Ружья еретиков Фенх Анна

Кружил по городу Еретик довольно долго. Он заходил в нетронутые еще Инквизицией лавки, терялся на постепенно наводняющемся торговцами, покупателями, ворами и стражниками рынке, петлял в грязных переулках, пока не убедился, что никакой слежки за ним нет. Только тогда он направился к настоящей своей цели — к оружейнику, укрывавшему единственный существующий в Мире волшебный еретический ствол.

Штуц Гартунг богато жил и справно работал — Инквизиция медлила допрашивать лучшего оружейника столицы, а возможно, и всего королевства, старейшину своего цеха. Мастеров трогали лишь тогда, когда приходили серьезные доносы и закрывать глаза на отъявленные и публичные богохульства становилось совсем невозможно.

До прихода Псов в Инквизицию палачи никогда не портили мастерам рук и глаз — столице нужны были здоровые опытные ткачи, кожевники и красильщики. Теперь же, когда Трибуналом правили Псы, считалось, что столице нужнее здоровые души, и все знали — попавший в церковную тюрьму цеховой мастер не вернется оттуда ни больным, ни здоровым. Знали об этом и те взрослые уже мужчины, которых мастера до сих пор держали в подмастерьях, и многие из этих мастеров отправились в Трибунал только потому, что кому-то из их помощников надоело ходить в мальчишках, надоело быть в свои-то годы жестоко поротым за любые проступки. Бывшие подмастерья писали доносы, а затем приходили в опустевшие мастерские своих загубленных инквизицией хозяев и начинали работать в них, так же набирали помощников, так же пороли их, и многие так же отправились в Трибунал, по такому же доносу, как писали сами. Но Штуц Гартунг инквизиции не боялся, весь город считал, что оружейник даровитый, набожный человек и серьезный до суровости. Однако теперь Еретик знал доподлинно, что этот крупный и кажущийся неповоротливым мужчина подчиняется Руису, а значит, чудесный ствол хранит не по незнанию, но по собственной злой и безбожной воле.

Войдя в мастерскую, Рейхар поймал за шиворот пробегающего мимо вихрастого мальчишку-подмастерье:

— Где ваш старейшина?

— А ты сам кто будешь? — нахальный парень оглядел Рейхара с головы до ног, в мастерских любой щенок чувствовал себя выше нежданного гостя.

— Доктор, — ответил Рейхар. — Позови хозяина цеха, да поживее.

Подтолкнув мальчишку в глубь помещения, Еретик принялся разглядывать людей, но не слишком внимательно, чтобы в нем не заподозрили шпиона. Впрочем, углядеть в мастерской мало что возможно, оружейники были одним из самых уважаемых цехов, наравне с часовщиками и типографами, мастерские их занимали внушительную площадь.

— Господин доктор, — вернувшийся мальчишка почтительно остановился в нескольких шагах, — просят пройти в комнату.

Рейхар кивнул, и мальчишка проводил господина доктора на улицу, чтобы не вести через мастерские, и там уже, проводив за угол, указал, как пройти к Гартунгу.

— Найдете сами? — волновался парень. — Мастер мне велел не задерживаться, несоленого ведь сожрет…

— Найду, — ответил Рейхар.

Он прошел вдоль стены, поднялся по лестнице и, поприветствовав кого-то из мастеровых, околачивающихся в коридоре, отворил дверь.

Штуц Гартунг поднялся навстречу входящему Рейхару, и Рейхар изумился габаритам мастера-оружейника. Пожалуй, если бы Гартунг и впрямь решил подраться с Лариному, Рейхар не смог бы так сразу решить, на кого из двоих гигантов ставить в этом поединке. Оружейник приветственно поднял руку:

— Здравствуйте, Волк, Руис как-то говорил мне о вас. Рад познакомиться. Как там мальчишка, в порядке?

— Я тоже рад, господин Гартунг, вот только я не знаю никакого Руиса. Зато с братом, смею уверить, все в порядке, — Рейхар бессмысленно улыбнулся. — Он чувствует себя лучше, надеюсь, скоро он совсем поправится.

— Вы о чем это? — оружейник непонимающе нахмурился, но затем усмехнулся. — А… Нет, вы это бросьте, Волк, нас здесь никто не подслушает. Псы не посмеют в цех сунуться. У нас секретное право есть, его и Корона, и Церковь чтут.

Рейхар знал, что отчасти старейшина прав — издавна существовало цеховое право на тайну ремесла и на месть. Чужака, проникнувшего в цех с целью подсмотреть секреты ремесла местных мастеров, могли не только жестоко изувечить, лишив зрения, языка и кистей рук, но и убить. В теории оружейники могли обвинить любого, кто без приглашения явился в цех, в том, что он выведывает секреты, будь то заблудившийся безумный нищий или даже монах самого Ордена. Но Рейхар знал и другое — доносили в Трибунал не подосланные Инквизицией в цех монахи-псы, а сами мастеровые.

— Хорошо, пусть так, — Еретик не стал тратить время на пустые споры со старейшиной. — Я пришел за стволом.

— А вот про ствол мне Руис ничего не говорил, — теперь Гартунг смотрел на Рейхара тяжело и с недоверием. В цехах его, наверное, боятся больше, чем кого бы то ни было из мастеров, такой взгляд пригвождал к месту и заставлял вспомнить все проступки, и только замысленные казались уже совершенными, а совершенные, но незначительные, казались непростительными.

— Уже и не скажет, — Еретик не отвел взгляда. — Его схватили Псы прошлой ночью, он успел отдать мне приказ до ареста.

— Не может быть…

Оружейник сел на место с совершенно обескураженным видом, уже не такой грозный, каким предстал перед Еретиком всего минуту назад.

— Я ничего не знаю об аресте.

— Никто не знает, господин Гартунг. И не узнает. Было решено опровергать все слухи о том, что Руис схвачен. И когда произойдет казнь, мы скажем, что это был вовсе не Руис, но обман, провокация Псов. Настоящий же Руис все еще жив, он свободен, он отдает приказы и полон решимости сокрушить власть Церкви. Руис сам выбрал это — не зря он столько лет не показывал своего лица никому, кроме приближенных. Пусть люди верят в него, он нужен им — непобедимый и неустрашимый.

Оружейник слушал Рейхара, и на его открытом живом лице без труда можно было прочесть каждую мысль.

— Кто это решил? — только и спросил он, когда Еретик закончил говорить.

— Придумал это еще господин Хет. Руису понравилось, это ведь делает его символом нашей веры, а значит, почти бессмертным. Виль поддержал его по каким-то своим соображениям, я не знаю их. Есть и другие люди, но я все же не рискну называть их имен здесь, — Еретик лгал, намеренно упоминая лишь тех еретиков, которых Штуц уже не сможет спросить лично — старый ученый мертв, ересиарх арестован, а Виля прячет сам Рейхар, и ради безопасности Пророка никому не расскажет о его местонахождении.

Рейхар молчал, он уже видел — Гартунг верит ему. Теперь же главное не нарушить это хрупкое доверие неосторожным словом.

— Почему же они прислали вас, Волк, а не кого-то из тех, кого я знаю, кому доверяю? — старейшина мял в руках какую-то тряпицу.

— Потому что я не боюсь, — легко проговорил Еретик. — Потому что мало кто остался на виду у инквизиторов, а из тех, кто зарылся в грязь, я один решаюсь свободно ходить по городу, пусть и не в каждом его районе. И при этом я знаю правду. Потому что мне верит Виль, потому что мне доверял Руис. А еще потому, что кое-кто из тех, кого вы знаете и кому доверяете, боится сам нести ответственность за последний, единственный ствол.

Еретик блефовал напропалую, но по презрительной кривоватой усмешке старого оружейника он видел, что попал в точку — есть среди скрытых членов секты осмотрительные трусы.

— Конечно же, вы можете оставить ствол себе, — сказал Рейхар. — Я доложу Руису, что его приказ не выполнен и вряд ли теперь за это будет какая-то кара. Может, вы и впрямь будете охранять его лучше… Но я действительно думаю, что Руис знал, что приказывал и что безопаснее будет забрать ствол. У вас ведь семья и дело…

Это было почти чуточку лишним, оружейник опять поджал губы и нахмурился.

— Итак, я жду вашего слова, — продолжил Еретик, словно не заметил. — Я бы хотел уйти отсюда как можно раньше: слежки за мной не было, я удостоверился по пути, но меня все же видели цеховые работники.

— Они ничего не скажут, — отмахнулся Штуц, и Рейхар незаметно перевел дыхание — он смог сменить направление мысли оружейника. — Что ж, раз так… Обождите здесь, Волк, я принесу то, за чем вы пришли.

Гартунг вышел, оставив Рейхара одного в комнате, и вернулся через дюжину минут, неся чудесный еретический ствол в темной промасленной холстине.

— Что же в нем удивительного? — спросил Рейхар, сдерживая порыв схватить ношу оружейника и немедленно выскочить на улицу.

— А тебе не рассказали? — изумился оружейник так, что перешел с Рейхаром на «ты».

— Не до того было, — сказал Еретик.

— Ах да, — Штуц понимающе кивнул. — Сейчас покажу.

Мастер развернул из тряпки ствол, по виду не отличавшийся от обыкновенных ружейных стволов, и повернул дульным срезом к окну, противоположному к Рейхару.

— Смотри-ка сюда. Что видишь?

Рейхар скользнул взглядом по стволу и пожал плечами.

— Да ты поближе глянь-то. Прямо вот глазом приникни, смотри на свет.

Еретик послушно приложил глаз к срезу и увидел две закрученные широкой спиралью светлые полоски внутри ствола.

— Это что?

— Винтованные нарезы, — с гордостью и торжеством проговорил оружейник, словно представлял старым друзьям смышленого первенца.

— Так ведь… — Еретик отвел взгляд от ствола и посмотрел на Штуца. — Делают ведь прямые, верно? Неужели все это только ради спиральных нарезов?

— Много ты понимаешь, — беззлобно усмехнулся мастер. — У одного нашего криворукого подмастерья ствол при нарезке провернулся, вот и нарезы вышли кривые. Ну, то есть это он так говорит, что провернулся, а я вижу, что от кривых рук таких нарезов не бывает… Пришел, значит, ко мне с таким порченным стволом и говорит — опробуй, мол, мастер Гартунг. Я как непотребство это увидел, аж плюнул с расстройства — материал-то загубил, а закупать сейчас недешево, Псы многих торговцев пожгли, оставшиеся цены заламывают. Хотел уж выбросить, да вот меня интерес взял, взорвется бронза или не взорвется, если из такого выстрелить? Вроде как не должна. Но ведь нарезы-то кривые, значит, и пуля криво пойдет. Или нет? Так я заинтересовался, даже зарок дал один… Не важно какой. И тут же Руис приходит, про новые ружья выспрашивает, нет ли, мол, чего странного и подходящего у меня. Может, думаю, винтовальный ствол пророку привиделся, а он, болезный, и объяснить не может, потому как нашему ремеслу не обучен. В общем, собрал я ружье, мальчишку одного позвал, которого не жалко, за город вышел подальше и говорю — стреляй. Малец мне — куда? А я возьми, да и скажи — а вон, в бочку. И что ты думаешь? За пятьдесят шагов попал паршивец! И ствол целехонек. Я говорю — давай-ка дальше отойдем. В общем, и за сотню шагов попал, хоть и краем, но это не из-за ружья, это у мальца глаз неверный был. Тут уж я сам взялся. А стрелять-то я умею, как не всякий умеет, и скажу тебе, Волк, как на духу, это диво, а не ствол. За двести шагов я в бочку шесть пуль из десяти уложил. А на следующий день из десяти — восемь пуль. Восемь пуль! За двести шагов! Ты понимаешь?

— Я не верю, — прошептал Еретик, и Гартунг довольно захохотал.

Говоря о своем полуслучайном изобретении, он изменился на глазах — из угрюмого оружейника, походящего на насупленную гору, он стал разговорчивым, жестикулирующим мастером с живыми блестящими глазами, и даже словно бы помолодел.

— Сам, Волк, не верил! Хорошо еще, что в мастерской ничего не знают: мальчишка тот уже никому не расскажет, не вернется он в город, а прочие про порченый ствол и думать забыли. Подмастерье тот, что ствол мне подсунул, так и не сознался, как додумался до нарезов: все про эти мерзкие гремящие дымы бормотал… Скорее всего, подсмотрел где, но я теперь так думаю, что пращ могла на мысль навести. Камень закрученный дальше летит, вот и в стволе закрутку смастрячил. Жаль подмастерья, башковитый был… Я ведь и еще три ствола таких сделал, да уже загубил остальные, пока уверялся да пристреливался, вот он один и остался, — мастер ловко завернул волшебный ствол обратно в кусок промасленной холстины, а сам принялся отирать руки чистой тряпкой. — Еще не стреляный, чистый. Если будешь пускать его в ход, так знай, что пуля входит туго. Заворачиваешь ее в масляную тряпицу или в кожу, а потом колотушкой стучишь. Или камнем, если колотушки нет под рукой. Как в ствол впихнул, так дальше шомполом продвигай, пока не упрешься. Непросто, да, я вот думаю, как бы это дело облегчить. А, кстати, еще есть у меня мыслишка одна, все не знал, куда бы сподручнее приспособить, а теперь вижу, все одно к стволу этому. Совсем доброе ружье получится, не чета нынешним «змеям». Значит, слушай… Ты в нашем деле смыслишь что?

— Оружейником мне не бывать, — признал Рейхар, — но ружья люблю. Пока в грязь не зарылся, такая «змейка» была у меня ладная! Приклад — чеканное серебро. Не змея — птица. Твоего цеха, кстати, работа, столичная.

Штуц довольно хмыкнул:

— Вижу, работу нашу ценишь… Ну, слушай, ежели к дульному срезу посадить этакую малую деталь, выступ, а к казенной части также выступ, но с пропилом. Понимаешь?

Оружейник вновь развернул и поднял ствол, показывая, где приблизительно следует располагать выступы.

— Так же можно его ровнее держать при прицеле! — воскликнул Рейхар потрясенно. — Какая простота! Как же раньше не додумались? Всего-то в прорези дальний выступ совместить…

— Вот оно. Понимаешь! — засмеялся Гартунг. — А вот еще замок фитильный…

Объяснял оружейник путанно, сбивчиво, торопясь. Потом плюнул, наскоро завернул ствол и сбегал за уже готовым, собранным ружьем, показал Рейхару, что в механизме замка следует выбросить, а что прибавить, и Еретик без труда уловил главное:

— Постой, постой, мастер. То есть, когда спускаешь пальцем рычаг, от него тлеющий фитиль сам опускается к затравке?

— Опускается и закуривает порох. Я потому эту приспособу решил «курок» назвать. И коротко, и по существу. Курок. Нравится тебе, Волк?

Еретик в изумлении рассматривал ружье, в которое еще не были внесены никакие изменения, и думал — зачем же Гартунгу, этому талантливому оружейнику, его похвала? Штуц, старейшина столичного цеха, лучший мастер местности, если не всего королевства, и вдруг ждет оценки какого-то доктора, который и в ружьях, может, понимает, только если ему три раза объяснить, а на четвертый раз в лоб ударить. Оценки человека, которого впервые видит… Грех тщеславия был одним из любимых грехов исповедника пяти обетов Рейхара Китта.

— Это немыслимо, — сказал Рейхар наконец. — Ты гений, Штуц, но это ведь уже совсем не «змея». Ты изобрел совершенно иное, новое ружье.

— Винтовальный ствол Виля, да выступы, да курок мой, — при перечислении у оружейника блестели глаза. — Нам и Корона будет не угроза, не то что Трибунал.

Еретик вздрогнул. Он уже проникся искренней симпатией и уважением к гениальному мастеру, как тот сам напомнил ему о необходимости как можно скорее уничтожить секту, что без труда могла теперь вывернуть Мир наизнанку с помощью этих новых волшебных ружей, способных прицельно бить за две сотни шагов.

— Да, — сказал Еретик, — не угроза. Но теперь мне пора идти, Штуц. Будь осторожен, нам еще понадобятся твои ружья.

— Еще бы, — серьезно кивнул Гартунг.

Рейхар забрал новый ствол и направился к выходу, но, еще не взявшись за ручку двери, он обернулся:

— Послушай, Штуц, ты ведь не дурак и не ребенок, ты старейшина, уважаемый человек. Почему ты мне рассказал про свои изобретения, почему не побоялся? За них ведь любой из твоего цеха отрезал бы мне язык, если не голову.

Штуц уже сидел за своим стволом, очищая руки от остатков масла. Он поднял на Рейхара взгляд и вздохнул:

— Ты ведь сам сказал, Волк, что Виль тебе верит, что Руис тебе доверял. А еще ты не оружейник, сам новое ружье не соберешь. Мой цех тебе не поможет, устав запрещает, да и боятся меня, а пока ты до другого города доедешь, если доедешь, я уже армию соберу с новыми ружьями.

Рейхар кивнул и, попрощавшись, вышел.

Оружейник был прав, сам Рейхар не смог бы собрать новое ружье, насадить выступы на винтованный ствол, добавить в механизм замка «курок» и прочие усовершенствования Штуца, а до мастерских другого города несколько дней езды, и это при наличии сильного выносливого скакуна, запасов еды и воды и гарантии безопасного проезда. Но Гартунг забыл о монастыре Ордена Псов, до которого меньше суток неспешной скачки. Там, за высокими стенами, словно в миниатюрном городе, располагались свои мастерские. Там были свои красильщики и часовщики, свои ткачи и лудильщики, свои плотники, свои лекари, свой монетный двор, и еще, конечно, там были свои оружейники. Осталось лишь уговорить Генералов обоих инквизиционных Орденов принять эти ружья.

Город был светел и пах ружейным маслом и почему-то давлеными яблоками. Рейхар больше не кружил по улицам, он направлялся к инквизиционным Генералам. В здании Трибунала Рейхар сразу прошел в оружейную, снял кольца с одной из орденских «змей» и надел их снова, «обвенчав» длинный изогнутый приклад с новым винтованным стволом. Затем, уже вооруженный новым ружьем, Рейхар направился к Генералу Ордена Волков, но немедленно был задержан неожиданно бдительной охраной. Монахи вдруг сочли, что вооруженный человек может быть опасен.

Больше чем через час Слепец лично явился в камеру к Еретику в сопровождении своих незаменимых охранников.

— Ты и правда собирался покушаться на мою жизнь, о, дикая тварь, неблагодарный Еретик? — со смехом спросил он.

— Псы — болваны, — прошептал Рейхар, зная, что только Слепец хорошо его услышит, и поднялся с пола. — Святой отец, мой Генерал, простите меня. Я не уверен, что смогу хорошо стрелять сегодня. Мои добрые братья во Церкви подбили мне прицельный глаз.

Слепец перестал улыбаться.

— Не удивлюсь, если это сделано специально, Генерал-Пес с самого начала был настроен весьма скептически. Но ты ведь можешь еще передвигаться, сын мой?

— Да, святой отец.

— Тогда идем во двор. Жошуа Вер ожидает нас там, и его выводок тоже.

— Да, святой отец.

Монахи в черных рясах плотно обступили Еретика и только после прямого приказа чуткого к движениям Слепца отстранились от агента. Во дворе Рейхару выдали ружье, отобранное в драке, и тот первым делом посмотрел внутрь ствола, а затем даже засунул в ствол указательный палец и пощупал стенки.

— Это не то ружье, Генерал, — сказал он.

— Принесите то ружье, которое было конфисковано у этого человека, — невозмутимо проговорил Слепец, и кто-то из монахов бросился в здание.

— Я теряю терпение, — Генерал Ордена Псов демонстративно зевнул. — Дюжину раз массаракш! Долго еще этот твой Еретик будет занимать у меня время, Слепец?

— Ровно столько, сколько потребуется, Жошуа. Будь твои Псы послушнее, мы бы уже закончили смотр, — Вожак помедлил. — Или они, напротив, слишком послушны?

Жошуа Вер ничего не ответил, только скривился.

— Кто же изготовил этот ствол, Еретик?

— Старейшина оружейного цеха, святой отец. Штуц Гартунг.

— Городской Совет старейшин цехов давно требует нашего пристального внимания, — проговорил Слепец. — Но этим мы займемся позже. Что ж, сын мой, время настало, покажи теперь нам, что же такое еретическое ружье.

В этот момент принесли нужную «змею», и Рейхар принялся заряжать ружье, то молясь, то богохульствуя про себя. Толстая, обернутая в кусочек кожи пуля отказывалась проталкиваться в ствол. Рейхар стучал по пуле колотушкой, как рекомендовал Штуц, но входила она все равно медленно и туго. Рейхару казалось, что он уже вечность возится с этим проклятым еретическим ружьем. Болел глаз, вся половина лица словно горела, пот катился градом, но главное — сильное, мучительное ощущение нескончаемого позора. Двое Генералов инквизиционных Орденов внимательно смотрели и слушали, как терзает Рейхар новый ствол, как он изводится с упрямой пулей, во дворе царила мертвая тишина. Когда пуля достигла наконец приличествующего положения в стволе, Рейхар украдкой глянул на виднеющиеся храмовые куранты. Восемь минут — только на зарядку. Если теперь он еще и промахнется…

Еретик протер глаза от заливающего их пота, медленно поднял ружье, прицелился в бочку, установленную на расстоянии девяноста пяти шагов и выстрелил.

— Попал в цель, — произнес Слепец раньше, чем рассеялся дым. — Отлично. Скажи, мой мальчик, оружейник открыл тебе, каково расстояние верного боя этого ружья?

— Штуц утверждает, что попадал в бочку восемь раз из десяти с расстояния в две сотни шагов, святой отец.

— Поразительный результат! — Вожак вроде бы совсем не удивился. Он просто не представлял себе этого расстояния, никогда не видел его, но он хорошо знал цифры и понимал, что еретическое ружье бьет и дальше, и точнее обычных «змей».

— Да, святой отец, это невероятное ружье, — сказал Еретик. — Я могу предложить еще несколько усовершенствований, изобретенных Штуцем Гартунгом. С ними такая «змея» не будет знать себе равных. Конечно, наши городские мастера не прикоснутся к этому ружью, цеховой закон запрещает им, но каждое из приспособлений могут сделать монастырские оружейники. Я смогу хорошо объяснить им, что требуется выполнить, святой отец, и Церковь получит новые ружья в самый короткий срок.

— Чудесно. Что ж, я считаю, что это оружие должно служить нам — Церкви и Короне, а вовсе не еретикам. — Слепец повернул голову к Жошуа Веру и спросил вкрадчиво: — А вы что скажете, брат мой Пес?

— Мешкотно, — надменно изрек Генерал Ордена Псов Господних. — Массаракш, да его бы дюжину раз не то что из арбалета, из «змеи» бы в упор застрелили! Камнем бы пришибли! Он же битую дюжину минут заряжал это свое ружье.

— Восемь, брат мой, — тихо поправил Генерала-Пса Слепец, и Рейхар на миг задумался, подсказал ли ему время кто-то из бдительных волков-охранников, или старый Вожак слышит ход времени так же, как слышит дыхание и сердцебиение людей.

— Не имеет значения, — отмахнулся Жошуа. — Все равно при существующей тактике войны эти ружья больше помеха, чем подмога.

— Значит, раз ружья требуют, мы изменим тактику войны, — твердо сказал Рейхар. — И я могу сказать, как именно.

Еретик лгал, он не думал ни о какой новой тактике и даже не предполагал, что разговор об этом вообще зайдет. И еще, это было опасно и, может статься, даже глупо, спорить с Жошуа Вером. Но Еретик намерен был лгать и драться за эти ружья хоть с Генералом Псов, хоть с самим Великим Инквизитором.

— Мы слушаем, — сказал Вожак, и Жошуа Вер неприятно улыбнулся волчьему агенту, опасный, сильный.

— И мы смотрим, Е-ре-тик, — произнес Генерал-Пес, словно бы откусывая каждый слог.

— Мы обучим обращению с новыми ружьями нескольких людей, — принялся рассказывать Еретик, едва ли не на ходу придумывая эту новую тактику, обращая в слова неясные картины в сознании и упоминая то, о чем бредил ночью пророк Виль. — Пусть их будет не больше дюжины. Этот отряд стрелков будет поражать те цели противника, которые будут указаны особо. Священников, командиров, героев — в целом лидеров. Быть может, кто-то из стрелков будет столь талантлив, что сможет даже перебить пулей древко знамени врага… Это будут далеко летящие и точные пули, направляемые верными стрелками Церкви. Остальные пусть воюют так, как привыкли. Таким образом, эти ружья будут полезны.

— Массаракш, да наши арбалеты ничем не хуже этих еретических ружей, разве что быстрее, — проворчал Жошуа, недовольный, что волчий агент возражает ему.

— Хуже, Генерал, — сказал Рейхар. — А что заряжаются эти ружья медленно, так стрелков Церкви никто не будет торопить. Бой будет идти, а стрелкам останется лишь находить особенную цель и сражать ее издалека, так что пули врага просто не долетят до них. Противник же будет пребывать в панике и смятении, не понимая, кем и откуда произведен выстрел.

— Нет, мне не нравится, — Генерал-Пес угрожающе понизил голос. — Как воевали, так и будем воевать. Ни к чему слугам Церкви нечестивые ружья предателей Господа!

— В таком случае я забираю ружья еретиков себе, — нимало не задетый ни тоном, ни ситуацией, произнес Слепец. — Я обучу своих волчат обращению с ними, и посмотрим, добьются ли они успеха. И если добьются — пошлем их в герцогства. Ты ведь знаешь, Король хочет стать Императором, Жошуа, для этого ему нужно окончательно и бесповоротно подчинить себе все провинции — и еретическую Айю, и непокорную Шуурхе, и погрязший в разврате город-полуостров Фрунк.

— В этих провинциях есть Инквизиция, — набычился Жошуа Вер.

— В этих провинциях есть Инквизиция уже почти три года, — подтвердил Вожак, улыбнувшись, и устремился взором куда-то вверх, словно мог разглядеть Мировой Свет невидящими глазами, затянутыми белизной, как паутиной. — А беспорядки продолжаются. Ты не справляешься, Жошуа, не пытайся отрицать это. Отдай мне провинции, а я передам их Императору. Вместе с новыми точными и дальнобойными ружьями — «волчьими ружьями», хорошо звучит, как ты считаешь? Передам их с изъявлениями почтения и уверениями в верной службе на благо Империи. От своего и только своего имени, Пес.

— Даю тебе дюжину дней, — сказал Генерал-Пес после долгого молчания. — Ты покажешь мне, чему обучились твои Волки.

— Две дюжины, — сказал Слепец. — Мне потребуются еще ружья, а значит, и время на их изготовление. Ты ведь помнишь, что сказал мой агент — требуется внести улучшение в конструкцию ружья.

— Хорошо, — сказал Жошуа раздраженно, — через две дюжины дней я приду сюда же и посмотрю, как стреляют твои Волки. Если стрелять они будут метко, тогда я дам тебе и своих одаренных стрелков. Но если, массаракш-и-массаракш, дюжину раз массаракш, стрелять они будут скверно, Слепец, Великий Инквизитор об этом узнает! И скверно будет всему твоему Ордену.

Генерал и его охрана удалились, и Еретик почувствовал, словно ему стало легче дышать. Слепец, помолчав, протянул руку к Рейхару и поманил:

— Подойди ко мне, Еретик. Как же это вышло удачно, Еретик и ружья еретиков… Я думаю, тебя нужно достойно поощрить, но только после того, как ты доработаешь ружья, найдешь среди своих братьев-волков пять человек, талантливых к такому устройству, и обучишь их. У вас будет шесть ружей, и когда придет назначенное время, вы заставите Жошуа скулить и жрать собственные лапы от зависти и жадности. И мы еще подумаем, брать ли в обучение далекой и меткой стрельбе его монахов-псов.

— Но если мы не справимся…

— Будет досадно, не спорю, — Слепец склонил голову с легкой улыбкой. — Я ведь тоже очень надеюсь на эти ружья, сын мой. Я рассчитываю на них. Но что до угроз, то Жошуа блефует и пугает нас, Еретик. Даже если он и впрямь донесет о нашем провале Великому Инквизитору — что с того? Да, Орден Волков всеми силами пытается подчинить Короне взбунтовавшиеся дичающие провинции, и, да, для того Орден использует даже еретические механизмы. Но чему же тут удивляться — всех достойных ученых выжгли Псы, остались только подпольщики. А к подпольщикам доступ имеем только мы, Волки. Потому Жошуа и бесится, поверь, если бы ружья нашел он, он бы ни секунды не сомневался в их пользе для Церкви и Короны. Но ружья принадлежат не ему. Какая несправедливость.

— Но в таком случае, зачем нам вообще нужен Генерал Вер и его щенки? — голова у Рейхара шла кругом от удара арестовавшего его монаха, пережитых волнений и обычного голода. — Ведь все может быть именно так, как вы сказали, святой отец. Мы отдадим Короне провинции, а Великому Инквизитору — волчьи ружья и волчьих стрелков.

— Потому, разумеется, что сам Великий Инквизитор из Псов Господних, мой мальчик… Впрочем, все это сложно, я не жду от тебя верных суждений о том, чего ты не способен уразуметь. Делай свое дело, Еретик, высокую же политику Церкви оставь старому умному Волку, который давно наточил зубы на костях глупых Псов.

Слепец тихо рассмеялся и потрепал Рейхара по руке.

— Но как же ты порадовал меня сегодня Рейхар! Завтра же с утра отправляйся в монастырь Саракш-Нихе, документы будут готовы к тому времени, и агент в монастыре будет осведомлен о твоем прибытии. Там найдешь себе учеников среди юных волчат, обучишь их, как пользоваться новыми приспособлениями, и пусть пока тренируются с твоим ружьем, привыкают к дальности боя. Вернешься сюда с новыми ружьями и новыми стрелками. Я рассчитываю, что сам Великий Инквизитор почтит нас своим присутствием.

— Я хотел бы просить вас, святой отец, — сказал вдруг Рейхар прежде, чем окончательно решил, стоит ли сейчас это говорить. С одной стороны, опасно, с другой — Вожак в добром расположении духа, быть может, и есть возможность добиться своего.

— О чем же?

— О пророке Виле, — Рейхар глубоко вздохнул. — Его видения чудесным образом подтвердились, еретическое ружье уже создано и скоро будет усовершенствовано. И если он принес нам эти ружья, кто знает, святой отец, что еще он нам принесет. Пока я вижу, что эта дикая тварь приносит нашему Ордену только успех — ересиарха и ружья. И если он приносит прок нам, то, значит, приносит его и Короне, и всему королевству, будущей Империи. Я прошу вас не отдавать приказа о его аресте еще некоторое время и дозволить мне работу с ним, поскольку лишь мне он теперь доверяет и лишь со мной он готов делиться своими видениями. Я рассчитываю вскоре выведать у него и другие секреты.

Слепец долго молчал.

— Что ж, это правильно. Нельзя жечь такого полезного еретика так сразу.

— Да, святой отец.

— Оставляю его тебе, Рейхар. Попытайся добыть из него еще какие-нибудь ружья. А еще лучше — защиту от ружей. Кто знает, против кого повернет эти ружья само время…

— Сделаю все возможное, святой отец.

Еретик насилу не расхохотался прямо во дворе, но сумел сдержать себя, и только уединившись в здании Трибунала, он позволил себе слабость и рассмеялся едва ли не навзрыд, закрыв лицо руками. Все получилось. Все получилось! Еретик не до конца верил, что смог все это провернуть — он, исповедник пяти обетов Рейхар Китт, принес своему Вожаку ружья, он же обезопасил Виля, он же получил задание подготовить братьев-волков, а значит, как минимум две дюжины дней ему не придется работать с еретиками. Скоро он поедет в монастырь, вырвется наконец из опостылевшего города хоть на несколько суток. Там, в монастыре, он расскажет оружейникам про ружья, покажет, как расположить новые приспособления Щтуца, весь процесс будет подчинен ему, а значит, все будет сделано именно так, как того хочет Генерал Ордена Волков Господа. Плохо, что оружейника Штуца арестуют сегодня же, доносов на него достаточно, но хорошо, что он никому из еретиков не расскажет, кто забрал винтованный ствол. И даже если уже успел кому-то рассказать — доктор Китт уезжает из города! Еретик хохотал, сбрасывая напряжение, прижавшись спиной к стене, и гнал от себя мысли о том, что будет с Вилем, когда Вожак решит, что больше ему не нужен ручной еретический пророк.

Возвращался Рейхар, когда было еще светло. Из инквизиторской казны ему были выделены деньги, и домой он нес копченый бараний бок, ароматный настолько, что даже насытившийся в трапезной Трибунала Рейхар сглатывал слюну. Нес он также хлеб, лук и вино. Торговка фруктами, слишком безобразная, чтобы монахи-псы ее приняли за ведьму, неизвестно почему задержавшаяся возле рынка со своим товаром аж до вечера, состроила ему глазки, словно не заметила у Еретика опухшего и налитого красным и синим кровоподтека во всю скулу. Рейхар, усмехнувшись, взял у нее несколько красных, гладких и блестящих, словно облитых цветным воском, яблок. Для Виля. За то время, что они скрывались здесь, Пророк сильно похудел, кожа у него стала совсем бледной и прозрачной, на внутренней стороне руки выступали синие вены, от постоянного недосыпания, волнений и плохой пищи мальчишка стал вял. Конечно, по уму, следовало бы купить мешок репы и крупы, скоро зима, и надо запасать пищу, а появление в доме мяса вызовет подозрения, но Рейхар солжет, что мясо он купил на деньги, взятые с того пожилого состоятельного пациента, о котором лгал утром, вино принял от него же в дар, а хлеб, лук и яблоки попросту украл. Вот завтра на вырученные от врачебной работы деньги он купит все, что нужно для долгой зимовки. По ночам теперь холодно и сыро, значит, нужно утеплить дом со стороны ветра, запастись тряпьем, дровами и соломой. А если удастся добыть достаточное количество свечей, то можно будет принести Вилю правильные книги. Он ведь, должно быть, за всю жизнь и книг-то видел одну только эту их еретическую чушь, которая была сожжена инквизиторами на площади после штурма. Не сразу и не настаивая, но, может, удастся сделать из мальчишки если не истинно верующего, то хотя бы не такого явного еретика. А там, глядишь, стрелки освоят ружья, и Рейхару, и Пророку это зачтется, в Королевстве станет спокойнее, и Слепец не будет требовать казни.

Грамоте Виль выучился поразительно быстро, теперь, пожалуй, Рейхар обучит его кое-каким простым лекарским приемам и будет брать с собой на редкие врачебные работы. Пусть перетирает травы, кипятит в воде инструмент, вправляет суставы или держит лампу, или миску с водой, или пациента. Заодно увидит, как из рук в руки переходят деньги, тогда у Виля будет меньше вопросов, откуда они берутся, и больше желания влиться в жизнь города, начать работать самому.

Размышляя так, Еретик прошел по неторопливо темнеющим в предчувствии ночи улицам и повернул к жилищу. Дверь в дом была распахнута, и Рейхар заволновался. Виль оставить дверь открытой не мог, слишком он страшился монахов-псов. Ускорив шаг, Еретик вбежал в дом и сразу понял, что внутри никого нет. Еще не обшарив все углы, не заглянув под лестницу, он чувствовал царящую в доме пыльную неподвижную пустоту и все же убеждал себя, что Пророк где-нибудь отыщется, спит себе, укрывшись тряпьем. Но Виля не было. Солома в углу была холодной, свечи не горели, но вот уровень воды в чане был меньше того, какой утром видел Рейхар. Значит ли это, что Виль днем был дома и пропал только к вечеру? Брошенное впопыхах возле двери сочное яблоко блестело веселым красным боком на грязном полу.

Виль ушел или же его увели? Быть может, он покинул дом сам. Мальчишка мог каким-то чудом узнать, что Рейхар из инквизиционного Ордена, и сбежал в страхе. Привиделся ему Рейхар в рясе в очередном бреду, вот он и скрылся. Или его забрали люди Руиса, кто-то из самовольных храбрецов ведь наверняка остался в живых. Или какой-то новой секте понадобился известный среди еретиков «ярмарочный урод», которому можно ломать пальцы, доводя до истерики, а потом слушать прекрасный, как сказка, бред о черной пустыне и огненном шаре…

Рейхар подобрал с пола бутылку, бездумно отер ее ладонью и вышел на улицу. Картина его мира рушилась на глазах. Он не выполнит задания Слепца, не обучит Виля медицине, не будет рассказывать ему о пациентах по вечерам. Только теперь Рейхар осознал вдруг, насколько он на самом деле сильно привязался к странному парнишке-еретику. Рейхар откупорил бутылку и отпил кисловатого красного вина, а затем уселся на порог и попытался унять тревогу. Быть может, он, доброе сердце, вышел помочь какой-нибудь немолодой сударыне или хромающему старичку и вот-вот вернется…

— Благородный господин, — прошепелявил кто-то рядом, и Рейхар повернул голову — заплывший глаз едва различал предметы, приходилось смотреть другим.

Рядом с домом сидел нищий старик. Грязные до жесткости лохмотья едва ли оберегали костлявое тело от ветра. Спутанные космы скрывали лицо нищего, но Рейхару вдруг почудилось, что старик походит на Борте Хетта, и он вздрогнул.

— Чего тебе?

— Благородный господин, — повторил нищий, — не угостите ли вином бывшего поэта? Это ведь вино у вас…

— Вино, — согласился Рейхар и хотел было протянуть бутылку старику, но передумал. — Повремени, я схожу за бокалом.

Бокала в доме, конечно, не нашлось, Рейхар вынес старику глиняную миску и наполнил ее вином, отстраненно удивляясь, до чего она оказалась глубокая.

— Держи. Ты сказал, что ты поэт?

— Бывший, господин, бывший, — старик принял миску обеими руками. — А вы знаете толк в посуде, господин доктор! Приятно видеть, что в этом городе кто-то еще понимает, какими на самом деле порциями приличествует пить благородные напитки!

— Откуда ты знаешь, что я доктор?

— Я слышал, так вас называл ваш младший братишка, господин. Я ведь обитаю здесь, возле этого дома. Вы, должно быть, и не замечали меня.

Это верно, Еретик никогда не видел нищего старика, пока тот сам не обратился к нему, но теперь, пожалуй, припоминал, что этот комок грязи действительно шевелился на краю зрения каждый раз, как он выходил из дому или возвращался домой.

— Как тебя зовут? — спросил Еретик, глядя на то, как жадно нищий лакает вино из миски.

— Когда-то меня называли Дармид. Дармид Шнеер, господин, — старик отер губы нечистой ладонью и слизнул с нее вино вместе с грязью, чтобы не пропало ни одной капли дармового напитка. — А теперь зовут «нищий» или «крыса». Иногда еще «вор», и не могу сказать, что это незаслуженно: о, я вор, но я не враль, благородный господин!

— Ты был здесь весь день, Дармид?

— Конечно, господин доктор, — с готовностью согласился старик. — Мне ведь все равно больше некуда пойти. Впрочем, я с удовольствием вернулся бы в свое старое жилище, обнял толстушку-жену, но жена моя, прими ее Мировой Свет, давно почила на века, а дом отошел за долги еще старой Инквизиции. Инквизиция была совсем другая — в те времена за грехи еще брали дома, теперь только души. Не трудитесь говорить, что меня ждет костер за такие речи, господин доктор, я уверен, что поэты прощены и хранимы Господом. Вы скажете, что мой вид говорит обратное, а я вам скажу…

Рейхар глубоко вдохнул:

— Так ты знаешь, где теперь мой брат?

Нищий засмеялся хрипло и заискивающе:

— Да, это я знаю. Но я не знаю, что вы мне дадите, если я вам открою эту тайну.

— Я уже налил тебе вина, — напомнил Рейхар.

Если бы Дармид потребовал чего-то еще, денег или пищи, Рейхар выбил бы не опорожненную и наполовину еще миску из рук старика, и ударил бы его со всей закипающей в нем яростью, и жестоко, как умеют монахи Инквизиции, выбил бы из него правду о том, куда делся Виль. И старик чутьем нищего ощутил страшную в безжалостности угрозу, исходящую от Еретика. Бывший поэт притянул миску к морщинистой и темной от грязи груди и закивал:

— Да, благородный господин щедро заплатил мне вперед, грех жадничать. Вашего братишку увели монахи около часа назад. Трое их было, господин.

— Не может быть! — воскликнул Рейхар.

— Ну, отчего же? — рассудительно проговорил нищий, баюкая на груди отработанное вино. — Нет, я ведь не спорю, мальчонка он, должно быть, добрый, братишка-то ваш. Так только ведь Псы — они не разбирают…

Бывший поэт говорил что-то еще, но Рейхар молча поднялся, стискивая в руке горлышко бутылки, и вошел в дом. Он с трудом удержался от того, чтобы не опустить бутыль на голову нищему, просто вымещая злобу. Еретик не сделал этого, но не потому, что жаль было бы вина. Дармид Шнеер все же был здесь ни при чем, а вот Генерал-Пес…

Рейхар развел огонь в очаге, очистил лук, порезал хлеб и мясо и принялся ужинать, но он не чувствовал более аромата еды, все казалось ему пресным, а вино пилось как вода. Еретик не глядя брал со стола и кусал то яблоко, то луковицу, но не ощущал разницы во вкусе. Должно быть, ее и не было.

Виль был прав, когда волновался утром, чувствовал опасность. Но, как это бывает с пророками, он не смог точно определить, кому эта опасность угрожает. «Я боюсь, что больше не увижу тебя», — сказал Виль при их последнем разговоре. Если бы только сам Рейхар догадался тогда, что это значит! Он мог бы спрятать Виля в другом месте, доложил бы об этом Слепцу после демонстрации, и Генерал-Пес остался бы с пустой пастью, глупо щелкал бы зубами, выл бы в злобе и бессилии.

Еретик почувствовал, как стемнело на улице. Мировой Свет угас, и во всем Мире воцарилась темнота, заполнив до краев Чашу божьей ладони. Так господь дает отдых смертным людям, зная, что их слабые тела не могут долго выносить бодрствование. Мальчишкой Еретику всегда интересно было, что происходит с душами, отошедшими к Свету, когда наступает ночь. Больше всего он боялся, что они снова умирают там, бестелесные, сверкающие, но отец как-то объяснил Рейхару, что ночью вознесшиеся на небо души засыпают, но не потому, что устали бодрствовать, а чтобы увидеть прекрасные сны, дарованные Господом. Они засыпают, и ему бы следовало. И этой ночью ему тоже следовало бы уснуть, сгрести всю солому в теплый угол и забыться сном. Больше ему некого охранять, больше некого убеждать погасить свечу и отложить книгу, больше некому уступать лучшую постель.

Рейхар понимал, что Жошуа мог и не знать, что Еретик просил своего Вожака о Виле и тот милостиво дозволил своему агенту беспрепятственно работать с мальчишкой. Но Рейхар был уверен, что Жошуа Вер отдал приказ о поимке Пророка назло Ордену Волков. Слепец уязвил Генерала-Пса на сегодняшней демонстрации еретических ружей, и тот решил отомстить, отобрать у Волков того, кто принес эти странные винтованные ружья в Мир. Да, ударил он не по Слепцу, конечно, и даже не по слабому в ничтожестве своем Еретику, всего лишь агенту Ордена, но по тому, кто был беззащитней всех, по самому хрупкому элементу механизма, по самому слабому звену цепи. По хилому и больному мальчишке, пророку Вилю.