она стала оглядываться по сторонам, пытаясь что-то разглядеть на земле. – Его, наверное, ударной волной куда-то забросило…
– Ты, Таня, только не переживай, – стал успокаивать Остапенко, – отыщется твой спектроскоп. Куда он денется? Ты лучше скажи, как твоё самочувствие?
– Плохо, пока не найдётся спектроскоп, – всё никак не могла успокоиться девушка, позабыв обо всём на свете.
– Ой! – воскликнула вдруг незнакомая женщина. – Я совсем забыла о своём шофёре. Ведь ему тоже требуется помощь…
– А что с ним? – удивлённо спросил водитель КамАЗа.
– Да понимаете в чём дело: мы ехали в областной центр, когда, при выезде из города, ему стало вдруг плохо. Еле успела на ходу перехватить управление и кое-как затормозить, иначе тоже бы оказались в кювете. А тут, перед глазами, как на грех, ещё одно происшествие. – Она чуть ли не бегом направилась в сторону такси, но передняя дверка его уже открывалась. Слегка пошатываясь, из кабины вылез мужчина средних лет. – Ну как, лучше вам? – тут же обратилась к нему женщина, подходя вплотную и притрагиваясь к его руке.
– Ничего не понимаю, – растерянно произнёс водитель такси. – Ничего подобного со мной ещё не случалось… Где мы?.. Что случилось? – он испуганными глазами обвёл присутствующих, решив, по всей видимости, что стал виновником дорожно-транспортного происшествия: девушка на обочине дороги, вся в грязи и ссадинах; легковая машина в кювете; КамАЗ, какие-то люди…
– Успокойтесь! Девушка пострадала не по вашей вине, – пояснила женщина. – Просто – нелепое стечение обстоятельств. Когда вам стало плохо и мне пришлось взять управление машиной на себя, то как раз в это же самое время я увидела потерпевшую аварию девушку. Сами понимаете, не могла же я оставить её на произвол судьбы, на дороге, посреди поля, да к тому же одну и – ночью. А тут, к счастью, и помощь подоспела, – она указала в сторону приближавшихся к ним людей…
Водитель КамАЗа, которого, как выяснилось позже, звали Петром, вызвался оказать помощь в извлечении из кювета и отбуксировке «Победы». При помощи стального троса и мускульной силы мужчин, она была бережно, со всеми предосторожностями, извлечена из кювета и водворена на ровную поверхность обочины.
Пётр, производивший внешний осмотр машины, ходил вокруг неё и всё удивлялся:
– Подумать только! Ни одной вмятины!.. Во раньше делали, не то, что нынче: плюнь на кузов, и тут же – вмятина. И смотри, никакой течи ни воды, ни бензина, ни масла… Да-а…
Открыв капот и подсвечивая фонариком, он принялся за осмотр двигателя. В недоумении почесав затылок, забрался в кабину, включил зажигание и натиснул на педаль стартера. К всеобщим изумлению и радости, двигатель тут же завёлся, оглашая округу равномерным, негромким сопением выхлопной трубы.
– Повезло вам, барышня, – обратился Пётр к рядом стоявшей девушке. – Правда, не столько вам, сколько вашей машине. В отличном состоянии держите свою «тачку».
– Да это не я, это – папа, – смущённо отозвалась Таня.
– Какая разница! Папа, так папа. Привет ему от Петра с Николаем и наилучшие пожелания!..
Пока оживлённая публика о чём-то переговаривалась и что-то решала, Малышев тем временем, с «Дешифратором» наизготовку, стоял возле того места, где была найдена поверженная Таня Ремез. Установив счётчик-индикатор времени на двадцать три часа вечера текущего дня и задав многократное ускорение хода времени, он стал наблюдать за событиями на экране, направляя объектив гравитационно-оптической линзы на место падения девушки. Около минуты экран высвечивал пустое место на обочине и, когда индикатор отсчитал десять минут первого ночи, на её поверхность легло распластанное тело потерпевшей. Тут же застопорив ход времени, Малышев зафиксировал этот кадр, но спектроскопа в руках девушки, как показало изображение, уже не было. Малышеву пришлось вернуться во времени несколько назад, именно к тому моменту, когда на неё началось сказываться действие ударной волны. Последовавшее за тем медленное прослеживание траектории падения девушки выявило, что в самом начале воздействия ударной волны ремешок спектроскопа соскользнул с её шеи и самодельный прибор стал описывать в воздухе большую, пологую дугу.
Кузьма незамедлительно подогнал на своём «Дешифраторе» скорость полёта спектроскопа к скорости замедленного человеческого шага и последовал за его изображением, перелезая через кювет и углубляясь по мокрой, раскисшей земле вглубь неприветливого, осеннего поля. Ноги по щиколотки утопали и вязли в холодной грязи, сковывая не только движения, но и затрудняя наблюдение за траекторией полёта Таниного прибора. По этой причине пришлось ещё более замедлить скорость хода времени «Дешифратора». Теперь на его экране изображение кувыркающегося спектроскопа двигалось в воздухе с черепашьей скоростью.
Немало усилий потребовалось Малышеву, чтобы не упустить из поля зрения гравитационно-оптической линзы парящего спектроскопа и установить место его падения. Упал он, как выявил «Дешифратор», в жухлый бурьян, основательно зарывшись при этом в грязь. Следуя изображению на экране, Кузьма тут же нащупал и извлёк из неё злосчастный Танин прибор.
– Ну, слава тебе Господи! – вздохнул он с облегчением, осознавая однако, что, если бы не «Дешифратор», то спектроскоп можно было считать навечно утерянным. А зашвырнуло его не так уж и близко: намётанный глаз Малышева определил расстояние до горящих фар машин не менее, чем в восемьдесят метров.
Читать бесплатно другие книги:
