Ружья еретиков Фенх Анна

6. Доктор Рейхар Китт, Волк Господа

Подвал был на удивление сухим. Только один угол сочился влагой, и время от времени там можно было набрать мокриц, бросить их в крупу, разведенную водой, и съесть. Крысы не наглели, хотя их привлекал запах крови и мяса, исходивший от раненых. Только по ночам грызуны выползали из своих нор и сновали по подвалу, надеясь подобраться ближе к людям. Келе ночью потерял сознание, и ему изгрызли пальцы, когда он очнулся, то орал так, что кому-то из сектантов пришлось его ударить. Тогда он отключился и больше в сознание не пришел, только стонал и дергал конечностями. Следующей ночью крысы объели ему лицо, и Рейхар в одиночку вытащил Келе из подвала и оставил на перекрестке в нескольких кварталах от укрытия. Привлекать на запах беспомощного мяса все новых и новых крыс в подвал с еще живыми людьми было неразумно.

— Глупая была затея, — проговорил Рейхар, укладывая правильно кости руки Пегра и перематывая их тряпкой. Во время того штурма кости были выломаны так, что торчали из плоти. Пегр вопил, пока не потерял сознание от боли, — у Рейхара не было даже вина, чтобы напоить пациентов до беспамятства, поэтому шил и вправлял конечности он на живую.

— Что ты говоришь, Волк? — спросил Грум.

Виль не ошибся, когда сказал, что вслед за ним вся секта будет звать Рейхара Волком. Меткое и короткое прозвище мгновенно подхватили все еретики, словно никогда не звали господина Китта иначе.

— Идиотская затея, этот штурм, — повторил Рейхар, повысив голос. — Чудовищная глупость. Сколько крови пролили. А Руиса там не было, и не Руису они сниться будут.

В разуме Рейхара мелькнула отчетливая картина: тогда, во время штурма, он видел, как упал на серый камень двора Неелай, рассеченный от плеча до бедра. Бледный, залитый кровью и еще более хрупкий и одинокий, чем при жизни. Человек может выбирать, жить ли ему с людьми или быть одному, но не сможет выбрать, умереть ли ему с людьми, а потому смерть есть наивысшая степень одиночества. И беззащитности. Кто-то из штурмующих на бегу наступил на белую кисть Неелая, и Рейхар почти услышал, как захрустели пальцы мальчишки под подошвой бегущего. Неелай больше не заплачет от боли и обиды, не швырнет во врага камнем, не будет ловко сплевывать через выбитый зуб.

— Улиа говорила, что ты сам хотел идти вытаскивать Ромуру, — Грум лежал возле стены и прижимал окровавленную тряпку к ноге. У него было пропорото бедро, но удачно, важный кровеносный сосуд не был задет, хотя выглядела рана устрашающе. Гораздо больше доктора Китта волновала рана в груди Грума, и хотя он промыл ее и зашил как мог, ясно было, что с такой дырой в теле Грум вряд ли протянет больше дюжины дней.

— Хотел, — не стал спорить Рейхар, — но одно дело попытаться проникнуть в Трибунал тайно, с двумя-тремя людьми. Другое — идти в открытый бой с неизвестным числом хорошо вооруженных и подготовленных монахов в укрепленное здание.

— Так почему же ты не возражал? — боль в голосе Грума была не только из-за ранения.

— Хет возражал. Слушали его? — просто спросил Рейхар.

Ответить Груму было нечего, и он шумно засопел:

— Я их туда повел. Они пошли за мной.

— Нет, Грум, нет. Они пошли за Руисом, — Виль говорил мягко, словно уговаривал не мясника-Грума, этого огромного мужчину, выше самого Виля на две головы, но тяжело болеющего ребенка. — Главный здесь — Руис, мы идем за ним.

— Руиса там не было! — взревел вдруг Грум. — Там был я! Я их вел!

Он задохнулся криком, прижал руку к поврежденной груди и затих. Серое от боли лицо безобразно исказилось, Грум хрипло и прерывисто дышал.

— В следующий раз у нас получится, — сказал Виль, ободряюще улыбаясь.

Как и говорил Пророк, Руис не отпустил его на штурм. Из этого Рейхар сделал вывод, что, хоть Виль и болен душевно, мыслить логично он способен и не исключено, что какая-то часть его предсказаний — всего лишь следствие этой его способности.

Пророка не было на штурме, но Рейхар был. И он бежал вместе со всеми, кричал что-то вместе со всеми, но боялся так, как, наверное, никто другой в этой неожиданно большой группе штурмующих не боялся. Им — умирать за свою веру, ему — за чужую дикую ересь, им погибать от руки врага, ему — от рук таких же слуг Церкви, как он сам. Но страх никогда не делал Еретика слабым. Только злым.

Да, атака была жалкой, Рейхару едва ли не унизительно было участвовать в этой бессмысленной бойне. Но Виль-пророк этого не знал, и в его глазах выжившие были, должно быть, героями. А погибшие и подавно.

— Не будет никакого следующего раза, — Рейхар слишком устал, чтобы сердиться на мальчишку. — Те, кого схватили сегодня, расскажут, где нас искать. Ромура мало знал, зато те, кто пришел за ним, знали достаточно. Страшная будет охота.

— Про это убежище никто не знал. А если мы проживем еще хотя бы дюжину дней — у нас будет шанс, — Виль посерьезнел глазами и тут же повзрослел лицом, словно сбросил с себя маску веселого сумасшедшего. — Руис вооружит нас. И тогда мы все снова пойдем в атаку, и тогда мы победим. Теперь я уверен.

— Чем вооружит, саблями? — хрипло спросил Грум и повернулся на бок. Двигаться ему было больно, но и лежать недвижно он не мог.

— Ружьями, — сказал Виль. — Я видел ружья этой ночью. Другие странные ружья, они бьют точнее и дальше «змей». Я видел людей в зеленых одеждах, вооруженных такими ружьями… Нет, сначала я видел дым. Он был сизый и тяжелый, тяжелее тумана и как будто бы живой. Он шевелился и был как теплое парное молоко, только такое серое… И из него чьи-то руки вытащили такое ружье, я видел это так, словно это были мои руки, но они были не мои. О том я рассказал Руису, и он послал своих людей к оружейникам.

Рейхар подумал, что уже слышал о живом тумане. Он читал о нем в секретных отчетах слуг Церкви, работавших в странных областях Королевства. Все там было подчинено каким-то противоестественным жизненным законам, все там дышало какой-то иной жизнью, и среди прочих чудес — церковники еще не решили, порождения ли зла эти области, или проявление воли Господа, — среди прочих чудес жил и дышал в этих областях туман. Странные, невиданные механизмы и сооружения утопали в этом тумане и выступали из него. Церковники действительно изредка привлекали мирских ученых, когда не хватало своих, мирских знатоков механизмов, мирских оружейников. Быть может, действительно кто-то из мастеров смог вдохновиться чудесным порождением тумана и даже превзойти «змей»? Рейхар усмехнулся. Эта история скорее сказка, чем быль, удачный бред душевнобольного.

«Змеями» называли ружья с длинным вогнутым прикладом — при стрельбе его брали под мышку, словно удерживали извивающуюся змею. Бронзовый ствол прикреплялся к деревянному ложу особенными кольцами, из-за чего стрелков, вооруженных такими ружьями, в шутку звали «змеиными женихами».

— Ишь ты. Гляди-кась, у Руиса еще остались «свои люди», — с горьким удивлением проговорил кто-то из выживших еретиков, а Рейхар уточнил у Виля:

— Ты хочешь сказать, что тебе в бреду привиделось, что кто-то добыл какие-то ружья из дыхания гремящих дымов и с их помощью мы разнесем Трибунал?

— Когда ты так говоришь, звучит по-дурацки, — признал Виль, — но это не бред. Я не смогу доказать тебе, что это не выдумка, Волк. Но через несколько дней у нас будут ружья и ты сам увидишь. И я даже попрошу Руиса, чтобы он разрешил тебе пострелять!

— Я понял, — Рейхар откинулся на спинку единственного в комнате стула и закрыл глаза. — Хочешь пари, Грум?

— Условия?

— Если через дюжину дней у нас будут ружья, то я выставляю дюжину бутылок вина.

— Где ж ты возьмешь вино? — удивился Грум. — Нам тут жрать нечего.

— Я ведь доктор, — сказал Рейхар таким тоном, словно это все объясняло. Это действительно для всех всегда все объясняло, врач в их глазах был чем-то вроде поверенного самого Господа на земле. А если Господа нет, значит, врач просто малолетний Бог.

— Ну и что тебе за интерес в таком споре?

— Во-первых, если мне придется выставлять тебе бутылки, значит, мы еще оба живы, — принялся объяснять Рейхар, — что само по себе выигрыш. Во-вторых, если я одержу победу в споре, у меня будет вино и мы, даю тебе слово, Грум, напьемся так, что не страшно будет даже попадать в Трибунал. И в-третьих, если я проиграю, то у меня не будет вина, но будут чудесные ружья из пророческого сна. И они будут для меня достаточной наградой.

Виль тихо засмеялся, и даже бледный Пегр, очнувшийся и баюкающий, жмурясь и постанывая, больную руку, улыбнулся, не открывая глаз. Грум сосредоточенно пожевал губами, хмурясь, кряхтя и размышляя.

— Идет, — сказал он. — Я верю и Пророку, и Руису, а значит, через дюжину дней у меня будут и ружья, и вино. А вот у тебя, Волк, либо то, либо другое.

— Но я буду жив, Грум. Ох, как я буду жив! Как сейчас, — Рейхар даже потянулся, чтобы всем телом ощущать эту прекрасную, очаровательную жизнь.

На следующее утро Рейхар был в здании Трибунала. Он прошел одним из потайных ходов и уже на лестнице поймал себя на мысли, что поведи он своих еретиков этим путем, может, и смогли бы они вытащить Ромуру, вместо того чтобы устраивать эту страшную мясорубку во дворе. Рейхар испугался, а значит, разозлился, и потому ускорил шаг, но быстро понял, что даже если он не пойдет, а побежит — он не опередит порыва собственной души.

Рейхар взъерошил волосы от виска до затылка привычным жестом. Улиа неизменно примолкала при этом, она знала, Рейхар всегда так делал, когда размышлял о чем-то. Еретик всегда понимал, что закончится все смертью или арестом, но ему все же было странно осознавать, что госпожа Тшев заключена теперь в тюрьму и через несколько дней с ней будут работать палачи Ордена Псов. За долгие месяцы в секте он хорошо изучил характер Улии — она ничего не скажет инквизиторам, пока не попадет в пыточные камеры. На удивление стойкий характер. Жаль, что Улиа — всего лишь еретичка, дикая тварь, покушающаяся на покой подданных короля, истинно верующих в Господа и Мир. Быть может, не будь она…

— Доктор, доктор! — на знакомый с отрочества голос Китт обернулся, и сравнявшийся с ним Рут Ленер аккуратно взял Рейхара за локоть и повел по коридору. — Не заменишь ли ты меня в Трибунале, брат мой Еретик?

— Кто сегодня?

— Колдун.

— И только-то? Конечно, Рут, можешь идти по своим нечестивым делам.

— Как у тебя с Массаракш? Ты знаешь, братья приняли обет не ругаться при тебе, пока ты не откроешь свою секту. Вожак одобрил, — Рут смеялся. — Твои-то твари, верно, не говорят «мир наизнанку», для них это не проклятие.

— Штурм прошел идеально, но ты, должно быть, знаешь это. Передай братьям, что не пройдет и полугода, как им снова можно будет распускать при мне языки. От секты мало что осталось, и я с каждым днем все ближе к ересиарху.

— А что с теми чудесными ружьями?

— Откуда ты знаешь о них? — сощурился Рейхар.

— Среди моих тварей есть сплетники, — легко объяснил Рут. — А о твоей секте идут слухи, будто скоро Руис вооружит всех, кто недоволен Церковью, особыми ружьями, которые не чета ружьям Короны. Говорят, он уже сговаривается со швецами о ткани на собственные знамена, под которыми войдет в Трибунал и которые водрузит на верхушки церквей, сбив ногой круг и полукруг на мостовую. Сумасшествие, конечно. Ты ведь представляешь, какого на самом деле размера символ на верхушке шпиля? Он в полтора человеческих роста. Твой бедный наемник-ересиарх отобьет свои нечестивые ноги о добрый уурский гранит. Но многие верят в победу, собираются покинуть моего Паула и примкнуть к Руису. Ты отбиваешь у меня еретиков, как тебе не стыдно, Рейхар!

— Забирай их всех, — искренне сказал Рейхар. — Я уже год среди них, сложнее задания у меня не было. Это каторга, Рут, это, должно быть, хуже каменоломни. Я так не работал даже в Порта-Руун. Даже на юге королевства, в проклятом Господом Порта-Деске.

— Но скоро все закончится, брат, — сочувственно сказал Рут. Он тоже помнил душный, грязный, расползающийся от ереси, как мокрое гнилое яблоко, южный город Порта-Деск и мог представить себе, как нелегко приходится Еретику.

— Если ружья действительно существуют… Ох, Рут, опять мы о работе, о сектах, о ружьях! Что там, говоришь, с твоим колдуном?

— Приглашены квалификаторы, требуется соприсутствовать на оглашении их мнения, и если пожелаешь, то на приговоре и казни. Займет не больше часа на обоих.

— Как на обоих? — удивился Рейхар. — Ты же сказал, что только колдун.

— Увидишь, — подмигнул Рут Ленер. — Иди, сейчас начнется.

Рейхар кивнул брату-волку, и тот скрылся в коридоре. Накинув капюшон пелерины, Рейхар по прозвищу Еретик прошел в аудиенц-залу и встал у стены, ожидая, пока прибудут степенные медлительные квалификаторы.

Квалификаторами называли богословов Церкви. Квалификаторы просматривали доносы, показания свидетелей и улики и выносили решение о судьбе подозреваемого в ереси. Если квалификаторы решали, что подозреваемый является еретиком, человека арестовывали и отводили в тюрьму, после чего он уже не мог вернуться во внешний мир, не получал и не отправлял писем, не говорил ни с кем, кроме инквизиторов. Инквизиторы же проводили допросы, даже не уведомляя заключенного, в чем его обвиняют. Они путали его в ответах, ловили на лжи, угрожали, запугивали, а затем обещали свободу, но если еретик признавал свою вину, его после короткого суда приговаривали к наказанию, способному искупить его грех. Если же еретик так и не сознавался в своих грехах перед Церковью и короной, тогда его отправляли в камеру пыток. Только после этого допроса еретика знакомили с пунктами обвинения и требовали подробных разъяснений по каждому из них. Чтобы сохранить хотя бы видимость справедливого суда, у еретика спрашивали, желает ли он, чтобы ему предоставили защитника. Если заключенный говорил, что желает, ему передавали список защитников, составленный самими же инквизиторами. Измученные пыткой и всеобщим презрением, люди уже не смели протестовать и требовать настоящей защиты. Если до этой минуты кто-то верил в то, что случится чудо и он выйдет из стен Трибунала, то теперь последняя надежда таяла без следа.

Судебный процесс мог длиться месяцами, а по его завершению вновь приглашались квалификаторы. Вновь они знакомились с делом, вновь просматривали доносы, показания свидетелей и показания самого заключенного и после этого выносили свое решение. За последние пять лет не было вынесено ни одного решения в пользу еретика. После заключения квалификаторов объявлялся приговор, определяющий наказание. За последние пять лет ни один приговор не предусматривал сохранения жизни еретика.

До господства Псов в Инквизиции приговор бывал и оправдательным и человека отпускали на свободу. Случись такое теперь, жизнь его была бы чудовищной — все его имущество уже было конфисковано Инквизицией, и пытаться вернуть его было бы бессмысленно. Искалеченный под пытками, униженный, он смог бы влачить какое-то существование только при наличии богатых друзей, но вряд ли такие сохранились бы, ведь любая связь с возможным еретиком, пусть и оправданным, подвергала опасности их самих. Но Церковь при Псах стала милосердна — никого теперь она не отпускала на такую свободу, предпочитая очистительным огнем исправить все зло, что было причинено еретиком Миру.

Чтобы не оскорблять Церковь, обвинительный приговор никогда не выносился в святых стенах, но вот решение квалификаторов объявлялось только в здании Трибунала, а потому секретарю и нескольким монахам, включая Еретика, оставалось лишь ждать появления богословов. Рейхар рассматривал роскошный мозаичный пол — в центре аудиенц-залы изображался популярный церковный сюжет: стадо невинных белых овец защищает огромный черный пес, бегущий вправо, навстречу диким тварям — волкам. В собаке без труда узнается символ Псов Господних, не хватает только меча в оскаленной пасти. Один, гордый и могучий, он противостоит целой стае еретиков, готовых растерзать и его, и охраняемое им непорочное светлое стадо. Позади дикой стаи движется, так же огромен и статен, как пес Инквизиции, серый волк, и человек чужой думал, что так изображается главный враг Церкви — ересиарх. Посвященный же узнавал в этой фигуре символ Ордена Волков. Верный Инквизиции Волк словно выгонял на Пса всю дикую еретическую стаю. Рейхар заметил, что оценивает — который из стаи похож на свирепого Грума, а который на изящную Улиу, и есть ли в этой стае старый худой волк, который походил бы на господина Хета… Волк Господень отвел взгляд.

Наконец прибыли квалификаторы, и в зале оживились. Богословов было трое — низенький толстячок с физиономией булочника приветливо улыбался монахам, беспрестанно потирал пухлые ручки, сложенные на объемном животике, и казалось, он попал сюда по ошибке. Сложно было заподозрить в нем цепкого умом монаха, толкователя слова и воли Господа. Двое же других походили друг на друга, как братья. Высокие, худые, как жерди, они, казалось, совершенно сливались оттенком лиц со своими серыми рясами. Длинные худые кисти их рук были спокойны, двигались квалификаторы степенно и неторопливо. Тот, которого Еретик назвал про себя булочником, напротив, был суетлив и скор при ходьбе.

Когда все трое квалификаторов заняли свои места, секретарь суда громко объявил о возобновлении заседания.

— Обвиняемый номер пять! Введите.

Никто из судей не давал себе труда записывать имен обвиняемых, поэтому именовали их по номерам. Рейхар понимал почему — в последние годы количество еретиков возросло, и возросло число тех, кто предстал перед трибуналом. Запоминать каждого не стоило труда — все равно все они будут сожжены. Такое количество обвиняемых было странно, ведь исполняли свой долг оба инквизиционных Ордена: Волки загоняли дикую стаю за стаей, Псы рвали тварь за тварью, но находились все новые и новые еретики, количество доносов увеличивалось, количество горожан уменьшалось. Конечно, были и ложные доносы, но Еретик еще не видел ни одного человека, который не был бы склонен к ереси. Даже сам он, как и прочие братья-волки, был большим вольнодумцем. Иначе он не смог бы выжить среди настоящих еретиков.

Ввели колдуна, и Рейхар увидел, с каким интересом уставился на заключенного булочник-квалификатор.

— Обвиняется в многочисленных преступлениях перед Церковью и Миром горожанин по имени Гуран Ноол. Свидетели, чьи слова не подлежат сомнению, показывают, что обвиняемый Ноол неоднократно…

Секретарь бубнил заученный вступительный текст, одинаковый для каждого обвиняемого, и Еретик скоро заскучал, а от скуки принялся считать, сколько раз секретарь помянет в речи Тьму, сколько раз Церковь, а сколько раз Господа. Но секретарь заговорил вдруг о какой-то не предусмотренной никаким судебным протоколом собаке, и Рейхар от удивления сбился со счета и прислушался внимательнее.

Суть дела состояла в том, что обвиняемый Гуран Ноол обучил своего пса удивительным штукам — узнавать и отвечать на вопрос, который час, ходить на задних лапах, различать масти карт и даже завывать нечто, напоминающее певчую молитву «Господь, помилуй нас и сохрани во вседержащей Своей руце до скончания времен».

Судебный процесс над собакой шел по всем правилам судопроизводства. Все формальности были соблюдены. Вызывались свидетели, показывающие, что они лично видели, как колдун заклинал свою собаку богопротивными методами и даже пел что-то настолько еретическое, что уста их отказываются повторить нечестивые слова в святых стенах.

— Ты — мерзость пред Господом нашим! — кричал обвинитель поскуливающему лохматому кобелю, опустившему большую лобастую голову, закатывающему глаза и понимающему, что в чем-то он провинился перед всеми этими людьми, но в чем — уразуметь не способному.

Квалификаторы зорко следили за реакцией пса. Сам же колдун Гуран Ноол молчал и стоял чуть косо, и Рейхар знал, после какой именно пытки он сейчас не может и никогда уже не сможет выпрямиться.

— Вредоносность деяний этого еретика не подлежит сомнению, господа квалификаторы! — обвинитель заканчивал свою речь. — Я требую казни этого колдуна и этого его чудовищного колдовского животного.

Посовещавшись, квалификаторы признали, что обучение пса фокусам есть гнусная еретическая насмешка над святым Орденом верных слуг Господа, Псов, стало быть, и пса и хозяина следует казнить путем обращения плоти в пепел.

Домашнюю живность и человечий преступный скот судил городской суд, но дикие звери и родственники их — еретики — были под юрисдикцией Святой Инквизиции. Собаку колдуна судила Инквизиция, ведь, хоть она и была домашней, материальный вред городу причинен не был, а за дела бессмертной человеческой души отвечала Церковь. Три года назад указом Церковного собора во всем королевстве были отлучены от церкви кровососущие твари комары и коварные морские змеи. Пока не было заметно, что отлучение как-то им повредило, но люди понимали, что богопротивные твари обречены. Рейхар пытался припомнить, когда он в последний раз попадал на такое развлечение, как суд животного, и не мог: «открытие» ереси Массаракша отнимало все силы и время агента. На оглашении приговора Рейхар присутствовать не смог — на выходе из аудиенц-залы он столкнулся с одним из братьев-волков, и тот шепнул, что Генерал Ордена желает видеть Рейхара в своем кабинете возможно быстрее.

— Еретик, — Слепец шевельнул пальцами, и Рейхар встал с колена, — столица полнится слухами о ружьях, припасенных твоим таинственным ересиархом.

— Да, святой отец, — проговорил Рейхар, — полнится.

— Я хочу их получить.

— Но это пока лишь слухи, — Еретик развел руками. — Никто из моей секты, кроме, пожалуй, самого Руиса, не видел этих ружей.

— Я хочу получить ружья, — повторил Слепец, нахмурившись. — Ружья ересиарха — все, что может дать твоя секта.

— Разумеется, святой отец, — Еретик склонил голову. Слепец раздражен, сейчас нужно только соглашаться.

— Его Королевское Величество желает потерять не то голову, не то корону, — Слепец переплел пальцы рук. — Ты знаешь, сын мой, что заветное желание Короля — стать Императором?

— Слухи об этом давно идут, — тихо проговорил Еретик. — Холодное противостояние Юга и Севера требует от Королевства…

— Требует от Королевства стать Империей, — закончил Слепец недовольно. — Так считает Его Королевское Величество. В пику Северной Империи он желает построить Южную Империю. Как будто от названия что-то изменится. Не просто построить могучий флот, не просто создать мощную армию, не просто расширить границы, нет. Империя!

— Но что дурного в этом? — осмелился спросить Еретик.

— Несвоевременность, — отрезал Вожак. — Его Королевское Величество совсем не умеют выждать момента для удара, совсем как Псы, — главное ввязаться, а там…

Вожак махнул рукой.

— Неважно. От тебя требуется добыть мне ружья или, как минимум, устроить так, чтобы ружей не было ни у кого. Если не у нас, то уж ни у еретиков, ни у Псов. Впрочем, Псы еще полбеды, но вот если твои еретики устроят в столице еще один штурм, да еще с новым оружием, Король обозлится на Инквизицию. А поскольку открывать ересь — долг Волка, то пострадает именно наш Орден, Жошуа уж расстарается. Костьми ляжет, старый Пес, — Слепец выплюнул это слово как ругательство, — но устроит так, что в Инквизиции останется один лишь Орден. И тогда равновесие будет нарушено и Королевство умоется кровью.

— Пророк Виль утверждает, что ружья будут у ересиарха через дюжину дней, — Еретик облизнул пересохшие губы.

— Через дюжину дней ты прибудешь ко мне с докладом, до этого времени не появляйся, если не произойдет нечто важное. Я хочу, чтобы все свои силы ты отдал этой секте, сын мой.

— Я делаю это весь год, святой отец, — не сдержался Еретик и тут же пожалел о своих словах. Но Вожак не взъярился.

— Я знаю, мой волчонок, — проговорил старик неожиданно мягко. — Твоя ноша тяжела. Будь же внимателен, мне нужны ружья и ересиарх, в крайнем случае — уничтоженная без остатка секта. Ты свободен. Возвращайся через несколько дней.

Еретик низко поклонился Вожаку и покинул кабинет.

7. Лейтенант Чейз Китт, сотрудник Имперского Разведывательного Управления

Через пару дней стол капитана Эштаву в кабинете административного комплекса украшал букет цветов. Стену в лаборатории же украшала новая стенгазета, так Ким снова отметил свое возвращение в ряды действительных сотрудников лаборатории, но уже масштаб был побольше. Появилась статья о Еретике с пожеланиями успешной службы на объекте. Прямо под статьей красовалась новая карикатура — мужчина с лицом лейтенанта Китта в строгой серой форме двумя руками держал удирающего человека в костюме привидения за край длинной простыни.

Подпись гласила «Еретик ловит Призрака». Халатики были счастливы как дети, только что не хихикали, когда Китт проходил мимо, и не пихали друг друга локтями. Сам Дасаи спрятался в медблоке под прикрытием процедуры прогревания и просидел там аж до обеда.

А днем Китта нашел старшина и без лишних разговоров, что было удивительно само по себе, сказал, что его вызывает Старик. По тону Унару было ясно, что случилось нечто серьезное, поэтому и Еретик не стал тратить время на пустую болтовню и отправился вместе со старшиной в кабинет профессора Шеклу.

— Господа, наш саботажник снова себя проявил, — Шеклу барабанил пальцами по столу. — Пропала папка с прогнозами. Двадцать листов текста, не очень много, можно восстановить за два дня… Но это опять два дня работы, которую мы уже делали!

— Неделя без сбоев в работе, и вот на тебе, опять! — старшина недовольно скривился. — Массаракш, снимут мне голову из-за этого сопляка. Наверняка же один из мелких научных сотрудников, у них никакого соображения нет!

— Вряд ли это кто-то из младшего поколения, они все загипнотизированы идеей прекратить войну и тем прославить свое имя в веках, — сказал Еретик. — А тот социалист…

— Глист! — вставил Унару.

— …и его приятели и вовсе спят и видят, как бы поскорее закончить исследования и обучить человечество всеобщей любви к труду. Нет, я считаю, что молодняк здесь ни при чем. Да и попались бы они мгновенно.

Тут старшина Унару и профессор Шеклу проявили редкое единодушие и заговорили одновременно.

— Как раз мальцов и не поймаешь! Они друг с друга списывают! — сказал старшина.

— Вы сошли с ума! Старшее поколение не имеет к этому отношения! — сказал профессор.

— Почему же я сошел с ума? — спросил Еретик у возмущенного Шеклу, оставив без внимания высказывание старшины.