Убийство Роджера Экройда Кристи Агата

Глава 14

Миссис Экройд

После вечернего разговора, только что описанного мною, наши отношения, как мне показалось, вошли в новую фазу.

Весь мой рассказ можно разделить на две части, совершенно отличные одна от другой. Действие первой части охватывает события с момента смерти Экройда в пятницу вечером до вечера в понедельник. Это прямое и последовательное изложение того, что произошло и что было известно Пуаро.

Все это время я был у него под рукой. Я видел то же, что видел он, и всячески старался прочитать его мысли. Теперь я понял, что мне это не удалось. Несмотря на то, что Пуаро показывал мне все свои открытия и находки, — так, например, золотое обручальное кольцо, — он, тем не менее, воздерживался от высказывания своих основных впечатлений и логических выводов. Как мне стало известно позже, эта скрытность была чертой его характера. Он высказывал намеки и предположения, но дальше не шел.

Как я уже сказал, вплоть до понедельника написанный мною рассказ мог бы принадлежать и перу самого Пуаро. Я играл роль Уотсона по отношению к его Холмсу. Но после понедельника наши пути разошлись. Делами Пуаро занимался один. Я, конечно, слышал, чем он занимался, так как в Кингс Эббот вы обязаны обо всем слышать, но он не посвящал меня в свои тайны заблаговременно. У меня тоже были свои занятия.

Оглядываясь назад, я больше всего поражаюсь тому, что этот период отложился в моей памяти какими- то разобщенными отрывками.

В раскрытие тайны каждый из нас вложил свою долю. Это было очень похоже на игру-головоломку по составлению рисунка из множества ажурных кусочков, когда каждый вносит в нее свою частицу знаний или открытий. Но на этом наша роль и заканчивалась.

И только одному Пуаро было дано разместить эти_ кусочки на свои места. В то время некоторые события казались незначительными и не относящимися к делу. Например, вопрос о черных башмаках. Но об этом позже… Чтобы изложить события в хронологическом порядке, я должен начать с вызова от миссис Экройд. Она прислала за мной рано утром во вторник, и поскольку вызов был похож на срочный, я поспешил в Фернли, ожидая, что найду ее в плохом состоянии.

Отдавая должное этикету, дама была в постели. Она подала мне свою костлявую руку и указала на придвинутое к кровати кресло.

— Ну, а теперь, миссис Экройд, — произнес я, — расскажите, что с вами.

Я говорил с той притворной добротой, которая всегда присуща практикующему врачу.

— Я в полном изнеможении, — пожаловалась миссис Экройд слабым голосом. — Я совершенно разбита. Это все смерть бедного Роджера. Говорят, что подобные удары не так чувствительны в момент потрясения, как потом. Это реакция.

Как жаль, что в силу своей профессии врач не может иногда высказать то, что он думает на самом деле. Я многое бы отдал, чтоб ответить: «Чепуху несете!».

Я предложил ей тонизирующее средство. Один шаг в игре был сделан. Я ни на минуту не сомневался, что за мной прислали не потому, что у миссис Экройд был шок, связанный со смертью брата. Миссис Экройд просто неспособна подойти к тому или иному вопросу прямо. Она всегда приближается к нему самыми извилистыми путями. Меня очень заинтриговало, ради чего все же она прислала за мной.

— А потом эта вчерашняя сцена, — продолжала моя пациентка. Она немного выждала, словно предоставляя мне возможность понять ее намек.

— Какая сцена?

— Доктор, ну как вы можете? Вы забыли? Этот ужасный маленький француз или бельгиец, или кто он там. Так запугивать всех нас, как он это делал вчера! Меня это совершенно обескуражило. Прийти в такое время!

— Весьма сожалею, миссис Экройд…

— Я не знаю, чего он хотел, когда так кричал на нас. Я смею надеяться, что очень хорошо знаю свой гражданский долг, чтобы позволить себе что-нибудь скрыть. Я оказала полиции помощь, какая только была в моих силах.

— Совершенно верно, — сказал я, когда миссис Экройд сделала паузу.

Я начинал постепенно осознавать, что так волновало ее.

— Никто не может сказать, что я не выполнила своего долга, — продолжала миссис Экройд. — Я уверена, инспектор Рэглан вполне доволен. Почему этот чужой маленький выскочка должен поднимать шум из-за пустяков? Это нелепый тип, словно комик-француз из ревю. Я не могу понять, почему Флора решила привлечь его к делу. Она не сказала мне об этом. Ушла и сделала, как ей вздумалось. Флора слишком независима. Я женщина из общества и ее мать. Ей бы следовало сначала прийти ко мне за советом.

Я слушал молча.

— Что он думает? Вот что я хочу знать. Вчера он… он положительно обвинил меня.

Я пожал плечами.

— Уверяю вас, миссис Экройд, это не имеет значения, — сказал я. — Поскольку вы ничего не скрываете, любые его замечания к вам не относятся.

Миссис Экройд, как это с ней часто бывает, внезапно отклонилась от темы разговора.

— Слуги так надоедливы, — сказала она. — Они сплетничают и говорят между собой. А потом это все расходится… Впрочем, в этом ничего такого нет, наверное.

— Слуги говорят? — спросил я. — О чем?

Миссис Зкройд бросила на меня очень гневный взгляд. Он совершенно вывел меня из равновесия.

— Я была уверена, что вы-то должны бы знать, доктор. Кому же, как не вам, знать? Вы ведь все время были с месье Пуаро, не так ли?

— Да, был.

— Тогда, конечно, вы знаете. Это та девушка, Урсула Борн, да? Конечно, она ведь уходит. Ей бы хотелось причинить как можно больше неприятностей. Злюки — вот кто они. Все они одинаковы. А теперь расскажите, доктор. Вы должны знать точно, что она говорила. Я очень боюсь, как бы не создалось превратное впечатление. Во всяком случае, вы ведь не передаете полиции всякие мелкие подробности, не так ли?

Иногда ведь бывают чисто семейные дела… Ну, с убийством, конечно, ничего не поделаешь. Но если девушка злая, она может наговорить всего.

Нетрудно было заметить, что за всеми этими излияниями скрывалась настоящая тревога. Пуаро оказался прав в своей предпосылке. Из шести человек, сидевших вчера за столом, миссис Экройд, по крайней мере, что-то скрывала. И мне предстояло узнать, что.

— Если бы я был на вашем месте, миссис Экройд, — сказал я резко, — я бы чистосердечно обо всем рассказал.

— О! Доктор, — вскрикнула она, — как вы можете быть таким резким! Это звучит как… А я могу объяснить все просто.

— Тогда почему бы не сделать этого? — предложил я.

Миссис Экройд достала носовой платок с оборочками и глаза ее наполнились слезами.

— Я думаю, доктор, вы смогли бы передать это месье Пуаро, объяснить ему, потому что, понимаете, иностранцу трудно смотреть на вещи с нашей точки зрения. А вы ведь не знаете, какие я должна была переносить мучения, и долгие мучения! Вот какова моя жизнь. Я не люблю говорить дурно о мертвых, поверьте мне, но он отказывался оплачивать даже самый маленький счет. И это повторялось постоянно, словно у него было несколько несчастных сотен годового дохода. А ведь он был, как мне об этом вчера сказал мистер Хэммонд, одним из самых богатых людей этих мест.

Миссис Экройд на минуту умолкла, чтобы приложить к глазам свой украшенный кружевами платочек.

— Итак, — сказал я ободряюще, — вы рассказывали о счетах?

— О, эти ужасные счета. Некоторых я не показывала Роджеру вовсе. Они были на вещи, которых мужчине не понять. Роджер, бывало, говорил, что покупать вообще ничего не нужно. А счета, конечно, приходили и все накапливались…

Она посмотрела на меня трогательным взглядом, словно ища к себе сочувствия за эту их поразительную особенность.

— Да, у счетов есть такое свойство, — согласился я.

Она изменила тон и заговорила почти бранным голосом.

— Уверяю вас, доктор, я превращаюсь в нервную развалину. Я ночами не сплю. И это ужасное сердцебиение. А потом я получила письмо от одного шотландского джентльмена… На самом деле было два письма — и оба от шотландских джентльменов. От мистера Брюса Мак-Персона и от Колина Мак-Дональда. Совершенно случайное совпадение.

