В мире событий и страстей Бурлачков Владимир

– Кто стрелять стал? – не понял Олег.

– Не знаю. Из толпы. – Борька помолчал. – Вот ты бы стрелял по солдатушкам? То-то и оно, братец!

Ближе к вечеру по радио передали, что из Москвы выводятся войска, а с Горбачевым кто-то разговаривал по телефону, и за ним в Форос поехала делегация Верховного Совета.

Дома Олег смотрел в теленовостях, как Горбачев в свитере и с внучкой на руках спускается по трапу самолета. Потом показали митинг на площади у Верховного Совета. На экране мелькнула физиономия Пискунова и полной дамы в очках. Телекамера остановилась на человеке в плащ-палатке и танкистском шлеме. Человек стянул с головы шлем и поднял руку. Олег узнал Пашку. Диктор торжественно произнес:

– Мужественный молодой офицер, один из тех, кто не пожелал выполнять преступные приказы и привел свою воинскую часть на защиту Верховного Совета, на защиту законности.

С утра все собрались в курилке.

– Какая победа! – восхищалась Галина Васильевна, появившаяся на работе после отпуска. – В первый раз народ сам выбрал себе власть и не ошибся. Таких людей в Верховный Совет выбрали, что они в трудную минуту не растерялись.

– Я понимаю, что переворот, – говорил Борька. – Ну, начался! А с чего вдруг закончился? Почему все разбежались?

– Что вы говорите такое! – изумилась Галина Васильевна. – Что бы они сделали с такой силой!

Олег хотел отмолчаться, но все же сказал:

– По-моему, все просто объясняется. – Взрослые мужики, жизнь прожили, и что к чему знают. Хотели сделать, как считали нужным. А тут мальчишки набежали Верховный Совет защищать. И что их убивать за это? Свои же, олухи. Вот, те, кто все затеял, и плюнули на это дело.

– Ну, что вы! Как же так! – не поверила Галина Васильевна. – Такое народное движение! Я сама не ходила. Но Борис, какой молодец! Он-то был! Нашел в себе мужество!

– Н-да, побывал, – отозвался Борька. – Понесло меня туда. А вот он не поперся. – И кивнул на Олега.

– А ты тоже… Ходил там, ходил, и ни кем не покомандовал. А то сейчас интервью бы направо-налево раздавал.

– Если я чем-нибудь возьмусь командовать – только броненосцем. Желательно – восставшим.

По площади вокруг клумбы двигался обычный транспортный поток, а на тротуаре у «Детского мира» стояли люди и смотрели на высокую тумбу, оставшуюся от памятника Дзержинскому. Сутулый парень громко рассказывал:

– Подогнали ночью кран и свалили. А тумба, оказывается, даже к фундаменту не прикреплена.

– Куда памятник увезли? – спросили из толпы.

– Не знаю, – ответил парень. – Тут ночью машина скорой помощи стояла. Я им сказал, что памятник красивый был. Они на меня орать начали.

Перед зданием КГБ ходил полный мужчина со значком депутата Верховного Совета и говорил всем, кто хотел остановиться и поглазеть на здание:

– Не надо тут стоять! Всех просили тут не собираться! Лично Борис Николаевич просил.

– А ему какое дело, где я стою, – недовольно пробурчал старик в соломенной шляпе.

У здания ЦК валялись листовки. В одной из дверей были выбиты стекла, а по вывеске прошла длинная трещина.

Возле стены Китай-города у памятника Свердлову собралось человек пятьдесят. Кричали, что памятник надо свалить. У кого-то в руках оказалась белая бельевая веревка. Ловкий лохматый малый забрался на пьедестал, обвязал скульптуру человека в тужурке за шею. За конец веревки схватились человек десять. Дернули раз-другой и сообразили, что свержение идола может быть лишь чисто символическим.

– Для Дзержинского – кран подгоняли, а этого – оставили, – закричали из толпы.

Со стороны гостиницы «Москва» появилась шумная толпа. Впереди шел военный с погонами майора. Несколько человек из прибывшей толпы тоже попытались тянуть веревку, а их предводитель стал зачитывать требование об освобождении кого-то из милиции. Рядом с ним, нахлобучив на голову танкистский шлем, стоял Пашка.

В институтском буфете, первый день открывшемся после отпусков, кормили жареной навагой и рисом. За столиком у окна обедали Борька и Веселов. Олег подсел к ним и спросил:

– Слышали про шефа?

Они кивнули и промолчали. Прошел слух, что директор подписал в министерстве письмо о поддержке ГКЧП, и теперь его снимут.

– Варяга, наверное, пришлют. – Веселов допивал чай из граненого стакана. – Кто-нибудь из министерских устроиться захочет.

– Сейчас передавали, что Горбачев заявил о выходе из партии и роспуске ЦК, – сказал Олег.

– А чего ему еще делать остается? – Веселова это известие оставило равнодушным.

– Надо же! Продал он ваших и сбежал, – хихикнул Борька и посмотрел на Веселова.

– Я-то тут причем? – удивился Веселов.

– А кто в партию просился? – Борьке эта тема явно нравилась.

– И ты хотел! – ответил Веселов.

– Вот уж нет. Куда не хотел, туда не хотел. Мы вон даже, – Борька кивнул на Олега, – несколько раз на какие-то диссидентские сборища ходили.

– Теперь будете в мемуарах писать о борьбе с режимом. – Веселов поставил на стол пустой стакан.

– Это мы с дуру на такие сборища поперлись, – ответил Борька. – Да-а, чего-то тянет меня в связи с последними событиями на самокритику. Как говаривали у нас в Первой конной: «Иногда не всегда получается».

Троллейбус мягко качнулся, перевалил через трамвайные рельсы и покатил, звеня на ходу, вдоль черной, узорчатой ограды сквера. Олег будто по привычке посмотрел на дома на другой стороне улицы. Та девчонка жила в каком-то из них.

Жалел, что выбросил ее письмо и, успокаивая себя, подумал, что это ничего не изменило бы. Не звонить же спустя столько времени. Или вышла замуж, или переехала. И о ней только известно, что номер квартиры – восемнадцать.

Троллейбус подкатил к остановке. Олег стал пробираться к выходу. Было тесно. Заворчали недовольные. Двери успели захлопнуться. Троллейбус тронулся и через несколько метров встал на светофоре. На следующей остановке Олег вышел и зашагал обратно к метро.

В небольшом, вытянутом дворе стояли два дома. Можно было запомнить номера и позвонить в справочную. Но это казалось слишком долгим. Ждать было некогда.

По тротуару прогуливалась полная пожилая женщина.

– Не знаете, Аня в восемнадцатой квартире живет? – спросил Олег.

– Что? Гм… – женщина посмотрела недовольно. – Там – Наумовы! – Она произнесла это таким тоном, будто не знать, кто живет в этой квартире, было глупо.

Олег повернулся, чтобы уйти. Женщина сказала ему вслед:

– Аня в двадцать восьмой живет. Третий подъезд. А что надо?

Он поднимался на четвертый этаж и думал: «Ну, тетка! Прислала сюда! Не нужно было идти. А, ладно, скажу, что ищу кого-то». – И он нажал кнопку звонка. Никто не отозвался. Олег повернулся к лестнице, чтобы уйти.

Зазвенела цепочка. Дверь открылась. Олег увидел Аню. Она вытирала руки маленьким белым полотенцем и говорила:

– Да? Вот так? Я не догадалась, что это ты, когда выглянула и посмотрела…

– А… – Он чуть было не спросил: «А здесь живет…»

– Я картошку чищу. Пришла, в холодильник посмотрела… Надо было что-нибудь купить.

«А для кого – картошку?», – подумал он.

– Ты здесь просто случайно? – спросила она. – Или картошку будешь?

– Я прямо с работы, – ответил он.

