Российская нация. Этнонациональная и гражданская идентичность россиян в современных условиях Абдулатипов Рамазан

§ 7. Этнонационализм против единства российской нации

Во времена буржуазных революций во Франции нацию стали связывать с суверенитетом государства, его целостностью и независимостью, без чего нет нации, и делиться ни с кем суверенитетом, волеизъявлением доминирующий этнос не желал. Собрание народных представителей – Генеральные штаты, традиционно созывавшиеся во Франции с XIV в., превратилось теперь в Национальное собрание. И в битве при Вальме новая революционная армия пошла в атаку с возгласами: «Да здравствует нация!». Формирование нации было вопросом жизненным. Без этого невозможно стало формирование единого суверенного государства, а значит, и быть жизнеспособным этносом, этнонацией. На том историческом этапе ради этого в жертву были принесены в том числе и многие великие нации-этносы, которые не могли составить конкуренцию объединившимся в нацию-государство этносам. Это этап персонализации нации-государства доминирующей нацией-этносом.

«Век национализма» – это век национальных движений и создание независимых государств. В странах, культурно близких к Франции, наибольшее распространение получила этатическая концепция нации (от французского «etat» – «государство»), согласно которой «нация» либо является государством, либо стремится стать им, а государство, в свою очередь, стремится создать «нацию». Иначе нации-этносы в этих исторических условиях жесткой борьбы были бы обречены или стать нацией, или ассимилироваться в нации-государстве. Поэтому здесь «нация» стала определяться обычно как совокупность граждан одного государства; нередко к этому добавляется и субъективный фактор – «желание жить вместе». Но это «желание» навязывалось нередко методами «варфоломеевских ночей». Соответственно термин «нация» и особенно производный от него – «национальность» в западноевропейских языках (например, в английском «nationality») далее употреблялось обычно в этатическом значении. У нас сохраняется этническое звучание нации и национальности. На смену нации-этносу (многоэтничности) приходит политическая нация, но не как результат исчезновения этнонации или господство одного из доминирующих этносов-народов, национальности над другими, поглощение им других, придавая этнонации политическую оболочку государственности и суверенности. Надо помнить о многонациональном государстве. В этом плане говорить о суверенитете на уровне нации-этноса трудно. Для этого надо, чтобы этнонация или их союз сформировали бы государство. У нас вариант союзной нации, многонационального народа.

И. Фихте, И. Шиллер в Германии возбудили национализм для объединения всех вокруг германской нации и укрепления государства. Иначе разобщенность многих этносов и этнонаций приводила к неспособности доминирующего этноса-нации выдержать конкуренцию среди возникающих европейских наций как крупных государств. В своих ранних работах К. Маркс и Ф. Энгельс называли «нациями» общности людей в докапиталистических формах, например древних финикийцев, писали о «феодально-организованных нациях» и т. п.[474] Однако в более поздних произведениях К. Маркс и Ф. Энгельс обычно относят начало процесса формирования «наций» в средневековье, учитывая влияние как языково-культурных, так и политических факторов на этот процесс. Нация в любом случае – явление историческое.

Характеризуя процесс образования наций в Европе, Ф. Энгельс писал: «Самыми крупными общественными группировками, которых достигла античность, были племя и союз родственных племен у варваров. В основе их организации лежали родовые связи, у создававших города греков и италиков – полис, охватывающий одно или несколько родственных племен. Филипп и Александр придали Эллинскому полуострову политическое единство, но этим еще не была создана греческая нация. Нации стали возможны только в результате падения римского мирового господства»[475]. Этот процесс был исторический, характерный для многих этнонаций на определенном этапе исторического развития. «Римское управление и римское право повсюду разрушили дородовые объединения», а тем самым и последние остатки местной, национальной (здесь и далее точнее «этнической») самодостаточности» за счет доминирующего этноса и уничтожения закрепощения всяких иных родовых, племенных корней. Но если уже невозможно было преодолеть этническое многообразие, то обосновывали концепцию «культурно-психологической» нации, превращая все остальные этнонации, кроме господствующей, в мифологию. Э. Ренан в лекции в Сорбонне на тему «Что такое нация?» (1877 г.) предпринял попытку систематического изложения теории нации. Он отметил, что нации – «явление в истории довольно новое», определившееся лишь в средние века. Сохранив за термином «нация» этатический смысл (в частности, отнеся к «нациям» Бельгию и Швейцарию, населенные разноязычными этносами), Э. Ренан рассмотрел ряд признаков, которыми можно определить нацию. Он подчеркнул, что нацию нельзя отождествлять ни с «династией» или «монархической системой», ни с расой, ни с языком. Вывод Э. Ренана сводился к тому, что нация может быть определена, прежде всего, как выражение духовного стремления определенной группы людей «жить вместе, сохранять наследство, полученное от прежних поколений, стремиться к общей цели»[476], т. е. как культурно-психологическая общность. И его рассуждения были весьма противоречивые. Э. Ренан, с одной стороны, ушел от наций-этносов и в определении нации доходит до нации-государства, но при этом в культурно-психологической интерпретации остался на уровне наций-этносов.

В Вебстеровский новый международный словарь английского языка, где типичными элементами нации полагаются: «единый язык или сходные диалекты, общая религия, общие традиции и история, общее чувство добра и зла и более или менее компактная территория»[477]. Под давлением суверенного господства одного этноса-нации, ее культуры и языка формируется согражданство, к которому насильно или добровольно присоединяли все остальные этнонации.

Национальный вопрос в многонациональной стране: от этнологии к этнополитологии.

В XIX веке деятели социал-демократии, которые были в поисках резерва социалистической революции, увидели его, прежде всего, в национально-освободительных движениях угнетенных народов и стран, которые боролись за свое освобождение, и на этой основе активно стали разрабатывать теорию национального вопроса. Главным образом это идеи О. Бауэра и К. Каутского[478], которые впоследствии стали основой ленинско-сталинских поисков в «национальном вопросе» в самой России. Почти вся терминология заимствована ими оттуда, хотя О. Бауэр и К. Каутский не очень отличали нацию-этнос и нацию-государство.

Рассматривая «нацию» как непрерывно изменяющееся историческое явление, О. Бауэр отметил сложность определения ее понятия на основе отдельных признаков. «Вместо простого перечисления элементов нации, – писал он, – мы предлагаем системы: общая система как действующая причина, общая культура и общее происхождение как ее факторы, общий язык в качестве посредника общей культуры как ее продукта и творца в одно и то же время». Он заметил ограниченность значения общности языка и общности территории для определения нации. «… Без общности языка нет общности культуры, стало быть нет и нации. Но общность языка не создает еще нации там, где другие различия – например различия религии, как у сербов и хорватов, или различия происхождения, социальных и политических отношений, как у испанцев и говорящих по-испански южных американцев, – препятствуют превращению общности языка в общность культуры». И далее: «Так как территориальное обособление приводит к распадению наций, то общность территории есть несомненно одно из условий существования нации, но лишь постольку, поскольку она является условием общности судьбы… поскольку она необходима для общности культуры… Немец, находящийся в Америке под влиянием немецкой культуры – хотя бы оно выражалось только в немецкой книге и в немецкой газете, – дающий своим детям немецкое воспитание, остается немцем вопреки своей оторванности от родины»[479]. Здесь не только продолжение попыток этатической теории этнонации, но и чисто этнической на основе характеристики этничности в ее природно-культурной основе.

Подводя итог своим рассуждениям, О. Бауэр заключил: «Нация – это вся совокупность людей, связанная в общность характера на почве общности судьбы. На почве общности судьбы – этот признак отличает нацию от интернациональных общностей профессии, класса, народа, составляющего государства…, которые покоятся на однородности, а не на общности судьбы… Вся совокупность – отличает нацию от группировок внутри нее, не имеющих самостоятельного культурного развития»[480]. Глубокие культурно-исторические корни культуры и традиций – вот что такое нация-этнос. Здесь видна попытка сохранить термин «нация» за этносами, а нации-государству все же дать старое название «народ» как общности многих наций-этносов.

Теории О. Бауэра противопоставлялась «историко-экономическая теория лидера германских социал-демократов К. Каутского, полагавшего основными признаками «нации» язык и территорию, которых придерживался и В.И. Ленин[481]. Но возможна ли нация-этнос без культуры, традиций…?

Публицист В. Водовозов, рассмотрев употребление в начале XIX в. терминов «нация» и «народ» в европейских языках, писал: «Русское словоупотребление отличается еще меньшей последовательностью и точностью. Слово «нация» вообще звучит для нас как слово иностранное, недостаточно усвоенное русским языком и до сих пор ему чуждое. Вместо него мы почти безразлично употребляем термины «национальность» и «народность»…, обозначая ими совокупность людей, объединенных общностью исторического происхождения, культуры и языка или, по крайней мере, национального самосознания»[482]. Примерно такой вывод можно сделать и ныне. Мы употребляем термины «этнос», «народ», «нация» в этническом измерении, а в политико-государственном смысле образование «наций» мы хотели построить на другой, социально-классовой основе, вроде новой исторической общности людей – советский народ. Вот отсюда и многие нестыковки наших понятий и категорий с понятиями и категориями многих западных ученых. Территория, экономика и язык были и для В.И. Ленина основными признаками нации[483]. Представления о сущности нации были систематизированы и изложены И.В. Сталиным в статье «Национальный вопрос и социал-демократия» (1913 г.), который дал и известное определение нации: «нация – это исторически сложившаяся устойчивая общность языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющаяся в общности культуры… Необходимо подчеркнуть, что ни один из указанных признаков, взятый в отдельности, недостаточен для определения нации. Более того, достаточно отсутствия хотя бы одного из этих признаков, чтобы нация перестала быть нацией». Но В.И. Ленин и И.В.

Сталин, как мы видим, по этим вопросам достаточно далеко уходят от идей К. Маркса и Ф. Энгельса, которые связывали образование нации с национальными государствами, т. е. они больше говорили о нации-государстве. И.В. Сталин и В.И. Ленин понимали, что образование национальных государств, удовлетворяющих этим требованиям, «является поэтому тенденцией (стремлением) всякого национального движения»[484]. Но они свои выводы делали сознательно, чтобы не разбивать Россию по этнонациональным частям. Такое движение российских народов к нации-государству поддержал В.И. Ленин. Но И.В. Сталин был другого мнения. И отсюда его попытка «автономизации» всех в составе РСФСР, обустройство на лоне русской нации и ее государства. Стремление к образованию самостоятельных государств для народов царской России не было на повестке дня большевиков. Они сохраняли за ними статус наций-этносов, но никак не наций-государств. В.И. Ленин это все тоже понимал, но в политических целях пошел на создание «второго этажа» федерации – СССР и допустил формирование и единство наций-государств. Точнее, они формировались и без большевиков после революции и гражданской войны. Многие уже обрели статус наций-государств. Отсюда и возникновение советской терминологии «нация» и «народности». Политически, может быть, было и целесообразно, но по факту разрушительное воздействие на природу этнонаций оказывал и классовый вывод: «Есть две нации в каждой современной нации – скажем мы все национал-социалы. Есть две национальные культуры в каждой национальной культуре»[485]. Из этих достаточно политизированных понятий и политически целесообразных толкований природы нации-этноса и нации-государства сложилась у нас теория этноса, теория нации и национального вопроса. Повторяю, И.В. Сталин хотел если не уйти от этатической тории этноса, то хотя бы смягчить ее, а В.И. Ленин пытался смягчить противоречия в деле образования многонационального государства. Все эти противоречия в определенной степени большевики старались преодолевать в ходе формирования новой исторической общности людей – советского народа. Незавершенность этого процесса и привела в конце концов к развалу Советского Союза. И не потому, что различные статусы имели нации и народности, как пишут многие, а потому что нации-этносы были разделены на «две нации». «Расколотые нации» не жизнеспособны. Кроме того, было ясно, что по языку, культуре, традициям социально-политического опыта сам советский народ формировался на основе доминирующей русской этнонации с заигрываниями с другими этнонациями. И парадоксально на этом фоне звучат утверждения, что «русский этнос не получил своей национальной республики»[486]. Этот вывод из-за того только, что классическое господство доминирующего этноса-нации не было подтверждено образованием на его основе государства-нации. Может быть, так и было бы, если бы не отсталость режима царского самодержавия, которая обострила борьбу народов за собственное этнонациональное государство. Но Советский Союз не состоялся не по этнонациональному признаку, а по тысячам иных причин социально-экономического и духовно-политического характера, которые не привели к фундаменту формирования советской нации. Народы ушли от многих глупостей, вроде того что «туркмены, для которых в 1924 г. была создана отдельная союзная республика, и киргизы, для которых была в то время создана автономная республика, являются не «нациями», а какими-то племенными объединениями»[487]. При господстве ленинизма и сталинизма исследователи еще отмечали, что «несмотря на непрестанную работу социологической мысли в направлении познания нации как исторически существующего социального явления, до сих пор еще не установилось строго определенных понятий как нации и национальности, так и родственных им совокупностей – народа и народностей»[488]. Многое в этом вопросе неоднозначно и не понятно. Отсюда и попытка сделать скорые выводы о решении национального вопроса.

Так что объявить «конец нации» было давно еще модно. В свое время академик Е.М. Жуков писал: «Нация – категория историческая»[489], указывая на отмирание наций. Вообще-то это идея одновременно и коммунистическая, и религиозная, и прочая. Но «живые» этнонации – это реальность XXI века. Нация – категория не буржуазная и не коммунистическая, а историческая. Так к ней и надо относиться.

Ф. Энгельс, завершая анализ процесса разложения доклассового общества и возникновения классового, писал не о том что «племя» как тип этнической общности сменился другим типом этноса, а о том, что племенная организация преобразуется в «государство»[490]. Из потестарной организации этноса в ходе исторического развития вырастает государство как политическая нация. Но у Ф. Энгельса здесь чувствуется господство тех взглядов, которые были в Германии в XIX веке. Поэтому теория этнонации всегда имеет конкретно-историческую идеологическую подоплеку, как, впрочем, и теория нации-государства.

Вот что по этому поводу пишет известный исследователь В.И. Козлов: «Взаимоотношение этнической и государственной общности существенно изменялось в разные исторические эпохи и по регионам мира, а также по стадиям развития этих общностей. Тем не менее в Старом свете почти всегда и везде взаимодействие этноса и государства проявлялось в обоих направлениях: с одной стороны, формировавшиеся или уже сложившиеся крупные этносы классовых формаций через свою элиту в той или иной степени стремились к образованию своего государства (или какой-то формы автономии в пределах многонациональных государств), с другой – государство как бы искало опору в этничности и стремилось к большей этнической однородности своих подданных, поддерживая с этой целью консолидационные, ассимиляционные или интеграционные процессы. Разделить результаты обоих этих направлений подчас очень трудно. В странах Нового света более четко выступала ведущая роль государства, но специфика их этнического развития должна рассматриваться отдельно, как исторически не типическая». Историческая самобытность этнонаций отражает историческое многообразие и типичность развития социально-политических общностей вообще.

При этом важно понять, что «национальное государство – мировое правило»[491]. Но здесь речь идет не только и не столько об этнонациональном государстве, сколько о государстве социально-политическом. Для России характерна запоздалость процессов этнонационального и гражданского национального единства. З. Бжезинский утверждал, что на развале Советского Союза формируется «русское национальное государство». И далее: «государство уменьшилось территориально до главным образом этнической величины»[492]. Это подсказка или провокация этнизации Российской Федерации? Но главное в том, что наши теоретики-шовинисты начинают утверждать то же самое, говоря о русской мононациональности России. На этот вопрос еще предстоит ответить. Процессы идут сложные и неоднозначные.

В одних сообществах нация как общность укрепляется за счет вертикальных, административных связей, а в других – за счет горизонтальных, гражданских связей. В одном случае, это этноорганизующая роль государства, а в другом – государствообразующая роль этноса. Все складывается по-разному. Ф. Энгельс писал: «По всем странам Средиземноморья в течение столетий проходил нивелирующий рубанок римского мирового владычества. Там, где не оказывал сопротивления греческий язык, все национальные языки должны были уступить место испорченной латыни; исчезли все национальные различия, не существовало больше галлов, иберов, лигуров, нориков – все они стали римлянами. Римское управление и римское право повсюду разрушили древние родовые объединения, а тем самым и последние остатки местной и государственной самостоятельности. Новоиспеченное римское гражданство ничего не предлагало взамен; оно не выражало никакой национальности, а было выражением отсутствия национальности. Элементы новых наций были повсюду налицо; латинские диалекты различных провинций все больше и больше расходились между собой; естественные границы, сделавшие когда-то Италию, Галлию, Испанию, Африку самостоятельными территориями, еще существовали и все еще давали себя чувствовать. Но нигде не было налицо силы, способной соединить эти элементы в новые нации; нигде не было и следа способности к развитию и сопротивлению, не говоря уже о творческой энергии. Для громадной массы людей, живших на огромной территории, единственной объединяющей связью служило римское гражданство, а это последнее сделалось со временем их злейшим врагом и угнетателем»[493]. Так что гражданство не спасает нацию, если она не даст ничего народам и гражданам, если не будет «выражать никакой национальности». Разойдутся граждане вместе со своими этнонациями, если их не закреплять в общность, в единство. Не формально, а по сути.

Взаимодействие национально-этнических и национально-государственных факторов в Европе было чрезвычайно сложным, но все происходило на базе доминирующих этнонаций и обретения ими статуса нации-государства, при подавлении, подчинении, ассимилировании других. Ныне бывшие республики СССР пытаются повторить этот путь, когда исторические условия совершенно изменились. Отсюда и причины многих кровопролитных конфликтов. Превращение наций-этносов в нацию-государство происходило на обширных полиэтнических основаниях, вроде империи Карла Великого. Но они оказались недолговечными и со временем распадались на сравнительно небольшие государства, правители которых старались опереться не только на силу, но и на какие-то «объективные» факторы, будь то «естественные границы» или однородный в языково-культурном и религиозном отношениях состав населения. Полиэтничность в государственном строительстве в Европе не состоялась, но она еще состоится. Европу ожидает новое пришествие этнонаций, которые могут не объединить, а разъединить. Важно это понимать, формируя российскую нацию.

Ф. Энгельс, который обстоятельно рассмотрел возникновение национальных государств в Западной Европе как естественно-исторический процесс, писал: «Из смешения народов, происходившего в раннем средневековье, постепенно развивались новые национальности, – процесс, при котором, как известно, в большинстве римских провинций побежденное население, крестьяне и горожане, ассимилировало победителя – германского властелина… Каким образом в одном месте происходило слияние, а в другом – размежевание, об этом нам дает наглядное представление карта округов средней Лотарингии… Стоит только проследить на этой карте границу между романскими и германскими названиями мест, чтобы убедиться, что она в Бельгии и Нижней Лотарингии в общем совпадает с существовавшей сотни лет границей между французским и немецким языком… Как только произошло разграничение на языковые группы (оставляя в стороне позднейшие завоевательные и истребительные войны, которые велись, например, против полабских славян), стало естественным, что эти группы послужили определенной основой образования государств, что национальности стали складываться в нации. Насколько силен был этот стихийный процесс уже в IX в., доказывает быстрый распад смешанного государства Лотарингия… Правда в течение всего средневековья границы распространения языка далеко не совпадали с границами государств, но все же каждая национальность, за исключением, пожалуй, Италии, была представлена в Европе особым крупным государством, и тенденция к созданию национальных государств, выступающая все яснее и сознательнее, является одним из важнейших рычагов прогресса в средние века»[494]. У Ф. Энгельса – чисто немецкий подход, заинтересованный не в сохранении этнонациональной самобытности, а в формировании немецкого государства, немецкой нации. Насколько неоднозначным и длительным был этот процесс в Германии, показывает исследование О. Данн. И это опыт – весьма поучительный для нашей страны.

Доминирующий этнос плюс абсолютно-королевская власть, плюс и церковь – это все создает в Европе национальные государства и нации. Ф. Энгельс и тут писал, «что во всей этой всеобщей путанице королевская власть была прогрессивным элементом, – это совершенно очевидно. Она была представительницей порядка в беспорядке, представителем образующей нации в противовес раздробленности на мятежные вассальные государства. Все революционные элементы, которые образовывались под поверхностью феодализма, тяготели к королевской власти, точно так же, как королевская власть тяготела к ним… Во всей Европе оставались еще только две страны, в которых не было ни королевской власти, ни немыслимого без нее национального единства, или они существовали только на бумаге: этими странами были Италия и Германия»[495]. И в другом месте: «королевская власть, опираясь на горожан, сломила мощь феодального дворянства и основала крупные, по существу национальные, монархии, в которых получили свое развитие современные европейские нации и современное европейское общество…»[496]. Если даже речь шла о полиэтничности, то чаще в рамках империи. В этнонациональных же государствах полиэтничность преследовалась и преодолевалась ради становления нации-государства. Где-то это удалось, но в XIX в. и ранее.

Таким образом, в Европе «абсолютная монархия может рассматриваться как наиболее совершенная и законченная форма, которую могло бы принять национальное государство в период феодализма»[497]. Это говорит о превалировании силового фактора в этом деле. Здесь идеологией государства становится национализм, который «опирается не на убеждения в равном достоинстве всех людей и наций, а исходит из идеи неполноценности других народов и наций, рассматривая их как врагов»[498]. «Национализм как предвзятая идея»[499] присутствует во всех этнонациональных движениях. Любой этнонационализм такого рода (великодержавно-имперский или национал-сепаратистский) разрушает возможности строительства интегративного, солидарного общества граждан разных национальностей, из которого вытекает демократическое государство-нация.

Связь нации-этноса и государства в формировании нации-государства бесспорна. Цитируя французского короля Генриха IV, который заявил: «Та земля, где говорят по-испански, пусть принадлежит испанцам, где говорят по-немецки – немцам, но земля, где говорят по-французски, принадлежит мне», – Ф. Энгельс называет этот принцип образования государств «надежным». И всякое иное тогда преследовалось, уничтожалось. Отсюда и кровавый путь унификации культур и языков во имя «прогресса» образования национальных государств в эпоху этнонационализма, и этим путем нельзя идти в начале XXI века. Здесь надо состыковать интересы и подкреплять достоинство каждого, из которого возникает национальное достоинство государства.

Однородными в языково-культурном отношении подданными, естественно, было легче управлять, их этническую солидарность можно было использовать в тех или иных внутренних и особенно внешних мероприятиях правителя и т. п. Стремление доминирующего этноса (в лице его элиты) к своему государственному оформлению также было обусловлено немаловажными политическими факторами. Таким образом шла борьба за то, чтобы превратиться из объекта истории в ее субъект, достойно противопоставив себя аналогичным крупным общностям и обеспечив более благоприятные условия для своего этнонационального развития. Но этот процесс шел, в целом уничтожая этнонациональность в гражданах и преодолевая многонациональность общества. История формирования национальных государств, как правило, есть история ассимиляции этнонаций и преодоления многонациональности. В полной мере такие тенденции обычно достаточно четко выступали лишь на исторической стадии, совпадающей с развитием капитализма, и на первых порах осознавались и частично реализовывались, вероятно, лишь некоторыми продвинутыми в социально-образовательном отношении элитными группами доминирующего этноса. Постепенно, однако, они распространялись и на других входящих в этнос людей, которых связывало растущее чувство общности исторических судеб, чувство общности языка и культуры и другие компоненты этнического самосознания, своего превосходства и особой миссии по отношению к другим этносам. Национализм всегда был в прошлом знаменем формирования национальных государств. Лишь изредка удается формировать нацию-государство, согражданство на идеях солидарности, равноправной общности. И нам придется идти этим путем, повышая жизнеспособность русской нации и ее способность обеспечивать единство многонационального народа Российской Федерации.

Отношения этнос – государство регулировались в том числе и чаще всего насильственным путем, где одна этнос-нация подавлялась другими доминирующими этносами-нациями. Но за ними стояли и объективные закономерности, развитие капиталистического, промышленного способа производства, всемирные процессы интернационализации, воздействие политического национализма противоборствующих этнонациональных движений.

В результате употреблявшийся ранее довольно неопределенно термин «нация» почти во всех западноевропейских языках (франц. – nation, англ. – nation, итал. – nazione и др.) приобрел яркую политическую окраску и стал применяться для обозначения не этнонациональных общностей, а совокупности граждан одного государства на этнонациональной основе одного доминирующего этноса. Возникшие в связи с этим так называемые этатические концепции «нации» в последующем стали опровергать этнические и полиэтнические концепции и оказали существенное влияние и на разработку теории этноса.

Политическими и общественными деятелями Западной Европы был сформулирован и к середине XIX в. приобрел довольно широкое распространение «принцип национальности» как стремление и право этнических общностей на свою государственность. При этом не вообще, а доминирующих, развитых и прочее. Связанные с этим принципом идеи оказали сильное влияние на развитие национальных движений в странах Восточной Европы и других регионах мира, где осуществление данного принципа встретилось с существенными препятствиями и исторически задержалось. Как только «принцип национальности» был реализован на уровне доминирующих наций-этносов, имперских наций, его стали опровергать и ставить под сомнение. В России менее обозначенно, но этот процесс шел. «Русский народ возрастает в нацию в средние века, в эпоху формирования Московского царства», – пишет М. Любомудров[500]. Где-то это правда, ибо шел процесс укрепления единого русского, российского государства. На Британских островах мощной Англии удалось присоединить Уэльс и Шотландию, коренные жители которых (валлийцы и шотландцы), имевшие в прошлом свою государственность, до сих пор продолжают добиваться полноценной автономии. В Центральной Европе возникла полиэтническая Швейцарская конфедерация, в многочисленных самоуправляющихся кантонах живут отчасти смешанно германо-швейцарцы, франко-швейцарцы и итало-швейцарцы, а также немногочисленные группы рето-германцев. На побережье Северного моря в 1830 г. возникла Бельгия, населенная французоязычными валлонами и фламандцами, близкими по языку и культуре к голландцам. Кроме того, во многих государствах, главным образом в их периферийных областях, имеются более или менее крупные этнические меньшинства, например во Франции – бретонцы, эльзасцы и другие. В полной мере преодолеть полиэтничность не удалось и в этнонациональных государствах. Примерно также и в России. Но и здесь ясно, что «государство является одним из основных субъективных факторов в формировании русской нации»[501]. В большей степени все же русская нация обретает статус российской нации, соборно включая в себя славянское и все полиэтнонациональное сообщество народов страны. В понимании этого вопроса и в осознании самого процесса формирования российской нации некоторые «новые идеологи» после развала СССР отошли даже назад от русских фашистов, которые опубликовали в Харбине (1934 г.) «Азбуку фашизма», где они отмечают необходимость, чтобы все народы России представляли собой «тесно спаянную семью, сознающую необходимость крепкого единения и сплоченности». Почему-то и тут считается, что понятие «российская нация» носит «мифический» характер[502]. Короче, в головах многих исследователей этнонациональных проблем чрезмерно много мифов и предрассудков. Надежда на деятельность живых русской и других этнонаций, которые прорвутся, сохранят себя, будут способны на солидарность и составят на основе своего потенциала единую российскую нацию, при этом не отказываясь от категорий «русская нация», «татарская нация», «тувинская нация», но объединяя и сплачивая их в гражданской общности – российская нация.

Многие обществоведы, потеряв четкие мировоззренческие основы осмысления современных социальных явлений, находятся в поисках идеи, прежде всего новых идей. При этом на фоне господства или крайне марксистского, или крайне антиамериканского видения этнополитической ситуации в России, где для одних – «пролетарии, соединяйтесь», а для других – «либералы, соединяйтесь». И те, и другие без народов. Некоторые говорят, что у нас появилось в последние годы очень много идеологий. Возможно, если каждую мысль превращают в идейку, а идейку – в идеологию. У нас, по-моему, сложилась ситуация, когда даже марксистские идеи так и остались не развитыми до российско-цивилизационного уровня, а остальные идеи, ценности пока не стали идеологией. Россия сегодня отчуждается от любой идеологии. У. Мате рассматривает идеологию как специфическую разновидность убеждений, имеющих силу веры[503]. Трудно говорить об идеологии на уровне веры для всего общества, для всего государства. Но это можно навязать большинству. Придумать новую религию – это дело бесполезное и не в силах как бы человека. Именно в этом трагедия и многих марксистов, которые старались превратить свое учение в религию. Хотя К. Маркс, Ф. Энгельс, В.И. Ленин были против этого. А идеология на уровне стратегических ориентиров развития общества, которые поддерживают широкие массы, – это другой вопрос. Некоторые утверждают, как это делает Пастухов: «Единство племени держалось на традиции. Единство народа имеет религиозную основу, нация объединена посредством государства»[504]. Не все так прямолинейно. И говорить так в современных условиях невозможно. Единство племени, конечно же, могло держаться не только на традициях, но и на религиозной основе, на определенном божестве, вокруг которого объединяется данное племя или даже союз племен. Такой этап развития человечества прошел, единство народа имеет не только религиозную, но и культурно-идеологическую основу. Оно может иметь систему обычаев, традиций. Для наших народов в большей степени как раз-таки подходят обычаи, обычное право, традиции. «Обычное право» было господствующим для многих народов до государственного права. Да, присутствие религиозной основы имеет место не только для нации-этноса, но и для нации как государства, потому что различные государства тоже используют различные идеологические основы для своего объединения. Государство не снимает проблему идеологических основ нации, хотя, казалось бы, достаточно иметь только государство и не иметь больше ничего, но само государство имеет внутри себя разные социальные, политические силы, разные национальности, разные культуры, разные религии, и подменить все это государством невозможно. Государство обязано учитывать это все и объединять всех в политическую общность. Идеология тоже может исходить от одной религии, от одного класса, от одной этнонации. Здесь тоже нельзя просто так говорить, что образование или «возникновение идеологии заменяет момент образования нации»[505]. Если мы ведем речь о нации-государстве, такой подход тоже не очень подходит. Нация как этнос у И.А. Ильина фактически объявляется всеобъемлющей и самодостаточной категорией: «Нация – есть все, она самая глубокая сущность и основа основ» – в таком случае одна крайность. Но такое истолкование нации-этноса это для многонационального государства, да и для немногонационального государства, достаточно опасное явление. Это вариант диктата одной этнонации. Именно в этом плане сегодня, в частности Подберезкин, Макаров и многие другие, ищут национальную идею, где именно одна этнонация рассматривается как основа всех основ. Это идея не национальная, а этнократического развития, построения этнократического государства. Главное, что именно против подобных идей и практики в Прибалтике выступают Подберезкин – Макаров и иже с ними. Но тут же позволяют это делать по отношению к другим народам внутри России, по отношению к тем, кто остался в составе России. Здесь и получаются «двойные стандарты».

Другое еще понимание проблем этнонации и национализма, которое дал И.А. Ильин: «Проблема истинного национализма разрешима только в связи с духовным пониманием Родины, – пишет он. – Ибо национализм есть любовь к духу своего народа и притом именно к его духовному своеобразию»¹. Но здесь не вычленены, а совмещены понятия «этнос-нация» своего народа и «родина». Мне, например, казалось, что у нас могут быть разные этнонации, но Родина у нас одна. Мы даже применяем по отношению к Дагестану, Саратовской области понятие «малая родина». И.А. Ильин – наиболее цитируемый в России, прежде всего, национал-патриотами автор. На его философии основываются многие исследователи и политики, в том числе и разработка национальных идей, русской идеи, русского пути развития. Но на дворе начало XXI в., и если над «русским путем» будет довлеть узконационалистическое понимание Родины, духовности и судьбы своего народа, нации-государства, то это путь строительства новой России, уже Руси. И неминуемое разобщение народов России. Русскую, российскую культуру и историю невозможно вместить в рамки этнонационализма. Конечно, можно нацию объявить основой основ (И.А. Ильин), но можно объявить ее и химерой (В.А. Тишков), которая не существует. Но в реальной жизни национал-этнические, этнокультурные и государственно-гражданские интересы российской нации в целом присутствуют, взаимодействуют в едином российском пространстве. В многонациональном государстве, в многонациональном обществе понятия «гражданская нация» и «этнонациональная общность» не совпадают. Это все-таки разные измерения этнонациональной и межнациональной общности людей. Нация как этнос выступает лишь одним из составляющих элементов гражданской нации, соответственно и государства как нации.

Нация-этнос в своем историческом развитии проходит несколько этапов. Первый этап – это нация-этнос как родовая, племенная общность, которая заявляет о себе через элементы кровнородственных связей и общностей с самобытной культурой, традициями, языком и т. д. Второй этап, когда нация-этнос заявляет о себе как явление, способное формировать свое государство – гражданскую, политическую нацию, но преимущественно однонациональную. Третий – нация-государство как явление, способное формировать многонациональное единство разных народов-этносов и культур внутри одного коллективного многонационального государства. В формировании нации-государства элементы гражданской нации определяют структуру не только общенационального, но и этнонационального.

Но пока идет спор о дефинициях, в стране возрождается не столько этнонациональное, сколько националистическое. Убита таджикская девочка в Санкт-Петербурге. Убит студент из Африки в Воронеже. Из многих бывших союзных республик, да и ряда российских республик выталкивают русских. Убит известный ученый-этнограф, эксперт Н.М. Гиренко. Как бы принимается закон о противодействии экстремизму и терроризму, но при этом по желанию правоохранительных органов подводя под его статьи любого человека в интересах борьбы с конкурентами или для выбивания взяток. «Темпы роста откровенно экстремистских организаций, – как отмечает Э.А. Пайн, – по сравнению с 90-и гг., число их участников возросло в десятки тысяч раз» (пресс-конференция 2 ноября 2004 г. в Независимом пресс-центре). Во Владимирской области ликвидирована регистрация трех партий националистов (июль 2004 г.), а в Германии за насилие и пропаганду на национальной почве осуждены только в 1999 г. 10037 человек. У нас же – это редкий случай. В Орле воссоздана вновь структура РНЕ. Студента, который расписывал стены домов свастикой, тут оштрафовали на 200 рублей. Растет кавказофобия, в Чувашии – антисемитизм, в Татарстане – постоянная психея об «антитатарской деятельности» российского руководства, в Башкортостане – цыганофобия и т. д. Это все говорит о крайне сложной этнополитической ситуации в стране.

Формирование единой политической, гражданской нации – это длительный этап развития и сосуществования, а также гражданского оформления общности людей различных социальных и этнонациональных структур. Гипертрофирование значимости, которое приводит к подавлению одного из составляющих элементов этих процессов, разрушает гармонию государственного и общественного развития и приводит к конфликтам. Если формируется, укрепляется единая гражданская политическая нация, то внутри нее очень редки этнонациональные конфликты.

Государство как нация – это гражданское единство людей различных этнонациональностей и преобладающая установка на их сотрудничество и совместное развитие как людей, прежде всего, одного Отечества. И в этом плане для государства важны основные идеи и ценностные ориентации как нации-государства, не отрицая, не отбрасывая, не исключая остальные уровни социальных, этнонациональных, культурных и прочих интересов.

Как пишет эксперт В. Мальков: «Информация может объединять или разделять полиэтническое население страны»[506]. При этом часто создают негативный образ не только отдельных людей, но и целых народов. «Московский комсомолец» пишет: «Мошенники-китайцы» (27.12.2000); «Украинка выбросила ребенка в мусорный бак» (30.01.2002); «Полный абхаз для грузин» (11.10.2001); «русская нация для будущего» (23.09.1999); «я русский бы вычеркнул только за то…» (18.03.1998); «Уродина-мать зовет» (23.01.2002); «Доколе евреи будут нами править» (10.06.1999); «Чеченские гномы – грязные, бородатые, они появляются ниоткуда и уходят в никуда» (02.09.2000); «Враг, ты мой, кавказский» (10.11.2002); «Русские бандиты всегда лучше» (12.05.2001); «Секур башкир» (14.10.2002); «Обреченная нация» (24.08.1999). Это только отдельные примеры из одной газеты. «Комсомольская правда» или «АиФ», к примеру, не отстают: «Зачем вы, девочки, нацистов любите?» (АиФ. № 10. 2000); «Бей цветных, спасай Россию» (КП. 23.11.2000); «Наци в городе» (АиФ. № 7. 2001). В феврале 2002 г. прошел марш скинхедов в Санкт-Петербурге, в марте – в Москве, потом в Оренбурге, Краснодаре.

Этнонационализм же в нашем понимании, если даже имеет место, это все-таки не момент самобытности, а в большей степени момент обособленности, момент исключительности, момент самоутверждения, в том числе не за счет самобытности, а за счет других, свержения других. В XXI веке этим путем уже нельзя идти. Этнический национализм должен уйти, если мы ведем речь о становлении нации-государства, ибо гражданство как национальность определяет основные интересы людей, независимо от этнонациональной принадлежности. Национализм вместе с тем может возникнуть как государственная идеология защиты государства, Отечества в момент кризисных ситуаций. Но это называть лучше патриотизмом, чем национализмом.

В России трудно шел процесс формирования нации даже в этническом смысле, не говоря уже о нации как государстве. Именно бесконечная прерванность, разорванность истории развития общности народов России не позволила до конца сформировать нацию-государство. Отсюда и народы России, которые рассматриваются как «гири на шее России». Как пишут, «Россия израсходовала себя в панславизме, в Средней Азии; чтобы ей реализовать себя, надо насильно избавиться от всех, перевести на расчеты в долларах, лишить военной помощи» и т. д. Надо отгородиться от ненужных России проблем, а заодно – «наказать ослабивших свои связи с Россией, дав понять, что они потеряли». Я думаю, что такими деструктивными, антироссийскими идеями не собрать старое Отечество. А к чему подобные идеи приводят, показала сама жизнь. Мы до сих пор не можем выйти из трагедий. Такие идеи разрушают историческую Россию как общность народов, и это прежде всего направлено против русской нации.

В исследовании проблем государственного строительства в России слишком много условностей. Попытки интеллектуального осмысления этих процессов где-то соприкасаются с интеллектуальной, социальной и политической изоляцией. Поиск «русского пути» внутри самого российского государства, попытки изолировать таким образом русских и русскую идею, вычленить ее из многонационального народа России и переложить на ее плечи исключительную миссию государственного строительства России, что приведет к разрыхлению целостности России, общности и единства российского народа, российской нации в наибольшей степени. Нельзя вырвать сердце из организма и сохранить организм. Так и нельзя вырвать русских из России и говорить о ее жизнеспособности. Не могу себе представить большей глупости, чем, например, навязывать Дагестану «аварский путь», хотя аварцы – самая большая этнонация в Дагестане. Исключительность, самобытность – бесспорны, но их гипертрофирование в ущерб другим недопустимо. Такой подход искажает не только возможности целостного изучения истории государственного строительства России.

В историческом видении России не следует полностью отбрасывать диалектические подходы изучения процесса становления российского государства, которое генетически является результатом волеизъявления многонационального народа страны. Не следует отбрасывать и философскую модель эволюции государства, которая дается у Г. Гегеля, М. Вебера и у других. Эти идеи и методики в определенной степени составляют стержневую нить, в том числе и в измерении сущности и перспектив российского государства. Речь тут идет не о национальном государстве, а о формировании нации-государства. Важно иметь также в виду и изменение отношения к самой идее государственности, с одной стороны, не допуская гипертрофирования этой идеи до установления государственного диктата и превращения государства в тоталитарную систему, а с другой стороны, – это разрушительно-однобокий культ свободы, в том числе и по отношению к государству, а где-то и стихия самого государственного строительства без четких стержневых основ. Многие считают, что демократия овладела массами. Нет, массами овладела стихия. До демократии еще далеко. Для демократического государства необходимы, прежде всего, основы гражданской сплоченности, единства. Кроме того, нельзя преподносить так, как будто бы ценности демократии все были в Европе, а в России ничего не было. Россия исторически находится в демократическом процессе, и не только как потребитель, но и производитель демократических ценностей. Но она находилась, может быть, в этом процессе не так активно на разных этапах истории.

Никогда Россия полностью не была отторгнута от идеи, принципов и ценностей демократии. В чем-то, может быть, в теоретическом, в духовном плане, демократия получает порой даже большие обоснования в русской, российской политологии, философии, чем на Западе. Россия пока получила свободу, а не демократию. Гражданин получил свободу, но не безопасность и благополучие. Примерно так же шел процесс и в Европе. Европа тоже сначала выстрадала свободу, а потом уже по мере создания правовых, экономических основ пришла к демократии, к правам человека и безопасности. Пока еще к государству отношение такое, как к органу политического режима, а не социального и духовного явления. Демократии на Западе, в Европе больше придается прикладное значение, а у нас к демократии относятся как к идее. Демократия и соответственно государственное устройство и управление в нынешних условиях рассматриваются через призму корыстных интересов группы людей. Для них главное – личная польза. Известно, что в России все-таки господствовал царско-ленинский подход к рассмотрению государства как машины насилия. Такого понимания государства не было фактически даже у К. Маркса. Отсюда и значимость роли и места нового государства в России. До нас не очень доходит, что государство надо изменять не только по форме, но и по содержанию, по своим функциям, по услугам, оказываемым своим гражданам. Впервые о том, что он оказывает услуги гражданам, сказал в России Президент В.В. Путин. Таких слов из уст российского чиновника не услышать. Изменение сущностных начал государства с точки зрения интересов, прав и свобод человека, справедливого и равного сожительства в стране для всех слоев населения, национальностей и религий будет означать переход к демократическому типу российского государства, на основе которого будет формироваться российская нация. Это и есть для нас в целом российская идея, российский путь. Демократия – это не потеря сущности для российского государства, а ее истинное обретение в целях раскрытия таланта жизнеспособности народа. Следовательно, это и возвращение сущности для России, для граждан Российской Федерации.

В последние годы мы опять стали говорить о восстановлении сильной власти, сильного государства. Но что значит сильная власть? По отношению к кому эта сильная власть? Для чего эта сильная власть? Что будет делать эта сильная власть? Как она эту силу будет применять в этнонациональной политике? Возникает много вопросов. Но если люди претендуют не только дать совет, но и составить программу для будущего Президента России, тут все должно быть расшифровано. Многое в таких сочинениях – продукт языка, а не ума. Потом оказывается это сильное государство для «имперского броска» к берегам Индии или для реализации «новой имперской идеи», не понимая, что этот путь мы уже прошли и при этом прошли неоднократно и трагически, прежде всего для русского народа. Он-то как раз-таки был всегда крепостным своего государства. Надо ли предлагать такую программу без будущего будущему Президенту России и таким образом вести Россию к средневековью и к развалам. Неужто нас ничего не учит?

Мы перестанем быть не только нерусскими, но и русскими по большому счету, если вновь претендовать становиться империей, и обвиняя других в приверженности, тяготениях к «старым штампам и догмам», а сами же толкая народ на старейшие догмы и на старейшие штампы. Оказывается, нам не нужна сегодня партийная идеология, а нужен опять чисто «интеллектуальный рывок». Хорошо бы. Если этот «рывок» будет в виде брошюры Макарова – Подберезкина, то это – путь в прошлое. Этот «интеллектуальный рывок» должен, оказывается, основываться на «национальной идентификации», которая не поднимается выше этнической. Поиск методической, методологической основы «интеллектуального рывка» и «национальной идентификации» приводит авторов к цитате И. Солоновича, который сказал: «Русская историография, за отдельными и почти единичными исключениями, есть результат наблюдения русских исторических процессов с нерусской точки зрения. Таким образом, русское понимание русской истории было искусственным». Оказывается, чтобы быть хорошим историком, надо иметь и «хорошую» национальность. И вся беда, по Подберезкину – Макарову, в том, что марксистами был введен целый ряд понятий, которые, по формулировке В.А. Ключевского, «не соответствовали ни русской, ни иностранной действительности», т. е. не соответствовали никакой действительности в мире, т. е. пустой набор праздных слов, заслоняющих собой русскую реальность». Видимо, как брошюра самих авторов. Вот российская этнология, этнополитология и переполняются идеями рывка, «русской империи».

Мне представляется, что это даже не столько характеристика русской историографии, сколько вечная попытка искать виновных на стороне, более того, вечная попытка искать врага вместо поиска истины и реализации собственного (огромного) потенциала. Кроме того, оказывается, трагедия в том, что осмыслением истории России чаще всего занимаются евреи. Наверное, они и виноваты, тем более, тут же следующий раздел книги Подберезкина-Макрова начинается со слов И. Губермана, где сказано, что «вечный и нисколько не стареющий и в любое время длится, как сойдутся два еврея, спор о судьбах русского народа». Надо, конечно, самим осмысливать, но если евреи помогают в осмыслении, то ничего плохого нет. Немцы и евреи не последнюю роль сыграли в истории России, как и сами русские в истории евреев, немцев, армян, грузин, татар, дагестанцев, кабардинцев, калмыков и т. д. Жизнь, судьбы, идеи, культура наших народов неразделимы. Взаимосвязей, взаимозависимостей, сотворчества и сотрудничества тут больше.

Авторы тут же усмотрели «оскудение в русских людях национального достоинства и патриотизма». И опять, как чья-то вина: надо осознавать свое собственное состояние, а не обвинять кого-то со стороны. И далее сказано справедливо словами владыки Иоанна, что «до тех пор, пока мы сами не научимся любить свой народ, свое Отечество, свою историю, свои святыни, то других не сможем научить нас уважать». Эта мысль подходит для любого народа, а не только для русского народа. Для немцев подходит, для французов подходит, для папуасов подходит. Подходит, если любовь к своему народу, к своему Отечеству, к истории и к святыням гармонично сочетаются еще и с уважением ко всем другим народам, хотя бы своего родного Отечества. И нет более однозначного ответа на все эти поиски. Авторы сами говорят, что не надо искать врагов во вне. А где же их искать-то тогда? С армянами будем дружить, с грузинами – нет, с абхазами – будем, с чеченцами – нет. Врага, прежде всего, надо искать в самом себе, в своей ограниченности, невежестве, ленности и прочем, а не в народах. В поисках себя, своей самоидентичности, а не в «чистейших» абстракциях. У И.А. Ильина же авторы берут слова: «не пытайтесь свести Родину к телесному, к земле, к природе. Посмотрите: силою судеб мы оторваны от всего этого, а она незримо присутствует в нас, а она не покинула нас и мы не оторвались от нее, а внешняя разлука состоялась уже давно». Постоянный уход в абстракции, от практики, а потом обвинение других, которые остались заниматься практической деятельностью, обустраивают свою жизнь – это наша черта. Духовность присутствует в самом человеке, в культуре, определенной этнонациональной, гражданской среде. Надо знать эту культуру, надо вмещать в себя эту культуру, и не противопоставляя другим, а проявляя как собственное самобытное начало. И не только в душевном укладе «русскость» русского духа, где многие ищут, а в укладе самой жизни, в творчестве и созидании. Насколько наша душа вмонтирована в этот уклад – это другой вопрос. Это – уже культура, психология, образ жизни – индивидуально.

Наша трагедия заключается в бесконечной оторванности, абстрагированности идеологии всегда в призывах: «Ищите русскость русского в тех душевных состояниях, которые обращают человека к Богу, в небесах, и картину божественного на земле, т. е. в духовности человека». Это опять-таки рекомендации И.А. Ильина, которые приводят авторы. Сказано правильно, коль человек обращается к Богу, к небесам и т. д. Это – дело его веры и культуры. А что если русский человек – атеист, он что лишается русского духа? Более того, если человек вынужден заниматься и практической деятельностью, человек не может оторваться от земли, от насущных потребностей бытия. Это – жизнь. Вечную оторванность от жизни нельзя преподносить как духовное состояние русской души. Русский человек не менее приземлен и талантливо живет. Что же нам рекомендуется вообще, чтобы «понять дух русского человека», Подберезкиным и Макаровым? Ничего не предлагается, кроме русской словесности, по природе великой, но в данном случае совершенно лишней с точки зрения объяснения тех объективных и субъективных реалий, с которыми соприкасаются русские и другие люди России. Тем более зная, что потенциал русского народа гораздо богаче, чем тот, который есть в изречениях, которые приводятся Подберезкиным – Макаровым.

Хочу подчеркнуть, что я искренне, без всякой критики и иронии хотел бы понять, что же такое «русский путь» для России, для русского человека, ибо, в конечном итоге, это и мой путь, моего и других народов, которые во многом зависимы от судьбы и жизни русских. Более того, я не против идти по этому пути, если я пойму, что мне, моему народу, стране это подходит. Готовы, как говорится, присоединиться к этому пути. Но дело в том, что нет такого отдельного этнонационального пути, оторванного от всех других народов, навязываемого от имени какого-то одного народа, но русский народ смог собрать вокруг себя, своей судьбы столько народов, потому что оставлял для каждого народа пространство для самобытного пути развития.

Следующий тезис, наверное, из XVII в.: «Понимание русских финансовых и экономических проблем не возможно без понимания духа русского человека». Это для Подберезкина и Макарова – главный вывод из работ И.А. Ильина. Это – главное и в понимании подхода к выходу из кризиса в президентской стратегии для начала XXI века. Но тогда надо было расшифровать, что это такое, из чего оно состоит, какие моменты сегодня наиболее важны в «русских, финансовых, экономических проблемах». Повторяю, не отрицаю духа русского человека, ни в коей степени. Сам заражен Отечеством этим духом с детства. Но каковы основы, ориентиры пути, который предлагают авторы от имени великого народа и его духа. Вы же говорите, что это важно для президентской стратегии. А что это и что из этого всего должен понять В. Путин или любой другой будущий президент страны? Скажем без обид: авторы слишком мелки говорить от имени великого народа, ибо, прежде всего, это народ собиратель, а не разрушитель России. Это народ духовный по жизни, а не на словах.

Проблема этнонациональной идентичности как проблема теоретическая и мировоззренческая была актуальна всегда. Подберезкин – Макаров утверждают, что эта проблема поставлена оппозиционными идеологами в начале 90-х годов. Вопрос этнонациональной идентификации всегда стоял, и в том числе в русской среде. Но уже к концу 80 – началу 90-х гг. сами практические процессы развития нашей страны поставили его на первое место. Этнонациональная идентификация человека стала важнее идентификации себя советским человеком. Классовая, социальная и даже государственная, гражданская идентификации ушли на задний план. Этнонациональная идентификация, гипертрофированная на старых обидах и несправедливостях, прежде всего, со стороны государства, стала разрушать общую гражданскую идентификацию всех. Какие же функции эта этнонациональная идентификация выполнила по отношению к Таджикистану, Карабаху, Азербайджану, Армении, Грузии, Чечне? При этом не понимая, что национальная идентификация в этническом смысле занимает слишком малое пространство вообще в современном мире, ибо идентификация политическая, гражданская, социальная – совершенно уже другой уровень социализации человека, этнонации. Кроме того, этнонациональная идентификация еще меньше места занимает, чем проблема национальной, гражданской идентификации на уровне государства. И если авторы говорят о «русском пути», значит, речь идет о русской этнонациональной идентификации, а не о российской. Опять потеря общих основ и ориентиров.

По-моему, совершенно ошибочен и вывод, который делают авторы: «ныне идет скрытая, очень сильная борьба за «русскую идею». Все серьезные политические силы уже поняли, что победит в конечном счете тот, кто может использовать ее в своей идеологии и политике». Совершенно неправильно. Дело – не в русской идее. Это – объявление открытой конкурентной борьбы этнонациональных идентификаций. Русская идея в подобных редакциях «Памяти», «Конгресса русских общин», «Русской партии», «Духовного наследия» не была воспринята русским обществом, русским народом, русским человеком. Люди поняли то, что не захотели понять некоторые ученые и политики, а именно: не может быть идеи, этноограниченной, даже численно превосходящего, культурно превосходящего, но одного народа в многонациональном обществе, государстве, если мы хотим строить единое и сильное государство, единую российскую нацию. Борьба, да, ведется, но чаще из-за непонимания сути и состояния, перспектив пути развития прежде всего русского народа, других народов страны. Это все на уровне народа. Ясно, если посмотреть на количество процентов, полученных Подберезкиным, Рогозиным, Н. Лысенко, Павловым, Бабуриным, Баркашовым и многими другими на выборах прежних лет. Вместе даже с В.В. Жириновским, где «русская идея» доведена до полного цирка, комедии с нацистским заигрыванием. Конечно, не надо бояться, а кто говорит, что надо бояться своей национальности. Тем более, не надо бояться и Подберезкину, и Макарову сказать «я – русский» или «моя нация – русская». А кто сказал, что этого нельзя говорить? Можно говорить и нужно говорить. Не надо стесняться самим и тем более не надо запрещать другим народам это говорить. Но говоря, что «у моего государства есть национальные» интересы и это интересы одной моей русской нации – совершенно другое дело. В российском государстве исторически преобладающее место должны занимать интересы русской нации, тут тоже вопросов нет. Кому не понятно: или Макарову, или Подберезкину, что мы живем в историческом русском государстве, что мы говорим на русском языке, большинство, даже нерусских из нас, люди русской культуры? Кто запрещает очень громко сказать в России и за рубежом: «горжусь тем, что я – русский, и эту свою сущность буду защищать». Но тут не кричать надо и противопоставлять другим, а каждодневно выстраивать основы для такой гордости, не запутывать народ, а мобилизовывать, утверждать свою самобытность в единстве. Не криками утверждается этнонациональная самоидентификация, а конкретными делами, направленными на благополучие Отечества. Не криками и не «квасным» патриотизмом, о котором сами авторы говорят. До тех пор, пока под национальными интересами государства, страны будут пониматься интересы исключительно одного народа, даже самого великого, не будет процесса воссоздания единой России, не будет жизнеспособной российской нации.

У И.А. Ильина сказано справедливо, что всероссийский хаос пошел, когда был призыв «народы бывшей России расчленяйтесь». Но авторы не поняли этой философии И.А. Ильина, хотя цитируют его много, обосновывая только «русский путь» в многонациональной России. «Русский путь» может быть основой российского пути, но в солидарности и вместе с другими. Или русская этнонациональная идентификация – это основа «российской общенациональной идентификации». Думаю, что, да, так можно ставить вопрос, такой путь, такая идентификация открыты и солидарны, оставляя место для своего пути и своей идентификации и другим национальностям. Не может и не должен русский человек расчленять Россию по этнонациональному признаку. В России важен вопрос об этнонациональной идентификации этноса. Они исторически вмонтированы в культуру, традиции, психологию и т. д. Но этнонациональная идентификация на уровне государства, гражданской нации не может строиться на чисто этнонациональном, без солидарности, интеграции, сотворчества всех этнонаций, граждан страны.

Развал России – вовсе не в сепаратизме каких-то народов. Не в этом дело, в чем видел, якобы, И.А. Ильин, и сегодня то же ищут Подберезкин – Макаров: «Только эта «русская национальная диктатура», способная остановить интернационалистов и космополитов». Неужто «русская этнонациональная диктатура» спасла Россию в начале XX в., когда возникли мощные «русские партии»? Чем это закончилось для России? Диктатура одного этноса над другими не возможна, аморальна, противозаконна и разрушительна для России. Как, впрочем, и в Эстонии, Грузии, Чечне, Украине и т. д., хотя это там насаждается. Русский народ на это не претендует. У него другая миссия в России. Авторы программы для Президента России пишут: «в нашем понимании категория «национальной» должна рассматриваться как связь личности с землей, на которой живет русский народ с русской культурой, русской историей, с русским языком, с будущим России, ее национальными интересами». Короче, «Россия для русских». Но при этом отказываются от такого понимания этнического, этнонационального для других народов, отмечая: «понятие русский не сводится к этническим или политическим категориям, а тем более к графе «национальность» в паспорте», т. е. божественное, наднациональное, абстрагированное понятие, которое невозможно познать и достичь особенно для других. Вновь о богоизбранности одного народа. И таким образом сам русский народ оставляется без этнонационального, без этнонациональной идентичности, готовым только к борьбе с другими. Это – не выбор русского народа, это – не «путь для России».

Авторы убеждают, что проблема этнонациональной идентификации становится проблемой вообще вхождения в XXI столетие, т. е. для авторов «национальное самоопределение – это не только восстановление самоуважения и выход на решение сегодняшних экономических задач, но определение всего вектора развития России». В таком случае, почему, скажите, дорогие друзья, нельзя ли чеченцам тоже сказать такими же словами: «Национальное самоопределение – это не только восстановление самоуважения и выход на решение сегодняшних экономических задач, но и определение всего вектора развития Чечни»? Почему нельзя сказать, что «нынешний хаос вызван уходом от естественного пути развития дагестанской нации и государства, движением наперекор историческим, культурным, духовным, экономическим свойствам дагестанского народа». Я здесь только слово «русский» заменил словом «дагестанский». Так нельзя. Это разрушительно для России. Или мы должны исходить из того, что русская нация – это единственная нация, которая определяет состояние, стратегию развития самого российского государства. Или мы должны исходить из первой строки Конституция Российской Федерации о том, что «мы – многонациональный российский народ Российской Федерации», и на этой основе обеспечивать этнонациональное развитие народов России и формирование единой российской нации. Других вариантов поиска пути и идентификации нет. Ведь сами Подберезкин – Макаров пишут, что «Сегодня уже достаточно ясно, что главными общенациональными задачами в ближайшие годы станет упрочение Российской Федерации». Более того, они предлагают «мирное восстановление великого государства в границах, существовавших до 1991 г., объединение разорванной нации, соединение искусственно прерванных связей и разваленных рынков, обеспечение мощного интеллектуального рынка». Но на имперских идеях, которые невозможно реализовать без трагедии и которые приводят к трагедиям, никто мирно объединяться не будет. И, самое главное, возможности такого объединения будут зависеть от положения, самочувствия народов Российской Федерации. Но если кто-то не хочет объединяться, то мы должны объединяться здесь, внутри нынешней России, думая о состоянии прав, свобод и благополучия наших граждан всех национальностей. И, кроме того, захочет ли кто-либо объединиться в государстве, которое Подберезкин – Макаров уже объявляют государством одной нации-этноса. В новую империю никто не пойдет. Из империи обычно бегут в поисках самостоятельности и достоинства.

Для «русского пути» не обязательно собирать всех известных националистов и шовинистов. В поисках специфических ресурсов русской нации авторы цитируют В. Максименко: «Причина, по которой Россия, породив за последнее время тьму политиков, не имеет политики, заключена в том, что главный дефицит у нас – не финансы (то лишь следствие), главный дефицит в России – русское сознание». Вполне возможно, но не только русского, но и дефицит гражданского, российского сознания.

Интеллектуальный, духовный, нравственный, профессиональный потенциал может быть поставлен на службу государства и не в виде советников, которые в год один раз попадают к президенту, и даже не созданием Президентского совета, который, может быть, два раза увидит Президент. Самая опасная для будущего президента традиция, когда каждый приходит со своей ордой или когда отдельные ведомства – то МВД, то ФСБ, то СВР поднимаются на общегосударственный уровень. Президент – это политик, общенационального масштаба человек, глава государства, человек, который должен видеть на общенациональном уровне и может решать проблемы общенационального уровня, способен объединить потенциал русского и других народов страны, а не быть просто представителем какой-то территории, национальности или ведомства.

Как пишут Подберезкин – Макаров, «для будущей элиты необходимо прежде всего быть государственниками. Важно осознать себя русскими, проявить достоинство, избавиться от страха». Очень важно. Как говорил на выборах Д.О. Рогозин: «Пора быть русским», или В.В. Жириновский, который печется «о русских, о бедных», искренность везде на уровне Владимира Вольфовича.

Авторы соглашаются, что базовыми для нашего общества, для нашего народа являются такие ценности, как права и свободы человека, демократия, конституционный строй, конституционный порядок и т. д. При этом совершенно неправильное понимание, что, якобы, при определении общенациональной стратегии надо исходить прежде всего из угроз для будущей России, т. е. предлагается изначально перевернутая система. Вместо того, чтобы исходить из возможностей, потенциала и логики устойчивого развития России, используя ее самобытность, мы ставим на первое место прежде всего угрозы. К таким угрозам авторы причисляют: первое – отставание России на нынешнем этапе научно-технической революции, имеющее колоссальные негативные последствия как во внешнеполитических, военно-политических, так и внутриполитических (экономике, финансах, социальной сфере и др.) областях. Второе – это угроза потери национальной и культурной идентичности, т. е. размывание нации, превращение ее просто в сообщество граждан, проживающих в безнациональном государстве на фоне усиливающихся процессов глобализации в мире. Третье – потеря союзников, выпадение из коалиционной стратегии, фактическая изоляция России не только в военно-политической, но и в экономической, социальной областях. Четвертое – ослабление функций государства и его институтов до степени, когда возникнет угроза потери контроля над процессами, происходящими в стране. Короче, главным опять остается Министерство по чрезвычайным ситуациям.

Эти угрозы, кстати, возможно перенести на любое государство и народ, особенно постсоциалистические. Ничего тут русского, российского нет само по себе.

Авторы бездоказательно и оскорбительно для русского народа утверждают, что «в конце XX в. русские оказались в положении индейцев, земли которых «осваиваются цивилизованными народами». Какими? Ответа нет. А как все остальные народы России? Конечно, можно с ними не считаться, можно пренебрегать, потому что их меньше. Полное пренебрежение народами России, ее многонациональным потенциалом, который есть в нашей стране. Это деструктивный подход, который вносит раздор в нашу страну, и вредный, деструктивный, прежде всего, для русских, а значит и для России.

Главное для русских, России, ее народов – это, конечно, кризис духовно-нравственный. Авторы справедливо пишут: «Сегодня не только воровство, но даже и смертный грех перестал компрометировать удачливого дельца, ибо общество переступило болевой порог, привыкло к нарушению всяких норм». Происходит величайший слом русских, российских нравственных ценностей. Это Подберезкин – Макаров не замечают, что мы потеряли господствующее понимание ценностей и ценностных ориентаций для страны в целом, для народов России, а не только для русских. Совсем не видна ценность самого человека, целых народов. Политики, а за ними и люди за последние годы были вынуждены неоднократно менять свои идеологические мировоззренческие позиции. Многие известные политические деятели поменяли за эти годы по несколько партий, между прочим, и сами авторы «русского пути». Приобщать людей к старым и новым ценностям России некому. Я опять возвращаюсь к Конституции. Насколько мы смогли приблизить наше общество и нас самих к Конституции, если фактически авторы, которые ищут в стратегии будущего развития страны, определяют как бы идеологию общерусского пути, вообще ни разу не сказали ничего о действующей Конституции. Ведь в ней худо-бедно определены правовые, а где-то и политико-нравственные основы ценностных ориентаций нашего народа, нашей страны. При этом авторы хотят сегодня определять русский путь оттуда, где прервали этот путь, утопив Россию в предрассудки, в патриархальщину и дикость. Николай Второй вместе с Распутиным – это что ли «русский путь», который нам сегодня Подберезкин – Макаров предлагают? Не могут быть для нас господствующими имперские идеи, которые были в начале XX в., которые себя на самом деле действительно дискредитировали и привели Россию к трагедии. Они, к сведению авторов, тоже не учитывали прежде всего многонациональность, многокультурность нашего общества. Опять по пути кризиса новоявленные идеологи толкают и будущего президента страны. Вчера они были вместе с Г. Зюгановым, а сегодня говорят про него: «Представьте себе Геннадия Зюганова в качестве творца новых идей и новых людей». Думаю, что такое пренебрежительное отношение к одному из ведущих политиков страны никого не украшает, хотя я в его партию и блок не входил принципиально. Не на пренебрежении друг к другу надо составлять новую идеологию, а на основе собирания ценных идей самых различных направлений российского сообщества, не навязывать свое, а понять и другого, научиться жить в солидарном обществе, строить демократическое государство, где ценность человека, культуры, народа является непререкаемой.

А бесконечные намеки на формирование в общественном сознании государственно-патриотической идеологии без четкой расшифровки, но тут же свергая своих соотечественников, – таким путем мы придем только к трагедиям и унижениям. Можно три тысячи раз назвать себя патриотом и тридцать тысяч раз назвать себя государственником, но от этого государству и народу лучше не станет. Какие могут быть претензии даже только по одному принципу – претензии на государственно-патриотическую идеологию, если из более 200 почти этнонаций страны, независимо от численности, огромного потенциала, люди ориентируются узконационально при пренебрежительном отношении ко всем остальным народам. Такой путь русский народ не примет. Какие же это государственники, если они расчленяют государство, народ по этнонациональному признаку? Какой же это патриотизм, если такие подходы ослабляют государство? В своей основе подобные идеи, растиражированные от имени русского народа, свидетельствуют об ограниченности авторов и никакого отношения к русскому народу не имеют. Надо перестать распространять подобные идеи, если мы заботимся о России и русских. О таких патриотах-революционерах говорили: «они страшно далеки были от народа». Народ понял, что это все есть демагогия, болтовня благоденствующей на кризисах части интеллигенции, за которой нет конкретных дел кроме фраз, за которой нет народа, нет массовой поддержки. Понятно, какое «духовное наследие» пропагандируют подобные авторы. Это не свойственные русскому народу и его духовности ограниченность, этнонационализм и национал-шовинизм. Можно ли обвинять Запад, что он уничтожил Советский Союз «с помощью внедрения в сознание его граждан множества «идейных вирусов», когда мы сами сегодня выращиваем вирусы, распространяя, провоцируя среди молодежи экстремизм, нацизм, превращая молодых патриотов в скинхедов, сепаратистов, ваххабитов, вместо действительно открытия им пути к прогрессу и созиданию, противопоставляя провокациям к вражде и насилию.

Кризис идеологии просто так не бывает. Кризис идеологии всегда строится на определенном кризисе экономической и политической системы. Это кризис, прежде всего, и в головах людей. Тут все взаимосвязано. Прежде чем решать подобные глобально-мировоззренческие вопросы, авторы предлагают всем разобраться в том, «кто ты, на какую страну, на какой народ ты работаешь». Допрос какой-то. Разные могут быть позиции, при этом проясняя свой подход цитированием национал-шовиниста И. Солоновича вроде: «Русская политическая мысль может быть русской политической мыслью тогда и только тогда, когда она исходит из русских предпосылок, исторических и прочих. Универсальной политической книги не может быть». Получается, что русская политическая мысль не может быть даже российской, а о многонациональном российском народе нечего и говорить. Вот такая демагогия идейной ограниченности. Любая идеология, ограниченная стремлением к этнократическому диктату, всегда вызывает противоречия и конфликты, а не согласие в любом обществе, тем более в таком многонациональном, как Россия. На основе таких идеологий и возник феномен «русского фашизма», хотя я против объединения этих двух слов в одном понятии. Не русский народ, а провокаторы, которые говорят и действуют от его имени.

Далее авторы пишут, что «в любом обществе необходим каркас из общепризнанных ценностей и норм, которые объединяют все его части, всех граждан, являются общей платформой и своего рода общественным договором для согласованных действий и сотрудничества». Какой же это договор, когда навязывается национал-шовинизм? Разве Конституция исторически не рассматривалась идеологами, философами, политологами как свод общепризнанных ценностей и норм для страны, народа? Разве Конституция не призвана объединять составные части и всех граждан общей политико-правовой платформой? Разве Конституция не рассматривалась исторически как своеобразный общественный договор? Почему это все не учитывается? Какая может быть общность, народ, нация, если их ценности, установки ежегодно меняются – начиная от общенациональных признаков и заканчивая государственным устройством? Это все лишь доказательство нашей неспособности использовать тот потенциал, что у нас есть под рукой. Это главная трагедия и наших государственников-патриотов: искать врага вместо того, чтобы искать возможности для развития и единства страны, для вывода ее из кризиса. Пусть коммунистическая и марксистская идеология не подходила для России, при этом, оказывается, «государственнические идеи, философия русского пути при господстве официальной идеологии КПСС не исчезла и не могла исчезнуть. Она была «загнана внутрь, преследовалась, но находила все новые и новые формы своей реализации». По-моему, государственнические идеи как никогда находили практическое воплощение в годы Советского Союза, иначе он не стал бы мировой державой. Россия никогда не была такой сильной, как народ – как государство, как это было при Советском Союзе. Только цена за это была уплачена неимоверная. Вот что такое сильное государство при слабом гражданине и безропотном народе. Этот путь тоже трагичен. А «философия русского пути» так и осталась для авторов лозунгом, который они не захотели расшифровать, видимо, во избежание того, чтобы враги не поняли и не перехватили. Прежде всего, это потому, что такие однобокость и ограниченность противоречат многомерной России.

Разве действующая Конституция Российской Федерации отрицает любовь к Родине, своему народу, к его традициям, устоям, и прежде всего к русскому народу, его выбору? Разве действующая Конституция не проявляет приверженность сильному государству и его институтам? Кто мешает верить Подберезкину-Макарову в бессмертие души и в божью благодать? Да ради Бога. Это их дело. Но нельзя только на своем построить благополучное государство. Оно требует единства нации как единства убежденных в ее созидательности граждан.

Можно говорить о том, что «национальная гордость, национальное самолюбие создают тот идейно-психологический плацдарм, с которого начинается ускоренное общественное развитие народов, подъем экономики, повышение социальных стандартов и т. д.». И все это останется болтовней, ибо сами авторы не знают, что это такое на самом деле и как это все воплотить в жизнь. На одних самобытных, этнонациональных чувствах, этнонациональной гордости и этнонациональном самолюбии далеко не уедешь. Нужно иметь мудрость еще их и объединять, интегрировать потенциал. Перспектива и жизнеспособность российской нации-государства – в гражданском сплочении людей различных этнонациональностей, в укреплении единства многонационального народа России. Мы можем и должны иметь свое лицо, свою самобытность, но мы должны быть еще и единой нацией, взаимодействуя друг с другом и идя вместе по общероссийскому пути в будущее. На этом пути мы станем жизнеспособной нацией во всех измерениях. Я так думаю.