Готический роман. Том 1 Воронель Нина
– Значит, ключ ты спрятал у себя и начал готовиться к главному действию. Для этого надо было избавиться от Инге и Марты, но при том воскресный день исключался, потому что тебе в первую очередь необходим был Клаус. Твой замысел невозможно было осуществить без Клауса.
«Он знает про Клауса!» – ахнул Отто. И вспомнил настойчивые жалобы Габриэлы на то, что дурачок Клаус последнее время ходит за Ури, как собачка на поводке, и смотрит ему в рот. Так вот оно что – значит, сам Клаус что-то ему рассказал! Что ж, во всем виноват он, Отто, – он совсем забросил Клауса с тех пор, как у него с Габриэлой появились свои секреты. Даже спину почесать его не просил. Но откуда Отто мог знать, о чем бедный идиот болтает с Ури? Да и вообще, как можно было предположить, что Клаус что-то заметил? Выходит, не такой уж он идиот, раз заметил и рассказал, стоило только кому-то втереться к нему в доверие.
«Твой плюс», – подумал Отто про Ури совсем не сердито, а скорей удивленно, и опять навострил уши. Ничего не скажешь – сюжет развивался увлекательно.
– Для чего нужен был Клаус? А очень просто, – чтобы вызвать скорую помощь. Ведь точно?
Лапа Отто дрогнула, но воздержалась как от подтверждения, так и от отрицания – мол, «посмотрим, что будет дальше».
– Конечно, это было тонкое дело – ведь тебе нужно было провести не просто работягу Карла, а профессора фон Корфа, который и сам умудрился провести многих поумнее тебя. Или, вернее, таких, которые воображали, что они умней тебя, потому что ты оказался парень не промах. В тот день тебе удалось сплавить Инге вместе с Мартой. Я не знаю точно, какой свой каприз ты вынудил их исполнить, – то ли специальный ночной горшок купить, то ли что-то еще, но факт, что они уехали вместе и надолго: ты позаботился, чтобы затребованный тобою предмет находился как можно дальше. Избавившись от обеих женщин, ты приготовил под рукой все необходимое – ключ и желтые полицейские листки – и громким звоном вызвал из свинарника Клауса. Ты выбрал для этого момент, когда Карл возился неподалеку у тебя на глазах, скорей всего – выкладывал из камней стену холодильника, потому что его работа, очевидно, была неожиданно прервана. Я сегодня всю ночь рисовал себе эту сцену и вижу ее так. Ты подозвал Клауса, притворился, будто у тебя начинается приступ, и велел ему срочно вызвать скорую помощь. Теперь тебе нужно было ненадолго избавиться и от Клауса, чтобы поговорить с Карлом наедине, но при этом ты не мог вызвать Карла сам, для этого тебе тоже нужен был Клаус. Тут у меня первое белое пятно – ведь времени было в обрез, но ты не мог начать свой шантаж до того, как вдали завоет сирена скорой помощи. Но ты, однако, как-то выкрутился. Может, расскажешь мне, как?
Отто захлюпал и затрясся от счастливого смеха – ну как было не поддаться на такой соблазн?
«Вывезти во двор к Карлу» – отстучал он.
– Ты попросил Клауса вывезти тебя во двор? Ты гений, Отто – такое простое решение, как я сам не догадался? А как объяснил?
«Дышать потом послал за водой».
– ...изобразил, что тебе трудно дышать, а потом послал за водой на кухню? Здорово, просто здорово! Ну, а дальше я уже представляю. Ты сыграл на том, что вой скорой помощи трудно отличить от воя полицейской сирены, ведь да?
Тут уже Отто забыл всякую осторожность и просто стукнул «да» – в конце концов, что ему терять? Свидетелей нет, в крайнем случае, всегда можно отпереться. Зато его унылая угасающая жизнь засверкала вдруг неожиданными красками, – кому-то он был интересен и нужен!
– Ты отправил Клауса на кухню, как только услышал вдали вой сирены. Ты, конечно, услышал его первый, я давно заметил, что у тебя исключительно острый слух. И тут же забарабанил в рельс «Полиция!». Карл прислушался и тоже услышал сирену. Он уронил мастерок с цементом, – мне его потом чуть не зубами пришлось отчищать, – и уставился на тебя, потому что ты продолжал повторять «Полиция! Полиция!». А у тебя уже были наготове желтые листки с его портретами. Много говорить было необязательно, достаточно было ткнуть лапой в портрет и отстучать «ты!». Ты, конечно, рисковал: такой лихач, как Гюнтер, мог бы тебя тут же пристукнуть и навострить лыжи, но спасительный вой сирены был уже недалеко, так что ты поспешно отстучал «бежим помогу спрятаться», и он предпочел тебе довериться – скажи, почему?
Отто не стал скрывать правду – теперь ему уже нечего было терять: семь бед, один ответ!
«Объявил тебя бы сгноил но Инге за нее боюсь»
– Я что-то такое подозревал. И он тебе поверил?
«Я опять повторил что если б не Инге я бы его сгноил и он поверил говорит куда».
– И тут ты дал ему ключ. Что ты ему пообещал?
«Подземный ход».
– Ты сказал ему, что этот ключ отопрет дверь в подземный ход? Но ведь Карл прекрасно знал про этот подземный ход. Он мог нырнуть туда без всяких проблем, почему же он выбрал твой вход, неразведанный и опасный?
«Я посоветовал не ходить без двери собаки сразу след возьмут».
– И он на это клюнул? Ну да, он, конечно, к этому моменту уже плохо соображал, потому что был в панике. Он, хоть и был хладнокровный подлец, но тоже голову потерял, совсем как простой смертный: сирена-то выла все ближе и ближе, а ему вовсе не хотелось обратно в тюрьму! На этом ты его и подсек, честь тебе и хвала!
Тут Отто захохотал, как ненормальный, – давно ему не было так весело!
– Ты стукнул лапой «бежим!», тут из кухни выскочил Клаус, и вы припустили – через твой вход и вниз по подземному коридору. Карл бежал впереди, он хорошо знал дорогу, Клаус катил твое кресло, и ты без перерыва стучал в рельс «скорей! скорей! скорей!», а перед тем, как свернуть в сторону круглого зала, ты отправил Клауса отворять ворота, но Клаус был так испуган происходящим, что никак не мог понять, чего ты от него хочешь. И тогда Карл крикнул ему: «отвори ворота полиции!», и бедняга Клаус побежал назад, в меру сил удивляясь, при чем тут полиция, если он вызывал скорую помощь. Но ему так никто никогда уже на этот вопрос не ответил, потому что, когда он вернулся с санитарами, Карл исчез навсегда, а с тобой и вправду случился удар, и ты попал в больницу. Ну, как тебе мой рассказ?
«Рассказ отличный но с чего ты взял что Карл погиб он удрал полиции ведь не было его искать»
– А труп в подвале?
«Может чей-нибудь еще».
– Ты что, еще кого-то отправлял туда?
Отто на миг потерял голову от возмущения и хотел было поднять трезвон, но сообразил, что Инге нет дома, – и слава Богу, что нет. Но хоть он и сдержался, Ури заметил, как он вспыхнул, и сказал успокаивающе:
– Ладно, ладно, я пошутил. Но раз ты никого туда не отправлял, значит, это все же труп Карла.
«Ты его не знаешь он и труп мог подменить».
– Есть другие вещи, которые трудно объяснить, если Карл жив.
«Расскажи ты обещал».
– Но ведь ты еще не ответил на мои вопросы.
«Спроси скорей».
– Во-первых, как ты управился с первой потайной дверью? Вот с этой? – Ури кончиком ключа указал на тонкую заштрихованную полоску.
«А ты и ее нашел», – задохнулся Отто.
– Не буду хвастаться – это Вильма нашла, а не я. Она хорошо читает чертежи.
«Вильма, – отчаянно заколотил лапой Отто, – нельзя пускать все разнюхает разболтает»
– Я сегодня ее и не пустил, отложил на завтра.
«А завтра?»
– Могу еще раз отложить – на следующую неделю. Если ты объяснишь мне, как ты уговорил Карла войти в эту дверь с потайным замком. Ведь он мог отказаться, опасаясь ловушки.
«Научил открывать изнутри больше доверия»
– Я и не знал, что ты такой великий психолог!
Отто хрюкнул – он сам не знал, то ли он был обижен, то ли польщен.
– Ну вот, до сих пор все сходится, или почти все —ведь правда? Но вот дальше... Не то, чтобы я совсем просчитался, ведь, исходя из своих расчетов, я, все-таки нашел труп Карла... и все же... как он попал в сокровищницу?
«А ты как ты попал?»
– Через цистерну.
«Цистерна! Ты нашел дорогу через цистерну? Далеко спускаться трудно».
– Мне понадобилось больше трех часов... но теперь я лучше знаю дорогу...
«Зачем теперь у тебя есть ключ от двери».
– Но мне неясно, куда эта дверь ведет. Не хочешь мне рассказать?
Сердце Отто подпрыгнуло так высоко, что он чуть не задохнулся – вот он, вот он, случай! Недаром он позволил втравить себя в эту рискованную беседу! Он закашлялся – отчасти из-за сердца, но отчасти из хитрости, чтобы успеть обдумать следующий ход: одна верная фраза и ему, возможно, удастся избавиться от мальчишки вместе со всеми его опасными догадками и неосторожными признаниями самого Отто!
«А зачем тебе туда опять?» спросил Отто, выигрывая время. Ответ обескуражил его, или, еще вернее, – обезоружил:
– Нужно убрать останки Карла. Скоро начнутся работы по реставрации, а мы ведь не хотим, чтобы кто-нибудь затеял следствие, правда?
«По реставрации...» – совершенно по-идиотски повторил растерянный Отто. Весь его хитроумный замысел летел к черту из-за этой дурацкой реставрации. Вряд ли Инге будет полезно, если в сокровищнице рядом со сгнившими останками Карла найдут свежие останки Ури. А тот, с завидной проницательностью проследив направление мыслей старика, только рассмеялся, окончательно зачеркивая всякую возможность ловушки.
– Не мечтай, пожалуйста, сбросить меня в подвал вслед за Карлом, как предсказала Марта. Второй раз не выйдет. Тем более что у меня, в отличие от Карла, есть ключ от второго входа в сокровищницу.
«Какого еще второго?»
– Ты прекрасно знаешь, какого, – Ури придвинул план поближе к Отто. – Вот этого, который жутким зигзагом с загибами выводит в цистерну, я сегодня два раза по нему прополз – туда и обратно. Страшновато там, я тебе скажу, мне пару раз даже хотелось повернуть обратно.
«Чего ж ты не повернул?»
– Да как-то жаль было все бросить за два шага до разгадки. И, как видишь, мучился не напрасно, – Ури подбросил на ладони тринадцатого красавца, любуясь строгими контурами лошадиной головы. – Вот он, тринадцатый ключик, чуть было не пропавший без вести!
«Вот и бери его отпирай дверь и иди дальше на разведку».
– Не надейся, Отто, не пойду я туда. Лучше смирись с мыслью, что от меня ты не избавишься так просто, как от Карла. И покажи ловушку, в которую он провалился.
«Глупости какая ловушка? Вот план где она».
– Я уверен, что на плане ловушка есть, только она хитрая, зашифрованная, зачем бы ты его иначе стал рвать – ведь тебе это нелегко далось.
«А ты вправду собираешься убрать оттуда останки Карла».
– Разве я неясно сказал тебе, что собираюсь?
«Ты одобряешь убийство»
– А ты?
«Я убийца с меня спрос другой».
– Я, между прочим, тоже убийца. Только я, в отличие от тебя, – профессионал. Неужто ты это не подслушал?
«Так что у нас союз убийц?» – добирался до истины Отто.
– Нет, у нас с тобой союз против убийц.
«А куда ты денешь эту кучу костей?»
– Я еще не решил: может, спрячу в нишу. Я заприметил ее сегодня над дверью, которая ведет в туннель.
«Как спрячешь?»
– Наверно, заложу камнями, что остались от холодильника.
«Нехорошо свежая кладка».
– Ну, а что еще можно с ними сделать? Не тащить же их наверх?
«В тайник».
– А где он?
Отто ткнул лапой в план:
«Ручка двери три камня вверх два направо нажми в щель острым камень выйдет пустой внутри».
– За тайник спасибо, а теперь покажи ловушку.
«Ладно, – решился Отто, – но сперва почему думаешь останки Карла».
– Ну и зануда ты, Отто!
«Нет времени ошибки».
– Ладно, бог с тобой, слушай. Вчера я поехал в Гейдельберг и нашел там почтовый ящик Карла.
«Как нашел».
– Нет, ты просто зануда из зануд!
«Хочешь чтобы я верил».
– Ты помнишь, позавчера я нес пиджаки Карла? Так вот, из кармана одного пиджака выпал маленький ключик.
Отто вдруг насторожился и застыл, напрягшись всем телом:
«Инге Инге!» – тихо, как будто шепотом, стукнул он.
– Где?
«Совсем близко».
Ури прислушался:
– Тебе мерещится, я ничего не слышу.
«Быстрей укладывай она здесь».
И впрямь, к тому времени, как Ури устроил голову Отто на подушках и подоткнул ему под ноги одеяло, фургон уже въехал во двор и, сверкая фарами, вырулил к подъезду.
«Не должна догадаться о чем».
– Может, я успею пробежать через подземный коридор? – заметался Ури.
«Все равно заподозрит».
– Что же делать?
«Вези сюда телевизор включи».
Ури не стал спорить, а бегом пригнал из столовой передвижной столик с телевизором и видеоустановкой.
«Включай, – торопил старик, – кассета ящике вставь».
Ури послушно выхватил из ящика кассету, сунул в гнездо и нажал на кнопку дальнего управления. Прислушиваясь к приближающемуся перестуку каблучков Инге, он приготовился плюхнуться на кровать рядом с Отто, но что-то зашуршало у него под рукой.
«План», – ужаснулся Отто. Ури схватил план, скомкал и под звук отворяемой двери спрятал его старику под одеяло. Какой-то предмет, звякнув, упал на пол, – Ури наклонился, поднял тринадцатого красавца и поспешно сунул его под подушку Отто.
Когда Инге вошла к отцу, чтобы выяснить, почему в кухне темно, а у него так поздно горит свет, она увидела нечто совершенно неправдоподобное: сидя на кровати почти в обнимку, Отто и Ури со сладострастным интересом следили, как на мерцающем экране две голые пышнотелые девицы вытаскивали из шкафа затаившегося среди платьев немолодого бородатого мужчинку – тоже голого, если не считать черной шляпы, прикрывающей его лысину.
– Ну, вы хороши, мужики! – восхитилась она, не веря своим глазам. – Вас нужно было только на полвечера оставить вдвоем, и вы тут же спелись!
Оба греховодника дружно засмеялись счастливым виноватым смехом.
Клаус
Они просто помешались на этом сокровище, особенно мамка. Она сегодня вечером опять притащилась из «Губертуса» веселенькая, под ручку с Дитером-фашистом. Он вынул из карманов своей хрустящей кожаной куртки две бутылки пива, со стуком поставил их на стол и расселся, как у себя дома.
– Марта, – крикнул он по-хозяйски, – неси стаканы!
Мамка прискакала из кухни с двумя стаканами, и они стали пить пиво и приставать ко мне с сокровищем, – нашел ли его Ури, что именно нашел и вытащил ли чего-нибудь наружу.
Мне очень не хотелось им отвечать, и я сначала сказал, что Ури ничего не нашел. Тогда Дитер показал мне из-под стола свой огромный рыжий кулак, но осторожно, сбоку, чтобы мамка не видела. Я притворился, что никакого кулака не заметил и пошел на кухню за стаканом, чтобы они и мне налили пива. Я, вообще-то, пиво терпеть не могу, но мне вдруг стало обидно, что Дитер сидит, развалясь, за нашим столом, а я должен стоять и смотреть, как он себе наливает, а мне нет. Когда я вернулся со стаканом и протянул его Дитеру, мамка хотела сказать «нет!», но Дитер подмигнул ей и налил мне из бутылки на самое донышко.
– Правильно, крошка Клаус, – похвалил он меня таким ласковым голосом, что я вспомнил, как вчера утром в телевизоре волк притворялся козой, – пора уже тебе становиться мужчиной и пить пиво, как все.
Я поднес стакан ко рту, но не смог отхлебнуть, – очень уж противный был запах, но Дитер тут же заметил, что я не пью, и привязался: «Пей, пей, нечего выкобениваться!». Я зажмурил глаза, одним глотком выпил все, что было в стакане, и закашлялся. Мамка вскочила со стула и замахала руками, но Дитер одной рукой усадил ее обратно на стул, а другой подлил мне еще пива:
– Молодец! – сказал он. – За это тебе полагается еще.
Мамка опять замахала руками и хотела вырвать у меня стакан, но Дитер ее удержал, а мне велел выпить все до дна. Я снова выпил – сперва немножко, а потом еще – во второй раз это было уже не так противно, – и тут в голове у меня все закачалось, и мне стало страшно весело. Дитер тоже развеселился, и мы с ним начали болтать – сперва о футболе, а потом о сокровище. Мне было приятно, что Дитер разговаривает со мной так, будто больше не думает, что я идиот, потому что я знаю много всякого про замок, про цистерну и про сокровище, а он не знает. Мне даже показалось, что мамке это тоже приятно, и она уже больше на меня не сердится. Я сам не представлял, как много я про все знаю – и про то, когда фрау Инге завтра везет мясо на колбасную фабрику, и про то, когда Ури опять собирается лезть в цистерну за сокровищем, и про то, где Отто держит все свои ключи. Я вдруг услышал свой голос, который рассказывает вслух разные вещи, про которые я никогда не думал, и вспомнил, как Ури всегда говорил, что мне цены нет. Это было очень здорово, что теперь и мамка, и Дитер-фашист узнали, какая у меня замечательная память, – они все время громко смеялись и хвалили меня, а мамка даже два раза захлопала в ладоши.
Тут мне захотелось рассказать им какой-нибудь секрет, например – про Отто и фрау Штрайх, – чтобы они опять засмеялись и еще раз похвалили меня. Я уже открыл было рот, но вспомнил, что Дитер и так все про это знает, раз он им приносит кассеты для видео.
А Дитер перестал смеяться и похлопал мамку пониже спины:
– Видишь, Марта, твой сын уже взрослый и может даже тебя кое-чему научить. Я думаю, он заслужил, чтобы ты завтра взяла его с собой в город.
– В город? – удивилась мамка. – Зачем?
Пальцы Дитера собрались в щепотку, и мамка громко вскрикнула «Ой!», как будто ее кто-то ущипнул.
– Ты возьмешь его завтра с собой в город, – повторил Дитер сквозь зубы, и я снова вспомнил, как у того волка, который притворялся козой, из-под козлиной шкуры вдруг вылезла большая волчья пасть, – чтобы показать ему, как ваши души общаются через тело. Ведь ты хочешь приобщить его, правда?
Вместо того, чтобы рассердиться, мамка накрыла руку Дитера ладошкой и погладила:
– Ну конечно, хочу.
Потом она повернулась ко мне:
– Скажи спасибо Дитеру, Клаус, что он так о тебе заботится. Иди, достань и почисть свой приличный костюм: завтра с утра ты поедешь со мной в город.
Я сам не знал, хочу я ехать с мамкой в город или не хочу. Когда-то раньше я очень хотел, но она так долго не брала меня с собой, что мне надоело слушать ее рассказы про общение душ и расхотелось на них смотреть. Конечно, всегда приятно прогулять работу, но мне стало жалко, что я не полезу с Ури в цистерну за сокровищем, и я попробовал поспорить:
– Но я не могу, я ведь завтра работаю.
– Работа не волк, в лес не убежит! – захохотал Дитер: он тоже почему-то вспомнил про волка. Я замотал головой, но мамка шлепнула меня по затылку, так что я прикусил язык, и пошла звонить фрау Инге, что я завтра не приду на работу. Фрау Инге, наверно, что-то ей возражала, потому что у мамки по щекам побежали малиновые пятна, и она крикнула в трубку высоким голосом, будто собиралась запеть:
– Да, я забочусь о здоровье своего сына! Он мой сын, и я должна снять с него злое наваждение! У меня долг матери!
Я не знаю, что ответила мамке фрау Инге, но, наверно, что-то такое, что ей очень не понравилось. Потому что она взвизгнула:
– Я сама выбираю день, когда я его везу на лечение! Так что ты завтра на него не рассчитывай! – и бросила трубку с такой силой, что весь телефон свалился на пол.
А я и не знал, что она все еще надеется меня вылечить.
Отто
С самого утра все пошло вкривь и вкось. Отто с рассвета ждал, что Ури заскочит к нему закончить вчерашний разговор, прерванный на самом интересном месте приходом Инге. Но мальчишка заглянул к нему только около восьми, и не успели они перекинуться парой слов, как в дверях появилась Габриэла, которая как бы застигла их врасплох за дружеской беседой. Неизвестно, что она подумала, но лицо ее выразило целую гамму противоречивых чувств – изумление, недоверие, испуг и даже обиду – тем более что она сразу заметила в гнезде видеомагнитофона позабытую ими там впопыхах кассету. Ури тут же ускользнул, пробормотав что-то невразумительное насчет Клауса, который сегодня, кажется, не придет на работу, и оставил Отто в полном душевном раздрае и в неведении – займется ли он немедленно останками Карла или нет.
Чтобы уклониться от настойчивых расспросов Габриэлы о причинах утреннего визита ненавистного парашютиста и о появлении запретной кассеты, которую она накануне собственноручно спрятала в ящик, Отто пришлось разыграть настоящий водевиль с кашлем и закатыванием здорового глаза. Габриэла, как обычно, запаниковала и вызвала Инге, которая впорхнула в спальню, как большая белая бабочка: она по пути надевала плащ и никак не могла попасть рукой в рукав. Справившись наконец с развевающимися полами плаща, Инге мгновенно разоблачила притворство отца: «Господи, папа, ну как тебе не надоест!» и постаралась успокоить Габриэлу, не выдавая ей при этом актерскую тайну ее подопечного – как всегда, разумеется, из чистого эгоизма, чтобы поскорей покинуть его и умчаться неведомо куда. Отто и раньше с недоверием относился к деловой стороне деятельности дочери – все эти банки, ссуды, колбасные фабрики и рестораны казались ему просто ловкой маскировкой ее эротических похождений. А сегодня Отто, к собственному удивлению, обнаружил, что ему было бы неприятно узнать о том, как она наставляет рога наглому еврейскому мальчишке, – вчерашний вечер показал ему, что у него с мальчишкой может возникнуть секретная мужская солидарность, направленная на спасение их общей непутевой возлюбленной, запутавшейся в сетях своих опрометчивых страстей. Но она, конечно, не обратила никакого внимания на робкие попытки отца задержать ее хоть ненадолго и поспешно умчалась, заявив, что опаздывает на важное свидание, связанное с получением денег на реставрацию замка.
Отто в тоске перебирал в памяти слова дочери о неотвратимости реставрации замка и, прислушиваясь к стихающему за поворотами дороги звуку мотора, пытался отключиться от раздраженного голоса Габриэлы, продолжающей допытываться, как кассета попала из ящика в гнездо видеомагнитофона. Он даже отметил про себя грешным делом, что пронзительный голос Габриэлы, когда она сердится, напоминает скрип заржавевшей двери. Эта мысль по аналогии привела за собой воспоминание о том скрипе заржавевшей двери, который врывался в его сны уже больше года, – воспоминание о той двери, которую открывал тринадцатый красавец, и о том подвале, в который эта дверь заманивала. После чего его мысли вернулись к неотвратимой реставрации замка, сводя воедино все его страхи.
Как, не вызывая подозрений, срочно добраться до мальчишки? Может, послать Габриэлу за Клаусом? Предлог он придумает, пока она будет за ним ходить. Отто хотел было отстучать свою просьбу, но в зубы ему ткнулась горячая ложка – он вздрогнул и раскрыл рот, который тут же заполнился сладкой манной кашей. Ему не оставалось другого выхода, – он послушно проглотил вязкую, ласкающую небо массу, она живительным потоком заскользила вниз по пищеводу, и он пришел в себя. Все стало на свои места, и незачем было придумывать предлог для приглашения Клауса: ведь полчаса назад, стоя вон тут, на пороге, Ури поспешно пробормотал, что Клауса сегодня в замке не будет. А раз так, значит, надо послать Габриэлу за Ури – задача куда более сложная, но надо ее решить, чтобы не сойти с ума от беспокойства.
Отто торопливо доел кашу и, совершенно отключившись от реальности, погрузился в мучительные поиски повода, ради которого стоило посылать Габриэлу за Ури. Но реальность неожиданно ворвалась в его размышления пронзительным телефонным звонком.
– Кто бы это мог быть? – испуганно спросила Габриэла, даже не делая попытки поднять неумолчно звенящую трубку. Убедившись, что она не намерена отвечать, Отто нажал на педаль кресла и направил его к телефону, на ходу протягивая к трубке лапу. При виде его целеустремленного движения к надрывающемуся от неразделенной страсти аппарату, Габриэла осознала, что ей не удастся переждать, пока телефон замолчит по собственному побуждению, – она одним прыжком опередила старика, рванула трубку с рычажка и поднесла к уху.
– Штрайх, – сказали автоматически ее губы, в то время как глаза ее, стремительно округляясь, начали вылезать из орбит. Когда глазные яблоки ее достигли последней границы, за которой было только их полное отделение от глазниц и всего остального лица, побледневшие губы ее произнесли свистящим шепотом:
– Давно? Полчаса назад? Где, в Крумбахе? А сейчас что? Скорая помощь увезла его в больницу в Лангштулле? Почему в такую даль? Слишком серьезный случай? Уже еду!
Она ногой притянула к себе кресло и рухнула в него, как подкошенная.
– У моего папы инфаркт, – тусклым голосом сказала она в пространство перед собой. – Я вчера с ним поссорилась, и сейчас у него инфаркт. Скорая помощь увезла его в больницу. Он без сознания. Мне надо ехать.
И, упершись ладонями в подлокотники, она с трудом поднялась с кресла, кое-как напялила шляпу, сдернула с вешалки жакет и направилась к выходу.
«куда ехать а я?» – заколотил в рельс Отто.
Она уже поворачивала ручку двери, и спина ее была непреклонна.
«Габриэла, – взмолился Отто, – не оставляй меня одного Клауса нет и Инге нет не уходи»
Уже переступив порог, она все же обернулась к нему, – лицо ее застыло судорожной маской.
– Я не могу. Мне надо ехать, – произнесла она мертвым голосом, с усилием раздвигая губы. – Это я виновата, что у папы инфаркт. Я никогда не прощу себе, если он умрет, так и не простив меня.
«А я? – забарабанил Отто, – если я умру ты себе простишь?»
Но она его уже не услышала: ее торопливые шаги прошелестели по камням, зафыркал мотор ее «Гольфа» и, тревожно взвыв на первом крутом повороте, стал монотонно затихать от виража к виражу. Сердце Отто отчаянно колотилось, настолько потряс его внезапный отъезд преданной Габриэлы, – он привык к ее преданности, и ему в голову не приходило, что она может так взволноваться из-за кого-то другого.
Вдобавок к разочарованию из-за Габриэлы его обидно кольнуло подозрение, что Инге так не помчалась бы к нему, если бы с ним, не дай Бог, что-нибудь стряслось. Частичное осознание того, что это подозрение, скорей всего, несправедливо, не смягчило жгучей обиды, захлестнувшей его душу острой жалостью к себе и наполнившей каплями скупых слез его давно пересохшие глаза. Жалеть себя было не столько горько, сколько сладко, главное – нужно было жалеть себя щедро, с размахом, отдаваясь жалости безоглядно и несправедливо, ничего никому не прощая и не делая скидок на слабости ближних.
Когда Отто продрался через все колдобины отчаяния и, очищенный от дурных чувств, достиг противоположного берега, где можно было, наконец, отключиться и расслабиться, он вспомнил о грядущей вскорости реставрации и о необходимости срочно выяснить планы мальчишки. Пожалуй, отсутствие настырной Габриэлы могло облегчить Отто встречу с Ури, – и не стоило огорчаться, что ее отца, выпивоху и весельчака Эрвина из Крумбаха, инфаркт хватил так некстати, как раз когда ни Инге, ни Клауса нет дома. Отто начал настойчиво колотить в рельс, призывая Ури, но вредный мальчишка на его призыв не откликнулся. Он еще немного потрезвонил, хотя понимал, что его усилия напрасны: если бы Ури хотел прийти, он бы пришел сразу после отъезда фрау Штрайх. Выхода не было, нужно было ехать на розыски.
Отто попробовал педаль ручного управления, – батарейки были в порядке, можно было столь съездить на кухню. Не стоило рисковать и терять драгоценные минуты на путешествие через двор к кухонному крыльцу, – ведь если Ури там нет, ему придется вернуться оттуда не солоно хлебавши. Так что Отто сразу отказался от этого заманчивого своей простотой варианта и с тяжелым сердцем решил отправиться в путь по подземному коридору. Приходилось признать, что за последнее время он изрядно сдал и уже не может, как когда-то, легко и лихо преодолеть в своем верном кресле бесчисленные препятствия и преграды, затрудняющие его передвижение по извилистой подземной тропе. Но делать было нечего, нужно было ехать.
Отто двинулся в путь – он знал наизусть все выбоины и ступеньки подземного коридора, – как-никак, он сам его когда-то спланировал и построил. К сожалению, он тогда и представить себе не мог, что ему придется когда-нибудь тащиться по этому ухабистому, пробитому в скале туннелю в трудноуправляемом инвалидном кресле. Наверно, если бы такая чудовищная мысль хоть вскользь посетила его в те времена, он бы позаботился о том, чтобы сгладить кое-какие уступы и крутые виражи. Много замечательных вещей он тогда придумал и построил, некоторые из них служат в хозяйстве до сих пор, а другие, отнюдь не худшие, так и пропали без употребления, потому что ему не удалось посвятить дочь в их тайны – частично из-за ее непонятной неконтактной отрешенности, а частично из-за сложности переговоров посредством стука.
Несмотря на неважное самочувствие, Отто добрался до покоев Инге в рекордно короткий срок и, с трудом переводя дыхание, вкатился в пустую кухню, убедившись по пути, что и в комнатах тоже пусто. Хоть тишина вокруг была явно безлюдной, он несколько раз отстучал лапой призыв к Ури – «иди сюда срочно нужно поговорить». Ури, конечно, не пришел и не отозвался, – черт его знает, где его носит! И тут Отто, начисто забыв о своих утренних подозрениях по поводу эротических намерений дочери, в противовес им живо вообразил, что Ури укатил вместе с ней, – и впрямь, почему бы им не погулять на свободе по завершении деловой части? А может, никакой деловой части и не было, и мальчишка вопреки своим вчерашним обещаниям просто пустился в загул со своей ветреной подружкой, бросив на произвол судьбы беспомощного старика наедине с его страхами!
Патетическое сочувствие к себе, беспомощному старику, не помешало Отто обыскать кухню и спальню Ури в надежде найти какой-нибудь знак, указывающий на местопребывание мальчишки. Знаков таких нашлось немало: связка с двенадцатью красавцами не висела на крюке между окнами, полка в стенном шкафу, где Инге держала фонари, была пуста, а в спальне со спинки кресла свисал новый вельветовый пиджак с затесавшейся между рукавами голубой шелковой рубашкой, – как только Инге терпит у себя под боком этот еврейский гармидер! – но нигде не было видно ни кроссовок, ни рабочей куртки.
Если бы Отто искал легкого утешения, он позволил бы себе поверить, что Ури и впрямь, воспользовавшись отсутствием Инге, опять полез в цистерну, чтобы пробраться в сокровищницу за останками Карла. Но он был достаточно стар и опытен, чтобы не позволять себе легких утешений, – слишком дорого приходилось потом платить за даруемое ими мимолетное облегчение страданий. И потому он отправился в кухню на поиски более веских доказательств. Он подъехал к окну и долго всматривался в закрытую дверь свинарника, возле которой суровым обиженным стражем сидел Ральф. По выражению его серебристой морды Отто мог бы почти с достоверностью предположить, что балованный пес страдает от одиночества, а значит, Ури нет нигде в окрестностях двора – иначе Ральф, обожающий общество, не томился бы в тоске под запертой дверью. Слегка успокоенный этим наблюдением, Отто еще раз прокатился по кухне и заметил маленький листок бумаги, прикрепленный магнитной держалкой к дверце холодильника. Он подъехал почти вплотную и начал всматриваться в мелкую вязь поспешно загибающихся вниз строчек, – они не могли быть написаны дисциплинированной немецкой рукой Инге, ее с детства приучили писать ровно и равномерно на любом клочке бумаги. Страшным усилием преодолевая двойное сопротивление плохих глаз и плохого почерка, Отто, в конце концов, прочел неразборчивую скоропись: «Полез в старую башню продолжать обмеры, вернусь к обеду. У.»
Отто почувствовал, как разжалась жесткая рука тревоги, с утра стискивающая его сердце, – слава Богу, мальчишка, все-таки, сдержал свое слово и полез в подвал за останками Карла! Выходило, что не такой уж он негодяй, хотя мотивы его великодушия не были полностью ясны Отто. Но ясны ему эти мотивы или неясны, все равно нужно было срочно убираться к себе, чтобы, не дай Бог, не столкнуться в кухне с Инге, а не то начнутся бесконечные расспросы и выяснения: чего ради он сюда притащился, чего искал?
Окрыленный надеждой на скорое избавление от разоблачительных останков, Отто ловко вырулил в подземный коридор и довольно сноровисто проехал по самой трудной его части – почти до пересечения с наклонным туннелем, ведущим в круглый зал. В коридоре было темно, но темнота не мешала ему: он освещал себе дорогу своим замечательным фонарем, вправленным, словно фара автомобиля, в одну из ручек его кресла. Когда он подъехал совсем близко ко входу во второй туннель, ему вдруг показалось, что неясная тень пересекла наклонную площадку перекрестка, слабо освещенную боковым светом, проникающим через разбитые окна круглого зала. Свет этот был так же слаб, как и зрение Отто, но зато слух его был намного острее слуха других людей, и потому он уловил не только сомнительное движение тени, но и несомненный шорох шагов, удаляющихся вниз, по направлению к залу. Кто-то, желающий быть незамеченным, проскользнул мимо него вглубь замка.
«Кто там? – заколотил в рельс Отто, напуганный этой встречей, – кто там?»
Но потом он подумал, а вдруг это мальчишка, и заколотил еще громче: «Ури не уходи подожди меня», хотя прекрасно понимал, что Ури бы его и так дождался, вместо того, чтобы украдкой проскользнуть мимо и удрать от него по полутемному туннелю.
На какую-то долю секунды Отто даже вообразил, что это был не человек, а призрак Карла, вызванный из небытия непредвиденным вмешательством Ури. Ясно сознавая всю фантастичность такого предположения, Отто все же не мог полностью перечеркнуть его, тем более что больше ничем нельзя было бы объяснить величественную неподвижность верного стража Ральфа – уж кто-кто, но не Ральф мог бы позволить кому-то чужому безнаказанно проникнуть в свои владения. Мысль о бродящем по коридорам замка призраке заставила Отто поспешить в кажущуюся безопасность собственных комнат, – к счастью, обратный путь всегда давался ему легче благодаря изрядному уклону вниз. Всю эту часть дороги его не оставляла надежда, что Габриэла скоро вернется и ему не придется надолго оставаться в пустом замке наедине с призраком. Но увы, ее не было ни в спальне, зияющей неубранной постелью, ни в столовой, обезображенной остатками неубранного завтрака. Делать было нечего, оставалось только ждать, что кто-нибудь наконец появится и поинтересуется, как чувствует себя брошенный всеми старый инвалид.
А чувствовал он себя прескверно – голова кружилась, под ложечкой саднило и даже некому было пожаловаться. Чтобы хоть как-то скрасить мучительное время ожидания, Отто решил еще раз посмотреть кассету о приключениях двух студенток, хотя для этого нужно было собственными силами справиться с видео и телевизором. Зато теперь незачем было таиться: ведь все домашние уже знали о его тайной слабости, тем более что кассета, забытая Габриэлой при ее поспешном бегстве, так и осталась в гнезде видеомагнитофона. Оказалось, что подъехать к телевизору, тоже забытому с вечера в спальне, непросто: кресло никак не втискивалось в узкий зазор между кроватью и передвижным телевизионным столиком. Но Отто не хотел сдаваться, – он снова и снова упорно менял угол подхода к телевизору, нацеливаясь лапой на коричневое ребро торчащей из гнезда кассеты. И каждый раз промахивался.
Неизвестно, чем бы кончилось его противоборство с упрямыми, не желающими подчиняться его воле вещами, если бы во дворе вдруг не завыл Ральф.
Ури
Ури страшно не хотелось вытаскивать из подвала обглоданные крысами останки Карла, поэтому он сразу, как спустился в сокровищницу, стал искать тайник Отто. В голову все время лезло подлое подозрение, что хитрый старик просто-напросто задумал заманить его в какую-то новую ловушку, и поэтому он решил действовать осторожно. Из-за этой в конце концов оказавшейся напрасной осторожности он потратил на поиски тайника гораздо больше времени, чем на то требовалось. Тайник оказался небольшим, но при некоторой ловкости рук в него можно было затолкать то, что осталось от тщетно разыскиваемого полицией главаря одной из самых кровожадных террористических групп послевоенной Европы. А осталось от него немного. Натянув на пальцы резиновые перчатки, в которых Инге обычно занималась уборкой, Ури тщательно подобрал это немногое с холодного каменного пола, стараясь не пропустить ни косточки, ни позвонка, и аккуратно уложил все собранное в тесном вместилище внутри полого камня. Потом он долго с отвращением уминал разнокалиберные кости рукой в перчатке, пока они все не уместились в тайнике настолько, что ему удалось вернуть камень на прежнее место. Это далось ему нелегко, потому что Отто объяснил ему, как тайник открыть, но не сказал, как его закрыть.
Управившись с тайником, Ури замешкался, шаря фонарями по потолку в надежде обнаружить какие-нибудь признаки ловушки, но ничего не нашел. Тяжелая душная атмосфера подземелья заставила его на миг представить себе последние минуты – часы, дни, недели? – заточенного здесь Гюнтера фон Корфа. Как он, придя в себя после неожиданного краткого полета вниз, начал в кромешной тьме ощупывать влажные стены в поисках какой-нибудь щели, через которую он мог бы выбраться из этого каменного мешка. Как он понял, что коварный старый хитрец обманул его и что он ищет напрасно, – выхода отсюда нет. Он, конечно, нащупал эту надежно запертую дверь, от которой у него не было ключа, и начал с криками колотить в нее кулаками, но что толку? Кто мог его услышать? Он и это понял, хоть, может быть, не сразу, но, небось, все равно продолжал стучать в дверь, а потом биться головой о стену, пока, наконец, не затих, обессиленный жаждой, голодом и бессмысленностью всех усилий. И хотя он был самый заклятый враг всего, что было дорого Ури, на какую-то долю секунды Ури стало его жаль. Ведь он уже не был для Ури просто именем, напечатанным крупными буквами под лицом на полицейском листке, – Ури успел мимолетно познакомиться с ним, наспех перелистав красную тетрадь из почтового ящика в Гейдельберге перед тем, как спрятать ее в почтовый ящик в Вормсе.
Чтобы подавить эту неуместную жалость, Ури опять прокрутил в памяти хорошо запомнившийся ему с юности список терактов группы фон Корфа, но, как ни странно, это не помогло: образ человека, бьющегося во тьме головой о стенку, не уходил из сознания. Тогда Ури припомнил бомбы, которые тот собирался отправлять по почте. Мысль о бомбах подействовала лучше, и рука жалости перестала стискивать сердце Ури. Он вспомнил о трудностях обратного пути и начал собирать свои разбросанные по полу вещички.
Наклонившись, чтобы подобрать отвертку и кольцо с двенадцатью красавцами, он услышал глухой рокот и гулкий удар тяжелой массы где-то совсем близко и начал распрямляться, прислушиваясь. Но он не успел ни распрямиться, ни осознать, что произошло: мощная струя воды ворвалась в открытую дверь туннеля и, подхватив Ури, стала стремительно крутить его и швырять в своем винтообразном движении вверх. В глазах у Ури потемнело, голова закружилась, и он на миг потерял сознание. К счастью, всего лишь на миг, а не то он бы просто-напросто захлебнулся.
Придя в себя, он попытался оценить размеры бедствия. Хотя поток стал более равномерным и уже не закручивался у входа ревущим водоворотом, вода продолжала прибывать, быстро заполняя небольшую по площади, но очень высокую сокровищницу. Ури взял себя в руки и, без особого труда овладев положением, научился довольно сносно держаться на плаву. Хотя водоворот сорвал и унес неизвестно куда висевший у него на груди фонарь, он все же, в отличие от Гюнтера фон Корфа, не погрузился с первого момента в кромешную тьму благодаря второму фонарю, вделанному в специальную водоупорную шапку. Эту забавную шапку-игрушку он купил позавчера в Вормсе, внезапно поддавшись мальчишеской любви к техническим усовершенствованиям. «Рука судьбы» – сформулировал он почему-то из лексикона матери и представил себе, что с ней будет, если он не выберется из этого подлого каменного мешка. Сердце его на мгновение задохнулось от ужаса – уже не за нее, а за себя, и он понял, что раз выхода нет, он просто обязан попытаться его найти.
Мысленным взором Ури отыскал в памяти затонувший далеко внизу вход в туннель, а затем прикинул, как можно проникнуть в цистерну по этой узкой извилистой кишке наперекор прущему навстречу мощному потоку воды. Выходило, что обратный путь под водой исключен, – в легких не хватит воздуха на поиски входа в туннель и на борьбу со встречным потоком, особенно, если учесть высоту водного столба в самой цистерне, который нужно будет преодолеть в самом конце пути. Значит, не имело смысла нырять, рискуя погубить под водой единственный источник света, точно так же, как не имело смысла кричать и звать на помощь: никто никогда не услышит его голос ни сквозь толщу воды, ни сквозь толщу стен. Тем не менее крик так и рвался из его легких, крик отчаяния, крик бессильного ужаса перед тем, что его ждет, нечеловеческий крик животного, попавшего в западню.
Так и не позволив себе закричать, Ури опять подумал о Карле – раньше он только в воображении переживал его ужас и отчаяние, теперь он испытывал все эти чувства, балансируя на готовой вот-вот оборваться тонкой ниточке собственной судьбы. Неужто его тоже ждет участь Карла? Единственным утешением была мысль, что мучения его не будут длиться так долго, как длились мучения Карла – к счастью, вряд ли было возможно длительное парение в этой холодной ванне.
И тут его вдруг осенило – Отто, ну конечно, Отто! Только Отто знал, куда, когда и зачем полез с утра Ури, а значит, нет сомнения, что этот потоп – дело его рук! Казалось бы, смешно говорить о деле рук парализованного инвалида с протезом вместо способной двигаться кисти, однако факт есть факт: коварный старик нашел способ устранить и второго своего соперника, предварительно обеспечив, что тот спрячет от посторонних глаз останки первого.
Осознав, как ловко старик заманил его в ловушку, Ури громко захохотал: конечно, это был истерический хохот обреченного, хохот, скорее похожий на рыдания, хохот, заменивший ему тот, подавленный усилием воли, крик ужаса, который все время рвался наружу. Но в этом хохоте было все же несколько подлинных искр искреннего смеха. Ури смеялся над собой: как он попался, как попался!
Попался, как последний дурак, поверив в дружескую солидарность старого интригана, и вот в наказание за эту наивность он сгниет теперь здесь, в вонючей воде на дне вонючего подвала со всеми своими изысканными детективными расчетами, со всеми своими блестящими логическими построениями и с не менее блестящими разгадками чужих тайн!
Отто
Ральф выл так надрывно и истошно, как во время войны в сожженных русских деревнях выли голодные собаки. Услышав этот надсадный вой, Отто сразу понял, что случилась какая-то беда – тем более, что дурные предчувствия не оставляли его с момента встречи со смутной призрачной тенью, ускользнувшей от него вглубь замка. Он тут же оставил свои попытки включить телевизор и помчался во двор, изо всех сил нажимая дрожащей ногой на педаль максимальной скорости.
Он стремительно выкатился из дверей и, резко затормозив, осмотрелся, пытаясь выяснить, что случилось. С виду не случилось ничего: вокруг было пусто и спокойно – никто не ломился в ворота и не лез через стену. Только Ральф застыл посреди двора в не свойственной ему позе одинокого волка, воющего на луну, и, высоко закинув голову, сотрясал пространство пронзительными горловыми трелями, напоминающими рев сирены перед воздушной тревогой.
Отто подъехал вплотную к псу и стукнул лапой в рельс, чтобы привлечь его внимание. Пес, не поворачивая головы и ни на секунду не смолкая, вежливо взмахнул хвостом, давая понять, что он видит хозяина и уважает его, но не может прервать свою похоронную арию. Тогда Отто развернул кресло, установил его рядом с Ральфом и, страшным усилием воли вскинув ввысь непослушную голову, устремился взглядом туда, куда неотрывно, словно притянутый магнитом, был направлен взгляд больших черных глаз пса. Там не было ничего, кроме неприступной красной скалы, возносящей свою зубчатую вершину над зубчатой стеной и сторожевыми башнями замка. Красота этой взлетающей в небо каменной громады давно перестала поражать воображение Отто, и он уже готов был перевести взгляд в другую точку, как внимание его привлекла неправдоподобно длинная змея, ползущая по красному боку скалы.
Отто закрыл глаза, проклиная свое слабеющее зрение и склонный к панике стареющий мозг. Потом открыл глаза и снова посмотрел на скалу: длинная, сверкающая блестками чешуи змея продолжала виться по камню. «Дракон!» – в ужасе подумал Отто, сам удивляясь собственной глупости. И тут он услышал знакомый шелестящий звук несущегося с большой высоты вниз потока воды.
Надо же, какая чушь может прийти в голову от страха, – дракон! Да ведь дракон – это детская игрушка по сравнению с той бедой, которая случилась наверху: там прорвало шлюз. Никто лучше Отто не мог оценить размеры бедствия, тоннами воды обрушившегося на замок: ведь именно он через несколько лет после войны перестроил там всю систему водоснабжения, отвел в трубы воду, необходимую для жизни, для сада и для разведения свиней, а остаток направил в специально вырубленный в скале водоем, наглухо перекрытый мощным шлюзом.
Невозможно было понять, как вода могла прорвать надежно сконструированный шлюз, подлежащий регулярной ежегодной проверке. Если только не предположить, что кто-то открыл его намеренно, неясно только – зачем? И тут Отто вспомнил промелькнувшую в полутьме подземного коридора тень и почти задохнулся, пронзенный внезапной догадкой: кто-то задумал расправиться с Ури! Но кто мог знать, что он спустился в цистерну? Кто мог это знать? Из всего этого сумбура мыслей Отто привычно выделил главную: скорей всего, Ури уже успел пробраться в сокровищницу Губертусов через узкий туннель, по которому сейчас вслед ему мощным потоком хлынула вода. Если этот поток не застиг мальчишку в пути, он вряд ли его прикончил, зато наверняка наглухо отрезал ему выход.
Отто прикрыл глаза и, по мере сил отключившись от заунывного воя Ральфа, попытался представить себе хорошо знакомый ему когда-то путь из цистерны в сокровищницу. Все сходилось прекрасно: даже такому ловкачу, как израильский десантник, наверняка не под силу проплыть из сокровищницы обратно в цистерну через затопленный извилистый проход, по которому и посуху-то пробираться нелегко. Да, мальчишке там сейчас приходится несладко! У него еще есть шанс какое-то время побарахтаться в замкнутом пространстве, – потолок в сокровищнице высокий, так что вода вряд ли сможет заполнить ее доверху, а воздух будет поступать через ту хитрую ловушку, через которую Отто отправил туда Карла. Но долго он в холодной воде не продержится. И если он даже умудрился бы благодаря своей силе и сноровке вырваться из водного плена и угнездиться в какой-нибудь мелкой выбоине на стене, все равно он отлично понимает, что выбраться из сокровищницы невозможно. Само собой получалось, что Отто исхитрился замуровать в тех же стенах и второго своего соперника.
Выходило, что у него были все основания торжествовать, – ведь вчера вечером он смирился было с тем, что перехитрить мальчишку ему не удастся, а вот удалось! Но голова у Отто почему-то не закружилась от торжества, и кровь не начала пульсировать быстрей от радости победы. Он точно помнил, что вчера он мечтал о гибели наглого мальчишки, посмевшего разгадать его тайну, а сегодня, когда мечта эта осуществилась не без его участия, – ведь мальчишка полез в подвал, чтобы убрать с глаз доказательства преступления Отто! – именно в этот счастливый момент в душе Отто что-то не заладилось: ему совершенно некстати захотелось поднять тревогу и вызвать спасателей. Он даже разок-другой брякнул лапой по рельсу, но тут же сам себя остановил, – звать-то все равно было некого, разве что того умельца, который открыл шлюз. А что, если это не призрак Карла, а сам Карл, который сумел тогда выбраться живым из подстроенной ему Отто ловушки и теперь явился мстить? Тогда тем более надо поторопиться и придумать, как толково поднять тревогу – ведь, как нарочно, именно сегодня в замке нет никого, ни Инге, ни Клауса, ни Габриэлы! А может, не «как нарочно», а именно нарочно: их нет, потому что кто-то позаботился, чтобы их не было? Что же тогда делать, что делать?
Голова Отто начала раскалываться от сознания собственного бессилия и от истошного воя Ральфа, заткнуть пасть которому Отто тоже был не в силах. Что ж, значит, так тому и быть: он ничего не может сделать, он – старый беспомощный инвалид, ему эта задача не по плечу. Ему остается только собрать последние ошметки воли и покатить кресло обратно к себе. Там он сможет немного отдохнуть, а потом, если ему удастся справиться с головоломной современной техникой, побаловать себя препохабным фильмом про приключения двух студенток. Так он и поступит.
Принявши это мудрое решение, Отто мучительно напрягся, нажал на педаль и начал разворачивать ставшее непослушным кресло, направляя его к своей двери. Когда он наконец усмирил неуступчивые колеса и они неуверенно покатили отяжелевшее кресло в нужном направлении, вой за его спиной неожиданно стих. Обернуться Отто не мог, да это оказалось и ненужным, – Ральф одним мощным прыжком опередил его и с громким лаем преградил дорогу его креслу. На умной морде пса можно было прочесть упрек, обиду и мольбу. «Этот дурацкий пес верит, что я могу навести порядок!» – не без некоторого восторга подумал Отто и попытался наехать на могучего серебристого зверя. Зверь, не ожидавший от хозяина такого вероломства, слегка озверел и решил не сдаваться, поскольку азбукой Морзе он не владел и хозяин не мог загипнотизировать его безотказными формулами команд. Тогда хозяин тоже озверел, и они застыли друг против друга, неспособные ни уступить, ни разойтись с миром.
Пока пес и человек, глядя друг другу в глаза, неподвижно стояли посреди двора, Отто все время слышал непрекращающийся шорох уже слабеющего, но все еще мощного потока, срывающегося со скалы в цистерну по каменной трубе, которой завершался вырубленный в стене старинный акведук. Слушал и содрогался, представляя себе, что чувствует при виде равномерно ползущего вверх уровня воды мальчишка, запертый в вонючем подвале вместе со сгнившими останками Карла, из-за которых он в этом подвале оказался. Отто мысленным взором видел искаженное ужасом лицо мальчишки – а кто бы в этой ситуации не ужаснулся? И одновременно он видел то же лицо, с любопытством склоненное над ним, – и это было невыносимо. Но особенно невыносимым было воспоминание о том, с какой осторожной ловкостью пальцы мальчишки касались его старого тела, когда тот менял ему пеленку. Черт побери, как-то неожиданно выходило, что он не простит себе, если допустит, чтобы мальчишка погиб – как, например, он сможет наслаждаться фильмом о приключениях двух студенток? Ведь его теперь до конца дней будет преследовать воспоминание о том, как они с Ури почти в обнимку сидели вчера на спрятанном от Инге плане замка, с притворным интересом пялясь на экран.
И тут Отто круто переменил свое решение – он понял, что должен сделать все возможное, чтобы спасти мальчишку. Тем более, что по зрелом размышлении ему стало ясно, как именно спасение Ури, а не его гибель, может послужить его, Отто, интересам. Однако недостаточно принять решение сделать все возможное, нужно еще придумать, что возможно сделать, и возможно ли сделать хоть что-то.
Ему доступен был только один путь – позвонить по телефону. Но кому может позвонить человек, лишенный дара речи? Только тому, кто с ним знаком и кто знает азбуку Морзе. А таких, к сожалению, осталось раз-два и обчелся. Кроме Инге, Клауса и Габриэлы оставалась, пожалуй, одна Марта. Решившись позвонить Марте, Отто перестал церемониться с Ральфом и двинул кресло прямо на него. Пес глухо зарычал, но, оценив решимость хозяина, все же посторонился и дал ему проехать. Вероятно, он почуял, что Отто собирается перейти к действиям, потому что он перестал лаять и побежал рядом с креслом. На доске, прикрепленной над телефонным аппаратом, были аккуратно записаны все нужные номера, так что Отто легко нашел нужный, снял вилой протеза трубку с рычага, положил ее рядом с аппаратом и приступил к сизифову труду набора номера лапой. Когда ему, наконец, удалось достигнуть цели, его ожидало разочарование, – хотя он вытерпел бесконечную, до основания подточившую его хрупкое терпение серию долгих гудков, никто ему так и не ответил. Наверно, Марта для того и не отпустила сегодня сына в замок, чтобы укатить с ним куда-нибудь в гости, и не стоило надеяться на ее скорое возвращение.
Что же еще оставалось? Кто мог ему помочь? Отто начал перебирать в памяти немногих посетителей замка и натолкнулся там на птичьи образы двух говорливых дамочек из Верхнего Нойбаха, повадившихся последнее время к Инге с какими-то корыстными целями. Он сам редко с ними сталкивался – они не очень интересовались старым инвалидом, – но он наслушался разных грязных историй об их похождениях от Габриэлы, которая за что-то терпеть их не могла. Отто похождения этих дамочек были безразличны, но он враждебно относился к ним самим, независимо от их похождений, – за то, что их корыстный интерес был направлен на осмотр и реставрацию замка, сама мысль о чем была ему невыносима. Но сейчас он готов был примириться с их набегами на его владения, потому что именно их интерес к замку оставался его единственной надеждой на спасение Ури.
Но чтобы воспользоваться помощью той из них, которая, по словам Инге, даже писала ученые книги о старых замках, надо было срочно ее найти и объяснить ей, что произошло. Как можно было сделать это без ног, без голоса и без языка? В сотый раз проклиная несчастное стечение обстоятельств, именно сегодня лишившее его помощи Габриэлы, Отто сообразил, где можно постараться ее найти. Ведь на его доске с телефонными номерами был телефон ее отца, Эрвина, хоть и спившегося вконец, но все же хорошего знакомого, старого боевого дружка Отто со времен мировой войны, когда оба они мерзли и дрожали от страха на далеком Восточном фронте. Если даже поверить, что его сегодня хватил инфаркт, может, Отто повезет и он найдет у него свою предательницу, покинувшую его в такой неподходящий момент.
Отто сцепил зубы и снова повторил мучительную операцию набора номера вилкой протеза. На этот раз его усилия были вознаграждены: после четвертого гудка кто-то снял трубку, и мужской голос, очень напоминающий голос Эрвина, хрипло сказал:
– Штрайх.
Читать бесплатно другие книги:
