История моего безумия Коэн Тьерри
Кэндлвуд-Лейк, расположенный в двух часах езды от Нью-Йорка, был совершенно пустынным. В летний сезон в этом курортном городке всегда полно туристов, но сейчас он словно бы оцепенел, впал в спячку, так что я мог спокойно поразмышлять о своей жизни.
Я снял дом у озера и предался созерцательным, пассивным, почти вялым видам деятельности, отключив голову в надежде прогнать страхи и сомнения. Во время пробежек по лесу я старался подстроить мысли под ритм шагов и дыхания, а когда сидел в лодке и смотрел на поплавок, мой мозг превращался в вязкую массу, не способную на глубокие размышления. В сознании возникали смутные образы, которые я не пытался понять и удержать, а на прогулках по окрестностям механически фиксировал на пленку местные красоты.
С наступлением ночи я оставался наедине с собой, и задвинутые в дальние уголки подсознания вопросы возвращались и набрасывались на меня. Читать я не мог, Интернета в доме не было, так что оставалось одно – писать длинные эсэмэски Мэйан. Я описывал природу, посылал ей снимки и был счастлив, что мы снова сблизились. Меня трогало, что дочь за меня беспокоится и старается помочь. Мы условились, что Мэйан приедет и проведет со мной несколько дней.
Если напряжение снять не удавалось, я принимал снотворное и нырял в глубокий, без сновидений, сон.
Так прошло две недели. Один день сменял ругой, никаких проявлений психического расстройства я у себя не замечал и почти поверил, что смогу жить этой новой, придуманной жизнью.
Он забросил удочки на «моем» месте, и я почувствовал досаду. Такова природа человека: он почему-то считает, что собственные привычки дают ему право первенства. Разве вокруг мало места? Зачем вторгаться на чужую территорию? Я сразу окоротил себя, подумав, что этот человек мог приходить сюда задолго до меня. Может, это вовсе не мое, а его прикормленное место? Он махнул рукой в знак приветствия, я ответил, отплыл подальше и начал удить, но окончательно от чужого присутствия не отвлекся. Мне казалось, что, кроме меня, в этом диком уголке нет ни одной живой души, и нате вам…
У меня не клевало, а незнакомец уже дважды снимал рыбу с крючка. Я сменил наживку, но это не помогло, и тут он решил познакомиться.
– Здравствуйте.
Он выглядел моим ровесником. Борода, лысина, лицо такое усталое, что, несмотря на улыбку, кажется озабоченным.
– Не поделитесь леской? Я забыл свою катушку дома.
– Конечно, – ответил я.
Он протянул мне руку и представился.
– Джулиан.
– Сэмюэль.
Я выждал две секунды, надеясь, что новый знакомый не воскликнет: «Ба, да я же вас знаю, вы писатель…», – протянул ему катушку, и он занялся своей удочкой.
– А вы везучий…
– Да, сегодня вроде неплохо получается.
– Неплохо? Я пока ничего не поймал.
– У меня есть секрет. – Джулиан улыбнулся и подмигнул.
– Секрет?
– Ну да, как у всех рыбаков.
– Теперь понятно. Я – неофит, опыта никакого.
Он протянул мне пакетик.
– Держите.
– Что это?
– Наживка. Приготовлено по особому рецепту! – Джулиан рассмеялся.
– Большое спасибо.
– Не благодарите, рыбацкая солидарность – святое дело.
Он пару раз махнул веслами и занял позицию неподалеку.
Магическое средство оказалось чудовищно вонючим. Стараясь не дышать, я скатал из плотного теста шарик и насадил его на крючок.
Через десять минут клюнула щука. Я попытался подвести рыбину поближе и, видимо, делал это так неуклюже, что Джулиан решил дать мне несколько практических рекомендаций.
– Отпустите немного… теперь тяните. Удилище вправо… а сейчас влево… да, вот так. Не горбитесь, согните руки.
Леска оборвалась.
– Проиграли… – констатировал Джулиан.
Я проиграл, но состязание с рыбиной мне понравилось.
– Ничего, научусь. Спасибо за советы.
– Всегда к вашим услугам.
– Мне, пожалуй, пора.
– Я тоже возвращаюсь, хочу перекусить.
На берегу он спросил:
– Вы в отпуске?
– Можно и так сказать.
– Горожанин?
– Определили по моей рыбацкой ухватке? – пошутил я.
– Да нет, просто знаю, что сюда любят приезжать ньюйоркцы, жаждущие тишины и покоя.
– Мой случай. Хочу восстановить силы. А вы?
– У меня здесь дом. Я преподаватель, приезжаю, как только представится возможность.
– Понятно… Ладно, может, увидимся завтра.
Мы раскланялись и разошлись в разные стороны.
Случайное знакомство доставило мне удовольствие и слегка взбодрило: я вдруг понял, что уже две недели ни с кем не разговаривал. Одиночество принесло успокоение. Приятно было сознавать, что в нескольких километрах от того места, где я сейчас находился, мир неистово дергается, а здесь движение остановилось, растворясь в величии природы. Но я оставался человеком, а значит, нуждался в общении, пусть и мимолетном и ни к чему не обязывающем.
Мы встретились на следующий день. Джулиан поделился со мной волшебной наживкой, сел в лодку и забросил удочку. Через два часа я предложил передохнуть, пришвартовался к борту его суденышка, достал термос и разлил кофе.
Он был словоохотлив, рассказывал про рыб, которые водятся в реках и озерах неподалеку от Кэндлвуд-Лейк. Было что-то нереальное в этом разговоре между двумя мужчинами, пьющими кофе посреди озера. Манера изъясняться у него была странная: все, что он говорил, вроде бы свидетельствовало о том, что я имею дело с милым и доброжелательным человеком. Но вместе с тем в нем угадывалась глубинная серьезность, иногда его жесты казались почти судорожными, нижнюю челюсть сводил спазм, и тогда под тонкой кожей набухали желваки, а взгляд… Он иногда смотрел мне прямо в глаза, как будто надеялся прочесть в них ответ на незаданный вопрос. И все-таки я хотел завоевать симпатию этого человека: было бы здорово завести друга в этом уединенном месте, может, тогда уймется грызущая душу тревога.
Джулиан исчез на несколько дней, и я почувствовал себя еще более одиноким. Однажды утром он вернулся и пришел на озеро, как раз когда я садился в лодку.
– У меня были занятия, – объяснил он.
– Может, порыбачим вместе? – предложил я.
Раздумывал он недолго.
– Прекрасная идея.
Мы выгребли на привычное место и какое-то время молча смотрели на поплавки.
– Надолго приехали?
Вопрос застал меня врасплох.
– Забавно… я об этом как-то не думал. Приехал, живу… вот и все.
Он понимающе кивнул, как будто услышал вполне здравый ответ. В этот момент крякнул мой мобильник.
– Дочь! – обрадованно пояснил я и прочел сообщение. – Решила пожелать хорошего дня.
Мой голос прозвучал так гордо, словно простая эсэмэска была высшим проявлением дочерней любви. Джулиан улыбнулся в бороду и пригласил меня на ужин:
– Приготовлю сегодняшний улов.
– Почему бы и нет, – согласился я и по его лицу понял, что он действительно рад.
Глава 45
Джулиан открыл дверь и улыбнулся. Он выглядел спокойным, даже расслабленным.
– Проходи, – сказал он, отступив в сторону.
Обстановка в его жилище была такой же обезличенной, как в большинстве домов, где останавливались туристы. Меня это удивило – Джулиан говорил, что проводит здесь много времени.
Едой из кухни не пахло, что тоже было странно.
Я снял куртку.
– Хочешь выпить?
– Пожалуй…
– Выбор у меня, правда, небольшой.
– Мне что-нибудь безалкогольное.
– Хорошо, смешаю нам фруктовый коктейль.
Я сел на диван.
– Легко нашел? – спросил он из кухни.
– Поплутал немного.
Джулиан вернулся с подносом, на котором стояли тарелки с бисквитами и два стакана. Он подал мне один из них и сказал:
– Твое здоровье!
– Твое, – ответил я и сделал несколько глотков. – Смотрю, ты не стал наводить уют в доме.
– Да я не особо это умею, вечно откладываю на потом. Вот перееду окончательно, тогда и займусь.
– Живешь один? – поинтересовался я.
– Да. Ни жены, ни детей.
Он улыбнулся, чтобы скрыть мелькнувшую во взгляде растерянность. Мне вдруг стало не по себе, хоть я и не понял почему.
– Извини, не хотел тебя расстроить, – пробормотал я, поднося стакан к губам.
– Все в порядке. А ты чем занимаешься?
– Пишу. Вернее… писал. Сейчас бросил.
