Тайна Вселенской Реликвии. Книга вторая Маталасов Владимир
Таниной радости не было предела: её спектроскоп с драгоценными, а может быть и уникальными снимками спектров шаровых молний не только нашёлся, но и ничуть не пострадал. В этом деле, по всей видимости, не последнюю роль сыграли амортизирующие свойства раскисшего, полевого грунта. Кузя же, весь в грязи, продрогший до костей – оказалось, что одет он был по домашнему, во всё лёгкое, а кеды, так те вообще, были одеты на босу ногу, – представлял собой жалкое зрелище. Но несмотря на это, на лице его было написано торжество победы, а во взгляде сквозили едва уловимые порывы чувства чего-то сокровенного, недосказанного этой смуглолицей красавице, тоже – грязной, всей в царапинах и ссадинах, радующейся, как малое дитя, нежданному возвращению, казалось бы, навсегда утерянной, дорогой её сердцу вещи…
Несколько минут спустя, КамАЗ продолжил свой путь в областной центр. Шофёр Петя, забиравшийся в кабину, окликнул проходившего мимо Малышева.
– Слышь, браток? А этот, товарищ-то ваш, ничего себе! – он хитро подмигнул и тихо рассмеялся. – Придёт время, на свадьбу не забудьте пригласить.
«Победа» с четырьмя пассажирами, управляемая Саней Остапенко, своим ходом направилась в город; за ней последовало и такси: незнакомке, по её словам, не хотелось подвергать опасности здоровье шофёра, да и вообще, она решила переиначить свои планы на сегодняшний день…
Результаты ночной эпопеи не замедлили сказаться: заболел Кузя, жестоко, получив сильнейшее воспаление лёгких. По утру, воротившись домой, Екатерина Николаевна застала своего сына в горячке, с температурой свыше сорока одного градуса: он бредил. Кузю немедленно госпитализировали.
Всё бы для него могло окончиться очень печально, но потом, как он сам впоследствии признался, выкарабкаться из объятий коварной старухи с косой, помогло ему неосознанное чувство чего-то ещё не завершённого до конца, кому-то так необходимого, без чего немыслимо существование на Земле. Это чувство, не покидавшее его в минуты просветления сознания, а затем и в процессе выздоровления, положительным образом сказалось на ходе болезни. Через неделю Кузьма пошёл на поправку.
Трудно передать словами, что за это время успели пережить и перечувствовать мать и ближнее окружение Малышева. Палата его изо дня в день пополнялась съестными приношениями, которые Кузя тут же щедро раздавал своим соседям по больничной палате. Раза два навещала его и общая, новая знакомая – Лидия Васильевна, которая первой пришла на помощь Тане Ремез. Сама Таня считала себя первопричиной всего случившегося и, как могла, старалась загладить свою вину, дольше других задерживаясь у постели выздоравливающего больного и рассказывая ему о своих делах и заботах.
– Снимки спектров шаровых молний получились отличные, – докладывала девушка потерпевшему. – Я уже успела провести их спектральный анализ. Оказалось, что основная доля массы плазменного тела приходится на четыре химических элемента периодической таблицы Менделеева: на гелий, фтор, азот и углерод. Наличие других химических элементов весьма и весьма незначительно.
– Значит всё-таки не зря ты рисковала собой, – не глядя на посетительницу, в какой-то отрешённой задумчивости, вымолвил больной.
– Да что ты, Кузя! Скажешь тоже! – воскликнула девушка. – Подумаешь – велика жертва! Смотри, – она повертела своей головой перед лицом Малышева. – Ни единого следа царапин или ссадин, – попыталась перевести разговор в сторону шутки.
– Говори, говори, да не заговаривайся, – перебил тот. – Мне-то лучше знать. Ну, да ладно. Лучше скажи, что дальше собираешься делать?
– А дальше настаёт пора начала проведения экспериментов по воспроизведению искусственной шаровой молнии. Для этого у нас уже почти всё подготовлено. Саня сейчас занимается окончательной отладкой и доводкой двухлучевой плазменной установки, а я недавно закончила все необходимые расчёты, и теперь рыскаю по химфаку в поисках необходимых для экспериментов фторо-, азото-, и углеродосодержащих соединений. Но главное – гелий. Мне пообещали полбаллона…
Реже других наведывался Сапожков, да и то лишь урывками, на несколько минут, для того, как он выразился, чтобы не позабыть друга в лицо. Ему было некогда, он совершенствовал и перекраивал конструкцию своего «Джина». При этом он занялся какими-то коммерческими делами, о чём говорил неохотно и как-то несвязно.
Когда Малышев уже находился на стадии выписки из больницы, из командировки вернулся Степан Павлович. На следующий день, ближе к вечеру, шумная компания в полном сборе и возглавляемая Ремезом, нагрянула к выздоравливающему.
– Ну-у, Кузьма Иванович, – чуть ли ни с самого порога начал учитель, – вид у вас, должен признаться, неважнецкий: кожа, да кости. Что же вы так сильно всех нас подвели, расстроили и спутали все наши планы?.. Ай-яй-яй!..
– Папа! – вознегодовала дочь. – Сколько раз можно тебе говорить, что Кузьма здесь ни при чём…
– А ты помалкивай, помалкивай дитя неразумное, – пожурил он. – Своё ты уже сполна получила и слово своё сказала. Предоставь возможность высказаться и своему товарищу…
– Да что там говорить, Степан Павлович! Вот Таня – молодец! – вступился Кузьма. – А что касается лично меня, то все мы делаем одно общее дело, и, если кто-нибудь из нас вышел на время по какой-то причине из строя, то другой должен встать на его место, а этого как раз и не случилось, – Малышев с нескрываемой иронией и не без издёвки метнул свой взгляд в сторону друзей. Он имел ввиду то обстоятельство, что, будучи прикованным к постели, несколько раз предпринимал попытки убедить друзей в необходимости начать поиски Реликвии. Главное – есть база: «Дешифратор». Что ещё нужно? Так нет. Как правило, следовала отговорка в виде того, что мол, раз взялся за это дело, сам и доводи его до конца.
Степан Павлович и здесь уже был в курсе дела, однако тут же поспешил встать на сторону ребят.
– То, что ты имеешь в виду, не должно лежать камнем на сердце, и я полностью присоединяюсь к Сане с Митей. Честь предстоящего предприятия должна принадлежать именно тебе…
О каком именно предприятии шла речь, девушкам было невдомёк, да они и не старались задавать лишних вопросов, надевая на свои лица напускную маску безразличия. За последнее время они привыкли к различного рода недомолвкам с их стороны. Но раз мужчины чего-то не договаривают, значит так нужно. Всему своё время. Правда, девушки пытались строить свои догадки и предположения насчёт каких-то странных, таинственных приготовлений. Чётко осознавали они лишь одно: затевается какое-то большое дело. Иначе зачем им, хотя бы в частности, срочно понадобились шаромолниевые, аккумуляторные батареи? Хорошо хоть в этом у них проявились общие интересы.
Через сутки после полного выздоровления Малышева, друзья собрались у Лопухиных. Приближался ответственный момент испытания «Дешифратора» на предмет поиска пропавшей Реликвии. На дворе стояла поздняя осень. Солнце щедро одаривало природу скупым, эфемерным теплом своих лучей. С веток деревьев неслышно опадали жёлтые листья, в плавном своём кружении опускаясь на землю и тихо ложась золотистыми шлейфами на городские площади и тротуары.
Друзья находились в рабочем кабинете Льва Савельевича и готовились к началу проведения поиска. Пришедший вместе с ними Ремез, в это время пребывал в гостиной в женском обществе, представленном Еленой Владимировной и двумя девушками-студентками. Беседуя с ними, он постарался в общих чертах пояснить цель прихода ребят.
– Сомневаюсь, что из того может что-то получиться, – внимательно выслушав Ремеза, высказала своё предположение хозяйка. – Ведь сколько времени прошло с той поры: лет шесть, почитай. Да и Лев Савельевич предпринимал неоднократные попытки отыскать свой камень, и всё впустую. А впрочем, пусть попробуют. Конечно, для нас с Настенькой, найдись он, это имело бы большое значение, как память о светлом образе Льва Савельевича…
Ремез промолчал. Он и сам был не очень-то уверен в благополучном исходе поисков. Но если капсула всё-таки отыщется, то её ни в коем случае нельзя оставлять у Лопухиных. Жестоко по отношению к этим двум многострадальным существам, но что делать, иного выхода нет…
– Ну что Кузя, хомутайся, и – вперёд! – как можно спокойнее произнёс Сапожков, положив ладонь руки на плечо Малышева. – Да помогут тебе силы небесные!
Тот перекинул через шею кожаный ремень «Дешифратора», упёр его торцом в область живота, зафиксировал специальным зацепом на поясном ремне и откинул крышку. Матовым блеском сверкнул плоский экран монитора. В дневных отсветах заиграли и засветились электронные шкалы и разноцветные точки светодиодных индикаторов, чёрные, пластмассовые ручки настройки и контроля работы прибора.
– Итак, что нам известно? – спросил Малышев самого себя вслух. – Сейчас мы должны визуально пронаблюдать событие, разыгравшееся в этой комнате двадцать девятого июня тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Неизвестным для нас пока остаётся лишь только время суток, то есть – час. Поэтому за точку отсчёта принимаем шесть часов утра, выставляем прибор на ускоренный ход времени и ждём, пока экран не выдаст нам Гришкину стать, забрасывающую нашу капсулу в «никуда». Фиксируем этот момент, даём самую малую скорость хода времени и наблюдаем траекторию её полёта. Это первая стадия…
– Да что ты всё тянешь, редиска? – не вытерпел Саня. – Давай, настраивай прибор, сделай милость…
– О его милости медведь сообщил, – буркнул себе под нос вечно улыбающийся Сапожков. – Не следует торопить его, Саня, дай ему возможность сосредоточиться и осмыслить всю торжественность текущего момента.
– И ты туда же! – усмехнувшись, покачал головой Остапенко. – Ну что же, давай тогда посидим и немного прочувствуем: авось это принесёт нам успех.