— Едва ли, — заметил я сухо. Такие люди всегда выдают себя за шотландцев, но в них легко угадываются черты, свойственные семитам.

— Десять фунтов с десяти тысяч на одну долговую расписку, — тихо, словно припоминая, произнесла миссис Экройд. — Я написала одному из них, но, кажется, возникли затруднения.

Она умолкла. Я понял, что мы приближаемся к самой деликатной части разговора. Мне еще никогда не приходилось с таким трудом наталкивать на существо обсуждаемого вопроса.

— Видите ли, — невнятно произнесла миссис Экройд, — здесь все дело в том, какие у меня виды на наследство, не так ли? Виды на наследство по завещанию. И хотя, конечно, я надеялась, что Роджер меня обеспечит, но тем не менее я ничего не знала. Я подумала, что было бы неплохо взглянуть на завещание… нет, не ради вульгарного любопытства, а затем лишь, чтобы можно было делать и свои собственные расчеты.

Она искоса посмотрела на меня. Теперь положение и в самом деле стало щекотливым. Хорошо, что для маскировки уродливости голых фактов есть много искусных слов.

— Я рассказываю об этом только вам, дорогой доктор Шеппард, — произнесла она скороговоркой.

— Я уверена, что вы не осудите меня и сможете в должном свете преподнести это месье Пуаро. Это было в пятницу днем… — Она осеклась и сделала неуверенное глотательное движение.

— Так, в пятницу днем… — повторил я подбадривающе. — А дальше?

— В доме никого не было… по крайней мере, я так думала. Я вошла в кабинет Роджера… У меня на это была причина, я хочу сказать. Никакого дурного умысла я не таила. Но когда на письменном столе я увидела стопку всех этих документов, меня вдруг осенило: «А не хранит ли Роджер завещание в одном из ящиков своего стола?» — подумалось мне. Я такая импульсивная, я всегда была такой, с самого детства, Я делаю все экспромтом. Он оставил ключи — очень неосторожно с его стороны — в замке верхнего ящика.

— Понимаю, — сказал я с надеждой. — Вы обыскали стол. Нашли завещание.

Миссис Экройд слегка вскрикнула, и я понял, что проявил недостаточно дипломатии.

— Как это ужасно звучит. Но это было совсем не так.

— Конечно, конечно, — поспешил я ее успокоить. — Простите мое неудачное выражение.

— Мужчины такие эксцентричные. На месте дорогого Роджера я бы не скрывала условий своего завещания. Но мужчины такие скрытные. Поэтому иногда и приходится применять небольшие хитрости в целях самозащиты.

— И каковы же результаты этих небольших хитростей?

— Именно об этом я и рассказываю. Я уже открывала самый нижний ящик, как вошла эта Борн. Получилось очень неловко. Конечно, я захлопнула ящик и встала. Я указала ей на пятна пыли на столе. Но мне не понравилось, как она посмотрела. Внешне — с полным уважением, но в глазах был неприятный огонек. Почти презрительный. Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду. Мне эта девушка никогда особенно не нравилась. Она хорошая работница и всегда говорит «мадам», не отказывается носить чепец и передник, чего сейчас многие из них не делают, уверяю вас; без тени смущения может ответить «нет дома», если ей приходится открывать дверь вместо Паркера. И у нее нет этих странных булькающих шумов внутри, которые бывают у многих служанок, когда они подают за столом. Да, так о чем я говорила?

— Вы говорили, что несмотря на многие ценные качества, вы никогда не любили Борн.

— Я и сейчас не люблю ее. Она какая-то странная. В ней есть что-то такое, что отличает ее от других. Слишком образована, по-моему. Сейчас трудно разобраться, кто леди, а кто нет.

— А что было потом? — спросил я.

— Ничего. В общем, вошел Роджер. А я думала, что он был на прогулке. Он спросил: «Что все это значит?» Я ответила: «Ничего. Я только вошла, чтобы взять «Панч»[21]. Я взяла «Панч» и вышла. Борн осталась. Я слышала, как она спросила, можно ли ей поговорить с Роджером минуту. Я поднялась прямо к себе в комнату, чтобы лечь. Я была очень подавлена.