Его тон контрастировал с выражением лица. Он хотел казаться дружелюбным, но в голосе звучали металлические нотки, а взгляд был колючим.
– Что именно ты писал?
– Романы.
Я незаметно огляделся, и в голову внезапно пришла догадка, да нет, не догадка – уверенность, пугающая и настолько невероятная, что поверить в нее было почти невозможно.
– Могу я воспользоваться туалетом?
– Конечно. В конце коридора.
В туалетной комнате не было никаких личных вещей – ни зубной щетки, ни халата. Я оставил воду включенной и на цыпочках прокрался в спальню. Свет не горел, но я заметил отсутствие вещей и понял: Джулиан здесь не живет. Сердце заколотилось в горле.
Шкафы были пусты, у кровати стоял чемодан. Я расстегнул молнию внешнего отделения, нащупал какие-то бумаги, вытащил, поднес к глазам и похолодел от ужаса: с фотографий на меня смотрели лица Даны и Мэйан, листки были заполнены записями обо мне.
Что делать? Мое отсутствие затянулось. Он наверняка что-то заподозрил. Нужно немедленно принять решение. Бежать к двери? Бесполезно – ключи от машины в куртке, она в стенном шкафу, в коридоре. Можно попытаться уйти пешком, но он меня быстро догонит. Притвориться, что все в порядке, и ждать удобного момента? Он заметит мое волнение. Руки у меня дрожали, лицо было мокрым от пота. Напасть первым?
Эту возможность я обдумать не успел.
– Сэмюэль?
Он стоял в дверях и улыбался – как будто знал, что найдет меня здесь, с бумагами в руках.
– Что-то не так, Сэмюэль?
– Кто ты? – испуганно спросил я.
Он расхохотался, и я услышал в его голосе ненависть и безумие.
– Я – это ты, через двадцать лет, – прошипел он и что было силы ударил меня по голове чем-то тяжелым.
Глава 46
Я находился в полубессознательном состоянии, запертый в собственном теле. Не мог шевельнуться, произнести хоть слово, но из зыбкого пугающего далека до меня доносились обрывочные звуки и образы. Я чувствовал, что руки у меня связаны, а тело завернуто в одеяло, торчала только голова. Я не мог ни оказать сопротивления, ни сбежать, и от этого становилось еще страшнее.
Он встал и начал двигаться по комнате. «Подчищает за собой…», – подумал я. Два или три раза Джулиан выходил, потом занялся мной – дотащил до машины и сунул в багажник.
Крышка хлопнула, свет погас: мы тронулись в путь. Не знаю, сколько времени заняла дорога. Я пытался пошевелить руками, ногами, закричать, разрыдаться, навести порядок в голове, но мысли ускользали. Мрачное оцепенение победило – я лишился чувств.
Сначала я решил, что умер. Темнота, отсутствие ощущений и полная ясность сознания… наверное, именно так и выглядит смерть, когда душа готовится воспарить, освободившись от бренного тела. Потом мне стало холодно, и я понял, что пришел в себя в каком-то темном месте, попробовал шевельнуться, и тело отозвалось. Обрадоваться я не успел – голову прострелила острая боль, как наутро после попойки. В памяти всплыло воспоминание о последних минутах в доме Джулиана. Где я? Где он? Чего от меня хочет?
Я порылся в карманах, наивно рассчитывая найти там телефон, но они оказались пусты. Я осторожно протянул руку, коснулся кровати, бетонной стены, земляного пола, встал и сделал несколько шажков, нащупал стул, стол, унитаз и раковину.
Значит, это не бред. Я пленник. На меня нахлынули гнев и страх.
– Кто ты? Какого черта тебе от меня нужно? – заорал я.
Мои слова отскочили от холодных непроницаемых стен.
Я сел на кровать и попытался успокоиться. Нужно все обдумать, оценить ситуацию.
Внезапно комнату залил яркий свет, давая мне возможность оглядеться. Я находился в маленькой комнатке, судя по ведущей наверх лестнице – в подвале. Дверь была тяжелая, стальная. Самодельная кровать состояла из проржавевшего пружинного матраса и тонкого тюфячка, на столе я заметил ноутбук, пачку бумаги и ручку. Я нетерпеливым жестом включил компьютер, попробовал выйти в Интернет, но сразу обнаружил, что кроме текстового редактора никакой другой «начинки» нет. Неожиданно на экране открылось окошко, и я увидел лицо Джулиана таким крупным планом, что места, где он находился, опознать не сумел, но обратил внимание, что выглядит мой похититель злым и мрачным.
– Здравствуй, Сэмюэль. Ты пробудился от долгого сна. Сна жизни.
Он замолчал, глядя в объектив.
– Кто ты? Что все это значит?
– Не волнуйся ты так… Настал момент кое-что тебе объяснить.
– Чего ты хочешь? – заорал я, задыхаясь от ярости и страха.
– Я – тот человек, который уже много месяцев терзает тебя. Из-за меня ты стал думать, что сходишь с ума, как твоя бедная мать, потом погрузился в депрессию и наконец попал ко мне. Да, это я превратил твою жизнь в ад.
– Но… зачем?
– Я пока проигнорирую твой вопрос, но согласись, это в некотором смысле хорошая новость: ты не псих!
– Чего ты ждешь?
– Могу объяснить. Ты должен написать роман. Не одну из слащавых безделиц, что притупляют чувство критики у миллионов твоих верных читателей. Настоящий роман. Не заблуждайся – великого текста я от тебя не жду. Знаю, что тебе это не дано. Я имею в виду искренний, правдивый рассказ о пережитом. Рассказ, в котором ты признаешь себя лжецом.
– Не понимаю…
– Да прекрасно ты все понимаешь! Я хочу, чтобы ты объяснил, как стал писателем, почему расстался с женой и начал вести беспорядочную жизнь. Зачем обманывал читателей. И как провел несколько последних месяцев.
Его лицо приобрело еще более жесткое выражение.
– Даю тебе месяц. Срок небольшой, но на свидетельские показания хватит. Тем более что литературный талант демонстрировать необязательно.
– Да пошел ты! Ничего я писать не стану, псих недоделанный!
– Напишешь, куда ты денешься, – ответил он с холодной уверенностью.
– Неужели? И как ты меня заставишь? Будешь пытать? Морить голодом?
– Нет. Я об этом думал, но на осуществление такого плана понадобилось бы слишком много времени и сил.
– И как же ты собираешься меня убедить?
– Взгляни, Сэмюэль.
На экране появились кадры видеосъемки. Какой-то дом или квартира. О боже, лицо Мэйан! Она улыбалась в камеру.
– Честно говоря, я не очень хочу заниматься сегодня, – со смехом произнесла она.
– Но придется.
Я услышал голос Джулиана. Он знает Мэйан, он был рядом с ней. У меня перехватило дыхание.
Мэйан вздохнула и села за стол.
– Что у нас в программе?
– Поэты двадцатого века.
Запись остановилась. Пошли другие кадры. Улыбающееся лицо Даны.
– Ну, как она сегодня?
– Хорошо. Ваша дочь ленивая, но очень способная девочка.
Экран погас, а я все сидел и смотрел в пустоту, до боли в пальцах цепляясь за край стола.
– Теперь понял? – спросил Джулиан, сверля меня ненавидящим взглядом.
Он наклонился ближе к камере, как будто хотел сообщить что-то по секрету.
– Слушай внимательно. Я – репетитор твоей дочери и уже месяц вхож в дом. Она меня очень уважает. Я прихожу и ухожу, когда захочу. Ты напишешь текст, который мне нужен. Не успеешь за месяц – будет плохо твоей бывшей жене и дочери! Мы ведь иногда остаемся в доме одни.
Я совершенно опешил. Ужасы, которыми он меня пугал, превратились в жуткие образы. Из горла рвался вопль.
– Ты знаешь – я могу это сделать. Мне пришлось избавиться от твоего друга, хотя лично против него я ничего не имел. Не повезло бедняге, но нечего было совать нос в чужие дела.
Признание добило меня. Я сидел взаперти, не мог связаться с внешним миром и понимал, что этот психопат действительно способен воплотить в жизнь свои угрозы. Оставалось одно – включиться в его бредовую игру.
– Но почему? За что? – пролепетал я.
Он сделал вид, что не услышал.
– Ты ведь напишешь этот текст, правда, Сэмюэль?
– Да.
– Я контролирую твой экран и буду наблюдать, как идет работа. Если пойму, что ты пытаешься выиграть время или вознамерился обкорнать реальность, сразу займусь твоими любимыми женщинами.
Мне показалось, что легкая победа надо мной не доставила ему большого удовольствия. Слова звучали заученно, как будто он не сомневался в успехе и сейчас пытался скрыть свою ненависть.
– Я буду кормить тебя три раза в день. Не пытайся сбежать. Дверь бронированная. Дом стоит на отшибе, так что звать на помощь бессмысленно. Не трать понапрасну силы и время.
– Как я могу быть уверен, что ты не причинишь им зла… потом?
– Никаких гарантий. Но ты не в том положении, чтобы торговаться или чего-то требовать.
– Когда я закончу роман, ты меня убьешь, верно?
– Врать не стану: да.
– Из-за того, что я видел твое лицо?
– Нет, так было задумано с самого начала.
Он произнес это равнодушно-будничным тоном, как будто отвечал на самый что ни на есть банальный вопрос.
– Но… почему? Что я тебе сделал?
– Садись за компьютер. Месяц пролетит очень быстро.
Он отступил назад, протянул руку, чтобы выключить планшет, и добавил:
– Кстати, мое имя не Джулиан, а Джим.
Экран погас.
Я сидел за столом, прокручивал в голове каждую произнесенную им фразу, каждый показанный кадр и не находил во всем этом никакого смысла.
За что этот человек ополчился на меня? Кто он – душевнобольной, вознамерившийся искоренить всех авторов, оскорбляющих родной язык тупыми текстами? Нет, у него ко мне личный счет, я в этом уверен. Он придумал дьявольски сложный план, втерся в доверие к Дане, убил моего друга (да и Карлу наверняка тоже), мучил меня, похитил и запер здесь… Типичное поведение психопата, маньяка с навязчивой идеей.
Мы не знакомы. Зачем он напоследок назвал настоящее имя? Решил играть по-честному? Нет, дело не в этом. Скорее всего, хотел дать подсказку насчет собственной личности и ответить на мой вопрос.
Ни имя Джим, ни его лицо ничего мне не говорят.
Странно, перспектива собственной смерти нисколько меня не пугала. Наверное, потому, что я был одержим мыслями об опасности, грозящей Мэйан и Дане.
Что делать? Написать роман… и умереть, не убедившись, что с ними все в порядке?
В стене раздались щелчки и скрип – шумел кухонный лифт. Я увидел поднос с едой, понял, что не смогу проглотить ни куска, и захлопнул дверцу. Клеть поехала наверх, свет погас.
Я лег. Страх и усталость брали свое. Джим… Джим… повторял я, медленно погружаясь в тягучую безучастность. Я пытался представить, как этот человек выглядел бы без бороды. С длинными волосами, моложе. И, прежде чем отключиться, сознание каким-то мистическим образом вытолкнуло на поверхность нужную информацию.
Я знал Джима.
Последний год в колледже. Я – посредственный ученик, зато талантливый спортсмен и играю в баскетбольной команде, поэтому друзей у меня много, девушек тоже. Джим Эдвардс учится блестяще, но его мало кто замечает. Внешность у него самая невзрачная, а застенчивость он скрывает за внешним безразличием, граничащим с высокомерием. Мы в разных классах, и я бы никогда его не заметил, но однажды он сам со мной заговорил. Мы с друзьями стояли во дворе, он подошел и спросил:
– Можешь уделить мне пять минут?
Я удивился, не понимая, что общего у меня может быть с этим парнем. Губы у него дрожали, но взгляд был угрожающим.
Я кивнул приятелям, и мы отошли в сторону.
– Ну?
– Ты у нас звездочка, Сандерсон… – По его тону я не понял, издевается он или констатирует факт. – Все тебя уважают, даже восхищаются.
– К чему ты клонишь?
Он проигнорировал вопрос.
– А все потому, что ты хорош в спорте. В нашем мире ценят только зрелища, а упорный труд и успехи в учебе вызывают насмешки или неприязнь.
Я взглянул ему в глаза.
– Что тебе от меня нужно? Здесь не место для философских бесед.
– Да и собеседник не тот, – добавил он, пряча ухмылку.
– Решил повеселиться?
– Нет, что ты, конечно, нет.
Его решимость заворожила меня. Он главенствовал в разговоре, как будто был старше меня на порядок. Наши ровесники обычно так себя не вели.
– Я хотел поговорить о Дженнифер. У вас ведь с ней… отношения?
– Тебе-то какое дело?
– Ты крутил со многими девушками. Эти дуры раздуваются от гордости, как будто стать твоей подружкой, все равно что завоевать титул «Мисс Америка». Через несколько дней или недель – это уж как повезет – ты их бросаешь, и они с несчастным видом бродят по коридорам, плачут, заламывают руки…