Убийство Роджера Экройда Кристи Агата

Глава 12

За столом

Совместное дознание проводилось в понедельник.

Я не собираюсь излагать ход следствия подробно, так как это означало бы повторять одно и то же снова и снова. По уговору с полицией разглашать почти ничего не разрешалось. Я дал показания относительно смерти Экройда и вероятного времени ее наступления. Объяснение отсутствию Ральфа Пэгона дал следователь по особым делам, но толковалось оно без особого акцента.

Несколько позднее у Пуаро и у меня был небольшой разговор с инспектором Рэгланом. Инспектор был очень серьезен.

— Дело выглядит скверно, месье Пуаро, — сказал он. — Я стараюсь разобраться во всем честно и справедливо. Я человек здешний и видел капитана Пэтона много раз в Красчестере. Я не хочу, чтобы он оказался виновным, но дело выглядит плохо с какой стороны на него ни посмотришь. Если он невиновен, почему его нет? У нас есть против него улики, и сейчас еще есть возможность опровергнуть их. Почему же он их не опровергает?

За словами инспектора было многое, чего я тогда еще не знал. Описание внешности Ральфа было разослано по телеграфу во все порты и на все железнодорожные станции Англии. Полиция на местах была начеку. Его городская квартира и дома, о которых было известно, что он их часто посещал, были под наблюдением. При таком заслоне казалось невозможным, что Ральф сможет избежать ареста. Багажа при нем не было и, насколько было известно, денег — тоже.

— Я никого не могу найти, кто бы видел его в тот вечер на вокзале, — продолжал инспектор. — А его ведь хорошо здесь знают, и можно предполагать, что кто-нибудь мог бы его заметить. Из Ливерпуля тоже ничего нет.

— Вы полагаете, что он уехал в Ливерпуль? — спросил Пуаро.

— Вполне возможно. Вспомните телефонный звонок с вокзала за три минуты до отправления ливерпульского экспресса. Должно же это что-то означать.

— Если не умышленное намерение сбить вас со следа. Смысл этого телефонного звонка может состоять именно в этом.

— Это идея, — сказал инспектор пылко. — Вы действительно думаете, что в этом состоит объяснение телефонного вызова?

— Мой друг, — сказал серьезно Пуаро, — я не знаю. Но скажу вот что: я уверен, что когда мы найдем объяснение этому телефонному вызову, мы найдем объяснение убийству.

— Мне помнится, вы уже говорили что-то в этом роде раньше, — заметил я, глядя на него с любопытством.

Пуаро кивнул.

— Я всегда возвращаюсь к этому, — сказал он серьезно.

— А мне кажется, это совершенно не относится к делу, — заявил я.

— Я бы так не сказал, — возразил инспектор. — Но должен признать, что месье Пуаро завел здесь волынку и слишком много толкует об одном и том же. У нас есть нити понадежнее. Например, отпечатки пальцев на кинжале.

В поведении Пуаро вдруг появилось много иностранного, как это часто с ним случается, когда его что-нибудь волнует.

— Месье инспектор, — сказал он по-французски, — остерегайтесь… остерегайтесь… Comment dire[8]?.. маленькой улочки, у которой нет выхода.

Инспектор смотрел на него непонимающе, а я сообразил.

— Вы хотите сказать — тупика?

— Вот именно — тупика, который никуда не ведет. Так может случиться и с теми отпечатками пальцев. Они могут ни к чему вас не привести.

— Не понимаю, как это может случиться, — сказал полицейский офицер, — по-видимому, вы намекаете на то, что они фальшивые? Я читал, что такое делают, хотя не могу сказать, что встречал подобное в своей практике. Но все равно — фальшивые или настоящие — они должны куда-то привести.

Пуаро только пожал плечами и широко расставил руки.

Инспектор показал нам множество увеличенных фотографий отпечатков пальцев, и чтобы убедить нас в своей компетентности в этой области, стал объяснять всякие особенности, относящиеся к петлям, кольцам и завиткам.

— Ну, теперь вы должны признать, что эти отпечатки были сделаны кем-то, кто в тот вечер был в доме, — сказал он наконец.

Независимое поведение Пуаро его злило.

— Bien entendu[9], — кивнув головой, сказал Пуаро.

— Так вот, я взял отпечатки пальцев у каждого, кто находится в этом доме, заметьте, у каждого, начиная от судомойки и кончая старой леди.

— Я не думаю, чтобы миссис Экройд понравилось то, что ее считают старой. Она, должно быть, немало тратится на косметику.

— У каждого, — раздраженно повторил инспектор.

— Включая и меня, — сказал я сухо.

— Очень хорошо. Ничьи не подошли. У нас остается единственный выбор; либо Ральф Пэтон, либо загадочный незнакомец, о котором нам рассказал доктор. Когда мы их задержим…

— Будет потеряно, по-видимому, много драгоценного времени, — вставил Пуаро.

— Я не совсем вас понимаю, месье Пуаро.

— Вы сказали, что взяли отпечатки у каждого, кто находился в этом доме, — тихо сказал Пуаро. — Так ли это, месье инспектор?

— Конечно.

— Никого не проглядели?

— Никого.

— Ни живого, ни мертвого?

На какой-то момент у инспектора был вид сбитого с толку человека. Стараясь выдать его за добросовестное соображение, он, наконец, медленно проговорил:

— Вы имеете в виду…

— Мертвого, месье инспектор.

Инспектору и теперь еще понадобилась минута или две, чтобы понять.

— Я считаю, — сказал спокойно Пуаро, — что на рукоятке кинжала отпечатки пальцев самого мистера Экройда. Это очень легко проверить. Тело еще не похоронено.

— Но для чего? Какой в этом смысл? Вы ведь не предполагаете самоубийства, месье Пуаро?

— А! Нет. Моя теория состоит в том, что убийца был в перчатках или что его рука была чем-то обвернута. После того, как удар был нанесен, он взял руку жертвы и обжал ею рукоятку кинжала.

— Но для чего?

Пуаро снова пожал плечами.

— Чтобы запутанное дело сделать еще больше запутанным.

— Хорошо, — сказал инспектор, — я проверю. Но когда впервые вам пришла эта мысль?

— Когда вы были так любезны показать мне кинжал и обратили мое внимание на отпечатки пальцев. Я очень мало разбираюсь в петлях и завитках… видите, я признаю свое невежество открыто. Но мне показалось, что отпечатки расположены как-то неуклюже. Не так бы я держал кинжал, чтобы нанести удар. Впрочем, что естественно, так как трудно придать нужное положение правой руке, если занести ее назад через плечо.

Инспектор пристально смотрел на маленького человечка. А Пуаро с видом величайшего равнодушия стряхивал невидимую пылинку с рукава своего паль-, то.

— Хорошо, — сказал инспектор, уходя, — это мысль. Я все проверю, но не разочаровывайтесь, если ничего из этого не выйдет.

Он старался придать своему голосу мягкий и снисходительный тон. Пуаро посмотрел ему вслед. Потом с насмешливым взглядом повернулся ко мне.

В другой раз, — заметил он, — нужно быть осторожнее с его amour propre[10]. А теперь, поскольку мы предоставлены самим себе, что бы вы сказали, мой добрый друг, если бы мы устроили небольшое семейное собрание?

«Небольшое собрание» состоялось примерно через полчаса. Мы сидели в столовой Фернли. Пуаро был во главе стола подобно председателю какого-нибудь неприятного заседания правления. Слуг не было, так что нас было всего шестеро: миссис Экройд, Флора, майор Блант, юный Реймонд, Пуаро и я.

Когда все собрались, Пуаро встал и поклонился.

— Messieurs, mesdames[11], я собрал вас с определенной целью, — он сделал паузу. — Начну с того, что хочу обратиться с очень большой просьбой к мадемуазель.

— Ко мне? — удивилась Флора.

— Мадемуазель, вы помолвлены с капитаном Ральфом Пэтоном. Если кто-либо пользуется его доверием, так это вы. Я прошу вас самым серьезным образом, если вы знаете, где он находится, убедить его выйти из укрытия. Одну минутку, — сказал Пуаро, видя, как Флора поднялась, чтобы говорить, — ничего не говорите до тех пор, пока хорошенько всего не вспомните. Мадемуазель, его положение с каждым днем становится для него опаснее. Если бы он явился сразу, у него была бы возможность объяснить и опровергнуть выдвинутые против него улики, какими бы убийственными они ни были. Но это молчание… это исчезновение… о чем оно говорит? Конечно же, только об одном — о признании своей вины. Мадемуазель, если вы действительно верите в его невиновность, убедите его явиться, пока не слишком поздно.

Флора сильно побледнела.

— Слишком поздно, — повторила она тихо.

Пуаро наклонился вперед, глядя на нее.

— Послушайте, мадемуазель, — сказал он мягко, — вас просит сам папа Пуаро, папа Пуаро, который много знает и у которого огромный опыт. Я не собираюсь заманивать вас в ловушку. Неужели вы не поверите мне и не скажете, где скрывается Ральф Пэтон?

Девушка встала и посмотрела ему прямо в глаза.

— Месье Пуаро, — сказала она чистым голосом, — клянусь вам, торжественно клянусь, что я не имею никакого представления, где находится Ральф, и что я на видела его и не получала от него никаких известий ни в день… убийства, ни после.

Она села. В наступившем молчании Пуаро с минуту пристально смотрел на нее, потом с резким стуком опустил руку на стол.

— Bien[12]! Ничего не поделаешь, — сказал он. Его лицо сделалось жестким.

— Теперь я обращаюсь ко всем вам, сидящим за этим столом, к вам, миссис Экройд, к вам, майор Блант, к вам, доктор Шеппард, к вам, мистер Реймонд. Вы все друзья и близкие отсутствующего молодого человека. Если вы знаете, где скрывается Ральф Пэтон — скажите.

Снова наступило молчание. Оно было нарушено миссис Экройд.

— Я должна сказать, — начала она жалобным голосом, — что отсутствие Ральфа — это самое странное. Да, самое странное. Не прийти сюда в такое время. Похоже, что за этим что-то есть. Я не могу не думать, дорогая Флора, что это большая удача, что о вашей помолвке не было объявлено официально.

— Мама! — сердито крикнула Флора.

— Это провидение, — заявила миссис Экройд. — Я искренне верю в провидение — в божество, которое творит нас и управляет нами до самой кончины, как сказано в одной из прекрасных строк Шекспира.

— Вы, наверное, считаете всемогущего в ответе даже за толстые женские лодыжки, миссис Экройд, не так ли? — спросил Джоффри Реймонд и легкомысленно засмеялся. Он, по-видимому, хотел разрядить обстановку, но миссис Экройд бросила на него взгляд, полный упрека, и вытащила свой носовой платок.

— Флора избежала ужасной дурной славы и неприятностей. Я не допускаю и мысли, что дорогой Ральф имеет какое-нибудь отношение к смерти бедного Роджера. Ничего подобного я не думаю. Но у меня доверчивое сердце — оно у меня всегда было таким, с самого детства, и я не хочу верить в самое плохое в человеке. Но, конечно, нельзя забывать и того, что в детстве Ральф несколько раз был под бомбежкой во время воздушных налетов. Говорят, что иногда через многие годы проявляются последствия. По крайней мере, такие люди не отвечают за свои действия. Вы же знаете, они теряют самообладание и ничего не могут с собой поделать.

— Мама, — крикнула Флора, — ты ведь не веришь, что это сделал Ральф?

— Говорите, миссис Экройд, — сказал Блант.

— Я не знаю, что и думать, — продолжала миссис Экройд со страхом. — Все это очень расстраивает. Подумать только, что будет с поместьем, если Ральфа признают виновным?

Реймонд с силой оттолкнул от стола свой стул. Майор Блант задумчиво смотрел на нее, оставаясь совершенно спокойным.

— Это похоже на шок от контузии, — упрямо продолжала миссис Экройд, — к тому же, Роджер давал ему очень мало денег… с самыми хорошими намерениями, конечно. Я вижу, что все вы со мной не согласны, но я считаю очень странным то, что Ральф до сих пор не пришел сюда, и я рада, что о помолвке Флоры не было объявлено.

— Это будет сделано завтра, — отчетливо произнесла Флора.

— Флора! — крикнула ошеломленная мать.

Флора повернулась к секретарю.

— Пошлите, пожалуйста, объявление в «Морнинг пост» и в «Таймс», мистер Реймонд.

— Если вы уверены, что поступаете разумно, мисс Экройд, — ответил он мрачно.

Она резко повернулась к Бланту.

— Вы меня поймете, — сказала она. — А что еще я могу сделать? Если обстоятельства таковы, я должна быть рядом с Ральфом. Неужели вы не понимаете, что я должна?

Она смотрела на него вопрошающим взглядом, и после длительного молчания он отрывисто кивнул головой.

Миссис Экройд разразилась пронзительными протестами. Флора оставалась непреклонной. Потом стал говорить Реймонд.

— Я ценю ваши побуждения, мисс Экройд. Но не кажется ли вам, что вы несколько торопитесь. Подождите день или два.

— Завтра, — резко сказала Флора. — Так вести себя нельзя, мама. Какова бы я ни была, я не предам своих друзей.

— Месье Пуаро, — обратилась к нему плачущим голосом миссис Экройд, — неужели вы ничего не скажете?

— Нечего говорить, — вмешался Блант. — Она поступает правильно. Я буду рядом с нею несмотря ни на что.

Флора протянула ему руку.

— Благодарю вас, майор Блант.

— Мадемуазель, — сказал Пуаро, — позвольте старику поздравить вас за ваше мужество и верность. И, надеюсь, вы меня правильно поймете, если я попрошу вас, и попрошу очень серьезно, отложить объявление, о котором вы здесь говорите, хотя бы на два дня.

Флора колебалась.

— Я прошу об этом в интересах Ральфа Пэтона, а равно и в ваших собственных интересах, мадемуазель. Вы хмуритесь. Вы не понимаете. Но я заверяю вас, что это так. Pas de blagues[13]. Доверьтесь мне и не мешайте.

Прежде, чем ответить, Флора немного подумала.

— Мне это не нравится, — сказала она наконец, — но я сделаю так, как вы говорите.

Она снова села за стол.

— А теперь, messieurs et mesdames[14], — быстро проговорил Пуаро, — я скажу вам то, что собирался сказать. Поймите одно: я намерен найти правду. Правда, какая бы уродливая она ни была, всегда интересна и привлекательна для того, кто ее ищет. Я уже в летах, мои силы, может быть, не те, что были раньше, — в этом месте он сделал паузу, явно ожидая возражений. — По всей вероятности, это мое последнее дело. Но Эркюль Пуаро не заканчивает своих дел провалом. Messiers et mesdames, я говорю вам: я намерен узнать все. И я все узнаю — вопреки всем вам.

Последние слова он произнес вызывающе, словно бросив их нам в лицо. Мне даже показалось, что все мы вздрогнули и откачнулись немного назад, за исключением одного Джоффри Реймонда, который был в хорошем настроении и невозмутим, как всегда.

— Как это понимать — вопреки всем нам? — спросил он, слегка вскинув брови.

— А вот как, месье. Каждый из вас, кто находится сейчас в этой комнате, что-нибудь от меня скрывает, — он поднял руку, чтобы успокоить послышавшийся робкий шум возмущения. — Да, да, я знаю, что говорю. Возможно, это «что-то» совсем незначительное, что, по вашему мнению, совершенно не относится к делу, но оно есть. У каждого из вас есть что скрывать. Ну что, я не прав?

Его взгляд, осуждающий и зовущий, переходил от одного к другому по кругу. Под этим взглядом каждый из нас потуплял свой. И я — тоже.

— Вот вы мне и ответили, — сказал Пуаро со странной усмешкой.

Он встал со своего места.

— Я обращаюсь ко всем вам. Скажите мне правду — всю правду.

Мы молчали.

— Никто не будет говорить? — он усмехнулся, как и прежде — c’est dommage[15], — сказал он и вышел.

Глава 13

Гусиное перо

Вечером после ужина по просьбе Пуаро я пошел к нему в дом. Каролина была явно недовольна. Она с удовольствием пошла бы со мной.

Пуаро встретил меня сердечно. Он поставил передо мной на маленький столик бутылку ирландского виски (которого я терпеть не могу), сифон с содовой и стакан. Сам он занялся приготовлением горячего шоколада. Как я узнал позже, это был его любимый напиток.

Он вежливо осведомился о моей сестре, которую, как он заявил, считает очень интересной женщиной.

— Боюсь, что вы внушаете ей мысли, вызывающие у нее непомерное самомнение, — сказал я сухо. — Вас интересует моя воскресная поездка?

Он подмигнул и засмеялся.

— Я всегда люблю нанимать экспертов, — заметил он невразумительно, но так и не объяснил этого своего замечания.

— Во всяком случае, вы собрали все местные сплетни, — сказал я, — выдуманные и невыдуманные.

— И много ценной информации, — добавил он спокойно.

— Например?..

Он покачал головой.

— А почему не сказали мне правды? — парировал он. — В таком месте, как это, все, что делал Ральф, должно быть известно. Если бы вашей сестре не случилось в тот день проходить лесом, его увидели бы другие.

— Разумеется, — ответил я сердито. — А как объяснить ваш интерес к моим больным?

Он снова подмигнул.

— Только к одному из них, доктор. Только к одному.

— К последнему? — рискнул спросить я.

— Я нахожу, что мисс Рассел как объект для изучения чрезвычайно интересна, — ответил он уклончиво.

— Вы согласны с моей сестрой и с миссис Экройд, что с ней что-то нечисто? — спросил я.

— Что? Как вы сказали — нечисто?

Я как можно понятнее объяснил ему значение этого слова.

— Они так говорят, да?

— Разве моя сестра не сказала вам об этом вчера?

— C’est possible[16].

— Без всякого основания, — заявил я.

— Les femmes[17], — обобщил Пуаро. — Они удивительны. Они случайно что-то придумывают и чудом оказываются правы. Ну, разумеется, не в буквальном смысле. Женщина подсознательно замечает тысячу мельчайших деталей, она даже не догадывается об этом. Все эти детали объединяются в ее же подсознании и в результате дают то, что принято называть интуицией. Я очень хорошо разбираюсь в психологии, и мне это все знакомо.

Он важно выпятил грудь и выглядел так нелепо, что я с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. Потом он отхлебнул маленький глоточек своего шоколада и тщательно вытер усы.

— Я хотел бы услышать от вас, что вы думаете на самом деле обо всем этом.

Он поставил свою чашечку.

— Вы хотите этого?

— Да.

— Вы видели то же самое, что и я. Разве наши • мысли не могут быть одинаковыми?

— Боюсь, что вы смеетесь надо мной, — сказал я холодно. — Конечно, в подобных делах у меня нет никакого опыта.

Пуаро снисходительно улыбнулся.

— Вы, как маленький ребенок, которому хочется узнать, как работает машина. Вы хотите видеть положение дел не как домашний врач, а как детектив, который никого не знает и ни о ком не заботится, для которого все они посторонние люди, и все в равной степени могут быть подозреваемыми.

— Вы это хорошо объяснили, — сказал я.

— Тогда я прочитаю вам небольшую лекцию. Прежде всего, необходимо точно установить, что же происходило в тот вечер. Но нужно всегда помнить, что тот, кто говорит, может и лгать.

— Весьма недоверчивое отношение, — заметил я, вскинув брови.

— Но необходимое. Уверяю вас — необходимое, Так вот, первое. Доктор Шеппард покидает дом без десяти минут девять. Откуда это мне известно?

— Я вам сказал об этом.

— Но вы ведь могли сказать и неправду. Или часы, мимо которых вы проходили, были неточны. Но Паркер тоже говорит, что вы ушли без десяти девять. Хорошо, принимаем это заявление и идем дальше. В девять часов за воротами парка вы наталкиваетесь на какого-то человека. Назовем это «Поэмой о Загадочном незнакомце». Откуда мне известно, что это так?

— Я вам сказал, — начал я снова, но Пуаро перебил меня нетерпеливым жестом.

— А! Вы сегодня немного глупы, мой друг. Вам известно, что это так, но как узнать об этом мне? Eh bien[18], я могу сказать вам, что этот загадочный незнакомец не был для вас галлюцинацией, потому что служанка какой-то мисс Ганетт встретила его за несколько минут до вас, и у нее он тоже спрашивал дорогу в Фернли Парк. Так что мы принимаем его существование и с уверенностью может сказать о нем следующее: во-первых, что он в этих местах чужой, во-вторых, что он шел в Фернли Парк и не делал из этого особого секрета, поскольку дважды спрашивал туда дорогу.

— Понимаю, — сказал я.

— Теперь я занялся тем, чтобы побольше узнать об этом человеке. Я узнал, что он заходил в «Три вепря» выпить. Буфетчица утверждает, что он говорит с американским акцентом и что он сам упоминал о своем недавнем приезде из Штатов. А вы заметили его американский акцент?

— Да, пожалуй, — ответил я после того, как с минуту думал, восстанавливая в памяти нашу встречу, — но акцент очень легкий.

— Prcisment[19]. И еще есть вот это. Вы помните, я нашел в садовом домике? — Он дал мне небольшой стержень гусиного пера. А я с любопытством рассматривал его. Потом в моей памяти вдруг шевельнулось что-то, о чем я когда-то читал.

Пуаро, наблюдавший за моим лицом, кивнул:

— Да — героиновый «снег». Так его носят наркоманы и резким вдохом втягивают в нос.

— Диморфин гидрохлорид, — произнес я механически.

— Этот способ приема наркотика очень распространен по ту сторону океана. Вот вам второе доказательство, если оно нам нужно, что этот человек прибыл из Канады или из Америки.

— А чем привлек к себе ваше внимание садовый домик? — спросил я с любопытством.

— Мой друг инспектор считает, что все, кто польуется той дорожкой, делают это для того, чтобы сократить путь к дому. Но как только я увидел садовый домик, я понял, что по этой дорожке могут ходить те, кто использует садовый домик как место встреч. Теперь кажется вполне очевидным, что незнакомец не подходил ни к парадной двери, ни к черному ходу. Тогда к нему выходил кто-то из дома? Если так, то для встречи нет места удобнее, чем этот маленький домик. Я обследовал его в надежде найти какую-нибудь зацепку и нашел целых две — кусочек батиста и стержень гусиного пера.

— А что вы думаете о кусочке батиста? — спросил я с любопытством.

Пуаро поднял брови.

— Вы не пользуетесь маленькими серыми клеточками, — заметил он сухо. — Кусочек накрахмаленного батиста — вещь понятная.

— Для меня не очень понятная.

Я переменил разговор.

— Так или иначе, — сказал я, — этот человек приходил в садовый домик, чтобы с кем-то встретиться. Кто бы это мог быть?

— В этом весь вопрос, — сказал Пуаро. — Не забывайте, что миссис Экройд и ее дочь приехали сюда из Канады.

— Вы это имели в виду сегодня, когда обвинили их в том, что они скрывают правду?

— Возможно. А теперь о другом. Как вы смотрите на историю с этой служанкой?

— На какую историю?

— На историю ее увольнения. Разве для того, чтобы уволить служанку, требуется полчаса? И заметьте, хотя она и говорит, что была в своей спальне с половины десятого до десяти, нет никого, кто бы подтвердил ее заявление.

— Вы ставите меня в тупик, — сказал я.

— А мне становится яснее. Но расскажите о своих мыслях и теориях.

Я извлек из кармана лист бумаги.

— Я здесь как раз набросал второпях несколько предположений, — объяснил я извиняющимся тоном.

— Отлично! Значит, у вас тоже метод. Послушаем.

— Начнем с того, — заговорил я смущенно, — что события нужно рассматривать логически…

— То же самое, что бывало, говорил мой бедный Гастингс, — перебил меня Пуаро, — но, увы, он никогда этого не делал.

— Пункт № 1, — продолжал я читать. — В половине десятого слышали, как мистер Экройд с кем-то разговаривал.

Пункт № 2. В определенное время вечером Ральф Пэтон, должно быть, вошел в комнату через окно, о чем свидетельствуют следы его туфель.

Пункт № 3. В тот вечер мистер Экройд был в нервном состоянии и мог впустить к себе только того, кого он хорошо знал.

Пункт № 4. Человек, который был у мистера Экройда в девять тридцать, просил денег. Известно, что с деньгами Ральф Пэтон был в затруднительном положении.

Из этих четырех пунктов следует, что в девять тридцать у мистера Экройда был Ральф Пэтон. Но нам также известно, что без четверти десять мистер Экройд был еще жив. Следовательно, его убил не Ральф. Ральф оставил открытым окно. Позже через него проник убийца.

— А кто был убийца? — спросил Пуаро.

— Неизвестный американец. Возможно, что он был в сговоре с Паркером, и, может быть, Паркер именно тот человек, который шантажировал миссис Феррарс. Если это так, то он мог подслушать достаточно, чтобы понять, что игра окончена и дать знать об этом своему сообщнику, который и совершил преступление, воспользовавшись кинжалом, полученным от Паркера.

— Это уже теория, — отметил Пуаро. — Ваши клеточки прямо-таки отличного качества. Но многое не учтено в вашей теории.

— Например?..

— Телефонный вызов, отодвинутое кресло…

— Вы серьезно думаете, что это кресло так важно? — перебил я его.

— Может быть и нет, — признал мой друг. — Оно могло быть отодвинуто случайно, и Реймонд или Блант, будучи сильно взволнованными, могли поставить его на место совершенно бессознательно. Но остаются еще исчезнувшие сорок фунтов.

— Может быть, Экройд пересмотрел свой первый отказ и отдал их Ральфу, — высказал я свое предположение.

— В таком случае нужно объяснить еще одно положение.

— Какое?