Наступило молчание.

— Объясните, пожалуйста, все это мсье Пуаро. Вы сами видите, до чего это, в сущности, пустая история. Но, конечно, когда он так резко заговорил о том, будто мы что-то скрываем, я сразу подумала о ней. Может быть, Борн раздула нечто сверхъестественное, но вы-то ведь можете объяснить, не так ли?

— Это все? — спросил я. — Вы все мне рассказали?

— Да-а! — сказала миссис Экройд. — О! Да, — добавила она твердо.

Но на какое-то мгновение в ее словах промелькнула тень неуверенности, и я понял — сказала она не все. Следующий вопрос, с которым я обратился к ней, я мог бы объяснить лишь чистейшей вспышкой гения.

— Миссис Экройд, — сказал я, — это вы оставили открытым серебряный стол?

Ответом на мой вопрос была краска смущения и вины, которую не могли скрыть ни румяна, ни пудра.

— Как вы узнали? — прошептала она.

— Значит, вы?

— Да… я… понимаете… там были две вещицы старинного серебра. Я читала и видела иллюстрацию совсем небольшой вещицы, очень дорого проданной в «Кристи»[22]. Мне показалось, что она похожа на одну из вещей серебряного стола. Я решила взять ее с собой в Лондон, когда поеду туда, и… прицениться. Тогда, представляете, если бы вещь действительно оказалась ценной, каким бы сюрпризом это явилось для Роджера?

Я воздержался от комментариев и воздал должное рассказу миссис Экройд молчанием. Я даже не спросил, что за необходимость для нее была брать серебро тайком.

— Почему вы оставили крышку открытой? — спросил я. — Забыли закрыть?

— Меня напугали, — сказала миссис Экройд. — Я услышала снаружи, на террасе, шаги, поспешила выйти из комнаты и уже поднялась на верхнюю площадку лестницы, когда Паркер открыл вам дверь.

— Наверное, то была мисс Рассел, — произнес я задумчиво.

Миссис Экройд открыла мне исключительно интересный факт. Были ли ее намерения относительно серебра Экройда действительно благородны, я не знаю, да и не стремился узнавать. Меня заинтересовал тот факт, что мисс Рассел, должно быть, вошла в гостиную через окно, и то, что я не ошибся, когда подумал, что дыхание ее было учащенным от бега. Где она была? Я вспомнил садовый домик и кусочек батиста.

— Интересно, мисс Рассел крахмалит свои носовые платки? — почти выкрикнул я, не подумав.

Миссис Экройд вздрогнула, и это привело меня в себя. Я поднялся.

— Вы думаете, что сможете объяснить месье Пуаро? — спросила она с беспокойством.

— О, конечно. Вполне.

Наслушавшись ее оправданий, я, наконец, вышел.

В холле была старшая горничная. Она помогла мне надеть пальто. Я посмотрел на нее внимательнее, чем делал это прежде. Было видно, что она плакала.

— Как же это? — спросил я. — Вы говорили нам, что в пятницу мистер Экройд позвал вас в кабинет. А сейчас я слышу, что именно вы хотели поговорить с ним.

Девушка опустила глаза.

— Я все равно хотела уйти, — сказала она неуверенно.

Я больше не заговаривал. Она открыла дверь и, когда я проходил мимо нее, она вдруг тихо сказала:

— Извините, сэр, нет ли каких-нибудь известий о капитане Пэтоне?

Я отрицательно покачал головой и с удивлением посмотрел на нее.

— Ему необходимо вернуться, — сказала она.

— Да, да, он должен вернуться. — Она смотрела на меня вопрошающим взглядом. — Неужели никто не знает, где он? — спросила она.

— А вы знаете? — спросил я резко.

Она покачала головой.

— Нет. Я ничего не знаю. Но тот, кто был ему другом, должен сказать ему одно: он должен вернуться.

Я немного замешкался в надежде, что девушка заговорит снова. Ее новый вопрос удивил меня.

— Как они думают, когда, было совершено убийство? Как раз перед десятью часами?

— Да, — ответил я. — между 9.45 и десятью.

— Не раньше? Не раньше 9.45?

Я внимательно посмотрел на нее. Было видно, что ей очень хотелось услышать утвердительный ответ.

— В этом нет никакого сомнения, — сказал я. — Мисс Экройд видела своего дядю живым без четверти десять.

Она отвернулась, и вся ее фигура, казалось, поникла.

«Красивая девушка, — подумал я, отъезжая на своем автомобиле, — очень красивая».

Каролина была дома. К ней заходил с визитом Пуаро, и поэтому она выглядела важной и очень довольной.

— Я помогаю ему в этом деле, — объяснила она.

Мне стало не по себе. Каролина и так несносна. А что с нею станет, если будут поощрять в ней задатки сыщика?

— Ты ходишь по округе и ищешь загадочную девушку Ральфа? — спросил я.

— Возможно, это я сделаю и по собственной инициативе, — сказала Каролина. — Но здесь особое дело, и месье Пуаро хочет, чтобы я все для него узнала.

— Что же это за дело?

— Он хочет знать, какого цвета были у Ральфа ботинки — коричневые или черные, — торжественно ответила Каролина.

Я уставился на нее. Теперь я вижу, что был невероятно глуп с этими ботинками. Тогда же я не мог уловить смысла.

— Туфли были коричневые, — сказал я. — Я их видел.

— Не туфли, Джеймс, а ботинки. Месье Пуаро хочет знать: ботинки, которые находились у него в гости-нице, были черные или коричневые? От этого многое зависит.

Пусть назовут меня тупицей, но я ничего не понимал.

— А как ты собираешься узнать?

Каролина ответила, что это нетрудно. Лучшая подружка нашей Энни, Клара — горничная мисс Ганетт, А Клара прогуливалась с обладателем этих ботинок возле «Трех вепрей». Так что дело чрезвычайно простое. Мисс Ганетт честно сотрудничает с Каролиной, она немедленно отпустит Клару, и та доставит сведения со скоростью экспресса.

Во время ленча Каролина заметила с деланно - равнодушным видом:

— Насчет этих ботинок Ральфа Пэтона…

— Да, — сказал я, — что с ними?

— Месье Пуаро полагал, что они коричневые. Он ошибся. Они — черные.

И Каролина несколько раз кивнула головой. Она явно старалась дать почувствовать, что выиграла у Пуаро очко.

Я не ответил. Я ломал голову над тем, какое отношение к делу мог иметь цвет ботинок Ральфа Пэтона.

Глава 15

Джоффри Реймонд

В тот день я еще раз убедился в правильности тактики Пуаро. Его призыв рассказать всю правду был основан на тонком знании человеческого естества. Смесь страха и вины уже вынудили миссис Экройд рассказать правду. Она была первой.

Когда в середине дня я вернулся домой после обхода своих больных, Каролина сказала, что только что ушел Джоффри Реймонд.

— Он хотел меня видеть? — спросил я, вешая в холле пальто.

— Он хотел видеть месье Пуаро, — сказала она. — Он приходил от него. Месье Пуаро не было дома. Мистер Реймонд подумал, что он может быть здесь, или что ты знаешь, где он.

— Ни малейшего представления.

— Я хотела, чтобы он подождал, но он сказал, что через полчаса снова придет и ушел в деревню. Очень жаль, потому что месье Пуаро вошел буквально через минуту после его ухода.

— Вошел — сюда?

— Нет, в свой дом.

— Откуда тебе известно?

— Боковое окно, — коротко ответила Каролина.

Казалось, что тема была исчерпана. Но Каролина думала иначе.

— Ты не пойдешь?

— Куда?

— К месье Пуаро, конечно.

— Моя дорогая, для чего?

— Мистер Реймонд хотел видеть его по очень важному делу, — сказала Каролина. — Ты бы мог обо всем узнать.

Я вскинул брови.

— Любопытство — не самый главный мой порок, — заметил я холодно. — Я прекрасно себя чувствую и не зная, что делают и что думают мои соседи.

— Чепуху говоришь, Джеймс, — сказала моя сестра. — Ты хочешь знать все не меньше, чем я. Только ты не так откровенен, вот и все. Ты всегда притворяешься.

— В самом деле, Каролина? — ответил я и ушел в свою приемную.

Через десять минут Каролина постучала в дверь и вошла. В руке она держала что-то похожее на банку с вареньем.

— Ты не смог бы, Джеймс, — сказала она, — отнести эту банку с желе из мушмулы месье Пуаро? Я ему обещала. Он никогда еще не пробовал домашнего желе из мушмулы.

— Почему ты не пошлешь Энни? — спросил я холодно.

— Она занята штопкой. Я не могу обойтись без нее.

Мы посмотрели друг на друга.

— Очень хорошо, — сказал я, подымаясь. — Я отнесу эту противную штуку, но оставлю ее у двери. Тебе понятно?

Моя сестра вскинула брови.

— Конечно, — сказала она. — А кто же тебя просит делать что-нибудь еще?

Каролина была само благородство.

— Если случится, что ты увидишь мсье Пуаро, — сказал она, когда я открыл дверь парадного, — можешь сказать ему о ботинках.

Это был исключительно ловкий ход на прощанье. Я очень хотел понять загадку ботинок.

Когда пожилая леди в бретонском чепце открыла мне дверь, я, сам того не замечая, совершенно непроизвольно спросил, дома ли Пуаро.

Пуаро вскочил и кинулся встречать меня, проявляя всяческие знаки гостеприимства.

— Садитесь, мой дорогой друг, — говорил он. — Большое кресло? Малое? Не слишком ли жарко в комнате, нет?

В комнате было душно, однако я ничего не сказал. Окна были закрыты, и в камине жарко пылало пламя.

— У англичан просто страсть к свежему воздуху, — заявил Пуаро. — Свежий воздух — это очень хорошо снаружи, где его предостаточно. А зачем же холод в доме? Но хватит банальностей. У вас что-то есть для меня, да?

— Две вещи, — сказал я. — Во-первых, вот это. От моей сестры.

Я вручил ему банку с желе из мушмулы.

— Как мило со стороны мадемуазель Каролины. Она не забыла своего обещания. А что во-вторых?

— Информация… в некотором роде.

И я рассказал ему о своем интервью с миссис Экройд. Он слушал с интересом, но без особого волнения.

— Это кое-что разъясняет, — сказал он задумчиво. — И имеет определенную ценность в том смысле, что подтверждает показания экономки. Вы помните, она сказала, что крышка серебряного стола была поднята, и она опустила ее, проходя мимо.

— А что вы думаете относительно ее утверждения, что она ходила в гостиную, чтобы убедиться, свежие ли цветы?

— А! Мы не принимаем этого всерьез, не так ли, мой друг? Это было явное оправдание, выдуманное в спешке женщиной, почувствовавшей необходимость объяснить свое присутствие, на которое, между прочим, вы бы, вероятно, и не обратили внимания. Я считал, что ее беспокойство могло возникнуть в связи о тем, что она что-то делала у серебряного стола, но теперь вижу, что нужно искать другое объяснение.

— Да, — сказал я. — Кого ода выходила встречать? И для чего?

— Вы думаете, она ходила кого-то встречать?

— Да.

Пуаро кивнул.

— И я тоже, — сказал он задумчиво.

Наступило молчание.

— Между прочим, — сказал я, — у меня для вас есть сообщение от моей сестры. Ботинки Ральфа Пэтона были черные, а не коричневые.

Говоря это, я очень внимательно наблюдал за ним, и мне показалось, что я увидел очень короткую вспышку тревоги. Если она была действительно, то она почти мгновенно исчезла.

— Она абсолютно уверена, что они не коричневые?

— Абсолютно.

— А! — произнес Пуаро с сожалением. — Жаль.

И он, казалось, совсем приуныл.

Он ничего не стал объяснять и сразу же перешел на новую тему.

— Экономка, мисс Рассел, которая приходила к вам советоваться в пятницу утром… не будет ли нескромным с моей стороны спросить, о чем был у вас разговор… разумеется, кроме чисто медицинских деталей?

— Вовсе нет, — ответил я. — Когда профессиональная часть разговора была окончена, мы несколько минут говорили о ядах, насколько трудно или легко их распознать о наркотиках и наркоманах.