На вешалке висел белый плащ. На полу валялись туфли и тапочки. Коридор вел в маленькую кухню с белым шкафчиком и столом у окна. На холодильнике стояла ваза с алыми флоксами.

Аня вошла за ним, несколькими секундами позже. Ему показалось, что в прихожей она посмотрелась в зеркало.

– Я изменилась?

– Пополнела немного…

– Ну, это как-то даже… Сказать такое!

– Это я да… Из другой оперы. Я шел сюда и не думал, что тебя найду.

Она чистила картошку, стоя у раковины, вполоборота к нему, а он сидел на табурете и смотрел то на нее, то в окно – на угол дома напротив, на площадь с памятником, круглую крышу станции метро и заполненную машинами улицу.

– Пишешь песенки? – спросил он.

– Совсем редко. – Она смахнула со лба прядь волос и посмотрела на него. Лицо раскраснелось, а глаза были чуть уставшими.

– Времени на стихи не стало?

– Просто что-то произошло. Люди плохо стали песни слушать. Я ведь два года по распределению в Тульской области в училище работала. Маленький такой поселок у станции. Одно время мы с ребятами часто концерты устраивали, а потом люди перестали ходить.

– А кто-нибудь из новых бардов появился?

– Появляются. Но мне никто не нравится. А ты чем занимаешься?

– В НИИ.

– И диссертацию пишешь?

– Давно написал.

– Я и не думала, что ты такой важный.

– Что ж я, впечатление легковесного человека произвожу?

– В общем-то – да! – ответила она, помолчав.

– Вот-те на! А я-то надеялся, что у вас на хорошем счету.

– В общем-то – да! – Она включила воду и стала промывать картошку. – Но что-то насторожило.

– Что именно!

– Я тогда не знала, что ты диссертацию пишешь.

В дверь позвонили. Аня смутилась. Быстро пошла открывать. Из прихожей доносились голоса.

– Заходите! – говорила Аня. – А у меня гость.

Олег вышел в коридор. В тесной прихожей стояли высокий лысеющий мужчина с бородкой, красивая черноволосая женщина и щекастый мальчик лет двенадцати.

– Вот, мой гость! – Аня оглянулась и посмотрела на него.

Олег представился. Мужчина протянул ему руку и улыбнулся, а женщина посмотрела пристально, будто усмехаясь.

– Это мой папа – Николай Петрович. И его супруга Елена Викторовна. А вот – мой братик!

– Только не родной, а сводный, – буркнул мальчишка.

– Но ведь брат! – назидательно сказал Николай Петрович.

– Много о вас слышали! Самого лестного и хорошего! – Елена Викторовна обращалась к Олегу: – Очень приятно, что можем, наконец, познакомиться.

– И мне очень приятно! – ответил он.

– Ой, не…! Я вам ничего о нем не могла рассказывать! – обиженно говорила Аня. – Зачем же…

– Ну, что вы, Анечка! – оборвала ее Елена Викторовна. – Молодые люди должны знать, что о них помнят. Им это нравится.

– А обо мне? – спросил мальчик.

– И о тебе! Но не сейчас, а позже, – ответила Елена Викторовна. – Мы в «Башмачок» приехали и решили зайти просто так, без звонка.

– Мы пойдем за ботинками? – спросил мальчик, посмотрев на мать.

– Подожди, потом. – Она поправила ему воротничок куртки.

Прошли в комнату, обставленную старой мебелью: комод с зеркальцем и маленькими ящиками, и большой шкаф с резной дверцей, столик для цветов на высокой ножке. А в больших и маленьких рамочках на стенах – фотографии, рисунки готических соборов, китайская графика и северные пейзажи.

Мальчишка посмотрелся в зеркало комода, показал себе язык и повернулся к матери:

– Ух, какое здесь все! Ничего интересного! Одна музейщина! Да?

– Помолчи! – Мать дернула его за рукав.

– Сейчас картошка закипит, если кто хочет, – предложила Аня. – И чай будем пить. Олег, помоги мне стол на середину поставить.

Аня доставала чашки из серванта, а женщина стояла рядом, рассматривала посуду и говорила:

– Как мне вот это блюдо подошло бы. Прямо под цвет моему синему сервизу. Давай поменяемся на мое белое блюдо?

– Это – бабушкино, – ответила Аня.

– Мое тоже старинное.

– Наше лучше, чем ее, – заявил мальчишка.

Олег сказал, что ему пора уходить. Аня помолчала, а женщина усмехнулась и посмотрела на нее:

– Что же вы так быстро! Мы ведь ненадолго. Чуть посидим и уйдем.

– Далеко живете, наверное? – спросил Анин отец.

– Почти рядом. На Стрельбищенском.

– А, соседи!

– Это там, у кладбища, – заметила дама.

Аня подошла к комоду и что-то быстро написала на листочке бумаги. Открыла Олегу дверь, вышла за ним на лестничную клетку и передала свернутый листок:

– Это тебе! Ты позвонишь? Да?

Он не ответил, только прикрыл на миг глаза в знак согласия. За дверью мальчишка закричал:

– Робкие какие женихи!

На улице было темно и ветрено. Пахло пылью. По мостовой несло листву. Домой идти не хотелось. Олег свернул в сквер и зашагал к Шмитовскому проезду. За зданием исполкома свернул в переулок и по узкому разбитому тротуару добрался до Звенигородского шоссе. За черным забором в сплошной темени шумели на ветру деревья Ваганьковского кладбища. Звенел трамвай на повороте. Начинал накрапывать дождь. Вдруг полило как из ведра, так, что ветер оказался будто прибитым к земле и засуетился у самых ног.

Из дома Олег позвонил Ане. Услышал ее голос и сказал:

– Алло! Решил проверить связь. Вы там одна или с гостями?

– Все ушли.

– Ты на меня не обиделась, что я смотался?

– Наоборот, спасибо тебе.

– За что? – спросил он.

– За деликатность.

– Ну, это – пожалуйста. Этого у нас сколько угодно. Но только не бросайте меня одного.

– Это не от нас зависит. Это время покажет.

Ирина заглянула в комнату и заулыбалась:

– Привет! Как хорошо, что вы тут оба! Я пришла вас проведать.

Борька раскинул руки и закричал:

– Ой, красавица наша! Совсем нас забыла!

Ирина была в длинной, с отливом, норковой шубе. Запахнула ее, села на стул, предварительно оглядев сидение:

– Я у себя в офисе такой ремонт провернула! Столько денег ухлопала, но почти все, что хотела, сделала. Только с ковролином меня, кажется, надули. А у вас тут чего?

– Как пчелки работаем! – закричал Борька. – Установку новую готовим. Ах, что за шуба! Тепло, поди в ней. – На улице было на нуле.

– Она у меня – новая. А вы лучше бы ремонт сделали. – Ирина посмотрела на стены. – У вас в здании кругом такая зашарпанность, что заходить в хорошей одежде даже как-то неудобно.

– В такой-то шубе – и к пролетариям умственного труда! – Борька покачал головой.

– Конечно, неудобно, – повторила Ирина. – Сразу начинают на тебя странно поглядывать.

– А ты как увидишь кого в спецовке, – говорил Олег, – сразу руку вверх вот эдак поднимай: «Рот фронт!». Чтобы своих знали.

Борька захихикал, а Ирина посмотрела на них и сказала:

– Вы тут сидите и развлекаетесь за государственный счет. Вам бы покрутиться часиков пятнадцать в день. Да среди всякого жулья, которое только и норовит надуть. Поесть нормально – и то некогда. Хоть завела себе домохозяйку. В квартире убирается и ужин нам с маман готовит.

– А не боишься? – спросил Олег.

– Чего?

– Мало ли как… В ходе классовой борьбы…

– Знаешь, не надо мне тут… – прервала его Ирина.

– Но работа тебе на пользу пошла, – серьезным тоном заявил Борька. – Выглядишь, ну просто обворожительно! Обволакивающе как-то. И ничуть не амбициозно. Даже в шубе – вполне демократично.

– А что это у вас теперь справа от ворот? – спросила Ирина. – Сделали дырку в заборе и киоск открыли?

– Это вот я! – оживился Борька. – Моя творческая идея, поддержанная начальством. Но покамест бизнес не заладился. И теперь я вам точно могу сказать, в чем главная угроза капитализму! В прожорливости пролетариата! Кого ни возьми на работу, сжирают шоколадных конфет по полкило в день. Как в них только влезает! Они кого угодно на этих конфетах разорят.

– Послезавтра у меня в офисе – презентация. – Ирина объявила об этом с важным видом. – Приходите оба. Посмотрите, что за народ теперь вокруг. Жульены я в ресторане заказала. С вами хоть похихикать можно будет. Хотя вы и гадости любите говорить. – И обратилась к Олегу: – Переведи мне здесь с английского про поставки. Я никак не разберу.

– В холле бывшего НИИ удобрений Олега и Борьку остановила любезная дама и спросила, куда они направляются. Проверила по списку и проводила до начала коридора. Возле белой двери висела табличка «Зал приемов», а рядом – выцветший, незакрашенный прямоугольник. Скорее всего, раньше там было написано «Столовая». За дверью была большая комната с зеркалами и гардеробом. У вешалок красовался здоровенный мужик в фуражке с кокардой. Борька передал ему свою куртку и спросил:

– Мил человек! А что за кокарда такая? Из какой армии?

– Хрен ее знает, – признался мужик. – А фуражка мне впору.

Ирина стояла у входа в зал. На ней было черное платье с бахромой ниже колен. В руке она держала маленькую лакированную сумочку.

– Здравствуйте, господа! – важно сказала она.

– Рады приветствовать! – также важно ответил Борька. – Разрешите представиться. Представители научно-исследовательских кругов на вашем балу: статс-сотрудник Мешков и господин Залесов.

Ирина успела шепнуть Олегу:

– Присмотри, пожалуйста, за другом, чтобы не напился.

Столы были накрыты в правой части зала и отгорожены ширмами. В левой части толпились гости. Артамонов что-то рассказывал двум молодым женщинам. Олег не сразу его узнал, – поэт был одет в строгий темный костюм и коротко пострижен.

– У вас тут и творческая элита. – Олег обернулся к Ирине.

– Он у меня помещение на складе арендует, – шепнула она. – Сейчас швейные машины завозит. Собирается что-то шить. Оказывается, все свои джинсовки он сам себе шил.

– Талант! – Олег чуть приподнял брови.

– Еще бы!

– А стихи?

– Там и стихи будет писать. На складе… Только бы деньги за аренду платил. Это меня больше всего волнует.

Стали прибывать важные люди. Здоровались с хозяйкой, внимательно разглядывали присутствующих и выбирали себе собеседников по представлениям о собственной значимости.

Появился Сергей Павлович. Расцеловался с сестрой, подошел к Олегу и спросил:

– Как поживаете? Приватизируетесь или до вашего ведомства это еще не дошло? Тут дело такое! Надо быть начеку! Вовремя успеть. – Увидел кого-то из знакомых и ушел.

Борька спросил:

– Это кто такой?

– Не видишь, что ли… – недовольно ответил Олег. – По образованию – идеолог; по убеждениям – служащий.

– Далеко пойдет, – отозвался Борька и узнал кого-то среди проходящих мимо: – Во! Из нашего министерства! Сан Саныч! Привет тебе, привет!

Подошла Ирина, серьезная и раскрасневшаяся:

– Вроде бы все собрались. Главное, что клиенты в сборе. Знаешь, в старом анекдоте: если в контору забрались воры, пусть что угодно выносят, но только, чтобы список клиентов оставили… Из министерства тоже много народу. Братец туда переходит.

– А депутатство? – удивился Олег.

– Не до того! Сейчас такая дележка начинается. Надо быть поближе к этому самому. А то можно без всего остаться.

Вернулся Борька и громко объявил:

– Сан Саныч здесь! Отличный мужик! Мы с ним раз пять в командировки ездили. Втолковать ему чего-нибудь, правда, нелегко. Ему что игнорирование, что интегрирование, – все едино.

Началось основное действо. Ирина, осторожно вышагивая на высоких каблуках, поднялась на сценку в углу зала, натянуто-радушно заулыбалась и заговорила о том, что, наконец-то, удалось собрать вместе друзей, коллег, уважаемых партнеров, и что теперь все знают, где офис их фирмы.

Выступили Сергей Павлович и невысокий кругленький человек, отрекомендовавшийся деловым партнером. Сергей Павлович энергично заявил:

– Хочу выразить всем присутствующим большое человеческое и вместе с тем депутатское спасибо! – И дальше, видимо по привычке, о том, как много сделано и предстоит сделать.

Кругленький человек сказал, что хочет «высказаться в порядке соображений» и долго рассуждал о трудностях ремонта в холодном климате.

Борька наклонился к Олегу и зашептал:

– Это – бывший здешний хозяйственник. Брался проповедовать пьяному дворнику трезвый образ жизни.

Бывший хозяйственник вдруг заявил:

– Как сказал недавно наш президент… – и стал зачитывать длинную цитату.

– Вот, люди! – изумился Борька. – Надо же! Даже из этого, из нынешнего цитаты выщипывают.

– Вообще-то, – отозвался Олег, – президент без царя в голове, конечно, не особо смотрится.

– Тебе бы только критику навести, – буркнул Борька.

Официанты начали убирать ширмы, и присутствующим открылась вторая половина зала. Борька подтолкнул Олега и шепнул:

– В таких делах главное – не теряться. За мной!

Их соседями оказались два средних лет мужчины в темных костюмах, но без галстуков. Борька услужливо налил им коньяку расспросил, кто они такие и даже попытался найти общего знакомого, но запамятовал его фамилию.

Ирина поговорила с Артамоновым и подошла к ним. Откуда ни возьмись, появился Михаил Борисович Вейтер и спросил:

– Ирочка, а вы говорили, что будут люди с вашей прежней работы.

Она немного растерялась, помедлила, будто соображая, слышал ли кто-нибудь их разговор, и нехотя ответила:

– Вот, собственно. – И показала на Олега.

– А! – удивился Вейтер. – Я думал, что это ваш сотрудник. – И обратился к Олегу: – Вот моя визитка. Я консультирую комиссию по приватизации. Мы разрабатываем проекты нормативных документов. – Высмотрел на столе подходящий бутербродик и налил в бокал белого вина. – Процессы сейчас очень быстро развиваются. Времени на адаптацию мало. Частный интерес очень мощно заработает. Ведь либеральные принципы универсальны. Они расставят все на свои места достаточно скоро. Рост потребления элиты – это важный пример для остальных.

– А вдруг социалисты правы окажутся, – влез в разговор Борька.

– Это в чем? – развеселился Вейтер.

– В том, что демократия – это форма найма парламентариев крупным капиталом.

– При чем тут найм? – удивился Вейтер. – При чем тут это? Собственники – сами по себе; парламентарии – сами по себе. Дикость какая-то представлять, что одни других нанимают. Это, молодой человек, вы сильно путаете реальные вещи.

– А поконкретнее можно сформулировать, что мы путаем? – спросил Борька, нежно улыбаясь после четырех рюмок коньяка.

– Да как же! Либерализм, демократия – это этика и свобода каждого, кто хочет реализовывать свои устремления. – Вейтер всем видом показал, что продолжать разговор ему неинтересно и окликнул кого-то у соседнего столика.

Ирина тоже ушла. Борька подлил себе коньяку: