История моего безумия Коэн Тьерри

Глава 40

Инспектор Робинсон явился без предупреждения. Войдя, он удобно устроился на диване и начал без лишних предисловий:

– У меня две новости – хорошая и плохая. Но я не стану задавать банальный вопрос «С какой начать?».

Голос у него был усталый, да и выглядел он не лучшим образом.

– Так вот, хорошая новость заключается в том, что Карла Анчелотти позвонила моим лос-анджелесским коллегам. Нервничала, интересовалась, чем рискует, если заберет заявление. Они ответили, что она должна немедленно явиться в участок, но девушка отказалась, пообещав прийти в понедельник утром.

Робинсон подался чуть вперед и поставил локти на колени.

– Но есть, увы, и плохая новость: Карла Анчелотти не сдержала слова, сержант Лоусон позвонил ей, она не ответила, и дома ее не оказалось.

– Передумала?

– Возможно.

Мне в голову пришла другая мысль, куда более драматичная.

– Моя дочь с ней встречалась…

– Что-о-о?

– В пятницу Мэйан улетела в Лос-Анджелес, позвонила Карле, представилась репортершей. Она хотела ее урезонить.

– Получилось?

– Судя по тому, что вы рассказали, ответ утвердительный.

Я дал Робинсону прослушать запись.

– Можно предположить, что в девушке заговорила совесть, она решила покаяться, но передумала.

– Или… кто-то ей помешал…

– Тот самый неизвестный?

– Я этого не исключаю.

Неожиданная мысль заставила меня кинуться к телефону.

– Извините, нужно кое-что проверить.

Мэйан не ответила, и я набрал номер Даны.

– Да, все в порядке, она будет в Нью-Йорке через час. Я ее встречу, и мы приедем к тебе.

Робинсон не упустил ни слова из нашего разговора.

– Ваша дочь вернулась?

– Летит.

– Вот и хорошо.

Инспектор встал.

– С учетом новых обстоятельств, думаю, дело против вас развалится, – сказал он.

– Значит, теперь вы верите, что этот мерзавец – реальный человек, а не плод моей больной фантазии?

– Я не оперирую категориями «верю – не верю», мое дело – выдвигать гипотезы и проверять их. Я всегда допускал вероятность, что некто хочет навредить вам. Вот только доказательств не было.

– Теперь есть?

– Теперь… я думаю, что должен уделить этому следу больше внимания. Кстати, аноним с вами не связывался?

– Нет.

– То есть он знает, что ваш компьютер «под надзором».

– А раньше имел доступ ко всем данным.

Прошла неделя, а Карлу Анчелотти так и не нашли. Домашний арест отменили, но я не покидал квартиру, не желая встречаться с журналистами и фотографами. Пресса обсуждала исчезновение девушки, и те, кто еще вчера клеймил меня позором и обливал грязью, теперь наперебой оправдывали. Итана Мура, критика, терзавшего меня на ток-шоу Джека Лермана, обвинили в некомпетентности и погоне за дутыми сенсациями. Поведение СМИ напоминало колебание маятника, и я спрашивал себя, каков будет «сухой остаток», когда он остановится.

Мне казалось, что я счастливо избежал бури, но спокойствия это не принесло. Кто-то бродил вокруг, намереваясь разрушить мою жизнь. Я боялся за Дану, Мэйан, Нэйтана и всех близких.

Я не ошибался. Буря была не бурей, а циклоном, и я оказался в эпицентре. Очень скоро начнется вторая фаза, стихия покажет свой нрав и не пощадит меня.

Глава 41

Расследование инспектора Робинсона топталось на месте. Карла так и не объявилась. Судя по всему, ее похитили либо убили: деньги со счета не снимали, телефон был заблокирован.

А моя жизнь – во всяком случае, профессиональная – вернулась в привычную колею.

Последний роман бил все рекорды продаж. Одни покупали его, чтобы поддержать меня, другие – из чистого любопытства.

Сэнди и Нэйтан договаривались об интервью, давая строгие указания журналистам: «Никаких вопросов о последних событиях. Сэмюэль еще не оправился от ложного обвинения и готов говорить только о романе». Мой агент ликовал и строил планы на будущее. «Если они захотят узнать, как ты все это пережил, будут с нетерпением ждать следующей книги. А мы сумеем поддать жару».

Джек Лерман прислал мне письмо с извинениями, кроме того, ходили упорные слухи о том, что нового контракта Мур не получит.

Все это казалось мне перебором. Использовать ситуацию в коммерческих целях, забыть о жертвах, вернуться к образу жизни модного писателя… Я плыл по течению и не мог выбрать приемлемую линию поведения, не понимал, что нормально, а что нет.

Единственным утешением было общение с Мэйан. Мы виделись два-три раза в неделю, у меня или в ресторане.

В тот день мы встретились в суши-баре. Мне сразу не понравилось, как она выглядит.

– Что с тобой? – спросил я.

– Ничего… – Мэйан пожала плечами.

– Вид у тебя грустный. И лицо усталое.

– Ну… вообще-то, я все время думаю о Карле.

– Я тоже.

– Я хотела сказать, что… чувствую себя виноватой в случившемся. Не уговори я ее снова пойти в полицию, она бы не пропала.

– А я бы сел в тюрьму!

Мэйан взяла ролл, покрутила его в пальцах.

– Да, конечно… Но все это…

– Она сама во всем виновата. Ввязалась в опасную игру, рисковала, врала – и поплатилась, – не слишком уверенно возразил я.

– Знаю – и все равно не могу успокоиться.

– Не расстраивайся, может, ее найдут.

– Как же, найдут… Хочу, чтобы мы оставили эту мрачную историю в прошлом и вернулись к нормальной жизни. Не слишком весело все время оглядываться и сидеть взаперти.

– Пока полиция не поймает больного ублюдка, придется соблюдать осторожность.

Дане и Мэйан не разрешалось выходить поодиночке. Дана провожала нашу дочь в университет и забирала ее после занятий, ко мне Мэйан привозил отчим, обратно она ехала со мной. Сам я отказался от охраны – к большому неудовольствию Нэйтана.

– Мы отправляемся в отпуск, – сообщила моя дочь.

– Кто и куда?

– Мама, Лукас и я. Он снял дом в Хэмптонсе[42] на две недели. Будет здорово, если ты к нам присоединишься.

За последние две недели я ближе узнал Лукаса. Мы иногда выпивали, когда он «доставлял» ко мне Мэйан. Спортивный пятидесятилетний мужчина с приятным голосом и теплой улыбкой в конце концов понравился мне. Я был благодарен ему за то, что он относится к моей дочери, как к родной. Я, конечно, ревновал, но мужик он был хороший.

– Не уверен, что это хорошая идея. Вряд ли твоя мама и Лукас обрадуются.

– Я с ними уже поговорила. Оба сказали, что идея просто замечательная.

– Ладно, я подумаю.

Стать другом семьи моей бывшей жены и «приятного во всех отношениях» Лукаса было равносильно тризне по нашим с Даной отношениям. А ведь я питал надежду все начать сначала.

Глава 42

Нэйтан ждал, что я начну работать над новой книгой, но желание сочинить текст, не похожий на предыдущие романы, умерло, раздавленное лавиной событий. Истинная страсть к писательству всегда становится выражением перебродившего страдания. Открытая или медленно гноящаяся рана выражается в крике или стоне. Человек способен творить, когда ясность сознания берет верх над эмоциями, а я пока не успокоился, не переварил случившееся и не мог рассказать читателям о последних событиях.

Возможно, под пеплом тлеют угли, из которых когда-нибудь разгорится священный огонь, но сейчас мне хочется одного – чтобы прибой быстротекущих дней смыл весь этот ужас. Пусть даже вместе со мной.

Деннис мертв, да и Карла вряд ли спаслась. Умолчать об этом нельзя, наслаждаться сочинительством – неприлично, ведь «побочным эффектом» моих литературных экзерсисов стала смерть людей.

На Нью-Йорк обрушился дождь. Плотный злой ливень вознамерился затопить город. Черные тучи затянули небо, проглотив луну, улицы опустели, ветер раскачивал светофоры. Город выглядел так, словно голливудский продюсер выстроил декорации для съемок пролога фильма-катастрофы.

Я думал о Дане, Мэйан и Лукасе, отдыхающих в домике на берегу моря, и хвалил себя за то, что отказался от приглашения. Было бы невыносимо сидеть взаперти и умиляться счастью семьи, которая перестала быть моей.

Я решил посмотреть какой-нибудь фильм, открыл меню платных каналов и выбрал романтическую ленту «Дом у озера», историю о мужчине и женщине. Они не знакомы, но, обменявшись письмами, влюбляются друг в друга, а потом случайно обнаруживают… что живут в разных эпохах. В голову пришла мысль о человеке, утверждающем, что он пишет мне из будущего. Почему Однофамилец затаился? Испугался последствий? Отступился или выжидает, чтобы снова вынырнуть в самой гуще моей жизни?

Ответа долго ждать не пришлось…

Я много раз видел этот фильм и все время отвлекался от экрана. Гроза усилилась, косые струи дождя заливали оконное стекло. Шум с улицы заполнял пространство комнаты, создавая оглушающий разнозвучный фон.

Я схватил айфон и проверил сообщения на Фейсбуке. Одно из них, пришедшее час назад, привлекло мое внимание. Отправитель был неизвестен, но тема – «Хэмптонс» – заставила меня похолодеть.

Я кликнул по ссылке, и на экране появилось видео.

Темная картинка дергалась – снимали явно на телефон, – но я смог разглядеть улицу, залитую потоками воды. Снимавший сделал несколько шагов вперед, и на экране возник дом, окруженный садом. У меня мгновенно вспотели ладони. В мозгу забрезжила догадка, но я гнал ее от себя.

Неизвестный «оператор» приблизился к двери, постоял несколько секунд, обошел дом, остановился у окна, и… мои худшие опасения подтвердились: Дана и Лукас накрывали стол к ужину. Я вскочил, чувствуя, что сейчас взвою от ужаса, и тут кадр оборвался, осталась только фраза «Мы ждем тебя».

Я стоял, не понимая, что делать. Мне не хватало мужества взглянуть правде в глаза, я как будто провалился в другое измерение. Верна ли моя догадка? Неужели это он? Человек, угрожающий мне, бродит сейчас вокруг этого дома? Или… он уже внутри?

Да, сомнений быть не может, это он, и его послание недвусмысленно: жизнь моих близких в опасности. Возможно, они уже…

Я пришел в себя и начал звонить Мэйан, но услышал только механический голос, сообщивший, что из-за погодных условий связь временно отсутствует. Дана и Лукас тоже были недоступны.

Мозг рисовал страшные картины, и я снова запаниковал. Сердце колотилось, как заячий хвост, зрение мутилось, меня тошнило, а голова кружилась так сильно, что пришлось сесть.

Он перешел в наступление! Это казалось безумием, неправдоподобным кошмаром. Моя ошибка была до смешного очевидна, и я проклял себя за то, что не поехал с ними, не принял дополнительных мер безопасности.

Но что я мог сделать? Реши он напасть, обязательно напал бы. Нет, он хотел совсем другого – причинить зло моим близким.

Я натянул джинсы и свитер, схватил ключи от машины, побежал в гараж, запрыгнул на сиденье и резко тронулся с места. Я делал все «на автомате», ехал быстро, надеясь, что все пешеходы и водители остались дома. Машину то и дело заносило, но я не снижал скорость и все время набирал номер Мэйан. Все мои попытки оказались тщетными – звонок переводили на голосовую почту.

Доехав до центра, я связался с Робинсоном, он все внимательно выслушал, записал адрес дома в Хэмптонсе и пообещал перезвонить.

Ливень барабанил по крыше машины, приглушая голос полицейского.

– Повторяю еще раз. Мы окружим дом. Когда доберетесь до места, позвоните мне и оставайтесь на связи. Войдете внутрь, будете комментировать все, что увидите, чтобы дать нам максимум информации. Как только поймете, что нам пора вмешаться, подадите сигнал: повторите два раза кодовую фразу «Это невероятно». Два раза, запомнили? Но сначала предупредите своих, чтобы пригнулись. Договорились?

– Да.

– Ладно, хотя я не уверен, что поступаю правильно, вовлекая гражданское лицо…

– Не обсуждается. Я должен достать этого гада сам. Если он окажется в доме, постараюсь разговорить его и сообщу вам информацию, чтобы снизить риск.

Я слегка лукавил: да, я считал своим долгом предотвратить катастрофу, но главное, не хотел до смерти напугать Дану, Мэйан и Лукаса.

Я ехал в Хэмптонс. Ураганный ветер с моря обрушивал на ветровое стекло потоки воды. Разбушевавшаяся стихия добавляла моменту драматизма. Видимость была ужасная, так что приходилось ориентироваться на фары шедшей впереди машины.

Когда я приехал, никого из людей Робинсона не было видно. Я сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы отогнать парализующий страх.

Паника отступила, я нажал на кнопку вызова, и Кайл мгновенно ответил.

– Где вы? – спросил я.

– Совсем рядом… Мы хорошо замаскировались.

Я вышел из машины, и ветер кинулся на меня, как рысь с ветки дерева. Я решил обойти дом. Зловещая, «хичкоковская» атмосфера не добавляла уверенности, но деваться было некуда. Ставни прикрывали окна гостиной, но я все-таки разглядел, что комната пуста, хотя стол накрыт к ужину.

В кухонном окне тоже горел свет.

– Никого не вижу, – громко произнес я, сомневаясь, что инспектор услышит меня в шуме бури.

Я взялся за ручку и обнаружил, что дверь не заперта.

– Вхожу на кухню.

Я сделал два шага, но не различил ни звука и почти не дыша пошел дальше. В мозгу промелькнула мысль: сейчас войду в комнату и увижу на полу бездыханное тело.

В спину мне уперся какой-то предмет.

– Не шевелись, – прошелестел незнакомый голос. – Медленно подними руки.

Сердце пропустило такт и замерло.

Этот урод здесь, целится в меня из револьвера. Что он сделал с Мэйан и Даной? Нет, это кошмарный сон, такое случается только в кино. Или в моих романах. Но не в реальной жизни. Не в моей жизни.

Нельзя молчать, нужно подать знак копам… Я все понимал, но горло перехватил спазм, язык прилип к гортани. Робинсон мог не расслышать приказа поднять руки.

– Шагай… – дрожащим голосом приказал невидимый враг.

– Ладно, ладно, только не стреляйте, – каркнул я, моля бога, чтобы Кайл разобрал слова.

Я сделал несколько шагов и оказался в центре ярко освещенной гостиной.

– Черт, Сэмюэль!

Я резко обернулся и увидел Лукаса с мокрым от пота, перекосившимся от страха и изумления лицом.

– Но… что… – Лукас едва мог говорить.

– Мэйан? Дана? – спросил я, не в силах сложить слова в предложение.

– Наверху. Нужно их предупредить. Они, наверное…

В этот момент я вспомнил о Робинсоне и заорал:

– Инспектор! Все в порядке! Это…

Лукас не понял, почему я кричу, уставясь в темноту, и снова испугался.

Дверь распахнулась, и на пороге появилось двое вооруженных людей.

Лукас отшатнулся и начал медленно поднимать пистолет.

– Не стреляйте, он друг! – повторил я, пытаясь отобрать у него оружие.

Когда все успокоились, я объяснил Лукасу причину нашего появления, а он сказал, что в доме сработала сигнализация, оповестившая их о проникновении в сад, потом он увидел чью-то тень в свете молнии, велел Дане и Мэйан забаррикадироваться на втором этаже, схватил пистолет и кинулся к двери. Повернуть ключ он не успел, спрятался, дождался, когда я войду, и ткнул мне в спину дулом.

Мы с облегчением выдохнули. Испуг был так силен, что ни мне, ни ему не хотелось даже думать, чем все могло закончиться.

– Я, пожалуй, выпью, – сказал Лукас.

– Итак, этот человек знает, что мы здесь, – мрачным тоном произнесла Дана, напоминая, что радоваться рано. – Это ужасно. Мы сегодня же вечером вернемся домой.

Мэйан прижалась головой к плечу матери и устремила взгляд в пустоту.

Ко мне подошел Кайл.

– Можете показать его послание?

– Конечно, оно в телефоне. Держите.

Он взглянул на картинку, поднял глаза и вернул мне айфон. Вид у него был озадаченный.

– Есть проблема…

Взгляды присутствующих обратились на инспектора.

– Это рекламный ролик о Хэмптонсе. Совсем не то, что вы мне описали.

Дана, Мэйан и Лукас подошли и встали рядом, я нажал на Play и едва не задохнулся от изумления: рекламный ролик заканчивался словами «Мы ждем вас».

Они смотрели на меня, а я лепетал:

– Клянусь вам… Там было совсем другое…

По взглядам близких я понял, что они сомневаются – хотят верить, но сомневаются, – и не сдержался:

– Вот дерьмо! Он пытается свести меня с ума! Я вам точно говорю – говнюк снимал дом с улицы. Я видел, как вы накрываете на стол!

Аргумент был слабоват, я и сам это понимал.

– Не смотрите на меня, как на психа! – закричал я.

– Успокойтесь! – рявкнул Робинсон.

– Да, успокойся, – подхватила Дана. – Никто так не думает…

– Еще как думает! – заорал я. – Я вижу это по вашим глазам. Вы говорите себе: он снова все придумал! Он сошел с ума… как его мать! Чушь! Я знаю, что говорю!

– Папа! – крикнула Мэйан, чтобы заставить меня замолчать.

В глазах у нее стояли слезы, губы дрожали, и я понял, что моя реакция напугала ее куда больше исчезновения видео. Я сам дал окружающим повод сомневаться в моем душевном здоровье.

– Я тебе верю, – прошептала она, кидаясь в мои объятия.

Я прижал дочь к себе и сразу успокоился.

– Подменить один ролик другим ничего не стоит! – попыталась объяснить Мэйан.

– Это правда, – подтвердил Лукас.

– Простите меня, – пробормотал я. – Поймите, я так испугался… и всю дорогу воображал кошмарные вещи…

– Мы понимаем, – заверил полицейский.

Дана опустила глаза и промолчала – она явно взвешивала другую вероятность. Кусочки мрачной мозаики складывались в ее мозгу в картину моего сумасшествия: болезнь матери, страх кончить так же, резкая перемена характера сразу после выхода первого романа, недавние события…

Мой разум проследил ту же логическую цепочку, и я вдруг вспомнил, как бабушка – через много лет после маминого самоубийства – сказала, печально и обреченно: «Самое ужасное, что она этого не признавала. Повторяла как заведенная: «Я не сумасшедшая!»

Глава 43

– Скажи, что не ты послал это сообщение! Скажи, что неизвестный псих снова пытается тебе навредить!

Лицо перекошено, губы кривятся в презрительной гримасе, голос дрожит… Нэйтан задавал вопросы и не ждал ответов.

– Почему ты не поговорил со мной? Пусть я больше не твой агент, но ты что, и другом меня теперь не считаешь?

– Скажи я, ты бы этого не принял. Стал бы отговаривать, употребив все красноречие, а у меня не было ни сил, ни желания спорить.

Нэйтан достал газету, развернул ее и начал читать.

– «Сэмюэль Сандерсон оповестил прессу о намерении оставить литературное поприще. Автор ссылается на проблемы со здоровьем и усталость. Его агент, с которым мы связались по телефону, выразил удивление». Ты выставил меня идиотом!

– Ну извини… Я не собирался… не думал…

– «Хочу выразить признательность читателям, дарившим мне свое внимание и доверие, – продолжил Нэйтан. – Некоторые будут разочарованы, другие обидятся, почувствовав себя брошенными, но я утратил страсть к писательству. Продолжать в этих обстоятельствах значило бы проявить неуважение». Ну что тут скажешь – высший класс! Я в полном дерьме и схожу со сцены из уважения к вам! Герой! А я – нерадивый агент.

Нэйтана душила ярость.

– Мне очень жаль, что ты так это воспринял…

– Тебе жаль… Как всегда, думаешь только о себе, – рявкнул он.

– Ты прав, но не о модном писателе Сэмюэле Сандерсоне, а о человеке, который потерял семью и здоровье и вот-вот лишится рассудка.

Нэйтан плюхнулся на диван, немного помолчал, пытаясь успокоиться, и спросил, смягчив тон:

– Итак, ты принял обдуманное решение?

– Да, и окончательное.

– Автобиографический роман ты тоже писать не станешь?

– Угадал. Мне больше нечего ни сказать, ни написать. Пора начинать жизнь сначала.

– Возможно, когда-нибудь… через год, два, даже больше…

– Нет, Нэйтан, я наконец-то кое-что понял: писать – значит жить в других мирах, где действуют иные законы. Писатель должен позволить воображению взять верх над разумом, ему приходится переходить границы, менять ориентиры. Конец всегда один: человек начинает проводить большую часть времени в воображаемых вселенных, общаясь с несуществующими людьми и нимало не заботясь о близких. Я больше не могу так жить. Хочу вернуться к нормальному существованию – к тому, что было прежде.

Нэйтан встал и пошел к двери.

– Настанет день, и ты снова будешь писать, я в этом уверен, – устало прошептал он. – Тебе не удастся убить в себе писателя.

Он ушел, не сказав, сохраним мы нашу дружбу или обида и разочарование слишком сильны, и он больше знать меня не хочет.

Решение бросить сочинительство показалось мне последним шансом выбраться из болота. Больше не нужно ничего исправлять и улучшать, делать выбор и идти на компромисс. Приговор вынесен и обжалованию не подлежит: став романистом, я превратился в другого человека – гнусного, безответственного, непоследовательного. Я растратил всю свою чувствительность, забыл о ценностях, разлюбил игру в слова и совершенно выдохся. Мне было легко принять решение, ведь страсть и вдохновение ушли безвозвратно.

Я отказался искать природу моих проблем. Кто в них виноват – неизвестный психопат или мое собственное безумие? У меня были все резоны в пользу первой гипотезы, но вторая никуда не уходила, затаившись в тени страхов и дурных предчувствий. Я поставил крест на ремесле романиста – да, именно на ремесле! – и, возможно, сумею наконец разгадать тайну. Если меня преследует читатель-ненавистник, не исключено, что он отвяжется, как только погаснут огни славы. А если весь этот бред – плод моего больного мозга, я очень скоро все пойму.

Телефон звонил не переставая: журналисты хотели выяснить мотивы моего решения, близкие пытались урезонить. Я не отвечал ни тем, ни другим, но напряженная атмосфера, попытки вернуть меня к прежнему амплуа удачливого литератора оказались невыносимыми. Нужно было уехать из Нью-Йорка и попытаться обо всем забыть. Оставалось выбрать пункт назначения, вернее сказать – найти убежище, где я смогу отдохнуть и подвести промежуточные итоги. Но не слишком далеко от города, чтобы продолжать видеться с Мэйан.

Сделав выбор, я сообщил близким об отъезде, но адрес дал только дочери. Нэйтан смирился. Он наверняка надеялся, что я поправлю здоровье и в один прекрасный день вернусь и положу ему на стол рукопись новой книги.

Мэйан и Дана отнеслись к моей идее без восторга – я ускользал из-под надзора. После приснопамятной ночи в Хэмптонсе они очень обо мне беспокоились, Мэйан забегала проведать, обе часто звонили, но, чувствуя мой настрой, не отговаривали.

В конце лета я уехал.

Глава 44

Люди часто говорят, что чувствуют себя живыми, только когда жизнь сопротивляется и чем-то их удивляет, но со временем успокаиваются, приобретают навыки, наживают опыт, а потом, когда он становится рутиной, тускнеют и увядают.

Две недели назад я оставил позади бурные события и сделал попытку забыться, отвлечься новыми и самыми что ни на есть банальными занятиями: встать с постели, побегать, позавтракать, отправиться на рыбалку, поехать на экскурсию, пофотографировать, вернуться к ужину, послушать музыку и лечь спать.