– Выставляем следующую комбинацию цифр, – не обращая внимания на друзей и защёлкав переключателями, продолжал Малышев. – Год – 1985; месяц – 06; число месяца – 29; час дня – 06; минуты и секунды – по нулям. Устанавливаем ручку хода времени в режим ускорения, объектив гравитационно-оптической линзы направляем в сторону окна, включаем питание прибора, – послышался щелчок тумблера подачи напряжения на схему «Дешифратора», – и наблюдаем.
Экран тут же высветил оконную раму с настежь распахнутыми створками и зелёные, с ажурными обводами, листья векового дуба, свисавшие с его мощных, разлапистых ветвей. Все невольно устремили свои взоры мимо экрана, в сторону окна, где на фоне ясного и холодного, осеннего неба маячили давно уже оголившиеся ветви красавца-гиганта.
– Невероятно! – тихо прошептали Санины губы.
Затаив дыхание, друзья стали молча наблюдать за обстановкой и событиями шестилетней давности. Какое-то время, несмотря на ускоренный ход времени, изображение на экране оставалось почти неизменным. Только еле уловимое движение листьев, да мелькание точек тел птиц и насекомых, бороздивших экран во всем направлениях, свидетельствовали о быстрой смене кадров. Но вот перед окном выросла быстро суетящаяся человеческая фигура.
– Стоп! – дал Малышев команду самому себе, устанавливая ручку скорости хода времени в нулевое положение.
Всякое движение на экране прекратилось и на нём перед взорами ребят предстала застывшая, как изваяние, фигура Гришки Шишкина. В руках он держал миску с грецкими орехами и смотрел прямо на ребят.
– Электронный счётчик-индикатор времени показывает нам, что оглоед этот появился возле окна в одиннадцать часов, двадцать три минуты, восемь секунд, – подытожил Малышев.
– А уставился-то на нас как! – возмутился Саня. – Будто в первый раз видит.
– Будь другом, Кузя! А нельзя ли сделать так, чтобы этот мордоустойчивый объект превратился в неустойчивый и был повёрнут в три четверти на восток? – обратился к другу Сапожков.
– Запросто! – Малышев вновь перевёл прибор в режим ускорения хода времени, и экран ожил.
Шишкин-младший задёргался, словно марионетка, забегал по комнате, стал рыться в выдвижных ящиках рабочего стола, потом очутился возле книжного стеллажа. Остановившись и о чём-то поразмыслив, он вдруг схватил с одной из его полок какой-то округлый предмет.
– Капсула! – не сговариваясь, выдохнули все трое.
Тем временем Гришка лихо подскочил к окну, ловко уселся на подоконник и стал рьяно работать камнем, разбивая им скорлупу грецких орехов, раскалывая их прямо на поверхности подоконника. Жевательные движения его были быстрыми, как у зайца, и ненасытными.
– Друзья мои! – воскликнул Сапожков. – Нам предоставлена уникальная возможность созерцать и лицезреть буйство человеческой глупости и невежества.
– Да погоди ты! – одёрнул его Остапенко.
Вдруг лицо Шишкина приобрело озабоченно-настороженное выражение, взор его устремился по направлению к входной двери. Затем он, по-видимому, стал с кем-то разговаривать, но секунду спустя, вновь, пуще прежнего, заработал камнем. В этот же самый момент экран заполонила ещё чья-то фигура, направлявшаяся в Гришкину сторону и заслоняя его собой.
Кузя с «Дешифратором» кинулся к окну, чтобы в решающий момент не упустить Шишкина из вида. Не отрывая взглядов от экрана, за Малышевым, словно примагниченные к нему, бросились и Сапожков с Остапенко. Вот Гришка ощерился в своей неприятной улыбке и поднял камень вверх, издевательски покручивая им над головой.
– Дай стоп-кадр! – срывающимся голосом потребовал Саня.
– Есть стоп-кадр! – донеслось в ответ, и на экране неподвижно застыли две поднятые вверх руки: одна – Гришкина, с зажатым в кулаке камнем, другая – Льва Савельевича, пытающаяся отобрать его.
– Ну и Ши-ишка! Каков наглец, а? – возмутился Остапенко.
– Сейчас этот мордухан будет, наверное, бросать капсулу, – высказал своё предположение Сапожков и тут же добавил: «Так что Кузя, приготовься! Устанавливай прибор на самый малый ход времени, и – вперёд!»
– Много вас тут, советчиков!.. И без вас знаю, – огрызнулся Малышев, однако незамедлительно последовал совету друга.
Движения на экране возобновились. Правда, теперь они были уже медленными, какими-то чересчур вялыми. Вот Гришкины пальцы лениво разжались и камень отделился от них. Приблизившись к окну вплотную, ребята с огромной душевной тревогой стали наблюдать на экране «Дешифратора» траекторию полёта, брошенной злой рукой, капсулы в многократно растянутом времени. И когда прибор, наконец-то, ясно и чётко указал место финиша Реликвии, ребята с открытыми от удивления ртами, в полном смятении и растерянности, уставились друг на друга; Сапожков даже икнул от неожиданности.
– Вот так дела-а-а, – протянул он, вытаращив глаза, и снова: – …ик… к!
– Бриллиантовые вы мои! – слегка придя в себя, торжественно вымолвил Остапенко. – Да что же это такое получается, я вас спрашиваю?.. Ирония судьбы?..
– Э…э! – многозначительно отреагировал окончательно опомнившийся Малышев. – Закономерность!.. Закономерность, которая в одно мгновение расставила всё по своим местам.
– Братцы! – вдруг испуганно воскликнул Сапожков. – Смотрите, смотрите!.. Видите? – Он стал медленно задирать голову вверх, словно что-то провожая своим взглядом. Его примеру последовали и остальные.
– Что случилось? – чуть ли не шёпотом, с нескрываемой тревогой в дрогнувшем голосе, осведомился кто-то из ребят.
– Видите, как душа моя плавно отделяется от планеты и медленно возносится к стратосфере? – Митька заключил друзей в свои медвежьи объятия и закружил по комнате.
– Ну ты сунду-у-ук, Сапожков! – Малышев повертел пальцем возле своего виска. – Сначала до смерти перепугал, а сейчас пытаешься сломать наш «Дешифратор». Воскрылись и сгинь!
– Правильно Митька говорит, – поддержал Саня. – Пусть души наши возносятся к самой стратосфере!.. Ура!..
– Ура-а-а! – разнеслось негромко.
Кузя освободился от «Дешифратора», поставил его на письменный стол, и… друзья закружили по комнате в бешеном хороводе под ритм танца какого-то дикого племени «того-того». Лишнего шума они старались не производить; всё было в рамках норм и приличия.
– Что будем делать? – спросил Малышев, когда все трое в изнеможении плюхнулись на старинный, кожаный диван.
– Только без паники! Надо подумать, – рассудительно произнёс Остапенко. – Может случится так, что его там уже и в помине нет: ведь с тех пор прошло не менее шести лет. В этом случае мы только обнадёжим и огорчим и Елену Владимировну, и себя, и всех остальных.
– Что ты предлагаешь в этом случае? – спросил Сапожков.
– Не особо-то радоваться преждевременно, – последовал ответ. – При этом, один из нас должен быть в срочном порядке откомандирован к предполагаемому местонахождению капсулы. Для этого, не вызывая излишних подозрений, надо миновать кордон пребывающей в гостиной публики и, под любым пустячным предлогом, очутиться во дворе. Независимо от результатов поиска, возвращение откомандированного не особо-то должно бросаться в глаза собравшихся в гостиной: вышел человек, ну и пусть себе вышел; вернулся назад – что ж тут особенного? В случае положительного исхода мероприятия, капсулу необходимо пронести незаметно для представителей женского пола, а Степана Павловича, под каким-либо предлогом, попросить на пару минут пройти в кабинет Льва Савельевича.
– На роль «командировочного» предлагаю Сапожкова, – поднял руку вверх Малышев. – Ну, во-первых, он – великий артист, а во-вторых, его одна рука, в длину, что наши две вместе сложенные.
– Предложение дельное. Принято! – поддержал Остапенко. – Сапожков, на выход! Ни пуха тебе, ни пера!
– К чёрту!
3. «Обалдеть можно!..»
– Степан Павлович! Вы не смогли бы минут на пять заглянуть в кабинет Льва Савельевича? – заранее извинившись перед женщинами, попросил только что вернувшийся со двора Сапожков. Лицо его было несколько бледнее обычного. Елена Владимировна даже встревожилась, но волнения её тут же улеглись, как только Митькина физиономия озарилась неподдельной детской, наивной улыбкой…
– Ну что? – неясно кому из вошедших, был адресован нетерпеливый, полный тревожного ожидания, вопрос, прозвучавший одновременно из двух уст.
– Погодите, погодите. Это я вас должен спросить: «Ну что?», – не понял Ремез, в недоумении разводя руками.
– Да это, Степан Павлович, Сапожкову наш вопрос предназначен, – пояснил Саня.
Хитрый Митька всё устроил так, что даже друзья, наблюдавшие за его действиями из окна, не смогли уразуметь: нашлась всё-таки Реликвия, или нет.
– В чём дело, ребята?
– А вот в чём! – Сапожков, словно магистр оккультных наук, произвёл какие-то торжественные манипуляции руками, и в его ладонях очутилось то, что за последние годы стало неотъемлемой частью их жизни и смыслом существования.
В рабочем кабинете Льва Савельевича нависла напряжённая тишина. Сапожков молча протянул находку Ремезу. Взяв её осторожно в руки, тот не спеша подошёл к окну и стал внимательно разглядывать со всех сторон. Потом её, поочерёдно, держали в руках и разглядывали Саня с Кузей. Каждый осознавал торжественность наступившего момента, так как чисто психологически заранее был подготовлен к нему.
Ремез снял с одной из полок книжного стеллажа хрустальную пепельницу, оставшуюся от своего прежнего хозяина, бережно установил в неё драгоценную находку и всё это поставил на середину подоконника.
– Итак, первая часть завещания Льва Савельевича вами выполнена с честью! – чуть сдавленным от волнения голосом вымолвил Степан Павлович. – Теперь наша очередная задача будет заключаться в том, чтобы сохранить капсулу в целости и невредимости до оговоренного срока, во что бы то ни стало, покуда за ней не явится посланец, вернее – её хозяин…
– Айвисто! – не утерпел и поспешил уточнить Остапенко.
– Да, Айвисто! И должно это произойти тридцатого июня 1995 года, если этому, разумеется, ничто не помешает… Ох!.. – вдруг вспомнил о чём-то Ремез, шлёпнув себя по лбу. – Нехорошо-то как получилось: меня ведь там женщины наши, наверное, заждались… Одну секундочку. Пойду извинюсь – думаю простят, – да и отпрошусь ещё минут на пяток…
– Всё! – улыбаясь, произнёс воротившийся вскоре Ремез. – Простили и отпустили. Женская снисходительность не знает пределов, – пошутил он. – А теперь давайте присядем, – последовало предложение, и все вновь опустились на просторный, старинный диван. – Не спрашиваю о том, как и с помощью чего вам удалось отыскать пропажу: об этом я, примерно, догадываюсь, и уверен, что здесь дело чистой техники. Скажите только мне, где именно пряталась она от нас?
– И не поверите, Степан Павлович! – нетерпеливо отозвался Сапожков. – В дупле!..
– Как? В каком дупле? – не понял тот, удивлённо возведя брови.
– В дупле вот этого самого дуба, – Митька указал в сторону окна, за которым хорошо просматривался мощный ствол лесного гиганта. – То есть, «придуплилась» капсула наша…
– Кто бы мог подумать! – после недолгой, шоковой паузы, с некоторой долей сожаления в голосе, и в то же время – торжества, негромко вымолвил Ремез. – Поразительно!.. Как всё, оказывается, просто!..
– По правде говоря, Реликвия не очень-то похожа на камень, – в шутку заметил Малышев.
– А она и действительно была похожа на камень – до поры до времени, – пока Гришка не выбросил её, – уж больно чересчур уверенно пояснил Сапожков. – Просто до этого капсула была покрыта тонкой, каменистой оболочкой из космической пыли. Видимо, после многократных ударов по скорлупе грецких орехов, в оболочке этой образовались микротрещины и создались местные напряжения. Завершающий удар о ствол дерева и о дно дупла довершили своё неприглядное дело: оболочка раскололась, оголив тело капсулы…
– Откуда у тебя такая уверенность? – не дал договорить Малышев.
– Тебе нужны вещественные доказательства? Пожалуйста! – Сапожков снова жестом факира извлёк откуда-то чечевицеобразные обломки, похожие на глиняные черепки. – Я их прихватил заодно с капсулой из дупла, так, на всякий случай.
– Молоде-ец! Ты, как всегда – практичен и предусмотрителен, – не сдавался Малышев. – Голыми руками тебя не возьмёшь…
– Страшно даже и подумать, что внутри вот этой, сравнительно небольшой сферы, заключена целая галактика, в сотни раз больше нашей, и что там бушуют немыслимой силы природные процессы, – высказался Остапенко после того, как был произведён тщательный осмотр остатков разрушившейся каменисто-пылевой, космической оболочки.
Все четверо, откинувшись на спинку дивана, сидели в позах людей, пребывающих на отдыхе после изнурительной и тяжкой физической работы. Теперь внимание присутствующих было полностью поглощено созерцанием капсулы, разместившейся в хрустальной пепельнице, на подоконнике.
– Главное – всё сходится, как описывал Льву Савельевичу Айвисто, – утвердительно произнёс кто-то из ребят. – Сфера, тёмно-бурого цвета, размерами с бильярдный шар, весом в пределах полутора-двух килограммов, и с двумя диаметрально противоположными чёрными, технологическими точками синтеза силовой оболочки капсулы. Одна точка – маленькая, величиной с зёрнышко, другая – с копеечную монету…
Степан Павлович молчал. Он всё смотрел и смотрел на Реликвию, на это грозное вместилище миллиардов и миллиардов звёзд, и вселенских коллапсов, на этот шедевр науки и техники представителей потомков человечества Второй Земной Цивилизации. Лицо учителя было строгим и серьёзным. Но вот губ его коснулась еле уловимая, грустная улыбка.
– Как бы теперь, вместе с нами, порадовался Лев Савельевич, – с нескрываемым сожалением и горечью в голосе, негромко вымолвил он.
От последовавшего молчания, вновь наступила тишина. Каждый по-своему переживал случившееся. Торжество, грусть, тревога за неизвестность будущности человечества – всё слилось в единый, нервный клубок. А в это самое время сознание Сапожкова пронзила жуткая мысль, от которой его бросило в жар. «А что бы могло статься, если бы вдруг удары Шишкина по этим несчастным и жалким грецким орехам пришлись на большую, аккрецирующую, технологическую точку капсулы? Или то же самое – при ударе о ствол дерева или о дно дупла?» Он тут же поделился своей мыслью с присутствующими. Реакция была бурной, но неоднозначной. В этой связи Ремез заметил:
– Поэтому с капсулой требуется очень осторожное, бережное обращение. Положение её, по всей видимости, придётся в дальнейшем жёстко зафиксировать распорками в каком-либо замкнутом объёме, ну, скажем например, внутри полого, прозрачного куба.
– Правильно, – поспешил поддержать Сапожков учителя. – И упрятать всё это надо в недоступном любопытному взору и недосягаемом постороннему месте, то есть – необходимо обеспечить безопасность не только Реликвии, но и всей цивилизации на определённом отрезке времени…
Женщины не вынесли «жестокого обмана» со стороны Степана Павловича. В рабочий кабинет они ворвались подобно урагану. Мужчины встали.
– Так вот, значит, какова цена вашим обещаниям? – нахмурив брови и глядя на Ремеза, строгим голосом вымолвила Елена Владимировна, но тут же осеклась, узрев, что тот приложил палец к губам и глазами указал в сторону окна. – Что это? – тихо спросила она в растерянности, увидев на подоконнике знакомую ей пепельницу с каким-то посторонним предметом в ней.
– Это, любезная Елена Владимировна, ни что иное, как пропавшая Реликвия Льва Савельевича, – как можно спокойнее ответил Ремез.
– Шутить изволите! – Хозяйка недоверчиво обвела присутствующих растерянным взглядом. Лицо её вдруг побледнело и она невольно схватилась за сердце.
– Ради Бога, успокойтесь! – не на шутку растревоженный Ремез подхватил Елену Владимировну под локоть и усадил на диван, в глубине души проклиная себя за допущенную опрометчивость. – Всё обошлось хорошо. Ребята сравнительно недавно обнаружили пропажу в дупле вашего великолепного дуба…
– Невероятно! – немного придя в себя, вымолвила хозяйка. – Но когда же они успели? Ведь никто из них, правда, кроме Мити, не выходил из дома?
– И тем не менее – это так, поверьте нам. Перед вами то, к чему все мы так долго стремились…
Молодёжь уже столпилась у окна. Какое-то время спустя, к ней присоединились и старшие.
– Но позвольте, мальчики! – разгубленно воскликнула Настя, до этого внимательно разглядывавшая находку. – Ведь это какой-то металлический шар, а не камень. Он вовсе не похож на дедушкину Реликвию.
– И правду говорит дочка, – с долей растерянности на лице и сожаления в голосе подтвердила Елена Владимировна. – Не похож он что-то на тот камень. – Она протянула к нему руку, но тут же была остановлена предостерегающими словами Ремеза:
– Елена Владимировна! Дотрагиваться до него пока что не рекомендую.
– Почему? – Рука её так и застыла в воздухе, а сама она в недоумении посмотрела на говорившего.
– Давайте сделаем вот что, – немного подумав, обратился к женщинам Степан Павлович. – Перенесём-ка нашу находку вместе с пепельницей в гостиную, установим всё это посреди стола, расположимся вокруг и я постараюсь кое-что объяснить вам. Идёт?..
Так и сделали. В свете электрической лампочки под цветастым, желтоватым абажуром, опущенным низко над столом, капсула отливала матовым, тёмно-пепельным цветом. На её поверхности чётко выделялись две иссиня-чёрные технологические точки синтеза. Ремез тихо и последовательно вёл своё пояснение, не затрагивая ни описания свойств капсулы, ни причин её появления вообще, ни того, что и какие события с ней связаны…
– Лев Савельевич, разумеется, знал, что находится внутри камня. Он поведал мне всё, что ему было известно о нём. Последней его волей было желание передать капсулу – так мы называем этот шар, – в руки одному человеку, который должен прибыть за ней летом 1995 года. Сказать большего пока я вам ничего не могу, – сообщил в заключение Ремез. – Льву Савельевичу, до положенного срока, мной дан обет молчания. Но поверьте, придёт время и вы всё сами обо всём узнаете…
На будущее условились, что капсула будет передана на хранение Степану Павловичу и являться доступной каждому из присутствующих в любое время дня и года. Женщины не роптали, осознавая тот факт, что здесь кроется, как выразился кто-то из них, какая-то «великая тайна»: зря, просто так, Ремез говорить не станет.
За разговором никто и не заметил, как куда-то исчез Малышев. А тот вспомнил, что, оставив на рабочем столе свой «Дешифратор», так и не выключил его, забыл. Привычным движением руки он уже собирался выключить прибор, когда вдруг на экране возникло изображение человеческой фигуры, зависшей на ближайшей к окну ветке дерева. Кузя взял «Дешифратор» и подошёл с ним вплотную к окну.
– Митька, наверное, – подумалось Малышеву, но ему тут же пришлось отбросить эту мысль, так как взгляд, брошенный на счётчик-индикатор времени, уловил цифры, соответствующие августу 1988 года. – Ничего себе! Сразу три года перескочил… А-а, да я, наверное, нечаянно задел рукавом ручку регулировки скорости хода времени, – догадался он, и машинально зафиксировал её в нулевом положении, остановив ход времени.
Всяческое движение на экране прекратилось, и в плашмя зависшей на ветке фигуре Кузьма без особого труда узнал Шишкина-младшего, уставившегося прямо на него.
– Ну что уставился, сосиска! – обратился он вслух к Гришкиному изображению. – Давно не видел что ли?.. А впрочем интересно, что это ты там так пристально высматриваешь через окно?
Чтобы прояснить этот вопрос, Малышев направил объектив гравитационно-оптической линзы «Дешифратора» внутрь комнаты. Экран тут же высветил всю обстановку рабочего кабинета и четыре мужские фигуры, в которых он, не без удивления, узнал себя и своих друзей с Ремезом. Все застыли в движении и в каком-то разговоре.
– Ага-а, подслушиваем-подсматриваем, значит! – пока ещё неосознанно, довольствуясь лишь самим фактом человеческого любопытства со стороны бывшего соклассника, вслух возмутился Кузя. – Давай, давай продолжай в том же духе! А мы сейчас быстренько выясним, когда же это ты занимался этим неприглядным делом, и как долго держал тебя этот бедный, несчастный дуб.
Последовавшие за этими словами манипуляции с ручками, кнопками, рычажками прибора выдали на экране непреложную истину с обвинительным, прокурорским уклоном: на дереве Шишкин болтался 21 августа 1988 года, с 21.10 по 22.28 часов включительно.
– Обалдеть можно! – воскликнул удивлённый Малышев. – Что же могло его так заинтересовать? – и он тут же позвал Остапенко с Сапожковым…
– Как вы, наверное, помните, 21 августа – Настин день рождения, – напомнил Малышев после того, как ознакомил друзей с необычной ситуацией и произвёл перед ними повтор «киносюжета».
– В первую очередь, кому-либо из нас, надо слазить на дерево и проверить оттуда расстояние на предмет слышимости, – внёс своё предложение Остапенко.
Сапожков, вновь откомандированный на дерево, как опытный специалист в этом деле, сообщил об отличной слышимости голосов и речи как в рабочем кабинете, так и в гостиной.
– Так, – продолжал Саня, – теперь необходимо вспомнить, о чём мы говорили в тот вечер.
Стали вспоминать. Оказалось, что обсуждали художественные полотна Малышева, говорили об их эстетических достоинствах, психогенных и лечебных свойствах, и прочее; кто-то даже называл предположительную цену каждой из картин. Говорилось о Записках СОМов, о своих проектах, планах на будущее и о том многом, что должно было нести на себе, по мнению ребят, печать глубочайшей секретности.
– И кто бы мог подумать?! – разгубленно вымолвил Малышев. – Он всё подслушал, и теперь ему всё известно!.. Проклятие!..
– Послушайте! – воскликнул Сапожков, которого, видимо, посетила какая-то свежая мысль. – А ведь Кузины картины спёрли где-то неделю спустя после Настиного дня рождения.
– Спокойно, спокойно! – остановил Саня. – Только без паники! Советую всем нам хорошенько подумать и всё обсудить…
Уже смеркалось, когда все стали расходиться по домам. В этот вечер о своём неожиданном открытии ребята со Степаном Павловичем не обмолвились ни одним словом, посчитав это преждевременным до полного выяснения обстоятельств дела. Между собой договорились, что в ближайшее время первым делом необходимо будет выяснить и определить участников кражи картин Малышева для дальнейшей координации совместных действий.
– Думаю, что теперь для нас это не составит большого труда, – многозначительно вымолвил Остапенко. – Твой «Дешифратор», Кузя, уверен – всем следственным органам обеспечил бы стопроцентную раскрываемость преступлений.
– Вот именно: бы! – передразнил Кузя. – Только не по их честь, слишком жирно будет…
В дальнейшем, для восстановления тех или иных событий прошлого, которые необходимо было пронаблюдать визуально, Малышев использовал простую методику. Согласно ей, достаточно было знать примерное время их свершения, хотя бы, плюс-минус один месяц. Затем, на «Дешифраторе» задавалось ещё более раннее время, устанавливался режим многократного ускорения хода времени, то есть, время как бы искусственно «сжималось», и запускался прибор. В подобном режиме он работал до тех пор, пока на экране не возникало изображение интересующего оператора события. Изображение тут же фиксировалось установкой ручки скорости хода времени в нулевое положение: время останавливалось. После этого событие возвращалось во времени несколько назад к исходной, начальной своей точке, а электронный счётчик-индикатор времени высвечивал дату его свершения с точностью до секунды, и, наконец, следовал визуальный просмотр события в требуемом временно-скоростном режиме…
В последующие дни, с небольшими интервалами во времени, «Дешифратор» помог ребятам окончательно и бесповоротно расставить все точки над «i». В том, что их квартиры когда-то «шерстила», притом – одновременно, блатная троица, теперь для ребят не было ничего неожиданного: ведь Шишкин был с ней связан напрямую, и всё выболтал.
Двери квартир охотно распахивались перед «братвой», как перед опытными домушниками, с помощью хитроумных приспособлений и отмычек. Действия их были одинаковы и целенаправленны. Все трое, поодиночке, рылись в тетрадях и обычных дневниковых записях, в журналах, блокнотах и скоросшивателях… Никаких сомнений не оставалось: они искали Записки СОМов. Но зачем? Найдя они то, что искали, вряд ли смогли бы разобраться в сокращённых, не понятных для их разума расчётах, записях, пометках. Всё как-то поспешно, поверхностно пробегалось глазами налётчиков и тут же укладывалось на прежние места. Всё остальное, как говорится, летело прочь, создавая в комнатах квартир полнейший хаос и беспорядок.
Мишка-Клаксон орудовал в квартире Малышевых, Жора-Интеллигент – у Остапенко, а Пашка-Дантист – у Сапожковых. Первые двое беспардонно присвоили себе по несколько драгоценных вещей, пытаясь, по всей видимости, создать иллюзию обычной кражи. Перед уходом Мишка-Клаксон вдобавок ко всему реквизировал все четыре Кузины картины, бережно уложив их в принесённый с собой брезентовый мешок. И что было странным, так это то, что с картины «Глаза» он так и не снял холщовой Кузиной накидки, словно знал о её необычных свойствах и решил не рисковать лишний раз…
– Мне почему-то кажется, что кроме Шишкина и этих трёх альфонсов-виртуозов, существует ещё некое, пока неизвестное нам, лицо «Икс», крайне заинтересованное в содержании наших Записок, – попытался высказать своё предположение Сапожков. – Для него, видимо, и картины сыграли немаловажную роль, в финансовом отношении, разумеется: ведь не за красивые же глаза они очутились в частной коллекции Вилли Рунгштольфа.
– А ведь и вправду, Митька близок к истине, – согласился Малышев. – Ну ничего, придёт время, и мы проследим путь картин из Крутогорска на американский континент.
– Не забывайте, парни, что ввиду двойственности нашего положения, в котором мы очутились не по своей воле, никто из нас не имеет никакого морального права предпринимать какие-либо ответные действия по отношению к этим, как выразился Митька, альфонсам-виртуозам, – предостерёг Остапенко, и добавил: – До поры, до времени, конечно, а там видно будет…
– Как-то нелепо всё получается, – размышлял вслух Малышев. – Знаем всю подноготную преступления, а сделать ничего не можем. Парадокс какой-то!
– Об учёбе сейчас думать надо, – напомнил Сапожков, хотя на него это не было похоже. – Зимняя сессия на носу. Хотя и мне, по правде говоря, не терпится узнать, кто спалил нашу мастерскую, кто убил – а я в этом почему-то уверен, – Мишку-Клаксона, кто следил за нами и подрезал нашу лестницу в Склепе… Да и вообще, мало ли ещё чего неожиданного предстоит нам узнать, и делать при этом вид «Божьих одуванчиков». На всё это здоровья нашего не хватит от сознания своего бессилия…
4. И всё же она вертится!
Вступивший в свои права новый 1992 год, ознаменовался успешным завершением зимней сессии. Если Остапенко и Сапожков без особых усилий преодолели экзаменационный барьер, то Малышеву пришлось всё же поднатужиться: как-никак, а целый месяц учёбы, по причине болезни, всё же был упущен.
Как-то раз в дни зимних каникул Кузьма Малышев предложил продолжить начатые в прошлом году «следственно-поисковые» работы по выявлению причин и обстоятельств когда-то свалившихся на них невзгод и неприятностей.
– Брось ты это грязное дело, – посоветовал Саня. – Всё в прошлом, и не стоит бередить свои раны по пустякам.
– Ничего себе – по пустякам! – возмутился тот.
– Дай договорить, пентюх! – оборвал Остапенко. – Все мы прекрасно знаем и понимаем, что связаны по рукам и ногам единым обещанием сделать то, что не успел сделать, и завещал нам, Лев Савельевич Лопухин. Это наша главная жизненная цель; это, выражаясь нашим девизом, всё, чем живём, дорожим и рискуем… – Саня запнулся и сделал строгое выражение лица, заметив, что Кузя открыл было рот и вновь пытается что-то возразить. – И давайте договоримся раз и навсегда: с сегодняшнего дня – никаких дёрганий и выбрыков. Все наши помыслы и стремления должны быть подчинены лишь одной, единственной цели. Ради этого всё же стоит, пусть даже хоть один разок, прожить жизнь на нашей несовершенной, мятущейся планете…
В то время, как у Остапенко с Малышевым работы по «Каталин» и «Дешифратору» фактически считались завершёнными и с честью апробированными – они лишь совершенствовали свои детища, – у Митьки Сапожкова, в работе над «Джином», начали появляться сбои. Он стал нервничать, и как-то раз признался, что с некоторых пор испытывает хронический дефицит в финансах. Все его кассовые сбережения, равно, как и сбережения всего трудового народа, в один распрекрасный день, с чьей-то лёгкой руки, проводившей денежные реформы, в одно мгновенье превратились в мыльный пузырь. А для дальнейшего совершенствования конструкции «Джина» и окончательной доводки её до ума, Сапожкову позарез нужны были деньги. Он стал подумывать о переходе на заочную форму обучения в институте.
Читать бесплатно другие книги:
